Текст книги "Дочь реки"

Но Рарог её руку остановил, задержал, сжимая ладонь в слабом кулаке.

– Ничего не надо. Может, так хоть ты будешь думать о нас немного лучше, – его лицо вновь озарилось лукавой улыбкой. – Одно только спрошу с тебя…

Он подался чуть вперёд, а Гроза дёрнула руку из крепких и тёплых пальцев, невольно упирась взглядом в его губы. Ведомо, что сделать собирается. И ватажники тоже это поняли – захмыкали тихо, нарочно отводя взгляды, словно им вдруг интересно стало, что вокруг творится.

– Эй, смотрите! – воскликнул Калуга. – Едет кто-то. И ещё.

Рарог выпрямился, сразу становясь похожим на настороженного волка. Заострились черты его лица, а глаза сузились, становясь и вовсе похожими на чернёные клинки. Гроза обернулась к веси: в их сторону и впрямь ехал как будто небольшой обоз. А с ним – люди пешком. Лишь когда ближе они подошли, стало понятно, что там только женщины и молодые девицы да дети – рассаженные по телегам. И торопились они сильно, да как будто нехотя уходили.

Завидев на дороге незнакомцев, оробели в первый миг, зашептались, переглядываясь, но быстро поняли, что никакой опасности трое мужчин и девица нести с собой не могут.

– Что случилось? – Рарог проводил взглядом первую телегу, что проехала мимо, заставляя отступить на обочину.

В первый миг никто не ответил. Но рядом всё же остановилась одна из женщин, которая держала за руку девчонку лет десяти, одетую в справную, хоть уже и подлатанную рубаху до пят и короткую свитку.

– Так второго дня русины на нас напали, – пояснила она. – Неведомо как незаметно подобрались, что даже огней на холмах никто не зажёг. Сильно пожгли Белодолю и острогу стену подпалили. Мы как павших схоронили, так приказ от воеводы пришёл – уходить в другую весь, – махнула рукой на восток. – В Любшину.

Они всё шли и шли мимо. Кто-то тихо подвывал, тревожась, видно, за оставшихся в селении мужей да сыновей. Кто-то на чём свет стоит клял русинов, которые и раньше-то в этих краях появлялись, бывало, а теперь и вовсе распоясались, как занял Стонфанг ярл Ярдар Медный. Ему тоже доставалось: видно, многие считали, что он-то и посылает свои ватаги грабить ближние к морю земли.

– Как их через другие остроги пустили? – Рарог свёл брови, поворачиваясь к Грозе, когда женщина, закончив разъяснения, пошла догонять своих.

А Гроза и сама не знала, как такое приключиться могло. Никогда не было брешей в цепи защитных острогов, что стояли в устье Волани – там, где впадала она в Северное море. А теперь ватаги русинов словно с неба самого падали, минуя их – и сразу отправлялись туда, где можно было поживиться гораздо большим, чем пара рыбацких лодок и железных мечей.

– Редко такое случалось. И очень давно – чтобы до Белого Дола могли их ватаги прорваться, – проговорила она размеренно, глядя уже в сторону возвышающейся над весью крепости.

И казалось, будто даже отсюда чувствуется напряжение, что сковало всех, кто там находился. А недалеко от ворот и правда чёрным пятном виднелась подпалина, что дотягивалась почти до самых заборол.

– Пойдём, – Рарог взял Грозу за руку и решительно повёл дальше по улице. Мимо опустевших без женщин и детей изб.

– Куда? – на попыталась вырваться. – Вам же нельзя близко к острогам подходить.

– Нам многое можно, – огрызнулся ватажник. – Да не всегда надо лезть, куда не просят.

– А ты это и собираешься сделать, – хмыкнул позади Чурила. – Влезть туда, куда тебя никто не зовёт. Пусть идёт дальше сама, а то ещё попадём под горячую руку воеводы. Он сейчас, верно, зол.

Рарог ничего отвечать не стал – не выпуская руки Грозы, всё так же твёрдо он шёл дальше. Мимо выгоревших дворов, усеянных досками, обугленным тряпьём и скарбом домашним, который, видно, ещё пытались вытащить из огня. А может, его вышвырнули на улицу русины, когда искали, чем поживиться. Белодоля – весь большая, поля вокруг обширные и до ближнего города хоть и далеко, да не слишком: ни одного торга не пропускали местные, целыми семьями ездили. И казалось, ни души вокруг. Но кое-где ещё раздавались приглушённые женские голоса. Как будто не все ушли, ждали чего-то или откладывали миг, когда дом свой покинуть придётся. А все мужи, что сражаться могут, теперь в остроге собрались: многое воеводе надо им сказать, чтобы русинов отбить, коли снова сунуться посмеют.

Больше ватажники не пытались вразумить своего старшого, но не оставили его вместе с безумием, что, казалось, обуяло его вмиг: где это видано, чтобы находник раз за разом судьбу испытывал? Сначала в сам детинец Волоцкий сунулся. А теперь вот и в острог, что был одним из самых больших в княжестве.

Ещё попадались по дороге чуть отставшие телеги с кое-каким уцелевшим, ценным скарбом. И женщины с детьми, которые старались догнать тех, кто ушёл вперёд. Никто ничего не спрашивал у путников, да они вряд ли походили на тех, кто навредить может.

Стены Белого Дола всё росли и росли, становясь ближе. Благо, сильно он не пострадал: видно, попытав удачи, но встретив отпор, русины быстро отступились. И сердце замирало от мысли, что вот сейчас надо с отцом встретиться. Ещё и отвечать, когда он спросит, как тут оказалась и почему с такими спутниками.

Ворота были закрыты, стража свесилась из бойниц, выглядывая, кого принесло под самые бычьи рога.

– Гроза, ты, что ли? – удивлённый возглас взрезал напряжённую тишину.

– Я. К воеводе Ратибору, – она задрала голову, пытаясь выглядеть хоть одно знакомое лицо.

Но не успела: ворота распахнулись, скребя по притоптанной земле, и теперь уж Грозе черёд пришёл Рарога за собой тянуть, и не сразу она заметила, что рука её до сих пор в его ладони лежит. А как поняла – высвободилась тут же. Ещё не хватало, чтобы другие видели: подумают невесть что.

Внутри было людно. И верно ведь: из веси мужики тоже за стенами собрались. Кто со своим оружием – если было – кому нашли что-то в остроге. Но каждый сейчас был наготове в любой миг бой принимать. Поняли уже, верно, что не всегда заранее узнать можно, когда русины пожалуют.

Мужи смотрели на идущих между постройками людей с подозрением, и немногие узнавали Грозу, но вид девицы малость всех успокаивал.

Гроза услышала голос отца ещё издалека. Метнулась вперёд, шаря взглядом по сторонам – и увидела наконец широкие плечи Ратши, его волосы пепельные, прикрывающие шею. Он резко махнул рукой, что-то втолковывая кметю, и тот аж голову чуть пригнул. А после глянул над его плечом – и улыбнулся.

Воевода повернулся – и его лицо вытянулось заметно. А особенно как показались вслед за Грозой трое мужиков наружности грозной. Он сделал навстречу несколько широких шагов – и тут же объял тяжёлыми руками стан дочери.

– И каким же ветром тебя сюда занесло, Гроза? – прошептал, прижимаясь губами к её виску.

– Не могу я там больше, отец, – она ткнулась ему в шею, вдыхая родной запах. Запах дома и надёжных стен, в которых нет тех печалей, что нельзя было бы преодолеть. – Тревожно мне за тебя.

Он отстранился, взглянул с укором, поглаживая легонько по голове, по растрёпанным волосам.

– Что мне сделается, – усмехнулся горько, а после посмотрел на Рарога и его людей.

Лоб его прорезали морщины – и разгладились, как будто он и сам не поверил в то, что увидел.

– Здрав будь, Ратибор, – почтительно кивнул ему старшой. – Принимай гостей. Говорить будем о том, что у вас тут деется.

Глава 7

– Иди, Гроза, – попытался отослать дочь Ратша.

Качнул головой в сторону приземистого терема, не такого стройного, как в Волоцке, тёмного от времени, что он стоял здесь. Грозе приходилось жить здесь раньше, она помнила его запах – крепкого дерева и воинской силы, заключённой в стали и дублёной коже, его темноватые переходы и горницы с маленькими оконцами. Здесь она чувствовала себя по-особенному. Почти как дома. Наверное, потому что рядом был отец.

– Чего это? – она уцепилась за его рукав. – Я тоже послушать хочу, о чём вы говорить будете. Что творится здесь, где русь и скоро ли придёт?

Ратша вздохнул тяжко, а Рарог посмотрел на него сочувственно. Вот ведь поганец какой! Словно тяжестью большой для него был путь сюда с ней на борту, будто донимала его Гроза. Да, кажется, никто особо не страдал.

– Тогда пойдёмте хоть в общину, – буркнул отец. – Не стоять же посреди двора.

Он пошёл впереди, а остальные за ним. Гроза, всё ещё цепляясь за его локоть: и отпустить никак не могла, до того рада была его видеть в здравии и в ясном уме. Верно, опасность и схватка с русинами так его встряхнули. Может, и не зря Владивой отправил его в Белый Дол, подальше от спокойного Волоцка, куда не всякая русь доберётся. Здесь ему приходилось быть сосредоточенным и не пускаться в сожаления об ушедшей жене, которая забрала часть его души и часть жизни – наверное. Хоть и горько было видеть что всё ж постарел заметно Ратша за те луны, что они не виделись. А ведь князя всего на две зимы старше. Вот и седина между русых прядей, и нечёткая линия всегда твёрдого подбородка, поросшего длинной щетиной. И морщинки, разбегающиеся от уголков глаз. И на миг представилось, что любой мужчина, который когда-то может Грозу полюбить, станет таким же. Будет так же маяться, не находя покоя в душе, когда она тоже уйдёт. Представила Владивоя, всегда решительного, непоколебимого, его лицо – точёное, взгляд – острый, от которого порой и под лавку забиться охота. И губы – неожиданно пленительные, мягкие. Разве может князь стать вдруг невольником желаний и несбыточных чувств? Безнадёжных уже в тот миг, как пробежала первая искра по сердцу?

А вслед за ним Гроза почему-то о Рароге подумала. И с чего вдруг? Вот уж у кого ветер в голове и душе: ни за что не цепляется. Гуляет там, где теплее, где девицы улыбаются слаще. Нечего о нём тревожиться! Но почему же так неспокойно?

Гроза всё же не удержала тихого всхлипа – и натолкнулась на взгляд отца.

– Что случилось? – он покосился на ватажников, которые держались позади.

Наверное, подумать успел, что кто-то из них её обидел, а она скрывает от страха. И его губы сжались в узкую линию, а крепкие пальцы перехватили запястье.

– Нет, ничего, – Гроза замотала головой, опасаясь, что он сейчас домыслит то, чего вовсе нет, а там ещё успокаивай его, буйного, пока поймёт, что и правда ничего дурного не было. – Просто соскучилась.

Она прижалась щекой к плечу Ратши, и так они дошли до общины. Там и расселись за столом. Только воевода ещё успел челядинку подозвать и тихо сказать ей, чтобы обедню уже подавали и на гостей, так внезапно прибывших, не забыли посуду поставить. Девица убежала, с любопытством глянув на мужчин, а воевода повернулся к ним, складывая перед собой руки на столе.

– Так чего ты предложить хочешь?..

– Рарог, – закончил за него старшой. И взгляды их, устремлённые друг на друга, на миг стали чуть выразительнее.

Ратша кашлянул, но спорить не стал, не стал ни о чём расспрашивать, словно принял желание Рарога не называть своего настоящего имени. А Гроза вдруг почувствовала себя уязвлённой, как будто право имела знать о его жизни чуть больше, чем знала. Уложить к основанию их ещё одно брёвнышко сверху, чтобы дальше поднялся над землёй целый крепкий сруб, в котором можно быть уверенной: простоит века. Но тут же одёрнула себя: зачем ей это? Зачем пытаться лучше узнать находника, который сегодня здесь, а завтра совсем в другой стороне, обчищает захваченную лодью?

– Рарог, значит, – всё же хмыкнул Ратша. – А мы голову ломали два лета, кто ты такой есть.

– Такой вот и есть, – тот пожал плечами. – Так русов-то когда снова ждёте? Соглядатаев за ними отправили?

– Отправили, – на удивление спокойно отчитался воевода. Как будто видел в старшом того, кто в походах на реке смыслил гораздо больше него. – Те вернулись скоро. Сказали, что русь лодьи из воды вытащила и ушла через рям здешний, что под Вельсенкой за излучиной Жити. А как иначе: там река мелкая. Даже на стругах не пройти. А порой и на лодке.

– Знаю, – озадаченно потёр подбородок Рарог.

И отчего-то отрадным было увидеть на лице отца интерес острый. Как будто не осуждал он вовсе находников за всё, что они творили, а увидел в них вдруг возможную подмогу. Может быть, и к добру они тут появились: Рарог вовсе не поспешил увильнуть, сбежать, оставив Грозу под воротами острога. Вновь решил ввязаться туда, куда и не собирался? И Ратша как будто понимал это, оттого слегка удивлялся. Молчание повисло в общине, тяжёлое, напряжённое ото всех раздумий, что сейчас разрывали головы мужам.

– Скажи, воевода, – вновь заговорил Рарог. – Сколько людей вы потеряли, пока отбивались от русинов?

Ратша пожевал губами, пристально глядя в лицо старшого. И на спутников его посмотрел, словно пересчитав и прикинув, сколько ещё с ним быть может.

– Не так много. Больше тем досталось, кто в веси Белом Доле жил. Там и оружие не у каждого есть. Но с дюжину крад мы на поле сложили.

И видно: говорить ему о том не хочется. Ответ держать перед находниками, у которых кто знает, что на уме. Может, сам Рарог уж подумывает, не потрепать ли ещё больше то, что ещё здесь осталось. И в первый миг после слов отца, пронизанных недоверием, кольнуло Грозу тревогой. Вдруг и впрямь так? Но она встретилась взглядом со старшим и успокоилась тут же. Нет у него мыслей тёмных – иначе они непременно отразились бы в его глазах. Не смотрел бы он так открыто.

– Так ты скажи, Ратша, – он улыбнулся сдержанно и чуть хитровато. – Вам помощь нужна или нет?

Чурила заметно толкнул его в плечо. Рарог чуть качнулся вперёд, но и бровью не повёл на открытое возмущение соратника. Он говорил с воеводой, а смотрел на Грозу, будто только она – причина того, что все они сидят тут, за общим столом, и решают, что с русинами делать.

Кажется, отец тоже не сразу поверил, что Рарог и правда задал такой вопрос. Взглянул на Грозу, будто она ему что-то объяснить могла. Да она и сама всё больше дивилась тому, что с Рарогом творится. Или, может, он всегда такой был – тогда откуда слава недобрая?

– Можно подумать, вы шкуры свои подставите в защиту тех, кто вам безразличен, – с сомнением хмыкнул воевода.

– Ты скажи, – настоял находник.

Ратша возвёл очи горе, как будто упрямство Рарога его раздражало. А может, необходимость перед ним признать, что любая помощь будет как раз. Ведь по всему видно: нелегко пришлось. Белый Дол погорел сильно, второго нападения каждый хочет избежать и старался бы всеми силами.

– Нужна, – всё же выдавил воевода.

И всем как будто легче стало. Гроза – та даже и вздохнула тихо, чтобы отец не услыхал.

– Признаться, тебе помогать у меня охоты нет, – мстительно улыбнулся Рарог. – Сам понимаешь, небось.

– Тогда спрашиваешь чего? – тут же осклабился Ратша.

И разозлился заметно, узрев во всех словах Рарога только лишь насмешку.

– Но помочь-то я могу, – разъяснил тот, как неразумному дитю. – Но только если Лисица меня попросит…

– Лисица? – воевода и кулаки стиснул, огромные, от вида которых любой, даже самый крепкий, кметь потом покроется.

А вот Рарог даже не посмотрел на них, не впечатлился ничуть. И Гроза под его пытливым взглядом всё сильнее хотела в подпол провалиться. Не от стыда перед отцом, а от смятения странного и жгучего желания в мысли находнику заглянуть. Чтобы уж всё узнать.

– Лисица-Лисица, – нахально подтвердил он. – Уж такой лисы рыжехвостой я в жизни своей не встречал ещё.

Воевода едва не поперхнулся, словно откровение какое нежданное услыхал. А Гроза лишь спину сильнее выпрямила. Неужто находник считает, что она сейчас ерепениться станет? Даст из упрямства пустого повод ему позубоскалить?

– Тогда я прошу тебя помочь, – проговорила она твёрдо. И не качнулась даже, не вздрогнула, как отец носком сапога тихонько её под столом пнул. Видно, уж и сам пожалел, что этот разговор затеялся, и боялся, что Рарогу в голову взбредёт плату какую попросить. – Прошу остаться здесь до тех пор, пока русины не вернутся или пока не уйдут совсем. И в бою помочь, коли такой случится.

Сама она тоже опасалась, кабы старшой чего не учудил следом. Да пока ведь ничего страшного.

– Тогда мы остаёмся, – быстро решил Рарог. На удивление, серьёзно, без тени улыбки. Да разве ж такими вещами шутят? – Мы пройдём по реке, чтобы следы русинов найти, понять, может, где они схоронились. Или убедиться, что ушли насовсем. И мечами да топорами поможем.

Неугомонный Чурила нарочито громко прочистил горло. Да и Калуга глаза округлил, видно, не ожидав, что старшой их так легко согласится в опасное дело ввязаться только по одному слову Грозы. А Рарог и головы к ним не повернул. Пообещал воеводе и всему Белому Долу помощь – так теперь на попятный не пойдёшь. Только вот согласия у своих людей так и не спросил ещё. А значит, быть нелёгкому разговору с ватажниками, спору жаркому: ведь вовсе не всем захочется жизнью рисковать ради невесть чего.

– Ну… – Ратша, кажется, даже растерялся слегка. – Спасибо вам, получается.

И на Грозу посмотрел. А та и не знала, что в груди её бьётся: радость всё же за то, что напади русины вновь, их ждёт хороший отпор, ведь на ватагу Рарога они наверняка не рассчитывают. Или всё же тревога её сердце разрывала? Потому как русь и большим числом вернуться может, а многие в Белом Доле ранены наверняка, другие и вовсе погибли. И страшно становилось за отца. И за мужей всех, кто собрался здесь. И даже за Рарога несносного, будь он неладен, которого она всё понять пыталась, а никак не могла даже ниточку нащупать, по которой добралась бы до его сути. Кто он всё же? Жестокий находник или помощник-охранитель? Зачем он появился в её жизни, кому из прях Макоши нитка эта досталась: Доле или Недоле?

– Тогда мы к своим вернёмся, – рассудил Рарог спокойно. Как будто не заметил замешательства на лицах Ратши и Грозы. – А там, коли примете…

– Примем, – отрезал отец. – И к обедне ждём.

Он встал, возвышаясь над головой дочери горой, словно пиком своим утонувшей в буйной туче седоватых волос и бороды. Она посмотрела на него снизу вверх – и увидела его совсем таким, как раньше бывало. Когда она только едва доставала ему до пояса и смотрела вот так – с восхищением, чувствуя его силу. Ратша протянул руку Рарогу. Раскрытой ладонью вверх – и тут уж пришёл черёд тому оробеть слегка. Правда, следы смятения быстро пропали с лица находника, сменившись лёгким самодовольством. Таким, что захотелось ему подзатыльник хороший отвесить. Он поднялся тоже и крепко обхватил запястье воеводы пальцами, а тот – его в ответ.

– Так и решим, – кивнул Ратша.

И ватажники, словно по безмолвному велению предводителя, повставали со своих мест и прочь из общины направились, тихо между собой переговариваясь. И Гроза встала, думая, что им с отцом пора бы тоже идти, но он за руку удержал, приказывая остаться. Только и удалось напоследок поймать взгляд Рарога через плечо. И как будто в груди что-то стрельнуло.

– Мне с тобой о многом поговорить надо, Гроза, – голос отца выдернул из лёгкого оцепенения.

– Беляна сбежала, – зачем-то ответила она.

Отец нахмурился пуще и вновь сел на скамью, похлопал рядом с собой ладонью, и Гроза опустилась на неё. И наглядеться не могла на лицо его: впрямь ведь соскучилась. И на душе легче становилось от того, что она теперь здесь и одного его без пригляда не оставит. А там уж князь не станет нарочно её у отца забирать. Права не имеет: она ему не рабыня какая и не жена.

– Значит, не хочет замуж на Уннара… – вздохнул воевода, и по губам его отчего-то лёгкая улыбка пробежалась. – Тем ей хуже. Против отца пойдёт, и род от неё отвернётся. А коли до зазнобы своей доберётся и девичество отдаст – так и того пуще. Что ж вы творите-то, девки… Считаете, лучше знаете, как поступить? – он махнул рукой. – Да все так думают. В ваши-то годы. Только не думаете вы, чем это всё закончиться может.

– А я что? – Гроза так и вспыхнула мигом.

– А что ты? – отец взглянул с прищуром плутоватым. – То, что с Рарогом этим сюда приплыла, стало быть, хорошо? Думаешь, люди не станут о тебе кривотолки носить, как лай собачий? Одна среди полусотни мужиков!

– Да не трогали они меня! – вскипела Гроза, хоть и помнила ещё, как по краю ходила в ту ночь, когда понесла её неведомая сила в лесную чащу, к святилищу Велеса. Да то, видно, чары виноваты были, что выплеснулись так не вовремя.

– А коли тронули бы? – Ратша ударил ладонью по столу. – Что бы ты сейчас делала? Взбрело ей, вишь, в голову. За мной присмотреть…

Он ещё пробормотал что-то неразборчиво и голову опустил, разглядывая гладкие доски стола под рукой.

– Рарог не позволил бы, – отчего-то уверенно возразила Гроза.

Так уверенно, что самой страшно сделалось. Как будто право он уж возымел на неё какое. Оберегать и присматривать за ней. Подавать миску с похлёбкой у костра и накрывать плечи тем самым узорным шерстяным покрывалом, что хранило его запах: терпкий, ореховый. Все эти мгновения, на которые она и внимания не обращала за время пути, вдруг отчётливо встали перед глазами. Вцепились в мысли, вращаясь, точно россыпь бликов по листве, как бывает, если встать под деревом и кружиться, задрав голову к кроне. Странно так. И отчего-то тепло становится на кончиках пальцев. И на скулах, что загорелись непрошенным румянцем.

Отец увидел всё, конечно.

– Рарог твой… – заикнулся было, но продолжать не стал. Добавил только: – Душа заблудшая.

– А я не заблудшая будто, – отчего-то захотелось его защитить. Хоть он, может, и не достоин того вовсе.

– Я не хочу, чтобы так было, – твёрже заговорил отец. – О том и говорить с тобой хотел. Замуж тебе пора.

Гроза и рот открыла да закрыла вновь. Как будто весть эта для девицы, в самые подходящие лета вошедшей, не должна быть обыденной. И более того – желанной. Многие с малых лет, как только понимать начинают, что и к чему в их семье-роду, о свадьбе грезят. И кукол нянчат, и науку женскую постигают рьяно, чтобы дальше, в жизни замужней, было легче. Гроза от того, чему её женщины учили: сначала мать, а там и сестра отца – не отлынивала никогда. И пряла-вышивала, ткала не хуже других, хоть и без особого рвения тем занималась. Да оставь её на хозяйстве одну – со многим справится. Только вот мечом или топором помахать или верхом проехаться для неё всегда было милей. Отец не усердствовал в обучении дочери тому, что парню знать положено: девчонка ведь. Но и с заметным удовольствием принимал её желание постичь дело для него привычное и занимающее много места в жизни. Оттого и вышли её умения ни то, ни сё. Так только, русина вон по тропе погонять, чтобы запыхался.

А как узнала Гроза о том, что мать ей в наследство оставила, какое приданое подготовила, так и вовсе даже самые дальние мысли о замужестве она стала от себя гнать. И только луну за луной отсчитывала до того мига, как сможет вслед за ней уйти, отца уберечь и тех мужчин, что на её пути встречались или встретиться могли.

– Может и пора, – наконец выдавила она. – Да только ты как будто не знаешь, что нельзя мне…

– Почему это нельзя? – отец приподнял густые брови. – Коль выйдешь замуж до следующей Красной горки, так ничего тебе грозить не будет. Отпустит она тебя.

Она… Так сказал, будто имя матери и произносить ему больно. А может, мерзко – кто знает, чего больше было в душе Ратши к ней. Теперь, по прошествии стольких лет. Как будто и отболело многое, а всё равно незаживающий нарыв остался. И забирала эта хвороба душевная из него силы.

– А ты как же? – не сдержалась Гроза.

Он понимал всё. И, наверное, желал оттого ещё более рьяно дочь уберечь.

– А что я? – развёл руками Ратша. – Я годы свои прожил так, как мне совесть велела. И ни о чём не жалею. Вот только тебя замуж выдам – и всё.

Он накрыл ладонь Грозы своей, но она отдёрнула, едва с места не вскочила, но удержалась. И зажгло веки злыми слезами: чувствовала она себя зайцем загнанным. Все пути один за другим отрезаются. Мало было ей князя, так ещё и отец принялся её вразумлять и волю свою навязывать.

– Я думала… Смогу с ней встретиться. Уговорить не трогать тебя. Отпустить, – пробормотала еле-еле, давя в груди душное негодование.

– Нашла, с кем говорить. У неё ж сердца нет. Нет ничего. Жалко только, что я понял это поздно. Как в дурмане был, – отец вздохнул. – Так что ты глупости эти брось! Хотел за тобой ехать, как с русинами всё решится, но раз уж ты сама сюда примчалась, стало быть Макошь и Лада так решили. Одобрили.

Гроза опустила голову, прислушиваясь к голосам мужей снаружи общины. Вот это попала из огня да в полымя. Сбежать от князя хотела, а теперь вот ненароком и замуж могла угодить. Зашла в общину челядинка в простой, но добротной рубахе из небеленого полотна, в поневе заметно поношенной. Взглянула осторожно, исподлобья, видно, озадаченная молчанием, за которым застала воеводу и его дочь. Поставила на стол кувшин с ароматным травяным питьём и две кружки: уж неведомо кто велел позаботиться.

И всё нутро аж вздрогнуло от одного только запаха. Словно был он духа протухшей рыбы хуже.

Ратша её к себе подозвал и что-то тихо передал на ухо. Женщина и на Грозу успела глянуть коротко, а после, кивнув, спешно ушла.

– Скажи хоть, кто он. Или мне то знать не обязательно? – Гроза взглянула на отца, немного уняв бурю внутри.

А то ведь так и дерзостей ненужных наговорить можно.

– Отчего ж не обязательно, – тот даже и разобиделся как будто. – Помнишь Домаслава Будегостевича? Сына старейшины Жимириче. Вы, кажется, много с ним времени проводили вместе, пока не… – он кашлянул. – Так вот встретился я тут с его отцом недавно. Приезжал тот в Белый Дол к вую. Но думается, всё ж ко мне больше. Потому что сразу разговор о тебе завёл. Мол, где ты и как, не вышла ли ещё замуж. А там и к тому подвёл, что Домаслав вовсе не прочь тебя в жёны взять. И вспоминает тебя часто, и на других девиц не особо заглядывается. Даже на Купалу последнего якобы ещё ни одна “русалка” его далёко не увела. Прелестями не заманила.

Гроза сглотнула громко, чувствуя, как пополз холодок по спине. Предупреждающий, разом поднимающий воспоминания обо всех снах, что она видела в последние луны. Превращался он помалу в коготки, тонкие острые, драл кожу по загривку и груди. Помнит… На других девиц смотреть не хочет… Разве не так было у отца с матушкой? Разве не для того он рубаху её длинную выкрал, чтобы к себе привязать и женой своей сделать? Всё с того начиналось. А если Домаслав, с которым они уж сколько лет не виделись, до сих пор о ней думает, то встреться они снова – всё только хуже может сделаться.

– Помню его, как же, – она кивнула, стараясь не выдать своих мыслей.

Но всё ж тронула подрагивающими пальцами гривну на шее. Но отец как будто и не заметил.

– Я видел его тоже. Прошлым летом, – разулыбался, довольный, верно, её смиренным и внимательным видом. – Парень вымахал хоть куда. Девки по нему сохнут, как льны на полянке – точно тебе говорю. А он, вишь, тебя в жёны хочет. Не забыл.

Но отчего-то всё ж дрогнул его голос. И губы чуть побледнели, как будто сам он наконец осознал смысл сказанных слов.

– Спасибо, – Гроза улыбнулась в ответ. – Что жениха мне справного выбрал. Сама я не сподобилась бы, конечно.

Вот тут Ратша взъярился слегка. Кулак сжал на столе – и взгляд его, немного виноватый ещё мгновение назад – затвердел гранитом.

– Конечно, не сподобилась бы. Уж скоро вишней перезрелой звать будут. А там и в реку кинешься за матушкой своей. Домаслав собирался на Купалу к тебе ехать. Даже в Волоцк, если нужно – а там уж о свадьбе сговариваться к осени, – он выдохнул медленно, успокаиваясь. – А раз уж ты тут оказалась, то я ему весть пошлю, что в Белом Доле ждать его будешь. Там, глядишь, коли к Яриле Сильному русины не объявятся, то и до Купалы ждать не придётся. Раньше наведается.

– Как наведается, там и решу, – всё ж не удержалась Гроза, выказала недовольство большее, чем нужно.

Ратша и вовсе посмурнел опасно, словно туманом холодным его глаза заволокло.

– Решать нечего. А сейчас ты с женщинами из Белого Дола уедешь. Вместе с большухой Демирой. Она ещё здесь, пока последние женщины не соберутся. Остановитесь в Любшине и там переждёте, пока с русью что ясно не станет. А после и Будегость с сыном к нам приедут. Им сюда ближе добираться, чем в Волоцк.

Вот тут-то Гроза и встала, как будто скамья под ней раскалилась. Опустила на голову отца яростный взгляд, задыхаясь от смеси жгучей чувств: и досады на отца, и страха, что всё ею задуманное и так ладно одно с другим сложенное, всё ж не исполнится. Как тогда она дальше жить будет? Зря князь считал, что Ратша помалу из ума выживает: нет, решает вон всё за неё, распоряжается с видом того, кто уж не раз это всё обдумал.

– Я не для того сюда так долго добиралась, чтобы в тот же день уйти!

– А я тебя и не спрашиваю, – рявкнул воевода, совсем выходя из себя. – Как сказал, так и будет. Нечего тебе здесь сидеть, когда русь может в любой миг выскочить.

– Рарог не допустит…

– Хватит мне про Рарога в уши жужжать! Не всесилен он, хоть и вид у него удалой и нахальный. Может, и сумеет помочь, а может, ляжет в землю скоро. Как и многие другие. Здесь тебе не гуляние, не круг с девчонками на бережку водить!

– А то я не знаю… – попыталась она ещё возразить.

– Коли знаешь, то после обедни бери вещи свои, какие есть с собой, и дуй к Демире. Они без тебя не уйдут. Я им весть уж отправил.

И всё. Больше ни слова не сказал, просто поднялся со скамьи и прочь вышел. А Гроза ещё постояла немного, ворочая и ворочая в голове все слова, которые сказать хотела, да которые отец вряд ли стал бы слушать. Она резко плеснула себе в кружку отвара согревающего, проглотила, обжигаясь, почти единым махом. Закашлялась, мечтая втайне вот так вот просто подавиться до смерти. а после, уняв застрявшее в груди дыхание, бессильно опустилась на лавку. Ти вонзилась в уши тишина общины: большой, почти совсем тёмной хоромины. Даже невысокая печь-каменка здесь уже по тёплому времени не горела, а потому слежалась в углах избы только холодная, застарелая мужицкая суровость. Разговоры все тяжкие и серьёзные, что они вели во все времена, собираясь за широким столом. Будто камешками каждое слово осталось.

И как ни тяжко было на сердце у самой Грозы, а чувствовала она всю боль и злость каждого мужчины в Белом Доле. Каждой женщины, что ещё остались здесь. И оттого её собственные заботы вдруг стали казаться глупыми и мелкими. Но это пока. Любой готов забыть о тревогах, что только его одного касаются, когда вокруг опасность и страх, кровь и слёзы. Решимость отстаивать то, что дорого многим, что сохранит жизнь и даст залечить раны – временем и тягой вечной людей идти дальше. Другого не дано. И коло это год за годом вращается, не останавливаясь, кого-то перемалывая в прах, а кого-то озаряя светом долгой памяти.