Текст книги "Композиторы ароматов. Легендарные парфюмеры ХХ и XXI веков и их лучшие произведения"

Эрнест Бо в эти годы плодотворно работал, наслаждался семейной жизнью и комфортом, коллекционировал хорошие вина и антиквариат, в том числе покупая его втридорога у обедневших русских аристократов; тем самым он деликатно помогал соотечественникам. Парфюмер купил в Мушане, в долине Луары, небольшую, изящную старинную виллу Chateau des Cedres, Mouchamps.

Зато сотрудничеством с Вертхаймерами была недовольна мадемуазель Габриэль Шанель. Она, правда, сама признавалась, что всегда недовольна всеми, но в данном случае ее претензии побуждали мадемуазель нападать. Уже с конца двадцатых годов Шанель добивалась пересмотра распределения прибыли в договоре с Parfums Chanel. Долю Бадера она выкупила и теперь требовала от Вертхаймеров по крайней мере половину прибыли от продажи духов. На многочисленные судебные баталии Шанель вдохновлял ее жених, дизайнер Поль Ириб, который много лет проработал в Голливуде и верил в безграничные возможности грамотных юристов. Но у братьев Вертхаймеров юристы были не хуже – и они в ответ исключили мадемуазель из Совета директоров Parfums Chanel. Шанель была готова сражаться дальше, но, к сожалению, внезапно умер Поль Ириб, единственный реальный жених мадемуазель за всю жизнь…

Время войны и оккупации в истории Bourjois было сложным. Братьям Вертхаймерам, владельцам фирмы, удалось бежать из Франции. Поскольку у Bourjois были в США производственные мощности, духи во время войны продолжали выпускаться там. Шанель пыталась использовать французские законы времен оккупации, чтобы полностью присвоить права на выпуск Chanel № 5 и других популярных духов марки Chanel. Но ей это не удалось, поскольку все активы во Франции Вертхаймеры предусмотрительно переписали на своего друга, француза Феликса Амьё. Амьё, производитель самолетов, для нацистов был более ценным человеком, чем Шанель.

Заигрывание с режимом оккупации не прошло даром для Шанель; после освобождения Парижа ей удалось избежать тюрьмы, но пришлось по крайней мере тринадцать лет жить в Швейцарии. Но и оттуда, из изгнания, она продолжала доставать Вертхаймеров исками; грозила кулачком в перстнях, требуя пересмотра соглашений, возмущаясь, что ее ограбили, за ее счет обогатились. На владельцев Bourjois это не производило должного впечатления: все контракты были подписаны мадемуазель добровольно, в трезвом уме и доброй памяти, еще в 1924 году, – когда она не подозревала, насколько прибыльными окажутся ее духи.

И тогда Шанель решила пойти ва-банк. В Швейцарии она заказала и выпустила – никто не знает, в каком количестве, – духи Mademoiselle Chanel № 1. Апокрифы утверждают, что это был прекрасный аромат, и он даже превосходил Chanel № 5! Упаковка и флакон были бордово-красными; так Мадемуазель самостоятельно сделала попытку ребрендинга.

Все это Пьеру Вертхаймеру очень не понравилось: а вдруг Мадемуазель удастся найти инвестора, наладить постоянный выпуск «бордовых» духов? Пойдут пересуды: какие духи Chanel подлинные, какие поддельные. Владелец Bourjois, имея большой торговый оборот в США, не захотел рисковать репутацией своей продукции и вылетел в Европу для переговоров со строптивой Шанель. Затем он выплатил ей «упущенную выгоду» и заключил соглашения на новых условиях.

О качествах духов Mademoiselle Chanel № 1 судить трудно, их тираж был ограничен и выпускались они очень короткое время. Я видела также изображение бело-бордового флакона с надписью Mademoiselle Chanel № 3. Неужели Шанель купила, вернее, докупила какие-то формулы у Эрнеста Бо? Или же автором ароматов был кто-то другой? Производились эти духи в Швейцарии. На какой фабрике? Эрнест Бо, например, мог знать там многих. Ответа на этот вопрос, наверное, никто никогда не узнает.

Во время Второй мировой войны Эрнест Бо работал на предприятии Bourjois в США, отслеживая качество производимых «душистостей». Затем, когда после освобождения Вертхаймеры решили восстанавливать производство парфюмерии Bourjois и Chanel во Франции (два завода пострадали от бомб и бездействовали приблизительно до 1947 года), Эрнест Бо вернулся в Париж – вероятно, курировать процесс. В Штатах его заменил парфюмер Константин Веригин. Приблизительно после возвращения Бо во Францию Шанель и выпустила Mademoiselle Chanel № 1.

После того, как не стало его брата Поля, Пьер Вертхаймер выкупил долю брата у наследников и 24 мая 1954 года купил Дом моды Chanel в обмен на пожизненное финансирование Мадемуазель. Война за Chanel № 5 была окончена.

И одновременно в 1953 или 1954 году Пьер Вертхаймер уволил Эрнеста Бо с должности директора своих парфюмерных предприятий, заменив его на потомственного парфюмера Анри Робера. Нет, Анри Робер не был человеком другого поколения – он был моложе Эрнеста Бо всего на восемь лет. Тогда почему автор двух шедевров, Chanel № 5 и Soir de Paris, внезапно оказался ненужным?

Может быть, Пьер Вертхаймер сомневался в лояльности парфюмера? Иными словами, подозревал в том, что формулу для Mademoiselle Chanel № 1 Шанель купила у Эрнеста Бо после его возвращения из США? И действительно, не является ли Mademoiselle Chanel № 1 одним из воплощений Rallet № 1?

Вряд ли формулы запасных превосходных духов были «в рукаве» у Шанель раньше, до 1947 года; в этом случае она не преминула бы воспользоваться ими в предыдущих «раундах борьбы». С другой стороны, Пьер Вертхаймер держал Эрнеста Бо при себе ровно до того времени, пока Мадемуазель могла предпринять хоть какие-то самостоятельные шаги. Как только она продала все свои права Вертхаймеру, Эрнест Бо был сначала разжалован из директоров в советники, а в 1960 году и вовсе уволен.

Эрнеста Бо не стало в мае 1961 года, прощались с парфюмером в церкви Notre Dame de Grace De Passy, в самом древнем и фешенебельном районе Парижа. Константин Веригин, ученик парфюмера, называвший его «последним русским барином», написал, что в храме на похоронах Бо все вокруг было усыпано розами.

Chanel № 5, композицию Эрнеста Бо, знают во всех уголках мира. И вот еще одно поразительное признание заслуг парфюмера. Кемаль Ататюрк, первый президент Турецкой Республики, человек, поменявший парадигму развития огромной страны, «солдат, не знающий слов любви», настолько любил аромат Soir de Paris («Вечер в Париже») авторства Эрнеста Бо, что велел положить темно-синий флакон этих духов рядом с собой в мавзолей. Какая верность!

Эрнест Дальтрофф (1867–1941)
Фелиция сохранила формулы

Narcisse Noir Caron, Tabac Blond Caron, Nuit de Noël Caron

В чем секрет этого бренда? Почему название фирмы Caron, всего лишь чужая фамилия, позаимствованная основателем фирмы у случайного человека, до сих пор на слуху? Причина в благородной гармонии духов? В точности образа, который создает каждая из ранних композиций? В откровенном посыле: «духи Caron – для избранных»?

Эрнест Леон Рене Люсьен Дальтрофф родился во Франции, в бургундском городке Сан-Сесиль. По некоторым данным, семья приехала из России (называют и Галисию, область Румынии, а также Белоруссию). Когда и почему семья переехала – неизвестно. Отец Эрнеста, Луи Дальтрофф, был инженером, руководил отделом на железной дороге местного департамента. Мать Эрнеста звали Ида-Каролин Бинг. Многое указывает на то, что семья была зажиточной; сыновья Эрнест и Рауль переняли от матери любовь к элегантной одежде и ароматам.

Парфюмерную фирму Эрнест Дальтрофф открыл в 40 лет. До этого он и его брат Рауль путешествовали по Европе, по Южной и Северной Америке, пробовали заниматься модой. В начале ХХ века братья решили приобрести небольшой парфюмерный магазин в Париже. Вероятно, в то же время Эрнест Дальтрофф составил первую парфюмерную композицию. Его брат Рауль решил заняться рекламой и вышел из совместного предприятия, а Эрнест приобрел еще один парижский парфюмерный магазин, у Анны-Марии Карон – и оставил в названии фамилию прежней владелицы. Во Франции как раз гремело дело Дрейфуса, и будущий парфюмер решил, что еврейская фамилия не подходит для нового бизнеса в Париже. Так в 1904 году возник парфюмерный дом Caron.

В том же 1904 году в Париже появилась еще одна новая парфюмерная фирма, тоже с коротким звучным названием – Coty.

Эрнест Дальтрофф и Франсуа Коти были в чем-то схожи. Оба не имели семейной истории, связанной с парфюмерией, – в отличие от сыновей семьи Герлен или «русского француза» Эрнеста Бо. Второе: для обоих откровением стала Всемирная выставка в Париже 1900 года. Ее в течение полугода посетило пятьдесят миллионов человек! Люди, которые задумывались о своем бизнесе, воочию увидели свою «целевую аудиторию»! Толпу покупателей. И на выставке были представлены старые парфюмерные фирмы – Houbigant, Guerlain. Пытливые и сообразительные не могли не заметить, что у отрасли огромный потенциал.

Кроме того, Эрнеста Дальтрофф и Франсуа Коти объединяло отсутствие опыта – и связанных с ним психологических ограничений. Не имея предрассудков, оба они готовы были использовать всю палитру инновационных достижений парфюмерной химии. Пока наследственные парфюмеры морщились от «громкости», «химозности» нового сырья – парфюмерных баз или искусственных ингредиентов, пока они привыкали к чему-то, что могло шокировать их дедушку, – Дальтрофф и Коти смело и с удовольствием использовали новое. Коти, видимо, оценил преимущество «новых технологий» во время своей недолгой работы в Грассе. А каким образом Эрнест Дальтрофф научился столь удачно комбинировать душистые вещества, натуральные и искусственные, – неизвестно. Еще нужно добавить: видимо, его состояние позволяло закупать самое качественное сырье.

В то же время два гениальных «пришельца» парфюмерии, как и их творения, очень различались. Коти делал ставку на средний класс, на доступность духов «для масс»; он хотел нравиться очень многим и достичь сразу большого оборота товара. Как мы знаем, у него все получилось. А Эрнест Дальтрофф стал выпускать духи «класса люкс», и, разумеется, такая маркетинговая политика требовала серьезных инвестиций, запаса прочности, терпения и базовой культуры.

Преимуществом Франсуа Коти были талант, напор, темперамент. Эрнеста Дальтрофф, очевидно, отличали образованность, высокая культура и тоже – огромный талант.

Духи Карон для «богини, сошедшей с неба на землю лишь для того, чтобы люди не забывали о существовании мимолетных видений и гениев чистой красоты» (В. Катаев). А Коти рассчитывал, в основном, на следующую категорию (по классификации того же Валентина Катаева): «Следом за небожительницей в ранге красавиц идет хорошенькая девушка более современного полуспортивного типа, в кофточке джерси с короткими рукавами, с ямочками на щеках и на локотках, чаще всего азартная любительница пинг-понга, имеющая у нас кодовое название «Ай-дабль-даблью. Блеск домен. Стоп! Лью!». Справедливости ради надо добавить, что принцессы тоже любили духи Coty – например, княжны Романовы.

Франсуа Коти на первоначальном этапе бизнеса активно помогала его жена. У Эрнеста Дальтрофф тоже появилась любящая помощница, ее звали Фелиция Ванпуй. Фелиция обладала прекрасным вкусом и занималась разработкой дизайна флаконов, а возможно, также концепцией ароматов, – название, подача, реклама. Так в духах Caron воплотилось и мужское, и женское; вероятно, в этом одна из причин их популярности и долговечности. И еще в том, что их любовь не стала браком, оставшись желанием.

Самоучка Эрнест Дальтрофф составлял композиции, которым удалось выразить эпоху. Каждый из его великих ароматов – яркая картина, социально-культурологический «срез» времени. Дальтрофф обладал даром улавливать эти коды – притом что они абстрактны и неуловимы, – и воплощать их, создавая мощный образ, который запоминался.

Первой большой удачей Caron стал Narcisse Noir в 1911 году. Томный, темный, очень благородный, в великолепном флаконе. Духи Narcisse Noir представляли образ времен бель эпок. Аура Narcisse Noir Caron была аристократичной – блоковская Незнакомка, одетая дорого, но изящно. Дива эпохи немого кино: ни порханий, ни кокетства – несколько заторможенная, погруженная в себя красота. Narcisse Noir имел успех, стал модным, его называли «магическим».

Затем появились духи Infini Caron. Неизвестно, было ли в них действительно так много альдегидов, как при переиздании в 70-м году; но если они там были – значит, Infini предвосхитили Chanel № 5 почти на десять лет. Это свидетельствует о том, что Эрнест Дальтрофф рано почувствовал и выразил новую, джазовую гармонию эпохи, подобно Стравинскому и Кандинскому.

После Первой мировой войны образ дивы поменялся, появилась новая женщина: она действует, курит и водит автомобиль. Или, надев очки, сидит над бухгалтерскими книгами собственной фирмы и снова курит. Загар и занятия спортом станут модными немного позже, но в новых духах Caron уже немного проявляется и это: движение и солнце, обивка сиденья авто, нагретая солнцем. Духи Tabac Blond Caron создавались для этакой роскошной Миси Серт, любимой подруги Сергея Дягилева. Она богата, взбалмошна, озабочена интригами в труппе Русских балетов. «Мися, носи всегда белое, тебе очень идет», – сказал ей Дягилев на прощание, в свой последний день, в Венеции. И она носила белое. Tabac Blond Caron – первые духи для женщин с нотами виргинского табака, первые духи с базовым кожаным аккордом; так пахли дамские лайковые перчатки того времени. Так пахла сумочка с пачкой пахитосок в ней. Так пахло в салоне автомобиля летом на дороге Париж – Ницца, где разбивались многие богатые лихачи, как разбился Бой, возлюбленный Шанель. Но продолжали гонять, скорость не снижали. Духи Tabac Blond опережают эпоху и предсказывают будущее. Они умудрились не устареть сегодня.

Особняком стоит великая композиция, в которой Эрнест Дальтрофф сделал невозможное: запечатлел картину любимого праздника миллионов людей. Написал картину невидимыми красками. Nuit de Noël (1924) – воплощение рождественской ночи. Непонятно, как это удалось парфюмеру, но аромат этих духов стал изображением светлой мистерии, в нем соединились и ожидание чуда, и хлопотные приготовления, и аромат цитрусовых, и елка. Нарядные женщины, радостные домочадцы, счастливые дети, ожидание хорошего – все голоса, образы, знакомые эмоции есть в Nuit de Noël. Оформление духов, придуманное Фелисией Ванпуй, было сложным произведением, даже отчасти вычурным: кобальтовый непрозрачный флакон и зеленая с золотом коробка, украшенная шелковой кистью. Люкс, роскошь, подарочное издание, эксклюзив! Фирма Caron работала для самых богатых и утонченных клиентов.

N’aimez que moi, «Не люби никого, кроме меня»! Так назывались духи Caron 1917 года, розово-фиалковый аромат, женственный и нежный. Духи золотого цвета выпустили в золотой коробке, и на ее внутренней стороне изображена женщина, похожая на модель и возлюбленную Климта. Не люби никого! Кроме меня! А любовь Эрнеста и Фелисии не была вечной. В 1932 году Эрнест Дальтрофф женился не на Фелисии Ванпуй, а на женщине по имени Мадлен Брие; ему 65 лет, Мадлен 45. Мы не знаем, почему так произошло. В свою очередь, и Фелисия, причем, по некоторым источникам, в том же году, стала мадам Берго.

Партнерами по бизнесу они остались: в Caron еще появились духи Fleurs de Rocaille, En Avion, French Cancan.

В 1939 году, когда стало ясно, что война и оккупация неизбежны, Эрнест Дальтрофф с женой уехали в США, и его не стало уже в 1941 году: умер от онкологии. Все права по ведению дел остались у Фелисии, она продолжала заниматься фирмой, продолжала выпускать духи класса люкс вплоть до начала шестидесятых. Помогал ей в этом парфюмер Мишель Морсетти, в свое время работавший у Эрнеста Дальтрофф ассистентом.

Самое важное: Фелисия сохранила формулы духов своего возлюбленного. Благодаря этому его послание, его высказывание звучит и сегодня. Партитуры произведений Эрнеста Дальтрофф расшифрованы и исполняются в меру аутентично, подобно лучшим музыкальным произведениям прошлого.

Август Мишель (?–1937?)
Отрада Страны Советов

«Красная Москва», «Манон»

Двадцатые годы прошлого века – особый период в нашей истории, в это время вера в построение справедливого общества была искренней, энтузиазм большинства людей неподдельным. Вдохновенная вера в светлое будущее, новая мощная энергия воплотилась в произведениях искусства: в театре Всеволода Мейерхольда, поэзии Владимира Маяковского и Осипа Мандельштама, Леонида Пастернака, в прозе Юрия Олеши и Михаила Зощенко, в живописи Александра Дейнеки, Павла Филонова и Юрия Пименова, в музыке молодых композиторов Леонида Половинкина и Сергея Прокофьева, в кино, фотографии, архитектуре конструктивизма все дышало радостной силой предчувствия будущего!

Можно говорить и о расцвете другой отрасли культуры, парфюмерии, в середине 20-х годов. На единственной крупной парфюмерной фабрике страны, «Новая Заря», были созданы композиции «Манон», «Красная Москва», «Красный Мак», «Кремль», «Кармен». Эти духи потом в СССР выпускались десятилетиями и были любимы. Слава «Красной Москвы» дожила до наших дней, и это лучшая память, награда для парфюмера, ее создавшего. Его звали Огюст Мишель (в России называли Август Ипполитович Мишель), он был главным парфюмером «Новой Зари» в то время.

В 1936 году в журнале «Техника молодежи» была напечатана статья Р. Кронгауза «Алфавит обоняния», где журналист рассказал о работе фабрик «Новая Заря» (до революции предприятие «Брокар и Ко») и «Свобода» (прежде «Ралле и Ко») и об Августе Мишеле.

Вот отрывок из статьи Кронгауза (орфография сохранена). К сожалению, мне не удалось ничего выяснить об этом журналисте:

«Искусство читать запахи не менее сложно, чем понимание китайских письмен. Августу Ипполитовичу Мишель присуще это умение в совершенстве. Когда в 1908 году он приехал из Франции на службу к фабриканту Брокару, тот подверг его испытанию: «Вот вам духи. Расшифруйте их запах. Дайте рецепт, пропорции, композицию». Пять дней Август Мишель сидел в гостинице взаперти. Взволнованно и кропотливо выяснял он тайну хрустального флакончика. И на шестой день фабрикант получил решение сложной задачи. Ведь его новый парфюмер ошибиться не мог, он был уроженцем города Грасс, славящегося своими тридцатью парфюмерными фабриками, тончайшими ароматами их духов и одеколонов. Еще мальчишкой по четырнадцать часов в сутки проводил Август Мишель в цехах, наполненных запахами эфиров. С тех пор чуть ли не 3000 различнейших запахов запечатлела наперечет его удивительная память».

Журналист подробно описывает процесс создания духов на «Новой Заре», пишет о главном «носе» фабрики, упоминает и помощника мастера по фамилии Иванов. Затем автор переходит к работе фабрики «Свобода», где производили мыло и зубной порошок.

Спустя полгода после этой публикации появился большой очерк «Гражданин французской республики» писателя Михаила Лоскутова в журнале «Наши достижения». Ни об одном парфюмере в отечественной, а возможно, и в мировой парфюмерии не было в ХХ веке написано так ярко. В этом Августу Мишелю очень повезло, и любителям парфюмерии тоже. Писатель увидел и показал мастера доброжелательно и вместе с тем иронично. Чувствуется и покровительственная интонация выпускника курского рабфака Лоскутова по отношению к представителю «старого класса», и еще постоянное подтрунивание: «француз, старый француз…». Написано очень талантливо, на мой взгляд.

Итак, М. Лоскутов, «Гражданин французской республики», «Наши достижения», № 2, 1937 год:

«…Говорят об утере мастерства позолоты. Говорят о возрождении каслинского мастерства, ювелирного, чугунного литья, о Палехе, о Мстере. У нас очень мало винных дегустаторов. Почти чудодейственное уменье их определять языком малейшие оттенки вкусов очень трудно передать молодым кадрам мастеров. Чайных дегустаторов у нас несколько человек.

Кадры дегустаторов парфюмерии насчитывают в своих рядах тоже не много: ровно одного человека. Да, во всяком случае, всю продукцию ТЭЖЭ (ТЭЖЭ – Трест Жиркость, государственное объединение (трест) заводов жировой и костеобрабатывающей промышленности) выпускает один старый парфюмер. Это опытный человек, работавший еще в дореволюционной российской парфюмерии и в своем лице представляющий, в сущности, ее живую историю. Пожилой человек. Француз. Мосье Мишель. Бывший парфюмер «Брокара и Kо»…

Заветный ящик материнского комода хранил популярнейшие из коробок открываемого мира: из-под печенья «Эйнем», из-под конфет «Жорж Борман» и из-под пудры «Лебяжий пух» товарищества «Брокар и Kо». Это были знаменитые треугольные коробки с белым лебедем и синими волнами. Лебедь был вырезан ножницами. Он плавал. Он долго стоял, лежал и висел во многих гаванях и заливах детства. Он проплыл через многие годы…

Теперь я знаю, что пудру «Лебяжий пух» выпустил в свое время мосье Мишель, бывший парфюмер Брокара. Это одно из его многих изобретений, рецептор, или, как здесь говорят, композиций.

Теперь при взгляде на любой флакон одеколона и духов в любом парфюмерном магазине мне вспоминается полный пожилой человек по имени Август Мишель. Все эти запахи, марки, названия составил он. Ему принадлежат все самые популярные марки уже советского времени – все эти «Магнолия», «Камелия» и другие. На его совести такое одиозное в свое время и нашумевшее мыло – «Букет моей бабушки», и он же автор таких духов, как «Кармен».

Человек, поставляющий запахи для всей страны, единственный композитор в своем деле, незаметно сидит в тихом полуподвальном помещении в Арсентьевском переулке, в Замоскворечье. Фабрика называется «Новая Заря». Ни шума трансмиссий, ни стука молотов тут не услышишь – таково дело этой фабрики. Скорее, это лаборатория. Названия ее цехов – лаборатория жидкостей, аналитическая лаборатория, лаборатория композиции. В этой последней, вернее, первой в производственном процессе рождаются запахи такими, какими они выходят во флаконах; они составляются из множества запахов не только приятных, но и довольно-таки противных. Эти запахи приезжают сюда в бутылях со всего мира и здесь очищаются, дозируются, отстаиваются, шлифуются и комбинируются.

Не думайте, пожалуйста, что эта святая святых парфюмерии наполнена ароматами райских садов. Совсем напротив. Это страшное столпотворение запахов, передравшихся между собой, подобно зверям, выпущенным из мешков в одной комнате. Человек, пробывший в этом резком запахе полчаса, носит его с собой несколько дней. Вы никогда не скажете, что из этой комнаты выходят флаконы с ароматами нежнейших оттенков, едва уловимых нюансов, где лишняя капля какого-либо состава может испортить симфонию аромата.

Вот тут и творится искусство композиции.

Вы входите в зал, заполненный рядами бутылей, химическими весами, котлами, колбами, шкафами, этикетками, латинскими надписями. Среди этого движутся люди в белых халатах. Они производят неведомые манипуляции, произносят неизвестные слова. Для вас это мир волшебства. И вот в дальнем углу, за высокой конторкой, вы видите главного волшебника, он что-то жует и морщится. С его лица свешиваются седые французские усы. Он похож немного на Клемансо, этот президент запахов. Он закрывает свою обыкновенную канцелярскую конторку и, обмотав шею стареньким шарфом, идет по комнатам мелкими шажками полного и стареющего человека. Бегло и морщась он скользит взглядом по бутылям, аппаратам и человеческим лицам. Все ему тут известно, и сам он всем известен.

«Наш Мишель», – говорят о нем здесь. «Мосье Мишель», – почтительно обращаются к нему на заводе. «О, этот француз, мастер Мишель…» – говорят в тресте постороннему человеку. Если кто еще ничего не слышал, тому охотно расскажут, какой это чудодей. Во-первых, он такой – один. Во-вторых, у него необыкновенное чутье. В-третьих, удивительно, как это он не пропах насквозь в этой резкой вонище лаборатории. Находясь в этом аромате почти всю жизнь, он всегда умеет отличать один запах от другого. Если он обнаружит обонянием в присланном составе какую-нибудь долю примеси – этот безошибочный анализ всегда подтверждается в аналитической лаборатории.

Вот, собственно, главные чудеса… Впрочем, нет еще одной бумажки. Вам с удовольствием расскажут об этих немного чудных и трогательных бумажках. Узкие бумажные полоски, нарезанные ножницами, валяются на конторке. Мастер берет одну из них и обмакивает в тот или иной состав. Потом, уходя домой, он забирает с собой бумажки. Здесь на досуге, после обеда, или уйдя на прогулку, углубившись в лес, пожилой человек устраивается поудобнее, вынимает из жилетного кармана узкие бумажные ленточки и… нюхает их. Да, просто нюхает и творит.

В этом деле действительно имеется творчество, без всякой иронии. Если мы скажем, что главная работа здесь делается носом, это не вульгаризм: человеческие эмоции, основанные на обонянии, не менее сложны и тонки, чем эмоции, построенные на других чувствах. У большинства человечества, правда, эти эмоции подавлены или не развиты, но здесь широкие возможности для особого искусства – обонятельных ассоциаций и даже образов. Средний человек может обонянием почувствовать присутствие в воздухе одной двадцатипятимиллионной части грамма розового масла. Эту микроскопическую каплю не в силах обнаружить никакой химический анализ. Такова чувствительность обоняния человека. Она еще повышена у работников этого особого искусства – музыки парфюмерии.

– Флакон духов – это хор или оркестр, – говорит мастер Мишель. – Здесь есть нежные голоса, виолончели, есть скрипки. И есть басы. Это громовые запахи. Взятый отдельно, такой запах-контрабас покажется вам нестерпимым. А здесь они все спелись. Вы слушаете лишь общую симфонию. Вы не почувствуете их отдельного присутствия. Да вам и незачем это…

Он машет рукой. Слушая, мы с почтением разглядываем эту руку, переходим взором к лицу, к столу, к предметам, окружающим композитора. Главный волшебник за это время обошел свои сады и снова уселся за конторкой. Здесь чернильница, флаконы с магическими жидкостями, канцелярские счеты и разграфленная бумажка. Это план волшебств на текущий квартал хозяйственного года… О чем, бишь, мы?

Да, об оркестре, посаженном во флакон. Производственный разговор, довольно скучный для нас и достаточно ненужный для мастера. О, я уже знаю, что составлять духи – не просто слить в банку ряд приятных жидкостей.

Нужны также и неприятные, и нейтральные, необходимы фиксаторы, крепители. Для разных требований нужны разные дозы, вещи, условия приготовления… Требуется знание ботаники, химии, парфюмерии, долгие годы почтенной профессии парфюмера, чтобы…

Тут композитор встает, берет с полки тяжелый альбом, бросает на стол, распахивает его и – что это? Откуда это так пахнуло чем-то знакомым и стародавним?

Ба, да это из альбома! Мы видим этикетки мыла, духов, пудры. История мастера в марках. Перед нами цветы, тиснение, орнаменты, женские лица, немножко странные орнаменты и немножко наивные лица. Названия «Дивный ландыш», «Лебяжий пух». Лебяжий пух! Вот поплыл снова перед глазами белый лебедь на пенных волнах… Мастер тычет пальцем в этикетки, и мы вместе добродушно смеемся над наивными коломбинами, потом случайно из альбома выпадает фотография. Но это уже совсем никакого отношения ни к «Дивному ландышу», ни к коломбине, ни к парфюмерии не имеет. Просто семейный снимок. Ребятишки на детском празднике в городе Канн. В цилиндрах, с цветами. И мы переносимся в Канн. Южная Франция, далекий берег Средиземного моря. Но тут мастер достает из стола пачку любительских снимков.

– Лучше посмотрите вот, – говорит он. – Ха… сам снимал. Если любите это…

И вот вдруг мы видим, что волшебника нет и магии нет, а есть добрый старый француз. Добрый человек с седыми усами сидит за конторкой, обмотанный шарфом, он жует что-то губами, и у человека этого есть Канн, есть берег Средиземного моря, есть детство.

А детство это протекало именно в Канне, на юге Франции, на Средиземноморском побережье. Можно представить себе солнце, очень много цветов… Здесь все пронизано ароматами природы, как в картинах знаменитых французов; если взять горсть этого пространства в руки и выжать из нее – потечет энергия солнечной радиации. Лодки, спорт, юношеские пикники. «Это главное, что сделало меня парфюмером». Юноше, сыну слесаря, нужно идти в солдаты. Но он не хочет идти ни в солдаты, ни в слесаря, он мечтает стать парфюмером, ему удается пойти учиться на аптекаря. В городе Канн – цветочные плантации, хризантемы, розы, герани. В городе Канн – фирма «Хонкар» по производству эфирных масел. Юноша поступает туда учеником.

Первое время он подметает полы и вытирает стеклянные колбы. Не слишком сложное ремесло. Но постепенно движется обучение, и Август Мишель покидает Канн. Он работает парфюмером в Марселе.

Представьте себе Марсель, контору фирмы «Ламот», порт, корабли, отплывающие на Восток. Запахи, уложенные во флаконы, запакованы в ящики и погружены в трюмы. О, экспорт парфюмерных товаров – это совсем не так просто! Запахи, которых требует парижанка, совсем не те, которые нужны в Бразилии или в Африке. Здесь идут сильные, громкие, или, как говорят парфюмеры, теплые запахи. Они должны пахнуть на расстоянии выстрела ковбойского маузера и сражать сразу наповал. Кроме того – само существо, содержание аромата: в разных местах о нем разные представления.

…Парфюмерная фирма «Ламот» экспортирует вместе с духами и помадой зонтики, перчатки, открытки, резиновые изделия. Хитрый Ламот знает, как нужно держаться за экспорт, даже знаменитые фирмы, насытив рынок, начинают искать пути в двух направлениях одновременно – изысканные, роскошные сорта для избранных в экспорт. Сам «великий Коти» приходит в контору «Ламот» и приносит свои образцы для экспорта, на комиссионных началах. Венецианцы и конквистадоры парфюмерии ищут путей на Восток…

Но Августу Мишелю мало нравится эта экзотика.

И вот он слышит, что есть совсем другая страна…

Она лежит на севере. Необъятные снежные просторы, лишенные пышной растительности и длинного лета. Там люди нуждаются в концентрированных запахах простых цветов, черта, свойственная северным странам: в краях, наделенных богатой природой, менее распространена парфюмерия.

В той стране как раз требуются парфюмеры, ибо все остальное там уже есть…»

Писатель Михаил Лоскутов подробно описывает историю фирмы Брокар и Ко; самого Генриха Брокара, его жену Шарлотту, называя ее Брокарихой, довольно-таки ехидно комментирует достижения этой удачливой и трудолюбивой пары и фотографии, запечатлевшие фабричные праздники и памятные события. Это свидетельствует о том, что в 1937 году на «Новой Заре» сохранился альбом с фотографиями дореволюционных владельцев, парадный корпоративный отчет, какие в начале ХХ века делали многие солидные предприятия.