Текст книги "Камень власти"

Глава девятая

Уже по первым строкам Матвей уразумел, что книжечка предназначается начинающему католику. Читателю суть латинской веры объясняется так подробно, что никаких вопросов возникать не должно. Ежели только у дураков, способных заплутать в трех соснах. Стало быть, при беседе с отцом Корнелием надобно не вопросы задавать, а демонстрировать согласие или несогласие. Матвей решил выделить две позиции, а в отношении прочих проявить спорность. Надобно изобразить глубокое проникновение в чтиво. Конечно, торчать целый день в опостылевшем сарае, не лучший способ коротать время, но деваться некуда. Андуся представляла собой женщину-изваяние, у которой нет ни чувств, ни интересов, ни горя, ни веселья. Ночлег – сарай, еда – каша, сектанты – Игнатий. Матвею захотелось узнать, все такие соглядатаи бесполые, может есть жизнелюбы? С другой стороны, именно такие изваяния способны слать сведения без словоблудий и фантазий.

Ближе к полудню Матвей пошел известной дорогой к отцу Корнелию. Теперь на правах знакомого он особо не заискивал перед стражниками. Показал книгу и буркнул «к нему». Стражник велел подождать во дворе. Как Матвея угораздило уронить дорогую книгу на землю, можно было объяснить Божьим промыслом. Только когда наклонился, чтобы поднять ее, мимо прошли два парня в одинаковых одеждах. Они о чем-то спорили. По голосу и говору Матвей сразу узнал в одном из них Александра. Кабы ни чистая случайность, не миновать Матвею встречи с давним знакомым. Парни прошли мимо, Матвей, распрямившись, встал к ним спиной, чтобы ни дай Бог, Александр не обернулся. За парнями закрылась дверь, и незнакомый мужик на крыльце помахал Матвею рукой, дескать давай поднимайся.

Отец Корнелий доброжелательно пригласил сесть. Передвинул свое кресло поближе к стулу Матвея и начал беседовать.

– Так быстро усвоил постулаты из моей книги? Так, мой молодой друг, может быть одно из двух, либо чтение пришлось не по нраву, либо ты уже читал подобное? Хочу услышать, какой порядок соответствует истинному положению дел.

– Третий пункт. Я прочитал книгу два раза. Многие места просто не понял. Видать моей головы не достанет для уяснения всего написанного. Главное, что пришлось по нраву, и с чем я крайне согласен – видимый образ наместника Бога. Тогда любое благоговение Папы выглядит понятным и объяснимым. Вот стою перед иконой и мысленно представляю себе разговор с Богом, а тут ничего представлять не надо – я Бога вижу, могу задавать ему вопросы и получать на них ответы. Тут я со всем согласен даже в том числе с целованием туфли Папы.

– Продолжай, мой молодой друг.

– Потом конфирмация, то есть второе крещение в возрасте полного осознания жизни. Положим меня окрестили в младенчестве, дали имя, которые по взрослению пришлось не по нраву. Делать нечего, родился Матвеем, Матвеем и помру. Имя могут сменить только при пострижении в монашики и то насильно. А тут ты сам можешь выбрать любое имя. Такая вот справедливость.

– Верно. Еще, что хочешь сказать?

– Еще таинство. Я в прошлом монах, но теперь жениться могу. И по вашей вере скажут мне, что венчают меня рукой Бога. А то ведь у нас как, «венчается раб Божий», и кто знает, как и зачем.

– По взгляду вижу, ты все сказал, что хотел.

Матвей кивнул и уронил голову на грудь, типа прости отец Корнелий. Может не так сказал? Или не увидел главное в книге?

– Ты не увидел принципов жизни в нашей вере, а именно: бедности, послушания, целомудрия.

– С бедностью все понятно, по крайней мере мне. Желтый телец мне не интересен. Целомудрие тоже близко по духу. Ежели сомневаюсь в чем, то не скрываю. Вот с послушанием могут возникнуть неприятности. Больно я не усердный, все время тянет поспорить.

– Скажу по-другому, мой молодой друг, послушанием надобно считать беспрекословное подчинение. Велено, то исполни. А потом занимайся чем сам пожелаешь.

– Боюсь, что потом заниматься другим не пристанет.

– Вот и выбери, подумай и как решишь, снова заходи. По любому приходи с ответом.

Матвей ясно понял, что отец Корнелий ждет от него согласия. Еще он понял, что этого самого согласия от него обязательно добьются. Было ощущение, что его схватили острыми когтями и теперь никогда не отпустят.

Когда Андуся принесла очередной чугунок с кашей, Матвей попросил ее немного задержаться. Теперь он попробовал другой способ общения с женщиной, почти приказным тоном потребовал сообщить в каком месте гуртуются молодые парни, одетые на един манер. Тут Матвей встал и показал длину рубахи и, сложив руки на голове, описал фасон головного убора.

– На ногах сапоги? – спросила женщина.

– Не обратил внимание, – Матвей проявил слабину, сбавил спесь, продемонстрировал виноватость.

Женщина моментально взяла верх.

– Коли так, иди сам ищи своих молодцов, – Андуся ушла, как обычно хлопнув дверью.

Утром Матвей принял решение искать Александра самостоятельно. Имея опыт московской жизни, выбрал точкой начала поисков городские причалы. Днепр служил основной дорогой летом для речных судов, зимой для повозок. Поначалу он не очень верил в успех своего пребывания в Смоленске, но Господь распорядился по-другому. Александр обнаружился и, судя по одинаковой одежде, приписан к неизвестной ему унии.

Матвей, дожевывая на ходу сухарик, выскочил на улицу. Сначала двинул в сторону крепостной стены. Вокруг малолюдно, поют петухи, лают и подвывают собаки, раздаются громкие голоса, сбоку наперерез бежит коза и тащит за собой веревку. За ней еле-еле поспевает женщина и орет во все горло «Кызя, кызя». Все понятно – коза убежала, хозяйка хочет ее догнать. Матвей легко, в два прыжка оказался сзади животного и схватил в руки вервию. Коза рванула, но не тут-то было. Молодые руки крепко держали поводок. Женщина с благодарностью кивнули и повела козу по назначению. Матвей с видом героя машинально обернулся, но, к сожалению, заметил, что его поступок никто не видел, кроме того парня, на скамейке у соседнего дома. В мыслях пришлось отругать лоботряса потому, как в утреннее время на посаде каждый занят своим делом, а не сидит на скамейке и не плюет в небо. Шагов через сто открылась крепостная стена. Как же ловко каменщик кладет кирпичи. Берет деревянной лопаткой из корыта раствор, другой рукой кладет кирпич, постучал, пригладил и стена увеличилась на одну каплю. Потом эти капли сливаются воедино и появляется стена. И опять Матвей машинально оглянулся, и опять в его поле зрения попал парень-лоботряс на скамейке.

– Он что передвигается за мной вместе со скамейкой? – пронеслась смешная мысль, и тут же будто молния пронзила Матвея!

Сомнений не возникло, отец Корнелий – добрый и душевный дядька, проявил хитрость и ловкость. Стало быть поиски Александра придется отложить, но делать нечего, надобно идти дальше.

Особой толчеи на воде Матвей не увидел. Да и лодчонки не в пример московским, а уж тем более волжским. Пройдя вдоль берега, увидел купальню – мостки и полки для одежды. Желающих окунуться в это время не было, посему Матвей разделся догола и бросился в воду. Купание действительно доставило огромное удовольствие, если учесть, что он баню не видел несколько дней. По дороге к сараю Матвей несколько раз поправлял свой сапог. Такой маневр позволял незаметно оглянуться и убедиться, что парень торчит у него за спиной. Спокойно пришел в свое стойло и улегся на постель. С грустными мыслями о дальнейших действиях заснул и не услышал, как в сарай вошла Андуся.

– На ногах они носят полсапожки. Называют их ботины, – прозвучал женский голос.

Матвей открыл глаза и никак не мог сообразить, о чем это его хозяйка. Андуся сложила ладони на своей голове так, как показывал Матвей и добавила:

– Вот такие на них наглавки.

– Неужели нашла? – вскочил Матвей со своей лежанки.

– А то! Ученики латинской школы.

– Что за школа такая?

– Учат в ней латинскому языку, законам Рима и еще чему-то. Еще знаю, что учеников десять человек, привезли их еще зимой.

– Где же находится их заведение, говори скорее!

– Хочешь побежать? – спросила она с ехидной интонацией, – неужели прилипалы за собой не видал?

– Ты откуда знаешь?

– Сорока на хвосте принесла. Видал какой у нее хвост? Вот и принесла. Говори, что еще надобно со школярами?

– Надобно узнать, есть ли среди них ученик с прозвищем «Государь».

– И все? – с удивлением спросила Андуся.

– Буду сильно обязан. Пусть еще приметы дадут, рост, лицо, волосы.

Андуся снова ничего не сказала, кивнула и вышла наружу. Матвей решил не затягивать паузу и сходить к отцу Корнелию.

Теперь Матвея знали в лицо и пропускали на двор без проволочек. Заставляли ждать какое-то время, потом провожали к книгочею.

– С чем так быстро пожаловал, мой дорогой друг, объяснись? – спросил отец Корнелий приветливо.

– Зачем нужно мое беспрекословное подчинений, коли я хочу просто верить и преклоняться?

– Вопрос естественный. Дело в том, что ты не один, все приверженцы веры должны являть одно целое и не только в молитве. Сегодня мы можем решить любые задачи. Знаешь почему?

– Вы для меня, отец Корнелий, непрочитанная книга, и каждый раз будто читаю новую главу.

– В нашем единстве состоят люди разного звания и положения. Есть и такие, коеи летают высоко аки птицы. Все собираются на мессу, так служба называется, в мантиях и колпаках на головах. В том состоит таинство и единство наше. Коли даешь положительный ответ, тебе тоже наденут мантию и колпак, но после того, как примешь клятву жесткую и пожизненную. Коли нарушишь оную, то ждет тебя неминуемая смерть. Теперь я тебе не дам много времени на размышление. Завтра приходи ко мне как стемнеет, поведу на посвящение или сегодня уходи совсем.

Матвей упал на колени и поцеловал сапог отца Корнелия, потом встал и быстро вышел за дверь. Ехидная ухмылка еще долго не сходила с лица книгочея, в его сети угодил еще один агнец.

Матвей сразу двинул в дом к Андусе. В хороменке говорить ничего не стал, просто кивнул, типа приходи в сарай.

– Завтра мне надобно бежать из Смоленска. Послезавтра придут к тебе и спросят про меня. Скажи, что поспешил в Польшу.

– А ты куда двинешь?

– Пока не знаю, но в конце концов надобно в Москву.

– Иди на Новгород. Туда сейчас много воинских обозов движутся. Монашику не откажут, быстро доберешься. По остальным дорогам могут отловить.

– Что с «Государем»? Жалко бросать дело на половине пути.

– Завтра постараюсь узнать, – Андуся ушла как всегда, хлопнув дверью.

Только к полудню женщина вернулась домой и принесла утешительную весть.

– «Государем» зовут самого высокого из всех учеников. Еще его отличает знание польского языка. Он?

Матвей утвердительно кивнул головой и тут же появился план дальнейших действий. Андуся принесла пенал, который ей когда-то подарил заезжий купец, бумагу, перо и чернила. Матвей разложил все на столе и принялся писать левой рукой «Мы, купеческая братия из Костромы, узнали в вашем ученике по прозвищу Государь, нашего земляка, сына татарина Яруло, верного слуги царя Ивана, убитого в боях с поляками. Пытались окликнуть вашего Государя по имени Александр. Но он не признал нас. Дома у него осталась мать, одинокая и немощная. Просим наставить вашего ученика на милосердие».

Буквы выходили корявые, писалось медленно, но письмо вышло толковое. Матвей свернул бумагу и положил в пенал. Попросил Андусю подбросить письмо на третий день после его ухода на крыльце латинской школы.

Первыми, кто встретился Матвею по дороге на Новгород, был пушкарный наряд из двадцати человек. Воины ехали в повозках и верхом, на телегах везли шесть пушек, ядра и порох. Охранение проскакало мимо стоявшего на обочине Матвея, обдав его облаком пыли. Попроситься в обоз оказалось труднее, чем представлялось до встречи с ним. Матвей пропустил весь обоз и побежал за замыкающей повозкой. Бежал настойчиво и в конце концов схватился за край кибитки. Тут же открылся полог, и стрелец уставился на Матвея. Вид монаха остудил воина, в любом другом случае он мог ударить по рукам или хуже того рубануть плашмя саблей. Никто его потом не упрекнул бы.

– Чего займаешь? Не озоруй! – грубо сказал стрелец.

– Я не монах, я из Посольского приказа, – прохрипел Матвей, задыхаясь от бега.

– Чем докажешь? – стрелец будто не замечал, что парень вот-вот упадет.

– Доложи командиру, он поймет, – из последних сил прохрипел Матвей.

Две сильные руки помогли забраться в кибитку. Кроме понятливого воина внутри сидели еще двое. Сразу начали ворчать, дескать их напарник собирает по дороге попрошаек.

– К вечеру встанем на отдых, там разберемся, – ответил им спаситель и назвался Акимом.

Дальше до самого позднего вечера ехали молча. На привале телеги и кибитки расставили должным образом и спешили лошадей. Аким повел Матвея к командиру.

– Вот, Михалыч, пристал по дороге. Говорит будто из Посольского приказа.

– Какой Посольский приказ, коли передо мной монах?

Матвей снял с себя мантию, наглавк и остался в подпоясанной рубахе и портах, заправленных в сапоги.

– Ну-ка, Аким, приведи нашего толмача. Он в том Приказе много времени провел.

Толмач долго ходил вокруг Матвея, глядел на него и так, и эдак.

– Темно, Михалыч, может видел, а может и нет. Ты кто по званию.

– Подьячий.

– Стало быть знаешь таких личностей как Кабрельский, Жантуйкин, Румянцев.

– Первые двое с Посольским приказом рядом не лежали, а Румянцева знаю.

– Как его зовут?

– Степан Владимирович.

– Как он выглядит?

– Слышь, толмач, хватит изображать из себя дознавателя. Я зять Румянцева.

– То-то я гляжу рожа знакомая. Слышь, Михалыч, похоже парень не врет.

– Ну коли так, держись Акима. Тебе в Новгород надобно?

– Вообще в Москву, но придется ехать в обход. Похоже меня скоро станут искать. К вам стало быть не сунутся, а там кто его знает.

– Аким, выдай нашему дипломату стрелецкий кафтан и шапку подбери размером поболее, рожу скрыть. Пусть ходит в нем до конца дороги.

На другой день ближе к вечеру обоз нагнали два всадника. Подъехали к охранению и спросили командира. Стрелец запросил кто такие и откуда будут. Те ответили, что дружинники войска князя Прилепского. Стрелец указал в сторону головной кибитки. Всадники ускакали, Аким высунулся и попросил того, кто говорил с дружинниками, поехать вперед и послушать, о чем они будут говорить с командиром.

Видимо Аким пользовался у пушкарей авторитетом. Стрелец кивнул и ускакал вперед. Спустя время вернулся и доложил, что те двое интересуются беглым монахом по имени Матвей.

– А командир что? – спросил Аким.

– А Михалыч сказал будто никакого монаха не видывал и не слыхивал. Но перед тем попросил всадников поведать кто таков князь Прилепский.

– И что всадники ответили?

– Сказали, что князь Прилепский голова боярской думы Смоленска. Потом эти двое давай допрашивать Михалыча, дескать не могли ли его люди в тайне схоронить того монаха.

– И что Михалыч?

– Сказал, что у него пушкарский обоз. Одной искры достанет, чтобы взлететь на воздух и ежели после того остаться в живых, то потом за недосмотр расплатиться своей головой. Они хотели еще чего-то, но Михалыч отрезал, типа никакого князя Прилепского не знает и боярской думе Смоленска не подчиняется. Те обиделись и ускакали.

– Похоже ты муравейник разворошил, – заметил Аким, когда воин охранения отъехал в сторону.

– Муравейник не муравейник, но латинская зараза глубоко проникла во власти города. Даже не подозревал таковое.

– Смоленск для поляков – кусок лакомый. Литвины тоже не отстают в своих намерениях. Но так, чтобы голова боярской думы был на их стороне…. Вот это да!

Михалыч на привале тоже проявил интерес к тому, что натворил Матвей в Смоленске. Но в отличие от Акима, он не удивился, подтвердил, что в городе против воеводы зреет целый заговор.

До Новгорода добрались без приключений. Матвея поселили в казарме с пушкарями и через четыре дня подобрали для него стрелецкий обоз до Москвы. Еще две недели пришлось провести в дороге.

К радости Матвея тесть проявил участие и сам перевез семью из Чернопенья. Дома хозяйничала жена, Семен осваивался в новой кроватке, Степан Владимирович нанял дочери помощницу по хозяйству, сорокалетнюю вдовицу по имени Наталья.

Получив два дня на отдых, Матвей с радостью изо всех сил помогал Дарье по уходу за ребенком. Ездил с Натальей на рынок за продуктами, ремонтировал ступени в доме. Про смоленские дела, казалось, совсем забыл.

В Посольском приказе его дожидалась тайная депеша из Смоленска. Соглядатай доносил, что после исчезновения монаха в городе начались поиски. Глашатаи на рынке извещали о побеге из-под стражи вора-душегуба под личиной монаха, сулили крупное вознаграждение за поимку. Ходили слухи, что воевода и владыка хотели опровергнуть бегство, но сторонники поисков не слушались их. Сказывали, что ученик латинской школы по прозвищу «Государь» утоп в Днепре. Судачили будто парень свел счеты с жизнью сам, но народ в это не верит.

Матвей прочитал депешу и понял, что соглядатай никто иной, как Андуся Корняк. Женщина не только сделал за Матвея основную работу, но и спасла его от неминуемой гибели.

– Ну что, зятек, наворотил дел? – зашел в служебную хоромину Степан Владимирович.

– Видит Бог, не желал смерти Александру, – начал оправдываться Матвей, – что теперь скажут Барбара и батюшка?

– Мы от них скроем эту ужасную новость. Только Александр сам выбрал свою судьбу. И еще скажу, ты поступил правильно. По-другому мы бы еще хлебали и хлебали с этим «Государем». Главное, ты сумел вскрыть глубину проникновения враждебных сил под прикрытием католиков во власти города. Подробно напиши все на бумаге.

Когда Румянцев прочитал документ Матвея, то сделал еще несколько комментариев.

– Судя по признакам, мы имеем дело с иезуитами, это они стремятся вовлекать под предлогом католической веры знатных и видных людей, подкупают их и обещают полное сокрытие их принадлежности.

Глава десятая

Человеческая природа не в состоянии влиять на ход времени. Только людские ощущения могут ускорять, замедлять или вообще останавливать этот ход. Все зависит от того, чем и как живет человек: в достатке или бедности; в счастье или горе; в работе или в праздном безделье. Для Матвея и Фомы четыре года пролетели незаметно, будто один день. Каждый сетовал на нехватку времени, но успевал сделать все, что от него требовалось. Уже четыре года продолжалась дружба этих двух замечательных людей. Правда встречались они, как правило, зимой, летом сказывалось расстояние от Москвы до Углича. Дружили семьями, помогали друг другу. Еще Матвея и Фому роднила общая тайна – «Манушкина Избушка». Летом у Фомы были регулярные встречи с курьерами Княжича, он помогал им реализовывать шкуры и закупать нужные товары. Все четыре года оба свято хранили тайну, все четыре года они ни словом, ни полусловом не обмолвились о своей тайне.

Появление Фомы в доме Матвея в разгар летнего сезона вызвало явное удивление, которое быстро сменилось тревогой. Просто так на два пути в одну сторону не пристало бы.

Обнявшись с другом, Фома сразу перешел к делу. Оказалось, что через пять лет по смерти царевича Димитрия, снова возобновили следствие. В Углич прискакала целая комиссия с царским указом уточнить некоторые подробности жизни царевича и его матери в удалении. Сыскали тех, кто случайно уцелел после первого следствия. Их стали снова допрашивать и пытать. Дознавателей интересовал один вопрос – где камень самоцвет, который покойный царь Иоанн Васильевич передал Марии Нагой. В конце концов дознались до того трона, что мастерил Домиан по заказу Марии Нагой.

Фома подошел к главной причине своего неожиданного появления в Москве.

– Хорошо, что заказ Домиан не успел продать в чужие руки, и кресло оставалось у него в мастерской. Дознаватели пришли с обыском, переворошили все в доме и поначалу не объявляли, чего им надобно. Когда сказали, повел их Домиан в мастерскую, собрал все подготовленные детали в единое изделие.

– Зачем им сам трон понадобился? – спросил в недоумении Матвей.

– Они искали в нем тайник, куда можно было бы положить самоцвет.

– Естественно не нашли и оставили в покое твоего тестя? – предположил Матвей.

– Вот и нет. Кресло забрали с собой, а Домиану велели явиться на другой день в Царев дворец к посланнику самого Годунова, боярину Собакриеву.

– Что-то не слыхивал я про такого боярина. Или недавно пожаловали званием, или он не московский вовсе. Бывает привезут откуда-нибудь из глуши самородка, объявят того боярином, а тот и рад стараться рвение демонстрировать, звание оправдывать. Самые страшные люди. Ну и что? Пошел тесть во дворец?

– Тут самое главное. Повелел Собакриев обстучать, обследовать во дворце всю мебель, стены, полы, подоконники, рамы, найти тот самый самоцвет. В конце боярин сказал так: «Коли не найдешь, пеняй на себя. Сошлю тебя и всю твою семью откуда не возвращаются». Домиан конечно все обследует, но ежели не найдет, выходит вся жизнь под откос. Лукерья родителей не бросит, да и брата своего тоже.

– Тут без совета моего тестя не обойтись. Пойдем к нему, коли дома не сыщем, будем ждать до победного. Правильно сделал, что приехал ко мне.

– Я уж подумываю, всю семью перевезти на Княжич и самому туда податься. Там точно мы спасемся.

Степан Владимирович обрадовался гостю, усадил его и Матвея за стол и велел жене собрать угощение. Попили, поели и Фома озвучил свою главную беду.

Степан Владимирович в свойственной ему манере неторопливо поведал про тот самый камушек, который ищет Годунов через своих приспешников.

– Скорее всего речь идет о том самом «Камне Власти», – Степан Владимирович задумался, потом будто встрепенулся и велел идти за ним на другую половину дома. Книжарне дьяка мог позавидовать самый искушенный книгочей. Кроме самих книг на полках лежали свитки разных размеров, отдельные листы, помещенные в обложки из тонких дощечек. Степан Владимирович пробежал рукой по корешкам книг и вынул толстый том сшитых пожелтевших листов. Сел за стол, полистал страницы и нашел нужный текст.

– Великий князь московский Иван III венчался на племяннице последнего византийского императора Константина. Когда османы разорили Византию, оставшиеся в живых нашли убежище в Риме. После договоренностей о женитьбе Ивана III на Софье Палеолог Папа Римский смекнул, что православие само идет в лоно католической церкви. Понтифик принял решение одарить московского князя реликвией всех народов. Из сокровищницы достали талисман, который по поверию обеспечивал успех царствования и управления целыми народами. Имелись свидетельства, что камень в своих руках держал сам Юлий Цезарь.

Свадебная процессия отправилась в Москву и возглавил ее посланник Папы – кардинал Антоний. После торжественной встречи в Пскове и Новгороде, где народ ликовал и выкрикивал здравицу, кардинал отписал Папе, что все идет по плану, и его миссия обречена на успех.

Степан Владимирович оторвал глаза от книги и с озорной интонацией продолжил:

– Заминка вышла перед въездом в Москву. Крест заставили спрятать в санях, кардинала в его красном одеянии, бросающемся в глаза, перевели из головы в середину процессии. Венчание состоялось в тот же день, но Антония на торжество не позвали. Князь принял его на другой день. Кардинал торжественно вручил «Камень Власти» и сказал сопутствующие слова про талисман. Тут же в своей речи объявил о единении двух церквей под водительством наместника Бога Папы Павла II. Князь никак не отреагировал, и тогда кардинал вызвался в честном споре доказать преимущества его церкви над православием. Нашли спорщика из книгочеев и поединок состоялся. В середине спора Антоний, сославшись на отсутствие при нем необходимых писаний, отказался от продолжения состязания. Обласканный милостью Ивана III и осыпанный подарками кардинал возвернулся в Рим.

Степан Владимирович задумался и потом в рассудительном ключе объявил:

– Похоже, камень имеет свое влияние. Период правления Ивана III оказался длительным и очень полезным для Руси. По смерти князя подарок оставили при дворе, но о нем все забыли и внимание обратил только внук князя, Иоанн Васильевич. Еще в отрочестве его заинтересовали самоцветы. Он был уверен, что они предсказывают судьбу, лечат болезни, сулят победу. Действительно за время правления первого царя Русь получила устойчивую систему государственного управления, началось книгопечатание, появился семейный устав – домострой, победили татар на Волге, приросли Сибирью. Несмотря на все войны, государева казна по смерти Ивана Васильевича была полной.

Степан Владимирович снова задумался, Матвей и Фома сидели в ожидании.

– Значит говоришь, ищут камень именем царя? За сим точно стоит Годунов. Видимо получили сведения, что царь передал талисман своей последней жене Марии Нагой. Ее саму похоже тоже допросили, но видимо без результата.

– Что же Фоме делать, не в бега же пускаться со всей семьей?

– У меня где-то хранится описание «Камня Власти». Если удастся его найти, можно заказать надежному ювелиру копию, и пусть твой тесть, Фома, обнаружит камушек при досмотре мебели или стены.

Утром Степан Владимирович принес кипу сплетенных листов, помещенную в дощатую обложку. Матвей и Фома ждали с нетерпением.

– Тут, – сказал дьяк и указал на кипу листов, – копии описаний камней из коллекции Иоанна Васильевича. Лист под номеров 104 озаглавлен «Stone Potastatem», что означает по латыне «Камень Власти». На этом листе содержится описание и результаты анализа.

– Насколько мне известно коллекция камней Иоанна Васильевича считалась тайной царского двора. Откуда у вас эти копии? – спросил удивленный Матвей.

– Длинная история, но вкратце так: царь собирал камни всю жизнь и, кто-то донес ему, что в норвежском Бергене живет англичанин Ларасен, ювелир-оценщик с мировым именем. Он может исследовать коллекцию и назвать все камни своими наименованиями. Как известно, до сих пор имеет место расхождение. Так рубин и сапфир мы зовем яхонтом, изумруд – смарагдом. У царя каждый камушек хранился в отдельной коробочке и в надписях содержалось только его происхождение. Например: «сокровищница Ивана Калиты», «из украшений Евдокии Московской». Царь никогда не брал самоцветы из трофеев, из того что приносили ему опричники. Вот тогда меня и еще двоих посольских, похожих по возрасту, вызвал царь к себе и повелел правдами и неправдами доставить к нему того самого Ларасена. Уговорить богатого ювелира ехать на Московию, да еще через Швецию, Ливонию, с которыми тогда воевала Русь, было делом сложным. Но мы справились. Вот тут показатель наших трудов праведных.

– Копию зачем сняли? – не унимался Матвей.

– Дорогой зять, в любом нашем деле надобно подстилать соломку. Кто сим пренебрег, уже лежит в сырой земле или доживает век в убогой землянке.

Ребята принялись читать описание. Первые строки указывали, что сама природа камня мастеру неизвестна. В описании он предполагает, что-либо камень очень древний, в недрах земли или на дне морей-океанов таких более нет. Либо он неземного происхождения. Дальше описывался размер в неизвестных Матвею и Фоме величинах, и шло сравнение формы с голубиным яйцом. Камень серого цвета без вкраплений и блесток, гладкий, без шероховатостей.

– Думаю, вам все понятно? – спросил Степан Владимирович и закрыл обложку листов с описанием коллекции.

– Где же взять такой подобный? – озадачился Фома.

– В реке. Сходите на Москву и подберите похожий для обработки. После скажу какому ювелиру следует идти. Только подберите несколько камений. Пусть мастер сам определит какой из них надобно обработать. Да еще оценить, чтобы камушек через год-другой на осколки не рассыпался.

Степан Владимирович взял свою папку и пошел к выходу. На пороге обернулся и велел зайти по готовности к нему в Приказ.

Через пару дней Фома в полном довольствии собрался возвращаться в Углич.

– Коли твой тесть уже нашел в покоях дворца камень? – спросил Степан Владимирович, – стало быть твои мытарства оказались бесполезными?

– Ох, и хитрый ты мужик! – заметил Фома, – поди уже догадался, что сговорились мы с Домианом до моего возращения, в случае обнаружения камушка, никому не показывать.

– Ты, Фома, – ответил старый дьяк, – тоже не лыком шит.

К концу очередного дня Домиан завершил осмотр кровати старшей няньки покойного царевича. Понимал, что всей работы осталось дня на четыре и тогда прощай родной Углич. Сначала грянет гнев боярина со своими неограниченными полномочиями, потом дальняя путь-дорога. Надежда на Фому таяла с каждым днем. Да и что его зять сможет сделать супротив самого Годунова. Злой и опустошенный переступил он порог родного дома. В голове гуляла мысль, что очень скоро все закончится и не будет у него ни дома, ни хозяйства, ни любимого дела.

В избе за столом сидел Фома. Домиан глянул на зятя, кивнул в знак приветствия, вздохнул глубоко и опустился на лавку.

– Вижу поиски камушка довели тебя до самого края!

– Видать тебе радость доставляет мое незавидное положение!

– Пойдем-ка, тестюшка, выйдем на двор. По московским правилам говорить в избе о вещах серьезных не надобно.

– Кто тут услышит? Жена, да детки, более никого и нету.

– Вот им как раз и не надобно, не для их ушей разговор.

По мере повествования Фомы глаза Домиана начинали оживать, в них уже засветилась искра Божия и в конце концов стали они прежние.

– Токмо не суетись! Находку обнаружишь к концу дня и не ори сразу в три глотки, подойди тихо к старшому и скажи, что внутри углубления видишь какой-то предмет, но брать его в руки опасаешься.

– Ох, Фома, не удержусь от радости. Ей Богу, за себя не ручаюсь.

– А ты ручайся! Что у тебя завтра?

– Коморка конюха, его косточки поди уж сгнили где-нибудь в Пелыме.

– Не нравится мне твой настрой, Домиан. Вернись в прежнее состояние. Помни, что ежели камушек не найдешь, то тебя и семью сошлют. Но ежели они заподозрят подмену, для начала станут пытать, потом отрубят голову или нет, сперва одну ногу, потом другую, потом также сделают с руками, а потом до головы черед дойдет, – Фома знал, что его тесть человек чувствительный и картинка сподвинет его сделать как надо.

Судя по его вытянутой физиономии, открытому рту и ушедшим под потолок глазам, положение свое он осознал. Разошлись уже в полночь и договорились на другой день не встречаться. Углич – город малый, все на виду.

Утром к терему Фомы пришел посыльный с Княжича.

Никита был единственным человеком с острова, который знал Фому и считался особо посвященным воеводы Александра Васильевича. Как водится в таких случаях, Никиту накормили, напоили и дали провизию на обратную дорогу.

– Чего шкуры не привез? Али другие надобности возникли? – спросил Фома.

– Надобность в обеспокоенности твоей судьбой и судьбой твоей семьи. Воевода наш покой потерял. Похоже будто решается на что-то.