Текст книги "Наталья Крачковская: «У меня был шанс устроить свою личную жизнь, но как-то не получилось…»"

НАТАЛЬЯ КРАЧКОВСКАЯ: «У МЕНЯ БЫЛ ШАНС УСТРОИТЬ СВОЮ ЛИЧНУЮ ЖИЗНЬ, НО КАК-ТО НЕ ПОЛУЧИЛОСЬ…»

Я одна. Иногда думаю: вот упаду – никто даже и не узнает. Рядом будут ходить люди, ездить машины, а тут, на полу моей квартирки, – знойная женщина, мечта поэта…

–Недавно я участвовала в телепередаче Андрея Малахова про курение. Наш главный санитарный врач выступил с инициативой запретить сигареты в кино. Отрицательные герои, дескать, пусть курят, а положительные – ни-ни, и даже было бы здорово, если б выпивали крупным планом стакан  молока… Вроде как дымящий на экране персонаж неправильно воспитывает нашу молодежь. По мне, так детский сад какой-то. На все аргументы против господин санитарный врач возразил: «А вот американцы…» Ну американцы и живут иначе! На самом деле, пока пис али передачу, я вспоминала свои первые сигареты, были такие – без фильтра, в синеньких пачках, стоили восемнадцать копеек. Курили их все подряд. А начиналось с того, что очень хотелось есть… Потом, конечно, да – развивалась дурная привычка. Но поначалу – голод. Голод был первопричиной. Именно поэтому с американцами нас сравнивать нечего. Те первые мои сигареты – штука термоядерная, аппетит отбивала на полдня. Втянулась… и не заметила, как прокурила пятьдесят два года. Совсем злостной курильщицей стала, когда появилась неустроенность в профессии, начались домашние неурядицы. В такие периоды, случалось, следующую сигарету прикуривала от предыдущей. Бывало, почти брошу, но – раз! – и снова горе, смерть, резкий поворот… Сейчас не курю совсем! Инсульт, как говорится, сильно поспособствовал. Представляете, стало плохо: бросает то в жар, то в холод, голова кружится, еле добралась до телефона. Почему набрала «02», а не «03»? Когда поняла, что по пала в милицию вместо скорой, положить трубку не смогла – стало страшно: вдруг упаду и не успею набрать нужный номер?.. Я же дома совершенно одна. Стало жутко, и я затараторила: «Ребята, это актриса Наталья Крачковская, мне плохо, нужен доктор». Спасибо, милиционеры сами вызвали мне скорую и разговаривали со мной, пока не приехали врачи. Помню все как в тумане, очнулась уже в реанимации…

– А вы не поторопились сразу после таких проблем со здоровьем на сцену?

– Оставила себе только два спектакля. Восьмой десяток разменять – всетаки не шутка. Ноги совсем отказываются ходить. В постановке «Невеста для банкира» – вот удача! – героиня большую часть времени должна находиться в инвалидном кресле. Играю с удовольствием. У меня прекрасные партнеры – все из театра «Содружество актеров Таганки». А здоровье… В моей возрастной категории от него в принципе ничего хорошего уже ждать не приходится. Скомандовала себе: «Обалдела, что ли? Вставай! Иди играй!» Два спектакля отработала перед Новым годом. Люди потом подходили и благодарили. Всем понравилось. Это приятно.

– Сейчас уже, наверное, и не вспоминаете, как собирались в историки?

– Историей я интересовалась всегда, даже занималась в кружке Историко-архивного института. Ездить надо было через всю Москву, но меня это не остановило. Жила я в районе Тимирязевской академии, рядом с шикарным парком и основным корпусом, бывшим имением Разумовских, как раз неподалеку от старинного, невероятной красоты фонтана. Дело было, как сейчас помню, осенью. Прибегает один из уличных приятелей с воплем: «Наташка! Там фонтан провалился!» Какая тут школа? Конечно, портфели забросили в угол и все побежали смотреть, что творится на месте фонтана. Восторгу нашему не было предела, потому что провал открывал самый настоящий подземный ход – большой, со сводчатым потолком. Мы мигом залезли в подземелье. Ход вел к дворцу и гроту на пруду, вырезанному в форме буквы «Е». В честь, наверное, императрицы Елизаветы. А если есть потайной ход, значит, должен быть клад! И мы занялись простукиванием стен. Вытащили нас на свет божий милиционеры. Как же меня потом «простукивала» бабушка! Наш дом был необычен еще и тем, что других жилых строений рядом не имелось. С одной стороны – ботанический сад, с другой – оранжереи, где разводили необыкновенной красоты цветы. Одни липы чего стоили: кажется, уже тогда им было лет по двести – триста. В этом месте, кстати, снимали «Хованщину», и я болталась на съемках. Мы смотрели, как Марфа ходит со свечой, и домысливали всякую всячину… То ли атмосфера так на меня действовала, то ли еще что, но я часто задумывалась о том, что родиться мне надо было пораньше. Жалела, что не застала времени дворцов и кринолинов. То фантазировала, что живу в эпоху Петра, то грезила о годах правления Елизаветы… Истории же хотелось посвятить судьбу. Кстати, я поступала в Историко-архивный институт и даже неплохо написала сочинение. Но актерство перетянуло. Занималась я и балетом, но, увы, не сложилось. Забыла, как называется болезнь, но у меня начала самопроизвольно подворачиваться нога. До сих пор не могу ходить на «платформах». Вижу, вы улыбаетесь… Кстати, я тогда была очень худой. Во дворе меня звали Томом Сойером – я носила короткую стрижку и штаны из «чертовой кожи» на подтяжках. Ткань, похожую на джинсу или прорезиненную парусину, почему-то называли «чертовой кожей». Росла я жуткой оторвой – лазила с мальчишками по деревьям, играла в лапту, может, поэтому вес накапливаться не успевал… На фото тех лет я, как ни сложно в это поверить, эдакое дитя Освенцима. Московская бабушка, конечно, переживала по поводу моей худобы, но не критично, зато вторая бабушка – из Тбилиси – взялась за дело плотно. Словом, начатое одной бабушкой с блеском завершила вторая – они меня откормили.

– Вы им это припомнили, когда пошли в артистки?

– Мама очень правильно меня подготовила, она сразу сказала, что Джульетту сыграть мне никто и никогда не предложит: «Наташка, они просто не найдут Ромео, чтобы решился встать под балконом, на который выйдет такая Джульетта». Мама была умничкой. Она признавалась, что тоже очень хотела, чтоб я похудела, но потом мнение свое поменяла. Это была «моя» полнота, я, невзирая на нее, чудесно двигалась, танцевала, до шестидесяти лет легко могла сесть на шпагат. Да и все молодые люди, которые за мной ухаживали, ничего против моих пышных форм не имели. Скорее наоборот… Был у меня, например, один ухажер. Платоническая любовь. Идем как-то вечером по бульвару, и, помню, добило меня не то, что вокруг девочки-худышки, а то, что на них надето. Понимаете, все, что потихоньку начало привозиться из-за границы, было маленьких размеров. Модные в то время пышные юбки с пачками мне не грозили, я бы в автобус  не вошла! Плиссе тоже превращало меня из миловидной девушки в бабу на самовар… А одеться я любила.

И вот иду, мысли горестные в голове гоняю.

– Все, – говорю, – решено! Худею! Кавалер мой замер как соляной столб:

– Да ты чего, Наташка?! Пожалуйста, не делай этого! – и… заплакал.

Серьезно говорю, заплакал! А я не унимаюсь:

– Вот приведешь меня к своей маме знакомиться, а она спросит: «Где ты такую толстуху нашел?»

– Моя так никогда не скажет! – твердо пообещал парень. И рассказал, что мама – типичная англичанка, то есть «высушенного» такого типа, и всю жизнь старается поправиться.

– Муж тоже против богатых форм возражений, надо понимать, не имел?

– Крачковский продолжил дело бабушек! Почти хрестоматийная история: глупо завоевывать такую даму, как я, стихами при луне. Какой творог и булки носил мне по утрам Вовка! Все это ставилось мне под дверь, и девчонки шептались: «Опять Володька Наташке Белогорцевой завтрак притащил!»

– Булки стали главным аргументом в его пользу?

– Володя много чем мог еще покорить, но одна его черта меня купила с потрохами. Он никогда не задавал любимых всеми мужиками вопросов: «А кто это? А что это он так на тебя смотрит?» За всю нашу совместную жизнь я ничего подобного не слышала. На все мои шалости и дурацкие выходки муж попросту не реагировал. Другой убил бы давно. Я, случалось, загуливалась до рассвета, когда вино рекой и теплоход, и все такое… Поначалу меня даже бесило, что Крачковский мирно спит, когда я прихожу в восемь утра.

– А что, по-твоему, я должен делать? – спросонья интересовался муж. – Как что?! Переживать…

– Если б я каждый раз переживал, давно бы уже умер, – отшучивался Володя и переворачивался на другой бок. Но справедливости ради надо заметить – никаких поводов для ревности я не давала. Кто-то провожал, другие звонили. Но ничего серьезного, правда. Я ничего не искала, потому что и так все имела. Муж мой был невероятно умен в житейском плане. Говорила ему:

– Володенька, мы сегодня в ресторане гуляем.

– Хорошо, но чтобы до двери потом проводили. И вот прихожу утром с провожатыми:

– Только, пьяные рожи, не шумите, Володю разбудите! «Пьяные рожи» понимающе хмыкали:

– Любовь… Между прочим, «булочное ухаживание» после заключения брака сохранилось. К счастью. Откуда бы я ни явилась, подогретый ужин Володя мне всегда обеспечивал. Муж был старше меня на пятнадцать лет, но никогда не комплексовал по этому поводу. С ним было невероятно интересно. Он многое знал из истории Москвы, и порой мы забалтывались ночи напролет. На самом деле все, что знаю теперь, я узнала от него. Володя был для меня ликбезом. Валя Титова, моя подруга, приходила и просила его: «Расскажи что-нибудь». Я что-то на кухне готовлю, а она два часа кряду сидит с открытым ртом и слушает. Мой Володя… Самый умный, самый добрый. Ой, сейчас буду плакать…

– Не надо! В кино как на вас, такую нестандартную, смотрели?

– В картине «Солнце в авоське» есть кадр, где топают одни мои ноги. Так на отсмотре рабочего материала мужики наши чуть не переругались, пока гадали, кому же принадлежат такие классные ножки! Несмотря на то что я всегда относилась к серьезной весовой категории, с фигурой у меня было все нормально. А ноги так и вообще красивые. Как мне Светлана Ходченкова нравилась! Когда она только появилась на экране, в ней были трогательная чистота, уютность и такая правда… Мне еще Титова говорит:

– Смотри, маленькая Крачковская идет.

– Какая хорошенькая!.. – заверещала я. Увидев Светлану недавно в какой-то телепередаче, поначалу даже не узнала: похудела и растворилась в толпе таких же высушенных старлеток.

– Говорухин то же самое говорил…

– Не послушалась? Ах как жаль, как же жаль! Я даже расплакалась, когда ее увидела: «Вот дуреха-то». Мне в свое время очень повезло, что рядом оказались мудрая мама-актриса и легенда нашей режиссуры Леонид Гайдай. Когда мы закончили съемки «12 стульев», он так и сказал: «Наталья Леонидовна, не морочьте себе голову. Катерину вам не играть, народ со смеху помрет на фразе «Почему люди не летают?» А отличная комедийная актриса из вас уже получилась.  Вот дорожка, на которой равных вам еще поискать надо. Внешний вид, если хотите пройти по ней с успехом, не меняйте».

– За роль «мечты поэта» сразу ухватились?

– Наоборот… Я приезжала в Алушту к мужу, который работал на картине Гайдая «Кавказская пленница» звукооператором. А позже, когда Леонид  Иович очень сложно подбирал актеров на «12 стульев», он сказал ассистентке, что Грицацуеву видит очень похожей  на жену Крачковского. Та удивилась: зачем искать кого-то похожего, когда есть сама Крачковская? Мне дали сценарий, я начала читать и… страшно обиделась. Дама необъятных размеров с арбузными грудями – ну и что это?! Оскорбление! Полная праведного гнева иду к мужу, а тот смеется: «Ты себя в зеркало видела?» Фильм приняли тепло. В кинотеатры стояли очереди. Как сейчас принято говорить: и проснулись они знаменитыми. Я с удивлением обнаружила, что разговоры о моей Грицацуевой так же масштабны, как, к примеру, об «Анне на шее» Аллы Ларионовой. Никогда не забуду, как иду на киностудии по лестнице, а навстречу – Чухрай. Неожиданно встал передо мной

...

конец ознакомительного фрагмента