Текст книги "Стеклянные дети"

Что это? Неужели так бывает? Проводить одного, чтобы встретить другого? Какое странное стечение обстоятельств.

Говорят же, что человек не уходит в никуда, обязательно идет замещение. Так, после смерти родственника в семье кто-то рождается. Вера. Она никогда не была простой. Она всегда Инге улыбалась как-то многообещающе, недоговаривала, Инга не всегда ее понимала. И вот даже через свой уход она передала ей привет и выдала еще одну возможность. Возможность встречи с ним.

Инга смотрела, не мигая, не веря, что это он, и наконец-то принимая эту ситуацию. В конце концов, не так уж это и страшно. Уходит человек. Хороший, мы его любили. Он прожил сколько ему отмерено. И нужно жить дальше, просто помня его, не забывая, благодаря этого человека за все. За то, что он для тебя сделал, чем он тебе запомнился, делясь с другими мыслями о нем. Проживая его память.

Инга пробралась через дождь и развороченную землю ближе к мужу и тронула его за рукав.

– Глеб?

– Мне кажется, здесь есть твой знакомый.

Знакомый тоже уже пробирался ближе к ним. Никакой ошибки быть не могло. Это действительно Кирилл. Привет совсем из другой жизни, из другого времени. Инга глубоко выдохнула:

– Глеб, это Кирилл, тот самый доктор, ты же, наверное, помнишь.

Глеб холодно отрезал:

– Естественно. – Но протянул руку и, как заметила Инга, твердо ее пожал.

Инга любила смотреть на эти мужские рукопожатия. И завидовала, что у мужчин есть такая возможность. Как ей казалось, в этот момент решается много проблем. Как после рукопожатия можно полезть в драку, оскорбить друг друга?

Но Глеб заметно занервничал. Инга это почувствовала, она знала своего мужа и тут же начала страшно нервничать сама. Один Кирилл казался совершенно спокойным, он с нежностью рассматривал Ингу, искренне радовался встрече. И его никак не волновал дерганый Глеб. В конце концов, похороны.

– Я на поминки не пойду, у меня дела, – Глеб прервал затянувшееся молчание.

– Ты же вроде собирался?

– Мне позвонили. Только что. – Глеб почувствовал, что перегибает палку, и взял Ингу за руку. – Если тебе не сложно, пойди, пожалуйста. Для Степанова это важно. Хотя бы минут на 10 заскочи. – У Инги отлегло от сердца. У нее умный муж, и, безусловно, та прошлая ревность, практически беспочвенная, сегодня осталась позади. Он совершенно не боится оставить ее наедине с этим мужчиной, он ей верит. Значит, она его не подведет. Инга надеялась, что Глеб сквозь дождь разглядел ее взгляд, принял ее эстафету полного спокойствия, которое, слава богу, пришло. Он поцеловал жену, кивнул Кириллу и пошел попрощаться со Степановым.

Поминки проходили в милом ресторанчике на Третьяковской. Как нарочно. Один из самых развеселых дней рождения Степанова как раз отмечали здесь. Инга прекрасно его помнила. Вера впервые надела красное платье, обычно она предпочитала спокойные, неяркие цвета. Как обычно, танцевать не танцевала, но с удовольствием общалась, шутила. И много курила… А гости веселились и славили именинника:

– Спасибо тебе, друг Степанов, что приглашаешь нас каждый год. Теперь с начала февраля начинаем бояться, а вдруг не пригласишь? Здоровья тебе, Федорыч, и долгих лет жизни. И чтобы эти праздники никогда не заканчивались.

Народу на поминки собралось неприлично много, Инга с Кириллом зашли в числе последних и поняли, что им даже и сесть негде. Игорь Федорович метался между гостями, пытался рассадить людей в центре составленных квадратом столов, куда больше не входил ни один стул. Неправильная расстановка с самого начала, и уже ничего не сделать. Начали накрывать столы в соседнем зале. А народ устал, перенапрягся, и пошли разговоры, совершенно уже не относящиеся к печальному событию. Путешественник принялся рассказывать о последнем походе, Людмила опять поливала своего генерала.

Кирилл шепнул Инге:

– Давай уйдем, мы тут, наверное, не самые близкие люди, от нас одни проблемы.

Они ушли, не попрощавшись. Неторопливо шли по Пятницкой. Дождь закончился, выглянуло солнце, и не верилось, что еще час назад в Москве было светопреставление. Инга любила такую умытую Москву. Казалось, что не такая уж она и загазованная. Свежая листва, капли с крыш, улыбающиеся люди навстречу. Как мало человеку нужно для счастья! Закончился дождь, выглянуло солнце, и жизнь обрела новые краски. А вот Инга чувствовала себя неуютно. Сколько лет прошло с той истории? Лет шесть, семь? Наверное. Они шли рядом и не знали, о чем говорить. Кирилл первым прервал затянувшееся молчание:

– Да, горе… А мы с Гошей Крымский медицинский вместе оканчивали.

Точно, пронеслось в голове у Инги. Бывают такие совпадения. Они всегда знали, что Игорь Федорович откуда-то с «югов», но никогда их как-то не связывали.

– Инга… какая ты стала… – Кирилл поддерживал Ингу за локоть и, не скрывая любопытства, рассматривал женщину. Инге стало неловко.

– Какая? М-да… поправилась, что делать. Как там у вас, у врачей, говорят: не от котлет, а от лет.

– Это у вас так говорят, глупости всякие. Поправляемся мы оттого, что едим много. Но тебе идет. Ты стала еще красивее.

Инга покраснела как рак. Наверное, первый раз в жизни. Она удивлялась откровенности Кирилла. Но она не торопилась побыстрее спускаться в метро.

– Инга, я всегда тобой восхищался. Ну, ты же помнишь.

Инга наконец-то пришла в себя. Все-таки вот она, провинциальность. Какая-то слишком сильная открытость. Что думает, то и говорит; что видит, то и озвучивает. Она попыталась перевести разговор в другое русло.

– Кирилл, расскажи, как Майя, как дочь?

– Да все в порядке. Полина институт оканчивает, кстати, здесь, в Москве. Языки учит.

– В педе? – вырвалось у Инги. А вот это уже снобизм, женщина тут же отругала себя. «Пед» прозвучало немного снисходительно. К чему она это сказала? Хотя, пединститут – разве это плохо? Достойный институт. Сама его оканчивала.

– В МГИМО, – коротко ответил Кирилл.

– А ты как в Москве? В командировке?

– Почему? Я здесь клинику открыл. Филиал моей в Феодосии. Уже три года. Дела идут очень хорошо. Получили все лицензии, прекрасные результаты. Да что я все про себя. Как у вас дела? Какие новости? Как Глеб, как бизнес?

– Подожди, ты в Москве уже три года?

– Хочешь спросить, почему не объявлялся? Потому что знал, что я не нужен, знал, что ты не будешь рада. Я тогда все понял, ты же не ответила на то письмо.

Инга остановилась и в упор посмотрела на Кирилла. Он почти не изменился. Удивительно. И он был прав, она его не ждала, и хорошо, что он не объявлялся. Зачем? Сегодня они уже встретились просто как старинные знакомые.

– Тогда ты нас чуть не развел.

Мужчина тяжело вздохнул:

– Прости. Глупо вышло. Инга, я так рад был вас видеть вместе. Я переживал, что мог бы стать причиной, разрушившей ваш брак.

– А больше ты ни за что не переживал?

– Зачем ты? Ты все знаешь. Тогда решение приняла ты. И я тебе за это благодарен. И я рад, что у тебя все хорошо.

– Ну, о чем ты, – Инге стало неловко за извиняющегося мужчину. – Все правильно. Я тогда нервничала ужасно, места себе не находила, а потом пришло озарение. И все встало на свои места. Иногда даются человеку такие переживания. Только нужно все правильно понять. Отличить судьбу от испытания.

– Да. Я ж говорю, ты невероятно мудрая.

– Но клинику-то ты открыл, не я.

– Заметь, вторую. – Кирилл улыбнулся. Инга еще раз смутилась от того, как внимательно он ее рассматривает. Ее морщинки, пронеслось в голове. Чтобы как-то прийти в себя, зачем-то начала рассказывать:

– Знаешь, есть такая притча. Подходит человек к вратам рая, собаку ведет на поводке. А там написано: «С животными вход воспрещен». Он развернулся и дальше пошел. Собаку не отпускает. Ну что, говорит, брат Тузик, значит, нам в ад. Дальше идут, и вдруг следующая дверь и оказывается раем. Вот так.

– Инга, в этом вся ты. Подо всем у тебя своя база.

– Есть такое. Да, про нас. Все в порядке. Работаем, как говорится, на жизнь хватает. Да, собственно, нам двоим много ли надо. Потомством не обзавелись, ты же об этом хотел спросить. Живем друг для друга. Да вроде хорошо живем, счастливо. Путешествуем. Этим летом исследовали Италию. Озера, виноградники. – Про потомство сказала нарочито бодро и опять сама себя отругала.

– Ну да, Инга, у тебя же вроде итальянский язык свободный, – сказал задумчиво, хотел, конечно же, о другом, но вопрос повис в воздухе, а Инга воспользовалась моментом, чтобы уйти от темы:

– Французский. Итальянский второй. Но тоже достаточно активный, даже уроки частные даю, правда, совсем уже для чайников. А так работаю во французском посольстве переводчиком. В командировки езжу, работа интересная, мне нравится. Иногда, правда, нервничать приходится, и график ненормированный, но, наверное, так у всех. Кирилл, расскажи о себе. Вы всей семьей перебрались?

– Живем на два дома. Я с Полинкой в Москве. У Майи там свой бизнес, его тоже не бросишь. И потом, у меня же в Феодосии клиника. И операции идут.

– Клиентов много?

– Да. Сейчас уже в основном ЭКО. Очень востребованная тема.

– Ну, наверное, нам в этом деле не повезло. В общем, Кирилл, три попытки. И все бесполезно. Мы решили поставить на этом жирную точку. – Инга слегка занервничала, поэтому на последней фразе голос сорвался на высокой ноте, и она прозвучала несколько громче, чем следовало.

Кирилл немного помолчал. А он изменился. И в ту же секунду Инга почувствовала, что перед ней уже не бывший приятель, не человек, в которого она была влюблена и который отвечал ей взаимностью. Вдруг с ней заговорил такой домашний доктор, земский врач:

– Инга, а ведь одна попытка у тебя есть. Одна. И если решишься, то приходите ко мне. Клиник много, но свою хвалю, попадете в надежные руки. Сделаю все, что смогу. И если есть хоть один шанс, то мы его используем. Наверняка остались замороженные эмбрионы.

– Кирилл, мы эту тему для себя закрыли. – Опять получилось как-то неестественно, торопливо.

– Да это я так, к слову. Тебя подвезти? У меня тут машина недалеко. – Перед ней опять стоял просто старый знакомый.

– Нет-нет, я на метро. Рада была нашей встрече. – Инга, не оглядываясь, начала быстро спускаться в метро. И тоже слишком поспешно, как-то суетливо, на полуслове оборвав их разговор.

В метро молодой парень сразу уступил ей место, и ее это даже не удивило: женщина в черной одежде вызывает у людей печаль и сострадание. Мысли беспокойно перескакивали с одной картинки на другую. Вера, дождь, Степанов, поминки, осадок от взгляда Глеба, Кирилл. Кирилл… Не изменился, стал еще увереннее в себе. И тоже мне бизнесмен, даже на похоронах продавал свои услуги. Услуги. Еще одна возможность. Ни за что!! Она больше этого не перенесет. А собственно, почему не перенесет? Ведь все будет хорошо… Все будет…

9

Инга позвонила Степанову на следующий день:

– Игорь Федорович, извините, не остались на поминки, и так много народу было. Решили, что неловко, все же у Веры были очень близкие подруги. Наверное, им хотелось сказать что-то личное, не для посторонних.

Степанов нервно перебил ее:

– А зря вы ушли. Знаешь, народу много было, никак рассадить всех не мог, а слова доброго никто не сказал о Вере. Понятно, что я должен был как-то вести, направлять. А у меня уже сил не хватило. Выдохся я за полдня на кладбище. Думал, на поминках просто слушать буду, вспоминать. А слушать опять пришлось про путешествия, про какие– то дрязги чужие. Смотрел я на все это дело и думал, да что ж за люди такие, поесть им, что ли, негде?

Инга поняла, что ему нужно высказаться, и она слушала, не перебивая.

– На девять дней приходите с Глебом. Вера вас очень ценила, встречами с вами дорожила, готовилась специально.

У Инги комок подступил к горлу:

– Обязательно, Игорь Федорович, если Глеб будет в командировке, я одна приду. Но вчера было все организовано прекрасно. Несмотря на дождь, все равно все четко, без накладок. И вы, и Миша такие собранные.

На другом конце провода повисло молчание, Инга поняла: плачет. Она решила сменить тему, больше даже боясь сейчас этих мужских слез.

– Игорь Федорович, а мы встретили вчера на кладбище нашего знакомого, Кирилла Кольцова. Я и не знала, что вы знакомы.

– Кирка? Так это мой земляк! – Степанов сам был рад другой теме. – Отличный парень. Клиника у него в Москве. Мы же учились вместе. Три года назад в Москву переехал. С Верой его, слава богу, познакомить успел. – На заднем фоне зазвенел еще один телефонный звонок. Степанов быстро попрощался. – Инга, жду тебя пятнадцатого.

Девять дней – это уже не так тяжело, как похороны. И хорошо, что не ресторан. Инга никогда не была у Степановых дома. Монументальная сталинка на Фрунзенской набережной. Какие все-таки странные эти квартиры: высоченные потолки, просторные коридоры, распашные двери и совсем маленькие комнатки. Просто колодцы. Даже обои наклеены не до верха, под потолком – обычная масляная краска. И было некоторое ощущение запущенности, как будто не было у этого дома женской руки. Ах, ну да, здесь же долго болел человек. Скорее всего, от этого. Как же важна дому женская рука. Вот и всего-то ничего времени прошло, а дом уже потерял свое лицо, все кажется как-то не к месту, слишком старым, слишком потрепанным. И еда из ресторана. Хотя Инга здесь впервые, может, всегда так было? И опять предательские мысли о своем доме, о том, что у нее не так, и слава богу, и как не опускаться, и как поддерживать. Не то, не то, не об этом сегодня.

Народу собралось человек десять, кого-то Инга видела впервые. Она не стала выжидать, кто первый, кто последний, она сразу взяла слово, вспомнив, что и на самом первом дне рождения ей тоже пришлось говорить без подготовки, как в омут с головой, перед совсем незнакомыми тогда для нее людьми и незнакомой Верой. Тогда муж прошептал и тут же начал выдвигать из-под нее стул:

– Инга, надо что-то сказать.

– Глеб, я же тут первый раз, и народу столько.

– А я что, не в первый раз? Ты умеешь выделить главное.

Муж мог ее вот так подставить. Чертыхаясь про себя, Инга наклеила улыбку.

– Так, минуточку внимания! Игорь Федорович, вы не обидитесь, если свой тост я подниму за вашу жену? Знаете, почему? Потому что я больше чем уверена, что ваши шикарные костюмы, галстуки, которые идеально к ним подходят, – это все Вера. Верочка, ты потрясающая жена, очень красивая женщина. Степанову просто повезло в жизни. Вера, за тебя!!! Ура!!

Вот и сегодня Инга сразу попросила слова.

– Игорь Федорович, Миша, мне хочется вспомнить разговор наш последний с Верочкой. Очень важный, как мне кажется. Помните, вы в новогодние праздники к нам приезжали. Она тогда сказала: «Знаешь, так рада, что летом удалось всем вместе в Марокко съездить. Втроем. Когда еще получится? Мишка же столько об этом слышал!» Я тогда в ответ еще расхохоталась: «Ну, мы об этом все много слышали! На каждом же дне рождения всегда ваш друг из Марокко выступал». На что Вера ответила: «Ну, вы раз в году, мы постоянно. Но ты знаешь, после этой поездки у меня появилось ощущение душевного покоя. Во-первых, я поняла, что мой ребенок вырос. Во-вторых, и это было для меня совершенно неожиданным, вдруг пришло новое ощущение: мне комфортней с мужем, а не с Мишей. Вдруг. Он уже взрослый, он другой. Вроде как я для него мама, авторитет, но уже раздражаю. Обидно, конечно. Но нужно принять это как данность. Нужно отпускать. И пусть себе женится, знакомится. Я решила к этому отнестись философски. У меня есть Степанов. После той поездки я взглянула на мужа по-новому. Знаешь, с большой благодарностью». Вера тогда много курила. Боже, как же красиво она это делала, – Инга запнулась, было понятно, что это была основная причина смерти. – Собственно, что я хотела сказать. Утрата эта невосполнима. Ушел из жизни очень хороший человек. Для вас, Игорь Федорович, очень и очень близкий. И сейчас вы просто еще не до конца поняли, что произошло. Понимание придет позже. И будет невыносимо тяжело и больно. Она вас очень любила. Помянем Веру. Сохраним память в наших сердцах…

Степанов подошел к Инге, обнял ее.

– Спасибо.

И дальше он заговорил, много и откровенно. Где-то все вместе смеялись, где-то вытирали слезы и уже перебивали друг друга, рассказывая что-то светлое, доброе, и воспоминания стали общими.

Степанов пошел провожать Ингу до метро.

– Вот что я тебе скажу, моя дорогая. Уже как доктор. Ты про Кольцова-то подумай. Сколько тебе лет? Сорок три?

Инга мотнула головой, хотела что-то сказать, но Игорь Федорович жестом остановил ее.

– Подумай, подумай. И не отметай. И клиника у него хорошая, и доктор он хороший. Советую по-дружески. И даже если Глеб сейчас артачиться начнет. Ясное дело, он думает, что ему не надо, вам не надо. Поверь мне – надо! И не только тебе, и ему надо. Если что, проведу с ним беседу, это я тебе обещаю. Главное, это все-таки твое решение. Так что думай! И спасибо тебе за сегодняшний вечер. Сама не знаешь, как важно было то, что ты сегодня сказала. Такой груз с меня сняла. У нас же не всегда все гладко было. И ревновал я ее к Мишке. Думал, что вообще уже для нее ничего не значу, только сын для нее существует. А тут вот оно как, – Степанов отвернулся. – Ну все, иди. – Он обнял Ингу и, подтолкнув ее вперед, не оглядываясь, поспешил к дому.

10

Кирилл сразу увидел Ингу на похоронах. Не помешал ни ливень, ни темный плащ, ни ее платок. Она сначала стояла одна, одиноко глядя в сторону. Все кучковались группами, и только Инга в стороне. Кирилл тогда подумал: «Двойной ушат воды». Это когда в дождь вдруг тебя окатывают из ведра. Ощущение примерно такое же. Как там в модном фильме «Начало» Кристофера Нолана? Сон во сне. Герой Леонардо ди Каприо постоянно внедряется в чье-то подсознание, погружая человека для этого в сон. И самое сложное – не запутаться: спишь ты или нет, где сон и где явь. На какой-то момент Кириллу показалось, что он спит. Не может этого быть. Откуда здесь может быть Инга? Хорошо, что женщина не сразу его заметила, а когда они встретились глазами, он уже пережил первый шок. Инга изменилась, располнела и все равно выглядела королевой. Она всегда умела себя подать.

Кирилл пытался рассмотреть ее сквозь пелену дождя. Да нет, та же Инга. Та же гордо посаженная голова, прямая спина, подбородок чуть вверх. Как ей идет платок, делает ее лицо еще утонченнее. Никогда бы не подумал. У нее одной из всех присутствующих на похоронах женщин он был просто узелком завязан под подбородком, с таким легким иностранным шармом. Какая-то актриса так завязывала известная? Еще очки были темные. Ну да, Одри Хепберн. Инга ничуть на нее не походила. Вот только шик был тот же. Он рассматривал женщину, пока не почувствовал на себе взгляд ее мужа. Инга не может быть на таком мероприятии одна. Естественно, что муж должен быть рядом. Он сразу понял, что муж, хотя никогда раньше Глеба не видел. Только фотокарточку на паспорт в кошельке Инги. Тяжелый подбородок, очки. Лицо запоминающееся. Мужчины не встречались, просто знали о существовании друг друга. Если бы не те фотографии, которые он, как дурак, послал по почте, и вообще не было бы того скандала и разрыва отношений. Глеб пристально смотрел на него. И во взгляде прямо-таки сквозила досада, неприязнь, удивление. Надо же, узнал. Говорят, Кирилл мало изменился. Жизнь такая. Постоянные «ни минуты покоя» заставляют держать себя в тонусе. Ему нравилось получать комплименты от других: «Кирилл Евгеньевич, выглядите замечательно. Никакого живота, как вам это удается?!» Ну и рост. Все-таки людей с ростом метр девяносто немного.

Глеб смотрел прямо на него. По напряженному взгляду понял – узнал. И не простил. И вот вам расстановка сил. Кирилл видел только Ингу. Она искала глазами мужа. Муж нервно буравил глазами Кирилла. Можно дальше не продолжать, силовые линии давнего романа очевидны. Кто кому в этой истории интересен, кому и чего ждать в дальнейшем.

Ну вот наконец-то Инга нашла глазами мужа и, перехватив его взгляд, увидела Кирилла. Она тоже узнала его сразу. В глазах смятение, испуг. Господи, этот дождь как будто им был послан специально, чтобы пережить первые секунды неловкого положения. И дальше взгляд послал какую-то извиняющуюся улыбку. Инга как будто говорила: «Вот, стало быть, так».

Почему? Почему так случилось? Почему он не побежал в свое время за этой женщиной? Как там у Юрия Левитанского? «Каждый выбирает для себя женщину, религию, дорогу…» Кирилл в какой-то момент нашел для себя это стихотворение как молитву, как внутренний гимн, как отдохновение.

11

На следующее утро Кольцов пришел в клинику раньше обычного. Закрыл дверь автомобиля и глотнул свежего после дождя воздуха. Шли первые дни июня, и буквально сбивал с ног сладковатый аромат сирени. Как же хорошо. Кирилл был южным человеком. Для него воздух, напитанный запахами моря и можжевельника, был жизненно необходим. Москву зимой переносил буквально с трудом, потому что природные запахи отсутствовали полностью. Тогда он садился в самолет и во все свободные дни мчался домой. Скорее всего, Майка думала, ради нее. Может, и ради нее тоже, но в первую очередь сделать вот этот глубокий вдох. Весной и в Москве появлялись запахи. Зацветала сирень, потом яблони и вишни, на смену деревьям приходили цветы. Пионы, ирисы, розы. Никогда раньше не интересовался Кирилл цветами, а тут уже в мае бежал в лес в поисках ландышей, а потом его местом отдыха становился Ботанический сад на севере Москвы. Ходил по не всегда прибранным дорожкам и продумывал рабочие вопросы. На природе и думалось легче, решения принимались быстрее.

Неожиданно сбоку заливисто зашелся красивой трелью дрозд. Кирилл поставил портфель на землю и пригляделся. Ну надо же, сидит на невысоком кустарнике, ничего не боится. Совсем неприметный, маленький, черный, один только клюв яркий, желто-оранжевый, а выдает такие небесной красоты рулады. Так, но следующая трель идет откуда-то сверху? Дрозд мгновение слушает. И следующая трель. Наверху минутное затишье и ответ. Где сидел оппонент дрозда, было не видно, более того, его голос доносился издалека. И было ясно, что птицы общаются. Так, небрежно перебрасываются последними новостями, обсуждают какие-то неспешные или не очень интересные их птичьи дела. Без нервов, без суеты, им не нужно друг друга видеть, не нужно находиться рядом. Все понятно и так. Счастливые они, живут легко. Парят. Почему у людей не так? Кирилл послушал еще немного, напитался положительной энергией и привычным движением открыл дверь клиники. Своей клиники.

Проходя по коридору, еще раз сказал себе «спасибо», что не сэкономил на стройматериалах, делая ремонт. Два года прошло, а все как новое. И стиль был выбран верный: скандинавский. В то время его многие осуждали. Хотели видеть колонны и мрамор. Мол, должно выглядеть богато. Вот у нас и есть богато! Никому не доказывал. Просто делал как считал лучшим. Мода на плитку и детали проходит, а этот минимализм из дорогих материалов – он вечный. Как и сочетание цветов. Бежевый, черный и белый. Все. Больше ничего не нужно. В Феодосии по-другому. Там все ярко, все в оранжево-синей гамме, как задумывалось с самого начала. Тоже все понятно. Южный город. Море, солнце и люди другие, южные. К другому привыкшие. Там бы точно не поняли скандинавских мотивов, а здесь все правильно он сделал.

Настенные часы показывали 8.30, Ксения тем не менее была на месте. Кирилл бросил на ходу:

– Что рано?

– Я всегда так рано. Вы просто внимания не обращали.

– Неси сегодняшний список. Готов?

– Конечно. Может, кофе?

– И кофе неси.

Кирилл переоделся, открыл компьютер и первое, что сделал, нашел фамилию Глеба. Ого. Стало быть, компания с хорошими показателями, даже интервью дает. И что там в интервью? Уже много лет счастлив с женой. Воспитывает сына. Ну, пожалуй, никого он не воспитывает, его воспитывает мать в каком-то далеком от Москвы городке. Вроде так рассказывала Инга. Да и сын вроде уже вырос. Небось, уже и институт окончил. Кирилл поймал себя на мысли, что никогда не интересовался ее семьей, что Инга рассказала, то и принял. Никаких дополнительных вопросов. Собственно, у них и времени-то не было.

Стало быть, Инге сорок три. А муж на шесть лет старше. Зачем он предложил ей ЭКО? Затем, что есть шанс, и он знает, как важен для нее этот ребенок. Господи, кого в нем все-таки больше: врача, просто человека или бизнесмена? Он увидел возможность заработать, привлекает сейчас потенциального покупателя своих услуг? Или как врач понимает, что нужно срочно использовать последнюю возможность? Или как человек сейчас проверил, что эта семья твердо стоит на ногах и у них есть средства и чтобы зачать младенца, и чтобы потом такого ребенка воспитать. Это ведь целая проблема для пожилых мамаш, которые родить-то могут, а вот воспитать потом, до ума довести… В некоторых странах пожилые пары приносят справки о доходах, врачи их генофонд изучают: сколько лет жили дедушки и бабушки. Не тот вопрос, что в школе детей дразнить будут, почему у них родители старые (хотя и это вопрос немаловажный), а тот, сколько им вместе прожить придется. И на что? Хватит ли средств, ведь в дело вступают практически пенсионеры?

Ну и, конечно, он думал об Инге, женщине, которая когда-то сумела разбередить его душу. Когда они расстались, он перевернул ту страницу раз и навсегда. Инга осталась там, на двадцать седьмой странице. Жизнь идет дальше, словно книжные страницы перелистываются, в ней новые герои и героини, и ни разу больше не было в той книге о ней упоминания. А ведь это не по законам жанра. Герои должны возвращаться. Обязательно их судьба должна прослеживаться.

Книга, которую писал Кирилл, была сложной. Роман местами превращался в путевые заметки. Где-то это был закрученный триллер, а где-то – обычная проза жизни. И все-таки жизнь отличается от литературы. Не все герои переходят в последующие главы. Кто-то навсегда останется на той самой странице, где появился по сюжету. И Кирилл в это верил, старался не расстраиваться, просто переворачивал страницу, которую сам и написал.

Но жизнь все расставляет на свои места. Как то ружье, которое рано или поздно выстрелит.

Кирилл не хотел больше видеть Ингу на страницах своей жизненной истории. Он с ней простился. И сейчас у него совсем другая жизнь. И все равно нахлынули воспоминания. Но что удивительно, почему-то совсем даже не связанные с Ингой. Почему вдруг он стал врачом? И не просто врачом, а врачом-гинекологом.

12

Естественно, во всем виновата была Татка. Татка была всегда, сколько он себя помнил: маленький заморыш, который таскался следом, отравлял его взрослую и интересную жизнь. Разница в четыре года, младшая сестра, но он не помнил себя без Татки. Ему казалось, что это несчастье родилось вперед него. Как ни повернешься – она всегда сзади. Еще и пыталась за ним следить и потом выговаривала, смешно вставая в воинственную позу, расставив пухлые ножки:

– Все родителям расскажу!

– Иди отсюда, кому сказал!

– Сам иди, а я здесь живу и никуда не пойду. И все равно расскажу, как вы с мальчишками курили. Я видела.

– Да что ты там видела? – Кирилл в эти минуты готов был сестру побить. Вот ведь повезло в жизни!

– А вот видела.

Светлая кудрявая голова. Огромные глазищи, вечная стойка – руки в боки, голова набок, глаза вприщур. И ногой притопывает, то есть уже прямо сейчас докладывать побежит.

– А возьмете меня в кино – не скажу!

– Да мне уже перед друзьями стыдно! Вечно ты за нами плетешься!

– Так я ж сзади! – Татка, чтобы никто не сомневался, тут же делала два медленных шага назад. Еще и приседала, показывая: посмотрите, какая я маленькая. Никому не помешаю.

Это было истинной правдой. Никогда вперед не лезла, никогда перед друзьями его не позорила, все разборки между братом и сестрой происходили дома за закрытыми дверями. Да и родителям не закладывала, только стращала. А Кирилл злился и порой ненавидел эту Татку и, когда брал с собой, ни разу не оглядывался, бежит сестра вприпрыжку за ними или нет. Уже купив билет, протягивал руку назад, не оборачиваясь:

– На!

Билет тут же исчезал в чьих-то руках. В чьих конкретно – его никогда не интересовало. Уже став взрослым, обращаясь к своим воспоминаниям, Кирилл часто думал: «А вдруг потерял бы? А вдруг кто обидел бы девчонку по дороге?» Бедный несчастный заморыш. И как он только мог! Дурак! Просто эгоистичный подросток, которому ни до кого нет дела!

Невероятная нежность приходила, если вдруг Татка заболевала. А болела она тяжело: с высоченной температурой, лающим кашлем, головой в крупинках пота. Кирка пугался больше родителей, мог часами сидеть у кроватки сестры, читать ее любимые «Полботинка» и другие разные глупости, поить чаем из ложечки.

Когда сестра выздоравливала, она обязательно напоминала:

– Ага, испугался, испугался, думал, я умру.

– Была охота…

Но сама она тоже испугалась, когда Кирка, ее Кирка, ее идеал, вдруг грохнулся в обморок, да еще и при всех, увидев, как их общий друг перевернулся на велосипеде. Рана была ужасной, все мальчишки склонились над завывающим Петрухой и вдруг услышали позади стук. На какое-то время все забыли про Петьку.

– Чего это он?

– Слабак!

– И ничего не слабак! У него утром просто живот болел. Не видите, температура у него, – нашлась Татка. – Он вообще врачом стать собирается.

К этому времени Кирка уже очнулся. И выбор за него сделала сестра. Ему ничего не оставалось. Значит, будет врачом.

Он действительно никогда не задумывался именно над этой профессией. Отец работал мастером в порту, мама – продавец в галантерее. Родители мечтали, чтобы дети выучились и обязательно получили профессию. Причем профессия должна была быть прикладной, чтобы могли точно заработать своим трудом, своими руками, прокормить впоследствии свои семьи. А может, и родителям помочь. Советов не давали, в семье это было не принято. У самих головы на плечах есть. И потом, родители как-то рано списали себя со счетов. Им казалось, дети умнее, разумнее, что они им могут дать? Накормить, одеть. Вон какие предметы в школе проходят, книжки какие умные читают! Там, наверное, все прописано. Их, родителей, не по таким учебникам учили, да и оба они недоучились, послевоенные годы, нужно было зарабатывать. И тот и другой после средней школы окончили курсы, и все. Но надеялись и очень хотели, чтобы дети пошли дальше, чтобы их судьба была более интересной, чем у них самих. Старшего, Кирилла, определили в своих мечтах на почетную работу инженера. Была, правда, еще одна, совсем уже потаенная мечта – это строить корабли. То была мечта детства Кольцова-старшего. Еще мальчишкой бегал в порт, смотрел, как отчаливают огромные махины, как разгружаются трейлеры, как руководят ими с берега рабочие. Сам что-то чертил, рисовал, придумывал. Но не хватило пороху. Сначала родителям помогал, потом женился, быстро родился Кирилл. Было не до учебы, или мечта оказалась не столь сильной. Но как-то в глубине души он надеялся, что Кирилл пойдет по этому пути. И рисовал с ним в детстве кораблики, и в порт водил.