Текст книги "Фавориты императорского двора. От Василия Голицына до Матильды Кшесинской"

Мачеха

Мария Милославская умерла от родовой горячки в 1669 году. И через два года Алексей Михайлович женился на молодой и веселой боярской дочери Наталье Нарышкиной.

Наталья Нарышкина получила необычное для своего времени воспитание. Если среди мужчин высшего сословия подражать европейцам не было редкостью (этим грешил не только Голицын, но и задолго до него брат Филарета и дядя Михаила Иван), то для женщин это совершенно неприемлемо. Однако Наталья выросла в доме еще одного друга царя – боярина Артамона Матвеева, большого любителя наук. Свои палаты он обставил на западный манер, а его жена – шотландка Мэри Гамильтон, в России получившая имя Евдокия, – завела в доме европейские порядки. (К слову, узнав о казни английского короля Карла, Алексей не остался равнодушным. Он сразу выслал из России всех британских торговцев, выразив тем свое возмущение и заодно освободив рынок для русских купцов.)

Мэри Гамильтон – настоящая светская дама, умеющая бывать в обществе и вести просвещенные беседы с гостями мужа. В том же духе она воспитывала и Наталью.

Вероятно, Алексей Михайлович не смог устоять против столь редкого на Руси удовольствия: беседы с умной изящной девушкой, державшейся одновременно скромно и непринужденно. Он выбрал ее себе в жены из 70 невест, прибывших по традиции на царские смотрины.

«Нынешняя царица Наталья хотя отечественные обычаи сохраняет ненарушимо, однако ж будучи одарена сильным умом и характером возвышенным не стесняет себя мелочами и ведет жизнь несколько свободнее и веселее. Мы два раза видели ее в Москве, когда она была еще девицею. Это женщина в самых цветущих летах, росту величавого, с черными глазами навыкате, лице имеет приятное, рот круглый, чело высокое, во всех членах тела изящную соразмерность, голос звонкий и приятный и манеры самые грациозные», – писал о Нарышкиной личный царский врач Якоб Рейтенфельс.

Нарышкина Наталья Кирилловна, мать Петра I

«Свобода и веселье» молодой царицы удивляли иностранцев и вызывали недовольство у соотечественников. В начале своей жизни Алексей Михайлович очень серьезный и набожный юноша, на их свадьбе с Марией Милославской не было скоморохов, хотя обычай предписывал их участие в торжествах. Теперь с молодой женой царь начал позволять себе просто веселиться. Они с Натальей катались по столице в карете с незанавешенными окнами, что шокировало москвичей.

Церковь и сам уклад жизни предписывали любому человеку скромность и воздержание от мирских утех. Знаменитый «Домострой», написанный веком ранее, наставлял: «А если при этом [за трапезой] грубые и бесстыдные речи звучат, непристойное срамословие, смех, забавы разные или игра на гуслях и всякая музыка, пляски и хлопание в ладоши, и скачут, всякие игры и песни бесовские, – тогда, словно дым отгоняет пчел, отойдут и ангелы Божьи от этой трапезы и непристойной беседы» (гл. 15). И осуждал тех, кто «в дерзости своей страха Божьего не имеет и воли Божией не творит, закону христианского отеческого предания не следует… и всякую мерзость творят и всякие богоотвратные дела: блуд, распутство, сквернословие и срамословие, бесовские песни, пляски и скакание, игру на бубнах, трубах, сопелках, заводят медведей и птиц и ловчих собак и конские гонки устраивают, – все, угодное бесам…» (гл. 8). И еще: «А кто живет не по-Божьи… колдовством занимается и волхвует или зелье варит; или на охоту ходит с собаками и птицами и с медведями; и творит все, угодное дьяволу, скоморохов с их ремеслом, пляски и игры, песни бесовские любит, и костями, и шахматами увлекается, – так вот, если сам господин и дети его и слуги его, и его домочадцы все такое творят, а господин им в том не препятствует и не спасает их души, уклонившимся не помогая, – прямиком все вместе в ад попадут, да и здесь уже прокляты всеми» (гл. 28).

Разумеется, жизнь обычных людей далека от этого идеала, это понимали и в XVII веке. Но царицы были особенными существами, они должны стать заступницами перед Богом за грехи своих подданных, обязаны проводить время в молитвах и благотворительных делах.

Наталья Кирилловна старалась соблюдать все установления, но Алексею хотелось удивить и порадовать ее. И он задумал небывалую прежде потеху – театральное действо. Поскольку он был благоразумным царем, он советовался со своими боярами, стоит ли вводить на Руси этот иноземный обычай. Ему ответили, что подобные представления случались при Дворе византийских императоров и что при Дворах европейских государей такое тоже принято. Этот замечательный ответ дает нам понять, что дело было не в одной Наталье Кирилловне – за последние годы Россия пусть медленно, но уверенно поворачивалась к Европе лицом, пытаясь сохранить притом свои, присущие только ей черты.

И все же пьеса, кажется, была личным посланием царя к царице, посланием, поднесенным с безупречной галантностью. Ее ставили в летней резиденции царской семьи – подмосковном селе Преображенское. Автором пьесы и режиссером стал проживавший тогда в Москве лютеранский пастор Иоганн Готфрид Грегори. Он собрал 64 подростка – детей служилых и торговых иноземцев и обучил их театральной науке.

Пьеса «Есфирь», или «Артаксерксово действо», была рассчитана на 10 часов игры, но царь смотрел всё, не сходя с места. И немудрено – некоторые монологи пьесы звучали, как страстное признание в любви Наталье, которое в реальной жизни неуместно для его царственной особы:

 
О живота моего утешение
И сердца моего услаждение!
Скорбь бо в грудех моих пребывает,
Зане сила ми оскудевает,
Яко же сердце мое желает изъявити,
Како тя души моего сердца имам любити!
 

Артаксерксово действо

Наталья Кирилловна смотрела из «женской ложи» – отделенной от прочего зрительного зала занавесом. Здесь же находились и царевны, в том числе и Софья. Но с окончанием «Комедии об Есфири» праздник не закончился. Теперь для царя, царицы и царевен «в органы играли и на фиолях, и в страменты, и танцовали». Это был – «балет об Орфее». Но Орфей, прежде чем «начал плясать между двумя движущимися пирамидами», тоже пропел довольно пространные хвалебные стихи царю, начинавшиеся восклицанием: «Наконец-то настал тот долгожданный день. Когда и нам можно послужить тебе, Великий царь, и потешить тебя!».

Балет составили из десяти пар танцоров, которым «зделано платье киндячное пяти цветов, десять саянов, десять вамсов с руковами», десять немецких кафтанов, «десять аплечьев, да десять галстухов, да на головы десять капоров». Пятерых танцоров одели в красные «саяны с кружевом мишурным», в красные гарусные чулки; пять других – в такое же зеленое платье и зеленые чулки. Для десяти танцоров «десять шляп куплено черных немецких, да десять пар рукавиц персчатых аленьих» (вероятно, они изображали кавалеров), и все они были наряжены в белые немецкие сафьяновые башмаки. «Хореографом» стал швед «инженер Миколай Лим». Первым среди танцоров оказался «житель Мещанской слободы Тимошка Блисов».

В следующем, 1673 году Грегори поставил второй спектакль, тоже на библейский сюжет: «Комедия из книги Иудифь», или «Олоферново действо». Под его легким пером история суровой патриотки Юдифи, казнившей вражеского полководца Олоферна, превратилась также в историю любви.

Олоферн говорил Юдифи: «Не зрише ли, прекрасная богиня, яко сила красоты твоея мя уже отчасти преодолевает? Смотрю на тя, но уже и видети не могу. Хощу же говорити, но языком больши прорещи не могу. Хощу, хощу, но не могу же, не тако от вина, яко от силы красоты твоея низпадаю!». Но уже очень скоро Наталье и Софье придется покинуть уединенную женскую обитель и вступить в открытое единоборство, которое потрясет всю Россию.

Смерть отца

У Алексея Михайловича и Марии Ильиничны было 13 детей. Два их старших сына умерли еще при его жизни: первенец – младенцем, второй, уже представленный народу как наследник, – 15-летним. В младенчестве умерли и две девочки. Ко времени кончины царя его старшему сыну Федору исполнилось 14 лет, второму сыну, Иоанну, – 10.

Наталья Кирилловна успела родить царю трех детей: сына Петра – крепкого, живого и сообразительного мальчика (ему в год смерти отца исполнилось 4 года), дочь, названную по имени матери Натальей, и еще одну дочь – Феодору, которая скончалась в младенчестве.

Вопрос наследования решился просто: Федора провозгласили царем. Вдовая царица с двумя своими малолетними детьми осталась жить во дворце на женской половине вместе с царевнами, дочерьми Марии Ильиничны: 29-летней Евдокией, 24-летней Марфой, 19-летней Софьей, 18-летней Екатериной, 16-летней Марией и 14-летней Феодосией.

Артамон Сергеевич Матвеев

Вокруг царевен начала формироваться некая политическая партия, враждебная царице. Николай Иванович Костомаров пишет: «Шестеро сестер нового государя ненавидели мачеху Наталью Кирилловну; с ними заодно были и тетки, старые девы, дочери царя Михаила; около них естественно собрался кружок бояр; ненависть к Наталье Кирилловне распространялась на родственников и на сторонников последней. Прежде всех и более всех должен был потерпеть Артамон Сергеевич Матвеев, как воспитатель царицы Натальи и самый сильный человек в последние годы прошлого царствования. Его главными врагами, – кроме царевен, в особенности Софьи, самой видной по уму и силе характера, и женщин, окружавших царевен, – были Милославские, родственники царя с материнской стороны, из которых главный был боярин Иван Михайлович Милославский, злобившийся на Матвеева за то, что Артамон Сергеевич обличал перед царем его злоупотребления и довел до того, что царь удалил его в Астрахань на воеводство. С Милославскими заодно был сильный боярин оружничий Богдан Матвеевич Хитрово; и у этого человека ненависть к Матвееву возникла от того, что последний указывал, как Хитрово, начальствуя Приказом Большого Дворца, вместе со своим племянником Александром обогащался незаконным образом за счет дворцовых имений, похищал в свою пользу находившиеся у него в заведывании дворцовые запасы и брал взятки с дворцовых подрядчиков. Царь Алексей Михайлович был такой человек, что, открывая ему правду насчет бояр, Матвеев не мог подвергнуть виновных достойному наказанию, а только подготовил себе непримиримых врагов на будущее время. У Хитрово была родственница, боярыня Анна Петровна; она славилась своим постничеством, но была женщина злая и хитрая: она действовала на слабого и больного царя вместе с царевнами и вооружала его против Матвеева, сверх того врагом Матвеева был окольничий Василий Волынский, поставленный в Посольский приказ, человек малограмотный, но богатый, щеголявший хлебосольством и роскошью. Созывая к себе на пиры вельмож, он всеми силами старался восстановить их против Матвеева. Наконец, могущественные бояре: князь Юрий Долгорукий, государев дядька Федор Федорович Куракин, Родион Стрешнев также были нерасположены к Матвееву».

Под властью брата

А что же молодой царь? Костомаров пишет о нем: «Еще менее можно было ожидать действительной силы от особы, носившей титул самодержавного государя по смерти Алексея Михайловича. Старший сын его Федор, мальчик четырнадцати лет, был уже поражен неизлечимою болезнью и едва мог ходить. Само собою разумеется, что власть была у него в руках только по имени». Это заключение кажется очень логичным. Федор, действительно, был молод и действительно был болен. То ли он страдал от цинги, то ли от сердечной, то ли от венозной недостаточности, но ноги его страшно опухали, и даже на похороны отца его принесли в кресле. Конечно же, такой юный и такой слабый царь не мог быть сильным политиком. Но современные историки готовы поправить Костомарова.

Федор Алексеевич Романов

Федор успел получить образование, подобающее наследнику. Он писал по-гречески, говорил по-польски, знал математику, «писал вирши», то есть стихи, намеревался писать историю России. У Федора были свои «потешные ребятки», какие будут потом и у Петра Алексеевича. С ними он учился стрелять из лука, из огнестрельного оружия, любил охотиться с ловчими птицами, был знатоком лошадей и выписывал жеребцов-производителей для своих конюшен из Европы.

Став царем, он не ограничивался тем, что приказывал ставить печати на свои указы, как это делал его отец, а лично их просматривал и подписывал. В первые годы он опирался на семью Милославских. Вербуя новых сторонников, он увеличил Боярскую думу и загрузил ее делами, добиваясь того, чтобы она из обычной придворной «синекуры» стала реально работающим законодательным органом наподобие римского Сената.

Другой важной государственной задачей, которую поставил перед собой Федор, – борьба с местничеством. Местничество – преимущественное право наиболее знатных боярских родов на замещение государственных должностей, которое позволяло немногочисленным боярским семьям контролировать государя. Сам Иван Грозный просил (именно просил!) своих бояр не местничать во время боевых действий, но если те не хотели отказаться от своих привилегий, царь Иван ничего не мог с этим поделать. Бояре продолжали «местничать» – то есть бастовать, не выполнять приказы государя под тем предлогом, что их род обошли в чинах, и, по сути, развязывали маленькие гражданские войны. Царь же Федор отменил местничество во время войны Руси с Османской империей под тем предлогом, что такое поведение «лучших людей государства» недопустимо в военное время, а, кроме того, «местничество благословенной любви вредительно, мира и братского соединения искоренительно». С этими словами царь Федор приказал сжечь «разрядные книги», в которых указывались статусы и привилегии боярских родов, а вместо них создал новые книги. В них вписывались служилые люди, разделенные на шесть разрядов и чины. Таким образом, Федор создал «черновой вариант» «Табели о рангах».

При нем подписали Бахчисарайский мир, согласно которому граница между Турцией и Россией устанавливалась по Днепру, султан и крымский хан обязались не помогать врагам России, Россия присоединяла левобережные земли Днепра и Киев с округой. Для того чтобы «достойно выступить» в войне, пришлось срочно переоснастить армию, построить на воронежских верфях флотилию галер, которые позже действовали у Крымского побережья, и провести налоговую реформу, причем, увеличив сборы с церковных имений, царь изыскал возможность сократить налоги и стимулировать тем самым производство. А для налоговой реформы понадобилось повести перепись населения, что и было сделано. Для борьбы с кочевниками начали масштабное строительство оборонительных сооружений по краю Дикого поля.

Он же отменил жестокий старый закон, по которому попавшимся во второй раз ворам отрубали руки, и велел вместо этого ссылать преступников в Сибирь, «на пашню», и первым начал строить государственные богадельни, где инвалиды могли заниматься доступными им ремеслами. Также Федор основал в Москве славяно-греческую школу – будущую Славяно-греко-латинскую академию. Он планировал создание университета с программой по примеру европейских университетов, который готовил бы будущих государственных чиновников. Но против этого резко выступил патриарх, потому что вслед за латинским языком в Россию неизбежно пришли бы книги католических богословов.

Федор Алексеевич начал масштабную перестройку Московского Кремля и Москвы в целом. При этом особый упор делал на строительстве светских зданий, почти 10 000 из них были каменными. Кредиты на их строительство Федор щедро раздавал из государственной казны. Также он создал новые противопожарные службы. По приказу царя в Кремле разбили новые висячие сады.

Федор Алексеевич приказал устроить в Кремле символический образ храма Гроба Господня и Воскресения Христова в Иерусалиме. Возможно, идею ему подал патриарх Никон, создавший в Ново-Иерусалимском Воскресенском монастыре под Москвой «великое подобие» главного храма Господня. По приказу Федора перестроили домовые храмы Теремного дворца. Церковь Евдокии переосвятили в честь Воскресения Словущего, при ней на хорах основана Распятская (Крестовоздвиженская) церковь, а между Словущенским храмом и Верхоспасским собором устроили Голгофу. Там, в пещере, на большом камне установили кипарисовое Распятие и поставили символический Гроб Господень, над которым парили херувимы и горели 12 стеклянных лампад. Позже для Гроба Господня устроили отдельный вертоград подле покоев царя Федора.

Легенда гласит, что Федор хотел отселить Наталью Нарышкину с детьми подальше от царского дворца. Когда же она наотрез отказалась, он не стал спорить, а… перенес сам дворец. Так это было на самом деле или нет, но ясно, что Федору не за что было любить «партию Нарышкиных», хотя к вдове своего отца и к ее детям он относился с неизменным уважением и заботился о них, как и подобало главе семьи. Так, для игр маленького Петра он приказал сделать специальную палату, в которой были лошадки, барабаны, солдатики, пушки и походные шатры. Он же приказал собрать для Петра потешную ватагу – будущий Семеновский и Измайловский полки, которые позже станут одними из главных опор нового государя.

Комнаты царевен в новом дворце были покрыты росписями на библейские сюжеты. В росписи комнаты царевны Софьи присутствовали образы души чистой и души грешной, тьмой помраченной. В конце XVII века она повелела сделать для домовой Екатерининской церкви новый иконостас в образе райского сада.

В те годы Софья находилась рядом с братом. Забота о больном, к которому она была искренне привязана, помогала ей выйти из своих покоев и участвовать в заседаниях Боярской думы при обсуждениях политики хотя бы только в качестве слушательницы. А слушала она, как показало будущее, очень внимательно. Вероятно, она оценила разумную рачительность брата и сделала свои выводы. К ней начинают обращаться с просьбами донести до царя ту или иную челобитную, она словно выходит из «зоны невидимости», в которой пребывали русские царевны.

Править Федору довелось всего шесть лет. За столь короткий срок Федор сделал поразительно много. Кроме того, за это время он успел жениться, и жена родила ему сына Илью. Федору удалось то, что не удалось его отцу и деду – он женился по любви. Его жена Аграфена Грушецкая наполовину полячка, не принадлежала к знатным родам, и бояре, не желавшие этого брака, клеветали на нее и обвиняли в распутстве, и тем не менее, в отличие от Михаила и Алексея, Федор сумел настоять на своем. В тот год, что он прожил с женой, во дворце завели новые порядки: на пиры больше не пускали гостей в длиннополых кафтанах, царь теперь считал, что они напоминают женские платья и предпочитал одежду на польский манер и польские шапки, оставлявшие волосы открытыми. Бороды при Федоре не рубили насильно, а брили, повинуясь диктату новой моды. Но через год молодая царица умерла в родах, а через десять дней скончался и младенец. Федора спешно женили еще раз, но он уже тяжело болел, и детей во втором браке не имел.

Когда он скончался, так и не оставив наследника, стало ясно, что Россию ожидает новая кровопролитная битва за власть.

Пешечная атака

В этой борьбе у Милославских был, как сказали бы шахматисты, «выигрыш темпа»: следующий по старшинству сын Алексея Михайловича – Иоанн, которому уже 15 лет, то есть вполне легитимный возраст для коронации. Михаил в свое время был не старше, когда взошел на трон.

Но у Нарышкиных «выигрыш качества»: Иоанн болезнен, как и его старший брат, и, по слухам, слаб умом. Тогда как Петр, ставленник Нарышкиных, – крепкий, смышленый и живой мальчик. И Нарышкиным удается «провести свою пешку в ферзи», то есть короновать своего ставленника – 10-летнего Петра.

Неожиданно Софья понимает, какую партию нужно разыграть. Во всяком случае, для московских бояр ее следующий ход стал полной неожиданностью. На похоронах Федора, вопреки всем обычаям и приличиям, царевна вышла из своего терема, приняла участие в погребальном шествии, шагая за катафалком наравне с Петром. И не молчала! Напротив: громко плача, царевна объявила, что царя Федора отравили враги, и молила не губить ее с братом Иоанном, а позволить им уехать за границу. «Брат наш, царь Федор, нечаянно отошел со света отравою от врагов, – причитала Софья. – Умилосердитесь, добрые люди, над нами, сиротами. Нет у нас ни батюшки, ни матушки, ни брата царя. Иван, наш брат, не избран на царство. Если мы чем перед вами или боярами провинились, отпустите нас живых в чужую землю к христианским королям…» Разумеется, бояре тут же принялись уверять царевну и царевича, что никуда их не отпустят и позаботятся об их попранных правах. Царица Наталья с малолетним царем, не достояв церковной службы, удалились в свои покои.

Комбинация была разыграна успешно, и Петру с Натальей грозил шах. И прежде чем они начнут контратаковать, Софье следовало сделать следующий ход.

Незадолго до смерти Федора стрельцы подали ему челобитную о том, что полковник Грибоедов забирает у них бóльшую часть жалования. Федор успел написать указ: Грибоедова лишить имущества и сослать в Сибирь.

То ли стрельцы так и не успокоились, то ли кто-то искусно подогревал их недовольство, но 15 мая 1682 года стрельцы являются к Кремлю с криками, что Нарышкины задушили царевича Иоанна. Наталья Кирилловна, пытаясь успокоить их, вышла на Красное крыльцо вместе с патриархом, боярами, царем Петром и царевичем Иоанном. Однако это не усмирило восставших. Пешки решительно атаковали фигуры.

Н. Д. Дмитриев-Оренбургский. «Царица Наталья Кирилловна показывает Ивана V стрельцам»

Вот как историк Костомаров описывает апогей стрелецкого бунта. Стрельцы ищут Ивана Нарышкина, брата царицы Натальи, который, по слухам, надевал на себя царский венец и садился на трон, а когда Софья и Иоанн стали его укорять, то он накинулся на них с кулаками, а потом едва не задушил Иоанна.

«На другой день, – рассказывает Костомаров, – часов в десять утра, опять раздался набат; стрельцы с барабанным боем и криками явились ко дворцу и требовали выдачи Ивана Нарышкина. Им ответили, что его нет. Снова стрельцы ворвались во дворец искать свою жертву, убили думного дьяка Аверкия Кириллова, убили бывшего своего полковника Дохтурова, потребовали выдачи иноземного врача Даниэля, которого обвиняли в отравлении Федора, и так как нигде не могли найти его, то в досаде убили его помощника Гутменьша и 22-летнего сына Даниэлева, Михаила; хотели было умертвить и Даниэлеву жену, но царица Марфа Матвеевна выпросила ей жизнь. Несмотря на все поиски, стрельцы все-таки не могли отыскать Ивана Нарышкина. Царицына постельница Клушина запрятала его в чулан и заложила подушками. Стрельцы шарили повсюду, тыкали копьями подушки, за которыми скрывался боярин, но не нашли его. Вместо него, по ошибке, был убит схожий с ним юноша, родственник Нарышкиных, Филимонов. Хотели было тогда стрельцы умертвить отца царицы Натальи; царица слезами вымолила ему жизнь. Стрельцы согласились пощадить его только с тем, чтобы он немедленно был сослан в Кирилло-Белозерский монастырь и постригся в монахи. Троих его несовершеннолетних сыновей приговорили также отправить в ссылку.

Не нашедши Ивана, толпа с криками и непристойными ругательствами вышла из Кремля, расставивши опять караулы у ворот. Они кричали, что не усмирятся до тех пор, пока им не выдадут Ивана Нарышкина и доктора Даниэля. По всей Москве происходило бесчинство; были и убийства. Тогда погиб и бывший любимец Федора Языков, которого нашли в доме одного священника. Ему отрубили голову на площади.

17 мая, рано утром, в Немецкой слободе поймали в одежде нищего и в лаптях несчастного Даниэля. Опять ударили набат; стрельцы, напившиеся до безобразия, в одних рубахах с бердышами и копьями, шли огромной толпой ко дворцу и вели впереди свою жертву; к ним вышла царица Марфа Матвеевна и царевны. Они уверяли разъярившихся стрельцов, что Даниэль не виновен, что они сами отведывали лекарство, которое подавали царю. Все было напрасно. Даниэля повели в застенок, пытали, а потом рассекли на части.

Но стрельцы этим не удовольствовались, настойчиво требовали выдачи Ивана Нарышкина и говорили, что не уйдут из дворца, пока им не выдадут его.

Тут царевна Софья начала говорить царице Наталье: „Никоим образом нельзя тебе избыть, чтоб не выдать Ивана Кирилловича Нарышкина. Разве нам всем пропадать из-за него?“.

Царица отправилась с царевной в церковь „Спаса за Золотой Решеткою“ и приказала привести туда Ивана.

Иван Нарышкин вышел из своего закоулка, причастился Св. Таин и соборовался. Софья изъявляла сожаление о его судьбе и сама дала царице Наталье образ Богородицы, чтобы та передала своему брату. „Быть может, – говорила Софья, – стрельцы устрашатся этой святой иконы и отпустят Ивана Кирилловича“. Бывший при этом боярин Яков Одоевский сказал царице Наталье: „Сколько тебе, государыня, ни жалеть брата, а отдать его нужно будет; и тебе, Иван, идти надобно поскорее. Не всем из-за тебя погибнуть“.

Царица и царевна с Нарышкиным вышли из церкви и подошли к золотой решетке, за которою уже ждали стрельцы. Отворили решетку; стрельцы, не уважая ни иконы, которую нес Нарышкин, ни присутствия царственных женщин, бросились на Ивана с непристойной бранью, схватили за волосы, стащили вниз по лестнице и проволокли через весь Кремль в застенок, называемый Константиновским. Там подвергли его жестокой пытке, оттуда повели на Красную площадь, подняли на копьях вверх, потом изрубили на мелкие куски и втаптывали их в грязь.

Стрелецкое возмущение тотчас повлекло за собою и другие смуты: взбунтовались боярские холопы. Стрельцы им потакали и вместе с ними напали толпою на Холопий приказ, разломали сундуки, отбили замки, разорвали кабальные книги и разные государевы грамоты. Стрельцы, присваивая себе право распоряжаться законодательством, кричали: „Даем полную волю на все четыре стороны всем слугам боярским. Все крепости на них разодраны и разбросаны“. Но большая часть освобожденных холопов возвращалась к своим прежним господам, а иные воспользовались своей свободой, чтобы вновь закабалить себя другим.

Царевна Софья, как бы из желания прекратить бесчинства, призвала к себе выборных стрельцов и объявила, что назначает на каждого стрельца по десяти рублей. Эта сумма, независимо от обыкновенного жалованья, идущего стрельцам, будет собрана с крестьян, имений церковных и приказных людей. Сверх того, стрельцам предоставлено было продавать имущество убитых и сосланных ими лиц. Наконец, по просьбе стрельцов, положено было выплатить им, пушкарям и солдатам за несколько лет назад заслуженное жалованье, что составляло 240 000 рублей. Софья наименовала стрельцов „надворною пехотою“ и уговаривала более никого не убивать и оставаться спокойными. Она назначила над ними главным начальником князя Хованского. Стрельцы очень любили его и постоянно величали своим „батюшкою“. Кирилл Нарышкин был пострижен и отправлен в Кирилло-Белозерский монастырь».

A. И. Корзухин. «Мятеж стрельцов в 1682 г.». 1882 г.

Вероятно, эти события стали одним из самых страшных воспоминаний юного Петра, в тот день он научился не доверять ни стрельцам, ни московским боярам и стремился избегать их.

Был ли этот бунт организован Милославскими, и принимала ли в его организации участие Софья? Этого мы не знаем. Но это не был «русский бунт, бессмысленный и беспощадный», стрельцы действовали по инструкции, у них были «проскрипционные списки», они знали, кого нужно убить. Но даже если Софья ничего не знала о подготовке бунта, она сумела повернуть его в свою пользу. «Нельзя ее обвинять в создании стрелецкого мятежа, но трудно было бы ждать от нее, чтобы она этим мятежом в своих видах не воспользовалась», – замечает один из ее биографов.

В конце концов, после множества убийств и бесчинств, которые совершали стрельцы, «добиваясь справедливости», были провозглашены и коронованы в Успенском соборе два царя – Иван («старший» царь) и Петр («младший»), Софью назначили при них регентшей.