Текст книги "Лувр делает Одесса"

Елена Роговая
Лувр делает Одесса

1

Художественное оформление Алексея Дурасова

В оформлении переплета использована иллюстрация Владимира Симонова

Глава 1

Глубокой осенью 1860 года в уездном городке N Минской губернии уже немолодая женщина родоразрешилась здоровым мальчиком. Появившись на свет, Фима не стал сразу же заявлять о себе громким криком, отчего изрядно напугал и без того взволнованную мамашу. Новорожденный несколько секунд молча лежал в руках акушерки, и лишь когда получил крепкий хлопок по попе, вздрогнул и разразился пронзительным криком.

– Радуйтесь, уважаемый Хацкель, вы стали отцом в третий раз и совсем не напрасно, – облегченно вздохнула акушерка из-за тряпичной шторы, отделяющей кровать от небольшой кухни. – Прекрасный ребеночек, и с Беллой, несмотря на большой перерыв между родами, все в порядке. В ваши годы и такое счастье! Мальчик после двух девочек – утешение и подмога в старости. Желаю вам долгие годы оставаться в мужской силе. Примите младенчика, воспитывайте, а я пойду домой. Устала. Возраст, знаете ли. Мальчика как назовете?

– Хаимом будет, как мой дедушка, – еле слышно произнесла Белла.

– Фимой так Фимой. Красивое имя. Прям как у сыночка поручика Рыбникова. Хорошо, что так назвали, а то бы я забыла к ним сегодня зайти. Ихний ребеночек по ночам спать не желает. Может, болит чего, а может, ночь с днем перепутал? Кричит который день. Его бедную мамашу уже тепает. Бог даст, сия оказия вас минет. Оставайтесь при солнце в бодром здравии, а при луне в блаженном спокойствии. Очень важно кормящей мамаше высыпаться, если еще не забыли. Хотя ваш мальчик не выглядит крикуном, можете мне поверить. На своем веку я их немало приняла в этот грешный мир. Характер по первому вздоху определяю, – отрапортовала акушерка, пряча в карман скромное вознаграждение за родовспоможение.

Фима Разумовский и впрямь не был крикуном. О себе напоминал при появлении голода, иногда хныкал от сырости в пеленках и весело гулил всякий раз, когда сестры с матерью обращали на него внимание и потрясывали над люлькой костяными пуговицами, нанизанными на суровую черную нитку.

На пятом году Фиминой жизни в дом пришел меламед [1]1
  Меламед – учитель в начальной религиозной школе.


[Закрыть] Мордехай.

– Фима, хочешь в школу? – вкрадчиво спросил он.

– Неа, – без энтузиазма ответил Фима, ковыряя палочкой земляной пол.

– А в армию?

При слове «армия» Фима прекратил свое занятие и с интересом посмотрел на меламеда:

– Хочу.

– Уважаемый Мордехай, не слушайте бестолковое дитя, – поспешила исправить неловкую ситуацию мать. – Он еще не знает, чего в жизни лучше хотеть. Зачем ставить такие серьезные вопросы ребенку, когда есть мама? Спросите меня, и мы ответим.

– Ефим, не спеши расстраивать и без того бедных родителей. Если ты будешь хорошо учиться в хедере [2]2
  Хедер – начальная еврейская школа.


[Закрыть], тебя возьмут в иешиву [3]3
  Иешива – высшее религиозное учебное заведение.


[Закрыть]. Если будешь хорошо учиться в иешиве, то сможешь стать зятем безграмотного, но о-о-очень богатого торговца. Фима, это престиж и единственный путь к успеху для юноши из семьи без достатка. Так ты хочешь стать зятем богатого человека или все-таки в армию?

– Хочу стать зятем.

– Вот это другой разговор!

Меламед открыл молитвенник и позвал к себе мальчика. Ткнув толстым пальцем в первую букву, он торжественно произнес:

– Фима, это буква «алеф». Она похожа на быка. Посмотри, навсегда запомни и повтори.

– Это буква «алеф», и она похожа на быка, – протяжно произнес Фима.

В ту же секунду, откуда ни возмись, на голову будущего ученика упало несколько мелких монет.

– Вот видишь, не успел ты выучить первую букву, как на тебя уже посыпались денежки. Представляешь, что будет, когда ты станешь грамотным человеком?

– Это правда, Хаим. Слушай, что тебе образованный человек говорит. Выучишься, станешь богатым и купишь себе место в синагоге у восточной стены, где сидят только уважаемые люди. Правда, Мордехай? – добавила мать пару слов к убедительной речи меламеда.

Детские глаза загорелись радостным блеском, и согласие на ежедневное посещение хедера было незамедлительно получено.

С утра до вечера отрок зубрил Пятикнижие Моисея под руководством ребе Семена – бывшего николаевского солдата, весьма неплохо выговаривавшего букву «р» и всякий раз лупившего босяка Фиму, когда тот умудрялся засыпать во время уроков. Лишь по пятницам и в первый день каждого нового месяца детей отпускали домой немного раньше. Такому послаблению ученики были несказанно рады и покидали духовную школу с восторженными криками и свистом. Большого рвения в изучении закона Божьего Ефим не проявлял. Более того, от скуки всякий раз норовил что-нибудь нарисовать на парте, чем немало огорчал учителей и набожных родителей. Дома, в свободное от древнееврейского языка, литературы и Талмуда время, горе-ученик прятался в укромный уголок и занимался лепкой фигурок из хлебного мякиша или глины, но чаще всего царапал гвоздиком витиеватые узоры на мебели и стенах. Делал он это «ой, как красиво!», и у отца не поднималась рука наказывать сына за порчу имущества. Все, на что попадал Фимин взгляд, вскоре превращалось в нечто особенное, вызывая восторг не только у родственников, но и любопытных соседей.

– Хацкель, ты только посмотри, как он колупает своими пальчиками щерти шо! – по-доброму ворчала бабушка, рассматривая изрезанную ножку табурета.

– Мама Фрейда, я не знаю, к худу это или к добру, но уже поздно говорить «ша». В доме не осталось места для его художеств! Наверное, это талант. Вы как думаете?

– Сы́ночка, спасибо, что спросил свою старую, но ещо умную маму. Раввином, как я посмотрю, он уже не станет, а меламедом, как и умереть, успеет каждый день, поэтому пускай уже делает шо хочет, а мы будем посмотреть.

– Жена, скажи, ты когда-нибудь в своей жизни видела музэй?

– Хацкель, ты хочешь надо мной смеяться?! А то ты не знаешь, что евреям запрещено покидать местечко!

– Хочу, Белла, смеяться, но только не над тобой, а над теми, кто придумывает с нами такую глупость. Скажи, я чем-нибудь отличаюсь от Арбузова, Пономарева или Якушева?

– Как ты можешь сравнивать себя с Якушевым! К Юрию Адамовичу нужно обращаться «Ваше благородие», а к тебе просто: Хацкель Разумовский.

– Так и есть, но я больше чем уверен, «Его благородие» тоже в музэе никогда не был, хоть ему разрешено по всем городам свободно ездить. Белла, если бы он к нам зашел и посмотрел, как красиво делает наш мальчик!

Видя, с каким упорством сын облагораживает домашнюю утварь, родители немного подумали и подарили чаду карандаш, открыв ему тем самым дорогу в светлое будущее. Потом еще немного подумали и приложили к подарку маленький перочинный нож. Получив таким образом родительское благословение, Фима, за неимением чистых бумажных листов, тут же разрисовал книги с молитвенниками фигурками людей и животных. Вскоре с помощью подаренного ножа все нарисованное он вырезал из дерева. Над каждой миниатюрой юный мастер корпел по несколько часов, аккуратно, слой за слоем, срезая лишнее. Тонкие кудрявые стружки падали на пол, и мускулистые тела воинов становились совершеннее с каждым срезом. Своих героев Фима «одевал» в одежды римских легионеров, передавая до мельчайших подробностей не только складки на костюмах и оружии, но даже выражения лиц. Когда этап работы по дереву прошел, он заказал у кузнеца полоску из меди, которую каждый день гравировал с завидным упорством. Изнахратив железяку вдоль и поперек мельчайшими узорами, он вооружался отцовым напильником и насколько хватало детских сил полировал использованную поверхность, подготавливая место для следующей работы.

Фимино мастерство совершенствовалось с каждым днем. Оно оттачивалось вместе с камнями и деревяшками, с набросками рисунков на бумаге, да и просто на земле с помощью острой палочки. Руки обретали твердость, пальцы чувствительность к сопротивлению материала, глазомер безошибочно определял перспективу и угол обработки поверхности, а мозг рождал и надолго удерживал в памяти будущее творение.

Каждую неделю Хацкель брал сына на рыбалку. В один из таких дней, сидя на берегу и скучая, Фима попросил отца срубить ему хлыщ орешника.

– Опять будешь резать? Вот дал же Бог беспокойные руки! Даже на рыбалке не можешь тихо посидеть. Рыба, она же тишину и покой любит, а ты щас стружками всю воду забросаешь, – ворчал Хацкель, пробираясь сквозь заросли орешника в поисках толстой и ровной ветки.

Возвращаясь с рыбалки домой, Разумовские повстречали купца Винокурова. Увидев у мальчишки необычную удочку, он подозвал его к себе.

– А ну-ка, покажи, что за интересная штуковина оттягивает твою руку.

Фима с радостью протянул купцу новое удилище. Винокуров долго вертел его в руках, гнул, проверяя гибкость, рассматривал витиеватые узоры, прикидывал на вес, много раз сжимал резную рукоятку и от удивления цокал языком. Потом, не спрашивая согласия мастера, вытащил из кармана три копейки, отдал Фиме и забрал удочку, попросив его сделать за неделю еще хотя бы пару подобных. Фиминой радости не было предела. Хацкель, видя, какая удача подвернулась, опередил с ответом счастливого и на все согласного сына:

– Он бы с удовольствием сделал вам не одну шикарную вещь, но учеба в хедере отнимает много времени. Зубрит день и ночь, знаете ли, день и ночь! Добавьте по копеечке на каждое удилище, и я позабочусь о проблемах в школе.

– Полушка, и не больше.

– Тогда по денежке, и договорились, – подытожил Хацкель, резко одергивая сына за руку, котороый чуть было уже не согласился нарезать удилищ за «большое спасибо».

От внезапно свалившейся удачи и первого заработка Фима чуть не потерял сознание. Волна счастья накрыла его с головы до пят, и он вспомнил слова Мордехая и денежки, падающие на голову неизвестно откуда. «Вот, началось сбываться без всякой грамматики и Пятикнижия», – подумал он и пулей побежал домой рассказывать матери об удачном гешефте.

Глава 2

Как и договаривались, через семь дней Хацкель пришел в лавку Винокурова. Он аккуратно разложил пять удилищ на прилавке и, хитро щурясь, отошел в сторонку, давая купцу возможность спокойно рассмотреть товар. Артемий Григорьевич спешно надел пенсне и склонился над рыболовными снастями.

– Ты смотри-кась, как он ловко узор закрутил! Вроде бы ножичком самую малость пошкрябал, а оттенок у дерева уже другой, и смотрится богаче. А в эту даже другие кусочки дерева умудрился вставить. И подогнал-то как ловко! Это уже инкрустацией называется. Мастак твой сын, скажу я, уважаемый папаша. Хороша работа! Будь по-твоему, наброшу по копеечке за каждую!

Пока Хацкель подсчитывал в уме прибыль, Винокуров унес товар в подсобку и вернулся оттуда с деньгами. Хацкель остался сделкой весьма доволен, впрочем, как и купец. Уже на следующий день он покрыл удилища лаком и выставил их на продажу на порядок дороже от закупочной цены.

Фимина слава не заставила себя долго ждать. Она, как рыбка, клюнула на красивую, мастерски выполненную удочку и тут же попалась. Благодаря таланту юного гения и его необыкновенной остроте зрения к тринадцати годам его уже знали за пределами местечка. Cам помещик Добровольский пожелал отгравировать у него столовое серебро. Ради такого случая Фима не пожалел фантазии и украсил овальное блюдо сценой охоты на кабана. К назначенному сроку Петр Евстафьевич лично приехал оценить работу. Он взял блюдо в руки и, подойдя к окну, принялся его скрупулезно рассматривать. В дубовом лесу собаки рвут подраненного зверя, свирепо, до последнего вздоха сражающегося за свою жизнь. Лохматая борзая, поддетая клыками, летит в сторону. Она изгибается от боли, из лапы льется кровь, но это лишь раззадоривает других псов. Только одна собака неизвестной породы наблюдает за сценой издалека, трусливо прижавшись к ноге хозяина.

– Не ожидал! Не ожидал увидеть нечто подобное! – похвалил помещик Фиму. – Уважил так уважил. Какой накал страстей! Прям настоящая жизнь! Сам много раз на кабана ходил, не одну собаку покалечил, стравливая с клыкастой зверюгой. А ты где все это мог видеть? В книжке или на охоте доводилось быть? Хотя, что я спрашиваю, жидам свинину есть нельзя. Так? Или вы уже другого закона придерживаетесь?

– Так, – робко ответил Фима. – Талмуд запрещает есть мясо животных с раздвоенными копытами.

– И правильно делает, что запрещает. Вы не ешьте, а мы уж решим, что с ним делать. Так сколько ты хотел за свою работу?

– Договаривались о пяти рублях.

– Всего-то! Вот тебе твои пять, и за старание рупь сверху накидываю.

Фима вежливо поблагодарил и забрал только причитающуюся ему сумму. Он знал, что благосклонность помещика Добровольского стоит намного дороже рубля, поэтому, несмотря на нужду в деньгах, отказался от вознаграждения.

– Ты смотри-кась, гордый какой! Уважаю. Ладно, будь по-твоему. Но если захочешь поехать учиться ювелирному делу, помогу с рекомендательным письмом. У меня в Киеве кое-какие связи имеются. На других бы не стал свое расположение расходовать, а на тебя не жалко. Талант налицо, а таким завсегда поддержка нужна. Искусству с наукой без меценатов нельзя. Нет им жизни без наших денежек, как ни крути.

Свой первый серьезный заработок Фима тут же вложил в книгу, три штихеля и напильники. Все это ему помогла выписать из Польши старшая сестра. Получив профессиональный инструмент, он заказал знакомому токарю деревянные рукоятки для печатей, а кузнецу круглые формочки. Штемпельное дело Фима поставил в городе на высокий уровень, чем начал вызывать зависть у старых граверов и нешуточную озабоченность у родственников.

– Фимка, хоть бы из-за твоего таланта нам дом не спалили, – сетовала мать. – Сегодня шла на рынок и нечаянно заглянула в окно гравера Пельмана. И шо ви себе думаете! Он сделал вид, как будто со мной не очень знаком, и отвернулся смотреть в другую сторону. Сынок, я волнуюсь. Может быть, ты будешь работать немножечко хуже других?

– Что такое говорит эта глупая женщина! – заступился за сына отец. – Не слушай мать и сразу же забудь ее слова. Фима, работай еще лучше и копи деньги. Ты обязательно уедешь из штетла [4]4
  Штетл – местечко.


[Закрыть] в большой город. Слава Господу, времена изменились, и евреям разрешили учиться. Вот увидишь, образование сделает тебя богатым.

– Хацкель, ты хочешь отдать сына в русскую казенную школу? Они же там обернут его в свою веру! Раньше через армию пытались отобрать нашего Бога, а теперь со стороны училищ заходят, – запричитала бабушка.

– Мама Фрейда, не тревожьте свое сердце. Уже несколько лет как император отменил закон о насильственном крещении евреев.

– Это хорошо. Теперь у меня есть надежда. Пускай он будет русским, но только с Моисеевым вероисповеданием.

На слова родственников Фима слегка улыбнулся и молча продолжил флахштихелем снимать излишки металла с поверхности будущей печати.

Как-то раз, вернувшись домой, он застал бабушку Фрейду за привычным ей занятием – распариванием потрескавшихся огрубевших пяток. С этой процедурой внук был знаком с детства, но на сей раз его удивили беспорядочно разбросанные новые напильники вокруг посудины.

– Фимка, до чего же хороший инструмент тебе прислали из Варшавы! – качая головой, восхищалась бабуля. – Сразу видно – заграничные вещи. Ручка удобная, прям под мою ладошку сделана. Вот этим, грубым, прошлась несколько раз… и порядок. Круглый с треугольным сильно хорошо подходят для порепанных пяток. Наждаком с мелкой полосочкой все начисто зашлифовала, и кожа сделалась как у малютки.

– Бабушка Фрейда, я очень рад за ваши порепанные пятки, но это же граверный инструмент!

– Бестолковое дитя, кто тебе сказал, шо мои ноги, на которых я толкусь для вас день и ночь по кухне, хуже и дешевле серебра? Фима, ты говоришь бабушке обидные слова! Не переживай, ничегошеньки не будет твоему инструменту. Он же железный, не гнется.

– Ах, делайте что хочите, лишь бы вам было приятно, – махнул рукой Фима, усаживаясь за начатый утром эскиз.

Он заострил карандашный грифель напильником и погрузился в раздумья.

– И правильно, шо молчишь. Никогда не надо перечить женщине. Или ты уже не здесь? Подойди, говорю, бабушка тебя поцелует, а ты ей жиром ноги смажешь и иди, иди себе дальше шкрябать все, шо зародится в твоей умной голове.

Фима нехотя отложил листок в сторону и послушно встал.

– И вот шо еще хотела тебе сказать. Мастерство и талант – нужные вещи для жизни, а бумагу об образовании получать надо. Ехай, Ефим, отсюдова в большой город учиться, тем более что сам Петр Евстафьевич за тебя обещал поручиться. Бабушка Фрейда не против. Бабушка тебе даже рубель для этого дела припасла. Как поедешь, отдам.

– Обязательно поеду, но только немного позже. Сейчас мне никак нельзя. Я должен Винокурову два охотничьих ружья отгравировать. Он обещал хорошие деньги заплатить, если я ему к осени заказ успею выполнить. Он дочь замуж отдает и решил будущего тестя подарком порадовать.

– Так он два дарить будет?

– Одно. Второе для продажи. С гравировкой стоит дороже. Как только у него его купят, он сразу же мне за работу заплатит.

– Вот жмот! Это у него-то нет денег! Фимка, дурак ты доверчивый! Тебя же будут использовать все кому не лень! Прям расстроил бабушку. Поцелуй еще раз и иди работать, а я за тебя сейчас молиться буду. Может быть, Господь смилостивится и даст моему внуку хоть капельку практичности. А еще надо попросить у него для тебя хорошую жену.

– Бабушка, я не хочу рано жениться.

Бабушка Фрейда оценивающе посмотрела на внука. Невысокого роста, худощавый, с длинными руками и тонкими чувственными пальцами, какие бывают разве что у музыкантов и аристократов. Острые плечи торчат под синей хлопковой рубахой в черный горошек. А широкие коротковатые штаны из домотканого сукна со шнурком на поясе еще больше подчеркивают нескладность фигуры и кривизну ног. И лишь густые волнистые волосы – настоящее украшение взрослеющего юноши, лоб и щеки которого усеяны красновато-синюшными прыщами.

– Фима, пока ты не красавец, но когда повзрослеешь и захочешь, может быть уже поздно. Хороших невест разбирают быстро, а плохая пускай на тебя не рассчитывает. У нас есть терпение, и мы подождем. Кто найдет добродетельную жену, цена ее выше жемчугов. Уверенно в ней будет сердце мужа ее, и… – сделала паузу Фрейда.

– …и он не останется без прибытка, – продолжил Фима.

– Умница, не зря столько лет учился в хедере. Деточка, все благословения в еврейских семьях приходят через жену. Ничего страшного, если мы заранее побеспокоим Бога помочь подыскать наш счастливый случай. Брачуются один раз и на всю жизнь, поэтому мы хотим быть уверены, только и всего. Ну хватит, заболтал меня. Иди, работай и ни о чем не думай. Я попрошу уважаемую Браху позаботиться о шидухе [5]5
  Шидух – сватовство.


[Закрыть].

– Бабушка, но она же берет много денег за услуги.

– Фимочка, запомни: расходы на шидух – это самый кошерный способ избавиться от денег.

Глава 3

На шестнадцатом году Фиминой жизни вопросом женитьбы занялись всерьез.

Зисл, дочка печника Бецалеля, была хороша собой, но отсутствие за ней приличного приданого стало серьезной причиной прервать встречи молодых.

С Гилой Розенфельд, дочерью аптекаря Шимшона, сложилось тоже не все гладко. Настораживала излишняя сдержанность невесты.

– Ничего страшного, – заступилась за невесту Браха. – Такое бывает у девушек. Она стесняется. Нужно время, чтобы ушло напряжение и молодые почувствовали влечение друг к другу. Повстречаетесь несколько раз, и все станет ясно. Фима, у тебя есть неприязнь к Гиле?

– Нет пока, – ответил юный жених после некоторого замешательства.

– Вот и замечательно! Я знаю немало счастливых браков, которые могли бы не сложиться из-за скромности одной из сторон. Если после нескольких визитов друг к другу не появится притяжение, можно считать сватовство не состоялось, – подытожила сваха.

– Фима, – шепнула на ухо внуку Фрейда, – нужно о ней получше разузнать. Может, она психическая и ей папаша-аптекарь какие-нибудь порошки с каплями успокоительные дает, шоб она тихая была. Женишься по незнанию и будешь всю жизнь мучиться. Браху тоже не слушай. У нее интерес корыстный. На долгие встречи не соглашайся. Жениться нужно не по привычке, а по любви. Любовь – она как искра для сухой травы. Упала, и тут же случился пожар. Слушай свое сердце. Если тебя сомневает, лучше откажись от следующих встреч. Душа не может обмануть, она все чувствует. Будешь дольше видеться с невестой – будет труднее отказать, да и печали всем немало. Фима, мне кажется, она нам не нужна.

На этом и порешили. Следующая невеста мало того, что была неказиста, так недостаток ее внешности усугубляла излишняя болтливость ее матери.

– Симха будет точно такой же, как и ее мамочка, а может, даже хуже, – подвела итог встречи Фрейда. – И еще, похоже, нам придется отказаться от услуг уважаемой Брахи. Она таскает к нам кого попало и каждый раз настаивает приглядеться. Когда в сватовстве настаивают – это настораживает. Дадим ей немного денег, шобы она о нас поганые слухи не распускала, и откажемся. Мы просили Бога подыскать Фиме хорошую жену? Просили. Так и нужно полагаться на него, а не на сваху. Он знает лучше, какая девушка нужна моему внуку. С сегодняшнего дня прекращаем поиски. Вот увидите, следующая невеста будет самой подходящей.

– Мама, как без свахи узнают, что наш Фима хочет жениться? – возмутился Хацкель.

– Сынок, ты недооцениваешь возможности Всевышнего. Отпусти от себя заботу, и все встанет на свои места.

Через несколько дней в дом пришел мужчина, живущий через две улицы от Разумовских.

– Реб Хацкель, я не буду тратить много слов, а спрошу напрямую. Ты знаешь, у меня на выданье красавица дочь, у тебя – сын. На какое приданое ты рассчитываешь?

– Пятьсот рублей.

– Как пятьсот! Не многовато ли хочешь?

– В самый раз. Такого жениха еще нужно поискать! Руки у парня золотые, трудится день и ночь. Он у меня единственный сын. От армии освобожден, да к тому же на заработанные деньги он уже начал строить собственный дом. Пойди поищи таких женихов! Нет, уважаемый Соломон, мы будем подождать.

Все произошло само собой, и не так, как ожидал Хацкель. В один из весенних дней подруга матери Лея отправилась в соседнее местечко за молочными продуктами. Она частенько их покупала у семьи Блюменфельд. Как и положено после покупки, женщины обсудили последние новости и конечно же дошли до собственных нужд, где и выяснилось, что старшая дочка Блюменфельдов уже давно желает замуж, но достойного жениха на примете нет.

– Роза, очень уважаю вашу семью, дай Бог вам мира и благосостояния! Я прям не понимаю эту современную молодежь. У Мэри уже давно есть на что посмотреть, и все равно трудности при таких внешних возможностях!

– Мы хочим ей счастья, поэтому осторожность при выборе не помешает. В таком деле нельзя спешить.

– Розочка, вы сказали за свою проблему, а я уже знаю, как помочь. Есть! Есть прекрасный жених для вашей Мэри, и с точно такими же взглядами на брак. Ви знаете мой вкус! Не сомневайтесь, если все случится, будете всю жизнь меня вспоминать добрым словом.

Лея спешно попрощалась и побежала к мужу, который ждал ее возле воловьей упряжки.

– Барух, разворачивай быстрее скотину до дому! Я тебе сейчас расскажу, а ты точно не удержишься и обязательно меня похвалишь. Кажется, я нашла невестку своей любимой подруге.

После двухчасовой тряски Лея с легкостью спрыгнула с телеги и побежала к Разумовским рассказывать новость.

– Белла, радуйся, счастье пришло в ваш дом! – закричала она еще с дороги. – Ты даже представить себе не можешь, как Фима с Мэри будут красиво смотреться под хупой [6]6
  Хупа – балдахин, под которым стоят молодые во время бракосочетания.


[Закрыть]!

– С какой еще Мэри? Где ты ее нашла?

– Ты же знаешь, что я почти каждую неделю езжу в Домановичи покупать молочные продукты.

– Лея, не тяни, рассказывай дальше.

– Так я и рассказываю. Цены там завсегда лучше здешних, и выбор богаче, поэтому я люблю у них пройтись по базару, заглянуть в лавки. Так вот, если ты знаешь бухгалтера ихнего винного завода реба Шимшона Блюменфельда, то уже начинай проникаться уважением к этому почтенному человеку. Лея, какой он грамотный! В его роду были раввины и ученые, а он, как я уже сказала, аккуратно работает бухгалтером. А какой он набожный! Говорят, его начальник не сильно евреев жалует, но Шимшона очень уважает. Его даже ревизия не потревожила, когда завод приехала проверять. Она увидела, как он усердно молится в кабинете у стены, и осталась стоять как вкопанная. Прям встала тихо, дождалась конца молитвы, а когда он закончил, только тогда начала смотреть отчетные книжки.

– Лея, не томи.

– Тебе не интересно, какие родители у твоей будущей невестки? Если нет, то считай, что я ничего не говорила.

– Ладно, потерплю, но ты ближе к делу. Невеста хороша собой?

– Как можно! Неужели бы я нашему Фимочке предложила абы что? Я тебя умоляю! Белла, если бы ты знала, как он красиво и тихо разговаривает! От него никто никогда плохого слова не слышал. Чистюля, каких еще нужно поискать! Сапоги натирает каждый день и пейсы крутит на льняной отвар так, что они несколько дней держатся. А какая у него умница жена! Из семьи раввинов и ученых.

– Ты же говорила, что Шимшон из знатной семьи.

– Ошиблась. Я же говорю, не ставь мне раньше времени вопросы и не перебивай. Из-за тебя запуталась. Так вот, он милостыню бедным так подает, что даже никто этого не замечает. Семья не богатая, но очень приличная. Все девочки у них большие мастерицы: шьют, вяжут, хлеб пекут. А уж какое масло с творогом делают! Они иногда и на наш базар приезжают. Беллочка, давай на следующей неделе ты поедешь со мной. Зайдем к ним за продуктами, и ты посмотришь на будущую невестку.

Так и сделали. Ровно через неделю подруги отправились на смотрины. Зайдя в дом Блюменфельдов, Белла увидела работающую на кухне Мэри и с первых же минут полюбила ее, как родную дочь. По приезде домой она с восхищением о ней рассказывала:

– Если бы вы видели, как она ловко с тестом управляется! Оно воздушное, легкое, так и норовит из рук выскользнуть, а Мэри его лопаточкой подсекает и в муку. Мнет клубочек, пузырьки воздушные в нем так и трещат, так и трещат! Прям уже видно, какой пышный хлеб будет после выпечки. Потом все клубочки разложила по формам, оставила для подъема и пошла яичную лапшу замешивать. Лея с Розой разговаривают, я им поддакиваю и искоса поглядываю на предмет нашего интереса. Раскатала она почти прозрачную лепешку и нарезала такой тонкой соломкой, шо мне за всю жизнь не суметь сделать подобное. Какие умелые ручки у нашей Мэри! И ко всем ее достоинствам, она мила лицом, – гордо произнесла Белла, словно подвела черту под отчетом о проделанной работе.

Фима полностью положился на вкус матери и был абсолютно уверен, что девушка с именем Мэри красива и не может быть плохой женой.

Ни у кого из членов семьи после рассказа не осталось сомнений, что пора ехать свататься.

– Вот так все себе и представляла, – обрадовалась Фрейда. – Если поиск невесты идет без препятствий – не это ли рука Господа? И вот еще что, дорогой сын, – обратилась она к Хацкелю. – Забудь про пятьсот рублей приданого. Сколько дадут, тому и будем рады.

– Как это! – возмутился Хацкель. – За нашего-то Фиму – за его золотые руки?

– А вот так! Никогда в еврейских семьях приданое не было главным. Если у невесты есть выбор, то за кого она выйдет замуж?

– Ясно, что за образованного.

– То-то! А знаешь, как я познакомилась с твоим отцом? В пятнадцатый день месяца Ав. В день радости и веселья. По такому случаю все девушки на выданье одевались в белые одежды. Богатые менялись платьями с бедными, чтобы женихи не знали, кто из какой семьи. Мы гуляли всю ночь в винограднике. Кто там знакомился, обретал счастье на всю жизнь. Главное, сынок, не деньги, главное – соблюдение закона и знание Торы! Только через нее семья получит уважение. Твой папа был лудильщиком, мы жили бедно, но, слава Богу, у нас всегда хватало денег купить свечи для шаббата. За это Господь никогда не оставлял нас без куска хлеба. К чему я все это говорила?.. Ах да! У хорошой жены, Хацкель, светильник и ночью не гаснет. Фима, – внезапно переключилась Фрейда на внука. – Скажи своему папе, что получает семья через женскую добродетель?

– Прибыток, – с готовностью ответил Фима.

– Я тебе говорила, что ты умница?

– Говорила.

– Так вот, еше раз говорю. Иди, бабушка тебя поцелует и благословит.

Фима послушно встал на колени возле Фрейды, и она долго над ним молилась, утирая грубым платком обильные слезы счастья.