Текст книги "И все в шоколаде"

Глава третья. Мыскин

Людмила была безумно счастлива. Сегодня в два часа дня у нее родились двойняшки – это двойное чудо они сотворили с Борисом, что тут скажешь: удалась поездка в Ташкент! У ее девочек будет двойной праздник, они будут самыми близкими людьми на свете. Дома их ждет – не дождется старшая дочь, Леночка. Она такая самостоятельная и рассудительная, в этом году ей исполнилось пять лет. Папина любимица, баловница. Они ждали, что вторым ребенком будет сын: Борису, как и любому мужчине, хотелось наследника, но Господь распорядился по-своему и одарил их даже больше, чем они того ожидали.

Соседки по палате смеялись, говорили, что праздновать ее Борис будет тоже вдвойне, так что в ближайшие день-два его можно не ждать, но Людмила знала, что всяческие там «проставы» (куда же без них!) все равно не пойдут для ее мужа ни в какое сравнение с дочками.

Скоро время кормления. Людмила с нетерпением ждала того момента, когда сможет прижать к себе своих крошек. «Дай им Бог более легкой судьбы, пусть у них все ладится, пусть им везет даже в мелочах и пусть не коснется их женская доля в нашем роду!»

Она села у окна и задумалась. Погода апрельская переменчива, как вся жизнь: утром лето, вечером зима, и как все сложится у ее дочерей – время покажет, но она всегда и во всем поддержит их и защитит.

Молодая женщина слабо верила во все эти мистические предсказания – она воспитывалась уже совсем в другое время, когда отрицалась церковь, высмеивались предрассудки и деревенские былины. История засела где-то глубоко внутри и дала выход себе только недавно, года два назад. Она изменила Борису с человеком, которого почти не знала – пара часов постельных утех, при воспоминании о которых до сих пор сладко ныло сердце и краснели от стыда уши. Он вытворял с ней такие вещи, после которых она посчитала его извращенцем и отказалась от дальнейших встреч. Решила вести образ жизни, за который не сможет никогда себя упрекнуть. Не удержалась. В этот раз Борис поймал ее практически с поличным, но, перешагнув через себя, простил. Она клятвенно заверила его, что такое больше никогда не повторится, и в знак любви и верности родила ему двойняшек.

«Назову старшую Натальей, а младшую Мариной».

– Кондрашова, – в палату заглянула медсестра, – хватит мечтать, кормить пора твоих карапузиков, – и на кровать к Людмиле легли два щекастых комочка. Девочки мирно спали, сморщив крошечные носики, и посасывали во сне язычки. Чтобы не путать малышек, Людмила нарисовала старшей на щечке маленькую точку «зеленкой». «Наташенька», – прошептала она. Потом наклонилась и поцеловала в лобик младшую: «Мариночка». Словно почувствовав присутствие матери, малышки начали просыпаться. Они начали потягиваться в пеленках, напоминавших кокон и открывать свои маленькие жадные ротики. Глазки у малышек были зажмурены, но это не мешало им пуститься на поиски еды. «Маленькие жадины», – посмеивалась про себя Людмила. Какие же они красавицы! Как она любила их в эти минуты – эта любовь не могла сравниться ни с чем.

Они с Борисом с нетерпением ожидали получение новой квартиры. Новой, конечно, ее можно было назвать с натяжкой: на улице Ленина новостроек не было, но все же квартира была двухкомнатная, благоустроенная, а семейство у них теперь большое, и ютиться в доме родителей, да еще с удобствами во дворе, не очень хотелось. Городок Мыскин больше походил на поселок городского типа: много домов в частном секторе, кирпичные и панельные дома в небольшом количестве, и проживали в этих домах в основном работники ТЭЦ. Борису же и Людмиле пошли навстречу и в порядке исключения пообещали квартиру в центре Мыскина.

С рождением дочек Людмила почувствовала перемены и в себе самой, и в своей семье в целом. Она видела, что все образуется, устанавливается. Фундамент их семейной жизни с мужем казался железобетонным.

Возвращение домой молодой мамы и близняшек отмечала вся улица. В те годы магазины не были изобильными, но соседи, друзья и родственники устроили молодым родителям настоящий пир и задарили их и малышек подарками. Старшая дочка, Леночка, на правах старшей сестры, помогала маме возиться с малышками, пеленать и кормить их.

Людмилу переполняла гордость за себя и свою семью. Такое событие будет еще долго обсуждаться знакомыми, а она любила быть в центре внимания. Ей хотелось одарить всех своим счастьем, особенно старшего брата, Володю. Ему не везло в семейной жизни: один брак распался, второй, хоть и гражданский, но тоже находился на грани. Людмила подозревала, что всему виной отсутствие детей – их не было ни в первой семье брата, ни в этой. Людмила подозревала, что эта проблема лежала полностью на брате, но старалась не вмешиваться, чтобы лишний раз не давить на больное место.

Время шло, малышки крепли, становились смышлеными и необыкновенно красивыми. Людмила вышла на работу – нужно было помогать мужу содержать большую семью, малышки оставались на попечении бабушек, а Леночка ходила в детский сад. И тут кровь Людмилы вновь взыграла.

К мужу в гости приехал старый приятель, он жил и работал на Севере, и вот решил навестить друзей и знакомых. Кондрашовы встретили гостя приветливо, накрыли стол, устроили праздник. Алексей Немов был мужчина приятный, веселый, много шутил, был не прочь помочь Людмиле по хозяйству, а самое привлекательное было в его рассказах о полярных ночах, романтике севера. Первую же ночь они провели вместе.

Утром Людмила не стала таиться от мужа.

– Борис, я уезжаю с Алексеем на Север. Я люблю его и последую за ним.

– Люся, что с тобой? Ты спятила? Он же мой друг! Как вы могли, вы оба? – Борис был просто раздавлен таким двойным ударом. Алексей сидел в стороне и не смел поднять на друга глаз. Люда же была непреклонна.

– Я уезжаю и забираю с собой Лену. Близняшки еще слишком малы, для них там не климат, они останутся с тобой. Позже, когда мы устроимся, я их заберу.

– Люда, ты же мать, что ты говоришь, что ты делаешь? – Борис метался по комнате, не зная, как поступить и что предпринять.

– Я приняла решение, – Людмила смотрела мужу в глаза, – прости меня, Боренька. Но я не хочу тебе врать, – она вышла на кухню, оставив мужчин одних. Она понимала, что разрушила их мужскую дружбу – не просто разрушила, а разбила ее вдребезги, но при всем при этом не чувствовала себя виноватой – напротив, она словно сбросила с себя тяжкий груз.

Хлопнула входная дверь. Людмила выскочила из кухни, и ноги ее подкосились. Алексея не было – он ушел, даже не поговорив с ней, не сказав ни слова. Борис сидел на стуле и курил. Людмила бросилась на улицу, она бежала босая, растрепанная, кричала, звала Алексея, но он только ускорил шаг и не оглядывался. Соседки ехидно посмеивались за ее спиной, встречные прохожие шарахались в стороны, видя ее безумные глаза. Наконец, догнала. Схватила за плечи, с силой развернула к себе.

– Алешенька, родненький, не уходи! – упала перед ним на колени прямо в дорожную пыль, – не бросай меня, я не смогу жить без тебя! Я не виновата, что все так случилось, поверь. Я буду тебе хорошей женой, самой верной и любящей, не оставляй меня! Куда же ты?

Он не слушал. Оторвал от себя ее руки, шепнул тихое «извини» и ушел. Она криком кричала, валяясь в пыли, рвала на себе волосы, царапала лицо.

Борис выбежал на улицу, подхватил ее почти безжизненное тело и унес домой. «Скорая», укол, тяжелое забытье…

Третьего ноября 1978 года они переехали в квартиру под номером 1 на улице Ленина, 23-а. Жизнь продолжается…

До конца Людмила оправиться от потрясения не смогла. Она еще долгое время пребывала в депрессии, пыталась разыскивать Немова, но безуспешно. Психиатрической клиники удалось избежать, однако наблюдаться у специалиста все-таки пришлось. Спасибо надо было в этой ситуации сказать Борису Кондрашову – он оставался рядом и поддерживал жену, как мог. Родным и знакомым он говорил, что все наладилось, но что-то в нем умерло с той минуты, когда он пережил этот двойной удар; Борис начал выпивать, все меньше уделял внимание детям. Из семьи, правда, не уходил, но и не проживал в ней полноценно – был отстраненным и подавленным.

Женщина погрузилась в работу. С мужем они все более становились чужими, жили в видимости семьи. Между тем дети росли. Они держались вместе, словно чувствуя, что так легче выжить. Когда у матери начинались приступы депрессии, она совсем не замечала девчонок, и тогда старшая брала за руки младших и на попутных машинах уезжала в соседний Междугорск к родственникам матери. Брат Людмилы, Владимир Тимошенко, к этому времени женился. Он взял в жены разведенку с сыном, мальчишка был на год старше Леночки, и это был единственный шанс для Владимира стать отцом. Надежда, жена, прониклась к детям золовки и поддерживала их со всей искренностью и теплотой. Тимошенки понимали, что ничем больше не могут помочь семье Люды – только моральной поддержкой, и они старались дать девчонкам ту любовь, которой им так порой не хватало дома.

Надежда Тимошенко хоть и не была безумно счастлива от частых визитов новоявленных племянниц, но в угоду мужу всячески старалась быть приветливой и внимательной. С мужем ей действительно несказанно повезло! Первый, дай бог ему осиновый кол в спину, был большой любитель приложиться к рюмке и после возлияний помахать кулаками. Ей, в ту пору довольно хрупкой девушке, приходилось пятый угол искать всякий раз, как на дорогого мужа нападало желание воспитать в ней «настоящую женщину, жену и хозяйку дома». Погнавшись за красотой и большой, как в тот момент казалось, любовью, она едва смогла без вреда для здоровья и психики освободиться от этого брака.

Володя был совершенно другим: спокойный, выдержанный и, самое главное, очень перспективный инженер по подземной добыче полезных ископаемых. В угольном регионе, где они проживали, работа эта была не только весьма востребована, но и довольно хорошо оплачивалась. Кроме того – командировки по разным городам и республикам Советского Союза, в которые спокойно могла ездить и она. В ее жизни изменилось практически все. Теперь у нее была квартира, которую она обставила дорогой импортной мебелью, у ее сына были импортные джинсы и модный портфель – «дипломат», вожделенная мечта всех советских школьников. Они могли себе позволить поездки к морю, а самое главное, она навеки распрощалась с нелюбимой работой и профессией парикмахера. От запаха шампуней, реактивов для перманента и немытых голов ее натуральным образом тошнило. Муж чисто номинально устроил супругу на насосную станцию на своем же предприятии, и она могла теперь, не напрягаясь, много времени уделять семье и престарелым родителям. Не ладилось у них только одно: никак не получалось забеременеть. Родственники мужа постоянно подзуживали ее, старались упрекнуть, говорили, что достойна фамилии мужа лишь та женщина, которая родила ему наследника, но наследник все не появлялся, а позже выяснилось, что вина-то у них обоюдная: переболев в детстве свинкой, Володя не мог иметь детей, а она от любвеобильного первого мужа наделала столько абортов, что организм отвергал всяческую возможность нового зачатия.

Рад такому положению вещей был только Сергей, сын. Ему одному доставалось все то, что пришлось бы делить с каким-нибудь сопливым шкетом, появись тот на свет. Приезды новоявленных «сестренок» он воспринимал даже с какой-то ревностью – вот припрутся опять эти оборванки, и мать начнет перед ними приседать да потчевать, опять потом карманных денег не дождешься – все на них потратят. Втихушку он пинал мелких двойняшек и корчил рожи старшей, они плакали, ябедничали, но все равно продолжали приезжать. Постепенно он научился их полностью игнорировать: запирался в своей комнате и не выходил оттуда, пока незваные гостьи не убирались восвояси.

Он много раз слышал, как мать жаловалась родственникам на назойливых сестер и совсем обнаглевшую золовку, которая думает только о себе и не следит за своим выводком, но при отчиме она становилась совсем другой – сама забота, просто мамочка-ангел. Это был первый урок, усвоенный Сергеем Гольданским: умей создать о себе благоприятное мнение, и тогда ты сможешь манипулировать людьми. Кто ж знал, что в далеком будущем ему это очень пригодится, особенно с женским полом, до которого юный красавчик окажется уж больно охоч! Впрочем, до этого еще далеко, а пока шестиклассник Сережка, наблюдательный и совсем не глупый, растет на радость маме…

Глава четвертая. Междугорск, наши дни

Междугорск – небольшой шахтерский город на юге Сиббасса – красивый, опрятный, его за живописную местность иностранные гости именуют маленькой Швейцарией, и не удивительно. Тайга, горы, хрустальная прозрачность рек – красоты все это неописуемой. Никита Глушков – дознаватель Междугорского ОВД – родился и вырос в этом городе, любил его и не переставал любоваться его расцветающей красотой. Сегодня вот только не до красот: из Ленинска позвонил следователь с просьбой о помощи, и начальство решило, что лучшего помощника, чем Глушков, быть не может. Машину никто дать не догадался, и пришлось трястись в автобусе до самого поселка Затомский, где проживал бывший муж погибшей в Шубаново Марины Морган.

Алена Терехина, женщина подвижная и шустрая, не удивилась визиту сотрудника полиции. Их соседями по коммунальной квартире были наркоманы, и полицейские регулярно навещали как самих Мироновых, так и ближайшие квартиры. Понятно, насколько весело здесь жилось. Однако на этот раз дознаватель, старший лейтенант Никита Глушков, пришел побеседовать с самой Аленой и, узнав, по какому поводу, она опешила.

– Маринку убили? Почему же нам никто не сообщил? Ведь там дети, что теперь с ними будет? Ой, только ради Бога тише – я только что малышей уложила, – Алена проводила Глушкова в комнату, где на двуспальной кровати «валетом» сопели двое пухлых малышей.

– Милые у вас дети, – улыбнулся Никита, – дружные или дерутся иногда?

– Да по-разному. Тот, рыженький, мой внук – сноха моя оказалась наркоманкой, вот и забрали у нее мальчишку, сами пытаемся растить. Сын пока на работе, Тимоха со мной, а на выходные идет – забирает.

– Родственники погибшей в один голос твердят, что у вас были с ней неприязненные отношения. Расскажите, – сотрудник полиции приготовился записывать.

– Родственники… Да что они знают, родственники эти… Впрочем… Знаете, – Алена заметно нервничала, – если бы слова убивали, то я грохнула бы ее еще лет несколько назад, когда все это началось. Да, я не любила Маринку – даже, можно сказать, просто ненавидела. Но я не скрывала своего отношения и не делала мелких пакостей, в отличие от нее. Вам сейчас многие расскажут, насколько она была милой, приветливой, просто святой, как терпела пьянство мужа и страдала от его загулов. Так вот, это все ложь, – она встала и прошлась по комнате. – Точнее, не совсем ложь, а просто одна сторона медали. Маринка – она гулящая была, но при этом еще и умная: обставляла все так, что комар носа не подточит. Крутила, правда, только с богатенькими, мнила себя бизнес-вумен. Не думала только, что подходят они друг другу, как Гондурас и Гваделупа – богатому и состоятельному ни к чему нищая баба не первой молодости, да еще и с «хвостом» – у них малолеток предостаточно. Но на что-то, видать, все же надеялась… О том, что у нее были мужики, муж узнал только тогда, когда она уже собралась от него уходить и перестала скрываться. Позже, после их развода уже, когда я появилась, стали говорить, что это я сочиняю про нее гадости, но тут стали разные истории всплывать.

– Что-то серьезное узнали? – Глушков усмехнулся. Ох уж эти бабы!

– Заметьте, мы не стремились ничего узнавать, она сама всячески старалась показать, кто в доме хозяйка, – Алена вытащила из тумбочки серую папку. – Здесь бумаги, которые попадали ко мне разными путями, о ее жизни после развода с первым мужем. Запросы, которые я отправляла, письма, которые приходили ей на этот адрес (грешна – не отдала, сохранила), и даже, каюсь, переписка в Интернете, – она вытащила пару листков. – Вот, посмотрите, это – повестка. Мы получили ее через несколько месяцев после отъезда Марины с семьей в деревню. Видите, это приглашение к венерологу. Пришло на наш адрес, но на ее имя. Муж позвонил ей, сказал, что есть такая бумажка, а она, представляете, сказала, что это я сама напечатала и отправила. Мы в диспансер звонили по поводу этой бумажки, но там ведь нам такой информации никто не даст. Я вот думаю, что это она сама сочинила и отправила, чтобы меня очернить в глазах мужниной родни.

– А вы в курсе, что вся вот эта, собранная вами, информация подпадает под уголовную статью, называется «Вторжение в частную жизнь», и еще – при чем здесь его родня? – ручка повисла над листком протокола.

– Да ладно! Напугали, тоже мне! Никуда я не вторгаюсь – лучше надо было следы заметать. И вообще, эту статью вы мне можете припаять, если только я все это добро обнародую, а мне это ни к чему. Это, так сказать, для внутреннего пользования. Моя страховка на случай очередного вторжения на мою территорию. А родня… Я им не нравлюсь: у меня дети, нет своей квартиры, зарплата маленькая, старше мужа на три года… да много еще к чему придраться, – Алена махнула рукой. – Когда с этой повесткой катавасия началась, тетушка мужа, Надежда Федоровна, целое следствие провела. Вывод был один, что виновна я. Было такое впечатление, что это у меня триппер, а не у обожаемой Мариши. Ну, тетя Надя – это вообще разговор отдельный.

– А вы не знали хоть кого-нибудь из тех мужчин, с которыми она встречалась?

– Откуда? Только то и знаю, что дети рассказывали, но вы же понимаете – в таких делах детей не очень-то информируют. А вот дети, кстати, – это наша особая статья.

– То есть? – дознаватель перестал писать и с любопытством уставился на Алену.

– Понимаете, когда Маринка ушла от мужа, она сказала, что все сделает, чтобы он никогда детей не увидел, а Саня – он очень дочерей любит. Он так мучился без них, но, как говорится, никогда не говори «никогда». Ей же на свидания ходить надо было, в сауны, зимой на горные лыжи, а детей куда? Дети стали у нас появляться. Сначала на выходные, а потом и по нескольку дней жили, один раз даже больше недели. Она, якобы, в командировку уехала, даже ни разу не позвонила за эти дни, и свой телефон отключила, – Алена достала маленький альбомчик, – крутила что-то, вертела, врала напропалую, а все равно ничего не выиграла: была за слесарем, со слесарем и осталась, понтов только слишком много было. А вот они какие были, наши девочки. Беззащитные и милые, – с фотографий смотрели большеглазые и серьезные девчушки.

– Скажите, а эта квартира чья? – он видел, что женщине неприятен этот вопрос.

– Мужа, – она потупила взгляд, – он ее получал, как служебную, потом уже она за ним осталась. С недвижимостью у нас тоже разборок хватило. Нас ведь даже заказывали за эту комнату. Марина Борисовна собственной персоной.

– А подробнее?

– Когда Саша и Марина были женаты, у них был еще земельный участок – здесь же, недалеко, он и по цене соответствует этой комнате. После развода они договорились, что Марина забирает участок и распоряжается им по своему усмотрению, а Саша не вмешивается. Комната же полностью остается в распоряжении бывшего мужа, и Марина претензий иметь не будет. Только вот Саша не учел, что с такими людьми, как его бывшая, надо все сделки в письменном виде оформлять.

– То есть?

– Вы не поняли? Она переоформила участок на себя, продала его и потребовала от бывшего мужа долю от квартиры. Спасло нас то, что квартира была не приватизированная, и делить ее суд не стал. Тогда она пошла другим путем. Дело в том, что к тому моменту она рассталась со своим самым замечательным любовником и осталась одна. Ей захотелось вернуться к мужу, но здесь уже жила я, Саша ни на какие уговоры не шел, ни с какими доводами не соглашался, и тогда однажды вечером на нас напали в подъезде какие-то отморозки. Меня ударили кулаком, а мужу воткнули в горло нож – он просто чудом остался жив. Несколько фраз, оброненных этими типами, помогли нам понять, кто за ними стоит. Через несколько дней муж встретился с Мариной и откровенно обо всем поговорил. Он сказал, что не будет писать на нее заявление, потому что не хочет, чтобы мать его детей оказалась в тюрьме, но он требует, чтобы она раз и навсегда оставила нас в покое. Марина пообещала и подала в суд, чтобы за ней признали права на квартиру. Выиграла. И стала ждать, когда муж начнет приватизацию, чтобы продать свою долю. Она выписалась от нас только в прошлом году – столько лет на пороге сидела.

– Долю-то получила?

– Нет, мы отказались на тот момент от приватизации, а сейчас она уже все права утратила.

– А с детьми продолжаете общаться? – увел дознаватель разговор в другую сторону, однако Терехина не сбилась.

– Конечно, – Алена заулыбалась, – у нас хорошие отношения. Периодически. Они ведь, по сути, там не нужны. У Марины с Андреем общий ребенок, Иринка взрослая уже, а Катя… Она меня очень любит и зовет второй мамой. Думаю, что этот факт тоже был не в мою пользу. Иришка в последнее время стала относиться ко мне с какой-то агрессией. Сюда приезжает, видимся, общаемся – нормально все, стоит только вернуться в деревню – все, в Интернете начинает меня оскорблять вплоть до матов – ну, прям другой человек. Муж говорит, что это, вероятнее всего, Марина с ее страничек пишет. Только зачем ей это? И с телефона-то за них никто не звонит. В этом году мужа так с 23 февраля поздравили, что просто превзошли себя. Катя написала: «Я тебе не дочь, и не смей меня так называть». Так-то…

– А вы не знаете, с кем Марина Борисовна общалась, пока жила здесь?

– Ну, об этом вам лучше ее бывший муж расскажет, – Алена пожала плечами, – она все-таки десять лет в этом доме прожила. Знаете, а ведь в соседнем доме у нее подруга живет! – Алена даже в ладоши хлопнула. – Как я могла забыть! Света Беленцова – она очень близкая подруга Марины, наперсница и сестра по вере! – Терехина принесла тетрадный листок и ручку. – Я вам сейчас адрес напишу. Они со Светланой очень тесно общались, подруги по адюльтеру, – не удержавшись от подковырки, она усмехнулась. – Есть еще Люба Цыганкова, но она не столько знала сердечных тайн. И вообще, ищите мужчину. Я уверена, без любовника тут не обошлось, – листок перекочевал в папку дознавателя. – А еще, знаете, поговорите с бывшей женой этого Андрея, Натальей. Я ее немного знаю – так уж сложилось, общаемся иногда. Он ведь тоже не такой уж белый и пушистый. В свое время и пил конкретно, и жену свою так дубасил, что она в больнице лежала. Наталья мне рассказывала, что готова была пяткой креститься, когда он Марину встретил и из семьи ушел. Но при всем при этом говорит, что отец он неплохой. Вам дать координаты Наташи?

– Да, конечно, и спасибо за информацию, – полицейский встал, – если возникнет такая необходимость, с вами свяжутся, – он направился к двери.

– Подождите, – голос Алены дрожал, – а что будет с детьми? И еще. Я хотела узнать насчет похорон… Можно будет поговорить с сотрудником, который ведет это дело?

– Хорошо, я дам вам номер телефона следователя. Если считаете необходимым, позвоните, – Глушков протянул визитку. – Что ж, до свидания, Алена Анатольевна.

– Прощайте лучше, – она закрыла дверь.

Глушков шел к Беленцовой и прокручивал в голове разговор с Терехиной. «Ясно, что она здесь ни при чем. Завидует, конечно, этой Марине и ненавидит, ясен пень. Бабы! Представляю, каково было их общему мужу, особенно первое время! Надо же, каждая норовит насолить сопернице и бегом жаловаться мужику, а тот между двух огней! Строить надо сразу, с первого дня, только вот знать бы, как!», – Никита усмехнулся и позвонил в домофон.

Светлана встретила его заплаканная, с красными глазами.

– Я вчера узнала, – заговорила она, – Маришечка, я так ее любила! Собираюсь вот, – она показала в сторону дивана, на котором стояла спортивная сумка. На ковре сидела маленькая девочка и грызла пряник. – Варвара наша, – перехватив взгляд Глушкова, сказала Светлана. – Мы ведь деточек наших почти в одно время родили и имена одинаковые дали. Мариночка для меня была не просто подруга, она мне как сестра. Я судьбу благодарила за такую подругу. Знаете, нам, женщинам, очень трудно найти близкую подругу – как говорится, в силу особенностей. Мы ведь не можем без зависти, мелочности каких-то. А вот с Мариной у нас этого не было, мы как-то сразу сошлись, поняли друг друга. Я помню, как они с мужем и маленькой Иринкой переехали сюда, как Катюшка родилась… Как они расстались с Сашей, как она встретила Андрея… Вся ее жизнь прошла у меня на глазах, – Светлана как-то странно скривила губы, и слезы потекли по ее щекам. – Извините, я сейчас, вы присаживайтесь, – она указала Глушкову на кресло и вышла из комнаты.

Светлана вернулась почти сразу. Видно было, что она с трудом сдерживается, чтобы не заплакать. Никита открыл свою папку.

– Светлана Николаевна, расскажите, каким человеком была Марина Борисовна. Как она вела себя в быту, на работе? Моральные качества, – он приготовился записывать.

– Да это прекраснейший человек… она была… прекраснейшим человеком! – у Беленцовой даже глаза загорелись. – Я знаю… знала… ее больше десяти лет. Такую жену и маму надо еще поискать – да вам каждый на нашей улице то же самое скажет. Мариша сначала в садике нянечкой работала, а потом, когда Катюшка родилась, у нее появилась возможность устроиться продавцом в магазин автозапчастей. Сейчас это уже автоцентр, в городе известный. И не без участия Мариши это предприятие процветало. Она в работе человечек абсолютно безотказный: остаться после работы – пожалуйста, поехать на авторынок в Сибирск – пожалуйста, а ведь это на два-три дня! Ее очень ценили на работе, хозяин даже настоял, чтобы она пошла учиться в институт. Она из продавцов доросла до бухгалтера, и все своим умом и способностями.

– Скажите, а как складывались ее отношения с мужчинами? – Беленцова осеклась и с непониманием уставилась на Глушкова.

– Какое это имеет значение? – вопрос явно не понравился.

– Светлана Николаевна, я не из праздного любопытства спрашиваю, – с нажимом произнес Никита, – мне важна каждая деталь. Вашу подругу убили. Вы понимаете? Убили. И чем подробнее и честнее вы расскажете о ней, тем больше гарантий, что убийца получит по заслугам.

Светлана сидела, опустив голову; темные, сильно подернутые сединой волнистые волосы закрывали ее лицо.

– Хорошо. Мне бы не хотелось об этом говорить, вы все поймете неправильно, но раз нужно… Да, у Марины были поклонники. Много, ну и что? Она была красивая, заводная, умела поддержать разговор, а главное – умела слушать, мужчины это очень ценят. Ей уделяли внимание, дарили подарки, иногда приглашали в кафе – все очень невинно, поверьте! Она не была монахиней, но строила свои отношения с другими так, чтобы не разрушать семью – ни свою, ни чужую. Я не берусь ее судить – кто без греха? Незадолго до развода с мужем возник на ее пути какой-то человек. У них с Мариной настоящая любовь была, не интрижка какая-то, хотя она практически ничего о нем не рассказывала, даже мне – боялась сглазить. Здесь уже, я думаю, она поняла, что может начать совсем другую жизнь, перейти на новую ступень, обрести определенный статус. Можно, я закурю? – неожиданно прервала свой рассказ Светлана. – Я стараюсь не курить, грех это для женщины, но сейчас просто не могу удержаться, – она чиркнула зажигалкой и сильно затянулась. – Давайте выйдем на кухню, тут малышка все-таки, – Никита поднялся и вышел следом.

– Так вот, – продолжила Светлана, – Мариша впервые за долгое время начала строить планы. Она копила деньги, экономя буквально на всем, даже за квартиру не платила – ей необходимы были средства на первое время. Она говорила, что они уедут из города, как только этот мужчина разведется. Он намеревался отдать своей жене пару магазинчиков, остальной бизнес оставить на управляющего, а сами бы они с Маришей жили-поживали у теплого моря, безбедно и в полной гармонии. Маришка в то время постоянно повторяла: мол, еще чуть-чуть – и вся жизнь будет в шоколаде. Ее любимая фраза…

Светлана погасила сигарету и тут же прикурила следующую.

– Посидите секундочку, я гляну, чем там малышка занимается, – она выглянула в комнату и снова села на стул. – Ухажер для Маришки квартиру снял, помог с переездом, но что-то застопорилось с разводом. Жена у него, говорят, пила, а тут резко завязала и взяла его в оборот. Бизнес-то, оказывается, большей частью был на ней, и она мирно делиться не собиралась, а требовала свою долю. Мужик метался-метался, а потом деньги взяли верх, и он Маришку бросил. Да как-то не по-мужски, через SMS. А ведь она уже развод оформила и фактически на чемоданах сидела… Плакала, конечно, – удар был для нее страшный. И на работе уже заявление написала, пора было уходить, а куда? Двое детей все-таки на шее. Унижалась, к работодателю своему ходила, каждый день делала вид, что у нее все, как она любила говорить, в шоколаде… А потом узнала, что беременная. Мужу бывшему сказала, что по делам уезжает, сама на аборт легла, да чуть не умерла там, в больнице – кровотечение остановить не могли. Бедная моя! – Светлана посмотрела на Глушкова. – Только я тогда была рядом с ней, только я знала, как ей было тяжело! Потом уже, три месяца спустя, Андрей появился, он ее просто спас.

– Андрей – это муж?

– Да, теперь он стал ее мужем. А тогда он стал ее ангелом-хранителем. Он слесарем работал в этом же автоцентре и Маришке давно оказывал знаки внимания, но вот она на него никак не реагировала. Посмеивалась даже, говорила, что он не от мира сего.

– Что она имела в виду?

– Ну, понимаете, Мариша – девушка видная, у нее и мужики были все, как на подбор: красивые, статные, а этот… Плюгавенький, лысоватый, невзрачный… Душой он, может, и прекрасен, как в песне, но вот с внешностью ему не повезло. Он сумел понять ее и принять – всю, без остатка. При нем у Мариши появилось, как бы вам объяснить, второе дыхание, что ли. Она постепенно начала оттаивать, оживать. Они и жить-то начали вместе почти сразу. Ей стоило только ответить на его внимание, и все – мосты сожжены, концы обрублены… Подруга моя поначалу хотела к бывшему мужу вернуться, но тот ее сразу же послал. Сказал, что измены не простит никогда, а сам привел себе бабу новую через неделю после Маришкиного ухода – тоже, видать, времени даром не терял. Зато всем говорил, что без Марины ему жизнь не мила, надо же! Ладно, это лирика все, – очередная сигарета улетела в мусорное ведро. – Пойдемте в комнату, мне малышку надо укладывать – буду ее укачивать, и разговор продолжим, – они снова перекочевали в гостиную.