Текст книги "До Бейкер-стрит и обратно"

Уокинг, два часа спустя

Это – «Чизли», дом, в котором живут B. Маленький и уютный, в два этажа. А это – сами B.: Дима – служащий банка (разумеется, по компьютерной части) и Света – настоящий британский ученый, доктор философии.

Уокинг – южный пригород Лондона, находится, как я уже говорила, в Суррее. Это любопытно до чрезвычайности, и отнюдь не только потому, что именно здесь Герберт Уэллс писал «Войну миров», здесь же разворачивается действие его романа, а на городской площади стоит памятник марсианину. Любопытно, что в моем романе дело касается Конан Дойля, в частности, «Знака четырех». А место действия «Знака четырех», если вы вдруг забыли – именно Суррей.

Кроме того, мне необходим сумасшедший дом. По странному совпадению как раз Уокинг, милый, маленький город, в котором я оказалась совершенно случайно, носит прозвище: «Mad, bad and dead». Ибо среди местных достопримечательностей – сумасшедший дом (бывший), тюрьма (бывшая), кладбище и крематорий (действующие). Именно так он и возник: в Лондоне не хватало места для покойников, преступников и безумцев.

Кладбище! Ну, конечно, кладбище! Не знаю, что буду с ним делать, но какой же дурак откажется от кладбища?

27 ноября 2009 г

Сегодня, леди и джентльмены, исторический день: графиня обрела жилье. Не Букингемский дворец, там у меня нет знакомых. Но тоже очень милое место, хотя в наших краях такие называют «общежитие семейного типа». И тем не менее. Wi-fi, стиральная машина, письменный стол… столик, так будет вернее. К деталям мы еще вернемся, а пока о главном.

Лондонский мост находится в пяти минутах ходьбы от моей лондонской резиденции. Станция метро Бермондси – в десяти. И от этой станции, между прочим, не нужно тащиться на автобус (и тратить стремительно тающие фунты), или в течение продолжительного времени пешком любоваться городом до состояния «достигнув финиша, упал и уснул мертвым сном». На улице, пересекающей Лондонский мост снизу, имеется все, что потребно для жизни: магазины (из них один круглосуточный), прачечная, оба рекомендованных банка, и даже тотализатор (ну, мало ли). А также паб «Блю Анчор», лотки с овощами-фруктами и впечатляющее количество китайской еды. Еда эта так пахнет, что графиня, сурово отдающая ужин врагу, чуть было не проявила душевную дряблость. Но удержалась и гордится. Хотя и допускает возможность, что местные ароматы прекрасны более всего с голоду, а обед раз в неделю – маловато даже для тех, кто, как я, неусыпно следит за своей линией «Ж».

Моя будущая резиденция называется Рамсфорт (тут, по-моему, все дома вместо номера носят имя) и находится на Роузберри-стрит.

Не далее как вчера графиня в кромешной темноте металась по городу и натурально приставала к прохожим: «Excuse me! How can I get to Roseberry street?» От этой простой фразы лондонцы отчего-то впадали в растерянность и вежливо просили обратиться к… такая круглая штука с кнопкой на стене, чтобы помочь тем, кто сам не местный. Графиня эти советы расценивает как тонкий английский юмор. Потому что ничем иным не может быть предложение поговорить по телефону, если и живьем-то английский воспринимаешь как одну длинную, приятную на слух фразу без определенного смысла.

В плеере третьи сутки по восемь часов кряду звучит «Дживс и Вустер». Графиня очень радуется, когда каждый следующий день понятных слов становится больше. И все равно, понимаете? Все равно я никого не понимаю!

В Рамсфорте меня ждали к семи, а было уже девять, и телефон сел безнадежно, а тут еще и граф. Графу накануне было сообщено буквально вот что:

«Если я не объявлюсь на связи между шестью и семью, значит, что-то пошло не так».

Можете себе представить.

Еще в Путни графиня смотрела другую комнату, как вдруг в кармане предупреждающе запищало. В панике успела она поймать за пальто прохожую, и, тыча пальцем в телефон, где хранилось сообщение с адресом, вымолить карандаш и клок бумаги. На котором, с риском не разобрать написанное никогда, удалось быстро-быстро записать адрес. Сразу после того, как была поставлена последняя точка, экран мобильного потемнел.

– Rose… Rose… what? – ужасались лондонцы неизвестно, чему.

Самые отзывчивые отбирали бумажку, долго смотрели, приходили еще в больший ужас и спешили удалиться, с трудом скрывая смущение.

Слава, слава лондонским assistant в метро! Самый прекрасный из них нашел все-таки по карте эту самую стрит и зарисовал фрагмент карты твердым понятным почерком. Это уже потом графиня забыла, что надо было свернуть немного направо сразу у моста, пошла прямо, и потерялась.

Там, где она оказалась, было темно, попадались люди и между приличными домами мелькали трущобы.

Как известно, большая часть лондонцев говорит с акцентом. За какие-то сорок минут блуждания только в этом месте этих акцентов удалось услышать штук десять. Самым впечатляющим оказался акцент приземистой старой негритянки. У этой дамы была всего одна гласная – «о». Bos stop, – разобрала графиня неожиданно для себя.

– А, бас стоп! – вскричала она радостно.

– Йос, йос, – согласно кивала негритянка, продолжая водить по бумажке грязным толстым пальцем с обкусанными ногтями.

Бумажку она отдавать не хотела, хотя графиня, уловив логику ее соображений, рвалась в бой.

– Роузберри-стрит чуть дальше, – настаивала негритянка, – и туда надо немного проехать на автобусе. Пятнадцать минут, не больше. Очень близко, очень.

В сообщении, присланном хозяином, указывалось, что до дома минут восемь пешего пути.

Тут подошел автобус, негритянка вскочила внутрь, властным жестом остановила водителя, собравшегося уже ехать, и велела сию минуту выдать по возможности полную информацию, где находится Роузберри-стрит.

Несчастный долго вертел обе бумажки, игнорируя возмущение куда-то опаздывающих пассажиров, и, наконец, сказал, что нужно не ехать, а идти. В обратном направлении. Недолго, минут пять. До… тут я забыла.

Пять минут превратились в двадцать. Пока графиня, тоскливо вглядевшись в очередной указатель с названием, не увидела скромный указатель: «Ramsfort».

«Рамсфорт», вообще говоря, бывший социальный дом. Но если не думать об этом сомнительном статусе, то просто представьте не противного вида длинное здание в с маленькими террасами на первом и одним общим балконом на втором этаже. На террасе у входа в номер один романтично обнимались две девушки.

– Girls, – бестактно спросила измученная графиня, – how can I get…

С этими словами развернула бумажку, пытаясь разобрать собственный почерк.

– What? – переспросили девушки.

– А! – додумались они, спустя неловкую паузу. &mdsh; Вам нужен номер два! Вот же он!

Это примерно то, что они сказали, по смыслу. На самом деле я разобрала только second number.

Номер два оказался совсем рядом. В окнах было темно. Значило это, что придется тащиться опять к метро, потом на поезд, и от станции пешком в «Чизли», без комнаты.

О состоянии его сиятельства, с шести часов не получающего вестей и натыкающегося каждый раз на механический голос, сообщающий, что телефон вне зоны или отключен, думать не хотелось.

Графиня долго смотрела в темные окна. Дверного звонка не было. Девушки, которым очень хотелось по возможности скорее остаться без свидетелей, сказали, что надо стучать.

Графиня постучала согнутым пальцем.

– No, no! – засмеялись девицы и защебетали что-то про silver thing, тыкая пальцами куда-то вниз.

В самом низу двери обнаружилось нечто вроде окошка, к которому была прикреплена металлическая скобка. Собственно, не что иное, как дверной молоток.

Дверь открылась и вышел пожилой приличный немец в халате. Графиня виновато извинилась за опоздание. Немец удивился: он понятия не имел ни о какой сдаче комнат. Я повернулась было уйти и побрести в темноту, проклиная все на свете, но бумажку отобрали.

– Так вот же, – это я опять по смыслу, – вот же у вас написано: «Рамсфорт, номер двадцать». А это – номер двенадцать.

– Where? – пробормотала графиня голосом умирающего лебедя. – Where is it? How can I get to?

То, что сказал немец, было не понятнее остального. Но он потыкал пальцем направо. Прибавил (это я поняла), что не уверен. Повторил раза три, что надо оказаться в поле зрения камеры и что-то там push. Push. Push.

Леди и джентльмены, там была единственная на всю дверь кнопка. Я ее только, что внутрь не вдавила. И только четверть часа спустя, Bзмучившись вконец и поняв, что видит меня только камера наблюдения, твердо решила еще раз испортить романтический вечер барышням из первого.

«Это не графиня, а Алиса в стране чудес какая-то», – думала графиня, шагая по тротуару. – Каждый шаг требует обдуманных действий, каждый переход на следующую клетку сопровождают появляющиеся из воздуха загадки, и каждый раз при этом происходит встреча с очередным персонажем.

Было бы чертовски здорово в конце концов выиграть партию и стать королевой».

Следующего персонажа я не помню вовсе. Но этот человек почти понятно рассказал, что вход в «Рамсфорт» не справа здания, а слева. И что там есть вполне понятная на любом языке панель с цифрами и рисунками. И надо просто набрать «20» и нажать звонок.

Сезам, наконец, открылся. Графиня еще побежали по ступенькам (долго спускался лифт), обнаружили, что выхода нет, и, остыв, спустились обратно, остановившись перед кнопками в другой сезам. С другой стороны.

На звонок дверь открылась. Появился небольшой мужчина. Его речь была невнятна без всякой надежды, но это уже не имело значения. Он показывал пальцем: Ваша комната. Кухня. Ванная. Туалет.

– Good, – слабо улыбалась графиня. – Nice. Good. Nice. Good.

К поезду на Уокинг так бежали, так волновались пассажиры, что я ускорила шаг. Побежала. Помчалась. Понеслась прыжками.

Вскочила в двери как раз, когда раздался свисток.

Больше отвлекаться было не на что. Мысли о графе давили на всю нервную систему одновременно. Демоны совести рвали графиню на куски, сладострастно рыча.

И у самого выхода на станцию Бруквуд (от нее ближе идти к дому B.) я столкнулась с Ларисой – это еще одна гостья, у нее в доме ремонт. Как мы не заметили друг друга в вагоне раньше – Бог знает.

Эта встреча была радостной вдвойне: в прошлый раз графиня свернули со станции не туда и дивно прогулялись в потемках до самого крематория. Кладбище молчит в темноте, из освещения только фары редких авто, дождь, ветер, муж в Риге не находит себе места – если бы я была Богом, или хотя бы членом комиссии по обеспечению необходимых жизненных условий, моему возмущению не было бы предела: атмосфера прямо для романа, а она, эта дама, недовольна! А еще писатель.

– Света, – спрашиваю на следующее утро миссис B., – почему они не понимали про Roseberry-street?

– Не ROseberry, – произнесла задумчиво та, – а RosebErry.

Спустя несколько часов графиня бодро шагали к станции. В одной руке саквояж с вещами, в другой – только что купленные подушка с одеялом. На плече сумочка, в ушах «Дживс и Вустер» – не только английского ради, но и потому, что ее сиятельство с открытыми ушами на улице не может: люди.

Рэгтайм, леди и джентльмены. Когда жизнь катастрофически сложна, только рэгтайм сделает ее немножко водевилем. А водевиль, выражаясь словами одного из героев романа (я вас познакомлю, как только придет время) нужен, чтобы быть прекрасно несерьезным. Потому что нельзя же жить в таком странном мире – и с серьезным лицом. Особенно, когда вы в неустойчивом положении стоите в вагоне метро, держа подмышками подушки, и старательно вытягиваете шею, чтобы рассмотреть в темном стекле отражение прекрасных (и очень респектабельных) шотландцев, одни туфли которых стоят примерно столько же, сколько два месяца в вашей резиденции. И как только вам удается выбрать правильный угол наклона головы, двери вагона открываются, и шотландцы оставляют вас любоваться двумя несимпатичными турками, унылого вида азиатскими девушками и еще какими-то нерадостными людьми. Вообще все приятные люди вышли на этой станции. До моей еще довольно далеко, и там пахнет китайской едой и прачечной.

Зато к вечеру выяснилось: сегодня первый день, когда мой английский понимают люди. Не только пятеро обитателей Ramsfort, но и прохожие на улице, и продавец в магазине.

И еще я купила два переходника для розетки. Только они оказались обратного действия: адаптируют английскую розетку к европейской.

5 декабря 2009 г

Теперь, друзья мои, я буду подробна и обстоятельна. Я расскажу вам все. Итак, Рамсфорт. Налево от двери есть маленькая деревянная дверца в стене, в которой торчит такая прекрасная медная ручка, такой прекрасной работы, что, боюсь, я ее все-таки свинчу и стану опять собирать коллекцию, которую забросила во втором классе.

Так вот, номер двадцать в «Рамсфорт Хаус» представляет из себя квартиру из четырех комнат: одна на первом этаже, три – на втором. Уборная и ванная юмористически расположены на разных этажах.

Дверь в первую комнату вечно приоткрыта, являя гостям классический холостяцкий беспорядок. Здесь живет несколько испанцев: Фабиано (где-то учится, работает ночным уборщиком в китайской еде) и Пауль (фотограф, работает тоже где-то уборщиком, и еще где-то официантом). Периодически у них там заводится третий, но они все время меняются, поэтому я помню только одного грузчика, без имени, с толстой золотой цепью на шее.

Входить в кухню мы не станем – без крайней необходимости. Во-первых, все, кто хоть раз видел кухню в общежитии и без длинных описаний знают, что это такое, и, во-вторых, там довольно грязно. Домашние работы расписаны по графику, который висит на холодильнике и который никому не интересен. Хотя вот вчера графиня, отчаявшись жить в этом… беспорядке, придала ей приличный вид, сочтя в некоторой мере своей.

Но вот зато уборная у нас отличается чистотой почти образцовой. Мало, что там чисто и даже есть маленький умывальник, устроенный на расстоянии движения плеча, когда вы сидите, так еще и на двери висит кусок ткани с выписанным красивыми буквами стихом: «Caca poema».

Теперь давайте поднимемся по крашеной в белый цвет лестнице. Точнее, белые перила: остальная часть заботливо скрыта зеленым ковром в трогательную желтую крапинку. Его, конечно, не мешало бы пропылесосить хоть раз за прошедшие два года, но чего нет, того нет. Поднявшись, мы, леди и джентльмены, окажемся возле ванной. Если кухня напоминает об общежитиях, то ванная – вещь гораздо более ностальгичная. Она напоминает графине умывальные в пионерских лагерях конца 1980х. Такие, знаете, гулкие комнаты со скользким полом и дивным деревянным шкафчиком над раковиной. Шкафчик давно отсырел, пользоваться им никто не рискует, зато в дверце есть зеркало. Запах, который он приобрел за годы, станет когда-нибудь запахом ваших воспоминаний. На подоконнике, оставляя круглые цветные следы, жмутся ванные принадлежности. Здесь же стоит чье-то круглое зеркало для бритья, напоминая джентльмена в коровнике. Два крана у раковины, холодный и горячий, как положено, без смесителя, придают обстановке колорит старой, доброй Англии. К стене жмется простая замызганная ванна. Вон даже держатель у душа вчера кто-то сломал. Но зато из большого, хорошего окна (которое нужно специально учиться закрывать), открывается вид на Лондонский мост.

Выйдя из ванной, мы пройдем мимо комнаты управляющего. Это single room, комната с одной кроватью, ничего особенного: паркетный пол, компьютерный стол, в углу – шкаф. В точности так же выглядит комната, в которой живет графиня, только у нас с донной Еленой (которая вот-вот должна прибыть) кроватей две. И точно так же выглядит комната венгра Ласи (Ласло) по соседству. В общем, не стоит упоминания.

Зато сам управляющий, испанец по имени Пол, будет упомянут еще не раз. Прежде, чем приступить к рассказу об этом джентльмене, я опишу еще один предмет обстановки номера двадцать: перила. Перила перед нашими комнатами завешаны различными предметами одежды. Нет, не частями туалета графини (весь ее гардероб при сушке помещается на батарее за кроватью): предметами мужского туалета. Справа налево до середины – майки-джинсы-носки Ласи, слева направо до середины – майки-джинсы-носки Пола.

Пол – невысокий, худощавый человек с тонким хрящеватым носом и пирсингом в левой брови. Лет ему что-то в диапазоне «все еще двадцать», и, видимо, давно. И если бы вы, леди и джентльмены, слышали, как он говорит! То есть, нет, английским он владеет весьма хорошо, графине еще учиться и учиться. Но вот акцент… как бы описать этот акцент? А описать его действительно надо, потому что графине для романа нужна живая фактура испанского акцента. Ну, зажмите, например, зубами кончик языка, и попробуйте быстро-быстро сказать что-нибудь вроде «зеленые лимоны катились с колокольни». Но это ничего страшного, потому что чаще всего Пол произносит: «хай!», «ольрайт» и «ноу ворриез».

Справедливость требует признать, что первое время нам было crazy difficult понять друг друга. «Крайзи дификульт», примерно так.

Странно, что я чувствую себя неловко: с акцентом в Рамсфорте говорят все, у каждого свой, поэтому у нас довольно весело. На днях, например, Пол водил графиню показывать, как регулировать вентиль на батарее. Он показал пальцем «heating», и потом стал водить по циферблату наручных часов: по часовой стрелке. По стрелке, не против, do you understand?

А ранее, например, графиня водила Ласи на кухню, показывать, что ей нужно совсем не pen, чтобы писать, а pan, чтобы жарить сосиски.

В прошлую субботу

Графиня, грызя от нетерпения пальцы, ждала приезда донны Елены. Приезд был назначен на среду и графиня пребывали в нетерпении. До среды оставалось целых два дня. И тут Пол говорит как бы между прочим:

– Да, кстати. Сегодня-завтра приедет один парень, так я его устроил в твоей комнате.

– Прости? – оторопела графиня.

– Ну, парень, – Пол сосредоточенно перемешивал овощи в кастрюльке.

При этом управляющий переминался с ноги на ногу и почесывал зад в длинных трусах.

– До среды, когда приедет твоя подруга.

Ее сиятельство продолжали проявлять деревянность.

– Ну, парень, – повторил Пол, – понимаешь? Две ночи. До среды. No worries.

– Как парень? – глупо переспросила графиня. – В мою комнату?!

Управляющий конфузливо подтянул трусы.

(Английская примета: если Пол прогуливается по дома в трусах, значит, у него выходной.)

Графиня молча перебирали в голове варианты возможных действий.

– Скажи мне, пожалуйста, – приходилось тщательно подбирать слова, – в среду, когда приедет моя подруга, все будет нормально? Мы будем жить вдвоем, в нашей комнате? Точно?

– Точно, точно! – заверил Пол. – No worries. Это хороший парень, мой друг. Завтра на первом этаже съезжает один испанец, и тогда он туда вселится. Ольрайт?

Графиня вздохнула и ушла в свою комнату – жаловаться графу и донне Елене, но никак не пану Поберовски, с которым графине хотелось поговорить о публичных домах.

Представьте теперь, что вы: а) граф, б) донна Елена и в) пан Поберовски, которому все-таки проговорилась графиня.

Наутро графиня хандрили. Визит хорошего испанского парня был назначен на вечер понедельника, до которого еще надо было дожить. Без работы, денег и хороших новостей от графа хандра стремительно превращалась в отчаяние. Графиня мрачно спустились в кухню. Мрачно поставили чайник. Тут на лестнице послышался галоп и в кухню ворвался Пол.

– Hi, Elena! – жизнерадостно сказал он. – How are you?

– I'm fine, thanks, – графиня сверкнула улыбкой. – And you?

– I'm fine! – заверил Пол. – Слушай, этот парень будет сегодня ночью.

– Сегодня? – уточнила графиня.

– Да. Сегодня.

– Во сколько?

– Понятия не имею, – Пол пожал плечами. – Думаю, что около полуночи. Ну, или позже. Он переночует одну ночь.

– Одну? – графиня встрепенулись. – Не до среды?

– Да, no worries, только одну ночь. Потом ты спокойно дождешься свою подругу, и все будет оль райт.

Тем вечером на связи не было ни графа (он уехал на несколько дней), ни пана Поберовски – тот работал с соавтором. Прождав до начала первого, графиня послала все к чертям, выключила свет, предалась в темноте мрачным мыслям и сама не заметила, как уснула.

К пяти утра в комнате шумел за окном дождь. Никаких парней, ни хороших, ни плохих, не было.

Графиня обычным порядком сварили овсянку, выпили чаю, сунули в уши Дживса с Вустером и отправились в агентство по трудоустройству.

От Бермондси (серая ветка, Jubilee) до ветки District (зеленая) к Вестминстеру, и вот уже графиня в немом ужасе обозревает Тот Самый Вокзал – вокзал Виктория.

Слушайте, но это же сардины! Надо было видеть это столпотворение! Это безумие! Эту очередь выйти со станции! По счастью, очередь рассосалась довольно быстро, и глазам графини предстал Вестминстер.

Попробуйте родиться и прожить всю жизнь в маленьком городе, который можно объехать за четыре часа весь, добавьте к этому пятисолетнее Westminster Abbey, занимающее ровно полнеба – и вы меня поймете. Вторые полнеба, по левую руку, занимает колесо обозрения – London Eye.

– Простите, как мне пройти на Кенингтон-лейн?

– Честно говоря, не имею представления.

– Простите, как мне пройти на Кенингтон-лейн?

– Ой, не знаю, простите.

– Кенингтон-лейн? – наморщил лоб чернокожий assistant в метро. – Так это вам к Воксхоллу.

И нарисовал все как следует на карте.

Нет, это не я безалаберная. Это карта в Интернете заверила, что ближайшая к пункту назначения станция – Виктория, которая здесь вообще ни причем. Но ведь если бы не этот промах, хандрящая и вдобавок безденежная графиня черта с два увидела бы Вестминстер!

– Станция Воксхолл, – объявил металлический голс. – Поезд следует до Брикстона. Следующая станция – Стокуэлл.

Втискиваюсь в вагон и вдруг понимаю: пальто промокло насквозь. На улице льет, а я не обратила внимания.

Вот так я и увижу Лондон: оставляя себе два часа форы, и приезжая на место за час до назначенного времени.

Если выйти из метро, пройти через туннель, потом перейти дорогу и через ворота, вы, леди джентльмены, окажетесь в парке Vauxhall City Farm. Помимо самого парка с цветущим шиповником и красных ягод, усеивающих кусты, здесь имеется несколько вольеров с домашними животными. Манеж, где обучают верховой езде. Вольеры с индюками и утками, чьи головы украшают желтые помпоны. Загон с овцами.

На одном из заграждений висит плакат: «Беременные женщины не должны входить в период размножения овец».

В агентстве с графиней поговорили по-русски, дали заполнить анкету, объяснили порядок сотрудничества и, вручив на прощание пакет бумаг на прочтение, и отпустили. Для регистрации в агентстве недоставало:

1) прочесть все эти бумаги, принять решение и подписать договор в следующий визит;

2) подтверждение адреса от хозяина моей лондонской резиденции;

3) открыть счет в банке.

С подтверждением адреса лендлорд (то есть, Пол) ждать не заставил. Утром во вторник графиня отправилась открывать счет.

В обоих банках, рекомендованных знающими людьми и находящихся рядом, ее ждали две новости.

1) Графиня почти сносно объясняется с оператором. Оператор понимает графиню, графиня понимает оператора.

2) Банк Barclays не может открыть счет без предоставления bank statement, каковую бумагу должен предоставить не то работодатель графини (которого нет), не то чуть ли National Boarder Agency, в котором регистрируются те, у кого есть работа, получая, как положено, регистрационный номер и регистрационную карточку. Без которых нельзя открыть счет в банке. Устроиться на работу без счета в банке тоже нельзя. Можно, конечно, работать на кэш, но, во-первых, графине не хотелось бы стать нелегалом, а во-вторых, даже эту работу попробуй, найди.

Банк Lloyds оказался куда более демократичен и дружествен: для открытия счета он всего лишь требовал депозит в размере 250 фунтов.

А деньги от графа приходят с задержкой, и их – увы! – едва хватает на квартиру и транспорт.

На следующий же день другой банк, Abbey, открыл графине счет. Вспыхнувшая надежда вернуться на щите, зато под крыло графа, помутнела и расплылась, а графиня, поняв, что случайно совершила подвиг, уверилась в своих силах.