Текст книги "Под знаком Софии"

Глава 2
Таинственный гость

Через два года после воцарения императрицы Елизаветы Петровны в Штеттине появился таинственный человек, который, как поговаривали, считал себя современником Иисуса Христа и собеседником Понтия Пилата. Гость в совершенстве знал древнегреческий, древнееврейский и халдейский, не говоря уже о таких «будничных» языках, как английский, итальянский, французский, испанский, португальский, немецкий, русский, шведский и датский, и слыл личным предсказателем и другом короля Пруссии Фридриха. Звали его графом Сен-Жерменом, а иногда, при случае, графом Ракоци, маркизом Монфера и г-ном Салтыковым…

Этот авантюрист, которого гораздо охотнее сочли бы сумасшедшим, действительно владел поместьем Сен-Жермен в итальянском Тироле. Титул графа таинственный господин купил у папы и ловко скрыл под именем Сен-Жермен свое подлинное прозвание. Впрочем, у собеседника Понтия Пилата могло оказаться такое диковинное имя, что ни один язык просвещенной Европы не смог бы его произнести…

Про графа Сен-Жермена рассказывали разное: говорили, что он умеет читать запечатанные письма, превращать металлы в золото и предсказывать будущее. Мсье Сен-Жермен был виртуозным музыкантом и играл на флейте лучше своего царственного друга – Фридриха Великого.

Кроме того, как, облизывая пересохшие от волнения губы, рассказывала герцогиня Иоганна, граф – редкий красавец, не чета померанским коротышкам, высокий, стройный, черноволосый, словом, настоящий итальянец! «Ну почему же итальянец? – скептически замечал ее прозаичный муж. – Этот авантюрист называет себя египтянином, хотя с такой же вероятностью может оказаться жидом…»

– Но зачем же он появился у нас в Штеттине? – замирая от волнения, спрашивала герцогиня. – Вот уже несколько дней, как приехал, и нет, чтобы пожаловать к нам в замок! Сидит себе в плохонькой гостинице и никого не принимает…

– Граф здесь проездом, – терпеливо объяснял герцогине муж, – его цель – Берлин. Едет в гости к Его Величеству королю Фридриху. А пока решил побаловаться штеттинским пивом… Или завести интрижку с какой-нибудь здешней красоткой…

Герцогиня Иоганна была другого мнения об этом таинственном визите, но даже она не могла предположить, что личный предсказатель короля Фридриха приехал в Штеттин ради ее дочери, которая еще недавно ходила в штопаных чулках и, вместе с веселыми сыновьями скучных бюргеров, воровала яблоки в окрестных садах… Фике росла странным ребенком – угрюмым, неулыбчивым, вечно погруженным в свои грезы, которые она доверяла лишь французской гувернантке.

С матерью Фике разговаривала редко – и не потому, что боялась обильно сыпавшихся на ее головку крепких затрещин (рука у герцогини была фельдфебельская!), а потому, что считала Иоганну неумной и суетной. Герцогиня платила дочери такой же неприязнью, в присутствии отца называла ее мартышкой, отбирала подарки дядюшки Фрица – короля Фридриха – и частенько запирала Фике в комнате, для острастки. Отпирала принцессу сердобольная гувернантка Елизавета Кардель – мадемуазель Бабетта – и, чтобы утешить обиженную девочку, рассказывала ей о чудесном городе Марселе, откуда была родом, и о далеком Средиземном море, на берегах которого родилась Европа…

Но Фике гораздо больше интересовала далекая Россия, благодаря которой у нее появились новые чулки, а на хорах штеттинского замка заиграли музыканты. Богатая, сказочная Россия и ее правительница – красавица Эльза, вот о чем Фике была готова говорить день и ночь. Но мадемуазель Бабетта этих тем не поддерживала, а Иоганне надоело отвечать на вопросы дочери.

Фике попыталась заговорить о таинственной России со своим наставником, обучавшим ее Закону Божию, истории и географии. Он рассказал девочке, что православная или греческая церковь – древнейшая из христианских церквей, потому что более всех приближена к вере апостолов. Однако дальнейшие разговоры о России наставник почему-то прекратил – наверное, понял, что не стоит внушать примерным лютеранам уважение к греческой церкви. Так что Фике мечтала о России в одиночку, но в канун нового, 1743 года, в шттетинском замке случилось необыкновенное событие, перевернувшее скучную жизнь Ангальт-Цербстского семейства…

Вечером первого января вся семья собралась в сумрачной капелле штеттинского замка, где играл лучший в городе органист. Фике слушала суровый рокот органа, и ей казалось, что это море, которого она никогда не видела, но о котором слышала от француженки воспитательницы, шумит у самых сводов и пытается ворваться в залу. Ну, наверное, чтобы затопить ее вместе с присутствующими. Мадемуазель Бабетта говорила, что римляне называли это море внутренним, потому что его берега заключали в себя весь мир. Фике закрывала глаза и представляла себе реку без берегов, сияющую словно весеннее небо над Штеттином и рокочущую словно орган.

Герцог Иоганн отбивал сапогом такт, его жена мечтала о предстоящем свидании с очередным «cher ami»… А француженка гувернантка поеживалась от холода – она никак не могла привыкнуть к померанским морозам, да и капеллу так плохо протопили! Герцог, увы, был очень скуп…

Фике, зажмурившись, блуждала по берегам своих грез, как вдруг в зале появился незнакомец. Вошел – и стал за спиной Фике, полуобняв деревянное кресло с резной спинкой, в котором сидела девочка.

Фике не сразу заметила вошедшего, но герцогиня Иоганна обернулась и замерла от изумления. За спиной ее дочери стоял смуглый темноволосый человек – высокий, худощавый, с точеными кистями рук, тонкими, длинными пальцами музыканта и улыбкой, в которой знание мешалось с печалью. Под пристальным, пронизывающим взглядом его слегка косящих глаз бесцеремонная Иоганна впервые в жизни почувствовала себя неловко. Она облизнула пересохшие от волнения губы, тихо спросила: «Кто вы?». «Граф Сен-Жермен, сударыня, – улыбаясь, ответил ей гость. – Я хотел бы поговорить с вашей дочерью. Наедине…»

– Но это совершенно невозможно! – охнула Иоганна, а ее супруг, только заметивший вошедшего, сердито буркнул:

– Моя дочь не разговаривает с посторонними!

А Иоганна спросила, каменея от испуга:

– Да как вы вошли сюда?

Взгляд гостя внезапно потеплел. Незнакомец ласково улыбнулся герцогине, и она совершенно успокоилась, как будто в неожиданном появлении таинственного господина не было ничего необычного и пугающего. Потом гость прикоснулся рукой к головке Фике, и девочка кубарем скатилась со стула и подбежала к загадочному графу, улыбаясь ему так, как никогда не улыбалась домашним.

– Оказывается, этот волчонок умеет улыбаться! – сказала герцогу Иоганна.

– Да сядьте же вы! – приказал дочери герцог.

В чудеса он не верил, в магнетизм тоже и собирался было указать гостю на дверь, как вдруг граф Сен-Жермен, словно прочитав мысли и намерения Иоганна-Христиана Ангальт-Цербстского, протянул ему запечатанное письмо.

– Это письмо от Его Величества короля Прусского, – спокойно и дружелюбно объяснил граф, – в нем король просит разрешить мне свидание с вашей дочерью. Но я прибыл в Штеттин не по приказу короля и даже не по собственному желанию. Вашу дочь ожидает дальняя дорога и тяжелые испытания. Я должен помочь ей, внушить веру в себя и упование на милость Божью.

– Моя Фике и так уповает на милость Божью… – возразил герцог, но письмо все же раскрыл, прочитал и немедленно со всем согласился.

– Королевская воля – закон в доме его подданного, – сообщил гостю Иоганн-Христиан. – Где вы намерены говорить с Фике?

– Здесь… – ответил нежданный гость. – После… Когда все мы насладимся дивными звуками органа… Флейта нашего доброго короля Фридриха чуть было не отбила у меня вкус к музыке!

– Говорят, вы сами – музыкант? – осмелилась спросить оробевшая Иоганна.

– Я чтец, сударыня, – ответил Сен-Жермен, и его ласковая улыбка медом пролилась в душу герцогини, – читаю человеческие души словно запечатанные письма. Такой дар ниспослал мне Господь.

Когда рокот органа стих и наступило время покинуть капеллу, родители оставили Фике наедине с незнакомцем.

– Прочитайте и мою душу, сударь! – предложила девочка и осторожно прикоснулась исцарапанными пальцами к тонкой, точеной кисти посланца дяди Фрица.

Сен-Жермен встал за спиной девочки, коснулся ее затылка прохладными, словно весенний воздух, руками. И Фике вдруг почувствовала, как проваливается в сон – легко, стремительно, не успевая задуматься или испугаться. Сен-Жермен не оставлял ей времени на бесполезные сомнения и лишние чувства – веки стали тяжелыми, как мельничные жернова, руки безвольно упали. Ладони графа, обнимавшие затылок Фике, казалось, проникали в самые потаенные уголки ее сознания…

– Я не ошибся, – тихо, уверенно сказал Сен-Жермен, – именно в этой девочке нуждается Российская империя. Только бы у нашей штеттинской непоседы хватило сил на ожидание…

Они вышли из капеллы вместе – четырнадцатилетняя девочка и проживший не одно столетие граф. Их встреча продлилась недолго – всего несколько минут, но потом сгоравшая в огне любопытства Иоганна не смогла добиться от дочери ни единого слова – даже с помощью затрещин. Граф Сен-Жермен покинул замок так же неожиданно, как появился. О разговоре с Сен-Жерменом Фике рассказала лишь мадемуазель Бабетте…

– Он сказал мне, что я стану русской императрицей! – захлебываясь от восторга, объясняла Фике, когда гувернантка зашла пожелать ей спокойной ночи. – Представляете, мадемуазель, русской императрицей! Как тетушка Эльза! Но случится это не скоро, через много лет, если я не устану ждать… Он скажет мне, когда…

– Да как же граф сможет рассказать вам об этом? – дрожа от предвкушения будущих великих событий, спрашивала гувернантка.

– Через много лет мы встретимся с ним еще раз. Когда наступит мое время стать императрицей.

– Должно быть, вы выйдете замуж за юного герцога Голштинского, который стал наследником русского престола, и императрица Эльза призовет вас в Россию… – догадалась француженка.

– Нет, Бабетта, – частила Фике, – граф сказал мне, что я сама буду править Россией. Без этого гадкого мальчишки… Через много лет. А потом встречу главного человека в своей жизни. Он расскажет мне о море…

– О каком море, Фике? О Средиземном? – замирая от волнения, спросила Бабетта.

Она присела рядом с девочкой, ласково обняла ее за плечи и приготовилась услышать сказку. Но сказка превзошла все ожидания экзальтированной француженки.

– Он называл его греческим, – охотно объяснила Фике. Каждое слово Сен-Жермена намертво врезалось в ее память. – Помнишь, учитель истории рассказывал мне: Греческое море, которое захватили турки. Они не верят в Господа нашего Иисуса Христа. Сен-Жермен сказал, что я отвоюю это море для России. Вместе с человеком, который расскажет мне о нем.

– Да какое вам дело до Греческого моря, сударыня? – скептически пожала плечами гувернантка. – Просите короля Фридриха сватать вас за герцога Голштинского. Тогда императрица Эльза вызовет вас в Россию.

– Дядя Фриц уже позаботился обо мне, – уверенно заявила Фике. – Скоро в Штеттин прибудет гонец. И мы с матушкой поедем в Берлин. Так сказал Сен-Жермен.

– Граф – друг короля Фридриха, ему ли не знать об этом… – согласилась гувернантка, а потом грустно добавила: – Так, значит, мы расстанемся с вами, Фике?

– Я вызову тебя в Россию, Бабетта! – воскликнула Фике и повисла на шее у француженки. – Верь мне, так и будет.

Они еще долго сидели, обнявшись и не говоря ни слова. Свеча догорела, и в комнате стало совсем темно. Только где-то далеко, на юге, словно орган, рокотало Греческое море, которое Фике должна была отвоевать для России вместе с еще неизвестным ей человеком. И четырнадцатилетняя немецкая принцесса знала наверняка, что к берегам этого моря упрямо стремится могущественная Россия, чтобы когда-нибудь на них обосноваться… Так сказал граф Сен-Жермен.

Лишь об одном девочка не рассказала любопытной гувернантке: граф оставил на память Фике занятную книжицу в кожаном переплете – сочинение некого Иоганна-Генриха Дрюмеля, посвященное России. «Опыт исторического доказательства о происхождении Россиян от Араратцев, как от первого народа после всемирного потопа» – так назывался подарок графа. Из сочинения Дрюмеля Фике узнала, что всемирная история началась отнюдь не с ее милой, чинной Германии, а с неизвестного маленькой Ангальт-Цербстской герцогине Ассирийского царства. Дрюмель называл Ассирию царством Скифов, Казаков, Гога и Магога, а затем и Россией!

Фике почтительно переворачивала страницы и ощущала великую Россию в каждой строке, в торжественных, источающих славу и доблесть словах. Как счастлива, верно, красавица Эльза, раз ей выпало править такой древней и дивной, а главное, такой богатой страной! Даже библейский Немврод был скифом, то есть русским, – утверждал Дрюмель, и Фике была с ним полностью согласна. Кем же еще мог быть такой герой?!

Дрюмель называл немцев братьями скифов, то бишь русских, и Фике не переставала удивляться тому, как мог этот неизвестный мудрец разгадать ее тайные мысли. Разве она, предводительница ватаги штеттинских сорванцов, не ощущала себя младшей сестрой великой России, изнывающей в разлуке с этой дивной страной «рисов, гигантов, скифов, араратцев»? Разве она, Фике, не ожидала ежечасно встречи со своей славной северной родственницей? Когда же наконец наступит долгожданное свидание?!

На следующий день в Штеттин прискакал гонец и передал Ангальт-Цербстскому семейству королевскую волю: Иоганне с дочерью предстояла поездка в Берлин. Начинался новый, 1743 год…

Глава 3
Дорога в Россию

Фике никогда бы не подумала, что дорога в необыкновенную, великую Россию окажется такой скучной. С тех пор как остался позади приветливый, гостеприимный Берлин, где их с матерью так радушно встречал дядя Фриц, красавицей, спешащей на бал, промелькнула все еще пышная, веселая Речь Посполитая и потянулись чинные балтийские провинции, принцесса Ангальт-Цербстская видела только снег и ничего, кроме снега. Впрочем, были еще города, огни, летевшие навстречу карете, но эти города немедленно растворялись, тонули в снежном мареве, как будто они только пригрезились Софии-Августе-Фредерике, к вечеру бессильно закрывавшей уставшие от белизны глаза.

Они с матерью ехали в Россию под чужими именами – дядя Фриц велел назваться графинями Рейнбек, но Фике, с самого начала путешествия почувствовавшая себя избранницей великой империи скифов и араратцев, почти не заметила этой досадной подробности. Графиня София Рейнбек – пусть так! Лишь бы капризная тетушка Эльза не передумала и не отправила счастливую невесту обратно. За время пути Фике ни разу не вспомнила о том, что едет к жениху, противному голштинскому мальчишке, она ехала венчаться с великой Россией, а там – будь что будет! Иногда София вспоминала Сен-Жермена, его слова о Греческом море, которое она непременно отвоюет для России вместе с еще незнакомым ей человеком, и почтительно-трепетно, как Священное Писание, перелистывала книжечку Иоганна-Генриха Дрюмеля, подаренную графом.

Карета останавливалась у плохоньких постоялых дворов, где графиням Рейнбек предлагали грубую пищу, плохое пиво и холодную комнату для ночлега. София и Иоганна засыпали, прижавшись друг к другу, и Фике снилось, что священник соединяет ее не с Петером-Карлом-Ульрихом, а с великаном в военном мундире и с черной повязкой, по-пиратски закрывающей глаз. Потом она видела море – сияющее, царственное – и это море, с его чудесами и тайнами, смиренно приникало к ее ногам. Фике просыпалась раньше матери, торопливо одевалась, выходила во двор, зачерпывала ладонями снег и погружала в него пылающее лицо.

– Сколько можно мечтать, Фике! – отчитывала ее Иоганна. – Вы должны помнить о поручениях Его Величества короля Фридриха. Мы проделали такой утомительный путь отнюдь не ради варварской России и ее скифских богатств – интересы Пруссии, вот что должно нас тревожить…

Но Фике нисколько не тревожили прусские дела – она забыла о них в тот самый момент, когда пересекла границу королевства.

В Риге графинь Рейнбек ожидала торжественная встреча: пушечная пальба, приветственные крики, фейерверк…

– Бог мой, Фике, как рады нам все эти люди! – шептала дочери герцогиня Иоганна. – Разве в Штеттине мы могли мечтать о чем-нибудь подобном?!

Фике молчала, немея от счастья: великая Россия была рада ей, загадочная страна скифов и араратцев раскрывала объятия маленькой немецкой принцессе! Ради этого можно будет стерпеть противного голштинского герцога!

Гостеприимную Ригу покидали наутро. Теперь за каретой графинь Рейнбек ехал целый обоз: тетушка Эльза отправила навстречу ангальт-цербстским дамам своего камергера Семена Кирилловича Нарышкина, гвардии поручика Овцына, солдат и камеристок. Но выехать из города было не так-то просто: дорогу перегородили чьи-то сани. Герцогиня Иоганна соизволила выйти из кареты и лично узнать, в чем дело. Фике ненадолго осталась одна. Вдруг дверца кареты распахнулась, и рядом с Фике оказался высокий смуглый господин в шубе до пят. Он ласково улыбнулся невесте наследника русского престола и спросил, указывая на книжку Дрюмеля, лежавшую у Фике на коленях: «Понравился вам мой подарок, принцесса?».

– Граф Сен-Жермен! – ахнула Фике и собралась броситься на шею своему учителю и другу, но граф деликатно отстранил Софию-Августу-Фредерику.

– Это очень хорошо, что вы не расстаетесь с Дрюмелем, принцесса, – невозмутимо продолжил Сен-Жермен, и его точеные, тонкие пальцы на мгновение коснулись доверчиво раскрытой ладони Фике, – еще вам следует читать Священное Писание.

– Я ежедневно читаю Писание, – ответила Фике, – но почему вы спрашиваете?

– Вам знакома история с Вавилонской башней, принцесса? – в спокойных и, казалось, бездонных глазах Сен-Жермена на миг отразилось смятение его четырнадцатилетней собеседницы.

– Конечно, знакома, – ответила она. – Но почему вы напомнили мне об этом?

– Потому что эта история весьма поучительна, – объяснил Сен-Жермен. – Господь наказал людскую гордыню и смешал языки строителей башни. Поэтому ее так и не смогли достроить… Запомни хорошенько, дитя мое: если ты хочешь построить башню, необходимо, чтобы ты понимала речь своих поданных, а они – твою. Прежде чем издать закон, узнай, согласен ли с ним народ. В империи должен быть один язык и одно наречие – в этом успех всего.

– Значит, я должна говорить на одном языке со своими будущими подданными? – переспросила Фике. – И тогда они сделают меня императрицей?

– Не спрашивайте у меня об этом, принцесса, – улыбнулся прорицатель, – просто скажите твердо и уверенно: я стану императрицей.

– Я стану императрицей! – как эхо, повторила Фике.

– Голос ровный и уверенный, – удовлетворенно заметил граф, – так и случится. На вашем лбу, принцесса, я четко вижу, короны. По крайней мере три… Прощайте, дитя мое.

– Когда я снова увижу вас? – замирая от волнения, спросила Фике.

– Мы увидимся дважды, – ответил Сен-Жермен. – Я дам вам знать о себе.

– Постойте, – остановила его София-Августа-Фредерика. – Вы обещали указать мне того человека, вместе с которым мы отвоюем для России Греческое море.

– Терпение, – усмехнулся Сен-Жермен, – всему свой черед. Сюда идет ваша мать…

Он вышел из кареты, любезно поклонился онемевшей от изумления герцогине Иоганне и сел в те самые сани, которые преграждали дорогу русскому обозу. Теперь невеста наследника Петра Федоровича могла продолжать свой путь. Ее ожидало венчание… И не только с цесаревичем Петром Федоровичем, а с Россией.

Часть вторая
Григорий

Глава 1
Погоня за Мазепой

Гриша, единственный сын и наследник смоленского помещика Александра Васильевича Потемкина, хотел быть архиереем до тех пор, пока ему не рассказали о запорожских рыцарях – воинах-монахах, которые служат Всевышнему на поприще войны, подобно тому, как священники делают это на поприще мира. Грише было тогда семь лет – в сельцо Чижово, принадлежавшее Александру Васильевичу, приехал запорожский козак Андрей Коваль, который в былые, славные времена спас жизнь Потемкину-старшему. Коваль воевал вместе с Александром Васильевичем под Полтавой, встал под знамена государя Петра Алексеевича, а не шведского короля Карла XII и гетмана Мазепы. Не получил ни медали, ни иных наград, но участием в Полтавской битве гордился, о чем неоднократно рассказывал сыну Антону.

Десятилетний Антон был умным мальчиком, не по годам сообразительным, за что ровесники прозвали его Головатым. Вот отец и решил отправить Антона учиться в Киев, но для этого Ковалю-старшему следовало доказать, что он имеет серьезные заслуги перед Отечеством и обзавестись поручителем из господ-офицеров. Поручителем Андрей Коваль выбрал Александра Васильевича Потемкина, для чего и явился в Чижово. Не по годам умного сынка Коваль привез с собой и отправил поиграть с хозяйским сыном Грицем. Тут-то красноречивый Антон и рассказал семилетнему Григорию о Запорожской Сечи и даже предложил поиграть в запорожцев…

Для этой игры Антон разделил дворовых мальчишек на запорожцев, татарву и ляхов. Григорию он предложил стать запорожцем – Головатый не мог обидеть сына хозяина и отнести его к заведомо слабой стороне. Как объяснил Антон, запорожцы всегда побеждали своих врагов… Но тут Гриц ошарашил Антона – отказался от участия в игре!

– Я готовлюсь стать архиереем, – ответил семилетний мальчик, – и потому не могу брать в руки оружие. Где ж это видано, чтобы попы воевали?

– А почему ты решил в попы идти? – удивился Антон. – Я вот буду запорожским казаком, как отец.

– Я хочу служить Богу! – торжественно ответил Гриша.

– Запорожские казаки тоже Богу служат, – снисходительно объяснил мальчишке Антон. – Они – рыцари, значит – и воины, и монахи. Защищают христианские земли от врагов Христовых – басурманов.

Гриша недоверчиво посмотрел на Антона и представил себе сельского священника, отца Иннокентия, у которого учился грамоте, на коне и с саблей в руках. Выходило неубедительно – взобраться на коня отцу Иннокентию помешала бы ряса.

– Что же, твои запорожцы в рясах воюют? – спросил Потемкин-младший у Головатого.

– Зачем же рясах? – удивился Антон. – У них свой наряд – воинский. А монахи они в душе.

Гриша удивленно посмотрел на отца. Тот с самым серьезным видом кивнул головой, чем дал понять своему отпрыску, что приезжий мальчишка говорит сущую правду.

– Ну тогда и я буду запорожцем! – решил Григорий.

Через несколько минут кошевой атаман Антон Головатый, он же – полковой писарь, записал в реестр нового запорожца – Грицько Нечесу. Причиной подобного прозвища стали озорные вихры на голове будущего фельдмаршала Григория Александровича Потемкина…

– Грицу моему либо быть в чести, либо – не сносить головы! – прокомментировал это событие Потемкин-старший.

Андрей Коваль с сыном задержались в Чижово. Конечно, в первый же день их пребывания в усадьбе Александр Васильевич составил письмо, в котором подтверждал воинские заслуги Андрея. Тут-то гостям и следовало отправиться восвояси, но письмо оказалось только поводом для встречи. Старые друзья каждый вечер глушили «горзалку»[1]1
  «Gorzalka» – бытовое название водки в польском языке.


[Закрыть], опустошая запасы хлебосольной жены хозяина – Дарьи Васильевны, и вспоминали о славном, канувшем в прошлое, времени. На второй день такого пьянства и буйства Дарье Васильевне показалось, что гости никогда не покинут усадьбу. Кто же еще сможет поговорить с ее неугомонным мужем о Полтавской баталии или о том, как он преследовал гетмана Мазепу и короля Карла XII?!

Пил козак Андрей с присказками и прибаутками, чем несказанно веселил хозяев усадьбы. «Горзалку» он называл по-казацки «горилкой» или «оковытой» и обращался к ней словно к живому существу.

«Хто ты?» – «Оковита!» – «А з чого ти?» – «Iз жита» «Звiдкиля ти?» – «Iз неба!» – «А куди ти?» – «Куди треба!» – «А квиток у тебе є?» – «Ні, нема!» – «Так отут тобі й тюрма»… После чего опрокидывал чарку.

Однажды утром хозяйка услышала громоподобный бас гостя из светелки: «Вонзым копия в души своя!». Вошла в светелку и увидела, что старые друзья, только продрав глаза, уже чокаются. Тогда Дарья Васильевне пришлось усовестить мужа словами из «Поучения апостолов»: «Горе воcстающим заутра и питье гонящим».

– Так, чоловік же не скотина, більш ведра не вип`є! – вмешался Коваль, и собутыльники расхохотались.

По вечерам обильные возлияния сопровождались нескончаемыми воспоминаниями об удалой молодости.

– Помнишь, Андрей, – в сотый раз напоминал разомлевший от горзалки Александр Васильевич своему старому другу, – дали мне приказ догнать изменника Мазепу и шведского короля Карла. Тогда я был молодой и красивый – не то что сейчас, и командовал отрядом драгун.

– А меня с хлопцами прислали тебе на подмогу, чтобы вы, москали, не заблудились в наших краях, – продолжал Коваль, расставляя на столе пустые бутылки. – И скажу я тебе – славное было время! Не понравилось братьям-запорожцам, что Мазепа привел на Украину шведов. Выбрали в Глухове нового гетмана – старобудского полковника Ивана Скоропадского.

– Что же дальше было, отец? Вы догнали Мазепу? – дрожа от нетерпения, спрашивал Гриц, которого Дарья Васильевна никак не могла увести спать. Антона хозяйка усадьбы и не пыталась уложить – было ясно, что мальчик останется с отцом, пока тот в сотый раз не расскажет историю о погоне за Мазепой.

– Скакали мы долго по Дикому полю, через Долину Мертвых до самых татарских пределов, – рассказывал Александр Васильевич, – до того места, где Великий Ингул в реку Бог впадает, и сделали привал. На другой стороне был вражеский лагерь. Когда стемнело, переправились мы на другой берег…

– Спешились мы, сынку, – продолжил Коваль, – и подошли к ним совсем тихо, так что все балачки их слыхали. Курган там рядом был какой-то, руины каменные… Тут бы и накрыть их, всех разом, но мало нас для поимки оказалось, вот и велел твой батько утра дождаться и за беглецами проследить.

– Узнать я хотел, – вмешался Потемкин-старший, – зачем они у кургана этого остановились и что дальше делать решат. Послал я гонцов к начальнику своему, князю Волконскому, за подмогой, и тут, видно, Лукавый решил нам помешать.

– Да как же помешать? – охнул Гриц.

– Волки тут завыли, сынку, – объяснил Коваль, – и туман на наши души лег.

– Я еще удивился: откуда здесь волки, – вспоминал Александр Васильевич, – а Коваль мне объяснил, что не волки это, а вовкулаки – оборотни…

– Сказывали мне казаки, – снова вмешался Коваль, – что курган этот – могила скифийского царя Сарда Артаферна. И царь этот в лютости своей равных не имел. Когда умирал, велел рядом с собой сотни слуг и воинов похоронить. Боялся, видно, один на тот свет отправляться. Вот с тех пор и бродят души невинно убиенных в этих краях, покоя не находят, в волков, когда стемнеет, превращаются и страшно воют…

– Господи, твоя воля! Страсти-то какие на сон грядущий рассказывают! Как я теперь спать-то буду! – запричитала Дарья Васильевна.

– Тут-то Мазепа с солдатами в путь собрались. Курган обогнули – и дальше на юг. Прямиком к мысу Четик-Дересси, что супротив Бозавической крепости, султану принадлежащей. А мы за ними… – Александр Васильевич вскочил и рубанул кулаком по столу, как будто снова решил отправиться в погоню.

– Что же, батюшка, вы их не пленили? – удивился Гриц.

– Мало нас было, сынку, – ответил за Потемкина-старшего Андрей Коваль, – батько твой за подмогой послал, но не пришла вовремя подмога. Москали сами в Диком поле заблукали. Решили мы за мазепинцами дальше следовать. Лиман самовольно переплыть они бы все равно не смогли – для этого разрешение султанского наместника требовалось. Стали они днем на мысу у старой казацкой переправы, а мы – рядом… Отправили мазепинцы гонца в Бозавическую крепость – чтобы впустил их султанский наместник, а сами остались ждать.

– Было это на мысу Четик-Дересси, по-нашему – на Валашской косе, откуда путь через лиман шел прямехонько в Валахию… – добавил Александр Васильевич. – Враги наши лагерем стали, и по всему видно было – к бою приготовились. Верно, нас ждали! Но мы пока себя не показывали – ждали подкреплений от князя Волконского. Турецкие суда в бухте этой на рейде стояли, и турки товар всякий в лагерь к Мазепе возили.

– А что же шведский король? – вмешался Антон. – Ты говорил, батьку, он – славный воин…

– Славный-то славный, но москали сильнее оказались, – объяснил Андрей. – Отправил шведский король своего секретаря к коменданту Бозавической крепости…

– А Мазепа – польского генерала Понятовского к нему присовокупил, – добавил Александр Васильевич. – Но комендант этот не дурак оказался и решил принять у себя только шведского короля и его ближайших советников. Тут и понял Мазепа, что нет ему пути в Бозавическую крепость. Но король и гетман сами о себе позаботились – велели своим людям захватить турецкие корабли, что на рейде стояли. Перестрелка началась, а тут и наши подоспели – четыре конных полка под командованием генерала Волконского и бригадира Кропотова.

– Так, значит, не удалось бежать Карлу с Мазепой?! – обрадовался Гриц.

– Нет, сынок, удалось… – вздохнул Потемкин-старший. – Один корабль они все-таки захватили, взошел на него шведский король со своей свитой… И изменника Мазепу с собой прихватили. Но не все погрузиться успели – удалось солдатам Волконского перышки беглецам пощипать. Пустились они врассыпную, а мы за ними… Доскакали мы до Широкой балки и увидели: два десятка лошадей у горы пасется, а всадников – нет как нет.

– И куда ж они делись? – охнула Дарья Васильевна. – Сквозь землю провалились, что ли?

– В том-то и дело, хозяйка, что сквозь землю, – рассмеялся Андрей Коваль. – Мне потом местные жители сказывали, что пещер в этих местах много. С древних времен остались… Вот мазепинцы в эти пещеры и ушли…

– Что за пещеры такие? – спросил любопытный Гриц.

– Какие нерукотворного свойства, а какие людьми сделаны. С древних времен остались. Одни турецкие, а другие – постарее будут, – объяснил Андрей Коваль.

– Оставил я пятерых драгун беглецов караулить, – как ни в чем не бывало продолжал Потемкин-старший, – а с остальными за мазепинцами в пещеру отправился. Сделали мы себе из лоскутов одежды и сабель факелы – горзалкой облили и подожгли.

– А разве горзалка горит? – удивилась Дарья Васильевна.

– Еще как горит, – снисходительно объяснил ей муж. – Наверное, потому казаки ее горилкой называют. А делается она из чистого погона хлебного вина, родниковой водой не разбавленного.

Из чего делается горзалка, Дарья Васильевна лучше мужа знала, и рассказов о ней слушать не стала. Так что Александру Васильевичу пришлось продолжить повествование о пещерах.

– Так вот, – снова начал он, – полчаса под землей шли, пока пол под ногами не стал ровным, словно камнем тесаным вымощенным, а проход – узким. Гуськом друг за другом идти пришлось, а беглецов все нет. Долго бродили по лабиринтам. Заблудились. Потом вдруг вошли – словно в огромную залу. Факелами посветили – и обомлели. Посреди залы этой – сокровищ словно в казне императорской! Оружие старинное, монеты золотые, украшения серебряные, шлемы, доспехи… И на стенах – надписи на непонятном языке. Правда, отец Иннокентий, священник чижовский, объяснил мне потом, что надписи эти на старом греческом были…