Текст книги "Безупречные создания"

Глава 6

Лиза открыла глаза в половине первого ночи. И без того чуткий сон её прервался посторонним звуком. Не тиканьем часов и даже не их звоном. Это был шорох.

Такой тихий, вкрадчивый шорох, какой порою слышится, если мышь поскреблась за стеной и перестала. Вот только раздался он вовсе не в стенах или под полом, а прямо в комнате.

Девушка открыла глаза, очутившись в агатовой темноте. Накануне ей вдруг взбрело в голову плотно закрыть шторы, дабы никто не заглянул к ней из сада. Теперь же она сожалела об этом решении. Не видно было толком ничего. Лишь смутные очертания предметов выделялись обманчивыми силуэтами.

Отчётливый шорох растаял с пробуждением.

Вероятно, она пошевелилась на кровати в тот миг, когда просыпалась.

Теперь девушка лежала в кромешной темноте и вслушивалась в плотную, давящую тишину. Кажется, даже дышать прекратила. Холодный, липкий страх завладел ею неизбежно, не позволяя шевельнуться.

В комнате, помимо неё самой, был кто-то ещё.

И этот кто-то тоже не двигался, боясь обнаружить своё присутствие.

Если бы этот незнакомец хотел убить её, то, вероятно, уже убил бы. Если же вновь искал что-то, то почему именно сейчас, когда она спала? Мог прийти сюда во время занятий или прогулки.

За тиканьем часов было не разобрать ничего.

Когда глаза привыкли к темноте, Лиза разглядела силуэты мебели, но никаких посторонних фигур в комнате не заметила. Быть может, этот человек скрылся в ванной?

Бельская коротко глянула на дверь в уборную, но та оставалась плотно закрытой. Девушка предусмотрительно закрыла её так, чтобы не мучиться опасениями о том, что там кто-то прячется. Но дверные петли поскрипывали противным, протяжным звуком. Его за шорох Лиза уж точно принять бы никак не смогла.

Значит, незнакомец спрятался за кроватью или за ширмой. Иных мест не оставалось.

Девушка набралась смелости и медленно выпростала руку из-под одеяла. Она потянулась к лампе на прикроватном столике и дёрнула за цепочку выключателя.

Механизм звякнул.

Электрическая лампочка зажглась мягким медовым огоньком. Её свет как по волшебству изгнал сумрак и полностью стёр ощущение постороннего присутствия в спальне.

Бельская с облегчением вздохнула, садясь в кровати.

Здесь действительно никого не было, кроме неё. Ни за ажурной ширмой, ни где бы то ни было ещё. Она была одна. Ей почудилось. Вероятно, из страха за собственную жизнь.

И всё же девушка не сомневалась: всё не могло оказаться простой игрой воображения. Её взгляд заскользил с предмета на предмет в поисках изменений, но не пришлось даже всматриваться в детали и вспоминать, в каком положении она оставила стул или разложила книги на столе.

Дверь в её комнату оказалась приоткрытой. Щель выглядела достаточной, чтобы неизвестный ночной гость ловко выскользнул в коридор незамеченным. Вероятно, его уход и разбудил Лизу.

Девушка сунула ноги в мягкие ночные туфли и, как была в одной ночной сорочке, бросилась к двери, дабы резко распахнуть её и выглянуть наружу.

Но, разумеется, коридор оказался пуст, тих и сумрачен. Лампа в её комнатке служила единственным источником света. Ни души в сей поздний час. И ни звука. Будто в могиле.

Лиза неуютно поёжилась.

Ей почудился холодный сквозняк, пробежавший по коридору. Волглый ветерок прикоснулся к голым ногам. С Невы потянуло сыростью. Совсем как осенью, а вовсе не в начале июня.

Стоило не испытывать судьбу и возвратиться в спальню. Закрыть дверь плотнее и подпереть изнутри стулом, сожалея о том, что девушкам не разрешается запирать спальни на ключ. А после перепроверить вещи, дабы убедиться, что новых обысков у неё никто не устраивал. И затем лечь спать в надежде, что ей не привидится очередной кошмар. В ожидании рассвета, когда холодное солнце снова расплескает свой свет на златые маковки петербургских соборов. Подобное решение казалось логичным. Подходящим для кроткой и благовоспитанной девицы, уповающей на Божью милость и людские законы.

Внезапный порыв заставил Елизавету Бельскую осознать, что она вовсе не такова. На чью-либо милость она не рассчитывала, да и кротости ей явно недоставало. Просто потому, что она не желала завершить свои однообразные дни так же, как Оленька и Танюша.

Лиза даже шаль на плечи не набросила. Лишь прикрыла дверь в свою спальню так, чтобы включённую лампу было не заметить из коридора, а затем пошла вдоль стены, ступая невесомо и тихо.

Она вслушивалась в каждый шорох. В любой звук за закрытыми дверьми иных спален, где в эту минуту мог скрываться неизвестный злоумышленник, посмевший вновь заявиться в её девичью спальню.

Неприемлемое шестое чувство влекло Елизавету дальше.

Кто-то громко храпел раскатистыми, объёмными переливами. Кто-то надрывно покашлял во сне. Ничего более. Единственными подозрительными звуками казались редкие поскрипывания половиц под её собственными ногами.

Наконец, Лиза покинула жилое крыло и очутилась на широкой лестнице. Ей стоило возвратиться. Она понимала, что может попасться кому-то из дежурных сторожей. Одноклассницы упоминали, что теперь институт патрулируют столь тщательно, будто это тюрьма. Бельская бы и возвратилась, если бы не услышала отдалённые голоса со стороны учебных классов.

Женщина ругала мужчину. Мужчина ворчал и оправдывался.

Лиза узнала обоих.

Поначалу она испугалась. Так, что по спине пробежали холодные мурашки, а ноги онемели. Но затем девушка приняла твёрдое решение, что желает выяснить, о чём именно они спорят. Даже если попадётся во время обхода, она всегда оправдается тем, что мучилась от ночного кошмара и направлялась за успокоительными каплями в лазарет.

Лиза пошла на голоса и ничуть не удивилась, когда вновь очутилась подле приоткрытой двери кабинета химии, где в столь поздний час горел свет. Кажется, одна или две лампы были включены в дальнем его конце на учительском столе.

Девушка встала так, чтобы нельзя было заметить даже её тень, и прислушалась, затаив дыхание.

– Не знаю. Ровно ничего не знаю, – сердито твердил мужчина. – Он меня уверял, что лично получил дозволение от Елены Александровны находиться в стенах института.

– И вы поверили? – женщина фыркнула. – Удивительная наивность с вашей стороны, Пётр Семёнович. Легкомыслие, которого я за вами не припоминаю вовсе.

– Ничего возмутительного или же излишне подробного я всё равно ему не сказал. То же, что и всем прочим. Будьте спокойны.

– Как я могу быть спокойна, если вы из-за собственных расстроенных чувств готовы доказывать свою невиновность каждому встречному. Мы-то знаем, что вы непричастны к случившемуся ни случайно, ни, Господи спаси, умышленно на подобное зверство неспособны. Однако же вас ведь могли обмануть, Пётр Семёнович.

– О чём вы?

– Что, если бы к вам заявился вовсе не настоящий Эскис, а, скажем, какой-нибудь подставной репортёр из дешёвой жёлтой газетёнки? Они из всего могут сотворить сенсацию и скандал. Ничем не погнушаются. А вы наверняка наговорили ему лишнего.

– За кого вы меня принимаете, голубушка Анна Степановна? – искренне возмутился мужчина. – Я не глупый отрок, чтобы болтать на каждом углу о том, что может всех погубить. Да и княжна Ливен дала чёткие указания. Я намерен их придерживаться, равно как и вы.

Лиза прижалась спиной к холодной стене. Она ушам поверить не могла. Свиридова ругала Ермолаева за разговор с Алексеем Константиновичем Эскисом! И делала это в ночи. Чтоб никто ненароком не услышал.

– Ей огромных трудов стоило добиться того, чтобы нас оставили в покое, – отчеканила классная дама так, будто отчитывала нерадивого посыльного, а не уважаемого учёного мужа. – Нельзя обсуждать случившееся с кем-либо вообще. Будь это даже родители покойных девочек. Да хоть сам государь император! Это указание сверху, Пётр Семёнович. Случившегося уж не исправить, как бы мы девочек ни оплакивали. А новые проблемы нам тут ни к чему. Нас могут провоцировать. Могут умышленно вести к закрытию.

– Кому подобное нужно?

– А кому нужна была эта трагедия?

– Анна Степановна, – следующую фразу Ермолаев произнёс так тихо, что Лиза едва расслышала, – разве ни в чём не повинных девиц могли умертвить, только чтобы довести до скандального закрытия института?

– Они непростые девицы, – так же негромко возразила Свиридова. – Одна – графиня. Другая – княжна. Это вам не случайная офицерская дочка, которая из окна выбросилась. Надави на кого следует, скажи убедительные слова нужным людям, и не станет никакого Смольного института. Запросто. Раз вместо просвещения институт этот губит невинных девочек.

– Помилуйте, голубушка. Кому мы могли настолько помешать?

– Да мало ли кому? – Лизе почудилось, что голос Свиридовой дрогнул. – Мы – маленькие люди. Со своими маленькими хлопотами. Откуда нам знать, что затевают одни покровители против других? Мне и дела нет, честно вам скажу. Довольно и того, что я их… не сберегла.

Она отчётливо всхлипнула.

А Лиза прижала к дрожащим губам ладони, чтобы самой не расплакаться.

– Полно вам, голубушка, – как никогда мягко и терпеливо произнёс Ермолаев. – Не мучайте себя. Не убивайтесь.

– Я их лица беспрестанно вижу перед собой. Не могу глаза закрыть. Не могу проснуться, чтобы не думать о них. Я ведь, – Свиридова уже отчётливо плакала, – я им косы заплетала. Маленьким.

– Ну-ну. Не плачьте. Я вам слово даю, что ни с кем более о них не заговорю.

– Не у всех, Пётр Семёнович, есть влиятельные родители, – сквозь слёзы промолвила Свиридова. – Есть девочки слабые. Есть те, для кого институт – родной дом, оплот и единственный путь в люди. Мы и за них отвечаем. Поэтому…

Она заплакала громче, проглотив окончание фразы. Но Лиза и без слов всё поняла: Смольный закрыться не должен. Нельзя потерять расположение меценатов и покровительство императора. Как бы больно и страшно ни было, слишком многое на кону. Оттого и расследование замяли столь быстро. Лучше вовсе не узнать, кто виновен на самом деле, чем довести до ещё большей трагедии.

Ермолаев пустился в тихие, неумелые попытки успокоить классную даму. Как человеку, далёкому от сантиментов, ему эта сцена давалась с превеликим трудом. Он бормотал дежурные фразы, которые Лиза разобрать уже не могла.

Дожидаться, чем завершится разговор, она не стала. Побоялась быть пойманной, да и сама порядком разнервничалась. Поэтому направилась обратно в свою комнату.

Наверняка, если бы кто-то из дежуривших сторожей встретил её в коридоре ненароком, бледную, плачущую и в одной лишь сорочке, то, вероятно, испугался, приняв за привидение. Но, по счастью, Бельская ни на кого не наткнулась. Наверняка надзиратели всё больше следили за другими этажами, где проживали воспитанницы.

Девушка пересекла пустынные, холодные коридоры бледной, стремительной тенью. В свою комнату влетела бегом. Без всякого страха наткнуться там на чужого человека. Но, разумеется, не встретила там никого.

Ни убийц с ножами. Ни отравителей с ядом в пузырьках.

Лампа всё так же горела под тканевым абажуром на прикроватном столике. Смятая постель успела остыть. Часы мерно тикали, раскачивая маятник в гипнотическом спокойствии.

Лиза плотно закрыла дверь. Проверила ванную комнату, чтобы убедиться, что там никто не прятался. А потом подошла к окну.

Она открыла шторы и порывисто распахнула раму. Впустила стрекотание насекомых и шелест ветвей. Вдохнула полной грудью свежий воздух. Сад пах рекой, сладкой примулой и влажной землёй.

Она глядела в ночь широко распахнутыми глазами.

Мысли мало-помалу успокоились. Высохли слёзы. И пришло понимание.

Не было в её жизни больше Танюши и Оленьки, да и Натали могла не вернуться сюда вовсе. Лиза остро почувствовала, что осталась одна.

А ещё она осознала, что папенька поступил верно, когда не стал её забирать. Во-первых, уберёг институт от скандала. Ведь раз хотя бы одна из четырёх девушек осталась в его стенах, значит, бояться нечего. Во-вторых, Лиза бы тогда и сама не пожелала возвращаться, не поняв до конца сути происходящего. А в-третьих, Лиза не намеревалась отступать в своих поисках истинного виновника.

Глава 7

Давняя мечта у Елизаветы Бельской была одна – стать знаменитой переводчицей. Такой, с кем любой уважаемый человек не то что просто пожелает работать, но захочет дождаться своей очереди, а то и вовсе приплатит за срочность. В том, что у отменных переводчиков таковая очередь имелась, Лиза не сомневалась. Даже знала наверняка. Оттого она и учила иностранные языки с огромной охотой. В детском возрасте успешно освоила французский, во время учёбы в Смольном – немецкий, английский и латынь. После окончания института планировала нанять учителя какого-нибудь восточного языка, а затем взяться за мёртвый язык, вроде шумерского. Последнее казалось Лизе особенно выдающимся и благородным.

Отец её мечты всецело одобрял. Фёдор Бельский считал, что работа над переводами – занятие, вполне подходящее для женщины. Оно подчёркивает её ум и усидчивость, а также позволяет зарабатывать прямо у себя дома. Хочешь – жарким летом трудись в беседке усадебного сада, хочешь – зимой у камина в петербургском доме, а хочешь – поезжай смотреть Европу, а работу бери с собой. Такое занятие ни семье не повредит, ни детьми заниматься не помешает, да и позволит женщине ощущать новомодную самостоятельность и независимость от супруга. В том, что его красавица Лизавета однажды выйдет замуж за достойного мужчину, папенька нисколько не сомневался. Он лишь настаивал, чтобы дочь не торопилась и выбирала с умом. А ещё лучше – позволила ему помочь с выбором, когда придёт время. Но, к счастью, отца более увлекали мысли об учёбе дочери, нежели матримониальные вопросы.

Лиза этим пользовалась от души. Заказывала через своего почтенного родителя литературу в оригинале. Самые современные книги присылали для неё из Парижа, Берлина и Лондона. Бельская ни от кого не скрывала в институте – мечтает стать переводчицей. Учителя иностранных языков радовались и подсказывали, что ещё можно прочесть для пользы дела. Классные дамы смотрели сквозь пальцы на её библиотеку. Близкие подруги старались не отстать. Особенно Оленька, которая сначала увлеклась чтивом на французском, а весь последний год проявляла заметную любовь к литературе на немецком. Прочие же девушки выпрашивали у Бельской новомодные книги и журналы. Читали аккуратно и частенько тайком, потому что знали – если испортят или, не приведи господи, книжку отнимет инспектриса, то Бельская более ничего им не даст.

Теперь Лиза этим и воспользовалась.

Три дня ей потребовалось на то, чтобы поднять все возможные связи. Взамен на модные издания в красивых обложках и журналы на иностранных языках девушки потихоньку делились с Лизой сплетнями. Чужие секреты смолянки открывали охотнее, чем собственные. Особенно Бельской, которую все продолжали за глаза называть «бедняжкой» и жалеть. Кроме того, Лиза репутацией сплетницы не славилась, поэтому ей доверяли. Не только другие институтки, но и более молодые классные дамы. Включая даже Ксению Тимофеевну Веленскую.

Лиза расспрашивала очень осторожно. Начала с Варвары Воронцовой, девушки наиболее открытой и жизнерадостной, которая знала всё и обо всех, и постепенно пообщалась со всеми смолянками.

Нет ли у кого тайных поклонников? Какие ведутся личные переписки? Кто с кем враждует в стенах института? Чьи родители до сих пор непримиримы в светских кругах? А чьи сталкиваются на политической арене чаще, чем хотели бы? О чём вообще говорят в дортуарах и в учительской?

Кому-то пришлось дать почитать старинное издание, кому-то даже подарить красивый томик со стихами английских поэтов, а кому-то просто помочь с домашним заданием по французскому.

К концу третьего дня голова у девушки опухла от подробностей чужих судеб. За столь краткий срок она узнала больше, чем за годы учёбы в Смольном. Некоторые вещи ей и в голову не приходили. Какие-то казались вовсе невозможными. А пару сплетен Лиза приняла за обман чистой воды, но отметать полностью не стала. Решила, что любая информация может оказаться полезной. Даже клевета. Ведь у клеветы тоже имеются корни.

Но, увы, ничто из услышанного не могло послужить зацепкой и привести к убийце.

Вечером четвёртого дня «белые» смолянки по обыкновению прогуливались в саду за институтом. Погода стояла солнечная и безветренная. Совершенно благодатная для юного здоровья. Поэтому в сад выпустили едва ли не весь институт. Девушки разбились на группки и бродили тут и там. Кто-то устроился под деревьями, чтобы почитать. Иные играли на лужайке. Младшим даже разрешили плести венки при условии, что они не оборвут все клумбы, оставив лишь голую землю.

Лиза в компании пятерых одноклассниц побрела в сторону монастыря. Туда, где народу гуляло поменьше. Она улыбалась и поддерживала видимость беседы, но на деле всё больше размышляла о том, как ей попасть в свой прежний дортуар. Лиза было сунулась туда, но дверь оказалась не просто опечатана, а заперта на замок. У кого ключ искать так, чтобы не вызвать подозрений, девушка не представляла.

Девицы удалились от института в глубь монастырского сада, где среди ухоженных аллей росли высоченные розовые кусты, и неспешно двинулись в обход территории. Здесь в тени яблонь стояли лавки для желающих немного отдохнуть и побыть в благодатной тиши. По обыкновению, монахинь тут не бывало. Праздному отдыху они предпочитали благое дело и молитву. Чаще встречались мирянки: женщины с детьми или же вовсе пожилые дамы в трауре, ищущие уединения. Так или иначе, посетители в этой части сада никого не удивляли. Лиза на посторонних людей не обращала внимания. Однако сегодня на одной из лавочек сидел молодой мужчина с газетой.

Блондин приличной наружности, одетый в тёмно-синий костюм, читал новостной листок, закинув ногу на ногу. Вид у него был скучающий и безразличный к окружению. На девушек он даже не взглянул. Словно бы и не заметил.

А вот у Бельской, напротив, сердце в пятки ушло, едва она увидела его светлую голову и узнала профиль.

Смолянки прошли мимо. Лиза пропустила их вперёд. На ходу она бросила короткий взгляд на мужчину.

Алексей Константинович убедился, что никто более не глядит на них, и наклоном головы указал в сторону розовых кустов, за которыми начиналась другая аллея, что вела к Неве.

Разговор наедине средь бела дня прямо возле монастыря показался Бельской настоящим безумием. Вот только Эскис явился не случайно. Пришёл он именно к ней – это очевидно. И лучше уж обменяться с ним парой фраз посреди сада, чем встретить его в институте.

Лиза проследовала за одноклассницами ещё немного, а затем отстала. Сделала вид, что любуется кустом люпина, вокруг которого деловито сновали пузатые шмели. Когда же она убедилась, что другие девушки на неё не смотрят, то возвратилась обратно, а после юркнула меж розовых кустов в тенистую аллейку.

Алексей Константинович обнаружился там же со свёрнутой газетой в руках.

– Зачем вы пришли? – вместо приветствия прямо на ходу выпалила Лиза. – Нас могут увидеть, и тогда…

Она многозначительно умолкла. Будто под этим «и тогда» и вправду скрывалось нечто страшное, сродни каторге или тюремному заключению.

Эскис поднял руки, продолжая сжимать в правой газету.

– Не увидят. Не беспокойтесь. Здесь почти никого не бывает. – Он жестом пригласил её углубиться в сад. – Идёмте, Елизавета Фёдоровна. Не нервничайте так. Прошу вас. Я вам ничего не сделаю.

Лиза с недоверием прищурилась.

Алексей терпеливо ожидал.

– Зачем вы пришли? – осторожно повторила она свой вопрос, не двигаясь с места.

– Я просил вас прислать мне записку, но весточки так и не получил. – Он говорил тихо и глядел прямо, без оскорбительной грубости или излишней фамильярности. – Я беспокоился, что с вами могло что-то случиться, поэтому и пришёл. Просто чтобы удостовериться, что вы здоровы.

– И чтобы выяснить, удалось ли мне хоть что-нибудь узнать? – Бельская гордо задрала нос.

Уголки губ Алексея едва заметно дрогнули в намёке на улыбку.

– А вам удалось?

– Нет. Наш старый дортуар заперт. Я не имею ни малейшего понятия, у кого искать ключ. Вряд ли он у сторожа или даже у её светлости. Боюсь, что его забрал следственный пристав. – Лиза нахмурилась. – Почему вы решили, что я пойду в сад? Вы следили за мной?

Она отступила на шаг. Словно попятилась от него.

Алексей Константинович приметил это пугливое движение. Он опустил голову и будто исподволь признался:

– Я знаю расписание ваших прогулок, поскольку время от времени приходил сюда, чтобы посмотреть на Татьяну Александровну издали, а если очень повезёт, то и поговорить с ней немного. – Эскис снова посмотрел на Лизу и улыбнулся отчётливее. – Если мы не уйдём отсюда, я не смогу ответить на этот немой вопрос в вашем взгляде и объясниться, Елизавета Фёдоровна. А я очень не хочу, чтобы вы думали обо мне скверно.

Девушка оглянулась через плечо просто на всякий случай, но аллея была пуста. Лишь отдалённый смех одноклассниц доносился откуда-то со стороны монастыря.

Лиза снова повернулась к Алексею.

– Извольте. – Она обошла его и бодрым шагом двинулась в глубь сада.

Тропка здесь сужалась и вела вниз с пологого холма к набережной Невы. К реке девушкам ходить в одиночку не позволяли, поэтому Лиза решила, что и искать её здесь не станут.

Эскис шёл за ней, заложив руки за спину.

– Значит, вы приходили в институт не только в родительские дни? – осторожно уточнила девушка, не оборачиваясь на него.

– Именно так, – ответил молодой человек. – Но я делал это по уговору с Татьяной. Она сама написала расписание прогулок и позволила мне навещать её. Это был наш с ней способ друг к другу привыкнуть. Обычно я гулял в отдалении или же сидел на лавке, как сегодня. Никто из вас четверых внимания на меня не обращал.

Лиза нахмурилась. Они действительно не имели привычки разглядывать случайных прохожих во время прогулок. Считали подобное неприличным. Но ей и в голову не могло прийти, что за ними кто-то наблюдал.

– Иногда Татьяна Александровна уходила от вас на пару минут, – продолжал Эскис. – Умышленно бросала мяч подальше и убегала за ним. Или же преследовала бабочку. Но всё это она делала только, чтобы пообщаться со мной.

Они вышли на набережную, где тропинка снова расширилась. От сада её отделяли плохо ухоженные кусты и разросшиеся деревья, поэтому увидеть здесь кого-либо было попросту невозможно. И всё же Лиза опасалась, что её, одетую в форменное белое платье и фартук-смолянку, неизбежно заметят в обществе мужчины одну. Она то и дело озиралась по сторонам, будто последняя воровка. Эскис же выглядел совершенно невозмутимым.

Дальше они пошли медленнее, рядом друг с другом, едва не соприкасаясь плечами.

– И что интересного вы приметили во время этих шпионских наблюдений за нами? – Лизе отчего-то сделалось ужасно стыдно, что незнакомый мужчина созерцал их чудачества, а они о том и не подозревали.

Алексей Константинович прищурился, глядя на воду.

Солнечные блики плясали по речной хляби весёлыми всполохами. Нева в этом месте была широка и полноводна. Сегодня она казалась не серой, а ярко-синей, словно кусочек моря, у которого Лиза однажды бывала в далёком детстве с отцом и гувернанткой, но то воспоминание почти истёрлось из памяти, оставив лишь смутные, далёкие образы безмятежного счастья.

– Татьяна Александровна всегда казалась мне самой робкой и тихой из вашего дивного квартета. – Эскис позволил себе грустную улыбку человека, который никак не мог смириться со своей потерей. – Ольга Николаевна, напротив, виделась наиболее активной и уверенной, Наталья Францевна – весёлой и слегка язвительной, а вы, – он бросил на Лизу короткий, задумчивый взгляд, от которого всё внутри почему-то замерло, – живой и обаятельной. С блеском в глазах, как говорят. Простите мою дерзость. Считайте это наблюдениями врача. Профессиональный перекос своего рода.

Щекам вдруг сделалось жарко. Вероятно, всё это из-за июньского солнца и близости к воде.

Чтобы не глядеть на Алексея, Лиза вновь обернулась. Якобы опасаясь того, что её хватятся.

Бельской не хотелось винить Танюшу за то, что та позволяла Эскису эти визиты и возмутительную слежку за ними едва ли не из кустов. Алексей Константинович был привлекателен. Он вёл себя учтиво, поэтому Лиза невольно поймала себя на том, что слегка завидует покойной подруге, поскольку подобное поведение показалось ей весьма романтичным. Ей бы тоже ужасно хотелось, чтобы жених искал с ней встреч и делал всё, чтобы они привязались друг к другу ещё до свадьбы. Столь чуткое отношение куда важнее, чем даже пылкие взаимные чувства.

– А если бы я вовсе не пришла в монастырский сад? – тихо осведомилась она.

Алексей Константинович пожал плечами.

– Тогда я бы отправился в институт на ваши поиски. Придумал бы убедительный предлог. Не извольте беспокоиться, – он снова глянул на Лизу, но на сей раз скорее внимательно, нежели тепло. – Как вы себя чувствуете, Елизавета Фёдоровна? Быть может, вам что-нибудь нужно?

– Благодарю, ничего. – Она рассеянно улыбнулась и зачем-то призналась, памятуя о том, что перед ней лишь доктор и жених покойной подруги: – Мне дают успокоительные капли в лазарете, чтобы я спокойно спала по ночам.

– Что за капли? – Эскис нахмурился.

– Не знаю, – Лиза покачала головой. – Валериана, наверное. Что-то очень пахучее и на травах.

– Вас мучают кошмары?

– Не припомню. – Бельская приподняла и опустила плечо. – Скорее, я просто беспокойно сплю. Но мне уже намного лучше. Спасибо.

О пропаже дневника и ночном визитёре девушка снова умышленно промолчала.

Дорожка, по которой они брели, начала забирать влево, обратно к монастырю, и, чтобы не возвращаться столь скоро, девушка свернула к реке и, сделав несколько шагов по скошенной траве, остановилась между двух осинок.

Эскис пошёл за ней. Встал спиной к одному из деревьев так, чтобы Лизу не было видно с тропинки.

Всего в метре от них шелестели зелёные заросли рогоза. В воде плескались рыбёшки. Мальков здесь всегда водилось очень много. Равно как и уток с выводками утят, которых смолянки частенько подкармливали хлебом. Здесь всего имелось в изобилии: рыб, лягушек, стрекоз и, к несчастью, комаров. Вечером по берегу пройти становилось просто невозможно.

– Я за эти дни пообщалась со всеми, с кем только могла. – Лиза в задумчивости положила ладонь на древесный ствол слева от себя. Серая кора на ощупь оказалась чуть шершавой и нагретой солнцем. – Даже до повара добралась. Подарила ему книгу рецептов на французском и пообещала перевести любые, какие ему понравятся. – Она повернулась к Алексею, который внимательно наблюдал за ней. – Я могу ошибаться, но практически уверена в том, что в институте у Оленьки и Танюши, равно как и у нас с Наташей, врагов не имелось. Другие воспитанницы против нас ничего не имели. Учителя так и вовсе нас очень любили. Татьяна вам наверняка говорила, что мы – главные кандидатки на получение шифра при выпуске в будущем году. С лучшими рекомендациями и всеми шансами стать фрейлинами нашей императрицы.

Она умолкла. Осознала, что снова не смогла сказать о подругах в прошедшем времени.

Кажется, Алексей Константинович на это внимания не обратил. Он так и стоял неподвижно, заложив руки за спину, и наблюдал за Лизой. А девушка отметила про себя, что одет он более опрятно, чем в прошлый раз. На тёмно-синей ткани сюртука никаких ниточек или лошадиных волос. Вот только галстук повязан всё столь же раздражающе небрежно. То ли в спешке. То ли от неумения или нетерпения.

– Я слышал от Татьяны, что из вас четверых Ольга Николаевна была главной кандидаткой во фрейлины к Александре Фёдоровне, – заметил он. А затем осторожно уточнил, чуть приподняв брови: – Это могло послужить причиной чьей-либо ревности?

Лиза ответила ему мягкой, снисходительной улыбкой.

– Оленька ведь была любимой племянницей княгини Зинаиды Николаевны Юсуповой, – напомнила девушка. – А Зинаида Николаевна очень дружна с Елизаветой Фёдоровной, старшей сестрой нашей императрицы. Ничего удивительного в том, что Ольге готовили место при дворе. – Лиза пожала плечами в ответ на вопрошающий взор Эскиса. – Оленька этим никогда не хвасталась, но и не стеснялась. Относилась как к почётной службе со всеми вытекающими обязанностями.

– Но у вас был отдельный дортуар, – Алексей будто бы возражал тому, что ничего необычного в перспективах Ольги нет. – Даже собственная ванная комната.

– Родители хорошо платят институту как за наше образование, так и за условия проживания, – Лиза на миг прикрыла глаза. Вздохнула. – Платили – наверное, стоит так говорить. Но это нормальная практика в Смольном. Дочери меценатов получают особые условия, а взамен помогают тем, у кого их нет. Мы всегда помогали. И помогаем. В праздники угощениями делимся. Дарим презенты, какие позволено.

Эскис переступил с ноги на ногу.

– И всё же мне трудно поверить в то, что ни у одной из вас не было завистниц, – деликатно заметил он.

– Не припоминаю ничего подобного. Нами, скорее, восхищались. Особенно «кофейные». – Бельская снова почувствовала себя неловко. – Знаете, это старая традиция в Смольном: младшие девочки выбирают себе объект обожания из старших и всеми силами ему подражают. Особенно в учёбе и манерах. Иногда до смешного доходит. Я сама через это проходила, честно признаюсь. Но если вы настаиваете, я попробую выяснить и про завистниц, хоть и весьма сомневаюсь в подобном. – Она принялась в задумчивости ковырять пальцем кору на осинке: поддевала отслоивший кусочек и тотчас загибала его обратно. – Меня вот что смущает, Алексей Константинович.

Бельская умолкла. Закусила губу в нерешительности. Сомнения в ней боролись с необъяснимым желанием довериться этому молодому человеку. Весьма девичий порыв, оправданный скорее эмоциями и волнениями, нежели здравым смыслом, руководствоваться которым Лиза стремилась в любой ситуации.

Где-то совсем близко раздался плеск. Крупная рыбина поймала мошку и вновь ушла на глубину. По воде пошли круги.

– Поделитесь, будьте любезны, – Эскис мягко прервал размышления Лизы.

Девушка повернулась к нему. Скользнула взглядом по раздражающе неровному галстуку и встретилась глазами с его спокойным, испытующим взором, из-за которого она неизбежно ощутила лёгкий трепет.

– Недавно ночью мне не спалось, – наконец решилась она, – мне почудилось, что в комнату кто-то зашёл, но всё дело было в двери. Её открыло сквозняком, вероятно. Но я всё равно вышла в коридор и, сама не знаю зачем, пошла дальше. Наверное, думала поймать проникшего в мою спальню человека. Но, разумеется, никого не нашла. – Лиза перевела дух, а сама мысленно отругала себя за многословность из-за волнения. – Но внимание моё привлекли голоса. Я случайно подслушала беседу нашей классной дамы и Петра Семёновича Ермолаева. Свиридова ругала его за разговор с вами. Говорила, что вы могли оказаться подставным лицом, да и вообще подобные беседы недопустимы.