Текст книги "Звезда"

3

Хочешь не хочешь, а пришлось тащиться домой и торчать там вдвоём с матерью полдня. Хорошо хоть, к четырём надо было на стадион.

Мать вся извелась. То столбом стояла у окна, то металась по комнате. Я уж и сам набирал отца – действительно недоступен.

Её нервозность передалась и мне. Сразу в голову полезли дурные мысли. А вдруг дядя Юра не справился с управлением? Вдруг авария?

Вбил в поисковик: «сегодня ночью авария Турунтаево», «авария Баргузинский тракт», «авария Прибайкалье». Потом несколько раз переиначил запрос и так и сяк, но ничего по делу не нашёл. Затем матери позвонила жена дяди Юры, и тут уж они дуэтом принялись охать и всхлипывать. Просто караул! Еле дотянул до трёх и сбежал на тренировку.

Пал Палыч, тренер, гонял нас сегодня с особым рвением. Круг за кругом. Чуть замедлишь бег:

– Решетников, опять сачкуешь!

А я как назло совсем расклеился. Полдня вроде бодрячком проходил, а тут вдруг сказался и недосып, и вчерашняя картошка. Ноги как ватные, и реакции – ноль. Еле до конца тренировки продержался. Даже в душ шёл через не могу.

Зато дома всё наладилось. Отец вышел на связь. Оказывается, у них машина в пути заглохла, а телефоны там не ловили. На что мать, конечно, сразу же нашла тысячу способов, как можно было бы связаться и доложить обстановку. Отцу осталось лишь извиниться, что сам не додумался. Впрочем, сердилась она не долго. Радость, что всё обошлось, в итоге перевесила.

Я тоже перебросился парой фраз с отцом. Рассказал ему про трещину в школе, однако он никак не отреагировал, пробормотал в ответ что-то невнятное. Да и вообще тон у него был какой-то напряжённый. Хотя понять можно – авария всё-таки, возни, поди, выше крыши.

– Что там у вас в школе случилось? – забеспокоилась мать, уловившая краем уха обрывки фраз.

– Стена в холле не то треснула, не то посыпалась, не знаю точно. И в школу нас сегодня не пустили.

– Вот как? И что теперь? Как же учёба? – мать заговорила возмущённо, будто я это устроил.

– Откуда я знаю?! Там комиссия какая-то. Скажут, наверное.

– А нам ждать? А я гляжу, ты даже не переживаешь! Ничего, что у тебя ЕГЭ на носу? Что тебе поступать?

– Ну а я-то что сделаю? Или мне теперь плакать? Чего ты ко мне цепляешься по любому поводу? – огрызнулся я. – Сама чуть что устраиваешь трагедию, ещё и мне прикажешь? Чтоб мы вместе сокрушались над каждой мелочью, стонали, рыдали и носы друг другу подтирали? Это без меня! Я в твоём дурдоме участвовать не собираюсь.

– А было бы неплохо, если бы ты хоть иногда переживал за кого-нибудь, а не только за себя, – сказала мать и вышла с видом оскорблённого достоинства.

Нет, в самом деле, они что, сговорились сегодня мораль мне читать?! То я о других не думаю, то ни о ком не переживаю. Нашлись праведники!

В довесок ещё и от Инги пришло на почту сообщение:

«Олег, ты – трус и сволочь! В глаза сказать смелости не хватило? Я тебя ненавижу. Нет, ненависть для тебя – это слишком. Я тебя презираю».

Неприятно, конечно, но, в принципе, чего-то подобного я и ожидал. Не удивлюсь, если это её послание не последнее. На всякий случай пометил письмо как спам и удалил.

Мать обиделась и больше ко мне в комнату не заглядывала. Вообще весь вечер не показывалась из их спальни. Даже ужинать не звала, самому пришлось рыскать по холодильнику.

Сперва было не по себе, как-то негладко на душе. Мать всё-таки… Но, поразмыслив, решил, что так даже к лучшему. Пусть себе дуется, зато ко мне не пристаёт, а то правда весь мозг исклевала своими нравоучениями.

Утром продрых чуть не до обеда. Мать так и не трогала меня, хотя обычно если уж она проснулась, то поднимала и нас с отцом. Я прошлёпал в ванную, оттуда – на кухню. На плите томилась каша. Овсяная! Фу-у Нырнул в холодильник, накромсал колбасы и хлеба. Всё ждал, что придёт и снова заведёт свою пластинку про вредную и полезную пищу, но нет, не стала. Ясно: всё ещё в обиде. Ну и ладно, мне же проще, свободнее.

На тренировке Пал Палыч опять зверствовал, хорошо, хоть гонял всех, не меня одного. А под конец огорошил:

– Слушайте сюда, хлопцы. В среду, то бишь завтра, тренировка отменяется, зато в четверг будет игра с «Химиком». Вместо Решетникова нападающим – Богатырёв. Решетников сидит на банке.

Совру, если скажу, что меня это совсем не задело. Но когда наш бессменный голкипер Валера Ледогоров заметил: «Что-то Палыч тебя эти дни гнобит», я равнодушно пожал плечами:

– Ну и пусть. Пофиг.

Палыч у нас вообще с заскоком. То я у него с газонокосилкой гоняю по стадиону, то в запасе просиживаю, то, наоборот, из игры в игру меня выставляет. Нет, в последние месяцы он всегда меня включал в основной состав команды. Ну и если быть честным, то по большому счёту я почти все игры и вывозил. А после хеттрика в недавнем матче с омичами вообще думал, что банка мне уже не грозит. И на тебе! Да ладно бы кем другим заменил, а то как назло Богатырёвым! Представляю, как ликует этот дятел.

С Русланом Богатырёвым мы давно на ножах. Точнее, он мне открыто завидует. С тех пор как Палыч вывел меня в нападающие, Богатырёв только и делал, что полировал скамейку. От злости у него аж крышу сносило. На тренировках как бы случайно пробивал по мне при каждом удобном случае. Я уж не говорю, сколько раз он типа «промахивался» и пинал мне по голени. Иногда до стычек доходило. Правда, Палыч сразу разнимал.

Однажды Богатырёв так достал меня, что я забил ему стрелку после тренировки, но, пока принимал душ, этот баран дал по тапкам. Он, конечно, потом пробовал отмазаться, мол, срочное дело вдруг нарисовалось, не мог ждать и всё такое, но я изрядно поглумился над «отважным» Богатырёвым, и с тех пор он притух. Злился, само собой, ещё сильнее, но уже молча, на рожон не лез. И тут вдруг такая подстава со стороны Палыча! Я даже в душевую с расстройства не пошёл: не хотел видеть победную мину Богатырёва.

Уже на улице меня нагнал Денис Ячменёв – наш капитан.

– Олег, забей. Палыч на тебя просто сердится. Остынет и вернёт. Он же отходчивый.

– А с чего ему на меня сердиться?

– А ты сам как думаешь? – удивился Денис, будто это так очевидно, только тупой не поймёт.

– Никак не думаю, – буркнул я.

Да в самом деле откуда мне знать, на что он там сердится, если мы нигде, кроме как на стадионе, не пересекаемся.

– Ну а кто на той неделе пропустил тренировку?

– И что? Разве я один пропускаю? Ты вон тоже полмесяца как-то не ходил.

– Но я-то по болезни.

– Может, и я по болезни.

– А может, потому, что ты вместо тренировки играл за какой-то банк?

Так оно и было. На прошлой неделе у банкиров проходила спартакиада и меня попросили сыграть за «Капитал». У нас вообще такое часто практикуется, в смысле, все так делают, и причём не бесплатно, хоть Палыч и не одобряет. Меня же попросил друг отца, управляющий этого «Капитала», так что я играл просто за спасибо.

– Ну играл, и что?

– И то. Палыч и так-то не любит эти дела, а если ещё ради трёх копеек ты забил на тренировку…

– Дэн, ты что несёшь? Каких ещё трёх копеек? Ай, да пошли вы все!

Я припустил к остановке. Дэн крикнул мне что-то в спину, я даже не оглянулся. Хотел набрать Серёгу, но вспомнил, что вчера с ним разругался. И такое зло на весь мир меня обуяло! Прямо внутри забурлило. Хотелось крушить и ломать что ни попадя. Или нагнуть кого-нибудь. Прямо чувствовал, как дурная силища кипела в руках. Казалось, нарвись кто на меня в тот момент, прибил бы точно. Отыгрался бы на бедолаге за все свои невзгоды по полной программе.

Накрапывал дождь. Я вышагивал посреди тротуара, широко расставив локти и задиристо поглядывая на прохожих, но те, вжав головы в плечи, скользили мимо меня, как тени.

На лицо падали мелкие холодные капли, остужая разгорячённую кожу. Тут меня кто-то толкнул. Я злорадно оглянулся, но это оказалась бабка. Не с бабкой же биться… И как-то внезапно вся ярость схлынула.

У гастронома крутился бездомный пёс, облезлый и мокрый, вынюхивал съестное. И, непонятно почему, мне вдруг подумалось, что я тоже, как этот пёс, брожу неприкаянный и никому не нужный. Сразу стало жалко дворнягу, как самого себя. Купил кольцо краковской. Псина одурела от восторга, засуетилась, мельтеша хвостом, пока я вынимал колбасу из целлофана. Пусть хоть у тебя, лохматый, будет радость.

4

Ближе к ночи вернулся отец. Усталый, мятый, глаза красные. Но какой бы он ни был вымотанный, обстановка сразу разрядилась. Мать растаяла, довольная, заворковала. Миротворец он у нас, умеет сглаживать углы, даже одно его присутствие действует и на меня, и на мать успокаивающе.

Отец привёз омуля. Всякого – солёного, горячего копчения, холодного. Мать быстренько подсуетилась: рыбу почистила, картошки отварила, заправила маслом, рубленой зеленью присыпала.

Потом мы ужинали, как давно, в детстве, – все вместе, на кухне, за небольшим квадратным столиком. Квартира уже не та, конечно. Раньше, до отцовского директорства, мы жили в двушке-хрущёвке с крохотной кухней. Даже мне, малому, было тесно. Но зато как весело!

Почему-то меня смешило до слёз, когда отец, сидя на табурете, доставал руками всё, что нужно, даже не приподнимаясь. Горчицы? Пожалуйста! Поворачивается вполоборота, открывает холодильник, достаёт горчицу. Перчика? Сколько угодно! Длинная рука тянется вверх, к полке, где стоят в деревянных баночках разные специи. Я смеялся и нарочно придумывал, что бы такого попросить у него. Он, конечно, понимал мои уловки, но безотказно подавал любую мелочь и смеялся вместе со мной. Маму, помню, наши забавы немало раздражали. Она поджимала губы и недовольно цедила: «Некрасиво баловаться за едой. Никакой культуры!»

Теперь мы редко собираемся всей семьёй. У матери – диета, у отца – работа. Разве что по выходным иногда случаются совместные обеды, ну ещё в праздники. Но тогда мать накрывает в столовой большой круглый стол, раскладывает ножи, вилки, салфетки, как положено по этикету. И мы просто едим, тоже по этикету. Даже если при этом разговариваем, то как-то натянуто, неестественно.

И уж точно нет той душевной близости и теплоты, как тогда, в детстве. Может, потому этот незамысловатый ужин с родителями вдруг стал для меня нечаянной радостью. Прямо на сердце полегчало.

Ночью встал в туалет и заметил под дверью родительской спальни полоску света. Подошёл поближе. Они разговаривали, причём довольно-таки оживлённо, но тихо, ни слова не разобрать, только бу-бу-бу. В том, что родители обсуждали что-то среди ночи, ничего такого уж удивительного не было – мало ли, соскучились, может. Однако мне показалось, что говорили они как-то напряжённо. Неужели ссорились?

На моей памяти мать с отцом поссорились лишь дважды. Первый раз он замотался на работе и забыл встретить бабушку. Та, когда ещё жива была, изредка наведывалась к нам погостить. Встречать её на вокзале считалось непреложной обязанностью отца. Так что мать понадеялась на него, и в итоге бабуля промаялась целый час, пока не додумалась позвонить нам домой. Вторая ситуация по сути схожа: опять же из-за работы отец опоздал на мамин день рождения, сорокалетний юбилей. Справедливости ради стоит сказать, что опоздал так, что ещё чуть-чуть, и, считай, вообще не пришёл. Когда он появился, все, кроме официантов, меня, матери и ещё одной подгулявшей пары, уже разошлись. Но эти ссоры были какие-то однобокие: мать обижалась, отец замаливал грехи. А тут оба друг другу что-то выговаривали возбуждённо, хоть и полушёпотом. Думал сунуться к ним, поинтересоваться, что за разборки среди ночи, да махнул рукой. В конце концов, не маленькие, сами разберутся.

Утром меня опять не разбудили. Нет, всё-таки что-то у них произошло. Мать ходила мрачнее тучи, от расспросов увиливала, кипятилась из-за каждой мелочи. И самое показательное – за весь день ни разу не вспомнила про учёбу! Отец же ни свет ни заря опять умчался на работу. Они созванивались, я слышал, но как нарочно мать с трубкой закрывалась в спальне. Прямо тайны мадридского двора! Берегла мою психику, чтобы я пребывал в счастливом неведении? Или… или… сплошные или…

Но неужто и вправду поссорились? Когда успели, а главное, из-за чего?

До вечера так и проваландался без дела. Пару раз звонила Инга, но я сбрасывал. Всё, что хотел, уже сказал, добавить нечего. А выслушивать, какой я трус и подлец, не больно-то охота. Пусть её Серёга Шевкунов утешает. Вспомнил о нём, и сразу испортилось настроение. Мне казалось, что он предал меня, предал нашу дружбу. И ради чего?!

Отец снова пришёл под ночь. С матерью разговаривали вроде бы как обычно, ни намёка на ссору. Тогда вдвойне непонятны их перешёптывания и её нервозность. В чём всё-таки дело?

Но и отец от вопросов отмахнулся. Сказал, чтоб я ничего не выдумывал, а шёл спать, а то завтра в школу. В школу! Как будто накануне я не ему рассказывал о том, что нас пока распустили!

На следующий день я совсем скис. Накопилось по мелочи всякого негатива, плюс ещё эта игра с «Химиком», на которую поначалу вообще решил не ходить. Психанул. Но потом подумал, что, если не пойду, все, да ладно все, главное, Богатырёв поймёт, что я расстроился, что мне не всё равно. Зачем давать ему лишний повод для злорадства?

К тому же с утра позвонил Денис Ячменёв – как знал о моих колебаниях. Заявил, что, если я не пойду – это будет глупо, мол, одному себе во вред. Я успокоил Дэна:

– Да приду я.

– И насчёт Палыча не парься. Остынет скоро.

– А ты не в курсе, откуда он узнал про это? Ну, что я за банк играл…

– Без понятия.

Собственно, гадать тут нечего. Понятно, что донесли. И, кто донёс, ясно как день. Кроме Богатырёва, на такую подлянку никто из наших не способен. Да и все мотивы у него. Однако же какой урод!

Всю игру Палыч держал меня в запасе. Старый болван. «Химик» разделал наших всухую. Даже пенальти умудрились прощёлкать. Единственный раз, когда им удалось более-менее удачно атаковать и наметился реальный шанс забить гол, Богатырёв мазанул и попал в «молоко». Зато Валере Ледогорову отгрузили полную авоську. Итог: три-ноль. Нет, я, конечно, не Месси, а «Химик» и правда сильная команда – но уж пенальти бы точно пробил. Да и на месте Богатырёва так бы не лопухнулся.

Одно утешение – его кислая физиономия. Меня так и подмывало съязвить, но остальные пацаны тоже выглядели расстроенными. Особенно Валера Ледогоров. Этот вообще каждое поражение воспринимает точно крах мечты всей своей жизни. Как-то я уж пробовал подшучивать в похожей ситуации, и Валера отреагировал чересчур болезненно. Так что теперь я сдержался.

Возвращался домой в приподнятом настроении. Нет, всё же я – злорадный гад! Ну и ладно. Не будете меня в следующий раз задвигать.

Затренькал мобильник. На экране высветилось: Крылова. Я помялся – брать, не брать. Крылова – лучшая подруга Инги, наверняка возомнила себя её защитницей и приготовила разгромную речь. А ещё это могла быть и сама Инга. «Лучше сбросить», – подумал я, но… нажал на приём.

– Решетников, ты – сволочь! Ты хоть представляешь себе, в каком Инга сейчас состоянии?!

– И тебе привет, Крылова. Как дела?

– Ничего, – промямлила она.

Говорю же, речь приготовила, а как пошло не по сценарию – сразу тупик.

– Чем занимаешься? – не давал я ей опомниться.

– Ничем, – лепетала она, совсем сбитая с толку.

– Ничем, ничего… Как-то скучно ты живёшь, Крылова. Может, сходим куда-нибудь, развеемся?

– Со мной? – удивилась Крылова.

– Ну а с кем? Вроде с тобой разговариваю, – усмехнулся я.

– Я… я не знаю… Как-то это неправильно…

– Чего ты не знаешь? Что неправильно? Я ж тебя не замуж зову, а всего лишь в кино. Давай подгребай к «Баргузину» через полчасика. Успеешь? Заодно и поговорим, о чём ты там хотела.

Мутить с Крыловой я, разумеется, не собирался. Позвал её чисто забавы ради, ну и от нечего делать.

Она явилась при параде – в ярко-красном жакете, на высоченных шпильках, не то что я – как гопник, в кроссах и спортивном костюме. Правда, вышагивала она еле-еле, да и наряд явно великоват – скорее всего, с матери сняла.

– О ты какая! Пардон муа за мой прикид, я только что с тренировки.

Крылова смутилась, порозовела. Я подал ей руку, она нервно хихикнула, но ухватилась.

– Олег, только ты Инге, пожалуйста, не говори, ну про нас… Она неправильно поймёт, обидится, а ей и так сейчас плохо, – попросила Крылова.

– Я и не собирался.

На сеанс мы опоздали, но не критично. Пропустили только самое начало. В потёмках сели на ближайшие свободные места, я тут же приобнял Крылову за плечи. Она напряглась, но руку не сбросила. Тогда приобнял покрепче, а вторую руку пристроил ей на бедро. Она и тут не возмутилась. А я-то всегда считал её девочкой-припевочкой! Я наклонился и поцеловал её, вернее, слегка коснулся губами – опять-таки не отстранилась. Пока думал, продолжить свой эксперимент с Крыловой или не стоит, и сам не заметил, как увлёкся фильмом. А фильмец, к слову, шёл довольно сносный – «Два ствола», с Уолбергом и Вашингтоном. Правда, Крылова, похоже, заскучала.

– Понравилось? – спросил её. Кивнула, а у самой глаза унылые. – Пойдём здесь в кафешке посидим, – предложил я.

Крылова упрямиться не стала, даже наоборот, оживилась, но, когда я принёс по пиву, снова застеснялась.

– Я не пью, – слабенько запротестовала она.

Я не сдержал ухмылки: помнится, Инга рассказывала, как они на пару с Крыловой наклюкались, а потом творили всякие глупости.

– Это же пиво.

– Я думала, ты… короче, Инга говорила, что ты вообще не пьёшь.

Комментировать не стал – зачем? Кроме того, мне вдруг сделалось нестерпимо скучно. Какого чёрта убил вечер на эту занудную Крылову? К тому же она ничего лучше не придумала, как подлить масла в огонь. Зря…

– Олег, почему ты так с Ингой поступил? Ей сейчас очень плохо! Ведь нельзя же так…

С ума сойти, эта букашка ещё вздумала меня учить!

– Ты что, собралась мне рассказывать, как можно и как нельзя? Пойми своим куриным мозгом, что мне плевать, плохо ей или хорошо. Она мне нравилась, я с ней ходил, разонравилась – до свидания. Какие проблемы? А ты-то сама… Вот чего ты сюда припёрлась? Думаешь, твоя драгоценная подружка обрадуется, если узнает, что ты со мной в кино ходила? В кафе вот сидишь…

– Но ты же сам меня позвал…

На Крылову жалко было смотреть, но меня уже понесло:

– Ну и? Я тебя что, силой тащил? А если бы я тебе перепихнуться предложил, тоже бы потом говорила: «Я ни при чём. Это ты меня позвал»?

– Ну ты и придурок! – вскочила Крылова, красная, почти в цвет своего жакета, и зацокала прочь.

– Лицемерка! – крикнул я ей в спину.

Как же меня все достали! Всякая козявка будет ещё мне указывать, как себя вести!

5

В пятницу мать ошеломила меня неожиданным заявлением:

– Со следующей недели ты идёшь учиться в сорок восьмую школу. Мы уже обо всём договорились.

– В какую ещё сорок восьмую? Ты чего? – я аж чуть не поперхнулся такой новостью.

– Я разговаривала с завучем, это моя знакомая, и с директором уже всё утрясли.

Я, онемев, хлопал глазами. А она продолжала ещё решительнее:

– Вашу школу закрывают на капитальный ремонт, а учеников распределяют по другим. И, увы, отнюдь не самым хорошим. Мы же с отцом договорились, чтобы тебя взяли в сорок восьмую. Это лучшая школа в районе. Она, во-первых, близко, во-вторых, там сильный математик. И вообще там все предметники хорошие, я узнавала. Тебе это нужно в будущем.

– Нафига мне вообще ваша математика? Я в спорт пойду!

– Какой спорт? Не смеши меня! Футбол – это не профессия!

– Очень даже профессия!

– Я не поняла, ты чего протестуешь? Говорю тебе – вашу школу закрывают. Вас всё равно разбросают по другим школам. Или что, ты собрался вообще не учиться?

– Было бы здорово!

– Умно, ничего не скажешь, – фыркнула мать.

– Я хочу пойти со всеми! Куда наших отправят, туда и я!

– Ты пойдёшь в сорок восьмую, и точка. Документы я уже отнесла, – отчеканила мать и стремительно вышла из моей комнаты, пока я ещё что-нибудь не сказал. Ведь ей же обязательно надо последнее слово оставить за собой.

Посмотрим, подумал я. Ещё чего! Всё сама решила, меня не спросила. А я вот не пойду, и всё тут! Что она меня, на руках туда понесёт?

Вечером наши собирались на Нижней набережной. Договаривались к шести, но я на полчасика опоздал. Сослался на пробки, хотя, по правде, сам не слишком торопился. Потому что сколько раз бывало – заявишься вовремя и ждёшь, пока остальные подтянутся. Уж лучше пусть меня ждут.

Серёга Шевкунов вообще не пришёл. Я испытал двоякое чувство: с одной стороны, облегчение – всё-таки злился на него ещё порядком, с другой – лёгкую досаду, как ни крути, а привык к нему.

Зато Инга и Крылова попались мне на глаза чуть ли не самые первые. Обе меня демонстративно не заметили. Правда, стоило отвернуться, тут же зашипели всякие гадости в мой огород.

Ещё и пацаны принялись досаждать вопросами: где Серёга, что с ним, почему – как будто я его нянька! Особенно Жека Верещагин насел.

– Чего докопался? Я его что, пасу? – рявкнул я.

– Да успокойся ты! – отпрянул от меня Верещагин.

– А я и не нервничаю. Стою себе, никого не трогаю. Это ты привязался ко мне и верещишь, аж уши зачесались.

Верещагин дёрнулся, но ничего отвечать не стал, только отвернулся. А как насупился! Боже ты мой, цаца нашлась! Наверняка он так чутко на «верещишь» среагировал, хотя никакого намёка на его фамилию я не вкладывал. Случайно получилось. Ну да чёрт с ним.

– Не ссорьтесь, мальчики! – подлетела Наташка Гороховская. – Может, последний раз собираемся всем классом!

– Да ну! Что ты выдумываешь?! Рано ты с нами прощаешься, Горошкина! – загалдели наши.

– А вдруг нас раскидают по разным школам? Я слышала, что нашу всё-таки закрывают!

– Ну и что, даже если и переведут в другую, то весь класс, мне отец сказал. Так что никуда ты от нас, Горошкина, не денешься.

Ну вот, то ли дело – Наташка Гороховская. Её у нас как только не зовут: и Горошкиной, и горошком, и колобком, и плюшкой, и пончиком, но она ни на что не обижается. Просто патологически лишена всякой обидчивости, а между тем над ней вечно все подшучивают. Высмеивают её пышную фигуру и прикид, её восторги по каждому пустяку, её ненормальную страсть всех опекать. И всё же, когда прошлой весной у нас проводили психологический тест, чтобы, как объяснила классная, выявить звёзд и аутсайдеров (как будто это и так не видно!), Гороховская набрала больше всех голосов! На втором месте – Инга, затем – мы с Шевкуновым. Я был в шоке! Наташка, конечно, очень удобный человек – безотказная, добрая, списать даёт без вопросов и вообще, что ни попроси – сделает. В жизни, наверное, никому и слова-то грубого не сказала, но разве ЭТО делает человека звездой? Впрочем, не думаю, что можно безоговорочно доверять какому-то идиотскому тесту. Тоже мне, психоанализ: кого бы вы взяли с собой в опасное и долгое путешествие? Только троих и только из класса. Ну не чушь ли? Инга, помню, вообще чуть не лопнула от негодования: «Этот шарик с ножками круче меня?!» Я тоже был немного уязвлён: кто во всех соревнованиях участвует и за класс, и за школу, кто всегда первые места занимает, кто в любое время бабки всем одалживает и, между прочим, никогда никому не напоминает о долге? Так что да, я был уязвлён, но состряпал мину, будто мне плевать.

– Ой, так это ж хорошо! – воскликнула Гороховская и хлопнула в ладоши. Остальные девчонки захихикали. – А куда пойдём?

– Может, в сквере посидим? – предложил кто-то из пацанов.

– Да ну! В такой дубак!

– Пойдёмте в «Баньку».

– «Студент» лучше. Там всё дешевле.

– Да! В «Баньке» могут пива не дать.

– Олегу дадут везде, и «Банька» как-то поцивильнее, – Костя Забровин легонько шлёпнул меня по плечу.

После недолгих препирательств двинули в кафе «Студент». По сути – обычная пивнушка, только аудитория – сплошь студенты и студентки, ну и старшеклассники. Мне и в самом деле отпускают пиво без вопросов, хотя восемнадцать будет только в мае. Не то что я этим кичусь, но без меня наши бы точно на-сухую сидели.

В «Студенте» было людно. Впрочем, там всегда людно, невзирая на день недели. Нам пришлось потолкаться у входа, пока не освободилось два столика по соседству. Сдвинув столы и стулья, мы расселись по трое на два места. Взяли обычный набор: пиво, солёные орешки, сухари с чесноком, сыр-косичку.

Инга сидела наискосок от меня и постоянно шепталась с Крыловой. При этом они нет-нет да стрельнут ядовитым взглядом в мою сторону и давай хохотать – мол, надо мной. Видимо, я должен был сконфузиться. Ха, посмотрел бы я, как Инга смеялась бы, если бы знала, что я ходил с её подружкой в кино.

Я решил пощекотать нервишки Крыловой, чтоб не слишком хихикала на мой счёт.

– Видели новый фильм? Сейчас в кино идёт…

– Как называется? – подхватили наши.

– «Два ствола».

– Карты, деньги…

– Просто «Два ствола».

– Не, не видел. Нормальный? – заинтересовался Забровин.

– Ага, ничего такой боевичок, с Ричи не сравнить, конечно, но посмотреть разок можно.

Боковым зрением я следил за Крыловой – у той махом улыбочка сползла с лица. Прямо окаменела вся. Так тебе, курица!

– А с кем ходил? С Серёгой? – Забровин как по заказу повёл разговор в нужное русло.

– Вот ещё! С девушкой, конечно.

Теперь и у Инги лицо вытянулось. Все остальные тоже вдруг примолкли. Принялись усердно пить и грызть сухарики, избегая смотреть на нас с Ингой.

У Забровина загудел мобильник. Он рванул с трубой на улицу – можно подумать, кому-то интересно слушать его телефонный трёп.

– Чего закисли? Умер кто? – спросил я.

Ладно девчонки, они могли из солидарности с Ингой выразить молчанием недовольство.

Кто-то невнятно хмыкнул в ответ. Вернулся Забровин и, помахивая допотопным «Самсунгом», бодро сообщил, что скоро подтянется Серёга Шевкунов. Пришёл мой черёд напрячься. За все годы нашей дружбы это – самая серьёзная ссора, и я даже не представлял, как с ним себя вести, сидя за одним столом. Дуться, как девчонка, – не дело. Общаться как ни в чём не бывало? Ну уж нет, обойдётся. Может, уйти? Тогда он сочтёт, что я сбежал. Тоже не годится. Я решил, что останусь и буду действовать по обстоятельствам.

Серёга звонил, вероятно, откуда-то поблизости, потому что не прошло и десяти минут, как он нарисовался. Расфуфыренный, смотреть смешно. Даже вихры, что вечно торчком, в причёску уложил и чем-то смазал. С ума сошёл! Ну а дальше он поразил меня окончательно: поздоровался со всеми пацанами, кроме меня, как будто я вообще пустое место. А я… я, чёрт побери, протянул ему руку, как последний болван, но он как будто не заметил.

Я в упор уставился на него, без шуток, серьёзно, мысленно крича: «Серёга, ты чего?!» Но он даже не взглянул. У меня кровь хлынула к лицу, щёки и уши вспыхнули, в горле встал ком. Такого позора, да ещё на глазах у всех наших, я никогда не испытывал. В глазах противно защипало. Я быстро сморгнул – не хватало ещё слезу пустить. Слава богу, удалось быстро взять себя в руки. Я прокашлялся, сделал пару глубоких вдохов. Отпустило. Но всё же лучше бы я ушёл! Или вообще не приходил!

Краем глаза заметил, что Инга с Крыловой поглядывают в мою сторону с любопытством. Нет, даже со злорадством. Пошептались, снова прыснули. Решили, что буду сидеть теперь, поджав хвост, оплёванный и оскорблённый? Ну уж нет! Фиг вам!

– Что, Серёга, поздороваться с бывшим другом побрезговал? – спросил я с усмешкой, убирая руку в карман. – Конечно, ты у нас сегодня начепурился, вон аж волосы блестят. Куда мне до тебя! Что, свою часть спора приготовился выполнять?

– Какого спора? Что ты несёшь? – Серёга вдруг сразу же меня заметил и густо покраснел.

– Типа память отшибло?

– Заткнись, – прошипел Серёга. – Заглохни, я сказал.

– Да пошёл ты!

Тут и Инга подала голос:

– Правильно, Серёжа. Достал он уже троллить всех по-подлому. Я вскипел:

– Ах, ну конечно. Вы тут все такие правильные… Нет, благородные! Один я – подлец и тролль. А в чём подлость-то, Мазуренко? В том, что я говорю то, что думаю? Ну разонравилась ты мне – всё, ничего не поделаешь, такое бывает. Переключись уже на кого-нибудь другого! Вон на того же Шевкунова. Кстати, это из-за тебя у нас рамсы. Да-да. Что, Серый, загоношился? Хочешь скромным героем остаться? Рыцарем печального образа? Нет уж, правду так правду. Я, Мазуренко, поспорил, что порву с тобой, а он – что сможет к тебе подкатить. Я-то свою часть спора, как ты помнишь, выполнил. Посмотрим, как справится он.

Серёга оцепенел. Я понял, что перегнул палку, но отступать уж было некуда.

– Ну ты и подонок! – вскочила Крылова.

– Кто там вякнул? Оба-на! Верная подруга! Ты уже рассказала, что это с тобой я ходил в кино?

У Инги буквально отвисла челюсть.

– Что?! Что ты болтаешь?

Я ухмыльнулся. Она повернулась к Крыловой:

– Это правда?

Крылова потупила глазки и ничего не ответила.

– Как ты могла? Ты ходила с ним в кино? Как? Когда?

Поскольку Крылова молчала, выступил снова я:

– Вчера вечером. И в кино, и в кафе. А ещё мы обнимались и даже разок поцеловались. Да, Крылова?

На ней лица не было, а Ингу так вообще стало не узнать.

– Ты… ты… – только и повторяла она.

Потом схватила сумку и выбежала из кафе.

– Инга, подожди! – взмолилась Крылова и умчалась следом.

Серёга с минуту смотрел на меня, стиснув челюсти. Затем покачал головой и тоже вышел на улицу.

– Я… это… тоже пойду, – вдруг поднялся Забровин.

– Даже пиво не допьёшь? – спросил я.

– Не, мне надо… дело есть.

Один за другим ушли все наши. Даже сердобольная Гороховская. Я остался один. Ко мне подрулила официантка:

– Они насовсем или ещё вернутся? А то у нас со столами напряжёнка.

– Насовсем, – буркнул я и тоже вышел.

Настроение сделалось препоганое, но домой идти совершенно не хотелось. Решил прогуляться. Без конкретной цели, просто шёл куда глаза глядят. Забрёл в тихую аллейку. Сначала услышал смех и разговоры. А потом увидел их. Они облепили одну из скамеек, почти весь наш класс. Девчонки взобрались с ногами и сидели на спинке, пацаны топтались перед ними. Они болтали наперебой и хохотали.

В первый момент я остолбенел, точно схватил нехилый такой удар в грудь, что ни охнуть ни вздохнуть. Я вмиг всё понял. Они, все они, сбежали от меня! Отделались! Вот так в одночасье я для всех стал не просто ненужным, а лишним, тем, от кого хотят избавиться…

Это потрясло меня настолько, что я встал как вкопанный и не сразу сообразил, как будет глупо, если они меня заметят. Потом развернулся и пошёл прочь, но, видать, кто-то успел меня засечь, потому что смех и разговоры за спиной внезапно смолкли и чей-то приглушённый голос произнёс:

– Это что, Решетников?

Господи, мне хотелось сквозь землю провалиться! Я шёл быстро, едва не срывался на бег, приказывая себе не думать ни о чём и загоняя вглубь едкую горечь. Затылком чувствовал их взгляды, в ушах стоял их шепоток. Сволочи! Злосчастную троицу (Шевкунов-Мазуренко-Крылова) я не заметил, вроде их там вовсе не было. Так что, спрашивается, с чего остальные так себя со мной повели? Им-то я что сделал? Ну и ладно. И пусть. Как хотите. Нужны вы мне больно. Кретины! Лузеры!