Текст книги "Охота на вампиров"

Грубый возглас раздался по всем канонам жанра. Я подняла голову и встретилась глазами с заведующим моргом, Юрой Щегловым. Щеглов, склонившись надо мной, участливо смотрел на мои растрепанные волосы, слегка потекшую с ресниц тушь и отпечатавшийся на щеке след от наручных часов. Я, конечно, могла только догадываться, как выгляжу со стороны, но не сомневалась, что дело обстоит именно так. Сам Юра был в белом хрустящем халате, из-под которого виднелись такая же свежая хрустящая рубашка и яркий галстук.

– С добрым утром, – душевно сказал он, заметив, что я открыла глаза. – На работе спать нехорошо.

– А сколько времени? – пробормотала я, лихорадочно роясь в стоящей у моих ног сумке в поисках зеркала. Достав пудреницу, я осмотрела себя и содрогнулась: все было именно так, как я и предполагала: и тушь потекла, и часы вдавились в щеку, оставив на ней замысловатый рельеф. За спиной Щеглова маячил молчаливый санитар в жеваном халате. Его я знала; кажется, его зовут Валера. Оба они пялились на мою заспанную физиономию; надо было срочно их отвлечь.

– Сколько времени? – повторила я более настойчиво.

– Восемь, – с прежней душевностью ответил Юра. – Что за тошнотворного урода вы привезли?

– Вампира, – подал голос Георгий Георгиевич, с хрустом распрямляя затекшие коленки и поднимаясь навстречу Щеглову. Они обменялись рукопожатием и обратили взоры на покойника.

– Смотри-ка ты, – меланхолично заметил Юра, – еще и кол ему в сердце вогнали! А почему вы решили, что это вампир?

– Ну-у, – протянули мы с доктором и переглянулись, не зная, что и сказать. Не про когти же говорить…

Юра тем временем наклонился к трупу, внимательно рассматривая его.

– У него какая-то кожная болезнь, – пробормотал он. – Смотрите, кожа совсем истонченная, пергаментная, в язвах, и поражены как раз те участки, которые подвергаются воздействию света: лицо и руки.

– Ага, – поддакнула я, – а почему вампиры света боятся?

– Маша, – Юра строго посмотрел на меня, – не дури мне голову. Ты же знаешь, что вампиров не бывает.

– Конечно, знаю. Давай его скорее вскроем, пока я здесь. Хочу убедиться, что он помер окончательно и бесповоротно.

– Кто бы спорил, – пожал плечами Юра. – Сейчас раскидаем покойничков и определимся, кому с ним работать.

Он направился к выходу из секционной, сопровождаемый безмолвным Валерой, но на полдороге остановился и махнул рукой:

– А чего мелочиться, давай, я сам его и вскрою. Только трупы распишу по экспертам…

Я обрадовалась. Это был идеальный вариант. Правда, еще полчаса назад я и не помышляла оставаться на вскрытие, поскольку искренне намеревалась к началу рабочего дня вернуться в прокуратуру и сдать чертово обвинительное. Но присутствие на аутопсии было такой замечательной отговоркой, такой уважительной причиной, чтобы не ехать в контору и не садиться за компьютер, что удержаться было просто невозможно.

– Юра, можно я от тебя позвоню? – попросила я Щеглова, двигаясь за ним. Надо было разбудить ребенка в школу и предупредить шефа, что сдача дела отодвигается на неопределенный срок и совершенно не по моей вине, а вовсе даже по его собственной, поскольку именно он заслал меня на это происшествие.

Георгий Георгиевич прохаживался по секционной, разминая затекшие конечности.

– Маша, ты понятых-то пошукай там, – негромко проговорил он мне вслед.

– Елки зеленые! – я вспомнила, что ушедший за санитаром криминалист пропал куда-то; а протокол между тем не подписан. – Юра! – обратилась я к Щеглову. – А где ваш второй санитар? Я его хотела записать в понятые.

На мои слова они обернулись разом – Щеглов и Валера. И хором же спросили:

– Какой второй санитар?!

– Такой приземистый мужичок алкоголического вида. Он тут всю ночь болтался с нами, про вампиров ужасы рассказывал.

Щеглов и Валера озабоченно переглянулись.

– Та-ак, – протянул Щеглов. – Опять бардак?! Опять он тут шляется?! Маша, у нас нет второго санитара.

В состоянии полнейшей деморализованности я добежала до кабинета заведующего моргом, набрала свой домашний номер, услышала недовольный голос пробудившегося Хрюндика, стонавшего о несчастной детской доле, ласково, но твердо призвала его срочно встать, умыться и одеться без посторонней помощи, позавтракать и стартовать навстречу знаниям. Про себя я понадеялась, что маньяк, всадивший кол в свою жертву сегодня ночью, отсыпается в своем логове и не выйдет на охоту раньше наступления темноты.

Шефу звонить было еще рано, поэтому, чтобы скоротать время, я занялась выяснением актуальной проблемы о том, кто дурил нам голову в течение кошмарной ночи, прикидываясь работником морга.

Помявшись, Щеглов объяснил мне, что санитар у них всего один – вот он, Валера. Стоявший за его спиной Валера кивком головы подтвердил слова шефа. И так и кивал в дальнейшем, свидетельствуя, что заведующий танатологическим отделением все говорит по делу.

А заведующий танатологическим отделением говорил о том, что вакансия второго санитара пустует у них уже около года. С тех пор как на это золотое место был объявлен конкурс, народ почему-то валом не повалил; поэтому пришлось взять первого попавшегося, с испытательным сроком. Первый попавшийся производил впечатление страдающего если не хроническим алкоголизмом, то уж, во всяком случае, бытовым пьянством, но за дело взялся рьяно. И сотрудники были вполне им довольны, аккурат до того мгновения, пока один из экспертов, припозднившийся на службе, чтобы дописать срочное заключение, не спустился в неурочное время в секционную подобрать там забытые во время вскрытия записи.

В пустом полутемном помещении морга он застукал нового санитара, производившего какие-то непонятные манипуляции со свежевскрытым покойником. Что за манипуляции, эксперт не разглядел; санитар, обнаружив чье-то присутствие, резво ретировался и исчез в коридорах морга. Эксперт не стал проводить собственное дознание, а добросовестно доложил об увиденном руководству морга. Руководство морга в лице Юры Щеглова страшно перепугалось, поскольку хорошо себе представляло, какие последствия может повлечь прием на работу в их богоугодное заведение человека с психическими отклонениями в виде, например, некрофилии.

– Только этого нам не хватало, – тихо говорил Юра. – Даже если он просто зубы золотые выковыривал у жмуриков, и то неприятностей не оберешься. Вызвал я его и уволил. И двух недель мошенник не проработал.

Санитар покорно собрал вещички и испарился. Но только после его увольнения стали происходить интересные вещи: дежурившие эксперты и охрана замечали по ночам присутствие в морге кого-то постороннего. Охрана клялась, что дверь никому не открывала, эксперты и подавно не впускали никого с улицы, а между тем кто-то бродил по моргу, открывал холодильник, переставлял каталки, перекладывал оставленные в коридоре трупы.

– В общем, Маша, на выбор – то ли это полтергейст, то ли санитар уволенный. Небось пока работал, успел ключи сделать себе от всех ходов-выходов, вот и пользуется, псих несчастный, чтоб его разорвало. – Юра горестно качал головой.

– А почему вы замки не сменили? – наивно поинтересовалась я, и Юра вздохнул.

– А ты представляешь, во что бы нам это обошлось? Нет, об этом даже думать не хочется. А потом… – Юра помолчал. – В общем, я прикинул: ну, какой нам от него убыток? Трупы все на месте, зубы у них в целости и сохранности, у сотрудников ничего не пропадает… Ну так пусть себе по моргу шарится, если ему так хочется. В общем-то он безвредный.

Я сначала ужаснулась такой легкомысленной позиции: ничего себе, посторонний с признаками психической болезни несанкционированно проникает в морг, имеет доступ в закрытые помещения, типа кабинета заведующего или холодильника, где хранятся тела, а начальство машет на это рукой. Но потом представила, как Юра поднимает панику по этому поводу, обращается в милицию, признается начальнику бюро в том, что кто-то якобы лазает ночами по вверенному ему отделу. Начинается разбирательство, в ходе которого таинственного пришельца отловить не удается, зато история получает огласку, газеты вопят о бардаке в бюро судебно-медицинской экспертизы, где скандалов хватает и без этого, а в результате именно Юра получает по шапке хотя бы потому, что надо кого-то показательно распять.

Может, в Юрином молчании и были резоны.

– Маша, только я тебя очень прошу, не говори никому. – Юра умоляюще заглянул мне в глаза. – Об этом знает только ограниченный круг лиц. Я, Валера и еще пара-тройка человек. Даже Стеценко твой не знает, правда.

– То-то я смотрю, Сашка мне ничего не говорил.

– Правда, Маша, он про это не знает.

Щеглов смотрел на меня так жалобно, что сердце мое не выдержало.

– Ладно, – буркнула я. – Не скажу. Если ты вскроешь мой труп без очереди и лично.

– Твой труп вскрывать не буду ни при каких обстоятельствах, – привычно поправил меня завморгом. – Рука дрогнет.

– А ведь когда-то обещал, – вздохнула я.

– Был молод, горяч. – Юра развел руками. – А к старости становлюсь сентиментален. Но труп, который вы привезли с места обнаружения, вскрою из личного почтения к тебе. Звони, куда ты там еще собиралась, а я пока вскрытия распишу.

Он взял журнал, куда записывались задания экспертам, а я сняла телефонную трубку и проинформировала прокурора о результатах выезда. Шеф деликатно не обмолвился и словом про несданное обвинительное заключение и полностью одобрил мое решение поприсутствовать при вскрытии. Более того, разрешил после этого не приезжать на работу, велев отдохнуть.

– Обвинительное сдадите послезавтра, – благородно распорядился он.

Конечно, Владимир Иванович был добрым человеком, но плюс к этому неплохо знал психологию вообще и личностные особенности своих сотрудников в частности. После его великодушных слов мне страстно захотелось плюнуть на упадок сил, вернуться на работу и срочно накропать обвинительное заключение.

– Ну что, пошли? – оторвал меня от благочестивых мыслей Юра. Он уже облачился в клеенчатый фартук и позвонил по местной связи фотографу, пригласив его в секционную. Взяв меня под ручку, он двинулся туда же, ведя по дороге светский разговор о том, сомневаюсь ли я в причине смерти нашего клиента.

– Нет ли у тебя оснований полагать, что он был отравлен или, к примеру, угорел перед тем, как ему в грудную клетку зафигачили эту дубину? – участливо спрашивал он, и я ему вторила:

– Нет, Юрочка, я даже не думаю, что он был отравлен после того, как в него зафигачили кол. И еще я просто обязана поставить тебя в известность – я даже не думаю, что он пал жертвой криминального аборта или захлебнулся грязью в канаве.

С шутками-прибаутками мы добрались до места предстоящей работы, и я предупредила Щеглова, что в большей степени, чем ясная в принципе причина смерти, меня интересует содержимое желудка трупа.

– Ну и, естественно, все, за что можно зацепиться в плане установления личности.

– Ну да, он еще и неизвестный, – кивнул Юра. Я не сомневалась, что все антропологические характеристики будут изложены в акте вскрытия в лучшем виде.

Лаборантка с пишущей машинкой и фотограф уже ждали нас в секционной, я поискала глазами, куда бы мне пристроиться, чтобы видеть как можно меньше; Юра привычно поострил на тему о моей профнепригодности – «следователь должен уметь сам в случае необходимости вскрыть покойника» – и привел в пример Шерлока Холмса, исправно посещавшего мертвецкие.

– Ты, кстати, ведь была в Лондоне? – поинтересовался он, потряхивая окровавленными руками в резиновых перчатках. Я подтвердила, что была. – А на квартиру Шерлока Холмса не ходила?

– Нет, мы в Лондоне были полдня, почти проездом. Нас только в «Тюссо» водили. А что?

– Сходи, не пожалеешь. Впечатление – сногсшибательное. Наши люди почему-то думают, что если они видели кино про Шерлока Холмса, то, значит, имеют представление о лондонских меблирашках конца девятнадцатого века.

– А что, в кино не так?

– Абсолютно не так. В кино у него хоромы. А в действительности великий сыщик в своей гостиной еле мог ноги вытянуть.

– Да? – рассеянно переспросила я. На самом деле мне было не до жилищных условий великого сыщика, хотя в другое время я с удовольствием поболтала бы с Юркой на эту тему. Сейчас меня интересовали более современные проблемы: как установить личность трупа с колом в грудной клетке, кем бы он ни был – добропорядочным налогоплательщиком или вампиром.

Юра тоже забыл про Шерлока Холмса и размеренно диктовал лаборантке:

– …Переломы ребер со смещенными внутрь осколками; сердечная сумка повреждена вдоль межжелудочковой борозды, отделен правый желудочек сердца, раневой канал заканчивается повреждением шестого-седьмого ребер по околопозвоночной линии, со смещением отломков кзади в мышцы спины. Края разрушенных мышц сердечной сумки правого желудочка сердца неровные, с дополнительными радиальными разрывами. В сердечной сумке около трехсот… Записала?

Лаборантка стучала по клавишам пишущей машинки с сумасшедшей скоростью. Она кивнула, не поднимая головы от клавиш, и Юра продолжил:

– Значит, в сердечной сумке около трехсот, а в левой плевральной около четырехсот миллилитров темно-красной крови в виде свертков… Это то, что касается повреждений. Ну вот, Маша, мы добрались до интересующего тебя момента.

– До желудка?

– Юля, пиши, – обратился он к лаборантке, которая и так не переставала печатать, – в желудке около двухсот миллиграммов темно-бурого… слегка сгущенного… содержимого… с темно-бурыми свертками крови.

– Что? – переспросила я, не веря своим ушам, и Юра сам притормозил, осмысливая только что увиденное. – Ты хочешь сказать, что у него в желудке – кровь?

– Подожди-ка. – Юра выпрямился. – Похоже на кровь. Но вообще-то это может быть следствием внутреннего кровотечения. Если у него была язва…

Он согнулся над развороченным телом и уткнулся носом в желудок трупа. А распрямившись, продиктовал лаборантке:

– Запиши, что слизистая оболочка желудка – розовато-серая, чуть пропитавшаяся кровью, блестящая, складчатая, без каких-либо дефектов.

Повернувшись ко мне, он пояснил:

– Это означает, что не было у него никакого заболевания, могущего повлечь внутреннее кровотечение.

– А почему в желудке кровь? – спросила лаборантка, заправляя в машинку новую страницу.

– Почему? – медленно переспросил Юра. – Потому что он незадолго до смерти выпил довольно большое количество крови.

– Да, я слышала, что люди пьют свиную кровь. Или бычью, – поделилась лаборантка. – Якобы для желудка хорошо и для потенции.

Я покинула свой укромный уголок и приблизилась к трупу, кинув опасливый взгляд на его разверстые внутренности.

– Юра, а что кроме крови в желудке?

– Больше ничего. Правда, Маша, ничего больше. Юля, запиши: кусочков пищи среди содержимого желудка не обнаружено. Да, Маша, а если это не свиная кровь?

– Мы ведь с тобой знаем, что вампиров не бывает, – поддела я его. Похоже было, что теперь Юра хотел убедить меня в том, что на столе перед нами – вампир, пьющий кровь.

– Юра, возьми содержимое желудка. Надеюсь, можно установить, чья это кровь – свиная или человеческая. По крайней мере, сто лет назад это делали…

– Сделаем. – Юра так разволновался, что оставил без внимания мой сарказм. – И даже группу тебе установят. И половую принадлежность, кровь достаточно свежая.

– А скоро?

– Имей совесть, – укоризненно сказал Юра. – И вскрой тебе без очереди, и кровь прокрути. Ты не одна в Питере, другие следователи тоже к нам имеют вопросы.

– А тебе самому не интересно? – провокационно спросила я, и Щеглов не устоял.

– Ну ладно, ладно. Ну, получишь ты завтра заключение, что кровь свиная, – легче станет?

– Без сомнения. А что по личности?

– Ну, ты же сама видишь. Особых примет нет.

– Юра! – я потрясла его за плечо. – А его рожу ты не считаешь особой приметой?

Юра меланхолически оглядел жуткую физиономию покойника.

– Ну и что? – вопросил он. – Ну, страшный.

– Ты же сам говорил, что у него какое-то кожное заболевание. Надо запросить кожные диспансеры, всех практикующих дерматологов, проконсультироваться, что это за заболевание – реакция кожи на свет…

– Понятно. Уже загорелась. У тебя других дел нету?

Пока Юра меня воспитывал, лаборантка и фотограф одобрительно кивали головами. Я разозлилась.

– А что ты мне предлагаешь? Похоронить и забыть?

– Да ты сама посуди: сколько ты сил угрохаешь на этих дерматологов и все без толку.

– Почему же без толку?

– Потому что тебе это ничего не даст. Ты как собираешься – сама их обходить? Запросы рассылать? Помощников использовать? Тебе армия понадобится.

– Ну хорошо, а что мне делать?

– Ладно, если ты хочешь, – Юра сделал драматическую паузу, чтобы я прочувствовала, как я ему обязана, – можно вызвать дерматолога. Проконсультироваться.

Я прочувствовала, а потом язвительно спросила:

– И это все, что ты можешь мне предложить?

– А что еще? – Юра поднял брови домиком. – Кто тут следователь?

Я сменила тактику и попыталась подлизаться. А что мне еще оставалось, когда мой персональный доктор Ватсон ловит кайф на курсах повышения квалификации за пределами родного города и долго еще будет ловить.

– Юрочка, – я взяла его под руку и прижалась к плечу, – ты же такой опытный доктор… И умный к тому же… Посоветуй мне что-нибудь, у меня полный тупик.

Юра через мою голову кинул взгляд на тело, задержавшись на кистях рук.

– Ну, я подумаю. Кстати, сомневаюсь, что ты получишь качественные отпечатки рук. Уж больно у него кожные покровы поражены.

– Вот именно, – поддакнула я, – на пальцы рассчитывать не приходится. Если это страшилище показать по телевизору, наш питерский канал лишат лицензии. Значит, что?…

– Что? – эхом откликнулся Юра.

– Одна надежда на великую науку – судебную медицину.

Видимо, я вложила столько страсти в эту фразу, что Юра почти замурлыкал.

– Машка, только ради тебя. Приезжай завтра утром, соберем консилиум.

– А сегодня? – пробормотала я, но Юра повел меня куда-то. Я послушно пошла за ним до угла секционной, где на стене над раковиной висело маленькое небьющееся зеркальце. Он подвел меня к зеркалу и легонько встряхнул за плечи, повернув мою голову к отражению.

– Что? – уточнила я, осознав, что у меня заплетается язык.

– Посмотри на себя, Машенька. – Голос Юры доносился как сквозь вату; интересно, почему это, подумала я. – Посмотри, если у тебя еще глазки открываются. Ты же спишь на ходу; сколько ты уже на ногах?

В общем, меня чуть было не погрузили в машину и не повезли домой. Я поддалась бы на провокацию, если бы не стала складывать по порядку листы протокола дополнительного осмотра трупа и не обнаружила, что подписей понятых в протоколе до сих пор нет. Соответственно, я сразу вспомнила (очень своевременно), что пропал криминалист, посланный за «санитаром».

И тут мне стало так нехорошо на душе, что весь сон как рукой сняло. Пока я была уверена, что мы имеем дело с настоящим работником морга, длительное отсутствие криминалиста легко списывалось на его природную нерасторопность, на алкогольное опьянение, на внезапно заболевший желудок, наконец. Но теперь, когда я знала, что по моргу бродит психически больная личность, к тому же надувшаяся коньяку, и что пропавший криминалист был откомандирован как раз к этой личности на свидание, у меня похолодел позвоночник.

Отвергнув ожидающую меня для доставки домой машину, я бросилась к Юре на грудь, умоляя помочь найти криминалиста и ссылаясь на то, что без него я никуда не поеду. Сердобольный Юра отрядил на поиски настоящего санитара – Валеру, который добросовестно прочесал все потаенные закоулки морга, но пропавшего криминалиста не обнаружил.

Щеглов еще некоторое время пытался убедить меня в том, что криминалист – взрослый дяденька и вполне мог без спроса отбыть домой или на работу. Я тут же настояла, чтобы позвонили и туда, и туда, и убедилась, что потеряшки нет ни дома, ни на работе. Прихватив с собой Георгия Георгиевича, покорного судьбе, я таскалась по коридорам морга, заглядывая в каждую секционную, посмотрела даже в холодильнике, под скептической ухмылкой санитара Валеры, но злосчастный криминалист как в воду канул.

И вот, как раз в тот момент, когда мне надоело мотаться взад-вперед, то и дело натыкаясь на каталки с новопреставившимися, осевшими, как в чистилище, между внешним миром и секционными, я поскользнулась на кафельном полу и налетела на одну из стоящих вдоль стены каталок. Если бы меня не придержал за руку Георгий Георгиевич, я плюхнулась бы на покойника плашмя, но благодаря дружеской поддержке эксперта всего лишь врезалась в ноги трупа и испачкала свою одежду. Чертыхнувшись сквозь зубы, я понеслась в кабинет к заведующему отмывать черный мазок с пиджака и терла его губкой до тех пор, пока Юра, заглянув мне через плечо, не заявил авторитетно, что пиджак я могу отправить нуждающимся детям Африки, поскольку мазут никогда с него не отмоется.

– Мазут? – ужаснулась я и теперь уже вместе с Юрой побежала к каталке, на которой лежал труп в обуви, запачканной мазутом.

Запыхавшись, я затормозила в паре метров от каталки, поскольку глаз мой зацепился за чуждый в этой обстановке предмет, свисавший с металлической ручки. Вообще-то сюда стараются не привозить усопших вместе с принадлежавшими им ценными вещами, поскольку ценные вещи имеют обыкновение пропадать, а родственники усопших имеют обыкновение их требовать с работников морга. Поэтому все, что возможно, оставляют родным, следователям, на худой конец, бросают на месте происшествия. А дорогой японский фотоаппарат, висящий на ручке каталки, я уже видела – в руках у пропавшего криминалиста. И ботинки на ногах у этого тела были испачканы мазутом, и я даже знала, где они испачкались…

Юра за руку подтащил меня к каталке, и я с ужасом вгляделась в лицо лежащего на ней. Сколько лет работаю следователем, а до сих пор не представляю, как люди опознают трупы своих близких, – это ведь надо подойти, хладнокровно всмотреться в мертвое лицо, уму непостижимо!

Отвернувшись к Юре, я даже зажмурилась. Конечно, это был наш криминалист Витя, тихий и незаметный, в компании которого мы провели почти половину суток. В ушах у меня зазвенело, и я оперлась на Юрину руку. Никогда раньше я не теряла сознания при виде трупа, а вот теперь перед глазами запрыгали звездочки и поплыл на меня потолок.

– Маша, ты уверена? – донесся до меня далекий Юрин голос. Щеглов ласково похлопывал меня по щекам, приводя в чувство. – Это он, ваш криминалист?

– И ты еще говоришь, что этот ваш самозванец – безвредный?! – праведное негодование придало мне сил.

– Да понял я, что был не прав, давно надо было им заняться, – бормотал Юра, прислонив меня к стеночке и проделывая с лежащим на каталке телом всякие докторские манипуляции: зачем-то брал его за руку, клал пальцы на шею, там где сонная артерия.

Я превозмогла себя, наклонилась, чтобы лучше рассмотреть бледное лицо, и вздрогнула: на фоне восковой кожи шеи темнели четыре пятнышка, четыре засохших капельки крови, такие же, как на жертвах вампира, найденных нами раньше.

Потянув Юру за рукав, я пальцем показала на эти пятнышки, и Юра нахмурился:

– Укус?

У меня в ушах опять зазвенело.

– Знаешь, Юра, пойду я, пожалуй. – Я нерешительно отделилась от стеночки и черепашьим шагом двинулась по коридору, моля Бога, чтобы он не дал мне упасть на кафельные плитки.

– Маша, крикни там кого-нибудь мне на помощь, – попросил Юра мою спину, – похоже, что парень живой еще.

Только дойдя до кабинетов руководства морга, когда противный звон в ушах прекратился, я осознала, что криминалисту еще можно помочь. Но и без моих призывов сбежавшиеся эксперты уже вовсю реанимировали Витю.

Я без сил опустилась на диванчик в Юрином кабинете. Из коридора доносились гул голосов, озабоченные выкрики, отрывистые команды. Потом все стихло, и я с замиранием сердца слушала приближавшиеся шаги. Щеглов вошел в свой кабинет и присел рядом со мной на диванчик.

– Отправили его через забор, – поделился он, вытягивая ноги и откидываясь на спинку дивана. – В Мечникова, даст бог, выкарабкается.

– Господи, Юра, что с ним сделали? – в ужасе спросила я, вспомнив четыре темных пятнышка на шее криминалиста. То, что сказал Юра, меня не успокоило.

– У него серьезная потеря крови, литра три. Хорошо, что ты его нашла; пролежи он еще чуть-чуть, никто бы уже не помог.

– Послушай, а от чего кровопотеря? Если человек так быстро истек кровью, значит, где-то должна быть громадная рана?

– Ты понимаешь, – Юра поднял голову со спинки дивана, – нет на нем никаких ран.

– А четыре пятнышка на шее?

– Да, пятнышки были. На них мы обратили внимание. Но даже если его не вилкой ударили, а укусили в шею, – от Юриной интонации у меня мороз пошел по коже, – от этого повреждения он не мог потерять столько крови. Ты же видела, там засохшие капельки на проколах кожи.

– Хорошо, а что же с ним произошло?

– Не знаю.

Юрка закрыл глаза и снова откинулся на спинку дивана. А я встала и подошла к окну. На улице слегка просветлело; на черную осеннюю землю мягко падали уютные снежные хлопья, и совершенно не верилось ни во что плохое.

Я отвернулась от окна.

– Юра, у вас в коридоре лежат еще два трупа с такими же повреждениями шеи. Вскрой их, пожалуйста, при мне.

– А они из твоего района? – Юра недовольно приподнял голову. – Ты же знаешь порядок.

Я решила не сдаваться.

– Если ты тоже знаешь порядок, ты немедленно сообщишь в милицию о вашем чудном «санитаре», примешь меры к возбуждению уголовного дела по факту причинения вреда здоровью и вызовешь следователей для участия во вскрытии тех трупов, о которых я говорю.

– Зануда, – пробормотал Юра, нехотя вставая с дивана, – но ты права. Звоню в милицию.

Наскоро перекусив, следующие два часа мы занимались тем, что пытались организовать расследование по горячим следам, но немного в том преуспели. Городская прокуратура с любопытством выслушала наши россказни о кошмарном трупе с обнаженными клыками и колом в груди, однако не более того. Мифические пятнышки на шеях покойников, доставленных из разных районов, их не особо впечатлили, а на происшествии с криминалистом зональные вовсе утратили к нам интерес.

– Живой? Милицейская подследственность, – был вынесен непререкаемым тоном вердикт, после чего трубку повесили.

– Ах так, – сказала я под насмешливым Юркиным взглядом, с ненавистью глядя в трубку, как будто из нее высовывался ядовитый язык зонального прокурора, – еще пожалеете. Знаешь, что будет дальше? – обратилась я к заведующему моргом.

– Как будто это секрет, – вздохнул он. – Ты выклянчишь все эти дела себе в производство, изнасилуешь тут всех нас, домогаясь экспертиз и консилиумов, будешь ночевать на работе, пропустишь свое бракосочетание со Стеценко, и он женится на каком-нибудь более разумном следователе из тех, кто с удовольствием спихнет тебе свои дела.

– А вдруг все эти дела в производстве исключительно у мужчин? – спросила я, неприязненно глядя на Щеглова. – И вообще, как ты можешь в такой ситуации упражняться в остроумии?

– А у меня каждый день такая ситуация, – снова вздохнул он. – Ну, через день. Господи, скорее бы уж Стеценко приехал и унял тебя.

– Ты, балда, не понимаешь, что я – твое единственное спасение. Кто еще будет тебя отмазывать от вполне заслуженных шишек по поводу кадрового разгильдяйства? Твои разумные следователи, которым все на свете все равно?

– Заранее спасибо, – буркнул Юра. – Так что делать с теми трупами-то? При тебе вскрывать?

– Естественно. Я потом их все равно дожму, отдадут мне все дела, никуда не денутся.

– Я вот пытаюсь понять, кого мне больше жалко – твоего шефа или твоего будущего мужа, – сделал Щеглов робкую попытку оставить за собой последнее слово.

– А какого дьявола ты услал единственного человека, способного меня унять, в тьмутаракань на курсы повышения? Нам пришлось бракосочетание переносить из-за этого, – огрызнулась я.

– Да ты не понимаешь, ненормальная, что из его категории он один не ездил. Тогда бы поехал после свадьбы. Лучше, что ли, вам было бы медовый месяц переносить?

– Убедил, – сдалась я. – Но ты мне зубы не заговаривай, кто вскрывать будет?

– А вот возьму и сделаю тебе подлянку, – проворчал заведующий, усаживаясь за свой стол и открывая журнал вскрытий, – пусть обоих одновременно в двух секционных режут, да одна подальше от другой, вот и побегаешь, любопытная Варвара.

– И побегаю, только на отмазку уже не рассчитывай.

– Ладно, я не такой гадкий. Пусть вскрывают их одновременно, но в соседних секционных. Тебе же не надо процесс наблюдать от А до Я, только ключевые моменты?

Меня это вполне устроило, и понеслись вперед мои вторые сутки на боевом посту, откуда только силы взялись. К сожалению, я понимала, что этот трудовой марафон мне откликнется жестоким упадком сил и депрессией, но пока что пепел Клааса стучал в мое сердце, и я носилась из одной секционной в другую, терзая экспертов, и без того озадаченных происходящим. Потом пришлось отвлечься еще и на Щеглова.

Под моим нажимом Юрка все-таки позвонил в районное управление внутренних дел, и не прошло каких-то трех часов, как в морг заявился вальяжный милицейский следователь с папочкой под мышкой. Он прошел к заведующему, лениво выслушал рассказ о загадочном исчезновении криминалиста и о его чудесном обнаружении в обескровленном виде, после чего, влекомый на аркане заведующим моргом, бегло взглянул на злосчастную каталку и… отбыл, покачивая внушительными бедрами. Свою папочку он при этом так и не открыл ни разу, вызвав у нас стойкое убеждение, что она бутафорская.

Обернувшись на пороге, он сказал, что, пока не будет заключения врачей о степени тяжести вреда здоровью, причиненного потерпевшему, он и пальцем не шевельнет. А такое заключение, практика подсказывала, будет готово не раньше, чем через неделю, о чем Щеглов не преминул напомнить следователю и с надеждой его спросил, не желает ли он уже на этой неделе допросить свидетелей, составить протокол осмотра места происшествия и произвести какие-либо другие следственные действия, предусмотренные действующим законодательством.

Но следователя таким грубым ходом было не просто выбить из седла. Он обдал Юрку, а заодно и меня, высунувшуюся из-за Юркиного плеча, взглядом, в котором явственно читалось: «Больно умные», и снисходительно разъяснил, что, когда он получит справку о тяжести вреда здоровью и соответственно определится с квалификацией содеянного, вот тогда и приступит к следственным действиям, предусмотренным действующим законодательством.

Юрка в пререкания вступать не стал, ответил долгим философским взором, настолько выдержанным, что следователь даже при желании не понял бы по нему истинного Юриного отношения ко всему этому. Зато, когда следователь, бережно неся свою бутафорскую папочку, скрылся за дверью, отделяющей танатологов от всего прочего мира, Юра обернулся ко мне и спросил, причем даже без сарказма, а просто с грустью: