Текст книги "Взаправду верность – кладезь чести"

Поручик Зорин построил новобранцев на плацу и зачитал список. Названным велел выйти из строя и следовать за ним. Построил свою группу у здания штаба и выделил десять минут сбегать в свои палатки и забрать нехитрые вещички. Переход занял два дня и вот она линия обороны. Бруствер из бревен и насыпанной земли. Зорин скомандовал раздать патроны и уставших защитников отвел в небольшой лесок, а новичков распределил по траншеям.

Глава третья

Один раз в день всем защитникам восточного укрепления привозили горячую еду, в основном кашу. Строгой дисциплины требовали ночью, когда надо было глядеть в оба. Ведь турки способны на любые обманные действия. Днем по договоренности разрешалось оставлять пост и уходить под навес, поспать там часок, другой.

На третью ночь в проходе снова появился поручик Зорин. Он регулярно обходил своих подчиненных. Болгары любили, облокотившись на бруствер, спать стоя и разбудить их стоило силы. На этот раз поручик шел целево, аккурат к Василию.

– Давно приглядываюсь к вам и у меня сложилось убеждение, что вы человек образованный и с особым прилежанием.

Дальнев вытаращился на офицера и пытался отгадать, что последует далее.

– Дело в том, что у меня несносный почерк. Мою писанину разбирают с трудом. Удивлю, если доложу, что именно из-за этого засиделся в поручиках.

Дальнев терялся в догадках, к чему в конце концов выведет свой монолог приставший к нему офицер.

– Мне надобно отправить срочную депешу генералу Столетову, не откажите в любезности поучаствовать.

– Давайте бумагу, грифель или что там у вас. Я готов.

– Несколько не так. Нужно пройти на мой командный пункт.

По дороге Зорин сообщил, что ночной дозор привел перебежчика – турецкого солдата. Тот хочет сообщить нечто важное и на КП уже все готово. Турок был одет в синий кафтан, подпоясанный красным кушаком, на голове красная феска с черной кисточкой. В помещении находился еще болгарин переводчик в фетровой шапочке, овчиной безрукавке и длиннополой рубахе с поясом. Охрану нес русский солдат из новобранцев. Дальнев присел в уголке и замер, ожидая самого разговора. Первым начал перебежчик:

– Мое командование осведомлено, что восточное укрепление обороняют болгары-повстанцы, три дружины. Во вторник с рассветом наши пойдут в атаку, но впереди пустят цепь из числа местных жителей болгар. Рассчитывают, что болгарин в болгарина стрелять не станет и мои командиры одержат легкую победу.

Без сомнения Дальнев понял все, о чем сообщил перебежчик. Заговорил переводчик:

– Его командование уверено, что восточное укрепление укомплектовано Орловским полком и потому атаковать в скором времени не намерены. Но турки уверены, что южный участок охраняют болгары-повстанцы и во вторник нанесут удар по укреплению.

Дальнев оцепенел. Такая смелая выходка переводчика говорила о том, что перед ним не болгарин-крестьянин, а скорее всего турок-офицер.

– Спроси, – обратился Зорин к переводчику, – какими силами они нападут на южное укрепление?

– Стойте, господин поручик, – почти выкрикнул Дальнев и подошел вплотную к переводчику, – где ты учился турецкому языку, – спросил Василий и схватил переводчика за борта безрукавки.

Тот умело вывернулся и сжал свои руки на горле Дальнева, видимо он в совершенстве владел подобными приемами, и Василий начал терять сознание. Зорин со всего маху врезал переводчику по голове и тот стал оседать на землю. Дальнев вдохнул воздуха и потер свою шею.

– Он все наврал, – выдавил хрипло парень, выпил воды и слово в слово передал сообщение перебежчика.

– Тебя ко мне Господь послал! Мать Пресвятая Богородица смилостивилась. Откуда ты взялся? Вот бы я попал. Трибунал и обвинение в предательстве. Садись и пиши срочную депешу.

Толмач валялся без чувств, и поручик связал его по рукам и ногам. Дальнев изложил суть сведений о предстоящей акции турок. Депеша пошла срочной эстафетой генералу Столетову. Продолжили допрос перебежчика о количестве пушек, местах их дислокации, количестве штыков. Дальнев подробно опросил о маршруте, по которому перебежчик сумел незаметно покинуть свои позиции. Турок, объяснив все, нарисовал на бумаге схему прохода.

– Что хочешь за услугу? – спросил Зорин тоном доброго покровителя.

– Денег хочу и до рассвета вернуться к своим.

Поручик вынул несколько ассигнаций и положил на стол.

– Его арестуют с нашими рублями и поймут, где он их получил, – сказал Дальнев, – в этом случае они отменят акцию и что потом, мы не узнаем.

– Эх, была не была, – выдохнул поручик и вынул из кармана своего мундира хронометр на цепочке.

– Переведи. Крышка сделана из чистого золота.

Перебежчик схватил вознаграждение и поклонился в пояс, поспешил на выход. Зорин велел солдатам сопроводить его до выхода из «окна».

Уже к понедельнику в укрепление завезли дополнительные патроны, добавили пару взводов стрелков из Орловского полка, подготовили громогласных болгар-вещателей. Пять человек должны были по команде прокричать в рупор «Болгары, ложись!».

Только забрезжил рассвет, в стане противника началось оживление. Слышался плач и крики, потом начались выстрелы. Видимо турки подгоняли свой живой щит. Показалась черно-серая неровная линия, движущаяся на русские позиции.

– Без команды не стрелять! – пронеслось по цепи защитников.

Боем командовал офицер, специально назначенный генералом Столетовым.

Можно было различить идущих: мужчин и женщин, стариков и детей, здоровых и убогих.

– Вещатели! Товьсь! – пронеслось по цепи и через минуту голос с разных сторон по нескольку раз полетело, – болгары, ложись!

Видимо под угрозой смерти человек становится особенно внимательным, и живая линия моментально исчезла. Взору открылась стена из синих кафтанов и красных фесок.

– Огонь! – скомандовал полковник.

Трижды турецкие офицеры поднимали своих солдат в атаку, и трижды волна откатывалась, оставляя после себя бесчисленное множество убитых и раненых. Когда наступление задохнулось, и турки очухивались от поражения, снова заговорили рупоры:

– Болгары, идите сюда!

Ясно, что людям возвращаться назад было никак нельзя.

Первым к Дальневу подошел Костян.

– Как мы их!!! А турки сволочи, местным населением хотели прикрыться! Чего ты молчишь?

– Турки сволочи, тут я с тобой согласен. Получается, что они совсем в зверей превратились. Сегодня нам повезло. Повезет ли в другой раз?

У Дальнева появилась одна идея именно тогда, когда перебежчик рисовал схему прохода к турецким позициям. Именно тогда Василий подумал, что ежели турок оттуда дошел до наших позиций, почему не попробовать наоборот? С идеей проникновения в тыл к туркам Дальнев поделился с поручиком. Зорин загорелся и начал перечислять все, что можно выявить обычным наблюдением изнутри. Но Василий предложил более дерзкий план, а именно следовать по тылам в форме турецкого солдата.

– Там, в тылу турок можно прихватить языка и допросить его.

– Какими силами вы хотите идти к ним в тыл? – спросил Зорин.

– Я и еще один, более нельзя, громко получится.

Следующие пару недель Дальнев и Костян в своем тылу шили два балахона из четырех простыней медсанбата. Нашивали лоскуты, нарезанные из старой походной палатки, внутри которой преобладали зеленые расцветки, а снаружи белесой. Зорин принес несколько комплектов турецкой формы. Подогнали, подобрали и весь реквизит сложили в узлы, отправились на передовую.

– Из пушки по воробьям стрелять не будем, подождем нужного момента, – заключил поручик и велел продолжить несение обычной службы.

Необходимость приспела к концу августа. Наблюдатели зафиксировали строительство турками артиллерийских гнезд – мест установки пушек.

Выход назначили на двенадцать часов. Именно в полдень в порядках противника проходило богослужение. За час до выхода Зорин переместил болгарских дружинников на фланг участка. Не исключал, что среди них замаскировались предатели. Дальнев и Костян в турецкой форме нацепили на себя секретное изобретение – балахоны. Легли на дно окопа в ожидании команды. Василий глядел на небеса и удивлялся изобретательности природы. Облака то сходились, то расходились, прибывали новые, появлялись фигуры и очертания. В какую-то секунду сложился лик красивой женщины, ее глаза смотрели прямо на Василия, а волосы постоянно меняли свой убор. Что-либо рассмотреть более он не успел, портрет разлетелся на мелкие осколки. Где он мог видеть этот лик точь-в-точь какая на образах Шартомского храма? Знакомый и близкий. Тут Дальнева обожгло, на него смотрела Богородица. Василий наложил на себя крестное знамение и вдруг будто из небытия раздался голос Зорина:

– Братцы, пора.

От брустера отделились два бугорка и покатились в сторону турок. Балахоны в точности повторяли расцветку растительного покрова. Откатившись на четверть версты, бугорки замерли. Дальше по расчетам Василия двигаться надо было «воробьиным шагом». К наступлению темноты они должны были оказаться возле порядков противника. Место выхода в тыл находилось на стыке двух отрядов, и зона особо никем не контролировалось. Ближе к вечеру Костян заныл, жаловался, что все его тело колет иголками и терпеть более такую пытку нет мочи.

– А ты встань во весь рост и побегай, глядишь, полегчает, – прошипел Василий.

Стало тихо. Потом Костян заныл снова.

– Все, чем могу помочь – отправить тебя назад к своим. Только ползи также медленно. А то ведь сам погибнешь и меня погубишь.

Костян смерил взглядом расстояние от выхода в тыл к врагу и до своих порядков и замолк. Больше жалоб от Костяна не поступало. Зато, когда вышли за линию дислокации турок, напарник растянулся на земле и долго лежал, вытянувшись во весь рост. Василий не стал его торопить, он в юности прошел хорошую школу, а неподготовленному человеку было, действительно, тяжко.

По дороге вдоль линии расположения турецких войск шли недолго. Образовался поворот налево и там вдали угадывались силуэты деревьев и, наверное, домов. Сзади послышался конский топот, быстро сошли на обочину и залегли. Мимо пронеслось человек пять верховых.

Через полверсты открылось селение, ряд мазанок с соломенной кровлей. В трех домах мерцали огни, то ли лучины, то ли свечи. Дальнев выбрал высокое дерево, находящееся между мазанок, и полез на него. Потом помог забраться Костяну.

– Долго нам тут сидеть? – прошептал Костян.

– Слезем перед рассветом. А если повезет и обнаружится одинокий прохожий, тогда раньше. Пока наблюдай, может узреешь что-нибудь полезное.

На этих словах снова послышался конский топот. Еще человек восемь-девять верховых промчались мимо. Топот растворился в темноте. Невидимые насекомые издавали всякие звуки, порой похожие на птичью трель. Действовали они убаюкивающе, и скорее всего, Костян задремал. Сук, на котором он сидел затрясся в такой лихорадке, что казалось само дерево вот-вот рухнет.

– Еще одна выходка и я тебя убью. Может ты не слышал, так я тебе поведаю, турки шпионов не убивают, они сдирают с них кожу и потом посыпают солью.

Скорее всего предупреждение подействовало, так как Костян затих и дальше, похоже, не шевелился совсем. Огни в мазанках погасли и селение окончательно погрузилось в сон. Дальнев вспомнил юность, как их тренировали сидеть в засаде, вспомнил простые приемы от потира собственных ушей и носа, до пощипывания тела. В середине ночи дверь в мазанке напротив заскрипела, потом отворилась и на улице замаячили два белесых силуэта. Оба отошли на несколько шагов от дома и заняли вполне естественную позу. Причина появления их стала понятна до конца. В следующую минуту Василий услышал то, что при всей своей фантазии никогда бы не смог предположить. Он услышал четкую английскую речь.

– Крис, ты целый час ждешь свою дурацкую струю, а меня уже пробирает холод.

– Ничего не поделаешь, такова особенность моего организма. Я и сам порой мучаюсь, но медики в том ничего болезненного не видят.

Наконец, тот с особенностями организма справился с нуждой и силуэты скрылись за дверью.

– Я бы тоже не отказался справить малую нужду, – прошептал Костян.

– Предоставляю тебе такую возможность, полезли вниз.

Находясь на земле, Василий поведал напарнику:

– Ребята, которые только что выходили до ветра – англичане. Нам нужно проникнуть в мазанку и как следует их допросить.

– Может их охраняют? – усомнился Костян.

– Кабы охраняли, то мы заметили бы.

– Если их в избе не двое, а десять?

– Вот и поглядим, за мной!

Некоторые люди пока не ввяжутся в бой, замучают своими сомнениями. Дверь в мазанку закрывалась изнутри на крючок. Дальнев попытался просунуть в щель свой кинжал, но не вышло. Костян достал складной нож и лезвие точь-в-точь проникло во внутрь. Дверь заскрипела. Тогда Василий предпринял рывок и раздался только короткий писк. В сенях пахло куриным пометом, сеном и еще чем-то совсем деревенским, что свидетельствовало о недавнем проживании тут болгарских крестьян. Дверь в избу оказалась без запоров. Оба медленно зашли в избу и увидели слева и справа походные кровати, на которых распластались два человеческих тела. Между кроватями у окна стоял стол и к нему приставлены стулья. На спинках кроватей висели ремни с кобурами. Василий вынул револьверы, один отдал Костяну, другой оставил себе. Свободный стул поставил у ног спящих и тихо по-английски произнес:

– Проснулись и сели на кроватях!

Левый вздрогнул. Хотел было потянуться, видимо, не осознавая серьезность происходящего, но, увидев наставленный на него ствол, выполнил команду. Второй по-прежнему находился в объятиях морфея, и Костян начал водить стволом револьвера на его оголившейся ступне. Тот задергал ногами, Дальнев повторил команду.

– Эдди, что за глупые шутки посреди ночи?

– Это не Эдди, – сказал Дальнев, – это твоя смерть.

Слова повлияли на англичанина. Он вскочил на ноги и кинулся к окну. Дальнев запустил в него, стоящий на столе глиняный бокал и попал в голову. Брызнула кровь.

– Сиди на кровати, а то пристрелю!

Тот осознал, до чего может довести его героизм. Взял полотенце, вытер кровь и сел на кровать.

– Вы отвечаете на мои вопросы и остаетесь живы. Вы не отвечаете на мои вопросы, и мы вас лишаем жизни.

Дальнев не стал ждать ответа и сразу задал вопрос:

– Что вы делаете в турецкой армии?

– Мы артиллеристы. Мы учим турок, – он посмотрел на форму Дальнева и добавил, – мы учим вас стрелять из пушек.

– Стрелять точно, – добавил его напарник.

– Сколько пушек завезли?

– Мы не знаем сколько всего. В нашем ведении находятся пять.

– Где вы их храните?

– В моей сумке лежит карта, – сказал левый, – сумка весит на гвозде при входе.

Дальнев кивнул Костяну, тот метнулся к вешалке и подал сумку.

– Там, где красные кружки, приготовлены артиллерийские гнезда. Где на карте треугольник, там хранятся пушки.

– Почему они не на передовой?

– Их привезут в ночь на 29 сентября. А рано утром начнется обстрел русских позиций. Это наши новые пушки, стреляют прицельно и превращают в руины все, куда попадают.

– У вас есть еще такие карты?

– Есть. Три карты.

– Одну я у вас беру. Сейчас мы вас свяжем и в конце концов вы сумеете освободиться от наших пут, или вас найдут сами турки. Вы люди умные и понимаете, что турки не любят, когда их планы рушатся. Так, что сами придумайте, чтобы вас не расстреляли союзники.

Костян вывернул карманы мундиров и брюк, набрал целую горсть металлических денег и свернул целую трубку из ассигнаций. Сам того не осознавая, помог англичанам выдать ночное происшествие за ограбление самими турецкими солдатами.

Когда вышли за дверь, уже занималась заря.

– Слышь, Василий, ежели бегом, то успеем добежать по темноте до лощины.

– Нет, Костян, такого удовольствия туркам не доставим. Ты, видимо, не понял, в какой заднице мы оказались. Это селение, все что рядом – зона подготовки тайной операции с новыми английскими пушками. Уходить надобно не к линии фронта, а в другую сторону или хотя бы в бок. Когда англичан найдут, забьют тревогу, станут искать воров.

– Надо было англичан убить, – всполошился Костян.

– И заставить турок отменить всю операцию?

Через час скорого шага, где-то пригнувшись, где-то прячась за кустарник, в стороне восхода солнца увидели ряд мазанок. Приблизились и услышали петушиное пение, мычание коров, собаки не лаяли. Видимо турки не любили гавканья в свой адрес. Кое-где из домов вышли крестьяне.

– Не вздумай здороваться, – сказал Дальнев, – иди хозяином так, будто кол проглотил.

Василий выбрал вторую мазанку от края. Костян забежал вперед и ногой пнул дверь, пропустил Василия. Тот вошел в избу, поздоровался по-турецки. Хозяева ответили, склонившись в низком поклоне. Дальнев не сомневался, что болгары понимают турецкую речь, столько лет турецкого владычества над ними даром не проходят. Он обратился к главе семейства, мужику годов тридцати пяти – сорока и велел ему всех выгнать из дома. Потом пригласил хозяина сесть вместе с ними за стол.

– Мы русские, нам нужна твоя помощь.

Мужик потерял дар речи, какое-то время осознавал услышанное, потом расплылся в улыбке.

– Я уже приготовил блямбу, кожаную медаль о том, что сдал продуктовый налог. Турки выдают такие, чтобы нас два раза не грабили. Видишь какая забота? – потом болгарин задумался, подошел к окну и откинул занавеску. Видно, любопытных в селении было достаточно, – значит так, вы ко мне зашли, вы от меня и уйдете прямо по дороге до леса. Там схоронитесь и будете меня ждать. В такой одежде точно до своих не доберетесь, убьют наши же крестьяне. Турки только толпой ходят. Привезу одежду, еду и скажу, куда идти. Чтобы соседи вопросов мне не задавали, вот вам бутылка ракийки, вот сухарик. Отойдете шагов на тридцать от моего дома, отхлебнете из бутылочки и идите дальше. Тогда станет понятно, чего вам от меня потребовалось.

Костян вынул из награбленных денег серебряную монету и положил на стол. Дальше все сделали, как велел болгарин. В лесу просидели до вечера. Костян к тому времени весь изошел на сомнения. Да и Василий тоже поддался его бухтению. Ожидание было вознаграждено крестьянской одеждой, едой и советами, куда двигаться. Болгарин принес лопату, выкопали яму и спрятали турецкую одежду. К своим шли всю ночь.

Как только Дальнев поставил последнюю закорючку в депеше генералу Столетову он тут же вырубился и разбудить его уже не мог никто. Зорин ко всему приложил карту расположения английских пушек.

Глава четвертая

В ночь на 29 сентября защитников восточного сняли из расположения и отвели в ближайший тыл. В траншеи занесли мешки, набитые соломой и перетянутые у горловины. Из укрытий высунули верхушки, чтобы создать видимость живой силы. Утром случился сильный туман и с двух сторон воцарилось полное бездействие. Прошло полчаса после восхода солнца и Дальнев увидел на лице Зорина сильное волнение. Он и сам прекрасно понимал ответственность в случае отмены артиллерийского обстрела. Холодок пробежал по спине, и в этот момент земля с левого и правого крыльев вздыбилась целой кучей земли вперемежку с летящими бревнами. Потом раздались выстрелы, и земля поднялась ближе к середине укрепления. Похоже стреляли по схеме: первая – пятая пушки, потом вторая и четвертая, удар по середине наносила пятая пушка. Противник рассчитывал, ударив по флангам, заставить оставшихся в живых переместиться в середину. Всю линию обороны за считанные минуты перепахали так, что представить себе хотя бы нескольких живых в этом аду было выше любых фантазий. Артиллерийские снаряды, разрушая укрытие, сами создавали воронки. Из каждой пушки сделали по пять выстрелов. Канонада прекратилась, пыль осела и взору открылась цепь турецких воинов, идущих в сторону укреплений.

Русские солдаты отделились от леса и бегом понеслись к воронкам и буграм, которые образовались в итоге обстрела. Появление большого количества живых русских солдат вызвало замешательство в рядах турок. Часть цепи приготовила винтовки для выстрелов, другая часть побежала вперед. Вторым повезло меньше всего, так как в штыковом соприкосновении русским воинам не было равных. Другую часть встретили дружным залпом, и волна оставшихся в живых турок покатилась назад.

Зорин подошел к Василию и крепко сжал его руку. Подбежал Костян, как всегда в крайнем возбуждении, и выкрикивал свою коронную фразу: «Как мы их!». Несколько позже Зорин сообщил, что в полдень прибудут пушки, чтобы ударить по английской батарее согласно добытой карте их дислокации.

Дальнев расположился под деревом, достал сухой паек и пригласил Костяна угоститься. Тот, видимо уже освоив свою еду, разделил трапезу с Василием. Пробегающий мимо солдат прокричал:

– Пушки привезли, устанавливают! Бежим поглядеть!

Ребята закончили свой отдых и пошли в сторону, куда побежали солдаты. Уже там среди артиллеристов Дальнев засмотрелся на лошадь, которая тащила телегу, груженную зелеными ящиками. Лошадь имела длинные лохматые ноги, громадную голову, необычно мощный круп и длинный хвост.

Некто, образовавшийся позади, позвал Василия по фамилии, не по той, придуманной для участия в войне, по фамилии более привычной. С замиранием сердца Василий оглянулся. Перед ним стоял тот самый полковник из Москвы, который отказал ему в желании попасть на войну.

– Вам не стыдно, Василий Георгиевич, так подло всех обманывать? Думаете, что коли вольноопределяющийся, то и взятки гладки? Нет, любезный, отвечать придется. Кто ваш командир?

– Поручик Зорин, – отчеканил Дальнев, вытянувшись по «стойке смирно».

– Вот ему и придется отвечать в первую очередь.

– На каком основании, господин полковник? – Дальнев приготовился отстаивать честное имя поручика даже ценой собственного достоинства.

Полковник видимо почувствовал ненужный ему настрой и дал задний ход.

– Молодой человек, я, некоторым образом, знаком с вашим… скажем так, близким родственником, князем Адальневским. Знаете, как он огорчится, если с вами что-то случится? Я сам отец и знаю, что говорю.

– Я готов следовать вашим условиям, но только в том случае, если поручик Зорин не пострадает.

– С этого момента вы поступаете в мое распоряжение. В течение всего дня улажу формальности и думаю к вечеру мы с вами двинемся в обратный путь. До моего возвращения оставайтесь на командном пункте.

Весть о срочном отъезде Василия облетела роту, и русская часть защитников стала обсуждать эту новость. Самой вероятной догадкой считалось, что Василия переводят в главный штаб для разработки акций в тылу у турок.

Съежившись будто от мороза, подошел Костян и, глядя в землю промямлил:

– Ты, Василий на меня не обижайся, ежели чего, так я всегда с тобой.

– В Москве на улице Знаменке находится особняк князя Адальневского, там меня после войны сможешь найти.

Чересчур отеческая забота полковника к моменту посадки в вагон поезда на Москву настолько утомила Дальнева, что он хотел закрыться в купе и никого к себе не пускать. Но полковник распорядился держать дверь открытой и в коридоре напротив поставил младшего офицера. Когда во время стоянки поезда в Харькове полковник послал своего подчиненного отправить телеграмму в Санкт-Петербург князю Адальневскому, у Василия появилась догадка об истинных причинах такой отеческой заботы. Скорее всего полковнику что-то было необходимо от самого князя.

Догадка нашла подтверждение, когда с вокзала, полковник поехал провожать Дальнева до самого дома на Знаменке.

Привратник, согнувшись в поклоне полушепотом доложил:

– Сам Георги Кирилловичи тут! Прибыли-с еще утром, просили сразу доложить о вашем появлении.

Из-за присутствия полковника Дальнев почувствовал себя неловко. Велел сопроводить гостя в переднюю и принести ему чай или чего он пожелает. Извинился и пошел в кабинет отца. Постучал и долго ждал реакцию. Дверь сверх ожидания отворилась и на пороге появился сам князь.

– Так и чувствовал, что ты. Проходи, Василий, давай хоть обнимемся.

Сильно тискать друг друга в объятиях в этом доме не приветствовалось. Отец и сын весьма формально прикоснулись щеками и разошлись по креслам.

– Простите меня, Георгий Кириллович. Так получилось приехал ко мне ровесник-земляк, теперь офицер. Вспомнили юность, и я, некоторым образом, ему позавидовал.

– Самому захотелось на войну, – продолжил князь, – рад, что ты на собственной шкуре испытал что такое война. Надеюсь, ты удовлетворил юношеский максимализм?

– Больше такого не повторится.

– Не загадывай! Человечество любит воевать. Разговор у нас с тобой будет длинным. Только сперва пойду выскажу твоему провожатому слова благодарности и отпущу его восвояси.

Вернулся князь не очень быстро. Во всем облике чувствовалось раздражение. Занял свое кресло и, позвонив в колокольчик, наказал вошедшему слуге принести водки и закуски. Князь не курил, но тут вынул папиросу и задымил.

– Представляешь, – обратился он к Василия, – этот паркетный шаркун пытался выпросить у меня ходатайство о награждении его Георгием. За что? За то, что он спас от неминуемой гибели будущего светилу отечественной науки. Я и без того выхлопотал для него генеральскую должность в военном ведомстве. Так он посчитал, что этого недостаточно.

– Вы ему объяснили неправоту? Там, на войне, я не нуждался ни в чьей защите.

– Знаю я про твои подвиги. Полковнику ничего объяснять не стал. Выслушал его и выгнал взашей. Святого Георгия получают истинные герои, рискуют жизнями, становятся калеками, а то и с жизнью расстаются. А этот прокатился в зону боев на один день, и орден ему подавай! Лизоблюд!

Слуга вошел с подносом. Князь наполнил рюмки и предложил тост за победу над турками. Постепенно настроение Георгия Кирилловича выправилось, и он вернулся к начатому разговору.

– Как ты знаешь коллекцию редких книг, рукописей и старинных предметов графа Румянцева перевезли в Москву, объединили с коллекцией Московского университета и в доме Пашкова открыли музей Русской истории. Московская городская Дума выделила участок земли на Лубянской площади и пятьсот тысяч рублей на строительство Политехнического музея. Подписан указ о создании Исторического музея. Здание уже заложили на Красной площади. Наконец то, ради чего я затеял разговор: еще в 66 году государь утвердил Устав Императорского Русского Исторического общества. Изучение общественной истории становится частью всей политической жизни. Сегодня как никогда востребованы материалы и доклады по русской истории. Думаю, тебе нынче не престало сосредотачиваться на чужом страноведении, пора отдать должное Отечеству. Предлагаю тебе свернуть деятельность в Москве и переехать в столицу. Место научного сотрудника Императорской Публичной библиотеки тебя ждет, равно как и членство в Историческом обществе. Памятуя о твоей концепции самостоятельности, купил тебе дом в Санкт-Петербурге. Жить будешь отдельно, но под моим присмотром. Что скажешь?

– Скажу, Георгий Кириллович, что новое меня всегда притягивает. Я премного вам благодарен за… заботу.

– Хотел сказать отеческую? Так говори.

– Говорю. Благодарю за отеческую заботу.

Переезд Дальнева в Санкт-Петербург оказался возможным только в Рождеству. Пришлось исполнить ранние обязательства по завершению трактата по текстам Кодекса царя Хамурапи в древнем Вавилоне. Требовались уточнения в переводе с санскрита древнеиндийских текстов по Законам Ману.

Новое место службы пришлось Дальневу по душе, но как часто бывает, новичкам дают бесперспективные материалы для проверки человека на претенциозность. Дальневу поручили расшифровку надписей на керамических плитках, изъятых при обыске в тереме новгородской боярыни Марфы Борецкой. Дальнев хорошо знал период правления Ивана III и представлял суть борьбы московского государя с Казимиром IV, великим князем литовским и королем польским. С 1470 года предметом этой борьбы была вечевая республика Великий Новгород. Дальнев знал про жестокое подавление Москвой всех пропольских и пролитовских настроений. Борьба продолжалась до 1477 года до полного присоединения Новгорода к Москве. Не последним звеном в польско-литовском заговоре против Москвы являлась Марфа Борецкая. Она оставалась последней в череде длинных смертей своих единомышленников. Женщину отправили с внуком в Москву и то, что стало с ней потом, он не знал. Перед арестом в доме посадницы провели обыск. Среди прочего изъяли две керамические плитки с текстами.

Дальнев прочитал все материалы и комментарии к текстам на керамических плитках и понял, что все попытки расшифровать оказались безуспешными. Вместе с тем поиск осуществлялся в направлении мест хранения тайников с сокровищами. О богатстве Марфы ходили легенды. Тенденция объяснялась просто – керамические плитки были спрятаны под половыми досками.

На первом же этапе Дальнев почувствовал свою беспомощность. Он не представлял, как подступиться к невесть откуда взявшимся крючками и петелькам. Начинать службу с признания собственной несостоятельности было не в его привычке, но время шло и срок исполнения поручения подходил к концу. Дальнев добросовестно переписал на два листа закорючки соответственно с первой плитки, а потом со второй. Дома не сводил глаз с абракадабры и каждый вечер не мог уснуть, обвиняя себя в собственном бессилии.

Однажды утром он потянулся к листам. Через час бесполезных сидений хотел предать их огню и соединил друг с другом. Наложивших и оказавшись в свете огня, листы заиграли буквами. Дальнев приставил их к окну, и догадка подтвердилась. Он переписал полученные буквы на отдельный лист. Когда текст поддался переводу со старославянского, то сомнений более не возникало, что изобразил изготовитель. Это было родовое проклятие на женскую часть боярского рода Лощинских, к коим принадлежала Марфа.

Дальнев помчался в библиотеку. Там заказал все, что имелось в хранилище по этому боярского роду. Все окончательно сошлось, когда Василий узнал жизненный путь Марфы Борецкой. В первом браке женщина обрела счастье – родила двоих сыновей. Вскоре муж Филипп погиб, а дети Антон и Феликс утонули в реке. Второй муж, Исаак Борецкий, новгородский посадник тоже погиб. Вслед за ним погибли два сына Дмитрий и Федор. Саму Марфу отправили в Москву и далее след ее терялся. Так же осталась неизвестной судьба ее внука, которого везли вместе с бабкой.

Дальнев пригласил фотографа и с его помощью изготовил с керамических плиток две фотографические пластины. Написал подробный документ об открытии и пошел на доклад к начальнику. Вышел он из высокого кабинета уже соавтором, потому оказалось, что саму идею подсказал его начальник. Несмотря ни на что фамилия Дальнева зазвучала среди филологов, а потом и всех тех, кто интересовался отечественной историей.

После очередного выступления на заседании Исторического общества Дальнев неспеша шел домой. Одноэтажный особняк, купленный князем под приезд сына, не удивлял своими размерами и архитектурными придумками. Два небольших крыла слева и справа и парадное в центральной части дома. Внутри самым большим помещением являлся рабочий кабинет хозяина. Там разметили библиотеку, в основном привезенную из Москвы, поставили два рабочих стола на случай посещения учениками или ассистентами, диван и несколько кресел. Комната отдыха или спальня, как ее называл слуга, располагалась в левом крыле, трапезная и поварня в правом. Остальные помещения, оборудованные под жилые комнаты, стояли закрытыми. А вопрос о приглашении в дом кухарки и экономки в одном лице стоял перед Василием с самого начала. Но заниматься этим Дальневу было просто неинтересно.