Текст книги "И все в шоколаде"

Елена Терехова
И все в шоколаде

Пролог

Полумрак чердака не мог помешать им. Мешало лишь время – точнее, его полное отсутствие. На все – про все у нее есть лишь минут двадцать – полчаса, пока спит младшая дочка, потом она должна будет вернуться домой и перевоплотиться из ненасытной страстной тигрицы в образцовую жену и мать семейства. При встречах на улице, в магазине, на почте они даже не поздороваются – так, кивнут друг другу, словно абсолютно посторонние люди, а она даже умудрится при этом опустить пушистые ресницы и слегка покраснеть. Сама невинность, трепетность, нежность! Никто и никогда не догадался бы, глядя со стороны на эту миловидную скромную женщину и этого малопривлекательного мужчину, какие страсти бушуют у них за чердачным окошком в доме по соседству.

Задернуты шторы, зажжены свечи. Тени, искаженные пламенем, растекаются по стенам и потолку. Их тела переплелись в замысловатый узор, который под силу прочитать только им двоим. Она горяча и порывиста, она играет в их отношениях ведущую роль. Она приходит после короткого звонка, проводит с ним несколько страстных минут, потом молча приводит себя в порядок и исчезает на несколько дней, чтобы потом неожиданно появиться в его жизни и так же исчезнуть.

Он начинал тяготиться такими отношениями. Она ему нравилась, очень, возможно даже, что он испытывал к ней и более глубокое чувство, но оставался где-то глубоко внутри животный страх – страх разоблачения. Не очень-то хотелось стать объектом для досужих сплетниц. А такой вариант не исключался. Казалось, она совсем забыла об осторожности, забыла о том, что живет в деревне, где каждый человек на виду. Забыла, что у них обоих семьи, дети, родители, в конце концов. Ее ничто не волновало. Он пытался поговорить с ней на эту тему, решить этот щекотливый вопрос раз и навсегда, хоть как-то упорядочить их тайные встречи, но она ничего не желала слушать. Голос разума у нее отключался напрочь, стоило лишь подключиться голосу страсти.

В постели она была потрясающа. Таких женщин он не видел даже в кино. Она расцветала, таяла в его объятиях, от ее поцелуев он приходил в себя лишь спустя несколько часов. Ее бархатная кожа пахла горьковатыми духами, волосы отливали краснотой в отблесках свечи, а глаза искрились в полумраке, словно голубые топазы. Королева! Таким женщинам во все времена поклонялись, о них слагали стихи, из-за них дрались на дуэлях.

Он молча наблюдал, как она заплетает в косу свои прекрасные волосы, надевает платье, застегивает замочек на босоножках. Еще мгновение – и она исчезнет в дверном проеме.

– Когда я увижу тебя?

– Я позвоню, – она даже не повернула головы и тихо вышла из комнаты.

Он не знал, сколько дней ему придется провести в ожидании этого звонка, но готов был ждать хоть вечность ради этих двадцати минут.

Она шла через огород к дому. Дома были только двухгодовалая дочурка, которая в это время всегда спала, и свекровь, принявшая по обыкновению «на грудь». Она чувствовала себя отдохнувшей и полной сил. Ей под силу сейчас были и конь на скаку, и горящая изба. Сейчас, пройдет вот только несколько минут, и сказка превратится в рутину. Она снова из королевы превратится в Золушку – кухня, огород, корова, уборка, дети, муж, огнедышащий перегаром дракон в виде свекрови. Ладно, пустяки; станет совсем тяжко – лекарство от тоски всегда под рукой: один звонок, и курс терапии обеспечен. Ни алкоголь, ни сигареты, ни наркотики – ничто не вернуло бы ей душевного равновесия. Она давно принимала только одно лекарство – секс, но оказалось, что зависимость от него ничуть не меньше, чем от героина, однако завязывать она не собиралась.

Вот и дома. Тишина. Заглянула в комнату: малышка спит и посасывает губку во сне. Свекрови тоже не видно. Она прошла на кухню и принялась за приготовление обеда. Скоро старшие девчонки придут из школы. День вошел в привычное русло.

Глава первая. Шубаново, наши дни

Ранняя осень всегда неслышно входит в нашу жизнь. Сначала несмело стучатся по утрам в окна туманы, потом начинает желтеть листва, но тоже осторожно, как бы крадучись – там листик золотым лучиком мелькнет в кроне деревьев, там покажется, а вскоре и все деревья сплошь покрыты рыжими прическами. Постепенно жухнет трава, и поваляться на ней в лучах солнца уже не тянет – от земли исходит прохлада и сырость. Пройдет совсем немного времени, и начнутся непрерывные дожди, переходящие в снежные хлопья, а там и зима. Снова зима, на долгие месяцы. Сейчас еще тепло, солнышко из последних сил пытается порадовать бабьим летом, но осень, осень уже совсем близко. В воздухе ощущается ее присутствие, в плывущих куда-то по своим делам облаках, в улетающих за горизонт стаях птиц.

На сельских просторах осень еще более живописна и прекрасна: она чиста своими убранными и вспаханными полями, прозрачна легкой дымкой над крышами домов, она безмолвна над жемчужными переливами реки. Самое прекрасное время года, время увядания и подготовки к новой жизни. Но только не эта осень. Эта осень была полна боли, отчаяния и слез.

Тело Марины Морган нашли в зарослях крапивы местные ребятишки. Они тут же помчались к участковому, и уже через несколько минут весть о страшном преступлении разнеслась по сельским улицам. Самым трудным в этой ситуации было обеспечить охрану места преступления. Зеваки напирали со всех сторон, и пока из города приедет оперативная группа, вся территория вокруг может оказаться вытоптанной, словно прошло стадо буйволов. Участковый, капитан полиции Алексей Филиппов, по мере возможности отгородил территорию и в ожидании коллег из райцентра начал опрос. Пока все было безрезультатно. Да и как иначе: будний день, люди на работе, те, кто дома сидят – домашним хозяйством занимаются, некогда за другими следить, своих дел хватает.

Убитая лежала в неглубоком овражке на пустыре в позе выброшенной тряпичной куклы. Белая шелковая блузка с изящными пуговицами в виде раковин; юбка, плотно облегающая стройные бедра, разрез сбоку высоко распахнулся, обнажая кожу. Сквозь ткань блузки просвечивал шикарный кружевной бюстгальтер – даже не нужно быть специалистом, чтобы понять, что этот предмет интимного женского гардероба стоит немалых денег. Маникюр на ухоженных руках новомодный, с рисунком, тоненькое обручальное кольцо на среднем пальце правой руки. Ушные раковины тонко очерчены, уши проколоты, но сережек нет. Длинная изящная шея тоже без украшений. Ноги не отличаются особой стройностью, но педикюр практически безупречен, если не считать некрасивых косточек, покореживших большие пальцы. На одной ноге этот недостаток скрывает шикарный тонкий чулок с кружевной резинкой, второй такой же завязан вокруг шеи пышным бантом. Туфли-лодочки на высоченном тонком каблуке – один надет на ногу, другой валяется рядом. Заморосивший вдруг дождь намочил растрепанные каштановые волосы убитой и ее тонкую блузку. Ткань начала прилипать к телу, практически обнажая грудь. Филиппов едва успел прикрыть тело принесенной кем-то простыней, как небесная морось превратилась в проливной дождь. Казалось, сама природа делала все для того, чтобы это, и без того неожиданное, дело, стало еще и запутанным – глина в овражке практически моментально размокла, потекла ручьями, размывая все вокруг.

Филиппов пытался разогнать любопытных, но люди все не уходили. Даже проливной дождь, совсем не отличавшийся теплыми струями, не мешал односельчанам. Никто не тронулся с места. Участковому оставалось лишь материться вполголоса.

Дикий крик разорвал тишину:

– Мариночка, доченька моя!!! – только этого не хватало! Участковый обхватил пожилую женщину за плечи, стараясь не пропустить ее на место преступления, но она с нечеловеческой силой вырвалась и упала на тело дочери. – Девочка моя, да кто же с тобой так? За что? Люди, за что? – женщину с трудом оторвали от тела и увели в сторону. Подоспевшая соседка, поселковый фельдшер, поставила несчастной матери успокоительный укол и увела к себе домой, боясь оставить без присмотра.

С таким преступлением участковому уполномоченному Филиппову еще не приходилось сталкиваться. За десять лет его службы всякое происходило – село есть село. Мужики пьют горькую, жен и детей поколачивают, между собой разборки разные бывают, порой и кровопролитные – то кулаком кому нос сломают, а бывает, и ножом пырнут. Но так жестоко убить женщину, да еще и намек на изнасилование… Только этого еще не хватало! Взрастим, не дай Бог, на бескрайних просторах Ленинского района своего Чикатило! Послышался шум приближающихся машин. «Слава Богу, опера приехали!» – участковый с облегчением вздохнул. Он понимал, что расслабляться еще совсем не время, но теперь хоть начнется работа, действие какое-то, а не стояние столбом у мертвого тела.

Из служебной машины вышла моложавая женщина средних лет с темно-синей папкой в руках. Ее туфли моментально утонули в глине, но она даже не обратила на это внимания.

– Здравствуйте. Я следователь ОВД по Ленинскому району Шувалова Галина Викторовна.

– Участковый уполномоченный, капитан полиции Филиппов. Алексей Ильич, – представился участковый.

– Что ж, начнем, – Галина Викторовна присела на принесенный ей складной стульчик, накинула на голову прорезиненный плащ и подала знак ожидавшим экспертам и криминалистам. Работа закипела. Щелкал фотоаппарат, шелестели страницы заполняемого ровным почерком протокола осмотра места происшествия. Стояла мертвая тишина, прерываемая лишь репликами эксперта и мерным стуком дождевых капель. К счастью, дождь пошел на убыль, и сквозь тучи начало робко проглядывать осеннее солнце.

– Павел Семенович, предварительно что можете сказать о причине смерти? – эксперт уже накрыл тело простыней и распорядился, чтобы его погрузили в спецмашину.

– Скорее всего, асфиксия – все признаки налицо, как говорится; но подробности – так сказать, для протокола, сами понимаете – только после вскрытия.

– Хорошо, – Шувалова закрыла папку. – Алексей Ильич, – это уже участковому, – где я могла бы расположиться для опроса?

– Идемте в мой кабинет, там все необходимое для работы есть. Я уже кое-кого опросил, пока вас ждал, – он протянул Шуваловой несколько заполненных листов, – результат, правда, нулевой. Никто ничего не видел и не знает.

– Что ж, нулевой результат – тоже результат. Вы сами-то знали погибшую? Что можете о ней рассказать?

– Не могу сказать, что был знаком близко, но знал неплохо. У нее ведь тут практически вся родня проживает. Сама она в Междугорске проживала, а вот три года назад повторно замуж вышла, купили тут с мужем дом и переехали. Оба работали в селе – она бухгалтером в фермерском хозяйстве, он там же механиком. Потом она в декретном сидела с ребенком – у них дочка родилась, – а он от фермера уволился и сейчас в Ленинске работает. Сначала был механиком в какой-то автомастерской, а потом в шахту пошел. Вроде, «СУЭС». Семья большая, детей кормить надо. В Прагу вот ездил недавно на обучение, от предприятия посылали. Марина после декрета дочку в садик отдала, на неполный день, а сама бухгалтером перевелась сюда к нам, в поселковую администрацию. Тихо жили, не скандалили. Она всегда вежливая такая, тихая, скромная. Он, правда, грубоват и нелюдим, с местными не очень ладил, но на рожон не лез, в конфликты не ввязывался. Девчонок Марининых от первого брака растил. Тут, правда, подробностей не знаю: сор они из избы не несли, как он с детьми ладит – не ведомо.

– Родни, говорите, у погибшей здесь много. Кто именно? – Шувалова что-то быстро записывала на бумаге.

– Мать с отчимом, сестра-близняшка, Наталья – она у нас в отделении «Сберопербанка» работает, двоюродные тетки. Если надо – списочек я вам набросаю, – Филиппов посмотрел на часы. – Скоро дети из школы придут, и мужу ее я позвонил – он должен подъехать. Вы сюда их пригласите или проводить вас к ним домой? Посмотрите на месте, чем и как они жили?

– Конечно, по адресу поеду – там ведь тоже осмотр надо произвести, с домочадцами пообщаться, – Шувалова задумалась. – Не вяжется у меня пока ничего, слишком мало информации. Запросы надо бы сделать по прежнему месту жительства и работы – что там о погибшей люди скажут, телефон надо просмотреть, сотового оператора побеспокоим насчет биллинга. Ладно, – она встала, – пошли, капитан. Трудное дело нам предстоит – опрашивать родных.

Дом Марины и Андрея Морганов находился в центре села, на улице Новоселов. Кирпичный, добротный, с синей металлической крышей и высоким забором, он выделялся на фоне других построек. Усадьба за забором тоже оказалась не маленькой, все чисто, уютно – настоящий немецкий «орднунг». Полицейские вошли во внутрь. Тишина стояла просто пронзительная – казалось, что внутри дома образовался вакуум.

– Хозяева, – окликнул Филиппов, – дома есть кто? Двери нараспашку у вас. – Тишина. Они прошли дальше, и в угловой комнате услышали приглушенный всхлип.

Три девочки сидели, тесно прижавшись друг к другу, и смотрели на вошедших полицейских. Старшая на вид была совсем взрослая, внешне необыкновенно похожая на погибшую мать. «Это, наверное, старшая – Ирина, семнадцати лет. Потом Екатерина, одиннадцати и Варвара, двухгодовалая кроха», – вспоминала слова участкового Шувалова. Удивительно, но даже малышка вела себя очень тихо и смирно, словно осознавала, что произошло что-то непоправимое. Старшие девочки были очень бледные, их глубокие голубые глаза были полны слез и такой невообразимой тоски, что у Шуваловой сжалось сердце.

– Здравствуйте, – сказала она. Девочки кивнули. – Вы одни дома? Взрослые есть кто-нибудь?

– Они на летней кухне все, – прошептала Ирина, – вышли, чтобы Варю не пугать, – она беззвучно затрясла плечами, и из огромных глаз полились слезы.

– Капитан, оставьте с детьми кого-нибудь из наших и пойдем, пообщаемся с родственниками, – Шувалова, осторожно ступая, прошла к двери.

Летняя кухня находилась за домом, почти в огороде. Слышался разговор, плач, спор о чем-то. Дверь была открыта нараспашку. Шувалова первая вошла в помещение и огляделась. «Неплохая кухня – да это, по сути, отдельный дом, здесь жить можно: просторно, уютно, мебель удобная, не новая, но вполне приличная». За большим столом сидело человек десять мужчин и женщин разного возраста. Галина Викторовна оглядела присутствующих. Женщина с короткой стрижкой – просто одно лицо с погибшей – видимо, это и есть близняшка Наталья; правда, в ней запросто могло поместиться две Марины. Пожилую женщину с отсутствующим взглядом она еще не видела. Скорее всего, это свекровь погибшей, Валентина Тихоновна, мать ее мужа. Муж – вот этот лысеющий рыжеватый мужичонка, маленький и щуплый, с красными глазами. Так. Что же, работа есть работа.

– Здравствуйте. Меня зовут Галина Викторовна Шувалова, я следователь ОВД по Ленинскому району. Мне нужно будет задать вам несколько вопросов по поводу случившегося. Вы все, я так понимаю, родственники погибшей, – она взглянула в бумаги, – Морган Марины Борисовны, – присутствующие закивали. – Что ж, значит вы, как никто другой, знали ее, знали, чем она живет, знали ее друзей и врагов. Я прошу вас поделиться со мной этой информацией – может быть, она поможет нам в работе.

– Да не было у нее врагов, – тихо проговорил Андрей Морган, – недоброжелатели были, завистники, а врагов не было. Она настолько светлый человек… была… никто и никогда не причинил бы ей зла.

– Увы, кто-то все же причинил. Соберитесь с силами и подумайте, что в последнее время происходило с Мариной Борисовной – может быть, она ссорилась с кем-то?

– Был один человек, с которым она была постоянно на ножах, – неожиданно звонко прозвучал голос Натальи. – Этот человек, эта женщина, Марише всю кровь попортила, постоянно вмешивалась в ее жизнь, говорила про нее гадости, в Интернете странички взламывала. В общем, Мариша ее ненавидела от всей души – думаю, что и она в этом не отставала. Но ненависть ненавистью, а убить…

– Кто эта женщина? – Шувалова приготовилась записывать.

– Алена Терехина, вторая жена Маришиного бывшего мужа. Я с ней лично не знакома, но, по Маришиным рассказам, баба она безбашенная, с головой у нее полный бардак.

– У вас есть ее координаты?

– У дочек спросите – они иногда к отцу в гости ездят, ну и с этой курицей тоже общаются, куда деваться. У них и адрес, и телефон должен быть. Только они с мужем в Междугорске живут, машины у них нет, вряд ли она здесь была.

– А, может, наняла кого, – подала голос молчавшая до сих пор свекровь, – с таких людей станется. Вы проверьте ее – мало ли что, может, она и детей извести собирается; зависть, черная зависть, что все у Марины с Андреем ладилось, все складывалось, а ей достались только ошметки Маринкиной жизни. Ее ведь даже родня мужа до сих пор не принимает, хоть и живут они уже много лет, и сына она родила, наследника, а все равно никем там не стала.

Женская часть родственников погибшей начала наперебой клевать Алену Терехину, которой, по их общему мнению, Марина с детьми была комом в горле. Шувалова по опыту знала, что женская ненависть может вылиться в масштабные бедствия, но что должно было стать для Терехиной толчком, чтобы, прождав пять лет, приехать за тридевять земель убивать бывшую жену своего мужа? Нет, это вряд ли Терехина – слишком все очевидно. Проверить, конечно, стоит: надо будет с Междугорским ОВД связаться, пусть опросят бывших родственников.

– Андрей Владимирович, – обратилась Шувалова к вдовцу, – мне необходимо осмотреть вещи вашей жены, телефон и компьютер. Вы проводите меня в вашу комнату? – Морган закивал лысеющей головой и, протиснувшись между родственниками, направился к выходу. Шувалова и Филиппов последовали за ним. «Неказистый мужичок, но руки сильные. Такой тип людей непредсказуем. Могут любить без ума, могут ревновать так, что Отелло покажется пушистым котенком, могут и руки-ноги переломать. Зайдет ли дальше?» – Шувалова пока не знала ответа на свой вопрос.

– Я любил ее. Очень, – вдруг произнес Андрей, словно читая мысли Шуваловой. Он стоял к ней спиной и даже не повернулся, произнося эти слова. – Я ради нее отказался от собственных детей, от самого себя. Бросил все, чем жил большую часть своей жизни, чем дорожил. Все положил к ее ногам. И она меня любила, я знаю. Что бы там ни говорили. Вы думаете, я не слышал, что говорили о нас? – он повернулся и посмотрел прямо в глаза Шуваловой. – Все, почти все, говорили, что мы не пара, что не смотримся вместе – то ли дело ее бывший, высокий и красивый! А что он ей дал? Сломал жизнь своими пьянками, и все. А мы, находясь рядом, исцеляли души друг друга. Вот, смотрите, – он жестом показал комнату, в которой они жили с женой, – здесь был наш маленький мир. На этой полке журналы и выкройки, в шкафу семейные фотографии, компьютер у нас запаролен, пароли все в записной книжке. Он сел на край двуспальной кровати, застеленной красивым пушистым пледом, и закрыл ладонями лицо.

– Мы в последнее время так скучали друг по другу: я работал допоздна, она за день по нескольку раз звонила, интересовалась – как я, что я. Даже когда в командировки уезжал, а это не просто междугородние какие-то поездки – я в Чехию дважды ездил, так она не жалела времени и денег, часто мне звонила. Иначе, чем «Солнышко», и не называла… Рассказывала, как дома дела. Мы ведь и не ссорились почти, так только – спорили по мелочам, в основном из-за детей; я ведь отчим, сами понимаете, а девки взрослые уже, вот и происходили нестыковки разные, но Мариночка умела все сгладить.

– Скажите, Андрей Владимирович, а куда Марина Борисовна собиралась сегодня? Она была нарядно одета, макияж, волосы завиты.

– Не знаю. Обычно в выходные мы с ней ездили в Междугорск – там мы встречаемся с людьми, близкими нам по духу.

– То есть? Объяснитесь.

– Видите ли, и Марина, и я, и наши самые близкие друзья – мы староверы-инглинги. Вы бы сказали – сектанты, но я предпочел бы другое слово – язычники. Мы празднуем старые славянские праздники, соблюдаем обычаи, читаем «Веды» и стараемся воспитать наших детей по заповедям предков.

– Только сектантов мне не хватало, – проворчала Шувалова. – И что же, чем взаимосвязаны, по-вашему, эти события? Марина Борисовна без вас собиралась посетить… э-э-э… религиозное мероприятие?

– Нет, у нас в селе и в ближайших местах язычников нет, да и мы сами предпочитали общаться со своими знакомыми людьми, с нашими братьями и сестрами. Я к тому говорю, что наряжалась она и красилась по большим праздникам, событиям даже. Вот что-то вроде поездки в Междугорск. В обиходе она соблюдала традиции, была скромна в одежде, не красилась, волосы не крутила. Не знаю, не могу даже предположить, – он замолчал.

– Скажите, а ваша жена не вела каких-либо записей? Ну, так бывает, когда женщина подолгу находится одна и ей не с кем поделиться своими мыслями, – Филиппов перехватил одобрительный взгляд Шуваловой – молодец, мол.

– Нет, у нее не было склонностей к ведению дневников, если вы это имеете в виду. У нас никогда не было секретов друг от друга, я знал о ней все, – видно было, что Андрей слегка обескуражен и даже немного оскорблен подобным предположением.

Осмотр помещения не дал ничего. Чисто убранная комната, уютно обставленная, светлая и просторная. Фотографии, картинки, книги… Оригинальная ваза с букетом искусственных цветов на подоконнике. Цветы в горшках, цветы в кашпо… Большая кровать, застеленная пушистым покрывалом, прикроватный столик с ночником в ажурном зеленом абажуре, детская кроватка с огромным улыбающимся медведем у стены, персиковые занавеси на окнах, большой платяной шкаф. Шувалова открыла дверцу – аккуратно сложенное стопками постельное белье на полках, пушистые банные полотенца, на вешалках платья, пиджаки, юбки – ничего экстравагантного или вычурного, все элегантно, просто. С чисто женским любопытством Галина Викторовна рассматривала полочку с обувью. Туфель было пар десять, разного фасона, цвета. Чуть дальше прятались ботильоны, ботиночки, полусапожки и сапоги. Хозяйка любила красивую обувь. «Куда вот только в ней ходить в деревне, где нет ни хороших дорог, ни тротуаров? А ведь и в свое последнее путешествие потерпевшая отправилась в изящных туфельках на шпильке… А это у нас что?» – внимание переключилось на верхнюю полку шкафа – здесь в ряд выстроились сумки и сумочки. Немного, штук семь-восемь, но все броские, интересного фасона. Заметно было, что предпочтение отдавалось небольшим изящным сумочкам типа клатчей, с тоненькими ремешками или цепочками. Их было целых пять, одна богато украшена стразами – явно для вечернего платья.

– Мариша очень любила красивую обувь и обожала сумочки. У нее почти под каждый наряд своя пара туфель и сумочка. У нее тонкое чувство стиля и потрясающий вкус… был, – Андрей Морган произнес это тихим голосом почти в ухо Шуваловой, и она, слегка вздрогнув от неожиданности, вдруг осознала, что подзадержалась у шкафа. «Еще подумает, что я тут Нарнию ищу», – виновато подумала она, закрыла шкаф и занялась дальнейшим осмотром.

– Все настолько прозрачно, что даже не понятно, откуда взялся труп, – рассуждала Шувалова, возвращаясь в кабинет участкового. Завтра придет результат экспертизы, тогда уже нам будет на что опереться, будем знать, с какой стороны к этому вопросу подойти.

– А что с этой Терехиной? – Филиппову эта версия казалась притянутой за уши.

– Знаешь, я услышала одну такую фразу от сестры покойной, что Терехина вела на Морган досье. Ну, прям шпионский боевик какой-то! Надо же, «досье», хе-хе… Надо бы изъять у нее эти записи, если они существуют, – как знать, может быть, свет в конце тоннеля появится с самой неожиданной стороны. Перечитаю еще разок собранный материал да сделаю парочку звонков.