Текст книги "Фавориты императорского двора. От Василия Голицына до Матильды Кшесинской"

Монарх, все выслушав терпеливо, на перебивая речи их, спросил невестку свою: „Чей закон есть на таковые злодеяния?“ Царица должна была признаться, что вначале Божий, потом государев. „Что же именно закон сей повелевает? Не то ли, что проливая кровь человеческую, да прольется и его?“ Должна была подтвердить она и сие, что за смерть смертью. „А когда так, – сказал паки Государь, – то рассуди невестушка: если тяжко мне закон и отца, и дедов моих нарушить, то коль тяжче Закон Божий уничтожить, – и, обратясь к помянутым особам, сказал: – Не хочу быть ни Саулом, ни Ахавом, которые, нерассудною милостью закон преступя, погибли и телом, и душою; если вы имеете смелость, то возьмите на душу сие дело и решите, как хотите, – я спорить не буду“. После сего все умолкли, не смея ни на себя того взять, и ниже просить за несчастную государя; и царица увидела себя принужденной замять речь шуточным прикладом. И так бедная Гамильтон заплатила за убийство рожденных ей младенцев своею головою, которая на другой день сего разговора была отрублена публично».

П. Сведомский. «Мария Гамильтон перед казнью»

«Гамильтонша», или «Марьюшка», упомянутая в этой истории, – это Мария Даниловна Гамильтон, шотландка, происходившая из семьи, приехавшей в Россию еще при Иване Грозном. Вероятно, она – дочь Виллема (Уильяма) Гамильтона и находилась в родстве с той самой Мэри Гамильтон, женой Артамона Матвеева и воспитательницей матери Петра. Мария служила фрейлиной жены Петра Екатерины.

Все мемуаристы отмечают ее красоту и подчеркивают, что она не осталась не замеченной Петром. Например, Андрей Нартов пишет: «Впущена была к его величеству в токарную присланная от императрицы комнатная ближняя девица Гамильтон, которую, обняв, потрепал рукою по плечу, сказал: „Любить девок хорошо, да не всегда, инако, Андрей, забудем ремесло“. После сел и начал точить».

По официальной версии, Мария родила от Орлова, денщика Петра, двух младенцев и то ли убила их сразу же после родов, то ли, как сама созналась на следствии, «вытравливала детей лекарствами, которые брала у лекарей государева двора, причем сказывала лекарям, что берет лекарства для других надобностей». Впрочем, дознание в петровские времена включало в себя пытку (и она применялась к Гамильтон), у обвиняемой не было защитника, и она легко могла оговорить себя. Также она созналась, что, «будучи при Государыне царице, вещи и золотые (червонцы) крала, а что чего порознь – не упомнить». Часть червонцев отобрали у нее при обыске, часть, по ее собственным словам, она отдала Орлову.

Также допросили горничную Гамильтон Катерину Терновскую, которая подробно рассказала, как ее хозяйка убила новорожденного ребенка. Впрочем, вторая горничная, Варвара Дмитриева, показала, что действительно при ней Гамильтон была больна, но о детоубийстве она ничего не знает; о краденых вещах и деньгах также ей ничего не известно.

На очной ставке Орлов заявил, что находился в любовной связи с Гамильтон, но не слышал от нее, что она родила и бросила мертвого, червонцы же принял от нее, думая, что они принадлежат ей самой. Мария подтвердила показания Орлова в присутствии Петра и не отказалась от своих показаний даже после пыток и ударов плетьми.

Орлова освободили, Гамильтон приговорили к смертной казни, но царь заставил ждать ее целых четыре месяца. Мария до самого конца надеялась на прощение. На казнь она оделась в белое шелковое платье с черными лентами, надеясь, что ее красота разжалобит монарха. Но Яков Штелин, еще один мемуарист Петра, рассказывает, что по прочтении указа о смертной казни Петр подошел к молящей о пощаде Гамильтон и, поцеловав ее, сказал: «Без нарушения божественных и государственных законов, не могу я спасти тебя от смерти, и так прийми казнь, и верь, что Бог простит тебя в грехах твоих, помолись только ему с раскаянием и верою».

Легенда гласит также, что Петр поднял отрубленную голову, поцеловал ее, затем, будучи сведущ в анатомии, показал и объяснил присутствующим части головы и, снова поцеловав ее, уехал с места казни.

Еще одна легенда рассказывает, что отрубленную голову Гамильтон по приказу Петра положили в банку со спиртом. С 1724 года эта банка хранилась в Академии наук, в особой комнате, вместе с головой камергера Монса. И только в начале 1780-х годов эти головы, по приказанию Екатерины II, закопали в погребе. Однако еще в 1830-х годах сторож Кунсткамеры показывал посетителям голову мальчика 12–15 лет, выдавая ее за голову несчастной Гамильтон.

* * *

У Петра и его денщика, по-видимому, была еще одна «общая» любовница – Авдотья Чернышева. Стараясь отвлечь Орлова от нее, бедная Гамильтон украла деньги у своей хозяйки. Авдотью сам император прозвал «бой-бабой», и, возможно, именно поэтому ее судьба сложилась счастливо.

Авдотья Ивановна Чернышева

Родом из семейства Ржевских и, по слухам, она стала любовницей Петра в пятнадцатилетнем возрасте. Семнадцатилетней девушкой вышла замуж за денщика царя Григория Петровича Чернышева, в будущем графа, генерал-аншефа, сенатора, московского генерал-губернатора. Свадьба была весьма пышной и отпразднована с размахом. Чернышев оставил после себя мемуары, в которых не без хвастовства рассказывает: «По взятии Выборха и по прибытии оттуда в Питербурх, в 1710 году, женился (38-ми лет), взял Иванову дочь Ивановича Ржевского, девицу Авдотью; венчали в крепости, в деревянной церкви, во имя Святых апостолов Петра и Павла; от церкви ехали в государеве буере, кой называется „Фаворит“, а прочие присутствующие при том особы в других буерах, вниз Невою, на Васильевской остров, в дом его светлости генерала-фельдмаршала князя Александра Даниловича Меншикова. И во оном доме был стол; а после стола, из дому его светлости, девицы государыни царевны Екатерина Иоанновна, Анна Иоанновна, отцами: светлейший князь Александр Данилович Меншиков, генерал-адмирал граф Федор Матвеевич Апраксин, другою матерью светлейшая княгиня, Дарья Михаиловна Меншикова, фоншнейдор Павел Иванович Ягушинской, Шафиров; из морских и сухопутных офицеров 12-ть человек; братья были: канцлер граф Гаврила Иванович Головкин, от гвардии майор князь Василий Володимирович Долгоруков; сестры: Домна Андреевна Головкина, Сара Ивановна Брюсова».

Впрочем, эта свадьба была весьма торжественной и чинной. А вот вторая свадьба рано овдовевшей матери Авдотьи вышла совсем другой. И неудивительно: Дарья Гавриловна Ржевская венчалась в 1715 году в той же деревянной церкви Петра и Павла, вблизи от Петропавловской крепости, с самим «всешутейшим князь-папой», предводителем «Всешутейшего и Всепьянейшего собора», одной из любимых карнавальных затей Петра I. Петр решил почтить своего «папу» и отпраздновать свадьбу с поистине царским размахом. Для молодых на Троицкой площади перед собором построили «перемида», ее устилают периной, набитой хмелем, сверху кладут подушки, плетеные из стеблей хмеля, набитые хмелевыми листьями, и огромное одеяло из парусины, простеганное тоже хмелем. «Папу» наряжают к венцу в здании Коллегии иностранных дел, а его невесту одевают в свадебное платье «в доме, построенном деревянном на Неве-реке близ церкви Троицкой», том самом, который зовется теперь «Домиком Петра I». Наряжает ее сама императрица Екатерина Алексеевна со своими придворными дамами. Затем император и императрица, а также их приближенные провожают молодых к венцу, после венчания гости «шли в дом, что на Неве был, и был стол… и после свадебного стола тою же церемониею свели жениха с невестой на покой в уготованную спальную на оную постель… и в бубны били». Потом молодожены и гости пошли на берег Невы, где их ждал большой плот, на котором укрепили медный чан с пивом. На плоту стоял Нептун с длинной белой бородой и острогою, рядом с ним сидели на бочках сирены вперемежку с «архиереями Всепьянейшего собора». Гости погрузились на плот и переправились через Неву, и началось торжественное шествие. «Потешнейшая свадьба» закончилась еще одним пиром. Авдотья была на этом празднике в польском костюме, а ее муж – в «асессорском» платье.

Казимир Валишевский в своей биографии Петра Великого утверждает, что именно царь – отец четырех дочерей и трех сыновей Авдотьи, а также, что она заразила Петра сифилисом, который и послужил причиной его смерти, но как известно, Авдотья скончалась в 1747 году, спустя 22 года после смерти Петра, то эта «версия» оказывается сомнительной.

После кончины Петра она становится статс-дамой у Анны Иоанновны. Ее муж получил графское достоинство и Андреевскую ленту. Овдовев в 1745 году, Авдотья удалилась от Двора и через два года скончалась и похоронена в Александро-Невской лавре.

* * *

В числе любовниц Петра называли и княжну Марию Кантемир, дочь молдавского господаря и сестру поэта Антиоха Кантемира. Молдавский господарь Дмитрий Кантемир отдал себя под верховное главенство русского царя в 1711 году. Но военные действия приняли неблагоприятный для русских оборот, ему пришлось покинуть свою родину, и он навсегда поселился в России. Петр уважал старшего Кантемира и считал, что он «человек, зело разумный и в советех способный».

У Дмитрия Константиновича родилось пять сыновей: Дмитрий, Сербан, Матвей, Константин и Антиох и две дочери: Мария и Смарагда. Во время прибытия семьи в Москву Марии, старшей дочери, исполнилось 13 лет. Жена господаря была гречанкой, и все дети прекрасно говорили по-гречески, княжна Мария читала на древнегреческом, латинском и итальянском, изучала русский язык. А еще она была настоящей красавицей – черноволосой, черноглазой, с точеными чертами лица и стройным станом.

Мария Кантемир

Позже, после смерти первой жены, Дмитрий женился на Анастасии Ивановне Трубецкой, и она родила ему дочь – Екатерину.

По легенде, роман между 49-летним Петром I и 20-летней Марией Кантемир начался в 1721 году. В следующем, 1722 году французский посол Жак де Кампредон пишет кардиналу Дюбуа: «Царицу страшит новая склонность Монарха к дочери валашского господаря. Она, утверждают, беременна уже несколько месяцев, отец же у нее человек очень ловкий, умный и пронырливый. Царица и боится, как бы Царь, если девушка эта родит сына, не уступил убеждениям принца валашского и не развелся с супругою для того, чтобы жениться на любовнице, давшей престолу наследника мужского пола. Этот страх не лишен основания, и подобные примеры бывали». Но этот год Мария провела в Астрахани с мачехой и братом, и неизвестно, была ли она беременна, а если да, то чем закончились роды. И. И. Ильинский, подробно отражавший в своем журнале историю семьи, ни словом не упоминает ни о беременности, ни о выкидыше, ни о болезни Марии.

Наконец в октябре 1722 года в Астрахань приезжает и старший Кантемир. Семейство уезжает в орловское имение Дмитровку, где в 1723 году Дмитрий Константинович умирает.

Дмитрий Кантемир

3 июля следующего, 1723 года посол Кампредон доносит своему королю: «Поговаривают уже о поездке в Москву будущей зимой. Говорят даже, что там произойдет коронование Царицы, что царь приобщит ее к правлению и установит порядок престолонаследия. Достоверно, что влияние Царицы усиливается с каждым днем и что только ради ее удовольствия Царь держит в отдалении, в деревне, господаря молдавского, дочь которого, казалось одно время, обратила на себя внимание Монарха».

Как нам уже известно, весной 1724 года Екатерина становится императрицей.

После смерти Петра Мария осталась в Москве, одно время состояла фрейлиной Анны Иоанновны, замуж так и не вышла.

* * *

Царь обращал свой благосклонный взор и на золовку князя Меншикова, младшую дочь стольника и якутского воеводы Михаила Афанасьевича Арсеньева Варвару (во дворце князя Меншикова на Неве до сих пор можно увидеть комнаты, названные «Варвариными»).

Она была фрейлиной императрицы Екатерины и слыла дурнушкой, но большой умницей. О связи Варвары с Петром рассказывает Казимир Валишевский. Он передает следующий рассказ о начале романа императора: «Петр любил все необыкновенное. За обедом он сказал Варваре: „Не думаю, чтобы кто-нибудь пленился тобою, бедная Варя, ты слишком дурна; но я не дам тебе умереть, не испытавши любви“. И тут же при всех повалил ее на диван и исполнил свое обещание». И объясняет: «Нравы тогдашнего общества допускали правдоподобие этого рассказа. Я уже указывал на странные отношения того времени между любовниками; на дикое извращение чувств и смешение связей. Петр и Меншиков, по-видимому, то и дело сменяли друг друга или делили права, которые должны бы исключать всякий дележ».

После смерти Петра и ареста Меншикова Варвара, хоть и не была осуждена, но все же отправилась со всей семьей в Сибирь. Однако туда она так и не попала – ее решено было отправить в Александровскую слободу в Успенский монастырь, оттуда ее перевезли в Белозерск, чтоб постричь в монахини. Там Варвара и скончалась в 1729 году.

* * *

Еще одной пассией Петра называют графиню Марию Андреевну Румянцеву, урожденную Матвееву, дочь действительного тайного советника графа Андрея Матвеева и внучку Артамона Матвеева. Молодость свою она провела в Вене и Гааге, где ее отец служил послом до 1710 года, была хорошо образованна, говорила по-французски, вела себя смело и раскованно.

Мария Андреевна Румянцева

Приехав в Россию, девушка сразу же привлекла внимание Петра. Современники рассказывали, что Петр I не только высказывал к ней большое расположение, но и ревновал ее к другим настолько сильно, что однажды даже собственноручно высек за слишком смелое обращение и пригрозил ей, что выдаст ее замуж за человека, который сумеет держать ее в строгости и не позволит ей иметь любовников, кроме него одного. Так или иначе, но в 1720 году царь дал ей богатое приданое и выдал замуж за своего денщика Александра Ивановича Румянцева, получившего чин бригадира и недавно отличившегося в сыске по делу царевича Алексея. Одним из детей, родившихся в этом браке, был будущий прославленный полководец елизаветинских и екатерининских времен граф Петр Александрович Румянцев-Задунайский. Сыном Петра его считает не только Казимир Валишевский, относившийся к истории скорее как к авантюрному роману чем к собранию строго выверенных фактов, но и великий князь Николай Михайлович, который хоть и не был чужд романтизма, но все же старался придерживаться истины, какой он ее видел, и благодаря своему высокому сану имел возможность работать с документами, недоступными другим историкам.

После смерти Петра семейство Румянцевых попало в опалу, их отправили на жительство в алатырскую деревню, где они провели около трех лет. Позже Румянцева восстановили в чине, он занимал губернаторские должности во многих провинциях. При Елизавете Мария Андреевна получила статус статс-дамы, ей поручили заведовать Двором великой княгини Екатерины Алексеевны.

Позже дипломаты, видевшие старую даму уже при Дворе Екатерины, отмечали ее живой ум и то, что, даже будучи разбита параличом, она не потеряла способности радоваться жизни. А когда она скончалась, Гаврила Романович Державин посвятил ей такие стихи:

 
Румянцевой! – Она блистала
Умом, породой, красотой
И в старости любовь снискала
У всех любезною душой;
Она со твердостью смежила
Супружний взор, друзей, детей;
Монархам семерым служила,
Носила знаки их честей.
 
 
И зрела в торжестве и славе
И в лаврах сына своего;
Не изменялась в сердце, нраве
Ни для кого, ни для чего,
А доброе и злое купно
Собою испытала все,
И как вертится всеминутно
Людской фортуны колесо.
 
 
Воззри на памятник сей вечный
Ты современницы твоей,
В отраду горести сердечной,
К спокойствию души своей,
Прочти: «Сия гробница скрыла
Затмившего мать лунный свет;
Смерть добродетели щадила,
Она жила почти сто лет».
 

Глава 3
«Она – совершенная государыня». Анна Иоанновна

После смерти Екатерины I на престол взошел юный внук и тезка Петра, 12-летний Петр II. Те три года, что было суждено ему править, он оставался игрушкой в руках то Меншикова, то московской боярской семьи Долгоруких. Но пятнадцати лет от роду Петр II умирает от оспы, и российский престол снова оказывается вакантным.

Царица из Курляндии

Сразу после смерти Петра II, 19 января 1730 года в первом часу ночи, в Москве началось секретное заседание Верховного тайного совета, в который входили Д. М. и М. М. Голицыны, Г. И. Головкин, А. И. Остерман, А. Г., В. Л. и В. В. Долгоруковы и который в последние два года фактически был верховной властью в стране. Речь шла о том, кому теперь будет принадлежать корона. У Петра не осталось прямых наследников по мужской линии. Значит, на престол сядет женщина. Но кто именно? Елизавета, дочь Петра, слишком явно проявляла свой властный характер. Она крепко сдружилась со своим племянником и даже, кажется, пыталась женить его на себе. С такой своенравной девицей никому не хотелось связываться. Да и происхождение ее было сомнительно: ведь она родилась еще до венчания Петра и Марты и «узаконена» задним числом.

Тогда возникла новая кандидатура – племянница Петра, средняя дочь его старшего брата Иоанна, названная Анной.

Костомаров рассказывает о ней: «Очень часто о людях, путем слепого случая достигших, мимо собственных желаний и усилий, высокого значения в свете, сочиняются легенды, как будто им еще ранее были предсказания, предзнаменования и пророчества. Подобное сложилось, вероятно, уже впоследствии, об Анне Ивановне. Говорили, будто ей предрекал в загадочных выражениях ее будущую судьбу юродивый Тимофей Архипыч; говорили также, что, когда царица Прасковья Федоровна, посещавшая с участием и любовью разных духовных сановников, приехала вместе со своими дочерьми к митрополиту Суздальскому Илариону и в разговорах обнаружила беспокойство о том, что станется с ее дочерьми, – преосвященный Иларион, о котором уже ходила молва, что он обладает даром прорицания, предсказал царевне Анне Ивановне в будущем скипетр и корону».

Но вначале судьба сулила Анне иное. Петр, выдавший ее старшую сестру Екатерину за герцога Мекленбургского (и позже раскаявшийся в своем выборе), теперь сосватал Анне племянника прусского короля, молодого Фридриха Вильгельма, герцога Курляндского. Герцогство со столь забавно звучащим для русского слуха названием располагалось в западной части современной Латвии, на территории исторических областей Курземе (Курляндия), Земгале (Семигалия) и Селия (Селония). Сначала оно было вассалом Великого княжества Литовского и пришедшей ему на смену Речи Посполитой. Первым ее герцогом стал в 1559 году ландмейстер Ливонского ордена Готхард Кетлер. Потом двумя областями Курляндии правили два его сына – Фридрих и Вильгельм, однако, как это часто бывает, Фридрих сверг Вильгельма и стал самостоятельно править всей Курляндией. В 1600 году Фридрих женился на Елизавете Магдалене, дочери герцога Померании-Вольгаста Эрнста Людвига. Но детей у них не было, и наследником стал сын Вильгельма и прусской принцессы Софии Якоб. С его правлением связан расцвет Курляндии. Благодаря заботе своего дяди, очень любившего его, Якоб получил образование в университетах Ростока и Лейпцига, а затем отправился путешествовать по Англии, Франции, Нидерландам и даже изучал в Амстердаме кораблестроение, совсем как Петр I. Он строил мануфактуры, развивал сельское хозяйство, создал торговый и военный флот, который превосходил флот Бранденбурга, а также Гамбурга, Любека и прочих германских городов вместе взятых, основал в Западной Африке (у реки Гамбии) и на острове Тобаго у берегов Америки курляндские колонии. Женился на Луизе Шарлотте Бранденбургской, а его сын и наследник Курляндии Фридрих Казимир, окруживший себя роскошью и построивший в Митаве Итальянскую оперу, изрядно истощил казну, так что ему пришлось продать Тобаго, чтобы покрыть свои долги. Женился на Близавете Софии Бранденбургской, сестре курфюрста Бранденбургского Фридриха, который позже коронован как первый король Пруссии, их сын – герцог Фридрих Вильгельм, жених царевны Анны.

Анна Иоанновна

Петру была не столь важна Курляндия, сколько союз с Пруссией, а Фридрих Вильгельм остался благодарен Петру, во время Северной войны шведы изгнали его вместе с матерью из Курляндии, и лишь победа Петра под Полтавой позволила ему вернуться на престол. В 1710 году он прибыл в Санкт-Петербург и очень понравился Анне.

Венчание совершилось 31 октября того же года в палатах князя Меншикова на Васильевском острове, в полотняной походной церкви. Костомаров рассказывает: «Затем, несколько дней сряду, шумные пиршества происходили в двух залах Меншиковских палат, из которых главною была та, где ныне устроена церковь Павловского военного училища. В одно из таких пиршеств царь Петр устроил для гостей сюрприз: на стол подали два огромнейших пирога, высотою пять четвертей. Когда царь сам вскрыл эти пироги, из них выскочили две разряженные карлицы и на свадебном столе протанцевали менуэт.

14 ноября царь устроил еще новую затею – свадьбу карлика Ефима Волкова, на которую, как на особое торжество, выписано было со всей России семьдесят две особы карликов обоего пола: в те времена таких уродов нетрудно было достать, потому что при дворах особ царского рода и знатных господ было в обычае, вместе с шутами, держать карликов и карлиц. Венчание происходило в церкви Петропавловской крепости; оттуда со всеми церемониями, наблюдавшимися при свадьбах, новобрачных повезли на судне по реке в палаты Меншикова и там посадили за торжественный стол, за которым уже рассажены были гости – все такие же карлики и карлицы. По окончании пира уроды увеселяли танцами сановную публику, а потом новобрачных с торжеством повели в опочивальню, куда последовал и сам царь».

Наверное, Петр думал, что устроил судьбу хотя бы этой племянницы, но увы! По дороге в Митаву герцог скончался на мызе Дудергоф, отъехав всего 40 верст от Петербурга. «Причиною неожиданной смерти было неумеренное употребление спиртных напитков при отъезде из царской столицы, – пишет Костомаров. – Так сердечно и так неосмотрительно угостили его царственные свойственники».

Петр распорядился, чтобы молодая вдова ехала в Митаву и жила там с родней своего мужа. Жизнь Анны оказалось вовсе не сладкой. Она жаловалась дяде, что «с собою ничего не привезла в Митаву, ничего не получила и стояла некоторое время в пустом мещанском дворе, того ради, что надлежало до двора, поварни, конюшни и лошади и прочее все покупать вновь. А приходу мне с данных деревень деньгами и запасами всего 12 680 талеров, и с того числа в расходе по самой крайней нужде к столу в поварню, в конюшню и на жалованье на Либерию служителям и на содержание драгунской роты всего 12 254 талера, а в очистке всего только 426 талеров. С таким остатком как себя платьем, бельем, кружевами и по возможности алмазами, серебром, лошадьми и прочим в новом пустом доме, не только по своей части, но и против прежних вдовствующих герцогинь курляндских весьма содержать себя не могу, также и партикулярные шляхетские жены ювелы и прочие уборы имеют неубогие, из чего мне в здешних краях не бесподозрительно есть. И хотя по милости Вашего Величества пожалованными мне в прошлом 1721 году деньгами управила я некоторые самые нужные домовые на себя уборы, однако имею еще на себя долгу за крест и складень бриллиантовый, за серебро и за обои камор и за нынешнее черное платье 10 000 талеров, которых мне ни на котором образе заплатить невозможно, и впредь для всегдашних нужных потреб принуждена в долг больше входить, а не имеючи платить и кредиту нигде не буду иметь…».

Кажется, после этой трагической истории Петр не решался больше быть сватом для своих племянниц. Третья дочь Прасковьи Федоровны, как и мать, звавшаяся Прасковьей, умерла незамужней. И вот теперь пережившая и мужа и дядю герцогиня Анна наконец получила возможность вернуться в Петербург.