Текст книги "П. Осликов продолжает хотеть как лучше"

Елена Соковенина
П. Осликов продолжает хотеть как лучше

© Соковенина Е., текст, 2018

© Пташник О., иллюстрации, обложка, 2018

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательский дом «Самокат», 2018

* * *

Елена Соковенина

Часть первая. Беспокойная жизнь П. Осликова

Когда Петя Осликов подрос, он по-прежнему ронял мыло в ванной. Время-то жмёт, можно опоздать в школу. И о край ванны лбом уже не стукался – пусть те, кому очень надо, мыло из-под неё добывают. Зато он всегда закрывал шкафчик. Это уж не его вина, что шкафчик опять открывался. Просто папа придирается. Не смотришь, что делаешь, не смотришь, что делаешь. Некогда смотреть. Рюкзак нужно собрать ещё и ключи найти. И ещё П. Осликов утром тихо-тихо всё делает. Мама ведь спит! Её будить нельзя, а то она придираться начнёт. Почему опять не позавтракал? Опять голодный весь день будешь бегать, язву желудка себе наживать. А если позавтракал, почему посуду не помыл, в раковину бросил. Ключи возьми оттуда, куда ты их положил. У каждой вещи должно быть своё место.

Что за нервная женщина, всё время хочет чего-то.

Но можно освоить навыки бесшумного передвижения. Тогда пилить будут не до школы и после неё, а только после. И то, может, не будут. Ещё и за то, что тихо ушёл, похвалят. Какой, мол, ты, Петя, заботливый.

Хоть в школу спокойно сходишь.

Он не произносил громких слов

Однажды П. Осликов сделал что-то не то хорошее, не то полезное – теперь уже не вспомнить.

– Как ты мне помог! – воскликнула мама. – Мне так нужна была твоя поддержка! Мне так приятно! Я себя чувствую такой счастливой!

– Я при этом, – строго добавил П. Осликов, – не произносил громких слов.

– Это ты что имеешь в виду? – подозрительно спросила мама.

Но Петя посмотрел на неё и тихонечко в свою комнату ушёл.

С этой женщиной разговаривать невозможно.

П. Осликов ползёт к цели

У П. Осликова было такое свойство: заслышав про «уроки», «игрушки» или «посуду» или вообще про что-нибудь такое, с грохотом упасть на пол и враскоряку ползти. Полз П. Осликов к цели. К урокам или посуде. К игрушкам. К уборке своей комнаты. К ботинкам в прихожую, чтобы поставить их как следует, а не раскидать, как всегда. Полз он долго и с удовольствием. Подтягиваясь на локтях и обозревая горизонт. Старательно проделывая волны и зигзаги. И разные другие фигуры, если, например, по дороге попалось что-нибудь интересное.

Чем дольше ползёшь, говорил жизненный опыт П. Осликова, тем больше вероятность, что кто-нибудь – например, бабушка или дедушка – потеряет терпение и сделает всё вместо тебя. И тогда уже можно будет ползти, куда душа пожелает.

Но то бабушка с дедушкой, а то мама. Она всплёскивает руками и начинает тащить за руки или за ноги и почему-то не веселится, а приходит в бешенство. Не привыкла потому что. У неё жизненный опыт не такой большой.

У папы тоже опыт так себе. Меньше, чем у дедушки. Но ничего, с годами у них обоих огромный опыт образуется.

Но один раз всё пошло не так. В ответ на просьбу ввести в компьютер пароль мама П. Осликова легла на пол и поползла. Проделывая волны и зигзаги.

П. Осликов охнул и, не тратя слов понапрасну, поволок маму за руки.

Потом за ноги. Папа вошёл с кофе, пришлось его обходить. Мама ухватилась за косяк, пришлось её пальцы отковыривать. При этом мама так хохотала и Петя так хохотал, что у них сил не осталось. И Петя сел на пол. Но, правда, он был уже совсем близко к цели: к столу с компьютером.

– Врёшь, не возьмёшь! – гордо сказала мама и поползла обратно.

П. Осликов никогда раньше такого не слышал и уже опять стал смеяться, но взял себя в руки, а маму за ногу и сказал по делу:

– Не надо меня дразнить! Я же обидеться могу!

А мама как не слышит: знай себе притворяется, что умирает в жестоких конвульсиях.

И эти люди чего-то от него хотят?!

Петя лишает семью самого необходимого

Однажды, когда считалось, что П. Осликов давно спит, папа пришёл с работы. П. Осликов в это время читал с телефона. Он слышал, как папа ужинал. И как наливалась ванна. И как вода перестала течь. Потом папа как завопил! Заревел, как раненый медведь!

И потом в кухне табурет упал. Мама побежала на помощь.

– Вот, – сказал папа П. Осликова.

В руках у него был флакон жидкого мыла. Купленный позавчера, довольно поздно вечером, срочно, потому что ванну папа в тот раз тоже уже налил. Он не знал, что у него опять мыла нет. Он его вчера только купил. А до того тоже купил, три дня назад. А Петя всё вылил. Ругать Петю в тот раз не стали – бывает. И вдруг снова!

– Что это? – стонал папа Осликов. – Как он это делает? Зачем?

За двое суток человек, которому весной должно было исполниться одиннадцать лет, истребил два флакона мыла ёмкостью каждый в двести пятьдесят миллилитров. (Двести пятьдесят миллилитров – это один стакан.) И столько же шампуня. Причём этот, позавчера купленный, флакон шампуня сегодня не оказался практически пустым. Наоборот! Он был полон воды.

– Убью. Разбужу и убью, – сказал мамин голос. – Нет, не так. Уберу все ванные принадлежности под замок, а этому гаврику выдам кусок мыла твёрдого. Хозяйственного. Уж его-то он не смылит дня за три-четыре?

– Не смылит, – успокоил её папа.

«Конечно не смылю, – подумал П. Осликов. – Сами таким мойтесь».

Нет, он знал. В принципе. «Любого моющего средства требуется ровно один колпачок». Но это же ересь. Сами ругали, что неряшливый. Со свету сживали! Всю кровь выпили. И вот, пожалуйста, – «ровно один колпачок». Кто так моется? Что за неуместная экономия? Не родители, а нищеброды какие-то. Есть вещи, на которых нельзя экономить.

Но и это ещё не всё. Где сказано, что одеколоном пользоваться нельзя? Почему это он только для взрослых? Почему они опять всё узурпировали?

– …благоухал с расстояния двадцати метров, – нервно продолжал мамин голос. – Ты представляешь?

– Представляю, – хмуро ответил папа.

Одеколона у него тоже осталось не очень-то.

– А хуже всего то, что сегодняшний парфюмерный абордаж он произвёл уже после того, как услышал слово «нельзя», – мама уже завелась. – Я ничего не понимаю. Он с ума сошёл?

– Однако, – сказал папа. – Этот деятель даже флакон закрыть не потрудился. Вот, смотри, колпачок неизвестно где.

Тут у папы сдали нервы, и он закричал:

– Петя! Отвечай, куда девал колпачок!

И пошёл. Усталому человеку по мозгам ездить. Чтобы лучше спалось, наверное. Но он недолго выдержал. С крепко спящим особо не поговоришь.

– Ужас, – говорила в это время мама, проверяя свои запасы, – когда я мечтала о сыне, я была юная и доверчивая. Я думала, что мальчики не крадут мамины вещи! Где мой зубной порошок? Кто взял пилку стеклянную для ногтей, хорошую? И зеркало где складное? Что вообще в доме творится?!

Где-где, в Караганде. Зеркало нужно для других вещей. С ним хорошо системный блок осматривать. Сама говорила, что его пылесосить надо и следить, чтобы не было пыли. А эту пыль в некоторых местах попробуй увидь. Где пилка, он понятия не имеет. Следить нужно за своими вещами. Сама хвасталась: «У меня всё на своём месте». Вот и пусть возьмёт теперь с того места. Куда сама положила, оттуда пускай и возьмёт. А зубной порошок кончился. Его вообще ненадолго хватает.

Потом П. слышал, как папа сказал маме:

– Обвиняемый всё отрицает.

– Но это же враньё. Он же всё врёт! О боже, у нас сын вырос патологическим лжецом!

– Ну-ну, – попробовал успокоить её папа. – Возможно, он специально. Привлечь внимание. Вызвать к себе интерес. Из мести!

– Из мести? – поразилась мама.

– А ты вспомни. Он ведь всегда говорил, что его третируют!

– Но… но… – мама стала заикаться от изумления. – Но он же сам бездельник! Не может же он этого не понимать. Мы его вообще почти не трогаем!

«Как бы не так, – подумал на это П. Осликов. – От вас покоя нет. Трогаете и трогаете. Присесть спокойно нельзя».

А мамин голос продолжал:

– Меня в детстве так ругали за каждую мелочь, что я думала… я хотела… я дала себе клятву обращаться со своими детьми по-человечески!

– Да ну вас! – не выдержал Петя. – По-человечески! Такого наглого вранья я в жизни не слышал! Сам не придумал бы! Совесть хоть какую-то надо иметь?

Он ещё долго беседовал сам с собой. Не с кем потому что больше. Не понимает никто.

Назавтра утром состоялся суд. Обвиняемый настаивал, что всё забыл и ничего не помнит. Где порошок, пилка и прочее, понятия не имеет.

– Это вы сами всё потеряли и на меня сваливаете! – повторял П. Осликов.

Приговорили к наказанию: пять суток без компьютера. И приговор даже обжаловать не дали. Не слушали просто, и всё.

Хотя мама потом нашла свою стеклянную пилку в сумке.

Прекрасный мальчик

П. Осликов совсем не всегда был такой, как в истории с мылом. Иногда только.

– А что это ты делаешь в холодильнике, если у тебя в комнате на столе бутерброд? – спросила один раз мама.

– А я его уже съел.

– А на столе ещё грязная кружка!

– Нету у меня на столе кружки.

Мама пошла, посмотрела – и точно, не было на столе у П. никакой кружки. Он всё убрал.

– Иди чисть зубы.

– Так уже, уже почистил.

– Поди с глаз моих. Прицепиться невозможно.

– Так это ты меня воспитываешь так, что не к чему прицепиться, я-то тут при чём?

И П. Осликов ушёл.

Эта история произошла летом.

До первого сентября П. Осликов был прекрасный мальчик.

П. Осликов возвращается с дачи домой

Есть некоторая вероятность, что П. Осликов был такой прекрасный потому, что мало бывал дома. Он летом на даче жил, у дедушки. И маме не писал и не звонил. Нечего было. Чего они вообще хотят? Как дела, им рассказывать? Так не о чем же рассказывать. Было бы о чём – так и позвонил бы. Ну, или написал. Про своих знакомых сами ругаются, что те звонят с пустыми разговорами. А сами-то! С этими взрослыми разговаривать невозможно.

Но тут вышло одно дело. Тут уж надо звонить. Никуда не денешься.

– Скажите, нам нужен жук-плавунец? – по-деловому спросил в трубку П. Осликов.

Мама подумала и ответила:

– Велик ли жук?

– Достаточно велик.

– Вези.

Мама была очень хозяйственная. Больше – не меньше. Купила – не сгубила. В хозяйстве и верёвочка пригодится.

– Я ещё поймал трёх бабочек и мотылька, – обрадовал её П. Осликов.

– Бабочки – пусть летят. Черепахи бабочек не едят.

У них черепахи были. Три. Мама хотела одну, но тут так вышло, что ей соседи сказали: если вы наших двух не возьмёте, мы их на волю выпустим. А если южных черепах на волю в средней полосе выпускать, не на волю получается, а на погибель. С особой жестокостью. Вот ещё двух и взяли.

– Да? – расстроился П. Осликов. – А я бабочек так ловил, так ловил. Такие бабочки.

– Ох. Ну, вези, сами съедим.

– И ещё я вам ягоды везу!

И П. Осликов пошёл собирать вещи. Мама всегда – нагрузит поручениями так, что мало не покажется.

Большой фейерверк в доме Осликовых

Петя не просто так раньше с дачи приехал. Он ехал поздравлять маму с днём рождения. И вёз ей большой дачный фонарь «летучая мышь», букет цветов и большой набор ракет для фейерверка.

Короткие сообщения мамы – папе:

«…Только что одна ракета влетела с улицы назад, облетела всю кухню, чудом не сожгла мне волосы и мгновенно сгорела. Спаси меня!»

«… Вторая облетела двор и вернулась назад. Но ты не бойся, мы её полотенцем в раковину направили. Мне кажется, наш ребёнок кладёт их хвостом не туда».

«…Третью мы положили хвостом наоборот. Мы отомщены за соседскую дрель и громких детей. Приезжай скорее, у нас праздник и пахнет порохом».

Когда папа вернулся в доме точно был праздник. Пахло порохом. И хризантемами. Но всё интересное кончилось, и папе ничего не оставалось, как только съесть торт и заливать в фонарь жидкость для разведения костров. Фонарь здорово горел. Романтично. Только у мамы от запаха керосина голова болеть стала.

Папа всегда говорит, что мама слишком чувствительная.

…И что-то страшное храпит

– Знаешь что? – сказал как-то маме П. Осликов. Дело было осенью. – Я сейчас прочту тебе стихи. Э… начало забыл. Ну ничего, оно не главное. Главное, мама, главное, вот ты слушай: «…И что-то страшное храпит!»

– Ну, и что это? – фыркнула мама. – И откуда это? Какой-то кошмар! Словарный запас наших современников уже даже не скудеет. Словесная дистрофия у нас! Кто этот неизвестный гений? Покажи мне его. Я хочу посмотреть в глаза этому человеку!

В общем, мама как с ума сошла. П. Осликов быстро сбегал и принёс ей. Того неизвестного гения. И прочёл кусочек побольше:

 
Задумчив едет наш Руслан
И видит: сквозь ночной туман
Вдали чернеет холм огромный
И что-то страшное храпит.
Он ближе к холму, ближе – слышит:
Чудесный холм как будто дышит.
 

– Ой, – испугалась мама. – Ой! Ой!..

А П. Осликов и не понял, почему она так смутилась. Всякий человек обязан Пушкина с одной строчки узнавать, что ли? П. Осликова вообще не волновало, что это Пушкин.

Тут маму опять прорвало.

– Как ты ошибаешься! Маленький, глупый, бессмысленный Буратино с коротенькими мыслями! Как ты ошибаешься!

– Да ничего подобного, – не испугался Петя. – Ну Пушкин. И что?

Мама велела перечитать. Вот это, что он сейчас цитировал.

Петя перечитывать не стал. Он знал, что здесь главное. Главное было – слушайте:

…И что-то СТРАШНОЕ ХРАПИТ!

И ВОТ ТАК, ПОСТЕПЕННО, П. ОСЛИКОВУ ИСПОЛНИЛОСЬ ДВЕНАДЦАТЬ ЛЕТ

Он запирается в комнате и действует стратегически. «Делает уроки». Тут главное сидеть до тех пор, пока не окажется, что ничего не сделано, а уже слишком поздно и у них там уже выхода нет. Приходится в последнюю минуту делать всё самим. Если это математика или, там, физика, то её делает папа. И потом по-быстрому объясняет, что и зачем и что нужно говорить на уроке. Если русский-литература, тогда мама. А если социальные знания или, там, этика – никто.

Что касается порядка в Петиной комнате, то с ним полный порядок. Уже давно туда никто не заходит. П. Осликов посторонним не рад. У него специально всё устроено, чтобы они боялись. Свобода всегда пугает тех, кто к ней не привык!

П. Осликов решил, что будет бороться за неё до конца, и победил.

Папа только иногда говорит, что у него там должны жить микробы размером с собачку. Петя класса до шестого мечтал, чтобы такие микробы завелись, а потом понял, что не заведутся. Среды обитания подходящей нет. Потому что он за порядком следит.

– Но это не порядок! – стонет мама. – У тебя не комната, а экологическая катастрофа!

– Да ладно.

– Сходи посмотри.

– Не хочу.

– Тогда вынеси всё, что набросал. Хотя бы мусор!

– Нет.

– Боже мой. НО ПОЧЕМУ?!

– Тут только одно может помочь: всё сжечь.

– Сейчас же собери мусор в пакеты и вынеси. Как ты можешь так жить? У тебя же противно!

– Это только твоё мнение.

Бороться потому что надо с перфекционизмом своим. Нужно уметь делить дела на важные и неважные. Мусор – неважное. Одежда в шкафу только время поглощает. А вот на полу если, как раз её хорошо видно. И искать не надо, и брать легко. Но тарелки, чашки и чайные ложки нужно иногда выносить. А то посуды не останется. Хотя, может, следовало бы посуды им не оставить. В наказание, чтобы с глупостями не приставали. Кто сказал, что нельзя из кружки суп есть? Спокойно можно. От мандаринов кожуру тоже выбрасывать незачем. Она хорошо пахнет. А когда уже не пахнет, то её и не видно почти. Что там выбрасывать-то. Было бы из-за чего спорить. И вообще, нужно уметь принимать точку зрения собеседника!

А посуду он даже иногда моет. И плиту. Это просто мама всё портит. Сначала обрадуется, а потом сама всё испортит. Так не делают, любое дело нужно или делать хорошо, или не делать вообще, это не мелочь, жизнь – цепь, а мелочи в ней – звенья, нельзя звену не придавать значенья, и сколько это может продолжаться, и ты уже не такой маленький, чтобы закрывать глаза, и трам-там-там, и трам-там-там.

И ещё хочет чего-то.

Ей крошки на столе не нравятся. КРОШКИ! Не вытерли ей. Так их воспитывали потому что, это старшее поколение. Они боятся всегда. А бояться давно уже нечего. Что маме бабушка сделает? Ничего.

В ЧЁМ ПРОБЛЕМА?

Проблема в том, что мама из всего делает проблему.

Вообще же особых проблем нет. К нему в комнату почти не ходят.

– Петька, – кричит из-за двери папа бедным голосом, – чего у тебя там горит опять?

– Что надо, то и горит, – бормочет П. Осликов.

– Нет, я всё-таки зайду, – сказал папин голос за дверью.

И в дверь постучали.

– Не входить! – закричал из своей комнаты П. Осликов. – Здесь вам не рады!

– Ну, и кто ты после этого? – спросила мама.

Они там оба стояли и ждали, что он ответит.

– Я? – Петя на минуту задумался. – Конструктивно мыслящая личность с развитым критическим мышлением. А что?

Испуганные родители ушли совещаться в кухню. Оттуда особо не слышно. Хорошо, что у мамы голос громкий.

– Ведь он же верит! – мама Осликова металась туда-сюда. – Это не просто фразы. Ребёнок верит в то, что говорит! Надо всё выяснить. На него кто-то влияет.

– Окружающая среда на него влияет, – поскрёб бороду папа. – Раньше на него влияли только мы, а теперь вон что – весь мир влияет.

– И что? Что теперь делать? Делать, я тебя спрашиваю, что? Ничего? Неужели совсем ничего нельзя сделать?

– Ну, почему ничего, – пробормотал папа. – Кое-что сделать можно.

– А именно?

– Ждать.

Мамина шутка

– Скажите мне, пожалуйста, – спросила мама П. Осликова, – почему это вдруг у вас десять носков без пары?

Они стали друг к другу на «вы» обращаться. Вот как это вышло. У мамы темперамент холерический, и процессы возбуждения над процессами торможения преобладают. Подумать не успевает, как уже ругается.

А так, по крайней мере, хоть меньше выходишь из себя. Вместо того, что отношения разрушает и ребёнка травмирует, получается примерно вот что: «Дурак вы третьей степени, подите с глаз моих, и свидетельство о дурости вашей со своими тройками заберите, что вы его мне подсунули!» А Петя отвечает: «Не дурости это моей свидетельство, а несовершенства современной системы образования. Что вы на меня валите!»

Смешно же?

И вдруг нечаянно выяснилось! Что П. Осликов, оказывается, считал, что ему «вы» говорят потому, что он очень плохой. Мама так на диван и села.

– Но это же шутка, Петя! Неужели не ясно!

– Ничего мне в ваших шутках не ясно. У вас шутки странные.

– О господи. Но у вас… у тебя же точно такие же!

– Ясен пень. Вы меня деформировали.

– Это вы меня деформировали. Ты меня деформируешь. Своей политикой обвинений. И вообще. Ещё неизвестно, кто здесь больше умничает. Давай сделаем всё обратно. Через недельку привыкнем, и станет всё как у нормальных людей.

– Нет, пусть будет так, – подумав, сказал П. Осликов. – Я привык и менять ничего не собираюсь.

И, в общем, «ты» они друг другу только в важные моменты говорили. Когда беда какая-нибудь или, наоборот, большое счастье.

Десять носков без пары – не очень важный момент. Обыкновенный.

– Ну мама, я же мужчина. Вы же знаете, как это бывает.

– А тогда не можете ли вы в качестве мужчины разыскать и вернуть недостающие экземпляры?

– Нет, не могу. Простите меня.

«Не могу, простите меня» – хорошее, удобное заклинание. Очень жить помогает.

Ув. Рита Анатольевна…

Однажды П. Осликов проспал. Проспал обыкновенно, как это происходит иногда со всеми людьми, даже с очень пунктуальными и ответственными.

Мама П. Осликова тоже проспала. Она опять ночью думала, и вообще ночь у неё настала около четырёх часов утра, а может быть, и пяти. Но жестокие жизненные обстоятельства заставили её встать, разбудить проспавшего сына и немедленно приступить к составлению Очень Важного Документа.

– написала мама П. Осликова.

Посидела, поддерживая голову двумя руками, скомкала лист и взяла другой.

Здесь тоже вышло не особенно хорошо, потому что буквы слиплись, мама стала исправлять, получились каляки, потом три раза зачёркнуто, и вообще фамилия ребёнка сделалась такой трудночитабельной, что маме стало стыдно. Она собралась с силами, сходила умылась и написала так:

– Какого врача? – испугался П. Осликов.

– Какой тебе больше нравится. Терапевта. Зубного. Окулиста. Можешь даже про гастроэнтеролога сказать, если выговоришь. Только не запутайся.

И прибавила в сторону: «Тьфу!»

Это «тьфу» означало, что врать мама умеет, но не любит; что три часа утра настали, как всегда, через минуту после того, как она подумала, что ещё рано, и что пускание в ванной мыльных пузырей, чтобы немного расслабиться перед сном, никак этому сну не способствовало, а только заняло лишних двадцать минут. А П. Осликов, который, вообще говоря, врёт как дышит, когда его спрашивают, например, почищены ли зубы, сейчас стоял перед матерью с таким лицом, как будто он юная девушка, у которой бандиты вырвали из рук маленькую собачку.

– То есть как – врача? – не поверил он своим ушам. – Это ты врать, что ли, собралась?

– А что вы предлагаете мне сделать?

– Правду же! Правду напиши! – П. Осликов постучал себя по лбу.

– То есть как – правду? Это ты правду, что ли, сказать собрался?

– Ну да же! – П. Осликов сделал жест дровосека, одной рукой срубающего сук, на котором сидит.

– Так, – сказала мама. – И что же я должна написать, по твоему высококомпетентному мнению?

– По моему высококомпетентному мнению, ты должна написать как есть.

И вышло вот что:

П. Осликов был очень доволен.

– Но зачем, – вскричала мама, – зачем тебе такая записка?

– Потому что теперь у меня есть документ.

– Боже мой. О чём!

– О том, что я проспал. Что здесь непонятного?

Мама застревает в туалете

– Мама застряла в туалете! – доложил папе П. Осликов.

Около полуночи мама в радостном настроении (папа как раз звонил сказать, что он из командировки возвращается) вошла в туалет. Закрыла за собой дверь. И не смогла выйти. Щеколду заело.

Напрасно ругают наши замки и двери: они надёжны больше, чем многим кажется.

Мама П. Осликова нанесла в дверь несколько ударов ногами и пришла к выводу, что это, пожалуй, бессмысленно. То ли удары получились какие-то слабые, то ли папа ошибся насчёт того, что эту дверь с полпинка выбить можно – в общем, не вышло. И П. Осликов начал действовать. Он побежал, принёс комплект отвёрток, телефон и столовый нож. Отвёртки были честно поделены пополам, но под дверь не лезли. Пролез только столовый нож. Общими усилиями – изнутри и снаружи – разобрали замок. Польза от этого получилась такая: с обеих сторон двери не стало дверной ручки. Тогда П. Осликов позвонил дедушке. Чтобы папу не волновать. Папа как раз из аэропорта ехал. За рулём человек. А дедушка, которому позвонил П. Осликов, стал ругаться, что уже так поздно, а ребёнок ещё не спит.

– Скажи матери, что это безобразие, и иди спать! – велел дедушка. – Тебе завтра в школу!

Не очень дед разобрался, одним словом. Оставалось последнее: звонить спасателям. Вообще говоря, П. Осликов – мальчик стеснительный, но он про это забыл. Не каждый день мама застревает в туалете!

И он повторил в трубку второму дяде, чётко и ясно:

– У меня мама застряла в туалете!

– А как ты думаешь, мам, – спросил через дверь П. Осликов, – им там смешно?

Спасатели велели ждать семь минут. Надо же было как-то веселить маму!

– Думаю, что очень, – отозвалась мама, на всякий случай нанесла ещё несколько ударов по двери и принялась для экономии времени чистить зубы. Затем велела П. Осликову доделать уроки, отложенные на утро. Затем выбрала из имеющихся в туалете книг французский словарь для малышей и стала читать. Потом поделала маникюр. Раз уж от рук всё равно никакой пользы.

Она бы и душ приняла – время-то жмёт! – но это уже было рискованно.

Не прошло и четверти часа, как раздался звонок в дверь. В коридоре затопали, закашляли, сиплый голос сказал: «Принеси-ка, мальчик, нож столовый». Мама немедленно просунула свой нож назад под дверь, услышала «ага» и продолжила читать французский словарь для малышей. Затем сиплый голос попросил Семёныча подать фомку. Вскорости дверь стала трещать, сомневаться в своей крепости и, наконец, открылась.

Перед мамой стояли трое очень больших, суровых мужчин в касках и толстых спасательных куртках. Мужчины не проявляли никаких признаков веселья. Рядом радостно подпрыгивал П. Осликов.

Что можно сказать по этому поводу? Только одно: слава храброму П. Осликову и отважным спасателям, во втором часу ночи вынимающим из уборных застрявших там мам.

А папе мама могла бы и не рассказывать. А то он нервный какой-то.

Фигня или сорбет?

Однажды П. Осликов принёс из кухни стакан с замороженным апельсиновым соком:

– Ждал-ждал, а получилась фигня, – грустно сообщил он.

Мама внимательно осмотрела получившийся продукт. По замыслу П. Осликова его нужно было есть ложкой. Но есть его ложкой было нельзя, потому что сплошной лёд вышел.

– Ну, во-первых, не фигня, а ерунда.

– Не согласен. Огромная разница.

– Никакой. Потому что это ни то, ни другое. Это хорошая вещь, называется сорбет.

– А во-вторых? – хмуро спросил П. Осликов. – Есть я его как буду?

– А во-вторых, поставь стакан минут на пятнадцать в миску с не очень горячей водой. Потом переверни и то, что выпадет, ешь. В смысле, облизывай.

Если бы мама сразу согласилась, что получилась фигня, ничего бы не было. Она как лучше хотела – успокоить ребёнка, объяснить, что всякие обстоятельства можно использовать себе на пользу, из неудачи сделать удачу, а из лимона – лимонад – ну, вы знаете. А так весь холодильник в сорбетах – продукты ставить некуда! И стаканов нет. П. Осликов их все на сорбет извёл. Фигня какая-то получилась.

– Ерунда, а не фигня, – поправил маму папа и посмотрел этак со значением.

– Не согласна, – возмутилась мама. – Огромная разница!

Полный мрак

Каждый вечер мама, как грозная тень, пытается появиться в помещении, которое они с папой называют «сынарник», и немедленно исчезает, потому что в полном мраке теней не может быть.

– Свет! – взывает из мрака мама. – Свет включи! Включи свет, кому говорят! Глаза испортишь!

На что П. Осликов неохотно включает лампу. Или не включает.

Мама могла бы включить ему лампу насильно – как это делают другие мамы, – но она так не делает. Потому что насилие – это плохо. Это все знают.

И вот однажды П. Осликов остановился у мамы за плечом и суровым тоном спросил, почему на рабочем столе включена лампа, когда ещё белый день. Хотя было четыре часа, ноябрь и погода пасмурная. После чего, не слушая возражений, лампу выключил.

Мама так и осталась сидеть.

– По-моему, в этом доме что-то не так, – задумчиво сказала она.

– А по-моему, всё так! – крикнул Петя из своей комнаты.

Пурум-пум-пум без границ

Однажды П. Осликов услышал от папы об одной знакомой, которая коллекционирует книжки про Винни-Пуха на разных языках. И немедленно спросил родителей: как же будет «пурум-пум-пум» по-шведски?

– Ха, – сказала мама. – Сейчас выясним.

– Интересно, как, – хмыкнул П. Осликов.

– Легко! Лингвист я или не лингвист? Журналист или не журналист? Вот. И знакомые у меня тоже лингвисты. Журналисты. Писатели. Потом, ты же знаешь теорию пяти рукопожатий.

И тут же написала в социальную сеть.

Но почему-то ничего не вышло.

Тогда за дело взялся папа. У него, может, и меньше друзей в социальной сети, зато они не кто-то, а профессионалы.

И папа с мамой, и друзья и знакомые папы с мамой, и друзья и знакомые друзей и знакомых папы с мамой стали выяснять, как это будет. Они отложили все дела, потому что ни один человек в здравом уме не может заниматься делами, если его настиг вопрос, как же будет «пурум-пум-пум» по-шведски.

И тогда встала работа в офисах, школах, детских садах, библиотеках и магазинах, в редакциях журналов и на кафедрах университетов. В аэропорту Франкфурта авиадиспетчер спрашивал пилотов, не знают ли те случайно, как будет по-шведски «пурум-пум-пум». Пилоты спрашивали стюардесс. Стюардессы интересовались у пассажиров.

Никто не знал.

В Тбилиси хозяин ресторана опрашивал клиентов.

В Риге, на заводе, который делает разные маленькие штучки для мебели, заместитель директора сидел в социальной сети, на звонки не отвечал и из кабинета не выходил. В Пекине управляющий торговым центром – тоже.

И в Нью-Йорке в тюрьме Синг-Синг начальник службы исполнения наказаний трубку не брал, хотя всегда считал, что глупостями не занимается.

Теория пяти рукопожатий – великая сила. Она может проложить дорогу в самые неожиданные места. И она проложила. В норвежскую гостиницу. Норвегия ведь совсем рядом со Швецией.

Это просто так получилось, что шведские гости не знали, что такое «пурум-пум-пум». Хотя прекрасно владели английским.

Но тут из Лондона написала та самая мамина знакомая. Которая книжки про Винни-Пуха коллекционировала. Мама почему-то не подумала ей сразу написать. Знаете, как будет по-шведски «пурум-пум-пум»?

Тётя Света написала это слово ещё на десяти языках. Чтобы её в следующий раз не беспокоили.

И мама с папой, а также все остальные помчались по своим делам. Пока никто не узнал, что у них работа не сделана. Больше всех торопилась мама. Она злилась.

– КАК?! КАК я умудрилась сразу её не спросить?

– Главное – задать взрослым правильный вопрос, – почесал в затылке П. Осликов.

Потому что за всеми этими делами никто так и не спросил: а сделал ли ты, Петя, математику?

Магическое заклинание

Однажды П. Осликов болел. Ну, как болел. Лежал в кровати и ел печенье. Хотя это было строго запрещено.

– Я же больной! – закричал П. в ответ на претензии. – Мне можно!

– Ты же весь в крошках! – не вняла мама. – И всё в крошках. Сейчас же перестели бельё и всё вытряхни.

– Ладно, – сказал П.

– Вытряхни бельё, – крикнула мама из кухни, когда прошло полчаса.

П. сделал вид, что не слышит.

– А? – спросила из кухни мама.

Но решила не провоцировать конфликт. Не лезть на рожон. Не лезть в бутылку.

– Так бельё-то? – спросила она через час.

– Потом.

– Я в вас верю.

– Блажен, кто верует, – скромно ответил П.

– А, ты уже проходил в школе «Горе от ума»? Приятно.

– Нет, – печально ответил Петя, – пока только по жизни.

– Что-что ты сказала? – спросил П. Он всё-таки перестилал постель.

– Произнесла магическое заклинание.

– А что оно делает?

Мама поглядела и говорит:

– Заставляет людей бессмысленно трясти одеялом.

Воскресенье не задалось

А однажды П. Осликов был очень хорошим. Это был самый милый ребёнок на свете. Он не хамил и не дерзил. Не огрызался, когда ему делали замечания. Не колотил дверью, вместо того чтобы её тихонечко закрыть. Из его комнаты не доносился бессмысленный хохот. Вообще ничего такого не было. Петя ходил по квартире. Сидел у себя в комнате. Заваривал на всех чай. Шутил, обнимался, был такой славный, что даже смотреть на него было удовольствие.

Знакомая тётенька ещё давно сказала: у него харизма.

– Одной харизмой не возьмёшь, – не повелась мама. – Иди убирать комнату.

– Какая харизма? – П. Осликов даже руками всплеснул. – Умаление сплошное!

Тут-то всё и испортилось. По дому бродил дикий человек. Оставлял за собой крошки и грязные ушные палочки. Рычал, если ему пытались что-то сказать. Орал: «Ну, ща-ас! Чего? Да хватит, сколько можно!» и затыкал уши наушниками.