Текст книги "Красный дракон. Китай между Америкой и Россией. От Мао Цзэдуна до Си Цзиньпина"

Дециклизация социального времени детерминирована разрывом между временем производства и временем труда. К. Маркс показал, что время производства делится на два периода: человек непосредственно или при помощи орудия труда воздействует на предмет труда; предмет труда не находится в процессе труда, а испытывает воздействие естественных процессов¹³⁶. К этим естественным процессам относятся, например, как прорастание и созревание посевов, так и автоматически действующая гидравлическая электростанция. В примитивных формах труда время совпадает со временем производства, ибо в производственный цикл вплетаются естественные процессы (созревание плодов, злаков и т. д.). Другими словами, время немеханизированного, ручного производства совпадает со временем труда. Создание простейших механизированных орудий производства (например, водяной мельницы) влечет за собой разрыв между временем производства и временем труда. В представлении древних эти орудия освобождали рабов от тяжелого труда и как бы восстанавливали «золотой век», при котором человек мог присваивать дары природы без труда и усилий.

В «Капитале» К. Маркс воспроизводит эту точку зрения: «Если бы, – мечтал Аристотель, величайший мыслитель древности, – если бы каждое орудие по приказанию или по предугадыванию могло исполнять предназначенную ему работу подобно тому, как творения Дедала двигались сами собой или как треножники Гефеста по собственному побуждению приступали к священной работе, если бы таким же образом ткацкие челноки ткали сами, то не потребовалось бы ни мастеру помощников, ни господину рабов»¹³⁷. Степень разрыва между временем производства и временем труда обусловливает и различие между европейской и неевропейскими цивилизациями, когда первая «потребляет пространство и время», а вторые движутся в «соответствии с ритмами природы, общими для всего человечества»¹³⁸.

Переход от традиционного общества к динамической европейской цивилизации – закономерный процесс в истории человечества; в плане социального времени он фиксируется как дециклизация времени. Значимость дециклизации социального времени проявляется и в рождении науки. Анализ перехода от мифологии к философии, становления теоретической рефлексии и дедуктивной математики в античной Греции показывает, что в данном процессе существенным является переход от циклической формы времени родового общества к линейной форме социального времени. В теоретическом плане этому соответствует переход от концепции циклического мифологического времени к концепции линейного направленного времени.

Высокие темпы социально-экономического развития в условиях капиталистического машинного производства были несовместимы с представлениями циклического времени. Поэтому в ХVIII – ХIХ вв. Тюрго, Кондорсе и другие европейские философы и социологи приняли представление о прогрессивном линейном времени. Оно утвердилось и получило развитие в XIX – начале XX в. в эволюционистских учениях О. Конта, Г. Спенсера и других. Одновременно в диалектико-материалистической философии и социологии была обоснована идея спиралеобразной модели социально-исторического развития, которая своими корнями уходит в иудаизм с его спиралевидной моделью времени¹³⁹. Она выражает основные закономерности общественно-исторического развития, диалектическое единство социального прогресса с относительной повторяемостью исторических явлений. В отличие от древности, наша эпоха – эпоха утонченного чувства времени, ибо она характеризуется повышением интереса к исследованиям времени в различных аспектах и, в частности, к проблеме детерминации моделей времени культурой.

Немаловажное место в становлении Запада (Западной Европы) занимает то обстоятельство, согласно которому европейское пространство определилось в результате череды войн и катастроф, начавшейся с разделения Римской империи на две части. Затем возник феодальный строй – особый политический, социальный и экономический строй, характеризующий особую, многоцветную цивилизацию. Специфичность этой цивилизации состоит в появлении европейских свобод, которые есть «не только личная свобода, являющаяся мерилом сегодняшнего “свободного мира”, но и свобода социальных групп, сословий»¹⁴⁰. И хотя эти свободы иногда противоречили друг другу, они привели к экономическому подъему и социальному прогрессу Западной Европы.

Особую роль в генезисе современной цивилизации Запада имеет 1500 год, когда ее развитие характеризуется сильными изменениями практически во всех сферах жизни. «Современную историю Европы, – подчеркивает американский историк У. Мак-Нил, – характеризовало беспрерывное и ускоряющееся самопреобразование, возникающее из пены конфликтующих идей, институтов, устремлений и изобретений. С недавней институционализацией осмысленного нововведения промышленных научно-исследовательских лабораторий, университетов, военных генеральных штабов и всевозможных комиссий по планированию растущие темпы технических и общественных изменений будут оставаться постоянной характерной чертой западной цивилизации»¹⁴¹. Развитие западной цивилизации является сильнейшим взрывом, который значительно превосходит любое подобное явление в истории человечества по своей социальной глубине.

Именно с начала XV столетия начинаются революционный подъем и глобальная экспансия цивилизации Запада, определившие лейтмотив развития всего мира. «Начало революционного подъема Запада было неожиданным. На рубеже XVI в. происходит трансформация психоментально-цивилизационных черт человека готической эпохи в рационально-индивидуалистического человека прометеевского типа – формирующегося западного человека. Его интересует уже не спасение души, а господство в физическом мире. Бог уходит на периферию его умозрения. В центр мысли и дела перемещаются усилия в физическом пространстве, которым западный человек начинает завладевать. Происходит уверенная секуляризация его сознания, стремление господствовать в физическом пространстве. Со времен осторожного продвижения вдоль африканского побережья капитана Генриха-мореплавателя и похода через Атлантику каравелл Колумба начинается глобальная экспансия Запада: за полстолетия этот регион овладел мировой торговлей, контролем над мировым океаном и ключевыми точками незападного мира. Через три столетия североантлантический регион в поисках рынков и источников сырья, в стремлении отселить в Америку, Австралию и Южную Африку часть своего “лишнего” населения, овладел большей частью мира, а на остальную начал оказывать решающее политическое и экономическое воздействие»¹⁴². На протяжении пяти столетий Запад оказался центром мирового развития, он стимулировал научные и технологические революции, способствовал гуманитарной эволюции человечества.

Уникальные возможности Запада, как известно, сформировались благодаря следующим факторам: 1) тысячелетняя мирная передышка в пространстве между Лиссабоном, Стокгольмом, Веной и Лондоном (хотя и были внутри европейские войны и восстания); 2) освоение исторического наследия греко-римской античности в эпоху Ренессанса; 3) гуманизация христианства благодаря Реформации, установление светской власти в большинстве европейских стран и установление новой этики, рационализировавшей жизнь и нацеленной на эффективное использование финансовых средств; 4) изобретение Гутенбергом печатного станка, что породило новый тип человеческого сознания; 5) великие географические открытия, значительно расширившие горизонт европейцев и вызвавшие «революцию цен». Именно эти факторы содействовали рождению первой западной империи – Испании с ее первой глобальной экономикой.

Действительно, известный западный историк Г. Кеймен показывает, что Испания как империя «была создана, возможно, не только Испанией, но совместными усилиями западноевропейских и азиатских наций, которые полностью и на законном основании принимали участие в том предприятии, которое обычно считается, в том числе и историками, чисто “испанским”»¹⁴³. Эта империя была создана во время правления Карла V, она включала в себя Испанию, Нидерланды, Габсбургскую империю, Неаполь и Сицилию, американский континент, владения в Азии и др. Из испанских владений в Америке широким потоком потекло серебро в Китай, Англию, Фландрию, Голландию, Геную и другие страны Западной Европы, что оказало значительное влияние на развитие предпринимательства Запада. Само создание Испанской империи рельефно проявило особый характер ментального кода цивилизации Запада. «Главное, что отличало Запад от остального мира, – неутолимая и неистребимая воля “достичь предела”, мистическая вера в свою судьбу, практичность, отношение к миру как к арене действий, где каждый шаг должен быть просчитан, где обстоятельства времени и места рассматриваются как объекты манипуляции. Восприятие жизни как имеющего цель путешествия, как места целенаправленных усилий явилось самой большой особенностью Запада, вставшего на путь исключительно успешной глобальной экспансии. Прометеевский вызов высшим силам, проявившийся в непоколебимом самоутверждении, сформировавшийся “фаустовский комплекс”, готовых создавать достойную жизнь здесь, на этой земле, более всего отличают западное видение мира от любого другого. В этом смысле Запад – это не географическое понятие, а состояние ума, функция характера и характеристика всепобеждающей воли»¹⁴⁴. Здесь существенным является то обстоятельство, что «фаустовский комплекс» прометеевского человека лежит в основе самотрансформации цивилизации Запада.

Именно постоянная самотрансформация цивилизации Запада привела к господству в экономической сфере институтов рыночной экономики, в политической сфере – федеративно-субсидиарного устройства, в идеологической сфере – субсидиарной идеологии с ее приматом личности и свобод по отношению к ценностям сообществ более высокого уровня. Наиболее рельефно эта институциональная Y-матрица цивилизации Запада проявилась в ее североамериканской ветви (американской цивилизации, или Америки). Поэтому следует четко представлять себе генезис данной ветви, что требует описать его особенности, без которых невозможно понять функционирование современной цивилизации Северной Америки. Ведь именно «в начальный период истории американского народа стали проявляться его специфические черты и традиции, контуры будущих общественных институтов»¹⁴⁵.

Американская цивилизация начинает свой отсчет с XVII столетия, когда стал осуществляться проект западноевропейской экспансии. Следует иметь в виду тот немаловажный факт, что в Северной Америке этот проект исходил из пуританской концепции жесткой аскетической этики. Неслучайно исследователи среди всех источников влияния на формирование американской цивилизации особо выделяют пуританство, на девять десятых имеющего британские корни.

Относительно генезиса американской цивилизации и культуры существуют различные точки зрения. Одна из них, по сути, является апологетической, ибо она превозносит все американское, затемняя реальную картину становления белой Америки. Современный историк и социолог М. Лернер в своей работе «Развитие цивилизации в Америке» пишет о том, что возникновение Америки является мятежом против Европы и одновременно выражением всего лучшего в европейском самосознании. «В Америке, – пишет он, – жизнеспособные силы Европы столкнулись с теми, которым пришел срок сойти со сцены. Это было противостояние вольного предпринимательства и меркантилизма, экономической свободы и камерализма, индивидуализма и иерархических порядков, естественных прав и монархии, народного патриотизма и монархических режимов, социальной мобильности и кастовой жесткости, первопроходческого духа и попыток сохранить status quo… С одной стороны, заселение Америки помогло Европе выпустить томящий ее революционный напор, но, с другой стороны, революция в Америке позволила выразиться той самой европейской энергии»¹⁴⁶. Оказывается, что европейская мечта получила в Америке свое конкретное воплощение. На практике это означает, в конечном счете, принятие Америкой проекта западноевропейской экспансии. Ведь философы европейского Просвещения XVIII века облачили этот проект в одежды цивилизаторской миссии, которая будет полностью осуществлена в XIX столетии, когда сформируются великие западноевропейские империи.

Существенным является то обстоятельство, что практическое осуществление этого проекта взяло на себя масонство, которое выступило в качестве движущей силы Американской революции и основания Соединенных Штатов Америки. Исследователи истории масонства К. Найт и Р. Ломас пишут об этом фундаментальном обстоятельстве следующее: «Люди, создавшие Соединенные Штаты Америки, либо сами были масонами, либо находились с ними в тесном контакте. Они воспользовались знаниями, накопленными в Британии в течение предыдущего века, как строительными блоками для построения собственной конституции. Они сами того не знали, что в силу своей преданности масонским принципам справедливости, правды и равенства своей новой страны они пытаются создать землю, основанную на вновь проявившихся принципах Маат, – современное государство, подлинного наследника величия Древнего Египта. В некоторых отношениях усилия архитекторов Соединенных Штатов увенчались успехом: но в слишком многих аспектах они, увы, потерпели поражение. Потребовалась страшная Гражданская война, чтобы покончить с рабством чернокожего населения Юга, и даже сегодня во многих штатах слово “равенство” все еще остается целью для людей разумных и пустым звуком для неразумных. Подобно самому франкмасонству, Соединенные Штаты представляют собой несовершенный идеал, который заслуживает победы, но терпит поражения из-за того, что состоит из простых смертных»¹⁴⁷.

Самым ярким символом американизированного древнеегипетского идеала Маат как меры совершенного в жизни добра является долларовая банкнота. На ней изображена пирамида с глазом – символ, который уходит в седую древность и который избежал чистки древнеегипетских мотивов в ходе проведенной Иезекиилем церемонии интронизации во время вавилонского плена. Этот символ есть символ бога Амона (Ра), чей глаз всегда смотрит на свой народ, чтобы можно было оценить каждое совершенное в жизни деяние, оказывающее влияние на заслуженную участь после смерти. Этот символ выражает предназначение Соединенных Штатов Америки как страны, которая должна господствовать в мире, подобно Древнему Египту, еще до 4500 года¹⁴⁸. Исток такого рода идеи К. Найт и Р. Ломас находят в деятельности Хирама Абифа – легендарного архитектора Иерусалимского Храма и основоположника «Братства вольных каменщиков» (орден масонов). Они считают, что религиозный геополитический триллер, который столетиями разворачивался в Старом и Новом Свете, обладает немалым динамизмом в наши дни¹⁴⁹. В общем, получается, что генезис североамериканской цивилизации своими корнями уходит во времена Древнего Египта, чья сакральная традиция была воспринята Авраамом из Ура (Шумер) и оказалась воспроизведенной в масонстве Запада.

Другая точка зрения исходит из реальных процессов генезиса белой англо-протестантской Америки, которые весьма четко проявились в основании и развитии первых английских колоний «Виргиния», «Новый Плимут», «Массачусетс» и «Мэриленд» на американской земле. Она прекрасно представлена в капитальном двухтомном труде отечественного исследователя Л.Ю. Слезкина «У истоков американской истории». В нем на основании документальных данных показано, что, например, в той же «Виргинии» как одном из зародышей американской цивилизации и культуры население складывалось из «джентльменов», зачастую самозванных и неимущих, а также презирающих труд и мечтающих о приключениях и случайном обогащении; «пилигримов», то есть крайне ортодоксальных пуритан, которые стремились основать свой «Новый Ханаан» и которых в Англии считали преступниками, нарушившими государственные и церковные законы; «уголовных» элементов в тогдашнем понимании этого слова – «бродяг», «нищих» и других обездоленных людей, подвергшиеся наказанию и не находивших работы; и очень узкого круга лиц, принадлежащих к «белой кости» (отпрысков аристократических семей, кто не мог на родине достичь ни богатства, ни карьеры, ни яркой жизни)¹⁵⁰. Можно сказать, что в «Виргинии» немало было «уголовных преступников», попавших в Америку, чтобы спастись от голода, лишений и преследований, чтобы найти свое счастье здесь. Однако большинство из них на основе капиталистических отношений в виргинских условиях стали «белыми» рабами, к которым затем добавились «черные» рабы. Индейцев не смогли превратить в рабскую силу, и поэтому большинство из них подверглись геноциду – одно из преступлений белых американцев.

Значительная часть потомков будущих американцев, эмигрировавших в Виргинию, Новый Плимут, Массачусетс, – это те, кто были выброшены из Англии развитием капиталистических отношений, экономическими сдвигами и социальными конфликтами. Это те, кто искали за океаном спасения от нищеты и уголовного преследования за бедность и бродяжничество, за религиозные взгляды, отличающиеся от официальных (речь идет о пуританах). Среди этих эмигрантов были и лица, имевшие общественное положение, деньги, знающие Священное Писание и обладающие личной энергией. Именно последние стали основателями колоний на американской земле, где стремились осуществить кальвинистские планы. В оставленных ими документах четко определяется протестантский принцип «земного призвания» – относись к своей судьбе со смирением и используй все свои дарования для исполнения профессиональных и иных обязанностей. Здесь также проводится идея о том, что преуспеяние в делах, то есть состоятельность, является признаком «избранности»¹⁵¹. Именно эмбриональное развитие буржуазных отношений в Англии, а затем в английских колониях на американском континенте трансформировало христианство из мировой религии, которая призвана служить спасению всех людей, в узко кастовое учение. Протестантизм в его кальвинистской версии стал господствующей духовной силой в нарождающейся американской цивилизации и культуре.

История показала, что пуританизм будучи путеводной звездой американской цивилизации и культуры сделал не книгу, не учение, а саму общину как таковую. Богословие ортодоксальных пуритан-основателей интересовало в чисто практическом значении – новоанглийские колонии (Виргиния, Новый Плимут и Массачусетс) представляют собой эксперимент в области христианского богословия. На протяжении ряда лет прибывшим в Америку пуританам удалось не только законсервировать ортодоксальный дух в общине, но и вытравить развитие теоретической мысли. В новоанглийских колониях богословские труды с их интеллектуальным фейерверком оказались ненужной «роскошью», их место заняли проповеди, комментарии к библейским текстам, собрания «знамений», законоположения и пр. Именно в своей проповеди лидер массачусетской общины Дж. Уинтроп пророчески сформулировал ключевую ноту американской истории: «Будем мы подобны Граду на Холме, взоры всех народов будут устремлены на нас; и если мы обманем ожидания нашего Господа в деле, за которое взялись, и заставим Его отказать нам в помощи, которую Он оказывает нам ныне, мы станем притчей во языцех всему миру»¹⁵². И хотя идеология пуританства затем потеряла свою главенствующую роль, она успела уже в ходе формирования американской культуры придать ей некую «пустоту», примитивность, то есть эта культура не имела своего народного основания, ибо она была выстроена на догматах кальвинизма, впитав при этом культуру европейских «отбросов».

Сейчас происходит лакировка генезиса американской цивилизации и культуры – утверждается положение, согласно которому решающую роль в этом процессе сыграло британское наследие, вобравшее в себя все культурные ценности Европы. «Однако в формировании американской традиции, – пишет М. Лернер, – Британия, кроме всего прочего, сыграла и роль посредника, передав на новый материк духовные ценности всей европейской жизни в целом. И если американских вождей, создававших республику, можно назвать прирожденными англичанами, то в такой же степени они имеют право называться подлинными европейцами, вплетавшими в свое новое предприятие нити всех достойных общеевропейских начинаний. Поколение интеллектуалов, создавшее Декларацию и Конституцию, авторы и читатели “Федералиста” унаследовали культуру Греции и итальянский Ренессанс, идеи Реформации, “великих философов”, а потом и Французской революции. Новые американские республиканцы в политической истории Греции и Рима искали образцы гражданской доблести. Ранняя американская архитектура выросла из чистого французского классицизма и ренессансного стиля Палладио, американские педагоги развивали прогрессивное учение Руссо и Песталоцци, американские богословские диспуты (особенно в эпоху трансцендентализма) продолжались в туманной атмосфере Геттингена и других центров немецкого романтизма»¹⁵³.

Понятно, что американская культура формировалась на протяжении длительного времени в связи с миграцией представителей многих народов. Но фундамент американской культуры был заложен в колониальный период, и он не изменился принципиально с тех времен, несмотря на последующее «многоязыкое нашествие» эмигрантов. Это подтверждает серьезное исследование современного ученого Э. Урбанского «Испаноамерика и ее цивилизации. Испано-американцы и англо-американцы», в котором даются сравнительные характеристики латиноамериканской и англо-американской цивилизаций¹⁵⁴. Если основания испано-американской цивилизации обусловлены смешением испанской и индейской кровей и принятием индейцами языка и религии конкистадоров, то отрицание английской феодальной идеологии и ее иерархической системы и восприятие британской морально-правовой системы вместе с растущим осознанием общей судьбы колонистов стали фундаментом англо-американской цивилизации.

Испано-американская и англо-американская цивилизации использовали культурное наследие Европы, однако его рецепция оказалась разной, что связано с особенностями самих метрополий. Испанцы принесли с собой прекрасное наследие гуманистического знания, архитектуры и искусства, которое в значительной мере обогатило испанскую колониальную культуру. Колонистов из Англии и других англосаксонских стран характеризует отсутствие глубокой традиционной культуры, они не привезли с собой ни правоведов, ни ученых. Все описанные выше характеристики американской культуры, «заложенные» в ходе ее генезиса, присущи ей и сейчас.

Наконец, свои особенности имеет и генезис российской цивилизации, хотя ее траектория развития аналогична траекториям развития других цивилизаций (китайской, японской, индийской, исламской и пр.). Ведь по своему генезису и существованию российская цивилизация является «невозможным» социокультурным комплексом, вписанным в неблагоприятные географические и климатические условия Старого Света. Действительно, современной наукой показано, что на заре истории человечества цивилизации зародились и развились на берегах больших рек между 10 и 40 градусами северной широты¹⁵⁵. Нил в своем нижнем течении, Тигр и Евфрат, Инд и Ганг, Хуанхэ и Янцзы, Меконг оказались колыбелью древних цивилизаций, чье развитие в дальнейшем позволило возникнуть другим цивилизациям. В отличие от этих цивилизаций – Древнего Египта, Месопотамии, Древней Индии, Древнего Китая и равнин Юго-Восточной Азии – цивилизация России возникла в условиях континентального климата 60-й параллели, не столь далеко от Северного Полярного круга. Отечественный ученый В.В. Кожинов пишет об уникальном характере цивилизации России следующее: «…сложившаяся тысячелетие назад вблизи 60-й параллели северной широты и в зоне континентального климата государственность и цивилизация Руси в самом деле уникальное явление; если ставить вопрос “теоретически”, его как бы вообще не должно было быть, ибо ничто подобное не имело места на других аналогичных территориях планеты… Не менее многозначителен тот факт, что такие важнейшие города России, как Смоленск, Москва, Владимир, Нижний Новгород, Казань, Уфа, Челябинск, Омск, Новосибирск, Красноярск и т. д., расположены примерно на 55-й параллели, а в Западной Европе севернее этой параллели находится, помимо скандинавских стран, одна только Шотландия, также “утепляемая” Гольфстримом. Что же касается США, вся их территория (кроме почти безлюдной Аляски) расположена южнее 50 градуса, между тем как даже южный центр Руси, Киев, находится севернее этого градуса»¹⁵⁶. Иными словами, цивилизация России как бы выпадает из круга генезиса и развития цивилизаций Старого и Нового Света, она представляет собой некую «аномалию», «невозможную» цивилизацию. Продолжая идею В.В. Кожинова о теоретической невозможности генезиса и развития цивилизации России, можно выдвинуть положение о том, что цивильная прочность России как раз-таки и объясняется ее «невозможным» характером. В монографии В.С. Поликарпова и В.А. Поликарповой «Россия versus Рим» рассматривается выдвинутая ими следующая гипотеза относительно необычайной прочности российской цивилизации. Народ России представляет собою суперэтнос – мозаичную целостность целого ряда этносов: великороссы, татары, буряты, угро-финны, скандинавы и др.¹⁵⁷ «Примечательно, что ни один народ не называет себя именем прилагательным, за исключением русского; можно сказать “русский татарин”, “русский немец”, “русский армянин” и т. д. В этом и сила, и слабость русского народа, что и является одним из фундаментальных факторов, объясняющих колоссальную цивильную прочность российской (евразийской) цивилизации. Это следует из того, что российская цивилизация представляет собой социокультурный континуум, включающий в себя множество архетипов разных культур, каждый из которых содержит в себе в снятом виде концентрат идей других, предшествующих и окружающих культур»¹⁵⁸. Отсюда и ее колоссальные возможности адаптации к изменяющимся окружающим социокультурным и геополитическим условиям.

Если в первоначальный период российская цивилизация возникла на Севере, то затем она сместилась на юг, где стала развиваться восточная ветвь европейской цивилизации – средневековая Киевская Русь. Поворотным моментом в траектории развития Киевской Руси было ее крещение от Византии около 988 г. при правлении киевского князя Владимира. Принятие православия Киевской Русью было выбором из альтернативных религий – ислама, иудаизма, католичества и православия¹⁵⁹. Этот выбор был адекватен тогдашней политической ситуации, ибо благодаря ему Киевская Русь получила развитую христианскую культуру и вошла в состав европейской цивилизации (в этом и состоит позитивная роль православия). Неслучайно историки часто сравнивают князя Владимира с Карлом Великим, считая его также создателем громадного и недолговечного царства. Эта параллель проявляется и в том, что они оба стали героями национальных легенд: Карл Великий был героем западноевропейского рыцарского эпоса, князь Владимир оказался центральной фигурой средневековых русских былин. Затем траектории развития западной и восточной ветвей европейской цивилизации начали приобретать своеобразие, хотя они были взаимосвязаны между собой. Уже в начале II-го тысячелетия Восточная Европа «обнаруживала сильные отличия от Западной, хотя тем не менее было и много общих признаков, и сильная взаимозависимость»¹⁶⁰. Теперь рассмотрим эти значительные различия, которые характеризовали траектории развития западноевропейской и российской страт единой европейской цивилизации.

Первое различие относится к сфере культуры. До крещения Киевской Руси в ней господствовало языческая культура, которая оказалась неспособной скрепить духовно и идеологически разноплеменное население княжества. Именно принятие византийской культуры с ее православием дало возможность укрепить власть Киева над покоренными землями. Вместе с православием Киевская Русь получила от Византии и ее церковно-политические концепции, в том числе «симфонию» священства и царства, то есть концепцию взаимоотношения церкви и государства. Сначала был осуществлен оптимальный вариант «симфонии» церкви и государства – князь Владимир, а также Владимир Мономах и другие князья значительное внимание уделяли социальным аспектам взаимоотношения церкви и государства: основывались школы, осуществлялась поддержка немощных и голодных. Затем по мере удельного дробления Руси происходит деформация «симфонии», князья стремятся подчинить себе церковь. Монгольское завоевание приводит к соединению власти церкви с авторитетом московских князей, чтобы содействовать «собиранию земель русских» Москвой. В результате церковь перестала быть «совестью» государства, она превратилась в опору и инструмент политики Московского государства. Этому способствовало получение самостоятельности Русской Православной Церковью, что усугубило ее зависимость от Московского княжества. После гибели Византии Русской Православной Церкви пришлось сконструировать идеологему Москвы как «Третьего Рима», обосновывающую деспотический характер Московского царства, сакрализующую власть московского великого князя, а затем и царя. Немаловажным является то обстоятельство, согласно которому Москва как «Третий Рим» получает священную миссию защиты и утверждения православной веры.

Социокультурным последствием такой ситуации оказалось консервирование культуры вообще и негативное отношение к чужому опыту. «От “латинства” вместе с накопленными благодаря Возрождению европейскими духовными ценностями Россия отгораживалась. Изгонялось и любое свободомыслие, как правило, выступавшее в форме еретических движений. Учение о “Третьем Риме” и культурный изоляционизм обрекали русскую культуру на авторитарность, застой, отсталость, вели к представлениям о русской исключительности, порождали ксенофобию»¹⁶¹. В 1551 г. церковный (Стоглавый) собор усилил данную ограниченность и изолированность даже от греческого православия, кодифицировал православный культ в качестве исключительно русского, который опирался на русскую традицию. Таким образом, идеологема Москвы как «Третьего Рима» привела к мессианству и ксенофобии, что негативно сказалось на русской культуре. Последовавший раскол церкви в силу реформ царя Алексея Михайловича и патриарха Никона положил конец русской «симфонии» и превратил церковь при Петре Великом в часть бюрократического аппарата, которая в виде «Священного синода» просуществовала до 1917 года. Православие в императорской России стало государственной религией, что привело к неуниверсальному характеру христианского мировоззрения¹⁶².