Текст книги "Наталья Крачковская: «У меня был шанс устроить свою личную жизнь, но как-то не получилось…»"

НАТАЛЬЯ КРАЧКОВСКАЯ: «У МЕНЯ БЫЛ ШАНС УСТРОИТЬ СВОЮ ЛИЧНУЮ ЖИЗНЬ, НО КАК-ТО НЕ ПОЛУЧИЛОСЬ…»

Я одна. Иногда думаю: вот упаду – никто даже и не узнает. Рядом будут ходить люди, ездить машины, а тут, на полу моей квартирки, – знойная женщина, мечта поэта…

–Недавно я участвовала в телепередаче Андрея Малахова про курение. Наш главный санитарный врач выступил с инициативой запретить сигареты в кино. Отрицательные герои, дескать, пусть курят, а положительные – ни-ни, и даже было бы здорово, если б выпивали крупным планом стакан  молока… Вроде как дымящий на экране персонаж неправильно воспитывает нашу молодежь. По мне, так детский сад какой-то. На все аргументы против господин санитарный врач возразил: «А вот американцы…» Ну американцы и живут иначе! На самом деле, пока пис али передачу, я вспоминала свои первые сигареты, были такие – без фильтра, в синеньких пачках, стоили восемнадцать копеек. Курили их все подряд. А начиналось с того, что очень хотелось есть… Потом, конечно, да – развивалась дурная привычка. Но поначалу – голод. Голод был первопричиной. Именно поэтому с американцами нас сравнивать нечего. Те первые мои сигареты – штука термоядерная, аппетит отбивала на полдня. Втянулась… и не заметила, как прокурила пятьдесят два года. Совсем злостной курильщицей стала, когда появилась неустроенность в профессии, начались домашние неурядицы. В такие периоды, случалось, следующую сигарету прикуривала от предыдущей. Бывало, почти брошу, но – раз! – и снова горе, смерть, резкий поворот… Сейчас не курю совсем! Инсульт, как говорится, сильно поспособствовал. Представляете, стало плохо: бросает то в жар, то в холод, голова кружится, еле добралась до телефона. Почему набрала «02», а не «03»? Когда поняла, что по пала в милицию вместо скорой, положить трубку не смогла – стало страшно: вдруг упаду и не успею набрать нужный номер?.. Я же дома совершенно одна. Стало жутко, и я затараторила: «Ребята, это актриса Наталья Крачковская, мне плохо, нужен доктор». Спасибо, милиционеры сами вызвали мне скорую и разговаривали со мной, пока не приехали врачи. Помню все как в тумане, очнулась уже в реанимации…

– А вы не поторопились сразу после таких проблем со здоровьем на сцену?

– Оставила себе только два спектакля. Восьмой десяток разменять – всетаки не шутка. Ноги совсем отказываются ходить. В постановке «Невеста для банкира» – вот удача! – героиня большую часть времени должна находиться в инвалидном кресле. Играю с удовольствием. У меня прекрасные партнеры – все из театра «Содружество актеров Таганки». А здоровье… В моей возрастной категории от него в принципе ничего хорошего уже ждать не приходится. Скомандовала себе: «Обалдела, что ли? Вставай! Иди играй!» Два спектакля отработала перед Новым годом. Люди потом подходили и благодарили. Всем понравилось. Это приятно.

– Сейчас уже, наверное, и не вспоминаете, как собирались в историки?

– Историей я интересовалась всегда, даже занималась в кружке Историко-архивного института. Ездить надо было через всю Москву, но меня это не остановило. Жила я в районе Тимирязевской академии, рядом с шикарным парком и основным корпусом, бывшим имением Разумовских, как раз неподалеку от старинного, невероятной красоты фонтана. Дело было, как сейчас помню, осенью. Прибегает один из уличных приятелей с воплем: «Наташка! Там фонтан провалился!» Какая тут школа? Конечно, портфели забросили в угол и все побежали смотреть, что творится на месте фонтана. Восторгу нашему не было предела, потому что провал открывал самый настоящий подземный ход – большой, со сводчатым потолком. Мы мигом залезли в подземелье. Ход вел к дворцу и гроту на пруду, вырезанному в форме буквы «Е». В честь, наверное, императрицы Елизаветы. А если есть потайной ход, значит, должен быть клад! И мы занялись простукиванием стен. Вытащили нас на свет божий милиционеры. Как же меня потом «простукивала» бабушка! Наш дом был необычен еще и тем, что других жилых строений рядом не имелось. С одной стороны – ботанический сад, с другой – оранжереи, где разводили необыкновенной красоты цветы. Одни липы чего стоили: кажется, уже тогда им было лет по двести – триста. В этом месте, кстати, снимали «Хованщину», и я болталась на съемках. Мы смотрели, как Марфа ходит со свечой, и домысливали всякую всячину… То ли атмосфера так на меня действовала, то ли еще что, но я часто задумывалась о том, что родиться мне надо было пораньше. Жалела, что не застала времени дворцов и кринолинов. То фантазировала, что живу в эпоху Петра, то грезила о годах правления Елизаветы… Истории же хотелось посвятить судьбу. Кстати, я поступала в Историко-архивный институт и даже неплохо написала сочинение. Но актерство перетянуло. Занималась я и балетом, но, увы, не сложилось. Забыла, как называется болезнь, но у меня начала самопроизвольно подворачиваться нога. До сих пор не могу ходить на «платформах». Вижу, вы улыбаетесь… Кстати, я тогда была очень худой. Во дворе меня звали Томом Сойером – я носила короткую стрижку и штаны из «чертовой кожи» на подтяжках. Ткань, похожую на джинсу или прорезиненную парусину, почему-то называли «чертовой кожей». Росла я жуткой оторвой – лазила с мальчишками по деревьям, играла в лапту, может, поэтому вес накапливаться не успевал… На фото тех лет я, как ни сложно в это поверить, эдакое дитя Освенцима. Московская бабушка, конечно, переживала по поводу моей худобы, но не критично, зато вторая бабушка – из Тбилиси – взялась за дело плотно. Словом, начатое одной бабушкой с блеском завершила вторая – они меня откормили.

– Вы им это припомнили, когда пошли в артистки?

– Мама очень правильно меня подготовила, она сразу сказала, что Джульетту сыграть мне никто и никогда не предложит: «Наташка, они просто не найдут Ромео, чтобы решился встать под балконом, на который выйдет такая Джульетта». Мама была умничкой. Она признавалась, что тоже очень хотела, чтоб я похудела, но потом мнение свое поменяла. Это была «моя» полнота, я, невзирая на нее, чудесно двигалась, танцевала, до шестидесяти лет легко могла сесть на шпагат. Да и все молодые люди, которые за мной ухаживали, ничего против моих пышных форм не имели. Скорее наоборот… Был у меня, например, один ухажер. Платоническая любовь. Идем как-то вечером по бульвару, и, помню, добило меня не то, что вокруг девочки-худышки, а то, что на них надето. Понимаете, все, что потихоньку начало привозиться из-за границы, было маленьких размеров. Модные в то время пышные юбки с пачками мне не грозили, я бы в автобус  не вошла! Плиссе тоже превращало меня из миловидной девушки в бабу на самовар… А одеться я любила.

И вот иду, мысли горестные в голове гоняю.

– Все, – говорю, – решено! Худею! Кавалер мой замер как соляной столб:

– Да ты чего, Наташка?! Пожалуйста, не делай этого! – и… заплакал.

Серьезно говорю, заплакал! А я не унимаюсь:

– Вот приведешь меня к своей маме знакомиться, а она спросит: «Где ты такую толстуху нашел?»

– Моя так никогда не скажет! – твердо пообещал парень. И рассказал, что мама – типичная англичанка, то есть «высушенного» такого типа, и всю жизнь старается поправиться.

– Муж тоже против богатых форм возражений, надо понимать, не имел?

– Крачковский продолжил дело бабушек! Почти хрестоматийная история: глупо завоевывать такую даму, как я, стихами при луне. Какой творог и булки носил мне по утрам Вовка! Все это ставилось мне под дверь, и девчонки шептались: «Опять Володька Наташке Белогорцевой завтрак притащил!»

– Булки стали главным аргументом в его пользу?

– Володя много чем мог еще покорить, но одна его черта меня купила с потрохами. Он никогда не задавал любимых всеми мужиками вопросов: «А кто это? А что это он так на тебя смотрит?» За всю нашу совместную жизнь я ничего подобного не слышала. На все мои шалости и дурацкие выходки муж попросту не реагировал. Другой убил бы давно. Я, случалось, загуливалась до рассвета, когда вино рекой и теплоход, и все такое… Поначалу меня даже бесило, что Крачковский мирно спит, когда я прихожу в восемь утра.

– А что, по-твоему, я должен делать? – спросонья интересовался муж. – Как что?! Переживать…

– Если б я каждый раз переживал, давно бы уже умер, – отшучивался Володя и переворачивался на другой бок. Но справедливости ради надо заметить – никаких поводов для ревности я не давала. Кто-то провожал, другие звонили. Но ничего серьезного, правда. Я ничего не искала, потому что и так все имела. Муж мой был невероятно умен в житейском плане. Говорила ему:

– Володенька, мы сегодня в ресторане гуляем.

– Хорошо, но чтобы до двери потом проводили. И вот прихожу утром с провожатыми:

– Только, пьяные рожи, не шумите, Володю разбудите! «Пьяные рожи» понимающе хмыкали:

– Любовь… Между прочим, «булочное ухаживание» после заключения брака сохранилось. К счастью. Откуда бы я ни явилась, подогретый ужин Володя мне всегда обеспечивал. Муж был старше меня на пятнадцать лет, но никогда не комплексовал по этому поводу. С ним было невероятно интересно. Он многое знал из истории Москвы, и порой мы забалтывались ночи напролет. На самом деле все, что знаю теперь, я узнала от него. Володя был для меня ликбезом. Валя Титова, моя подруга, приходила и просила его: «Расскажи что-нибудь». Я что-то на кухне готовлю, а она два часа кряду сидит с открытым ртом и слушает. Мой Володя… Самый умный, самый добрый. Ой, сейчас буду плакать…

– Не надо! В кино как на вас, такую нестандартную, смотрели?

– В картине «Солнце в авоське» есть кадр, где топают одни мои ноги. Так на отсмотре рабочего материала мужики наши чуть не переругались, пока гадали, кому же принадлежат такие классные ножки! Несмотря на то что я всегда относилась к серьезной весовой категории, с фигурой у меня было все нормально. А ноги так и вообще красивые. Как мне Светлана Ходченкова нравилась! Когда она только появилась на экране, в ней были трогательная чистота, уютность и такая правда… Мне еще Титова говорит:

– Смотри, маленькая Крачковская идет.

– Какая хорошенькая!.. – заверещала я. Увидев Светлану недавно в какой-то телепередаче, поначалу даже не узнала: похудела и растворилась в толпе таких же высушенных старлеток.

– Говорухин то же самое говорил…

– Не послушалась? Ах как жаль, как же жаль! Я даже расплакалась, когда ее увидела: «Вот дуреха-то». Мне в свое время очень повезло, что рядом оказались мудрая мама-актриса и легенда нашей режиссуры Леонид Гайдай. Когда мы закончили съемки «12 стульев», он так и сказал: «Наталья Леонидовна, не морочьте себе голову. Катерину вам не играть, народ со смеху помрет на фразе «Почему люди не летают?» А отличная комедийная актриса из вас уже получилась.  Вот дорожка, на которой равных вам еще поискать надо. Внешний вид, если хотите пройти по ней с успехом, не меняйте».

– За роль «мечты поэта» сразу ухватились?

– Наоборот… Я приезжала в Алушту к мужу, который работал на картине Гайдая «Кавказская пленница» звукооператором. А позже, когда Леонид  Иович очень сложно подбирал актеров на «12 стульев», он сказал ассистентке, что Грицацуеву видит очень похожей  на жену Крачковского. Та удивилась: зачем искать кого-то похожего, когда есть сама Крачковская? Мне дали сценарий, я начала читать и… страшно обиделась. Дама необъятных размеров с арбузными грудями – ну и что это?! Оскорбление! Полная праведного гнева иду к мужу, а тот смеется: «Ты себя в зеркало видела?» Фильм приняли тепло. В кинотеатры стояли очереди. Как сейчас принято говорить: и проснулись они знаменитыми. Я с удивлением обнаружила, что разговоры о моей Грицацуевой так же масштабны, как, к примеру, об «Анне на шее» Аллы Ларионовой. Никогда не забуду, как иду на киностудии по лестнице, а навстречу – Чухрай. Неожиданно встал передо мной на колени и говорит: «Вы прелесть! Я очарован!» Я покраснела и очень хотела убежать.

– Мне кажется, весь женский состав картины должен был влюбиться в Арчила Гомиашвили…

– У меня с Гомиашвили отношения были сложными. Во-первых, он появился неожиданно. Мало кто знает, но сначала Остапа Бендера у Гайдая играл Александр Белявский. Режиссер принял решение о замене, когда уже были сняты две части фильма. Во-вторых, Гомиашвили был грузином до мозга костей – шумный, быстрый, нагловатый. Бабник страшный. А я таких мужчин недолюбливаю. И когда этот громогласный позер ( хлебом не корми, дай что-нибудь вытворить на публику) появлялся на площадке, я старалась побыстрее смыться.

У Гомиашвили все внимание было приковано к исполнительнице роли Людоедки Эллочки Наталье Воробьевой. Он с ходу решил, что она будет номером один после выхода картины, а я, мол, есть и есть… Они даже какие-то телепередачи совместные делали. Отснятый материал Гайдай принципиально актерам не показывал. На озвучке мы не пересекались, роль Остапа Бендера озвучивал Юрий Саранцев.

Встретились только на премьере. Вокруг Гомиашвили и Сергея Филиппова  вавилонское столпотворение  из журналистов и желающих получить автограф. Оно и понятно – главные роли. После премьеры вся толпа журналистов «свиньей» двинулась на меня. Гайдай смеялся: «Получай свое!» На лице Бендера я увидела легкое удивление.

Прошло довольно много времени. У меня были съемки в Ленинграде. И вот иду я по Невскому проспекту и вижу впереди «бендеровский» шарфик и кепочку. Лица не разглядеть, но понимаю, что это Гомиашвили. Для лучшей узнаваемости, что ли, но примеренный в кино костюм он оставил и для жизни… Мне так не хотелось устраивать шоу посредине улицы, а Гомиашвили организовал бы его обязательно. И я забежала в первый попавшийся магазин – настолько не хотела встречаться. Оказалось, магазин игрушек. Я сквозь стеклянную витрину видела, как Остап-Сулейман-БертаМария Бендер-бей покрутил головой:  думаю, все-таки успел узреть на улице намек на меня – и пошел восвояси. А я купила плюшевую свинку и отправилась своей дорогой.

– Вам больше Белявский в роли Бендера нравился?

– Михаил Козаков, который тоже пробовался. Ходили слухи, что чуть ли не двести человек пытались примерить шарфик сына турецкоподданного. Я, конечно, видела только несколько проб. Помню, Гайдай спросил меня:

– А вам кто больше по душе?

– Козаков, – честно ответила я.

Ну правда, все там было – и красота, и взгляд с поволокой, и харизма!

– У всех, Наталья, вкусы разные, – заметил Леонид Иович и остановил свой выбор на Гомиашвили.

– После выхода картины, наверное, гордились, что «знойная женщина, мечта поэта» – именно вы? – Весовая эпопея сопровождает меня всю жизнь. Никогда не слышала, чтобы кто-то сказал про меня: «Толстая!» Хотя понимаю – я тот еще бомбовоз… Люди относились ко мне очень по-доброму. Может, мне просто везло на людей?.. Но я всегда умела себя достойно подать, старалась держать марку. Очередная забавная история про «необъятные размеры» произошла уже на следующей картине Гайдая «Иван Васильевич меняет профессию». Там, помните, есть сцена, когда я подхожу к двери и говорю: «Извините, что я беспокою вас во время вашей семейной драмы…» Следующую сцену, когда я отхожу от двери, снимали через месяц, потому что я схватила воспаление легких. Пока болела, очень сильно похудела. Сняли. Гайдай посмотрел и говорит: «Не годится. В кадр вошла одна, из кадра – другая. Так не бывает». А я так гордилась, что похудела, – у меня появилась высокая талия, стройные ножки, все внимание обращали. Хожу радуюсь. Леонид Иович позвал меня и приказывает «Значит так: манная каша сегодня же вечером, туда взбитые сливки в большом количестве  и с хлебом. И запомните, даю вам ровно две недели. А если вы еще раз такой фокус выкинете, мы с вами заключим контракт о том, что вы не должны худеть». Я уговаривала, что можно найти массу выходов – надевают же специальные толщинки, но Гайдай был непреклонен. Так в моей жизни появился бесценный опыт работы с гениальным режиссером и прозвище Наташка-Куча, которым меня наградили в киношной тусовке.

– Неужели попыток худеть совсем не было?

– Конечно были. Потому что одно дело – как человек себя ощущает, и совсем другое – когда лишний вес добавляет проблем со здоровьем. Были в моей жизни и бесконечные консультации в Институте питания, и таблетки мерзкие, от которых больше вреда, чем всего остального. Со временем я поняла, что худеть можно и самостоятельно, без больших денежных трат, и начался период диет. Я готовила Володе и Васе еду на несколько дней и объявляла о собственной голодовке. Муж и сын прекрасно знали, что это означает: накрывать на стол я не буду, чтобы не раздражаться, и надо обедать-ужинать самостоятельно. Я питалась по системе: сухарь белый утром, сухарь черный вечером, не могла заставить себя покормить даже собаку. С первых же дней диеты пребывала в нелучшем расположении духа. Сын обычно не выдерживал первым и спрашивал: «Мам, а ты скоро в командировку уедешь?» Муж, уставший после работы, на кухню старался перемещаться на цыпочках… И не приведи бог кому-нибудь из этих двоих спросить про еду! Несмотря на старания домашних не раздражать меня, ближе к третьему дню голодовки я обнаруживала, что вокруг – сплошные враги, никто меня не любит. Сижу, бывало, и думаю, что по сути они никогда не понимали моей тонкой нервной организации, трепетной души, у них же все мысли только о том, чтобы лопать в три горла! С горькими размышлениями о смысле жизни ложилась спать. Но не спалось. Очень жрать хотелось! Лежу ворочаюсь. «Ты хоть бы переживала потише. Спать не даешь!» – подначивает меня Володя. Часам к трем утра понимаю, что если съесть кусочек мяса из щей, катастрофы не случится – оно же вываренное, калорий мало… А у меня по щам всегда пятерки были, очень вкусные они у меня получаются. Крадусь на кухню. Тихонечко достаю кастрюльку. Уничтожаю кусочек мяса, и тут меня снова посещает коварная мысль: если съесть всего одну тарелку, катастрофы произойти не должно. Надо ли говорить, что после тарелочки на стол водружалась вся кастрюля… Навалившись на нее как дикий зверь, я ела до тех пор, пока не показывалось дно. Потом, довольная мужем, сыном и смыслом жизни, топала спать. С утра мои мужики, которые вот уже три дня с трудом выдерживали домашний быт, улыбались. Они видели пустую кастрюльку, а это значило, что очередной страшный период – диета – закончился.

– Муж все понимал? – Мы двадцать шесть лет вместе прожили. Просто Володя умер, а так мы жили бы вместе, думаю, по сей день… Мы и ругались-то разве что из-за ерунды. В основном ссорились по поводу его паяния. Он очень любил этим заниматься, поэтому к нам в дом тащили все, что нужно запаять, – микросхемы телевизоров, старые утюги, украшения. И куда-то это паяние все время пропадало. Володя его искал, требовал с меня, и тогда в квартире начинался ор – мой главным образом. Но надо признаться, Володя прекрасно умел паять. Он вообще был мужиком очень дельным. И сына приучил. Вася, помимо того что является одним из лучших в стране звукорежиссеров, еще может похвалиться тем, что руки у него растут из правильного места. Мне кажется, он и автомобиль может собрать. Меня муж научил философскому отношению к актерству. После феерических картин Гайдая «12 стульев» и «Иван Васильевич меняет профессию» приглашений в кино не было два года. Терзали сомнения: а вдруг это все, конец?.. «Наташ, успокойся, – утешал Володя. – Ты должна быть готова к тому, что, возможно, именно этой роли суждено стать последней. У тебя есть две рос кошные работы, у многих и того нет… Просто жди, и все. Иначе чокнешься». И я ждала – как и велел супруг, без надрыва. Переносить безработицу помогало то, что на первом месте у меня всегда стояла семья, плюс я всегда могла чем-то заняться. Умею вязать, люблю готовить. Мой дедушка занимался реставрацией мебели, у него была столярная мастерская, и я часами наблюдала за его работой. Долго сама мечтала попробовать силы в реставрации, даже накупила всяких шпонок, инструментов и книг, чтобы восстанавливать мебель.

– А какие моменты в жизни вы могли бы назвать крутыми поворотами?

– Первый – когда родился сын. Вася появился на свет с целым букетом болячек. Бронхи, другие отделы дыхательной системы… И самое трудноосознаваемое – сердце у моего малыша оказалось с правой стороны, а не с левой, как у всех людей. Мы не вылезали из больниц. Пять лет ада, когда непонятно, как жить дальше и что с нами всеми будет. Вторым очень серьезным ударом стала смерть Володи. 1988 год. Мне пятьдесят лет, еще не старая, но уже и не молодая. Он, конечно, значительно старше, но никто не ожидал. Я снималась тогда в фильме «Благородный разбойник Владимир Дубровский». Приехала, помню, домой, сын дверь открыл и руку за сумкой протягивает. Такая внимательность у Васи не в чести, я насторожилась. Он говорит: «Мам, сядь… Отец умер». Оказалось, на киностудии Володя присел на скамью и умер. Что было дальше, не помню. Слова, люди… Главное – мужа больше нет. Все полетело к чертям. Я даже показания счетчика электроэнергии снимать не умею, этим всегда занимался только Володя. Понятия не имела, где он находил тот самый свежайший творог. Не тревожилась по финансовым вопросам: ведь есть Володя, он всегда знает, где взять денег. Я сидела и думала, что по сути всю жизнь смертельно боялась остаться одна, потому что не приспособлена. За Крачковским я жила как за каменной стеной. И вот он меня оставил… Приехала Валя Титова. Говорила чтото важное про то, как уходят даже самые хорошие люди, а нам приходится жить дальше. И я стала жить. А так не хотелось… Огромную роль в моей дальнейшей судьбе сыграли друзья. Они все старались меня как-то расшевелить, занять. Женя Гинзбург запускался с картиной «Руанская дева по прозвищу Пышка». И вот одна моя приятельница обратилась к нему:

– Возьми Наташу Крачковскую. Тот ответил, что все роли расписаны.

– Возьми, у нее муж умер, – объяснила она.

И Женя пригласил меня на роль. На следующий день привезли сценарий и билеты до Риги, где снимался фильм. Там со мной никто не носился, не сюсюкал, и я сразу включилась в процесс. Сашка Абдулов, царствие ему небесное, подкалывал меня постоянно. Как я им всем благодарна! Эти люди помогли пережить крушение моего мира. Снова закрутилось – пробы, съемки, роли, экспедиции… Я, как тот вагончик, вставший на привычные рельсы, послушно побежала вперед. Вот только домой возвращаться боялась. Столько раз подходила к двери и по привычке жала на звонок. Но мне никто не открывал… Сын переехал жить со своей семьей в отдельную квартиру, которую замечательный Володя позаботился купить загодя. А я осталась одна. Заболела мама. Года три промучилась. И снова похороны… Знаете, ведь это и правда огромная удача, когда у актрисы есть «свой» режиссер. Мне сказочно повезло встретить Гайдая, человека-легенду. Помню, мы ехали в автобусе с очередной творческой встречи и Леонид Иович сказал: «Наташа, у меня есть для тебя сценарий. Это будет похлеще Грицацуевой». Душа моя запела! А через два месяца Гайдай умер. Многие обратили внимание, что меня не было на похоронах. Проститься не хватило душевных сил – на церемонии я могла сама умереть от ужаса. Леонид Иович  был моей надеждой, мечтой о новой Грицацуевой. Его уход стал настоящей бедой. Я очень устала хоронить. Даже друзьям говорила, что больше не пойду ни на какие похороны, мол, не обижайтесь. Поначалу у меня были еще картины, в основном с маленькими ролями. Потом закончились и они. Хотя я не жалею, ведь того кинематографа уже нет, а мы, наверное, остались во времени добрых сказок Гайдая. Так я осталась совсем одна.

– Горе проходит, все в жизни могло бы измениться…

– Конечно, у меня был шанс устроить свою личную жизнь. И не один. Но  как-то не получилось… Может, не хотела? Один воздыхатель долго преследовал. Гораздо моложе меня. Я уже с палочкой перемещалась, а он за мной следом – в Дом кино, к театру, к подъезду. Все говорил:

– Я ваш поклонник. Можно помогу, Наталья Леонидовна, дверь открыть?

– Да, пожалуйста. В конце концов ему, видно, надоело провожаниями заниматься, и он, вот умора, говорит:

– Может, мы к вам поднимемся кофе выпить?

– Милый, – нежно так спрашиваю, – ты что, маму потерял?

Больше я этого «прынца» не видела. Но это так – история ради хохмы. На самом деле возникали рядом и нормальные мужчины по состоянию сердца и кармана, с которыми вполне можно было связать судьбу. Но как-то не потянуло… Хотя одна запоминающаяся встреча все-таки случилась. Я, продав б о ´льшую часть своих любимых цацек, построила настоящий загородный дом. Бываю там, правда, редко, потому что за сто десять километров часто не наездишься. Зато там славно живет родственница Люся с двумя собаками. Прекрасное место, заповедник, поэтому газ провести не разрешают, и цыганские деревни кругом. Езжу я туда на электричке, потому что плохо переношу машину. И вот однажды вместе со мной ехал один мужчина. Мы проговорили всю дорогу, и мне впервые после смерти Володи было интересно. Разговорились на тему строительства. Он рассказал, что сам строит дом. А я призналась, что мечтаю на старости лет заняться реставрацией мебели. «Вы могли бы заехать ко мне в гости познакомиться с моими работами, я бы вам кое-что подсказал, посоветовал. И начинайте лучше с малых форм, а то вы хватили – сразу мебель!» Потом я навела справки, кто такой. Оказалось, известный художник-реставратор. Он ехал в Петушки, а я сошла раньше – в Леонове. И какой черт меня дернул выйти?! Не надо было… В общем, ни малых форм, ни каких-то других не сложилось. Но о том случайном попутчике я иногда вспоминаю. А недавно в такую «лав-стори» вляпалась, что не знаю, чем и закончится… Пригласили поучаствовать в одной телепрограмме на тему дружбы между мужчиной и женщиной. А у меня как раз есть человек, с которым мы дружим уже трид цать лет. Вместе работали в концертах, там и познакомились. Сказали, что он нужен в кадре. Я ему позвонила. Приходит Андрей (передачу снимали у меня), я говорю ему хорошие слова, распинаюсь, что дружба между мужчиной и женщиной очень даже может быть и вот тому пример… Почему я до сих пор такая наивная?! Жизнь меня учит-учит, и все, видно, мало. Все мои рассуждения о возможности такой дружбы, о том, что для начала надо помнить, что все мы люди, а уж по том о том, что существуют половые различия, в сюжет не поставили. Зато начали прямо по теме: «А сейчас мы вам покажем мужчину, которого Крачковская скрывала тридцать лет…» На экране Анд рей. Мне оборвали телефон с вопросами: «Ты что, рехнулась?» Дочка Андрея, четырнадцатилетняя девочка, потребовала у отца объяснений. У хорошего человека из-за меня начались проблемы в семье. Понятно, супруга Андрея совсем не умерла от счастья, когда по центральному каналу на всю страну объявили, что скрываемый мной мужчина – ее законный муж. Я кинулась звонить, чтобы выяснить, за что меня так на старости лет обидели.

– Вы все не так поняли, – ответили на телевидении.

– Но кроме меня еще масса народа поняла все «не так»! Вы не ведаете, что натворили, со мной сын перестал общаться…

– Серьезно?

– Вполне. Конечно, Вася поступил глупо. И безусловно, не в одиночку он решил сказать маме обидную фразу «Ты позоришь нашу фамилию». У него есть жена, у которой «наша фамилия» появилась несколько позже меня. Досадно, что они оба, взрослые умные люди, поверили в тот телевизионный бред. Страшно обидно, что сказали эту фразу. Я и так человек взрывной, а тут так горько стало! Закатила скандал и повесила трубку. Общение прекратилось, вот уже скоро три месяца будет. Вася, конечно, звонил, поздравлял с днем рождения и Новым годом, но я мириться не стремлюсь. Мне так спокойнее, хоть за деньгами не ездят, могу квартиру отремонтировать. Я очень терпеливый человек, только дуру из меня делать не надо. И Васе я обещала, что когда-нибудь он получит за все фокусы, включая те, что иниции ровала его жена. Разве я мало для него сделала? Старалась: растила, зарабатывала, строила… Неужели уважения не заслужила? Очень горька эта сегодняшняя ситуация.

– Но вы же с сыном помиритесь? – Конечно. Куда ж я денусь? Только сначала ремонт доделаю, а то начнутся разговоры: «Это немодно, это иначе надо». Они другие какие-то. Я не всегда понимаю, что ли… Внуку Володе звонишь:

– Как у тебя дела?

– Нормально.

– А как занятия в МГУ, все хорошо?

– Нормально.

И все на одной ноте. Чтобы себя растрачивать, какие-то флюиды для бабушки выдавать? Ни за что! Бабка и это съест, она же бабка. Вот так и живу…

– А приятные сюрпризы жизнь выдает?

– Вот на стене один из них. Никаса Сафронова попросили написать мой портрет для фильма «Секрет фараона». Я там играла, только не смейтесь, царицу Нефертити. Между прочим, как заметила моя героиня, Нефертити никто никогда не видел! Он приехал и неожиданно говорит, что хотел бы написать обычный портрет Натальи Крачковской и просит позировать. А я прекрасно знаю, сколько стоят его работы. Таких денег у меня нет. Но об этом сказать было неловко, я витиев ато ответила:

– Мне бы тоже очень хотелось, но ряд обстоятельств не позволяет.

– Каких? – спросил Никас, но я не стала распространяться.

В конце концов он нарисовал меня со змеей на голове для фильма. А через какое-то время снова звонит:

– Наташа, вы не могли бы выделить мне еще пару дней? Позировать.

– Для фильма?

Мы встретились. Никас был очень любезен. Я с удовольствием рассматривала картины в его мастерской – он бесспорный талант. Через три недели  мне передали, что Никас Сафронов хотел бы повидаться. Приехал он ко мне домой и привез картину в богатом багете: «Вам подарок». Смотрю, а это мой портрет…