Текст книги "Композиторы ароматов. Легендарные парфюмеры ХХ и XXI веков и их лучшие произведения"

Затем в очерке «Гражданин французской республики» заходит речь о том, как же случилось, что после революции, когда наследники Брокара и все сотрудники-французы уехали во Францию, Август Ипполитович Мишель остался в Москве.

«Перед мастером сидит какой-то строгий человек и грубо спрашивает у мастера, что ему угодно. Мастер смотрит на заплеванный пол и вспоминает пляж в городе Канн, изящные домики, своих вежливых соотечественников. Что, собственно, произошло? – думает он. Все спокойное исчезло, привычное – хозяин, коллеги, знакомые – исчезло, а появилось то, что он не знал в этой чужой стране, какая-то другая ее сторона.

– Я хочу домой, – говорит он и опять вспоминает давнюю школу в Канне и мальчиков в цилиндрах.

Человек берет у него заграничный паспорт и велит прийти через несколько дней…

Мастер приходит через несколько дней и видит, что все, что было раньше у Никитских ворот, уже успело убежать куда-то. Ни комиссариата, ни бюро, ни департамента. Выдают воблу и постный сахар.

Мастер ругается. Он принимается искать в водовороте неведомых учреждений. Из этого потока нужно выхватить свой паспорт и прижать к груди. На другом конце города он находит нужное бюро. Но паспорта нет. Никому нет никакого дела до того, что он француз, что он из Канна, что он любит цветы. Ему выдают временное удостоверение на рыжей бумаге о том, что ему разрешается проживать в Советской России. И точка…

Конечно, он продолжает поиски паспорта в перерывах между работой. Ему вовсе не так уже нравятся новые порядки. Прямо нужно сказать, что он не был революционером и его не перевоспитали все эти события. У него были свои твердые мнения: хозяин был хороший и порядочный человек. Рабочим у него жилось лучше, чем в других местах. Порядок лучше, чем беспорядок. И потом – для чего он здесь? Чтобы выпускать страшное мыло, пахнущее дегтем, и духи с нелепыми, антипарфюмерными названиями?

Раньше был один мир, теперь два мира, это он уже знает. И между ними – граница огня и крови. Но увы, в этом мире – одни благие намерения, а в том мире растут болгарская роза, тубероза, жасмины, пачули, бергамот и лаванда. Духи же нельзя делать без эфирных масел! Над мастером теперь сидит ячейка. И пусть эта ячейка поедет в Занзибар и привезет оттуда необходимую ему корицу.

А кошки! Боже мой, абиссинские кошки старого мира, они носятся там и прыгают, и им нет никакого дела до революции. Так же относятся к этому вопросу и тибетские кошки. Это очень злые и очень хитрые кошки; когда на них нападают, они выпускают жидкость с отвратительным запахом. И вот эта-то жидкость и необходима парфюмерии.

– Небось обойдемся как-нибудь без ихних кошек, – говорит мастеру один очень бестолковый человек.

В духах нельзя обойтись без кошек, ибо животные продукты необходимы как крепители. Он сглаживают общий хор запахов, фиксируют их, то есть увеличивают продолжительность запаха, и, наконец, экзальтируют, усиливают, поднимают аромат.

– Мон дье! Без этого запахи ложатся на пол, – говорит мастер. – Их надо поднять. Запахи бесследно разбегутся без животных продуктов. Это коробки резонансов…

В этой странной работе проходит несколько лет, пока наконец граница перестает быть границей огня и крови».

Нужно сказать несколько слов об авторе очерка. Писатель и журналист Михаил Лоскутов родился в Курске в 1906 году, сын инженера, с 16 лет он уже работал редактором в местной газете. Константин Паустовский в конце 50-х годов написал о нем: «Он был талантливым и чертовски талантливым писателем. Его писательское зрение отличалось необыкновенной зоркостью». Да, именно поэтому так трудно сокращать его текст, хоть и приходится.

«…Между тем дела с тибетскими кошками оказались не так уж плохи. Конечно, не завели своих кошачьих питомников, но вот мускус – из нашего оленя – кабарги. В желудке он носит особый мешочек с мускусом для ТЭЖЭ. Потом пошли свои цветы, плантации, стали делать синтетически эфирное масло. Духи пошли. Мыло, уже не черное и без неприличного запаха, кое-как пошло.

Но поиски паспорта тут тоже не кончились, а получили вдруг неожиданное развитие.

Мастер продолжал наведываться в особняк, добиваться, и посол отправил бумажку с просьбой разыскать его, Мишеля, паспорт, который где-то в бурном потоке остановился все-таки в какой-то заводи.

И в первом же месте, куда пришла просьба, перед парфюмером, конечно, извинились и сказали, что произошло просто недоразумение. Никто не может ему запретить выезд. И тут же, чтобы не возиться, выписали ему новый заграничный паспорт. Мастер очень обрадовался и ушел. А просьба пошла дальше. И, дойдя до нужного места, нашла старый паспорт, и туда срочно вызвали мастера. Здесь ему выдали его старый заграничный паспорт и опять извинялись, что произошло недоразумение.

Теперь получилось у мастера сразу два заграничных паспорта! Два паспорта, и по любому из них он мог уехать за границу.

Он мог отправиться в Канн, в Марсель, в Бразилию, на Гавайские острова! На земле открылось сразу много дорог.

И вот тут мастер вдруг никуда не поехал, а остался на заводе. Ему предложили очень выгодные условия: валюта, курорт, поездки за границу. Парфюмер подумал и решил остаться пока на заводе. К тому же завод этот начинал как-то незаметно становиться одним из крупнейших в мире по выпуску продукции. Потом валюта прекратилась, но были другие выгодные и интересные вещи. Потом было просто некогда, и отъезд опять отодвинулся».

Наконец, про упаковку духов:

«…Старик пожевал губами, снял с полочки две деревянные штучки. Сначала я думал, что это настольные безделушки. Оказалось, что они – формы для парфюмерных флаконов. Для каждой марки духов или одеколона нужен свой флакон. Конечно, можно и в бутылку, но если мы хотим европейскую парфюмерию – нужен флакон.

– Изящный флакон, такая же этикетка – без этого мове жанр. Плохой стиль, вовсе не духи, – сказал мастер.

Но прежде чем сделать на стекольной фабрике флакон, нужно дать деревянную модель. Ее не изготовит обычный токарь по дереву, тут требуется выполнение тонкого орнамента и точный геометрический расчет – все тоньше ровно настолько, насколько толще будет стеклянное.

И вот, оказывается, есть только один человек, который умеет делать эти штуки. Его зовут товарищ Жуков. Он приходит на фабрику брать рисунки. Раньше их было двое, один уже умер. Мастер говорил, указывал на нелепость, но это посчитали, очевидно, за мировыми вопросами мелочью. Производство парфюмерии крупнейшее в мире, а формы делает один кустарь – товарищ Жуков.

– А во Франции? – задал я каверзный вопрос.

Тут мастер вскинул на меня глаза с выражением, от которого мне стало все понятно и неловко.

– Лалик! – воскликнул мастер, воздевая глаза к небу. – Лалик и Фализе! Лучшие ювелиры Парижа работают для Коти. Лалик – флаконы, и Фализе – этикетки, это, конечно, для Коти, Убигана, Лебена, фирм дорогих духов. Но фирм много, мастеров еще больше.

Не лучше оказалось с этикетками. После этикеток какого-нибудь Фализе, которые я себе представляю – почти Бенвенуто Челлини, – ярлыки, отпечатанные на грубой бумаге, с перекошенными рисунками и несовпадающими красками, конечно, не радостное зрелище. Кожаные футляры в ходу за границей для лучших духов – у нас не нашли подходящей кожи. И не нашли тысячи метров шелка.

– Я запросил организации, – сказал мастер плачущим тоном, – дайте розового шелка. Мне говорят! Розового нет, берите фиолетовый или красный. Красный шелк! Для футляров! Вы представляете себе это?

Тут я с удивлением убедился, что старый француз вовсе не перевоспитался за эти долгие годы. Нет! Он все брюзжит и недоволен. Он по-прежнему любит мелкобуржуазные розовые футляры и хочет какие-то необыкновенные этикетки. Этакие фигли-мигли!

И тут же я порадовался, что он недоволен. По крайней мере – все выкладывает начисто, что плохого на производстве. А то, не дай бог, нападешь на этакую нашу, но казенную личность, все-то он распишет и все-то у нас, мол, мировое и самое что ни на есть лучшее.

Чего там говорить, по части футляров и флаконов не мешало бы нам догнать черносотенного Коти… Шампанское есть шампанское, цветы есть цветы, и если уж выпускать очень тонкие и хорошие цветы, то нужно их выпускать «ком иль фо», потому что это первая половина дела. Спросите на этот счет у покупательниц. Они не желают знать, что чья-то беспомощность виновата в этом довольно-таки пиковом деле с некоторыми редкими профессиями.

Художники для промышленности – вопрос сложный, и раньше он тоже не решался одними ремесленными школами и училищами. Тут мастер Мишель рассказал мне о мальчиках Баккара. Знаменитая фирма, выпускавшая хрустальную посуду «Баккара», держалась на мастерстве; ее мастера обучались там своему непревзойденному искусству с малых лет, как обучаются циркачи или музыканты. Да и сам он, Мишель, готовился в парфюмеры с юности. Если учесть наши темпы, наши условия, наше уменье, можно необходимые сроки эти подтянуть, сократить. И мастер Мишель не раз говорил все это, но голос француза тонул в огромных вопросах и планах как некая досадливая и чудаческая мелочь.

Мастеру давали помощников – учеников. Их было ровно двенадцать. Мастер встречает их и теперь; один работает художником в клубе фабрики «Свобода», другой – секретарем комсомольской ячейки, третий ушел в токари. Он ушел потому, что получает теперь не 80 рублей, как помощник парфюмера, а 250».

Невозможно не процитировать еще один фрагмент очерка Лоскутова, важный для понимания истории нашей парфюмерии.

«…Трамвай наш между тем выскочил на свет, пошел по мосту, снова открылся нам Кремль, башни, звезды с мастерски граненными камнями. Они сверкали сейчас в холодном небе, при закате, как библейские. Торжественная тишина проникла в трамвай. Слева открылась площадка будущего дворца.

– Дворец Советов, – сказал мастер, с почтением нагибаясь к окну. – Мне заказывали сделать духи «Дворец Советов». Что вы думаете об этом?..

Что я думаю об этом? Мастеру заказали новую композицию: чтобы обязательно отразить в ней строительство Дворца Советов. «Как пахнет строительство? Я могу сделать вам запах известки. Его не будут покупать». Он был по-прежнему простодушным французом и вещи понимал прямо; могут пахнуть фиалки, туберозы, гиацинты, но что значит духи о строительстве? Это не музыкальная композиция. Его пробовали уговорить, и он задумался. Он схватил свои бумажки, побежал в лес и долго сочинял там «запах соцстроительства», что-то сделал и принес. Запах нюхал совет, – и художественный совет, есть такой, – собираются и нюхают, – и нашли, что запах не тот. Духи отвергли.

Но зато были сделаны и выпускались духи «1 Мая» и другие подобные духи. Они быстро сошли с рынка. Некоторые лицемерные блюстители нравов, которые на большие изменения нашей жизни смотрят как на этикетку, а не как на жизнь человеческую, запретили хорошие духи «Карте», потому что они «напоминали об азартных играх», и долго пытались задушить «Кармен», известную всем «Кармен», потому что она-де… женщина легкомысленного поведения. Эти тартюфы переименовали котлеты вместо того, чтобы хорошо их делать. Пожалуй, для культуры и революции лучше, если мыло и духи будут не с громкими ярлыками, но зато хорошие и побольше и пусть пахнут товарищам людям хорошими цветами. Я сказал мастеру все, что я думаю по этому поводу…

– Правильно. Я вам очень благодарен, – сказал француз и пожал мне руку.

И тут он рассказал мне многое волнующее из своей парфюмерной и частной жизни. Лориган и Коти уже не эпоха. Это у нас многие думают, что эпоха, а на самом деле не эпоха: нет спроса, давно устарели. И у нас не знают вообще, что в Париже. В Париже есть сейчас духи Chanel: пять тысяч франков флакон. Но это, конечно, глупость, пыль в глаза, для аристократов. Коти сказал: «Нужны духи, которые недоступны для прислуги». А у нас другое: в 1933 году на парикмахерский одеколон пошло 3 тысячи кило эфирных масел, а в 1935 году уже 17 тысяч! Каково? Конечно, это одеколон, но и духи, хорошие духи. У Коти в день проходит 200 кило масла, а через нашу фабрику 1000 кило, тонна. «Ан-гран» – в крупном масштабе. Тонна! Мы уже самая крупная фабрика в мире. А на кило масла идет тонна цветов! У нас уже свои плантации. Но пока мало. В Туле запроектирован новый комбинат. Это Днепрострой запахов. Вот там будет лаборатория! Только нет у нас кокоса, и амбры нет. Амбра – ароматическое вещество. Его кит выбрасывает. Говорили нашим китоловам – организовать сбор амбры, – ничего не сделали. Хорошо в Париже – там амбры много…

Я видел, что мысли старого мастера ушли далеко, они бились между Парижем и Москвой, а трамвай наш двигался по Москве, вечерней нашей Москве, и мне пора уже было покидать этот трамвай.

– Я сам духов не употребляю. И жена моя не употребляет никаких, – сказал вдруг мастер. – Не любим. Ну их! Я охоту люблю, прогулки. У меня помощники сейчас хорошие, только говорю я все время: пусть их на плантации посылают и просто к морю погулять. Пускай природу знают…

…И тут мне показалось, что раскрылось главное, прежде мне неясное в этом человеке, и что тут для парфюмерии и от жизни: простой и хороший француз и человек любит цветы и всяческую природу. Вот и все. И почти нашел уже тот утерянный важнейший вопрос, но нужно было сходить, и тут я спрыгнул с трамвая. И когда спрыгнул, вдруг вспомнил все: спросить о паспорте. Читал я, что мастер Мишель решил принять советское гражданство. Захотелось узнать: как пришел он к этому, даже думал вернуться, но понял, что вопрос совершенно праздный. Это было уже, когда трамвай катил быстро под гору и далеко за освещенным окном вагона мелькнуло среди толпы москвичей лицо пожилого француза с седыми усами».

Автор очерка «Гражданин французской республики» писатель Михаил Лоскутов был арестован 12 января 1940 года. 6 июля 1941 года был приговорен Военной коллегией Верховного суда СССР по обвинению в участии в контрреволюционной террористической организации. Расстрелян 28 июля 1941 года. Реабилитирован в 1956 году.

Судьба парфюмера Августа Ипполитовича Мишеля после 1937 года, после выхода в свет этого очерка, неизвестна. Скорее всего, он был репрессирован. Есть смутные намеки, что кто-то встречал его в эвакуации под русской фамилией, но подтверждений этой версии нет.

В память о мастере Августе Мишеле остались духи «Красная Москва» и очерк Михаила Лоскутова.

Константин Михайлович Веригин (1898–1982)
В раю парфюмеров

Mais Oui Bourjois, Kobako Bourjois

«Он был настоящим русским барином – может быть, последним – каких уже более не будет… Он был пропитан запахами жизни, повседневной жизни, и как поэт – а он являлся поэтом в широком смысле – он умел о них говорить: запах снега, запах осени (который он узнает в некоторых великих духах двадцатых годов), запах утреннего кофе отца, запах цветов, цветов его детства в деревне, в Крыму, летом. Он всюду умел с глубокой чувственностью открыть запахи красивых вещей; ныне его душа в раю парфюмеров с наслаждением вдыхает невещественные запахи неба, напоминающие ему запах снега так любимой им русской зимы…» – так сказал на собрании Технического общества парфюмеров, посвященном памяти К. М. Веригина, его друг, парфюмер, тоже эмигрант из России, Юрий Гутзац.

Книга Константина Веригина «Благоуханность. Воспоминания парфюмера» была написана во Франции в 1953–1965 годах, неторопливо. Какая удача для нас, что Веригин написал ее по-русски! Конечно, и в переводе книга была бы ценной, но родной язык дает возможность разделить нюансы ощущений с человеком, от рождения воспринимавшим мир через запахи.

«И книгу эту я написал и решаюсь выпустить в свет не для себя, не из эгоизма. Я считаю нужным не только радовать людей, создавая новые ароматы, но и обратить их внимание на глубокое значение запаха в нашей жизни, в нашем мире, который весь проникнут волнами благоуханий».

Событий в книге немного, автор влюблен в благоухающий мир, но лишен самолюбования и тщеславия, о себе он рассказывает ровно столько, чтобы был ясен контекст, в котором меняются обстоятельства: страны, условия, «ольфактивный пейзаж». Кроме того, автор – парфюмер; это очень закрытое профессиональное сообщество, в котором надо уметь хранить секреты. Веригин даже не называет фирму, куда поступил работать в молодости и где проработал 35 лет ко времени написания книги! Хотя становится понятно, что это фирма Bourjois и примкнувшая к ним в части производства духов Chanel.

Константин Михайлович Веригин провел детство в родовых имениях в Орловской губернии и в Ялте, затем учился в Ялтинской гимназии. Его отец, дворянин, поручик лейб-гвардии гусарского полка Михаил Константинович Веригин (1870–1911) женился по страстной любви на красавице-цыганке, солистке знаменитого петербургского хора Шишкина, Домне Алексеевне Мосальской (1872–1960). После этого Михаил Константинович был вынужден уйти в отставку, и он построил в Ялте двухэтажный дом, прозванный «теремком», где родился будущий парфюмер.

С самого детства у Константина Веригина впечатления об окружающем мире связаны не только с природными ароматами, но и с конкретными парфюмерными композициями. Он даже считает нужным оправдываться. «На страницах этой книги приведено немало названий известных духов различных марок. Сделано это, любезный читатель, не в целях рекламы, а из-за того, что большая часть из них сыграла видную роль в развитии ароматического искусства».

Например, об отце (а отца Константина Веригина не стало, когда мальчику было 12 лет) он вспоминает, что личным запахом отца был аромат тонкого табака, дорогих сигар, вежетали от Пино и одеколона Idéal от Houbigant, который Веригин считает самым изысканным парфюмерным произведением своего времени.

Среди множества духов, которыми пользовалась его мать, Веригин упоминает Vera Violetta от Roger & Gallet, Astris от Piver, Coeur de Jeannette, Rose de France и позднее Quelques Fleurs от Houbigant; Origan, Rose Jacqueminot, Jasmin de Corse от Coty, Rue de la Paix от Guerlain.

Костя Веригин окончил гимназию в марте 1919 года, а уже 20 марта был заведен послужной список корнета лейб-гвардии конно-гренадерского полка Добровольческой армии. Он два года сражался в корпусе белого генерала Барбовича, а после разгрома ему пришлось вместе с оставшимися в живых товарищами покинуть родину на теплоходе «Крым», плывущем в Стамбул. Последняя запись в его послужном списке гласила: «В службе сего обер-офицера не было обстоятельств, лишающих его права на получение знака отличия беспорочной службы или отдаляющих срок выслуги к оному». Это было написано уже на борту корабля, 20 ноября 1920 года. Чудом можно считать то, что матери Константина и сестре Ольге удалось присоединиться к Веригину на теплоходе, вместе они прибыли в Стамбул. Брат Михаил остался в России, он больше никогда не увидел своих близких.

Константин Михайлович ничего не написал об ужасах войны и горьких первых месяцах изгнания, он просто отмечает, что должен был бы радоваться красотам мира, и радовался бы, «если бы не гнетущее воспоминание всего пережитого перед недавней эвакуацией». После зимы в Стамбуле семья отправилась в городок под Белградом, и там, в Сербии, они девять месяцев ожидали визы во Францию. Константин первым из всей семьи получил визу, и в конце 1921-го поступил на химический факультет Католического университета в Лилле. Зубрить химию ему не нравилось, но он помнил, что это необходимо, чтобы стать парфюмером. А «заниматься душистостями» было мечтой Константина: и в раннем детстве, и в отрочестве он играл «в лабораторию», пытаясь сделать цветочную воду или духи из цветов ландыша.

Даже в изгнании Веригин, несмотря на драмы века, обитает в мире добрых людей; такой у него счастливый характер. Стамбул для него прекрасный город, Сербия – гостеприимная страна, Франция полна веселых и работящих новых знакомых, Париж благоухает духами прелестных и элегантных девушек. Константин Веригин помнит добро и находит возможность поблагодарить каждого, кто принял участие в его судьбе. Ему действительно постоянно помогают, счастливые совпадения происходят с автором записок постоянно.

Например, одна французская семья, узнав, что Константин мечтает на каникулах поработать в парфюмерном Доме, разослала письма от его имени в несколько парижских модных Домов. И молодому человеку предложили подработку на месяц за 300 франков.

В те каникулы 100 франков у юного Константина Веригина ушло на оплату жилья, на оставшиеся деньги он еле протянул этот месяц среди искушений столицы Франции. Зато он близко познакомился с Парижем и поработал в парфюмерной лаборатории. Вернувшись в Лилль, Веригин начал учиться с удвоенным усердием и по окончании университета, – а семья уже жила под Парижем, в маленьком городке Кламар, где селились многие эмигранты из России, – стал искать работу своей мечты. Несколько месяцев ничего не получалось, но Веригин принимал неудачи смиренно, понимая причины осторожности парфюмерных фирм, которые опасаются нанимать незнакомых людей, так как они будут допущены к парфюмерным секретам и формулам. Помочь могли только надежные рекомендации.

И снова счастливая встреча: сестра Константина Ольга у Нарышкиных встретила дальнего родственника, барона фон Фитенгофа, человека со связями в эмигрантской среде. И вот молодого химика приглашают к управляющему Дома моды Chanel на Рю Камбон в Париже, графу Сергею Александровичу Голенищеву-Кутузову. Его сиятельство граф Кутузов, бывший почетный мировой судья, предводитель дворянства Петроградского уезда в 1914–1917 годах, трудился у мадемуазель Шанель, говоря современным языком, офис-менеджером. После предварительного собеседования Веригин был направлен к парфюмеру Эрнесту Эдуардовичу Бо, автору духов Chanel № 5, и тот дал необходимые рекомендации для устройства молодого специалиста на парфюмерно-косметическую фабрику Bourjois.

Ольга, сестра парфюмера, вышла замуж за племянника философа Николая Бердяева в ноябре 1925 года. Священник отец Сергий Булгаков, чьей второй родиной была та же Ялта, обвенчал Ольгу Веригину с Алексеем Николаевичем Можайским в Сергиевском подворье в Париже.

А Константин Веригин весной 1926 года был счастлив начать профессиональную деятельность. Первые девять лет он работал в лаборатории, где создавали отдушки и эссенции – заготовки для духов и всевозможных косметических средств. Bourjois к тому времени была всемирно известной фирмой, производящей декоративную косметику и парфюмерию, на той же фабрике изготавливали и разливали духи Chanel. Веригин описывает свою работу, разные ее аспекты обстоятельно и с любовью. Читая его заметки, понимаешь многие технологические нюансы производства духов в то время.

Лишь во второй половине 30-х годов молодой химик начал самостоятельно составлять первые парфюмерные композиции и получил право именоваться парфюмером.

Судя по тексту книги, Веригина на фабрике Bourjois тоже окружали хорошие и веселые люди, он называет имена товарищей и с удовольствием рассказывает о них. Также пишет, что хозяева фабрики распоряжались бизнесом очень умно, «не допускали ни одной ошибки», но их фамилию деликатно не называет, хотя очевидно, что это Пьер и Поль Вертхаймеры. Из книги можно узнать подробности о каждом этаже, каждом отделе фабрики Bourjois, Веригин описывает процесс изготовления этикеток, рассуждает о флаконах, описывает, как разливают духи, рассказывает про бухгалтера. Получается, что все сотрудники фабрики не только толково исполняют свои обязанности, но и дружат между собой и непрестанно улыбаются.

Но подлинный кумир автора – главный парфюмер фирмы, Эрнест Эдуардович Бо. Константин называет учителя «гениальным парфюмером», совмещавшим «достоинства француза с широкой русской хлебосольностью». Например, рассказывает такую историю: однажды Веригин с женой прогуливался в садах Трокадеро, и молодые люди решили зайти к Эрнесту Эдуардовичу в гости. Тот принял их очень радушно, угостил малиной, присланной из деревни, и сказал, что малину может достойно дополнить только шампанское «великого года». В результате были распиты пять бутылок лучших сортов шампанского, так что юной паре пришлось вызвать такси, хотя жили они неподалеку.

Женился Константин Веригин в 1933 году на Софье Шабельской. Его высшая похвала жене: «Она обладала тонким вкусом и хорошим обонянием и неизменно интересовалась моими ароматическими композициями». Спустя год у супругов родилась дочь Ирина, и для автора книги это еще один повод порассуждать об ароматах, на сей раз о запахе младенчества.

Во второй половине сороковых Веригин работал в США, заменив там Эрнеста Бо на заводах Bourjois и Chanel. Занимался тем же, чем на фабрике в Париже, – оценивал качество сырья и следил за соблюдением рецептуры духов, одеколонов, лосьонов и отдушек. В первый раз Веригин отправился за океан в 1948 году на комфортабельном корабле «Королева Елизавета», в огромной каюте первого класса. Русские сотрудники Chanel в США Наталья Молодовская и Сергей Александрович Кутузов помогают Константину Михайловичу и «скрашивают одиночество». Парфюмер принимал участие в работе предприятий по «строго французской системе» и часто отправлял домой посылки, поскольку после войны в Европе не хватало продуктов и товаров.

Больше биографических данных в книге нет. Единственный упрек, который автор себе позволяет, – в адрес то ли обстоятельств, то ли Габриэль Шанель непосредственно, – это горькие слова о том, как Эрнеста Бо уволили из дома Chanel в 1960 году, что, по мнению Веригина, ускорило кончину великого парфюмера.

О драматических событиях в своей жизни Веригин умалчивает, а их, конечно, было немало. В начале Второй мировой войны он был призван на обязательную службу и отправлен немцами на химический завод в Мюнхене. После войны он действительно возобновил свою работу с Chanel и в Bourjois, и, по-видимому, обязанностью Веригина с 1954 по 1962 год было ассистировать Анри Роберу, готовить его к роли главного парфюмера этих фирм. Однако в 1962 году Константин Веригин был уволен из обеих компаний. Он подал в суд на возмещение убытков и выиграл его. До конца жизни Веригин занимал пост вице-президента Французского общества парфюмеров.

По неизвестной причине в книге он не пишет о себе как об авторе каких-либо духов Bourjois – то ли из великой скромности, то ли из-за собственного понимания корпоративной этики, а возможно, он действительно занимался только важной технической работой, которую так подробно описал.

В книге «Благоуханность. Воспоминания парфюмера»[1]1
  Веригин К. М. Благоуханность. Воспоминания парфюмера. М.: Клеограф, 1996.


[Закрыть] К. Веригина много удивительно поэтичных и тонких рассуждений об ароматах и духах во всех сферах жизни. Например, Веригин различает ароматы великих городов – Лондона, Парижа, Нью-Йорка. «…Когда же при выходе лакей подавал мне пальто, я вдруг неожиданно для себя понял: «Да ведь Лондон – единственная в мире столица, где доминирует мужской, а не женский запах». Очень подробно описан Грасс, мировая столица ароматов. Парфюмер различает запахи времен года и рассуждает о том, какому сезону принадлежат ароматы известных парфюмов, он пишет о сложных ароматах Рождества и Пасхи. Веригин создает парфюмерную симфонию бала – во время танца ароматы раскрываются так ярко! – и одаривает каждую танцующую пару, которую помнит со времен юности, шлейфом любимой парфюмерной композиции. Кроме того, Константин Веригин несколько страниц посвящает рассуждениям о том, какие духи подойдут тому или иному типу женщин.

Тем, кому нравится замечать и оценивать ароматы в окружающей действительности, будет интересно прочесть эту удивительно искреннюю книгу тонко чувствующего писателя и парфюмера Константина Веригина.

Но самым трогательным образом в книге описаны поляны и сады детства, ароматы приморской Ялты и средней полосы России, которые Константин Михайлович утратил, не по своей воле покинув родину. А ландыши, как утверждает Веригин, в Смоленской губернии благоухали так красиво, как нигде в мире.

Книга «Благоуханность. Воспоминания парфюмера» Константина Михайловича Веригина не только раскрывает внутренний мир одаренного мастера ароматов. Она дает урок достоинства: как можно человеку в непростых обстоятельствах принять свою судьбу, найти любимое дело и непрестанно радоваться разнообразным краскам жизни и оттенкам проявления красоты, а также благодарить тех, кого повстречал.

«Правда всегда прекрасна, тиха, гармонична и благоуханна. Ложь, эгоизм, скупость, жестокость и разврат несут в себе запахи разложения. Никакие ароматы, никакие духи не могут скрыть их и уничтожить, и не в дуновении ли тихого ветра открылся Бог Моисею!» – написал парфюмер Константин Веригин.