Текст книги "Я тебя присвою"

11
Барби

Чтобы до Москвы не свихнуться, мне необходимо себя занять хоть чем-нибудь. Прошу Виктора отвезти, проведать родню. Папа радуется и хвастается хоромами, которые им так щедро организовал будущий зять. Спрашивает, когда мы с Андреем вместе приедем.

Стоически держусь, но чувствую себя ужасно гадко. Мало того, что эта добротная квартира – не мой дом. Так еще и приобретена ценой моих свободы и гордости.

– Андрей много работает, пап. Не знаю, когда получится.

Отец, как обычно, сразу принимает на веру то, что ему говорят.

– Ну, главное, чтобы у вас ладилось. Давай чай пить.

– Как там? – шепчет тетя Люда, когда мы остаемся в кухне одни. – Рассказывай. Что-то купил тебе?

Ничего не меняется.

– Нормально. У меня все есть.

– Слушай, ну, думаю, он конкретно в тебя втюхался. Пользуйся, пока это не прошло. Выжми что-то ценное. Проси побрякушки какие-то, драгоценности… Да хоть денег, если не можешь ничего придумать. Рейнер явно готов с ними расстаться. Может себе позволить.

– Перестаньте, теть Люд. Мне ничего не нужно. Все есть, – повторяю с дрожью в голосе.

Сама изумляюсь, замечая, что не из-за обиды это. Злюсь на нее. Так бы… Так бы и вмазала.

Отворачиваясь, смотрю в окно. Пытаюсь затушить негодование.

– Что ж ты за дура такая? – мачеха всплескивает руками, повышает голос. Спохватившись, снова на полушепот переходит: – Как ты в жизни еще устроишься? Ты же, размазня, сдохнешь без нас. Имей в виду, с отцом что случится, я с тобой возиться не собираюсь. Не маленькая. Так что подумай о будущем, пока не поздно. Не будь такой дебилкой. Замуж он тебя, конечно, не возьмет. Такие вообще вряд ли когда-либо женятся… Но… Пока есть возможность, интерес его подогревай и проси. Проси! Слышишь, что говорю? – Не дожидаясь реакции, за локоть меня шарпает, чтобы повернуть к себе силой. – Когда ебут – города дают, а кончают – сел не обещают. Все монетизируй сразу!

Меня такой гнев переполняет… Видеть ее не могу. Кроме этих жестоких похабных советов, все время в голове сидит то, что она пыталась меня продать кому-либо. Лишь бы сумму побольше урвать.

– Пустите немедленно, – впервые голос на нее повышаю.

Яростно дергаю руку. Впрочем, тетя Люда – женщина сильная, выпускает, скорее, от неожиданности.

Слепо несусь к выходу. Едва деда с ног не сбиваю.

– Осторожно, малохольная. Куда прешь? Что случилось?

Пока обуваюсь, слышу, как мачеха смачно прицокивает и отвечает своему отцу:

– Да что? Из грязи в князи. Быстро зазвездилась наша королевишна. Под мужиком своим побывала, думает, что пиздюшкой ума набралась. Старших можно не слушать. Ну-ну…

Хватаюсь за ручку и оборачиваюсь, когда из комнаты папа выходит.

– Люд, ну что ты так… – все, что он бубнит мне в защиту.

– Ой, Степ… Я же не со зла. Только добра ей хочу…

Не дослушав, вырываюсь из этого котлована. Лифт ждать даже не пробую. Заливаясь слезами, сбегаю на первый этаж по лестнице. Торможу, не доходя до поста консьержа.

Все! Не буду больше терпеть такое отношение. Не буду!

Отныне лишь с собой считаться стану. Свои чувства беречь. Не других.

Ноги моей в этом доме не будет! Договор с Рейнером закончится, быстрее на улицу пойду, чем к ним.

– Виктор, вы можете отвезти меня в хорошую парикмахерскую? – спрашиваю, едва захлопнув дверь автомобиля. – Вы знаете хорошие?

– Салон, что ли? – вяло отзывается водитель и, поднимая глаза к зеркалу заднего вида, скользит по мне равнодушным взглядом. – Найдем.

Не люблю экспериментировать со своим внешним видом. Все годы принимала то, что дала природа, как должное. Никогда и мыслей не было что-то менять или, не дай Бог, как говорила моя школьная подружка, полировать и добавлять лоска. Подобные стремления мне чужды. Я из-за своей внешности и без того настрадалась. Всегда чуть ли не клеймом эта красота была.

У салона красоты с яркой вывеской «Etereo» на миг теряю решительность. Пробираясь в прохладное помещение, чувствую себя неуклюжей замухрышкой. Кажется, что вскинувшая на меня взгляд администратор, прогонит прочь, словно дворняжку.

Однако она улыбается, и я, вновь набираясь решительности, подхожу к стойке.

– Добрый день! Чем могу помочь?

– Добрый день! Я нуждаюсь в услугах парикмахера.

– Какая именно услуга вас интересует?

– Окрашивание волос. И стрижка тоже, наверное…

– Сейчас? Или на какой-то определенный день?

– Сейчас.

– Хорошо, – девушка опускает взгляд к монитору компьютера и довольно быстро с той же улыбкой информирует: – Отлично. Есть мастер, готовый вас принять. Пройдемте со мной в зал.

Три часа спустя возвращаюсь домой жгучей брюнеткой. Тетя Света за сердце хватается, когда в кухню вхожу.

– Матерь Божья! Ну и напугала меня, Натка. Не узнать тебя! Думаю, что еще за цыля?!

Ася и вовсе с открытым ртом замирает.

– А шо… – тетя Света с подбором слов теряется. – Шо это вообще за перемены, я не понимаю? Зачем? Шо ты натворила?

– Вот захотелось.

– Угу, – произносит та скептически, упирая кулаки в бока. – Сомневаюсь, шо Андрею Николаевичу эти перемены по душе придутся, – откровенно, но вместе с тем взволнованно. – Батьку… Ну, черная же… Нет, не совсем плохо. Не плачь.

– Я не плачу.

Наоборот, улыбаюсь. Мне как-то смешно от такой реакции. Представляю, что Рейнер скажет, и смеюсь.

– Непривычно-то как… Аська, чего застыла, етить твою мать?! Тесто само себя не раскатает! Андрей Николаевич вернется злой и голодный, я ему тебя скормлю!

– Да ему, вроде как, без меня есть, кого сожрать, – фыркает Ася, продолжая коситься в мою сторону. – Представляю… Сейчас закончу и голодной спать пойду. Ну, его на фиг. Еще попаду под горячую руку… Куклу испортили…

– Ты сейчас мне под горячую руку попадешь. Как тресну – в голове загудит! Штрудлями займись, баламутка проклятая!

Схватив из вазы яблоко, молча покидаю кухню и сразу же поднимаюсь в спальню. Эмоции настолько вымотали, никаких сил не осталось… Ложусь на кровать и, прижимая плод к груди, проваливаюсь в забытье, полное тревожных фантазий.

Просыпаюсь, когда в комнате уже темно. Странно, что Ася не звала на ужин. Впрочем, голода все еще не ощущаю. Бреду в ванную, чтобы умыться, и, взглянув в зеркало, сама своего отражения шугаюсь. Аж за сердце хватаюсь.

Чтобы не видеть себя, склоняюсь, как могу, низко к раковине. Плещу холодной водой в лицо. Рот ополаскиваю. Прижимаю к векам ледяные пальцы. Целенаправленно выравниваю дыхание.

Все будет хорошо.

Вот только, приведя себя в порядок, вернуться в спальню не успеваю. Дверь открывается, и в ванную входит Рейнер. Останавливается напротив, с сердитым прищуром меня разглядывает.

– Зачем ты это сделала?

Не кричит, как ожидала. Но очевидно, что понять не может. Да и привыкнуть ко мне такой сложно, знаю. Будто не я вообще…

– Зачем? – повторяет с нажимом.

Хочу выдать нечто такое злое и дерзкое, но вместо этого вдруг начинаю плакать. Резко срываюсь, сразу с надрывом.

И сама к нему бросаюсь. Подскакивая на носочки, в грудь влетаю.

– Обними… Обними… – кричу, не в силах скрыть боль и отчаяние. Я ими захлебываюсь. – Обними…

И он обнимает. Будто неуверенно, что вовсе не похоже на Рейнера. Должно быть, я в горячечном бреду додумываю.

Ощущая, как Андрей, наконец, крепче сжимает, рыдаю уже до икоты. Размазываю слезы по его идеальной рубашке.

– Я не Барби… Я не Барби… Не кукла… Ненавижу вас всех… И тебя… Тебя больше всех! Слышишь, Рейнер? Я тебя ненавижу, – кричу сквозь слезы и все теснее прижимаюсь, словно в душу ему влезть хочу.

В моей ведь война… Мне больно… Больно…

– Тихо. Я понял уже. Хватит.

– Я вас всех ненавижу… Хуже тебя нет… Нет! Ты грубый, наглый, отвратительный! Я тебя ненавижу, – ногтями шею скребу, как только до нее добираюсь. В кровь разорвать хочу. Как они меня! Как он! – Больше всех тебя ненавижу! Больше всех! Ты, черт возьми, слышишь?

– Слышу, – глухо и сипло отзывается.

– Никогда больше… Я не Барби! Никогда больше не смей меня так называть… Никогда… Что ты молчишь? – теряя остатки самосохранения, яростно бью его по плечам. Я воюю. С ним воюю так, словно, всю жизнь беспрекословно подчиняясь чужой воле, именно к этому готовилась. К войне с ним. – Что ты молчишь? Давай, ударь меня, уничтожь, растопчи… Давай!!! Ненавижу тебя! Ненавижу!

Скручивая мои волосы в жгут, резко дергает назад. Второй ладонью шею ловит. Сжимая, еще дальше толкает, пока взглядами не встречаемся.

Мой надрывный ор обрывается. Только подбородок поймать не могу. Дрожит. Губы одна об другую шлепают, поджать их никак не получается.

– Уймись, твою мать, – чеканит Рейнер свирепо. Крепче стискивает горло. – Иди, умойся.

А я понимаю, что не дойду. Не дойду.

Стою и тупо пялюсь на него. Что понять хочу? Что? Я разбита.

Андрей зло двигает челюстью и грубо матерится. А затем, сгребая меня в охапку, прямо в одежде заталкивает под душ.

Вода ударяет сверху. Режет кожу острыми и холодными струями. Я жмурюсь и уклоняюсь. В поисках укрытия снова ближе к Рейнеру прижимаюсь. Цепляясь пальцами за рубашку, под подбородок ему ныряю.

Он весь напряженный, словно из камня высечен, но позволяет. Обнимать меня больше не хочет. Хорошо, что не отталкивает. Как хорошо…

Вода льет и льет, а мы просто стоим, пропитываясь ею, как жизненно необходимым веществом. Восстанавливая дыхание, зыбкое равновесие устанавливаем.

Андрей двигается, заталкивая меня глубже в кабину. Едва осознаю, что вода больше на нас не течет, вскидываю вверх руки. Приподнимаясь на носочках, висну на Рейнере. В сознании все еще туманится, когда тянусь к нему губами.

Вот только он отстраняется. Нажимая мне на шею, не дает приблизиться.

– Не нравлюсь? – ловлю взгляд.

Должна радоваться. Добилась ведь, чего хотела. Добилась…

– Дурь не неси, – выталкивает так же хрипло, как и я.

– Нравлюсь? Такой?

С этими ужасными черными космами, которые у меня самой вызывают отторжение.

– Нравишься.

Целует. Только прижимается ртом, я его вдыхаю. Жадно глотаю. Силой наполняюсь. Всем телом приникаю. Разбиваюсь и вдавливаюсь.

Не осознаю, как отдаю Рейнеру то, что назад уже никогда не вернуть. Ни через полгода, ни через всю жизнь.

12
Барби

Андрей никак не комментирует то, что через три дня я возвращаюсь к своему натуральному цвету волос. Задерживает взгляд, когда встречаемся во дворе, хмурится, но ничего не говорит. Не подходит, хотя, конечно же, видит, что снова вожусь с цветами. Сворачивает к дому и скрывается внутри. А я, может, чересчур наивная, тешу себя надеждами, что даже если и злится, старается не срываться.

Продолжая заливать почву, в которую посадила луковицы кавказских лилий, не могу не хмуриться.

Что мне делать дальше? Я так запуталась…

Наклоняюсь ниже к земле. Стянутые в хвост волосы спадают через плечо. Ловлю их в фокус и мимолетно радуюсь, что они снова светлые. Да, я, как могу, пытаюсь отстаивать свою поломанную судьбу, но окрашивание явно дало не тот результат, на который рассчитывала. Так странно, черный цвет у меня самой вызвал разительно большее отторжение, чем у Рейнера.

– Оставь это, – вздрагиваю от неожиданности. Задумалась и не услышала, когда он подошел. Выпрямившись, неуверенно застываю. Смотрю настороженно. Не могу определиться с тем, как должна на него реагировать. – Поехали. Развеемся.

– А куда именно?

– На месте узнаешь, – Андрей кивком указывает в сторону черного автомобиля.

Ополаскиваю руки от грязи и неохотно плетусь за ним. Уже на ходу соображаю спросить:

– Может, мне нужно переодеться?

Он останавливается у машины. Оглядывает с головы до ног. А мне вдруг хочется, чтобы шорты были длиннее, а майка – не столь тонкой.

– Нет. Так сойдет, – открывает дверь и жестом подгоняет садиться.

Покорно скольжу в салон. Пока Рейнер обходит автомобиль, сама за ним наблюдаю. Впервые, в «этой жизни», вижу его в простой одежде. Он… Задушено вдыхаю и задерживаю в груди колкий кислород. В футболке и джинсах Андрей выглядит как тот парень, которого я знала пять лет назад. Возмужал, конечно. Хотя, стоит заметить, он всегда был высоким и крепким. Знаю, что каким-то спортом занимался. Не все время на лавочке у подъезда просиживал. А мне порой, когда проходила мимо толпящихся там парней, его прямо-таки не хватало.

Боже, к чему я это вспомнила?

Да… Мне нравилось смотреть на него. И когда он смотрел, тоже нравилось… Это волновало, как я ни старалась игнорировать странные ощущения.

Сейчас в Рейнере появилась зрелая красота. Очень мужественная и… очень притягательная. Но вместе с тем, он стал жестче и суровее. И это гораздо тяжелее принять, чем все остальное.

– Пристегнись, – бросает мне, занимая водительское кресло.

Заводит мотор, только когда я выполняю это требование.

Едем молча. Не хочу строить какие-либо предположения касательно пункта нашего назначения. Уставившись в ветровое стекло, просто слежу за дорогой.

Андрей ведет машину с разумной скоростью, выглядит спокойным и расслабленным. Значит, мне тоже нечего волноваться. И все же… Когда мы съезжаем с трассы на проселочную дорогу, ведущую в лес, безотчетно начинаю беспокоиться.

– Не бойся. Насиловать и закапывать не планирую, – очевидно, улавливает вспышку моей паники. А заметив, что я еще и смутилась, хмуро сводит брови. – Но секс у нас, безусловно, будет, – голос, как и взгляд, одномоментно меняется.

От этой густой хрипоты и манящей темноты еще жарче краснею. Отворачиваюсь и не решаюсь на него смотреть, пока автомобиль, свернув на узкую дорогу, не въезжает в самую гущу леса. Останавливаемся на небольшой поляне перед маленьким брусчатым домиком.

Андрей глушит мотор и отдает короткие распоряжения:

– Захвати в бардачке зарядное для телефона и выходи.

Когда выбираюсь из салона, он уже поднимается на крыльцо. Открывает ключом дверь и жестом приглашает входить. Ступаю несмело. Но, едва перевалившись за порог, торможу. Чувствую, как идущий позади Рейнер в спину мне впечатывается. Громко и рвано выдыхаю, когда ладонью по животу ведет. Очень низко. По лобку. Еще ниже. Останавливается. Вдавливает пальцами трикотажную ткань.

То ли в доме прохладно, то ли мне от Андрея зябко становится. Кожу дрожь стягивает, а спина мигом испариной покрывается.

Сипло выдохнув, пытаюсь отстраниться, но он, конечно же, не дает это сделать. Второй рукой поверх плеч перехватывает.

– Зачем мы здесь?

Рейнер не отвечает. Толкает меня в кухонную зону. Без какой-либо деликатности укладывает грудью на столешницу и сдергивает шорты вместе с трусами. Тянет вниз по бедрам, пока те не теряются в районе щиколоток.

Дикий и беспардонный.

Такое отношение мне не нравится. За пару секунд вспыхиваю и прерывистым шепотом выпаливаю:

– Ты для этого меня сюда привез?

– Нет, не для этого, – и трогает пальцами.

Я не хочу реагировать. Хочу оставаться настолько сухой, чтобы он войти не смог. А если сунется, чтобы до красноты член растер.

Сейчас он бесит меня… И возбуждает. Это необъяснимо, но я не только чувствую, как его пальцы утопают в моей влаге. Через какое-то время уверенных ласк слышу, что там от нее буквально хлюпает.

– Расслабься.

– Иду к черту…

– Расслабься, – давит ладонью на поясницу, не позволяя дергаться.

– О, мамочки…

Чувствую каленую твердость члена. Прикрывая веки, неосознанно задерживаю дыхание. Андрей не сразу входит. Несколько раз проводит плотью по половым губам. Раздвигая их, собирает влагу. У меня непроизвольно вырывается прерывистый и высокий вздох.

Он накрывает мою спину грудью. Оказывает еще большее физическое и психологическое давление.

– Давай же, расслабься, – вибрирует хрипотцой прямо в ухо. – Давай, девочка.

– Подожди… – дышу, как ненормальная. – Подожди… – впиваюсь пальцами в гладкое дерево, скребу его ногтями. – Сейчас…

Едва мне удается немного расслабить мышцы, Андрей толкается. Я тотчас дергаюсь и судорожно выцеживаю воздух.

– Тихо, тихо… Умница, красивая моя, – выпрямляясь, проходится ладонью по моей спине. – Хорошая девочка.

И все… Никаких передышек не дает. Начиная двигаться, постепенно наращивает темп. Если я и собиралась как-то контролировать реакции своего тела, сил не хватает противиться бесконечному потоку удовольствия. Принимаю как данность. В омут с головой бросаюсь. Падаю и тону. Сама не понимаю, в какой реальности нахожусь. Ничего не существует, кроме распирающего изнутри наслаждения.

Оргазм накрывает меня постыдно быстро. Пульсируя, сжимаю член Рейнера с такой силой, словно пытаюсь в себе удержать. Ведь чувствую, что и он уже близко… Слышу, как глухо рычит и резче вбивается.

Замираю с предвкушением тех невероятных ощущений, которые, уже знаю, пронизывают все мое существо, когда он кончает. Но Андрей не доводит дело до конца. Выходит из меня и, отрывая от столешницы, проворачивает лицом к себе.

Рассеянно встречаю его взгляд.

Он ловит пальцами прядь моих волос, прижимается лбом к переносице. Прихватывает губами губы. Жадно и влажно проходится по ним языком. Снова в глаза смотрит.

Долго смотрит. Ладонью по щеке ведет.

Я в замешательстве. Что именно он делает? Не понимаю, что происходит.

Эмоции и чувства путаются. Сбиваются в хаотичную массу, которая выталкивает в горло, колотящееся на разрыв сердце.

Он ведь… Андрей смотрит так, словно ласкает меня, жалеет, на что-то уговаривает и как будто прощения просит.

А потом… Давит мне на плечи, вынуждая опуститься на колени.

– Пососи у меня, – этот низкий хрипучий голос наждаком по коже проходится.

Взрывает сразу всю структуру нервной системы. Узлы и волокна, все сплетения – пожаром охватывает.

Оторопело пялюсь на покачивающийся перед моим лицом возбужденный член. Отмечаю разветвление вздутых вен, обнаженную ярко-розовую головку и то, что весь орган покрыт влагой. Моей смазкой.

– Соси, девочка.

И меня вновь раскатывает губительное осознание: выбора он мне не оставляет. Эта необычная комбинация слов хоть и не звучит сейчас как жесткое требование, вряд ли сойдет за обычную просьбу, от которой ты имеешь право отказаться.

Вся кровь к лицу приливает. В голове шум появляется.

Качнувшись к Андрею, зажмуриваюсь. Не потому, что мне противно. Отчего-то нет… Стыд размазывает. Заставляет погружаться еще глубже в омут Рейнера. Если бы я была ученым, то вывела такой закон, потому что он абсолютно реально работает.

Втягиваю носом воздух и глотаю в себя его запах. Внутри все дрожью отзывается. Это не страх… Нечто гораздо примитивнее и сильнее.

«Член к твоим губам приставлю, будешь сосать… Будешь. Тебе еще и понравится…»

Мне стыдно, как никогда прежде… Эмоции распирают изнутри до невозможности. Из-под зажмуренных век скатываются слезинки. Смахиваю их ладонями. Мысленно взываю к Андрею, чтобы он как-то направил меня на пути очередного падения.

Но вместо этого слышу его громкий и тяжелый вздох. Лицо обдает потоком прохладного воздуха. Сгустившуюся тишину прорезают гулкие шаги.

Он уходит?

Не сразу решаюсь открыть глаза. Когда же, наконец, делаю это, осознаю, что действительно осталась в помещении одна. Оседая задом на икры, закрываю горящее лицо руками.

Сама своего состояния не понимаю. Что я чувствую? Облегчение? Или… разочарование?

Проклятый омут Рейнера…

13
Барби

– Готова? – Андрей выходит из гардеробной и упирается в меня оценивающим взглядом.

Не успеваю ответить. Точнее, он этого не ждет. Просто подхватывает наши дорожные сумки и направляется к двери. Я поднимаюсь, нервно расправляю подол тонкого трикотажного платья и покорно плетусь следом.

До сих пор не понимаю, что произошло в том лесном домике. Почему он ушел? Ушел на пике возбуждения, так и не получив разрядку. Почему не стал настаивать? С тех пор прошло уже четыре дня, а он… Андрей все эти дни ко мне не прикасался.

Мне, конечно же, не из-за чего расстраиваться.

Я нахожусь в замешательстве. После того, как он четко обозначил мое предназначение на следующие полгода, его воздержание не может не вызывать недоумение.

Меня что-то гнетет. Но из-за чего я переживаю? Не знаю… Просто… Боже, я все же расстроена. Вот только не могу понять, почему. Просто… Это ненормально. Наверное, для меня самой проще, когда он ведет себя как зверь. Сейчас же, с таким отстраненным и сдержанным Рейнером, чувствую себя еще более неуверенно и дискомфортно.

Не могу определиться с тем, какой должна быть тактика моего поведения. Все так размыто. Границ не вижу. Были бы хоть какие-то маяки… Не выплыву. Без Андрея не выплыву. Да, вот такая я, привыкла, чтобы мне указывали. Сама по факту подстраиваюсь и определяюсь с эмоциональными реакциями.

Сейчас же я полностью дезориентирована. Не понимаю, зачем нужна ему…

Напряжение между нами сохраняется и по дороге в аэропорт. Сидим совсем близко на заднем сиденье, смотрим в разные стороны.

– Сколько мы пробудем в Москве?

– Два дня.

– Ясно.

Смотрю на Андрея и все чего-то жду. Однако он молчит. К окну взгляд уводит.

Я так и не узнала, зачем же мы ездили в тот лесной домик? Не собирался же он заряжать телефон, просто трахая меня? По крайней мере, об этом мы оба забыли, как только ступили в дом. Значит, он что-то планировал… Что-то, помимо секса. Мы должны были там остаться с ночевкой? Что делать?

У Рейнера спрашивать не решаюсь. Он сам по себе не располагает к откровенным беседам, а после леса так и вовсе.

В аэропорту меня настигает очередная волна шока, когда выясняется, что летим мы не одни, а в компании двух семейных пар. Мне не хватает времени на эмоциональную перестройку. Таращу на них глаза и просто захлебываюсь от стыда.

– Дыши, – уж не знаю, просьба это, совет или требование со стороны Андрея. – Все нормально. Порядок.

Целенаправленно перевожу дыхание и, стараясь не замечать изучающих взглядов, вполне осознанно жмусь ближе к своему спутнику.

Они – жены. А я – содержанка.

Именно эта мысль на повторе крутится в моем сознании.

Андрей представляет нас. Я киваю и, пытаясь выдерживать невозмутимость, попутно стараюсь запоминать еще и имена людей, которых, как я надеюсь, после этой поездки никогда больше не увижу.

– Всегда знала, что губа у тебя не дура, Рейнер. Такую куколку отхватил, – с улыбкой проговаривает старшая женщина – Катерина Львовна.

Я, все еще силясь отойти от шока, молча проглатываю это шутливое замечание.

– Тата не любит, когда ее сравнивают с куклой, – серьезно предупреждает Андрей, сохраняя при этом очевидное уважение к женщине.

Теряюсь только от того, что он в принципе посчитал нужным озвучить подобное. Все остальные эмоции стараюсь задвинуть подальше. Подумаю об этом позже, когда смогу расслабиться.

– О, простите, – крайне эмоционально восклицает Катерина Львовна. А мне отчего-то легче становится при осознании, что смущаюсь тут не только я. – У меня не было намерения вас обидеть.

– Ничего. Я понимаю.

Шесть пар глаз продолжают бегать и пересекаться, но говорить нам, что неудивительно, не о чем.

– Ну что, на перекур, пока есть время? – вносит предложение высокий и крупный мужчина, которого Рейнер представил Романом.

У него тяжелый, уверенный и спокойный голос. Озноб вызывает, вот так, одно лишь звучание. Подобное у меня случается лишь с Андреем. Но с Андреем-то понятно…

Мм-м, что понятно?

Осознаю, что выпала из реальности, когда этого огромного, устрашающего на вид мужчину отчитывает жена.

– Саульский, сколько просить, не кури натощак, – удерживает его за рукав рубашки.

– Мурка, я дома кофе выпил. И пока ты шкурку начесывала, дважды покурил. Так что расслабься, – затыкает ей рот коротким поцелуем.

Отрываясь, мгновение в глаза смотрит. Да так, что мне неловко становится. Горячей магмой на пол сливаюсь.

Что за день? Я не готова!

В поисках хоть какого-то равновесия, обращаю все внимание к Андрею. Как раз в тот самый миг, когда он сам ко мне наклоняется. Сталкиваемся взглядами. Искрами воздух высекаем.

Инстинктивно за руку его хватаю. Он этот жест прослеживает. Поджимает губы и выразительно вдыхает через нос.

– Я недолго, – сдержанно успокаивает.

Но я все равно его отпускать не желаю. Приходится напомнить себе, что я не ребенок, а Рейнер – не мой родитель. Он в принципе не обязан носиться с моими тараканами и повышенной эмоциональной переживательностью. Не обязан… Все совсем иначе. Как бы мне ни хотелось обмануться, Андрей является источником моего беспокойства.

– Хорошо, – разжимаю пальцы и со странным сожалением отпускаю.

Боюсь, что с женщинами у меня не найдется ни единой общей темы. Уже представляю, как между нами на неопределенный срок повиснет тягостное неловкое молчание, и даже прикидываю, как буду с ним справляться. Однако едва мы опускаемся в мягкие кресла зала ожидания, та, которая мурка, а точнее Юлия Саульская, берет на себя роль тамады.

– Непривычно видеть Рейнера со спутницей. Я его сто лет знаю. Он нас часто навещает. Но всегда один. А тут Рома говорит, что Андрей будет с невестой. Говорит, вы давно знакомы. «Зеленая» любовь Рейнера, так сказал!

Юля так изумительно красива, так потрясающе экспрессивна и так бодряще энергична! Заставляет заслушиваться и засматриваться. Нашу с Андреем историю ей удается завернуть, как самую распрекрасную конфету.

Сижу, с открытым ртом взираю на Саульскую и пытаюсь угомонить бегающих по коже мурашек.

Оглушающим гонгом подгоняю сознание к пониманию, что все сказанное – лишь субъективное видение ситуации. В реальности это не имеет никакого отношения к нам с Рейнером.

Вот только я чувствую себя обязанной подыгрывать этой выдумке. Хотя бы для того, чтобы не лишиться последних крох достоинства. Не рассказывать же ей, что меня купили для сексуальных утех.

– Да. Мы выросли в одном дворе. В одном доме, – проговариваю, поражаясь тому, как легко мне удается включиться в навязанную роль. – Он был моим защитником. Всегда.

– Это так романтично, – улыбается Юля. – Правда, Катерина Львовна?

– Да. Я тоже в восторге от таких историй. Любовь, которая выдерживает годы, расставание и становление характера, как правило, самая что ни на есть крепкая.

Да уж… Глубже просто не копнуть.

Мысленно поправляю розовые очки, которые мне предстоит носить, как минимум, следующие три дня. И улыбаюсь.

Да, я впервые за долгое время улыбаюсь. Улыбаюсь почти легко.

Почти.