Текст книги "Под знаком Софии"

Глава 2
Ожидание славы

Екатерина Алексеевна была уверена в том, что Григорий Орлов – тот самый человек, о котором еще в Штеттине ей говорил граф Сен-Жермен. Поэтому в отношении красавца капитана она сменила свою обычную скрытность и недоверчивость на непоколебимую уверенность в его преданности и любви. Да и как могло быть иначе, если долгожданную записку от Сен-Жермена она получила именно из рук Орлова!

Правда, история знакомства Григория Орлова с Сен-Жерменом разочаровала Екатерину. Ничего таинственного и мистического – лишь карты, азарт и долги. Фике узнала, что Григорий познакомился с графом во время Прусской кампании, когда русская армия чуть было не взяла Берлин, и в пух и прах проигрался ему в каком-то трактире. На днях к Орлову явился посланец от графа – так, ничего особенного: вертлявый и суетливый итальяшка – и просил, в память о старом знакомстве и не менее старом проигрыше, – передать Екатерине Алексеевне некий пакет.

Лихой капитан, правда, скромно умолчал о том, что до сих пор остался должен Сен-Жермену кругленькую сумму и поэтому, попросив Григория Орлова об услуге, граф лишь взыскал старый должок. Впрочем, Екатерине было достаточно лаконичной записки графа, чтобы поверить в исключительность посланного ей судьбой гвардейского капитана.

Граф Сен-Жермен даже на расстоянии внушал ей трепет. Фике ни на минуту не усомнилась в том, что картежник и дамский угодник Григорий Орлов – тот самый человек, вместе с которым она отвоюет для России Греческое море. Но морями был увлечен брат Григория – Алексей, Алехан – а сам гвардии капитан оказался человеком вполне сухопутным и ценил лишь твердую почву под ногами.

Екатерина не любила изменять своим ошибкам – она следовала им не меньше, чем правоте. Она приблизила гвардейского капитана к себе. И потом, вместо того чтобы небрежно перелистать его сердце, позволила заглянуть в свое.

Когда 25 декабря 1761 года на руках у Ивана Шувалова скончалась императрица Елизавета, Фике ждала ребенка от Григория Орлова. В этот решающий момент Екатерину интересовали лишь постоянная тошнота и слабость, сопутствовавшие ее внезапной беременности. Она позволила ненавистному мужу занять трон тетки Эльзы – а что было делать, гвардейцев не вдохновишь на заговор, когда тебя то и дело тошнит. Тут нужно лихо вскочить в седло, распустить непудреные волосы, сказать: «Ребята, за мной!», а не сгибаться в три погибели от внезапно нахлынувшей дурноты. Григорий Орлов нервничал: беременность Екатерины спутала ему карты. Он рассчитывал на приятную должность фаворита всевластной императрицы, а не на опальное положение любовника постылой императорской жены.

– И все-таки эти русские – дураки! – сообщил Петр Федорович супруге. – Иван Шувалов представил меня дворцовой страже. Он сказал гвардейцам, что я – их император. Кретин! Будто бы кроме меня – внука Петра Великого, могут быть другие наследники!

Екатерина промолчала: она не собиралась открывать глаза своему наивному голштинскому мужу. «Другой наследницей» должна была быть она, и только она! Ах, если бы не внезапная беременность! Она представилась бы гвардии сама, не дожидаясь любезности Ивана Шувалова.

А там – в седло, а потом и в Первопрестольную – короноваться!

Впрочем, дела шли не так уж плохо: великая княгиня стала императрицей, правда, пока при муже. Но этот туповатый, ограниченный голштинец – не помеха, только бы разрешиться от бремени, и тогда Екатерина покажет себя! Главное, чтобы никто не вспомнил о цесаревиче Павле Петровиче или о таинственной дочери Елизаветы и Разумовского. Да и права томившегося в крепости императора Иоанна Антоновича, некогда свергнутого Елизаветой, казались гвардии миражом, химерой. Об Иванушке позабыли все, кроме Екатерины. Настанет время, и она избавится от этой тени за императорским троном… А пока оставалось только ждать. «Если только вы не устанете ждать…», – сказал ей когда-то граф Сен-Жермен. Нет, она не устанет… Что может быть слаще ожидания славы?

Глава 3
Вещий сон

28 июня 1762 года настал час великой княгини Екатерины. Подошло к концу почти двадцатилетнее ожидание собственного величия. Все было подготовлено для заговора: ни о чем не подозревавший Петр III покинул Петербург ради аллей и фонтанов Петергофа, пока его предусмотрительная супруга собирала в столице войска. На сторону императрицы перешли три пехотных гвардейских полка, конногвардейцы, полк гусар и два полка инфантерии. Командование Екатерина передала графу Кириллу Разумовскому, который перенес на императрицу то безоглядное обожание, которое некогда испытывал к великой княгине. Григорий Орлов и княгиня Дашкова всюду сопровождали Екатерину, но за кулисами переворота стоял граф Сен-Жермен.

В ночь на 28 июня Екатерине приснился странный сон. Они с княгиней Дашковой стояли на ярко освещенной сцене придворного театра. Впрочем, нет, этот театр мало походил на санкт-петербургский. Ничего пышного, аляповатого, чрезмерного – ни позолоты, от которой рябит в глазах, ни обожаемых Елизаветой зеркал, в капризной глади которых еще совсем недавно тонула тощая штеттинская девчонка. До боли знакомая обстановка, строгие, классические линии…

Где же она видела все это раньше? Конечно же это была гамбургская опера, в которую еще ребенком водила Фике бабушка. Юная Ангальт-Цербстская герцогиня сидела с бабушкой в ложе, а на сцене актриса в голубом бархатном платье, расшитом золотом, утирала подведенные глаза кружевным платочком, а потом, картинно заламывая руки, пела о любви и ненависти. Впрочем, все было лживым – и слезы, и платок у равнодушных глаз! Женщина в голубом бархате переигрывала, и предводительнице штеттинских сорванцов совершенно не хотелось на нее смотреть. Тогда Фике еле дождалась конца длиннейшего оперного представления, и вот теперь, через много лет, Фике снова приснилась гамбургская опера. Только вместо певицы в голубом бархате на сцене стояла она сама – в гвардейском мундире и с саблей в руках.

В ложе сидела тетушка Эльза и, опираясь на руку стоявшего рядом с ней голштинского племянника, не сводила глаз с двух Екатерин – Фике и княгини Дашковой. Елизавета улыбалась, но улыбка эта была наполнена скорбью, как чаша – вином.

«Мое время ушло, – говорили ее бесконечно усталые глаза, – а твое наступило…» Лицо Петра Федоровича было неподвижным, неестественно бледным, как застывшая посмертная маска. Екатерина отвела глаза от императорской ложи – невыносимо смотреть на тех, кто должен уйти, чтобы уступить тебе дорогу.

«Это будет наша общая слава!», – сказала на ухо Екатерине ее тезка, княгиня Дашкова. Фике благосклонно улыбнулась в ответ, хотя знала наверняка – славу в отличие от счастья невозможно разделить на двоих.

«Пора начинать, Като!», – сказала княгиня Дашкова, и Екатерина сделала шаг к краю сцены. В партере сидели придворные тетки Эльзы, все эти русские дворяне, которых великая княгиня очаровывала двадцать лет и вот, наконец-то, очаровала. Фике сладко улыбнулась переполненному зрительному залу, а потом бросила быстрый взгляд за кулисы, где терпеливо дожидался единственный человек, которому она была и будет обязана. Князь Ракоци, граф Сен-Жермен или как там его?!

«Виват, матушка-императрица!», – закричали стоявшие на галерке гвардейцы, эти великаны в зеленых мундирах, которые полюбили ее, как когда-то любили Елизавету. Они кричали «Ура!», они рукоплескали ей, хотя Екатерина еще не сказала ни слова из затверженной наизусть роли. Услыхав эти крики, тетушка Эльза поднялась и вышла из ложи в сопровождении Петра Федоровича.

Екатерина проснулась в холодном поту… Теперь императрица-заговорщица знала наверняка – к власти ее приведет гвардия. Граф Сен-Жермен обещал Екатерине сразу три короны, но русскую она непременно получит…

Глава 4
Восшествие на престол

Еще одно послание от Сен-Жермена Екатерина получила утром 28 июня, перед выступлением на Петергоф, где несчастный император Петр III укрылся от своей жены и от подданных. Его передал все тот же Григорий Орлов – небрежно, как бы между прочим. Заглянул в дальнее крыло еще не отделанного Растрелли Зимнего дворца, чтобы поторопить Екатерину.

Императрица жила во дворце словно в ссылке, – Петр III отвел ей самые отдаленные и неудобные покои, чтобы порадовать фаворитку, Лизаньку Воронцову, мечтавшую поселиться рядом с императором. Надежды Лизаньки оправдались, а Екатерина была отправлена в дворцовое изгнание. Впрочем, терпеть оставалось недолго. Фике знала наверняка – ее час настал!

– Откуда у тебя это, Гриша? – немея от посетившей ее холодное немецкое сердце радости спросила Фике.

– Итальяшка принес… – рассеянно ответил Орлов. – Просил тебе передать. Должок за мной карточный – записочками этими его графу Сен-Жермену и отдаю. Недосуг сейчас, Катя, выступать пора. Гвардия ждет.

Но вместо того, чтобы выйти к гвардии, Екатерина нетерпеливо распечатала письмо.

– Поди, Гриша, – сказала она Орлову. – Изволь за дверью подождать. Пока послание графа не прочитаю, на Петергоф не выступим. Совет он мне, верно, хочет дать или наставление последнее.

Капитан недовольно пожал плечами и вместо того, чтобы выйти из комнаты, встал за спиной Екатерины.

– Любопытно мне знать, Катя, что тебе итальянец этот пишет… – обронил он, обнимая сладкие, нежные плечи Фике. – Может статься, записки амурные!

Екатерина сбросила с плеч жесткие ладони Орлова: глубины политики в отличие от тайн сердца она не собиралась делить ни с кем, да и сердце ее устало от посягательств. Холодность – прекрасная вещь, особенно если вовремя прибегнуть к ее защите.

– Поди, Гриша, – сурово повторила она, – не место тебе здесь! После переговорим.

Орлов из комнаты не вышел, но и в послание Сен-Жермена заглядывать не стал. Небрежно развалился на стуле, стал разбирать предназначенные для императрицы пакеты, зашелестел бумагами.

«Играет в императора, – подумала Екатерина, – что ж, пусть потешится! Я сумею защитить свои права. После…» Граф Сен-Жермен опять был на редкость лаконичен.

«Все (или почти все) вы делаете верно, – писал он, – Пришло время указать Вам мужчину, вместе с которым вы отвоюете для России Греческое море. Вы его узнаете по темляку[3]3
  Темляк (тюрк. tamlik) – кожаная или матерчатая петля из ремня или ленты с кистью на конце, которую носили на рукоятке (эфесе) шпаги, сабли, шашки. В бою темляк надевался на запястье, с его помощью удерживали оружие.


[Закрыть]. Ваш граф Сен-Жермен».

«Бог мой, да разве граф не указал мне его? – записка Сен-Жермена в мановение ока разрушила хваленое спокойствие Екатерины. – Разве не советовал во всем доверять Григорию Орлову? И о каком темляке он пишет? Снова тайна – и когда, зачем? Нынче не время разгадывать загадки – пора действовать…»

«Пора выступать, Катя!», – напомнил императрице Орлов, но, к удивлению красавца капитана, Екатерина взглянула на него так, словно он был камнем, внезапно упавшим ей под ноги. Недовольно передернула плечами, встала, вместе с Орловым прошла через покои великого князя Павла Петровича и императора Петра Федоровича. Скорей на Дворцовую площадь, к войскам! Волосы небрежно брошены на плечи, располневшее за последние годы тело затянуто в гвардейский мундир, на плече Андреевская лента… Такой, верно, была Елизавета, когда решилась на переворот.

Гвардейцы встретили ее восторженными криками. Навстречу шагнула княгиня Дашкова, тоже в гвардейском мундире. «Эта Екатерина Малая метит на мое место, – поморщилась Екатерина Великая, – в свое время я напомню ей и об этом… Когда буду в силе и власти!».

«Матушка Екатерина Алексеевна, в вашей амуниции не хватает одного пустячка…» – тихо сказал императрице гвардейский офицер Хитрово.

– Какого же? – рассеянно переспросила Екатерина. Ей оставалось только вскочить в седло, а там – вперед на Петергоф!

– На вашей сабле нет темляка… – продолжил Хитрово.

– Темляка? – эхом прозвучал вопрос императрицы.

В это мгновение с лошадью Екатерины поравнялась лошадь молодого гвардейца. Тот, склонив голову, протянул ей свой темляк. Потом отсалютовал шпагой и хотел было вернуться в строй, но императрица остановила его.

– Как ваше имя, сударь? – спросила она.

– Григорий Потемкин, Ваше Императорское Величество! – ответил даритель.

Гвардеец был статен и красив, но Екатерину смутила не его красота, а магнетический, пропитанный силой и тайной взгляд. Так смотрел на нее лишь один человек – друг и наставник, беседовавший с герцогиней Фике в Штеттинском соборе и потом в Риге, на пути в Россию. Лишь один человек в мире был так уверен в своей правоте и силе, что не опускал глаза перед Екатериной, когда на ее лице замирала холодная, властная улыбка. Когда-то она разучивала улыбки, как фигуры танца, но разучила лишь одну – улыбку властительницы. И вот теперь этот молодой офицер, назвавшийся Григорием Потемкиным, смотрел на Екатерину так, как будто удостоился высшего права – не отягченной страхом свободы.

Екатерина тоже улыбнулась ему – неловко, неумело, не так, как улыбалась обычно. Еле заметная теплота скользнула по ее строгим губам.

– Я запомню вас, господин Потемкин! – пообещала она и надела на запястье подаренный офицером темляк. А потом жестом властительницы взметнула над головой блеснувший на июньском солнце клинок…

Глава 5
Камер-юнкер Григорий Потемкин

Екатерина привыкла во всем верить графу Сен-Жермену, но его последнее предсказание казалось ей совершенным курьезом. Новоиспеченная властительница была уверена, что отвоюет Греческое море вместе с Григорием Орловым или, на худой конец, с его братом Алеханом, который больше, чем Гриша, интересовался морями и стратегическими интересами России. Однако в своей последней записке Сен-Жермен указывал на незаметного гвардейца, которого Екатерина, впрочем, решила наградить – пожаловала поместьем, а затем присовокупила к этому щедрому подарку 6 000 рублей.

Григорий Потемкин стал подпоручиком, а потом и камер-юнкером, а в придачу обзавелся скверной привычкой все время попадаться на глаза императрице. Он караулил Екатерину в бесчисленных коридорах Зимнего дворца и с редкой настойчивостью объяснялся ей в любви. Ученице графа Сен-Жермена казалось, что гвардейский подпоручик не повторяет одно и то же, а всего лишь продолжает прерванную беседу, на которую, бесспорно, имеет право.

Страсть Потемкина к императрице началась в то самое мгновение, когда Фике надела на запястье его темляк и взметнула над головой саблю. Длинные непудреные волосы небрежно брошены на плечи, в глазах – блеск славы и победы! Такими, верно, были амазонки, девы-воительницы, о которых некогда рассказывал Григорию отец Иннокентий.

Подпоручик Потемкин не искал в Екатерине нежности или мягкости, и ее твердый, как сталь, взгляд не ранил его душу. Он видел в императрице подругу под стать своим помыслам, ту, с которой можно скакать рядом по торным дорогам жизни, чтобы однажды, в силе и славе, войти в Константинополь. Та любовь, которой тешат себя не отягченные дерзновенными замыслами люди, казалась Григорию пустячком, капризом, изящной фарфоровой безделушкой, бесполезной и сомнительной роскошью.

Григорий был уверен, что новая российская государыня – та самая София, о которой ему рассказывал граф Монфера. София-Августа-Фредерика Ангальт-Цербстская – подлинное имя императрицы ни для кого не составляло тайны. Наконец-то он нашел ее! Оставалось только рассказать о своей страсти, поделиться дерзкими прожектами. Потемкина нимало не смущало напускное равнодушие императрицы – он был уверен, что рано или поздно будет услышан. Его голос раскачает ее сердце, как веревка – огромный, неповоротливый колокол, и звук получится властный, громкий – на века!

– Откуда вы знаете графа Сен-Жермена? – спросила однажды императрица, которая выслушивала бесконечные признания назойливого офицера лишь потому, что на него указал граф.

– Этот человек называл себя разными именами, – ответил Потемкин. – Сен-Жермен, Монфера, Ракоци… Один Бог знает, сколько у него имен!

– И какое же из них по вкусу вам, подпоручик? – улыбка скользнула по губам Екатерины, но ее голубые немецкие глаза смотрели холодно и напряженно.

– Граф Монфера, Ваше Императорское Величество! Беседуя со мной, он называл себя так. Он учил меня греческому.

Потемкин вспомнил былые времена, учебу в Московском университете и странного человека, который предсказал ему мирскую славу. Обещанная спутница, София-Августа-Фредерика Ангальт-Цербстская стояла сейчас перед Григорием и досадовала, что скромный гвардейский подпоручик вздумал безнаказанно объясняться ей в любви.

– Неужели вам знаком язык Гомера? – по невозмутимому лицу Екатерины скользнуло удивление, словно ветер – по зеркальной озерной глади.

– Я знаю не только эллинский, но и язык, на котором говорят наши братья-греки, томящиеся под властью турок! – отчеканил подпоручик, и Екатерине показалось, что перед ней античный герой, новоявленный Ахиллес, забавы ради надевший гвардейский мундир.

Крепок был юнец – и душой, и телом – не чета ее слабовольному Гришке Орлову. Да и старший из Орловых, Алехан, из-за огромного шрама, уродовавшего лицо, прозванный Balafré, уступал этому гвардейскому Ахиллесу с лучшей во всей империи шевелюрой. Екатерина со вздохом отметила, что шелковистые кудри Потемкина красивее ее собственных волос.

– Я слыхала, вас зовут Григорием? – кокетливая нота, внезапно прозвучавшая в голосе Екатерины, ободрила гвардейского ценителя античных древностей, и он упал на колени перед императрицей.

Фике недовольно отстранилась – еще немного, и он станет целовать край ее платья, как делали все эти влюбленные дурачки – Захар Чернышев, Кирилл Разумовский. Чего доброго, увидят Орловы – и по-свойски расправятся с гвардейским наглецом!

– Извольте встать, господин камер-юнкер! – Екатерина уже потеряла интерес к этому бесполезному разговору.

Как мог граф Сен-Жермен указать ей на дерзкого мальчишку, да еще десятью годами ее младше?! О возрасте подпоручика Потемкина императрица успела справиться в полковых списках.

Потемкин поднялся с колен, но глаза его смотрели все так же дерзко. Этот молодой человек, казалось, совершенно не умел смущаться.

– При крещении меня нарекли Григорием, – рассказал он. – Отец звал меня Грицем, а в полку дали иное имя – Алкивиад. Его светлость граф Григорий Орлов уверен, что я – самый забавный малый во всей гвардии.

– Его светлость недооценивает вас, – отпарировала Екатерина, – вы еще и первый наглец среди моих офицеров! Вы красивы, как Алкивиад, и, верно, так же дерзки и легкомысленны. Но я не уподоблюсь легковерным афинянкам и не стану слушать вас. Извольте больше не попадаться мне на глаза!

– Одно слово, государыня! – Потемкин перешел от любовных признаний к своим давним, тайным мыслям. – У Российской империи много врагов, но самый могущественный из них – Оттоманская Порта. Черное море, которое в былые времена именовали Греческим, пребывает ныне под властью султана. Турки говорят, что оно подобно непорочной деве, которую гяуры не должны осквернить своим прикосновением. Однако же Россия нуждается в Греческом море! Я хочу предложить вашему августейшему вниманию один прожект…

– Империи Российской ныне не до прожектов, – холодно ответила Екатерина, но сердце ее томительно забилось в груди. Греческое море! Стало быть, Сен-Жермен не зря указал ей на этого юнца. – Я выслушаю вас. После. Когда иные дела не будут докучать мне. Извольте подождать…

– Я выслушаю его, – мысленно продолжила Екатерина, – когда укреплюсь на троне и избавлюсь от постылой опеки всех этих Орловых и Паниных! – Вслух же она больше не произнесла ни слова и оставила нетерпеливого юношу наедине с его тревогами и надеждами. Ждать Григорию Потемкину предстояло одиннадцать лет…

Глава 6
Кто такой граф Сен-Жермен?

Мистический ужас – это роскошь, которую нельзя растянуть на всю жизнь. Маленькая Фике восхищалась Сен-Жерменом, великая княгиня Екатерина Алексеевна боготворила и боялась графа, императрица испытывала перед этим таинственным человеком мистический ужас, смешанный с недоверием. После того как на глаза государыне слишком часто стал попадаться гвардейский подпоручик Потемкин, недоверие перевесило. Бесспорно, братья Орловы забрали слишком много власти и стали бы только помехой для дальнейших планов императрицы. Но разве могла проницательная правительница решиться покорять Оттоманскую Порту в компании молоденького подпоручика?! Разве этот дерзкий мальчишка годится на то, чтобы отвоевать для России Греческое море? Фике была уверена – он для этого слишком молод.

Стало быть, Сен-Жермен ошибался. Но как мог ошибаться тот, кого мечтательная дочь Ангальт-Цербстского герцога считала своим ангелом-хранителем, а великая княгиня Екатерина Алексеевна – великим посвященным? Ошибаются люди, но Екатерина все еще надеялась на то, что Сен-Жермен – по меньшей мере полубог.

И вот дождливым осенним днем, тусклым и серым, как допросные листы, которые сильные мира сего любят перелистывать на досуге, Екатерина вызвала к себе незаметного человечка, наводившего ужас на весь Петербург. Это был обер-секретарь Тайной экспедиции и главный сыщик империи Степан Иванович Шешковский. Этот кнутобой иногда умел быть приятным собеседником…

– Милейший Степан Иванович, – начала Екатерина, – у меня к вам, как бы это сказать… – Императрица замешкалась на мгновение, а потом решительно продолжила: – Некое деликатное дельце. Само собой, не для огласки.

Шешковский молча поклонился и напряг слух. Он имел право внеурочного доступа к императрице и не в первый раз срочно и тайно прибывал во дворец по безотлагательным и деликатным делам.

– Все будет исполнено наилучшим образом и без огласки, – медовым голосом ответил сыщик. – Мои люди умеют держать язык за зубами… Пока он у них есть.

Степан Иванович чуть скривил губы в подобии улыбки. Он был очень доволен своей шуткой, но Екатерина, напротив, недовольно поморщилась. Отрезать язык в ее просвещенное правление?! Это могло быть только при самодурке тетушке – Елизавете Петровне. Впрочем, она позвала Шешковского не для душеспасительной беседы.

– Я хочу знать, – заявила Екатерина, – кто такой граф Сен-Жермен!

– Ваше Величество, – переспросил сыщик, – какие будут вопросные пункты в нашем сыскном деле?

– Их пока не будет, – отрезала императрица. – Граф Сен-Жермен – иноземный подданный. Но я хочу, нет, я должна знать, кто он такой! Авантюрист, или…

– Или, Ваше Императорское Величество? – переспросил Шешковский.

– Или великий маг… – договорила Екатерина. – Я жду от вас подробного и достоверного – слышите, достоверного! – рассказа.

Шешковский согласно кивнул головой и вышел из кабинета государыни. В великих магов он не верил, а авантюристов на своем веку перевидал и переломал на дыбе достаточно. Спустя некоторое время императрице был предоставлен следующий документ.

Секретно

«17**-го года сентября 16 дня мною, обер-секретарем секретной комиссии, относительно особы, именующей себя графом Сен-Жерменом, графом Монфера, князем Ракоци и господином Салтыковым, удалось выяснить:

Сен-Жермен (Saint-Germain) по происхождению, вероятно, граф. Точное время его рождения установить не удалось.

Место рождения установить не удалось. Иногда он именует себя Аймаром или маркизом де Бетмер.

Точные обстоятельства его жизни, а главное – источники его чрезвычайного богатства – остаются неизвестными.

Впервые о нем стало известно в 40-х годах нынешнего столетия. Появляясь в Италии, Голландии и Франции, граф распространял слухи, что владеет философским камнем, искусством изготовлять бриллианты и эликсиром бессмертия. Кроме прочего, граф утверждает, что прожил много веков и помнит первое время христианской эры. Оставив Францию, граф отправился в Англию, затем в Германию, Пруссию и Оттоманскую Порту. В эти годы несколько раз был замечен в России. Как показывают отдельные личности, принимал участие в событиях июня 1762 г. в Петербурге. Является близким другом или приятелем братьев Орловых.

Ныне где обретается, – того я точно не знаю».

– Я просила сведения, а не отписки! – негодовала Екатерина, прочитав содержимое отчета. – Где же ваше пресловутое всеведение, милейший Степан Иванович?! Или осталась одна лишь суровость? Меня интересует все, что известно о графе. Друг мой, не мне вас учить! Применяйте свой «эликсир правды» – кнут, или используйте деньги! Щедро награждайте тайных лазутчиков. Слухи и сплетни стоят денег. А правда – стоит немалых средств…

Плодом еще нескольких месяцев сыскной работы стал следующий документ.

Секретно

«Его рождение и личность окутаны тайной.

Мне удалось собрать ряд упоминаний о нем и его поступках. Сведения об этом таинственном человеке получены из газет и приватной переписки ряда европейских особ.

Просвещенный господин Вольтер в письме к Фридриху II назвал Сен-Жермена «человеком, который живет вечно и знает все».

В письмах мадам де Помпадур, принца Карла Гессенского и мадам д'Адемар Сен-Жермен упоминается как l'homme extraordinaire[4]4
  Человек исключительный (фр.).


[Закрыть].

Господина Сен-Жермена описывают как человека весьма хрупкого, но пропорционального телосложения. У него – высокий рост, приятные черты лица и гипнотический взгляд. На пальцах рук, а также на пряжках туфель, он носит бриллианты.

Мною получена запись его беседы с графиней де Жержи.

«Будьте добры, скажите, – спросила графиня, – был ли ваш отец в Венеции около 1710 года?»

«Нет, мадам, – ответил граф, – я потерял отца за много лет до этого. Однако я жил в Венеции в конце прошлого и в начале нынешнего столетия и имел честь ухаживать за вами».

«Простите, но это невозможно, – ответила графиня. – Графу де Сен-Жермену, которого я действительно знала в те дни, было по меньшей мере сорок пять лет, а вам, насколько я могу судить по вашей внешности, столько же сейчас. Вы не могли так хорошо сохраниться!».

«Мадам, – ответил, улыбаясь, граф, – я очень стар… Но годы не властны надо мной!».

«Но тогда вам должно быть около ста лет или более!»

«В этом нет ничего невозможного… Я прожил не одно столетие…» – сказал в ответ Сен-Жермен.

Его называют удивительным человек без возраста. Некоторые при этом добавляют, что Сен-Жермен и есть библейский «Вечный Жид», обреченный вечно скитаться по земле за то, что не подал воды Христу, когда Спаситель шел на Голгофу.

Сен-Жермен вызывает восхищение многих – как великий философ, дипломат, ученый, целитель, художник и музыкант. К тому же он еще и тонкий политик. Некоторые считают его величайшим гипнотизером.

Историю Сен-Жермен знает настолько хорошо, что возникает впечатление, словно он сам принимал участие в событиях, о которых рассказывал.

Мадам де Помпадур вспоминала, что «иногда он рассказывал анекдоты о дворе Валуа или о правителях еще более далекого прошлого, с такой точностью и скрупулезностью соблюдая детали, что возникала иллюзия, будто он видел собственными глазами то, о чем повествовал».

«Он путешествовал по всему миру, – писала мадам де Помпадур, – и король благосклонно слушал повествования о странствиях по Азии и Африке и рассказы о дворах России, Турции и Австрии».

«Ученые и знатоки восточных языков подтвердили познания графа де Сен-Жермена, – писала некая графиня, одна из приближенных ко двору Людовика XV, – первые находили его более искушенным в языках Гомера и Вергилия, чем они сами. Со вторыми он говорил на санскрите, китайском, арабском так, что они думали, будто он прожил долгие годы в Азии».

Он был в Индии с генералом Клайвом[5]5
  Клайв Роберт (1725–1774) – английский генерал, лорд. Установил британскую диктатуру в Индии.


[Закрыть] в 1755 году, где якобы научился выплавлять драгоценные камни. При дворе персидского шаха, где он якобы находился с 1737 по 1742 год, граф де Сен-Жермен проявил редкое умение в совершенствовании драгоценных камней, особенно алмазов.

Граф совершил путешествие и в Японию, как он о том сообщил мадам д'Адемар.

Принц Карл Гессенский писал: «Он досконально разбирался в травах и растениях и изобретал лекарства, которые постоянно применял и которые продлевали его жизнь и улучшали здоровье».

Сен-Жермен дал мадам де Жержи эликсир, благодаря которому она, по свидетельствам современников, в течение долгих лет выглядела двадцатипятилетней и полной красоты. Мадам де Жержи жила столь долго, что ее прозвали «старая, вечная графиня».

Граф де Сен-Жермен никогда не подтверждает и не отрицает того, что о нем говорили или говорят. На все сплетни и слухи о его персоне он отвечает с улыбкой или с обдуманной уклончивостью. Познания графа в алхимии получили высокую оценку Его Христианнейшего Величества, короля Франции Людовика XV. Король обеспечил его лабораторией и поселил в своем дворце на Луаре – Шамборе.

Мадам дю Оссе, которая была femme de chambre[6]6
  Камеристка (фр.).


[Закрыть] мадам де Помпадур, описывает со всеми подробностями чудеса, совершенные графом Сен-Жерменом. Так, мадам дю Оссе поведала о том, как в 1757 году «король приказал принести второсортный бриллиант, который имел дефект. После того как бриллиант был взвешен, Его Величество сказал графу: «Стоимость этого бриллианта, такового как он есть сейчас, – с дефектом, составляет шесть тысяч ливров, а без пятна она составит десять тысяч. Не соблаговолите ли, дорогой граф, предпринять что-нибудь, чтобы я мог извлечь выгоду в четыре тысячи ливров?»

Граф Сен-Жермен осмотрел камень очень внимательно и сказал: «Это возможно, Ваше Величество. Я могу помочь вам извлечь немалую выгоду и принесу этот камень вам через месяц».

«В назначенное время граф Сен-Жермен принес камень (но уже без пятна!) и отдал королю. Камень был завернут в льняное полотно. Король немедленно взвесил камень и нашел его весьма незначительно уменьшившимся в весе.

Затем Его Величество отослал бриллиант своему ювелиру, не сказав ни слова о Сен-Жермене.

Ювелир сообщил, что готов выплатить за камень девять тысяч шестьсот ливров. Король, однако, попросил ювелира вернуть ему бриллиант, чтобы сохранить этот камень как небывалую диковину».

Граф Карл Кобенцль писал, что Сен-Жермен совершил на его глазах «трансмутацию железа в металл прекрасный, как золото, по меньшей мере подходящий для любой работы золотых дел мастера».

Маркиз де Вальбель также описывал якобы увиденное им чудо. На его глазах граф Сен-Жермен превратил шестифранковую монету в десятифранковую.

«Похоже, этот загадочный граф более осведомлен о тайнах каждого двора, чем поверенные в делах Его Величества короля!», – удивлялась мадам де Помпадур. Господин Вольтер отмечал, что Сен-Жермен знал тайны премьер-министров Англии, Франции и Австрии.

Принц Карл Гессенский описал графа Сен-Жермена как «друга гуманности, желавшего денег только для того, чтобы раздавать их беднякам; другом всего живого, сердце которого полно заботы о счастье других».

Маркиз де Вальбель утверждает, что граф называл себя Вознесенным Владыкой, который является время от времени в мир в человеческой плоти.

Граф часто меняет имена. Как то – граф Сен-Жермен, господин Аймар, маркиз де Бетмер, монсеньер Монфера и князь Ракоци.

В то же время имеется суждение, что он и есть исчезнувший сын принца Ференца Ракоци II, свергнутого венгерского правителя и бывшего властителя Трансильвании. Тот был в дружеских отношениях с российским императором Петром Великим и посещал русского государя в польском городке Яворов, в замке, принадлежавшем некогда королю Яну Собесскому. В этом замке Ракоци-старший беседовал не только с государем Петром Алексеевичем, но с его нареченной невестой Екатериной Алексеевной, будущей императрицей всероссийской Екатериной I. Ракоци-старший имел беседы также с вице-канцлером государя Петра Алексеевича бароном Шафировым и с молдавским господарем князем Дмитрием Кантемиром. Государь Петр Алексеевич предложил Ракоци-старшему занять трон Речи Посполитой, но трансильванский князь отказался, заявив, что хочет управлять лишь свободной от австрийцев Венгрией.

Сен-Жермен, якобы выполняя последнюю волю своего отца, князя Ракоци, поставил своею задачей всеми силами способствовать осуществлению в жизнь «Завещания Петра Великого», содержащего «ПЛАН ПОКОРЕНИЯ ЕВРОПЫ И ВСЕГО МИРА».

Постоянно с собой имеет две книги: «О расширении рода славянского» Мавро Орбини и «Опыт исторического доказательства о происхождении Россиян от Араратцев как от первого народа после Всемирного потопа» Иоганна Генриха Дрюмеля».

– И все-таки он человек, этот граф Сен-Жермен… – заключила Екатерина, внимательно изучив донесение Шешковского. – Только на редкость долго зажился на свете… И потому мудрее тех, кто едва протянет столетие. Сен-Жермен еще пригодится Российской империи. И мне…