Текст книги "Я тебя присвою"

6
Барби

Мой сон никогда не являлся слишком чутким, но сейчас едва различимый скрип отворяемой двери в одно мгновение вырывает меня из дремы. Резко принимая сидячее положение, не могу сдержать порыв прикрыть наготу. Сдвигаю ноги и скрещиваю на груди руки.

Рейнер подходит к подножью и замирает. Прежде чем заговорить, обжигает мое обнаженное тело настойчивым и словно бы голодным взглядом.

– Выспалась? Пришло время установить правила твоего нахождения в этом доме.

У меня нет времени не то что ответ придумать. Он не дает ни секунды на осознание и принятие этого сообщения. Обхватывая горячими пальцами лодыжку, дергает меня к самому краю кровати. Падая на спину, вскрикиваю. Ноги ожидаемо разъезжаются, но беспокоиться об этом мне некогда. Еще рывок, в этот раз за запястья, и я сваливаюсь с постели на пол. Тяжело дыша, изумленно рассматриваю темную ткань мужских брюк. Замешкавшись, невольно принимаю свое перед ним унизительное положение.

– Ты куда? – он… Он, черт возьми, смеется! – Вставай, давай.

Не дожидаясь, пока я смогу это сделать, тянет выправленную рубашку за ворот и стаскивает ее через голову. А я, сменяя очередной оттенок красного на самый жгучий бордовый, машинально скольжу взглядом по его обнаженному животу. Под смуглой кожей напряженно сокращаются рельефные мышцы. За пояс брюк тянется темная дорожка волос, а выше к груди ползут черные штрихи татуировки, но я не решаюсь ее разглядывать. Замираю в том же положении.

– Собираешься подниматься? – та же насмешка, но голос ощутимо ниже становится и как будто забивает мое восприятие хрипотой.

Звякает пряжка ремня, и я с безудержным волнением понимаю, что он расстегивает брюки. Каждая секунда происходящего настолько шокирует, никак не могу выработать необходимую реакцию. Он тянет вниз молнию и, раздвигая ткань, спускает белье. Я не способна пошевелиться и отвести взгляда, следовательно, этот проклятый Рейнер без каких-либо церемоний знакомит мое потрясенное сознание с… мужским половым членом.

Я, конечно, видела схематическое изображение в учебнике по биологии. Господи, я ведь собиралась стать врачом… Хирургом… А там всякое случается. Но я никогда не предполагала, что мне предстоит увидеть подобное с такого ракурса.

Охваченная шоковой волной, просто его рассматриваю. Что тут скажешь… Похоже, у него все в порядке. Да, я пытаюсь рассуждать здраво и отстраненно. Однако… Господи, он возбужден, и он огромен!

Так… Нужно успокоиться. Ничего ужасного не происходит. Это естественно.

Боже… Андрей Рейнер возьмет мою невинность и станет моим первым мужчиной.

Подобному тому, как вчера в ванной, ему приходится помочь мне подняться.

– Успокойся и расслабься.

– Я стараюсь…

– Ничего противоестественного и ужасного я с тобой делать не собираюсь, – грубовато озвучивает то, что я и сама мгновение назад поняла. – Все по обоюдному. Тебе понравится. Я научу.

Очень сомневаюсь, но моим мнением, вроде как, не интересуются. Авторитетно заявляет.

– Хорошо…

Зажимая в кулак волосы, Андрей плавно оттягивает мою голову, вынуждая встретиться взглядом. Наклоняясь, почти касается лицом опаленной смещением щеки. Тянет носом мой запах, а я от этого звериного маневра дрожать начинаю.

Лихорадочно ищу внутри себя какие-то подсказки относительно того, что должна делать. Если не в сознании, то на инстинктах ведь должно быть заложено.

Я много лет нравлюсь ему. Именно эту спасительную мысль подталкивает мой воспаленный разум на пике нервного истощения. И я, с невесть откуда взявшейся расчетливостью, понимаю, что должна воспользоваться этим по максимуму.

Подступаю ближе. Андрей не сводит с меня напряженного взгляда, а я под напором этой темноты на мгновение застываю.

Выполняя следующий бросок, будто душу теряю. Да… Закладываю дрожащие руки ему за шею и самовольно прижимаюсь. Я голая и беззащитная. Он обнаженный и возбужденный. Соприкасаемся и какой-то ошеломляющий физический процесс запускаем. Отчаянно игнорируя выстреливающие под кожей электрические разряды, прячу у него на груди лицо. Зажмуриваюсь и порывисто шепчу, надеясь, что он меня слышит:

– Мне страшно, Андрей… И очень стыдно… Я нервничаю из-за тебя… А когда я нервничаю, я… говорю глупости и творю… глупости… Помоги мне…

Чувствую, что удивила. Шумно выдыхает и цепенеет Рейнер. Всем телом буквально каменеет. Ощущая, какой силой наливаются его мышцы, в который раз поражаюсь, насколько опасным может быть мужчина.

Будь хитрее, Тата… Даже зверя можно приручить…

– Первое и единственное правило… – начинает он и тут же берет паузу, чтобы выдохнуть и прочистить горло. – Ты должна слушать, что я тебе говорю. Выполнять беспрекословно. Даже если не понимаешь, зачем и почему. Походу втянешься.

Забитая, затурканная, всеми обиженная девочка внутри меня тотчас спину выпрямляет и поднимает голову. Не знаю, почему мне так важно отстаивать свои права и чувства перед Рейнером. Обычно я молча глотаю негодование и подстраиваюсь под желания других людей. С Андреем же «эта девочка» заставляет меня говорить открыто и, не смотря ни на что, переть до конца.

– Только в постели, Андрей… Вне ее слушаться не обещаю.

Он соскальзывает ладонями мне на лопатки, заходит ими под руки, и дальше следует такой захват, словно он меня переломать решил. Кажется, внутри все в кровавые комки трамбуется. Сцепляя зубы, терплю, никак не выказывая дискомфорта и безотчетного страха.

Отпускает. Громко вдыхает и выдыхает. На этом вздохе его грудная клетка с такой амплитудой поднимается и опускается, что едва не раздавливает мою. И тут молчаливо выдерживаю.

– Хорошо, – жестко хрипит Рейнер. Его ладонь возвращается мне на затылок. Приподнимаясь на носочки, поддаюсь за этим движением. Позволяю возобновить зрительный контакт. – Но горбатиться у меня ты не будешь. Увижу еще раз на коленях, в земле или с тряпкой, отхожу по голой заднице.

В душе поднимается горячая волна негодования и смущения… Все это сдержать, невзирая на планы быть этой ночью покладистой, не успеваю:

– А чем прикажешь заниматься? Не могу же я сидеть сутками в комнате!

– Можешь.

– Не могу. И не стану!

– Будем воевать?

– Будем, – принимаю уверенно.

И почти сразу теряю настрой. Потому как Андрей двигается, вынуждая меня отступать.

– Не думаю, что ты выстоишь против меня. Вне постели, – передразнивает мои слова.

Я лишь шумно охаю, пораженная возникающим между нашими телами трением.

– Что ты делаешь?

Глупость спрашиваю. Очевидно же, что подталкивает к кровати.

– Полгода? – то ли время тяну, то ли действительно нахожу в этом необходимость. – Потом… Ты, правда, меня отпустишь?

– Отпущу.

– Пообещай мне… Лично мне…

Рейнер отводит взгляд, закусывает губы и планомерно вдыхает. Возвращая внимание ко мне, кивает:

– Обещаю.

– Спасибо.

Подумать только, в самом деле я столько всего сейчас чувствую… Какой-то эмоциональный каламбур! Заключила сделку с дьяволом и радуюсь! Вместо того, чтобы решить, как рядом с ним выживать, не отдавая душу.

– Забирайся на кровать, Барби.

– Постой… Мне… – мне нужно научиться подчиняться таким командам.

Сейчас, я подумаю… Представлю траекторию движения, поэтапно просчитаю все, что должна сделать…

Вот только, пока я выстраиваю очередность своих действий, Рейнер сжимает мою талию и, приподнимая над полом, попросту забрасывает меня на кровать.

7
Барби

Я не рассчитывала, что это произойдет вот так… Слишком неожиданно, стремительно, в какой-то мере страшно… Я в замешательстве. Хочу контролировать ситуацию, но в действительности не могу понять, как правильнее реагировать. Когда Рейнер накрывает меня своим большим и твердым телом, зажмуриваюсь и концентрируюсь лишь на том, чтобы сдержать рвущее сердце и душу желание его оттолкнуть.

Мы снова соприкасаемся кожа к коже, и в таком положении это ощущается еще острее и интимнее. Он просовывает мне между ног колено, бесцеремонно разводит напряженные бедра и вдавливает в мою промежность свою каленую плоть. Я громко заглатываю воздух и широко распахиваю глаза. Трепеща ресницами, пытаюсь не прекращать дышать. Удается с трудом. Ощущения буквально потрясают меня. Тело бьет мелкая неукротимая дрожь. Андрей горячий, словно в лихорадке, а знобит почему-то меня.

Хочу, чтобы он что-то сказал и как-то успокоил меня. Хоть мы и не влюбленные, но… Разве во время близости не происходит нечто подобное? Он же видит, что я на грани. Кто, кроме него, может помочь мне справиться с этими ощущениями?

Но Андрей, конечно же, не заточен на нежные разговоры. Ему, очевидно, абсолютно безразлично то, как я это переживаю. Он действует без каких-либо колебаний и сомнений. Совсем не ласково, даже как-то грубовато руками по телу ведет, а у меня следом все колет и нестерпимо жжет. Он словно под кожу мне забирается.

Я просто должна потерпеть. Наверное, все так делают… Вот только у меня не получается.

– Андрей… Андрей…

Не откликается. Стискивая ладонями мои бедра, жжет губами шею. Кусает, вызывая изумленный вскрик, и тотчас жадно языком проходится. Зализывает клеймо, словно зверь.

Зачем он так пугает?

Меня начинает трясти сильнее. Впиваюсь пальцами ему в плечи. Цепляюсь за разрушителя своего внутреннего баланса. Что еще остается?

Трепещу от какого-то необъяснимого первобытного страха, но это не мешает зарождаться чему-то новому. Неизведанному. Разбиваюсь от волнения потому, что не могу идентифицировать этот ноющий жар. Он возникает в груди и медленно, словно расплавленный металл, скатывается в низ живота. Оседает там странной тяжестью.

– Андрей…

Мне становится жарко и душно, будто произошло заражение, и у меня от него подскочила температура.

Это ведь ненормально… Почему так ощущается? Как с этим справляться?

– Андрей…

Его слишком много. А я слабая. Не выдержу. Чувствуя его возбуждение, отчаянно паникую. Нет, это не просто эрекция… Я знаю, что так должно быть. Это естественно. Его член… Он пугает и смущает, но все же не является самым шокирующим фактором.

Меня ошеломляет энергетика Рейнера.

Доминирующий. Нетерпеливый. Опасный. Он ведь меня просто раздавит.

Нет, я не справлюсь…

– Андрей… Давай не сегодня… Хватит…

Он накрывает ладонями мою грудь и сдавливает ее. А потом и вовсе зажимает пальцами соски. Я, превозмогая стремительную вспышку непонятного удовольствия, молча терплю. И выдерживаю. Пока он не скользит туда же губами. Ловит ртом затвердевшую вершинку и жестко всасывает. Реагирую безотчетно громко и ярко. Выгибаюсь, стону и хрипло мычу. Сама к нему ближе бьюсь. Всем телом.

С нарастающей паникой отмечаю, как между ног становится мокро и горячо. Андрей, будто об этом догадывается, скользит ладонью по внутренней поверхности бедра, чтобы проверить.

Я не могу это скрыть! И не могу это остановить.

Распахивая губы, вдыхаю и с надсадным хрипом выдыхаю. Потрясенно моргаю, пока ладонь Андрея не достигает цели. Пищу и замираю, надеясь, что все же не умру от стыда, каким бы настойчивым ни было это ощущение.

Я уже многое выдержала, переживу и это. Еще чуть-чуть… Самое страшное, конечно, не за горами. Но и то, что я ему уже позволила, нельзя так безмозгло проигрывать. Все через это проходят.

Дыхание Рейнера заметно утяжеляется. Губы возвращаются к шее. Жгут, терзают, клеймят кожу. Мое сознание рассеивается. Ощущений слишком много. Не могу понять, на чем концентрироваться. На том, как он кусает и лижет меня? Или на том, как трогает пальцами, множа и размазывая красноречивый секрет моего возбуждения и удовольствия?

Сам Андрей при этом становится еще более требовательным и беспощадным в своих действиях. Задушенно вскрикиваю, когда он проникает в меня пальцами и начинает словно бы растягивать изнутри. Такого со мной еще никто не делал. Даже гинеколог сказала, что пока в подобном осмотре нет никакой необходимости. Со стороны Андрея это ощущается унизительно и как-то странно… Не приятно, нет. Напротив, что-то на грани неприятия, но отчего-то крайне волнующая эта грубость. Возможно, все дело в том, что в этот момент он поднимает голову и находит мои глаза.

У меня сердце сжимается. С тонким звоном вниз обрывается.

Это ведь Андрей Рейнер… Мечта моих тайных девичьих грез. Мой защитник. Мой герой. Ну почему все так? Почему он такой? Как можно быть настолько притягательным и настолько грубым одновременно? Хотя кому как не мне знать, что внешняя привлекательность не свидетельствует о внутренней наполненности.

Могу ли я представить, что все сложилось по-другому? Что он оставил криминал, не покупал меня… Могу ли… Это, конечно же, позорный самообман. А я с такой охотой цепляюсь за него…

Продолжая сканировать мое лицо взглядом, Андрей сильнее растягивает меня. Я глухо стону и инстинктивно ерзаю бедрами, сопротивляясь болезненной пульсации плоти.

Он вроде как отпускает. Но в следующий миг, все также неотрывно глядя в мои глаза, заявляет:

– Первый раз – мой.

И направляет внутрь моего тела свой член. Я чувствую его там! Он в самом начале, но уже ощущается пугающе огромным и чрезвычайно горячим. Непроизвольно зажимаюсь, но Андрей оказывает давление. Разводя мои дрожащие ноги, фиксирует их ладонями. Подаваясь бедрами, толкается до упора и без каких-либо заминок разрушает мою невинность.

Он меня размазывает.

Я вскрикиваю. Хрипом выдыхаю слезы боли и нестерпимого напряжения.

– Потерпи. Я недолго.

Прижимаясь губами к моей шее, тяжело выдыхает.

На втором толчке мой пульс критически взлетает. Сердцебиение эхом расходится. В груди пожар разгорается, трещит и шипит. Слух звенящим гулом затягивает. Кажется, я умираю, а Андрей, продолжая мощно и ритмично двигаться, вливает в мою кровь какой-то анестетик. Тело парализует. Сознание плывет. Живу только звуками. Это странное накаленное, тягуче-болезненное удовольствие вырывается из моего рта судорожными и хныкающими вскриками.

Это просто непереносимо. Невозможно терпеть. Дышать через раз получается. Делаю это натужно и громко. Хватая губами ускользающий кислород, ищу какое-то освобождение. Внизу живота все жжет и режет. Таким жаром наполняется, я уже вся мокрая. Не только там.

– Пожалуйста… – неразборчивый булькающий выдох. – Пожалуйста…

Чего я хочу? О чем прошу? Сама не понимаю.

А стоит открыть глаза и встретиться взглядом с Рейнером, окончательно себя теряю. Смотрит и будто какие-то неведомые границы стирает. Сердце сжимается, разбухает, безумно толкается в ребра.

– Андрей…

Стискивая зубы, жмурюсь, сцеживая остатки слез.

– Барби, – зовет, а я только головой мотаю. Отказываюсь отзываться. – Наташа!

Так удивляюсь этому обращению, аж глаза распахиваю. Едва сталкиваюсь с темнотой Рейнера, он запечатывает мой рот своим. В этом порыве, как и во всем остальном, особой ласки нет. Он жесткий и грубый. У меня опыта минимум, но даже я понимаю, считать поцелуем это можно с натяжкой. Это откровенное доминирование, захват территории.

Он врывается мне в рот языком, я вкус его слизываю и будто пьянею. По телу искры проносятся.

Меня дико трясет. Не находя, за что зацепиться, неосознанно скребу ногтями плечи Андрея. Не знаю, что происходит, и почему мне это нравится. Не знаю… Я дышу им. Отзываюсь всем телом. И когда он, усиливая давление, начинает двигаться быстрее и резче, только надсадно стону ему в рот. Вздрагиваю, вздрагиваю, вздрагиваю… Ярко. Остро. Выразительно. Прийти в норму уже не могу.

И вдруг… Это мучительное пламя из меня вырывается. Затяжной вспышкой мир взрывает. Красный, красный, красный… И чернота.

Андрей отрывается от моего рта. Тяжело роняя голову мне на плечо, с протяжным хрипом стонет и затихает.

Моргая, пытаюсь понять, что именно только что произошло. Догадываюсь. Со скрипом принимаю. Заторможено с шоком справляюсь.

Не сразу замечаю, как поднимает голову Андрей. Пока в душу мне взглядом не врывается. Кажется, после произошедшего там и так полная разруха. Но, видимо, не до конца. Рейнер находит, что свернуть. Так, чтобы в груди снова заломило.

Благо длится это недолго. Он подается назад и выходит из меня. Легкостью и свободой наслаждаюсь ничтожное мгновение, потому как Андрей сходит с кровати и командует:

– В душ пойдем.

Едва ступаю в душевую кабину, Рейнер заталкивает меня в угол. Неосознанно опускаю взгляд вниз и застываю. Он в моей крови. Из меня же его семя вытекает. Обменялись. Это ведь должно было что-то значить… А не так…

Встречаемся глазами, и я неосознанно начинаю плакать.

От стыда и какого-то непереносимо острого чувства одиночества. Хочется, чтобы кто-нибудь обнял и утешил.

– Настолько плохо?

Физическая боль притупилась практически сразу, но я вру, усиленно кивая, чтобы не догадался о моих истинных чувствах. И все же по глазам вижу, что догадывается… Каменеет, дыхание задерживает и отворачивается.

– Давай. Мойся. И спать пойдем. Завтра будет легче, – голос такой холодный, ледяным ознобом накрывает.

Отворачиваюсь и, продолжая незаметно глотать слезы, намыливаюсь. Весь процесс купания проходит в режиме тишины. Слух забивает только монотонный шум воды.

Почему я? Почему он? Почему так?

Хочу… Нет, обратно домой я не особо рвусь. Эта мысль настолько поражает мое неокрепшее сознание, что слезы пропадают.

Со мной явно что-то не так… Как еще объяснить полученное, вопреки здравому смыслу, удовольствие?

В спальню возвращаемся так же молча. Я ложусь на свою половину, отворачиваюсь, укрываюсь одеялом едва не выше носа. Но согреться не получается. Меня трясет, аж зубы стучат. Это, конечно же, нервное напряжение выходит.

В спину дополнительной волной мурашек прилетает жесткий голос Андрея:

– Ты перестанешь?

– Не могу…

Шумный раздраженный вздох, и он, придавливая своей тяжелой рукой, неожиданно подтягивает меня к себе. Я пищу и протестую, решая, что он вздумал повторить.

– Замри, – цедит он, грубо укладывая меня себе на грудь.

Это непривычно, неприятно и даже странно. И вместе с тем мне сходу становится тепло. А еще… ощутимо легче.

8
Рейнер

– Как вообще? – Сауль откладывает папку с договорами и стопорится на мне взглядом. – По морскому экспорту сам вижу. Как с остальным?

– Да как… Снова грузопоезда с кругляком[!Кругляк – лес, необработанная древесина.!] на китайской границе мурыжат, – выбивая из пачки сигарету, поднимаюсь и отхожу к окну.

Саульский с привычным хладнокровием прослеживает мое перемещение. Задумчиво кивает и следом из-за стола выходит.

– С нашей стороны? – подкуривая, в окно смотрит.

– Угу, – глубоко втягиваю едкий дым.

– А что с документами? Порядок?

– Все доходы легализировать нельзя, – достаточно прямо отвечаю я.

Саульский усмехается и качает головой.

– Да, нельзя. Поэтому, когда ты у меня пять лет назад ссуду брал, я тебе советовал, в какие сферы лучше вложиться и где проще всего наращивать капитал.

Знаю, что несерьезно сейчас говорит. Хоть чаще всего понять юмор Сауля невозможно.

– А я сказал, что героин и шлюхи – не мое.

– И как? Сейчас, в ретроспективе, мнение не поменял? Пять лет зверем мечешься, чтобы удержать один из крупнейших субъектов городской экономики.

– Я «держу» только север леса. Не поменял.

– Ты – север, остальное – государство. Вот сейчас поговаривают, что власти хотят ввести запрет на экспорт необработанной древесины, – озвучивает то, что я и сам слышал. – Что дальше?

– А что дальше? Будем больше перерабатывать и производить. Кроме того, у морского экспорта есть свои преимущества.

Сауль молча докуривает. Думает, не спешит с выводами и советами. Потому и ценю его мнение, умеет концентрироваться. Не говорит, как бывает у других, что-либо, абы сказать. Полноценно включается в ситуацию, ставит себя на мое место и только потом сообщает, как бы сам поступил.

– Может, это тот самый знак заранее начать перестраивать работу комплекса? Уже сейчас. Понятно, что терять доход неохота. Но иногда риск не то что не оправдан. Очень опасен.

– Надо подумать. Трезвая мысль, – соглашаюсь, тормознув собственных скакунов.

– Вот и подумай. Хорошо подумай.

Вначале нулевых Сауль едва ли не весь Владивосток «держал». Много людей под ним ходило. Обзаведясь женой и детьми, как он сам рассказывает, выменял статус криминального авторитета на другие ценности. Нынче Роман Викторович законопослушный гражданин и примерный семьянин. Из каждого утюга личные фото– и видеоматериалы Саульских лезут. Видимо, людям они интересны. Я и сам, признаться, люблю бывать у них дома.

– Я тебе сейчас скажу, ты не пропускай. Отложи, подумай. Знаю, как это со стороны выглядит, когда кто-то тебе, умному и борзому, свои личные взгляды навязывает, – ухмыляется и подкуривает вторую сигарету. – Ты молодой и горячий, Рейнер. Любишь, чтобы все по-твоему было. Я это прекрасно понимаю. Сам таким каких-то десять лет назад был. Молодость, – выдыхая облако никотина, качает головой. – Будь умнее, работай на перспективу. С годами пыл поумеришь, захочется спокойной жизни. Тебе сколько сейчас?

Я, злой и невежливый, не умею благодарить. Но в тот момент определенную признательность к нему чувствую. Хоть башню рвет действовать махом и получать все и сразу.

– Двадцать восемь.

– Молодость, – повторяет и снова качает головой. – Почти как моя Юлька, – имя жены необычайно мягко выговаривает. – Она сейчас серьезнее меня под себя городские порядки метет, – усмехается. – Везде пролезет.

– И что делаешь?

– Жду, пока надоест.

Вспоминая реактивную Саульскую, хмыкаю и сам неосознанно усмехаюсь.

– Слышал, Ставницер духом воспрял, – подкидываю, когда пауза в очередной раз затягивается. – Говорит, в боксе толковый парень появился.

– Кстати, да. На следующей неделе летим в Москву поддерживать. А ты как? С нами давай? Тоже ведь в свое время немало ринг протоптал.

– Да я так, несерьезно. Одни Олимпийские, – отмахиваюсь.

Воспоминания о секции тянут другие, неприятные фрагменты из жизни. Мать, когда меня, пятилетнего, отдавала в спорт и годами, во всем себя ограничивая, горбатилась на всю эту амуницию, явно большие надежды на меня возлагала. Не оправдал. Раскачанную силу в другое русло направил.

– Все равно. Подноготную понимаешь. Интересно вживую взглянуть на этого Егора Аравина.

– Интересно. Надо подумать. Предложение заманчивое, – подвожу итог. И сообщаю, как есть: – У меня на личном сейчас перемены.

– Неужто забрал свою принцессу?

– Забрал. И, должен признать, не особо она на контакт идет.

– Воюете? – тут Саульский неожиданно смеется.

Я веселья не разделяю. От неожиданности нить этого посыла теряю. Но все же не выкручиваюсь.

– Воюем.

– Ты давай, чтобы без беспредела, – впервые Сауль конкретно давит своим мнением. – Вот с ней головой думай. Лес – это хуйня. Бабло проебёшь, новое всегда сколотишь. Для этого голова у тебя на плечах имеется. Не выгорит в одном, в другом месте обретешь. А с девчонкой мягче будь. Не жести.

– С ней я сам разберусь, – даю понять, что совета не просил.

– Разберешься, да. Вижу, что уже, молодой и борзый, не в ту степь двинул.

Да какой молодой? Вот Барби зеленая. Я же, почти тридцатилетний половозрелый мужик, всякое повидал. Опыта хапанул, будь здоров. Дураком был бы, не стоял бы сейчас здесь.

– Все под контролем, – заверяю с лихой уверенностью.

– Тогда бери девчонку в Москву. Познакомишь и заодно выгуляешь. Наверняка столицу она еще не видела.

– Ничего она не видела, – хмурюсь. – В том бараке и жизни не видела. Хочу его нахуй снести. Ставницер обещал поспособствовать.

– Давно пора.

– Да, только знаешь, как народ за годы даже к дерьму душой прикипает? Половина жильцов яростно негодуют против переселения. Купчиха – активно «за», только не думаю, что она где-то так же успешно мимикрирует под среду. Сука последняя. Вот к кому кирпичей навязать и – в Амурский. Не просто пугнуть. Утопить тварь, без сожаления.

– Понимаю. Вот это желание я очень хорошо понимаю.

– Ладно, поехал я, – делаю последнюю долгую затяжку. И выдыхаю вместе с густой струйкой дыма: – В кои-то веки домой раньше попаду.

– Тянет? – снова ухмылка с непонятным посылом. – Пораньше?

– Все под контролем, – не глядя, втрамбовываю окурок в хрустальное днище пепельницы.

– Ладно, – отступает Саульский. – Дай знать насчет Москвы. Юля будет рада женской компании.

– Позвоню.