Текст книги "Театр Богов. Цветы для Персефоны"

Театр Богов
Цветы для Персефоны
Елена Соколова

© Елена Соколова, 2023

ISBN 978-5-0060-3003-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
ЦВЕТЫ ДЛЯ ПЕРСЕФОНЫ

Любите свои ошибки.

Без них вы не существуете.

Глава I

О пользе безрассудства

На третий день Перси отправилась побродить вокруг дворца. Ей повезло – Владыка Царства Мертвых с головой ушел в разбирательства со своими судьями, так что она попросту сбежала, хоть втайне и опасалась затеряться в коридорах и переходах. Но зрительная память не подвела, и Персефона вышла прямо к парадной лестнице и широченной арке входа.

За пределами дворца всюду царил сумрак, разница была лишь в оттенках: где-то это были безрадостные, серые и сизые тени, а где-то они сгущались до иссиня-черных. Иногда он уступал место свету – и тогда огненные сполохи прорезали своды, проносились по стенам и скалам, алыми языками выстреливали прямо под ноги. В Царстве Мрака ночи и дни были одинаковы; точнее, это был один и тот же угрюмый день, местами переходивший в озаренную огнем или факелами ночь; он был застывшим и бесконечным одновременно.

Идти приходилось осторожно, путь пересекали расселины, в любой момент можно было сорваться в пропасть. Дворец Гадеса стоял вдали от мест, где обитали тени Ушедших, к нему вела широкая дорога от берега Стикса. Та самая, по которой недавно пронеслась колесница владыки, запряженная черными, как тьма, жеребцами, крутобокими, длинношеими, из ноздрей этих чудовищ сыпались искры, а дыхание было ледяным. Говорили, что жеребцы слепы, и без Гадеса не способны найти дорогу, но Персефона видела их вблизи. Первое утверждение было верным, второе – нет. Им не нужна была ничья рука, они противились любой власти над собой. Единственный, кого они признавали – не хозяином, но союзником, – был владыка Подземного Царства.

Персефона шла по этой дороге, только теперь в обратном направлении, от Дворца к Стиксу и Ахерону. Она понимала, что это бессмысленно, ведь самой ей отсюда не выбраться, но так у неё сохранялась хотя бы иллюзия возвращения. Можно было представлять, что вот сейчас она дойдет до реки и там что-то такое произойдет, кто-то придет ей на помощь, и она преодолеет реку, а потом найдется кто-то ещё, и он или она – не важно, кто и как – но выведет, обязательно выведет её наружу, в Мир Живых.

Понемногу сомнение закрадывалось в сердце, она уже жалела о своем порыве, но вернуться означало сдаться, а сдаваться не хотелось. Возможно, был здесь какой-то особый, быстрый способ перемещения, но она не знала его, и совсем не знала здешних мест. Использовать привычные ей силы Персефона опасалась – кто знает, как отреагирует на это сумрачный Тартар. Она была достаточно разумна, чтобы понимать, чем может грозить нарушение равновесия. Любопытство её было неуемным, но имело пределы.

Глухой всхрап за плечом – и она отпрыгнула в сторону с легким, испуганным криком. К ней приближались черные кони владыки Аида. Колесница, которую они несли, была пуста. Персефона недоверчиво смотрела, а жеребцы, поводя боками, стали перед ней, и закивали головами. Это было похоже на приглашение.

«Они хотят, чтобы я туда села?» – мелькнуло у нее.

Тот, что был ближе, повернул голову, вытянул шею, и коснулся мягкими губами её плеча. Сейчас дыхание его было не ледяным, а только чуть прохладным, словно он постарался умерить свою мощь, чтобы не навредить ей. Персефона робко погладила его в ответ. Ей было страшно, но кажется, он не хотел ей зла.

«Нас послал владыка» – темная, чуждая мысль всплыла из глубин её сознания, прозвучав низко и приглушенно, – «он знает, что ты ушла одна».

«Я заблудилась» – только и смогла подумать в ответ ошеломленная Персефона, а голос продолжал:

«Здесь опасно гулять в одиночестве, тем более тем, кто впервые ступил в этот мир и не принадлежит ему. Мы будем тебе спутниками и охраной. Скажи, куда ты хочешь попасть».

«Я хочу попасть на берег Ахерона».

Черные кони нервно заплясали на месте, гривы взметнулись неодобрительно.

«Госпожа, ты не сможешь покинуть Подземное Царство без разрешения. Это невозможно».

Персефона знала об этом. Но ей просто хотелось оказаться как можно ближе к выходу. И потом, недавно она хотела встретить кого-то, кто помог бы ей – и вот, пожалуйста. Может, и дальше что-то произойдет. Попробовать стоило в любом случае. Если что, скажу, что хочу осмотреться. И, потом, здесь и вправду интересно, а если бы она попала сюда каким-нибудь более приличным образом и была бы более в гостях, нежели в плену – ей, без сомнения, стало бы ещё интереснее.

Два дня – чуть ли не взаперти, в попытках противостоять любовному жару владыки Царства Мертвых – стали истинной мукой для Персефоны. Ярость и отвращение, снедавшие её в день первый, к вечеру следующего сменились чем-то подозрительно похожим на сочувствие. Ночь, проведенная под землей, заставила её пожалеть одинокого бога. Не полюбить – именно пожалеть. Признания его были по-прежнему остро неприятны, но она была готова терпеть, она не сомневалась, что пробудет здесь недолго. Он не посмеет её обидеть! Мать скоро найдет её, и заберет наверх.

А пока неугомонный характер толкал Перси на авантюры. Присущие ей смелость и любопытство только расцвели в отсутствие материнской опеки и подруг-доносчиц.

Тем временем кони домчали её до огромных ворот, которые, как змея чешуей, были покрыты огромными сияющими диамантами. Их вделали в черный обсидиан столь плотно, что редкие промежутки между ними больше походили на придуманные причудливой фантазией мастера узоры, нежели на основу, к которой крепились камни.

Она вспомнила, как в первый вечер засмотрелась невольно на палаты во дворце Гадеса. Просторные, с выгнутыми арками сводов, они залиты были светом огромных лампад, где сгорало масло, приправленное тончайшими ароматами. Некоторые залы были словно выкованы из золота или серебра. Их стены и двери, скамьи вдоль стен, все-все изузорили драгоценные камни – пятнистые халцедоны, рубины, густая зеленоватая бирюза, и яшма, струящаяся как река, тысячью оттенков. И вспомнила, как, остановившись в какой-то момент и наблюдая, как она восхищенно крутит головой, он сказал: «Увы, этот мир не способен завоевать ничье сердце, даже самое алчное. В моем распоряжении несметные богатства, но здесь они бесполезны. Можно создать из золота и камней великую красоту, но она не будет иметь смысла. Её можно надеть, но некуда носить». Именно в тот момент Персефона вдруг почувствовала жалость к Гадесу – ту, давнюю, что однажды коснулась ее сердца, ту, что, казалось, безвозвратно должна была погибнуть под копытами лошадей, распростертых в бешеной скачке.

Тяжелые створы, ушедшие ввысь, озаренные светом гигантских факелов и огненных фонтанов лавы, поплыли бесшумно, открываясь перед золотой колесницей.

«Мы не можем идти дальше», – произнес голос в её голове. – «Мы будем ждать тебя здесь. Будь осторожна. Если что-то случится, мы не сможем прийти к тебе на помощь».

Осторожно ступая, Персефона выбралась за ворота. Низкий рык ударил ей в уши. Она замерла в испуге. Рык стих. Она медленно повернулась в ту сторону. Черная девушка, высокая и тонкая, в прямом длинном платье, стояла невдалеке от ворот, около груды камней. В один из них, самый большой, было вделано огромное металлическое кольцо. От кольца начиналась цепь, массивная, со звеньями размером с голову Персефоны. Другим концом она крепилась к чудовищной величины ошейнику, который валялся на земле, около ног девушки. Здесь же, у ног, лежал и самый огромный из всех псов, которых когда-либо видела Персефона. У него были три головы, жесткая шерсть и светящиеся красным глаза; огромные лапы заканчивалась черными когтями невероятного размера. Гибкие змеиные тела покачивались над тремя его загривками в настороженных позах, тонкие, раздвоенные языки мелькали, ощупывая окружающее пространство.

Ладонь незнакомки касалась одной из его голов, жестом повелительным, но и бережным одновременно. Змеи не обращали на неё никакого внимания, впрочем, как и она – на них.

– Спокойно, малыш. – Незнакомка похлопала пса по голове и повернулась к Персефоне. – Не бойся. Он не тронет тебя.

– Откуда ты знаешь?

– Кербер не трогает таких, как ты. Он опасен лишь для тех, кто хочет покинуть Тартар без ведома владыки. И ещё для живых, идущих без дела и разрешения, для тех, кому просто любопытно взглянуть, что здесь и как.

– Думаю, я принадлежу ко вторым. Я живая и брожу тут без спроса, хотя мне совершенно нечего здесь делать.

– Ты заблуждаешься. Или просто играешь словами. Взгляни на Кербера.

– А что с ним?

– Он смеется над тобой.

– Это нечестно.

– Нечестно, что ты обманываешь – и себя, и нас. Но мы не пострадаем от этого, а вот ты – можешь.

– Нет смысла пугать меня, я и так чувствую себя хуже некуда: пленница в руках Черного Владыки, в мире страха и теней, в мире, где только камни, пыль, и огонь.

Она повела рукой, обрисовывая круг, обида и гнев нарастали, сжимая горло, слезы начинали щипать глаза. Голос сорвался в крик. Это была уже почти истерика.

– Как разбойник, силой увез, украл у матери…. бросил в каменном мешке, без еды, без воды…. а теперь он, видите ли, занят делами и даже не интересуется где я и что со мной!

Кербер громко зарычал на неё. Персефона отпрянула, споткнулась, и села на землю, не удержавшись на ногах. Черная девушка обняла пса за одну из шей.

– Тихо, милый. В ней говорит страх. Ты должен её понять.

В мысли ворвался чужой голос. Он был похож на детский – высокий, ломкий, звенящий от возмущения:

«Ты клевещешь на моего хозяина, сребровласка. Но я прощаю тебя и не причиню зла. Ты напугана и разобижена. Ты имеешь право сердиться».

Перси зажмурилась и прижала ладони к голове в попытке укрыться от вторжения.

Чья-то рука легла ей на плечо. Она с криком вскочила. Черная тонкая фигура стояла рядом, огромные глаза на бледном, удлиненном лице прожигали насквозь:

– Незнакомка, я вижу, ты гостья здесь. И ты совсем не знаешь хозяина этих мест. Он щедр и великодушен. Он суров, это – да, но в Царстве Мертвых нельзя иначе. Здесь подводят итог – словам, желаниям, и делам. Здесь проявляется истина, а истина всегда сурова. В Царстве Долга нет места чувствам, но даже если они есть, для них тоже есть своё место, и оно – не в первом ряду. Так говорит Гадес. Так говорит мой отец.

Персефона строптиво вздернула подбородок.

– Как сурова твоя отповедь, красавица! Кто ты? Ты любишь его?

– Кого?

– Владыку Царства Мертвых.

– Нет. Я никого не люблю. Только своего отца.

– Кто он?

– Он – Верховный Жрец Великого Равновесия.

– У него есть имя?

– Да. Его зовут Танатос.

– Так это Бог Смерти?! И ты – его дочь? А как тебя зовут?

– Слишком много вопросов. А как зовут тебя?

– Меня – Персефона.

– Это имя не знакомо мне. И я должна идти. Прощай!

– Подожди! Скажи мне своё, я ведь сказала.

– Моё имя – Принцесса Смерть.

– Не может быть! Это не имя!

– Думаешь, у дочери Танатоса может быть какое-то другое? Нет, я – Смерть, Темная принцесса Смерть. Прощай ещё раз.

Персефона подняла руку, чтобы удержать говорившую, но та мгновенно скользнула в сторону и растаяла в черно-золотом вихре.

Что-то толкнуло её под коленки. Она отскочила, и снова с воплем. Кажется, это становилось привычкой. Обернулась, ожидая какой-то новый ужас и собрав в кулачок всю свою волю. Но это был Кербер – огромная псина виляла дружелюбно хвостом и… улыбалась во все три пасти. Кровавые глазки были прижмурены, шеи выгнуты; змеи, недавно стоявшие торчком, как заросли кустарника, томно скользили теперь в густой шерсти, совершенно не обращая внимания ни на что вокруг. Кажется, он хотел с ней дружить.

«Он, наверное, тоже очень одинок», – мелькнуло у неё. – Не такой уж он и страшный. Вполне симпатичный, если честно, особенно сейчас, когда улыбается».

Что-то в этом было. Подружиться с чудовищем и знать, что грозный страж Аида покорен твоим ласкам; видеть, как тот, кто наводит ужас на оба мира – и Мертвых, и Живых, приветствует тебя, да, это, безусловно, было тем, что щекотало гордость и льстило самолюбию. Исключительность того, кто покорен тебе, возвышает победителя. Сломить чужую силу в бою – честь и слава, но подчинить злую, огромную мощь ласке и улыбке, подчинить не насилием, но добрым словом, сочувствием и поддержкой – о, ради этого и впрямь стоило постараться!

Теплая волна залила все её существо, как будто что-то уютное и мохнатое обняло по-дружески.

– Кербер! – окликнула она мысленно, – Это сделал ты?

– Это я, сребровласка. – ответил ей высокий, ломкий голос. – Ты красивая. Я рад, что ты больше не боишься».

– Меня зовут Персефона. Тебе тоже не знакомо моё имя?

– Я знаю его. Хозяин рассказывал о тебе.

– Что он говорил?

– Что ты красива. Что ты добра. У тебя нежные руки и светлая душа.

Персефона смутилась.

– Боюсь, я за эти два дня разочаровала его. Я так плакала, и кричала столько злых слов, что ему теперь придется пересмотреть свое мнение обо мне.

– Мой хозяин видит истинную суть вещей. Он знает, какая ты на самом деле. Он способен отделить твой испуг от тебя самой.

– Но откуда он знает, какая я?! Мы никогда не виделись с ним раньше. До похищения, я хочу сказать.

– Он часто поднимался наверх, чтобы увидеть тебя, сребровласка. Он просил у Зевса твоей руки, но тот не ответил ему ни да, ни нет. Ушел от ответа.

– Ушел?

– Хозяин сказал, что брат просто исчез.

Персефона опешила. Значит, разговор о сватовстве все-таки был. И Владыка Аида не был настроен играть бесчестно. Но если он говорил с её отцом, почему тогда не пришел говорить с её матерью? Нет, это глупый вопрос, конечно, она бы отказала. Она никогда не отпустила бы её от себя, а уж тем более, сюда, в Царство Мертвых. А если бы отец согласился, это был бы такой скандал, просто вселенских размеров, и в итоге, ему всё равно пришлось бы уступить и сделать, как хочет Деметра. Так что, по-хорошему, у Гадеса просто не было выбора, разве что сразу забыть о своем желании, ещё даже и до сватовства, но это, понятное дело, полный бред! Кстати, сюрприз – у Кербера, оказывается, есть чувство юмора!

Кто-то засмеялся у неё в голове. Персефона напряглась. Кажется, она это уже проходила.

– Голос, это ты?

Тишина. Нет ответа.

– Кербер?

– Это я, сребровласка. Ты поняла, я вижу.

– Ты подслушиваешь меня?! Это неправильно!

– Нет, я просто слышу тебя. Как слышу твой голос, когда ты говоришь вслух, или топот коней хозяина – вот как сейчас.

Теперь этот топот услышала и она. Две черных, длинногривых тучи стали, словно вкопанные, рядом с ней. Гадес спрыгнул с колесницы, Кербер, тихо повизгивая, лег на землю, колотя хвостом, и пополз к ногам хозяина. Останавливался на мгновение, вздергивал свои три головы, улыбался, жмурился и, втягивая головы в плечи, полз снова. Гадес присел на большой желтый камень, валявшийся прямо у края дороги. Камень был гладким, округлым, будто оплывшим. Что-то застыло в нем, какие-то неведомые фигуры и формы. Он не был прозрачным, скорее туманно-слоистым. Желтизна его была неоднородной, где-то темнее, где-то светлее, она варьировала в оттенках и плотности.

«Янтарь?» – изумилась Персефона.

Владыка прищурился.

– Да, это он. Красив, правда? Но неудобен. Всёе время соскальзываешь. Не усесться толком.

Головы нетерпеливо совались к нему под руки, из трех пастей рвалось нежное щенячье поскуливание.

– Как он любит тебя! – невольно вырвалось у Персефоны.

– Боюсь, он такой один, – ответил ей Гадес.

Персефона смутилась отчаянно, и не нашла, что сказать. Поэтому она сначала разозлилась на себя, а потом и на него тоже.

– Я хочу вернуться домой. Ты должен отвезти меня обратно. Сейчас же.

Гадес похлопал Кербера по массивному загривку. Встал, подтолкнул его и показал на площадку рядом с воротами. Пес покорно потрусил на место.

– Я бы предпочел, чтобы ты осталась чуть подольше. Если тебе интересно. Ты ведь ещё ничего толком не видела, а в моих владениях есть на что посмотреть.

Персефона упрямо замотала головой. Ей было очень интересно. А теперь её начинал интересовать и сам Гадес. От этого она сопротивлялась еще яростней.

– Нет. Я не могу. Я не хочу. Здесь нет ничего, ничего из того, что мне дорого.

– Материнская опека не всегда благо для юной девушки.

– Я знаю. И я не об этом. Я говорю о цветах, о тех, кто был мне доверен. Можешь ли ты понять?! Я люблю их. А здесь их нет.

– Я тоже люблю их. И они здесь есть.

– Ты о черных нарциссах? Да, они прекрасны, но цветы верхнего мира, даже самые невзрачные, для меня выше всех других сокровищ. Я была им помощницей, охранительницей, а теперь они там, а я здесь, одна!!!

Она затопала ногами, как маленькая.

– Я буду тосковать по лугам, по садам, я зачахну здесь, не проси меня, владыка, я не могу, я не останусь у тебя в Царстве Мертвых!!!

Он схватил её маленькие ладошки, сжал их, и Перси вдруг затихла, покоряясь настойчивому, но исполненному нежности и тепла нажиму.

– Здесь, внизу, тоже есть сад, Персефона. Такого, как он, больше нет нигде, ни у Живых, ни среди Мертвых. Он уникален. Он живое существо, такое же, как ты или я.

– Ты хочешь обмануть меня, владыка!

– Нет! Он существует. Это сад Гекаты.

– Я не верю тебе, владыка. Ты просто хочешь, чтобы я осталась здесь навсегда.

– Разве для этого обязательно лгать тебе, девочка? Я не настолько низко ценю себя.

– Если он существует, я хочу его увидеть. Это возможно?

– Разумеется. Но туда нельзя попасть без приглашения.

– Мне кажется, или ты лукавишь, владыка? Может быть твой сад – только вымысел? Как мне верить тебе?

– Я покажу тебе его. Только издали.

– Почему?

– Потому что Гекаты сейчас там нет.

– Откуда ты знаешь это, владыка?

– У меня свои тайны. Это запрещено?

– Что?

– Иметь свои тайны.

– Нет. Но так любую глыбу можно выдать за садовую ограду. Это всё обман. Ты не хочешь вести меня туда. Почему?

– Опасно приходить туда, где тебя не ждут, и всё же готов пообещать, что эту ограду ты сможешь даже потрогать руками. Но без дозволения мы ни в сад, ни в дом не войдем. Хорошо?

Персефона дернула плечом, усмехнулась недоверчиво.

– Хорошо.

Сумрачный гигант подхватил её на руки. Миг – и она уже была в колеснице. Он поднялся следом.

– Мне жаль, что ты так враждебна.

– Разве это моя вина, владыка? Я – пленница.

– Это твой выбор, Персефона. Но ты можешь всё изменить.

– Не будем об этом. Я уже решила, владыка. Я не могу быть твоей женой.

Черные кони летели сквозь унылую тьму и пепел подземелья. В гладких боках колесницы зеркалом отражались сполохи огня и неверные тени скал. Персефона вцепилась в мощную руку Гадеса, снова пришел страх слететь под колеса, но Владыка Аида был недвижим и, казалось, удерживал её и управлял этой бешеной скачкой одной только мыслью.

Равнину впереди перегородила каменная стена. Колесница во весь опор неслась именно туда. Гадес поднял руку.

– За этой стеной дом и сад Гекаты. Если её нет, мы не сможем попасть внутрь.

– Ты уже это говорил. Я помню. Но вдруг она дома?

– Если так, она сама выйдет к нам навстречу.

– Не надо считать меня невежей. Я не буду ломиться в закрытые двери. Просто мне кажется, что ты меня обманываешь. Не знаю, в чем и почему, но знаю, что это так. Чувствую.

Гадес молча натянул вожжи. Колесница стала у подножья высокой гряды. Владыка Мертвых помог Перси спуститься, взял за руку и повел к стене. Чем ближе они подходили, тем яснее становилось, что её монолитность – лишь видимость. В скалах был проход, но он становился заметен, только когда вы оказывались совсем близко. Два каменистых отрога находили друг на друга, перекрываясь краями, и оставляя промеж себя узкий каньон.

Рассеянное золотое свечение наполняло его; оно разгоралось с каждым шагом. Постепенно тропа выводила на открытое пространство, оно выглядело как огромная чаша с гладким, ровным дном и высокими бортами, Центр «чаши» был занят низким строением с плоской крышей и примыкающим к нему садом, а сверху ее накрывал высокий перламутрово-серый, мерцающий купол. От прохода к строению вела узкая дорога, вымощенная черным, с золотистыми прожилками, камнем.

Что-то дрогнуло внутри Персефоны, некое напоминание или, скорее, воспоминание…. Где-то уже видела она и свечение, и похожий купол, и эти цвета. Еще немного – и лихорадочное чувство узнавания, восторга от собственной памятливости, охватили ее.

Ворота! Они были едва ли не точно такими же, как в том её сне – высоченные, черные, с искрами на изломах. Те же каменные столбы по бокам, та же ограда из круглых колонн. Даже узорные навершия были – как две капли воды. И так же, как и во сне, меж колоннами, соединяя их, висел полупрозрачный туман, только не серый, а золотистый. И здесь не было пустого пространства между привратными столбами. Толстая сеть частого плетения, из красноватого металла, щитом закрывала вход и не позволяла разглядеть то, что находилось за оградой.

А за оградой росли деревья. Персефона не могла угадать их вида – за туманной кисеей виделись лишь смутные их очертания. И, то ли ограда здесь была слишком высокой, то ли деревья слишком низкими, но Персефоне не были видны даже верхушки крон, только силуэты. Нижний ярус растительности был и вовсе неразличим, он сливался в плотную массу, которая смотрелась как ещё один забор, в половину высоты первого.

И всё же, он был невероятно похож на сад из её сна, на сад Символов. Персефона была заинтригована донельзя, и если бы не Гадес, она бы уже, наверное, трясла ворота в попытках пробраться внутрь – невзирая ни на какие страхи, возможные угрозы и свои собственные обещания. И вот ещё что разжигало её любопытство до степени последней – рассказ Афродиты про сад Желаний, тот, который Пенорожденная хотела создать вместе с Гекатой, тот, за который Персефона пыталась тогда замолвить словечко перед матерью. Или нет, сад Желаний – это, кажется, ещё одно название сада Символов, а тот, о котором рассказывала Анадиомена, звался как-то иначе.

Но боги с ним, с именем! Тут важно другое. Неужели Гекате удалось его создать? Одной, здесь, внизу? В Мире Мертвых, во владениях Безвременья и Смерти? Так, может быть, не случайно её мать звала Гекату Черной Жрицей? Может быть, Деметра знала о талантах Пропилеи больше, чем их хозяйка, и больше даже, чем Пенорожденная? Персефона поежилась, подумав, какой силой нужно обладать, чтобы вырастить сад – не важно, какой, любой – в таком месте и в таких условиях. Она понимала, что там, за оградой, скрывается что-то совершенно невиданное, невероятное – это было очевидно, это было логично, это должно было быть так – и от этих мыслей у неё начинался прямо-таки зуд во всем теле, так хотелось ей попасть внутрь.

И мысли эти, и чувства так отчетливо выразились у неё на лице, что Гадес был вынужден напомнить про уговор.

– Разве ты забыла? Мы не можем войти без разрешения.

Персефона только что не подпрыгивала, словно в лихорадке.

– Но мы разве мы не можем найти её? Ты владыка здесь, ты должен знать, где она бывает.

– Это не так просто, девочка. Геката – богиня дорог, она может быть где угодно.

Но Гадес знал, где сейчас Геката – и Персефона чувствовала это. Она буквально «слышала», чуть ли не физически, ту уверенность, которую ему давало это знание и его упрямое нежелание говорить. Это имела она в виду, утверждая, что он её обманывает. И давила, понимая, что преимущество сейчас на её стороне. Он хочет взять её в жены, он влюблен, он жаждет её ласк, любви, дружбы и доверия – он должен ей поддаться!

С Гадесом же творилось нечто странное. Он клялся, что никто не узнает про зал Даров и не попадет туда – никогда, ни при каких обстоятельствах, но ему самому дорога не была заказана. Он не мог взять с собой Персефону. Он не мог показать ей шкатулку. И всё же что-то в нем бунтовало против правил. Он знал, что не может так поступать, но чувствовал, что должен поступить именно так.

Да, у него – обещание. И запрет.

Но он влюблен. И потом – чем это навредит? Он же толком ничего не знает. Он, в общем, догадывается, конечно, но наверняка – нет, не знает. Семь Даров – это семь Столпов. Семь Столпов Мира. Но это же просто красивая фраза. Тут можно представлять себе всё, что угодно. Или, Дары – Сила Мира. Одного, Трех – не важно. Аналогично. Степень проработки деталей зависит исключительно от вашего воображения и потраченного времени.

По сути, он знает – именно знает! – только то, что Семь Даров – это тайна, известная Гекате. Если Геката не сочтет нужным открыть её, то всё и останется, как было. Но, что если… что, если Гекате здесь тоже одиноко? Она ведь теперь изгой, как и он сам. Он ищет любви Персефоны, чтобы утишить боль, но, возможно, Геката нуждается в сердечном тепле не меньше его. Она гордая, сама не скажет. Привыкла всем помогать, не думает о себе. Не привыкла. Забывает, что она тоже нуждается – и в дружбе, и в ласке, и в поддержке. Да просто в разговорах, в незатейливой помощи. Что-то принести, подать, подержать, поддержать. Сделать что-то вместе. У Гекаты – Сад и куча дел, которые разрывают ее на части. У неё – Дары, она – служительница им и хранительница. Но она не может быть все время при них неотлучно, под её ногами слишком много дорог. Он замечает порой, как она нервничает, когда отправляется наверх, в Мир Живых, и как спешит к ним, когда возвращается. Боится, что с ними может случиться что-то неладное, пока её здесь нет. Если бы Персефона осталась, если бы приняла его предложение, она в качестве Царицы Подземного Мира, могла бы стать подругой Пропилее. Персефона любит сады. И она любит цветы. С этим, конечно, здесь сложнее. Сад Гекаты – особое место и не похож на земные. Он странен, но интригует и будит воображение. Это кстати – ведь дочь Деметры любопытна, а за плечами Пропилеи множество историй и дорог. Они могут быть полезны друг другу: обе – помощницы, обе – охранительницы. И какая важность, что у вас на попечении? Великая тайна или клочок земли – суть одна. Возможно, его решение преступить запрет и обет пойдет миру во благо, кто знает? И кому, как не ему, знать, что далеко не всегда праведные пути приводят к делам достойным. И – наоборот.

И ещё: если Персефоне полюбится сад Гекаты, может быть, ей захочется здесь остаться или просто задержаться немного, и тогда у него появится шанс приручить, приучить её к себе. Она ценит доброту, в ней самой этого много – и он это видит. Это чувствуют и его верные друзья, черные кони, Флокс и Тефра, это чует Кербер. Но главная её черта – любопытство, на этом он и сыграет. И будь что будет. Геката поймет его, в конце концов, он здесь хозяин.

И он просто должен, должен отвести Персефону в Зал Даров. Не спрашивайте почему, это бесполезно. Он возьмет её туда, но дорогу ей не покажет. Она не будет знать, где оказалась. В конце концов, он мог решить показать ей какой-то другой мир, на другом конце Вселенной. Или, положим, это и вовсе – не более чем иллюзия, почему бы и нет? Нет в мире такого мира, нет нигде такого зала. Точнее, есть, но не здесь, а где-то там, не важно, где. Просто таинственное место, куда Черная Жрица приходит, чтобы в тишине и покое обдумать свои дела и решения. Да и сама Геката может сказать то же самое. Потом, если сочтет нужным – откроет правду. Скажет, что это было испытание, что так должно быть, ну, в общем, что-нибудь в этом роде. Значит, решено. Правила для того и созданы, чтобы их нарушать. Если бы это было не так, его судьям нечем было бы заняться, а ему негде было бы царить.

И ещё билась, стучалась в висок та фраза матери в их последней беседе. Про то, что он на верном пути. Он не помнит дословно, но когда речь зашла о Дарах, и про помощь Гекате, Рея почему-то связала это с Персефоной. Не впрямую, нет, просто он почувствовал, что здесь всё как-то «вместе». Это было неявно, но очевидно. Может быть, поэтому у него такое чувство, что он должен?!

Ну, значит, так тому и быть.

На этой ноте спор Гадеса с самим собой был закончен, а внутренний мятеж – удовлетворен.

И я мог позволить себе вздохнуть с облегчением.

Конечно, этим бунтующим «кем-то» – «чем-то», этим мятежником, был я, Голос. А вы сомневались?

Нежное сердце, закованное в броню Долга. Как тяжело его ломать!

Крепость алмаза выше его красоты, она и есть истинная красота.