Текст книги "Первые шаги в православном храме (двенадцать совместных путешествий)"

Как правильно перекреститься

Еще на подходе к храму принято налагать на себя крестное знамение – креститься.

Удивительно, сколько людей делает это неправильно или небрежно!

Крестное знамение – наше свидетельство о распятии Христовом; оно во всех обстоятельствах жизни употреблялось еще первыми христианами. Этот священный и страшный знак исполнен великой силы, и употреблять его следует четко, внимательно, без малейшей небрежности.

Три первых пальца правой руки (большой, указательный и средний) складывают вместе, в знак нашей веры в Единую и Нераздельную Пресвятую Троицу. Безымянный палец и мизинец пригибают к ладони, что знаменует два естества Господа Иисуса Христа (что Он есть истинный Бог и истинный человек).

Теперь тремя сложенными пальцами со словами «Во имя Отца…» мы прикасаемся ко лбу в знак освящения ума, затем со словами «…и Сына…» – к низу груди (и даже чуть ниже груди, к области пупка, чтобы начертанный на теле крест получился пропорциональным, а не «перевернутым») в знак освящения сердца, затем со словами «…и Святаго Духа!» – к правому и левому плечу в знак освящения дел рук наших и всех телесных сил. Наконец, опустив руку и поклонившись, говорим: «Аминь». (Когда крестное знамение сопровождает другую молитву, эти слова, конечно, не произносятся.)

Осенять себя крестным знамением следует благоговейно и так, чтобы чувствовать прикосновение собственной руки (а не «крестить воздух»).

Крестное знамение сопровождает верующего повсюду. Мы крестимся, вставая с постели и ложась спать, выходя на улицу и входя в храм; перед едой крестимся сами и осеняем крестным знамением пищу. Крест Христов освящает собой всё и вся, и поэтому изображение его верующим на себе спасительно и душеполезно.

«И вот каждый из нас, кто вступает в храм, должен бы остановиться у притолоки, перекреститься благоговейно, внимательно, наложить на себя крест, сказать: я – Христов, и я в какой-то, хоть малой, мере несу на себе крест распятия. Распятия в том смысле, что я отрекаюсь от всего того, что является злом, неправдой, нечистотой, что безбожно, что недостойно ни меня, ни Самого Христа, отдавшего за меня Свою жизнь…

Крестное знамение надо совершать сознательно, с благоговением. Это не просто пустой привет, который ты отдаешь Богу, это исповедание твоей веры. Если бы немой человек оказался перед опасностью смерти от гонителя и ничего не умел сказать о своей вере, он мог бы поднять руку над головой, показывая крест: вот во что он верит. Поэтому класть на себя крест надо благоговейно, сознательно: я действительно верю и прошу Бога освятить и ум, и нутро мое и Свою крепость дать моей немощи. Одновременно я верю в Его помощь и как бы держу знамя Его войска, открыто заявляю, что я Христов, что я верующий.

Перекрестившись, мы кланяемся. Мы все знаем, что значит поклониться: склонить голову или стать перед кем-нибудь на колени и до земли поклониться. Когда мы просим у кого-нибудь прощения от всего сердца, когда мы не можем слов найти, когда разрывается душа о том, что – ох, как бы я хотел выразить до конца свою скорбь о том, что я человека унизил, оскорбил! – мы становимся перед человеком на колени и кланяемся ему земно. И так мы кланяемся перед Богом; и не обязательно только прося прощения: мы как бы повергаемся ниц, падаем на колени перед Его величием… Этот поклон до земли – не раболепное движение, это движение предельной любви, предельного преклонения перед Кем-то, Кто так велик, так свят, так любим, так дивен и прекрасен»[12]12
  Антоний (Блюм), митрополит Сурожский. Войду в дом Твой…


[Закрыть].

Как войти в храм

Перед входом в храм находится икона Иисуса Христа, которая говорит о том, что место это – свято. Оно, по слову Господа нашего Иисуса Христа, есть дом молитвы (ср.: Мф. 21, 13). Поклонившись перед ней и, не спеша, трижды осенив себя крестным знамением, человек входит внутрь храма и попадает в область, в которой живет и действует Живой Бог. Здесь нужно повторить то же самое, то есть трижды осенить себя крестным знамением со словами: «Боже, милостив буди мне, грешному» (по возможности чувствуя и понимая произносимые про себя слова). Затем, не нарушая глубокой тишины, мы проходим к иконе, которая находится посередине храма (это либо икона Христа, либо икона празднуемого события). Подойдя к иконе и снова трижды перекрестившись, ее целуют.

Но для многих людей, особенно вновь пришедших, эти действия непривычны и потому неестественны. При отсутствии живого чувства внешние знаки почтения иконе могут быть отложены на более поздний срок.

А теперь постараемся лучше понять, где мы находимся, с помощью того же владыки Антония.

«В храм человек входит через притвор. Притвор – это не только дверь, но и небольшое пространство между ней и самым храмом. Теперь это место стало проходным; но в древности притвор играл громадную роль. В притворе стояли те люди, которые еще не были крещены (их называли оглашенными), и те, кто был исключен из церковного общения: кому нельзя было причащаться, потому что они нарушили какие-то основные правила христианской жизни…

Я употребил слово оглашенные. Оглашенные – это люди, которые услышали проповедь, услышали о Христе, до которых дошла эта весть, дошел голос (откуда и слово “оглашенные”) и которые зажглись интересом или верой. В этом отношении притвор тем архитектурно интересен, что он закрыт в сторону церкви и открыт в сторону улицы, то есть он открыт всему миру. Все, кто только услышат о Христе, все, у кого дрогнет сердце, у кого вдруг появится живой интерес, могут туда прийти; но там они должны были бы оставаться. Теперь мы этого не делаем, но в древности это соблюдалось строго. В храм вступали не через дверь, а через крещение, и, пока человек не был крещен, он оставался в притворе. Но для того чтобы люди могли молиться, часть службы совершалась при открытых дверях, так что стоявшие в притворе могли слышать ту часть богослужения, которая была поучением.

На стенах притвора часто изображались сцены Страшного суда, суда Божия над грешной душой; притвор был местом, где человек стоял перед судом своей совести. Чтобы сказать: “Да, я каюсь во всем, в чем я недостоин и себя, и ближнего, и надежды, которую люди на меня возложили, и той красоты, которую Бог создал во мне, и Самого Бога”; люди стояли и осознавали это. И, когда их покаяние созревало, когда они были готовы, они могли вступить в храм через крещение.

Но в притворе стояли и те, кто после крещения нарушил какую-либо основную христианскую заповедь. Отлучались от Церкви, в сущности, люди, которые нарушили абсолютным образом закон любви. А именно: человеку, отрекшемуся от Бога и от Христа публично, не было уже места среди тех людей, которые жили Христом и верой. Человек, который убил своего ближнего, то есть проявил предельную нелюбовь, отсутствие всякого сострадания и любви, должен был выйти из храма. И наконец, люди, которые совершили прелюбодеяние, то есть вторглись в чужую любовь, разбили существующую любовь, уничтожили эту святыню, тоже лишались места в Царстве, где господствует только любовь. Вот они оставались в притворе до момента, когда время их покаяния пройдет, когда они будут обновлены этим покаянием.

Поэтому притвор широко открыт на улицу. Оттуда, из мира, может прийти всякий, кого коснется сознание своего недостоинства, кто услышит голос Божией любви. Раньше люди стояли в притворе, ожидая, что откроются врата самого храма и они вступят в область, которая является домом Божиим, уделом Божиим. В этом заключается смысл притвора, который, к сожалению, сейчас представляет собой только проходное пространство.

Говоря о том, что сейчас притвор не играет той богослужебной, литургической, молитвенной роли, которую он играл вначале, я употребил слово “к сожалению”. Неужели нам, верующим, жалко, что люди, только-только коснувшиеся края ризы Христовой, имеют возможность стоять в храме и присутствовать на всем богослужении? Конечно, нет; это и не зависть, и не чувство какого-то своего превосходства. Дело в том, что постепенное духовное вырастание начиналось именно слышанием слова Божия, от которого разгоралось сердце, светлел ум, которое двигало волю на то, чтобы переменить всю свою жизнь, сделать ее достойной своего собственного человеческого величия, достойной своего ближнего. И человек, переживший это, приходил и знал, что ему надо еще что-то пережить, что он не может просто перейти из состояния одичания в приемлемое состояние. Человек знал, что надо пройти через кризис, пережить нечто почти трагичное, – потому что когда стоишь перед судом своей совести всерьез, то страшнее ничего нет. Суд человеческий, даже гражданский суд, даже полевой суд не может быть таким страшным, как суд совести, когда человек стоит перед своей совестью и вдруг сознает, что он недостоин, что он не имеет права называть себя человеком, а не то что христианином.

И то, что сейчас можно пройти с улицы в храм просто, почти что из любопытства, лишает людей этой постепенности и сознания, что духовное вырастание дается подвигом. Подвигом человек движется вперед. Когда человек должен был стоять в притворе перед судом совести, зная, что он еще не готов, – не то что недостоин, но не готов войти в область Божию, – ему приходилось день за днем, воскресенье за воскресеньем произносить над собой новый и новый суд. То есть все глубже и глубже он уходил в свою душу и все больше и больше сознавал то, чего сначала не сознавал в себе, но что постепенно ему открывалось этим стоянием перед закрытой дверью. Также бывает, что мы осознаем свою вину перед человеком только в том случае, если он нам скажет: нет, ты не имеешь права называться моим другом. Предатель, человек, который меня предал в момент моей крайней нужды, не может быть моим другом; ты должен мне сначала доказать, что ты снова стал верным другом… Вот почему, мне кажется, так важен был этот момент: стояние вне, перед закрытой дверью.

В Евангелии нам сказано: стучись в дверь, стучись, стучись – она тебе откроется. И действительно, люди стучались – не кулаками, конечно, а молитвой, покаянием, тоской по обновлению. И в это же время (разумеется, не во время богослужения, а в этот же период) их обучали, их учили тому, что значит быть христианином. Причем тогда больше, может быть, чем теперь, настаивали на том, что быть христианином значит не только верить в Бога, верить во Христа как своего Спасителя, Сына Божия, но и знать: если я поверил Христу, то вся моя жизнь должна перемениться. Моя естественная жизнь кончится в момент, когда меня будут крестить; моя животная жизнь, моя жизнь просто человеческая придет к концу; начнется другое измерение. Люди говорили: жить во Христе – или: Христос живет во мне. Это значило, что в каком-то отношении человек чувствовал: прошлая жизнь кончилась, началась новая жизнь, которая уже принадлежит и времени, и вечности, потому что вечность – Бог – вошла в мою жизнь…

…В течение целой недели мы, может быть, не жили достойно себя. И вот когда в воскресный день мы входим в храм, кладем крест на себя, мы должны остановиться и, как мытарь, сказать: Господи, будь милостив мне, грешному! [ср.: Лк. 18, 13]. Я пришел в место, где Твоя сила меня может обновить, где Твоя любовь меня может обнять, где Ты можешь меня научить Своим словом, очистить Своим действием, изменить, обновить до конца… вот с чем мы должны входить в храм – все, не только те, которые крещением в него входят, но и те, кто вступает в него каждое воскресенье или даже каждую службу. Даже священник должен приходить, останавливаться и говорить: Господи, будь милостив мне, грешному! Я вхожу в область, которая словно огнем горит; как бы мне не сгореть! Я буду произносить слова такие святые, что они могут обжечь мои уста, зажечь мою душу – или испепелить ее, если я их произношу недостойно, с ложью и лицемерием, с отсутствием правдивости… Я встречу Христа в этом храме: подойду к иконе, поцелую эту икону, – как я ее поцелую? как Иуда поцеловал Христа, когда хотел Его предать? или как ребенок целует мать? или как в благоговении мы целуем руку человека, которого уважаем больше всех на свете?..

Вот в какую область мы входим; вот с каким чувством, с каким трепетом, внутренним страхом мы должны вступать в храм»[13]13
  Антоний (Блюм), митрополит Сурожский. Войду в дом Твой…


[Закрыть].

Войдешь в храм – и чувствуешь себя каким-то чужим. Все люди деловито подходят к иконам, шепчут слова, ставят свечи, кто-то кланяется в пояс около иконы, а некоторые наклоняются, касаясь рукой пола, переходят от одной иконе к другой, прикладываются губами к ликам святых. Смотришь и думаешь: «Есть ли во всем этом какой-то смысл? Нужно ли все делать именно так? По правилам это или нет?».

Пространство храма

«Помню, когда я был студентом, я участвовал в богослужении в малюсеньком храме, размером с комнату. Это было в Париже; у нас тогда не было никаких денег, мы собрали гроши и создали эту церквушку… В этот храм можно было войти, пробравшись по длинному, темному коридору между кошками и крысами, которые дрались между собой; обрамление было ужасное. Потом открывалась дверь, и – храм был, действительно, беднее некуда: фанерный иконостас, бумажные иконы… И вот, приехал к нам митрополит Елевферий[14]14
  Елевферий (Богоявленский, 1870–1940), митрополит Литовский. Под его управлением были русские православные приходы в Западной Европе, сохранившие каноническое подчинение Московскому Патриархату.


[Закрыть] из Литвы. Священник его приветствовал и говорил: “Владыко, простите, что мы вас принимаем в таком убогом храме…” – и тот его остановил и сказал: “Никогда не называйте храм убогим; в храме живет Бог, и самый малый храм – шире небес…”»[15]15
  Антоний (Блюм), митрополит Сурожский. Войду в дом Твой…


[Закрыть].

Весь храм построен вокруг престола, находящегося за Царскими вратами. Пространство, открывающееся за этими вратами, когда они распахнуты, – это Горний мир, Царство Небесное. Мы поговорим об этом позже, сейчас – только одно: в храм вы приходите прежде всего как в дом Бога Живого, и Ему, и через святых Его в том числе, молитесь и о здравии, и об упокоении. И Он – не далеко, а здесь, Он только ждет вашего движения к Нему, вашего сердца.

«Мы увидим (может быть, с удивлением), что храм разделен на две области, на две части. В одной части стоит весь народ, а где-то впереди – преграда, за которую народ не входит. За преградой – алтарь. Что же это значит? Это значит, что мы все – на пути ко спасению, но еще не достигли той полноты, которая является Царством Божиим. Как бы в глаза бросается то, что Бог пришел в мир, что мы стоим там, куда пришел Христос, что в эту область сошел Святой Дух, что Бог нас любит, – но что есть область, в которой Он живет полнотой Своей жизни и куда мы устремлены, но до которой мы еще не дошли.

Церковь иногда сравнивают с кораблем и самую центральную часть храма даже называют кораблем. Этот образ взят из Ветхого Завета. Некоторые из вас помнят, что в Ветхом Завете рассказывается о потопе и о том, как малая часть человечества, еще сохранившая в себе подлинные человеческие черты, была спасена вместе с животными в ковчеге. Вот этот образ небольшого числа людей, которые спаслись, потому что остались вместе во имя Божие и в единстве своего человечества, перенесен и на Церковь… Храм – это малая область, посвященная Богу, которая действительно была как корабль; это место, где они с Богом были спокойны, уверены в своей судьбе. Вот почему так дорого это название корабля. Это не только место, где люди в безопасности. Это место, где люди и Бог вместе, но где – вместе с Богом, Который стал человеком, чтобы жить для спасения людей и умирать ради спасения людей, – Его ученики готовы и жить, и умирать в Его имя для спасения других.

Корабль церковный, то есть та часть, в которой стоит весь народ, представляет собой человеческий мир, тех людей, которые уверовали во Христа, отдали Ему свою верность и свою жизнь и которые – на пути к полному духовному возрастанию, до момента, когда сами войдут в глубины Божии, когда, по слову апостола Петра, они станут причастниками Божественной природы [ср.: 2 Пет. 1, 4], приобщатся вечности Самого Бога, жизни Самого Бога. А алтарь нам говорит о том, что путь наш еще не кончен, что в нас еще не все принадлежит подлинному человечеству и обоженному человечеству, что за пределом земли есть тайна Божия, которой мы еще не постигли, которую мы можем только видеть иногда издали, иногда очень близко, иногда мельком, но которая нас зовет.

…Когда раскрываются Царские врата, то есть двери посередине иконостаса, закрывающие нам центральную часть алтаря, мы видим перед собой две вещи. Мы видим квадратный стол, который называется престолом, потому что на нем восседает Бог, и дальше, в глубине алтаря – икону Воскресения Христова: это то, к чему мы призваны. В некоторых храмах стоят другие; но в любом случае они говорят о том же: эта икона нам являет, чем может стать человек, если он станет подобным Христу Спасителю[16]16
  Более древний обычай – сохранять в глубине алтаря не закрытое иконой окно, которое, обращенное на восток, становится живой световой иконой Солнца Правды – Христа.


[Закрыть].

Но перед нами стоит иконостас. Почему? О чем он говорит? Иконостас не отделяет нас от алтаря, он, наоборот, нас с алтарем соединяет. В западных храмах иногда бывает просто легкая преграда; если была бы только запретная черта – и этого было бы достаточно, чтобы указать на то, что мы в Божией области, но еще не вошли в тайну вечной жизни. Иконостас перед нами ставит образы нашего спасения. По одну сторону Царских врат – икона Спасителя Христа, именно Спасителя, Бога, ставшего человеком для того, чтобы человек мог приобщиться Божеству и войти в полноту, в самые глубины Божественной тайны. Святой Иоанн Златоуст говорит о том, что если мы хотим познать, как велик человек, то должны не взирать в сторону престолов царских, а просто поднять глаза к небу, чтобы увидеть человека Иисуса Христа, Который одновременно является и Богом нашим, сидящего по правую руку Бога и Отца. По другую сторону святых врат – икона Божией Матери, которая говорит нам о том, что действительно от Девы родился Спаситель мира Христос; но не только: она говорит и о том, что это стало возможным, потому что в лице Божией Матери все человечество отозвалось на Божию любовь, отозвалось на то, что Бог сказал нам: Я хочу стать одним из вас для того, чтобы все вошли в вечность и в радость Мою.

А по правую и левую стороны – иконы разных святых, которые говорят нам о том, что это не пустое обещание, что тысячи людей прежде нас прошли этим путем и действительно дошли до такой меры богопознания, до такой изумительной красоты человечества, которая и нам возможна. Верхние ряды иконостаса нам представляют образы пророков, дальше – апостолов, дальше – святых, и все они говорят о том же. И восходит весь этот путь к Кресту Господню: это путь. Христос нам сказал: кто Меня любит, пусть за Мной последует, и в другом месте Он говорит, что мы должны отказаться от себя, отвернуться от себя, потерять к себе интерес и взять на себя крест, то есть подвиг жизни, и следовать за Ним, куда бы Он ни пошел. А куда Он пошел? Сначала на Крест, но затем – в вечную славу.

Средние двери иконостаса называются Царскими вратами, потому что через них входит Тот, Кого мы называем Царем славы. Господь Иисус Христос входит образно, в виде Евангелия, которое вносится через эти врата, и в виде приготовленного хлеба и вина, которые потом будут освящены и розданы верующим. Когда открываются эти врата, первое, что мы видим, это престол. На престоле лежит Евангелие, которое представляет собой не только слово Христово, но и личность Христа; это Благая Весть о том, что Бог пришел в мир, стал человеком и что спасение теперь внутри человеческого рода, а не где-то за его пределами. Лежит там и крест, который говорит о том, какой ценой наше спасение нам дается…

По левую сторону стоит другой стол, который называется жертвенником. Там содержатся сосуды, которые будут употребляться во время литургии…

Кто имеет право входить в алтарь? По древнему церковному уставу – только те люди, которые посвящены на служение алтарю, на служение Церкви; то есть не всякий туда входит полноправно. Входят туда епископ, священник, диакон и поставленные священнослужители и церковнослужители, те, которые Церковью избраны для того, чтобы совершать это служение»[17]17
  Антоний (Блюм), митрополит Сурожский. Войду в дом Твой…


[Закрыть].

С помощью владыки Антония мы сосредоточили внимание на сердце храма – алтаре и том, что в нем. Осмотримся теперь вокруг.

Церковная свеча[18]18
  Здесь и в некоторых местах далее изложение, с любезного разрешения автора, ныне священника, ведется по книге: Слепинин К. Азы Православия. СПб.: Сатисъ, 2002.


[Закрыть]

Что делает сначала человек, переступивший порог храма? В девяти случаях из десяти – подходит к свечному ящику. С маленькой восковой свечки начинается наше практическое христианство, приобщение к обряду. Невозможно представить себе православный храм, в котором не зажигают свечей…

Толкователь литургии блаженный Симеон Солунский (XV век) говорит, что чистый воск означает чистоту и нескверность людей, его приносящих. Он приносится в знак нашего раскаяния в упорстве и своеволии. Мягкость и податливость воска говорит о нашей готовности к послушанию Богу. Горение свечи означает обожение человека, его превращение в новую тварь действием огня Божественной любви.

Кроме того, свеча – это свидетельство веры, причастности человека к Божественному свету. Она выражает пламень нашей любви к Господу, Матери Божией, Ангелам или святым. Не имеет смысла ставить свечку формально, с холодным сердцем. Внешнее действие должно быть дополнено молитвой, хотя бы самой простой, своими словами.

Возжженная свеча – атрибут многих церковных служб. Ее держат в руках новокрещеные и сочетающиеся Таинством брака. При множестве горящих свечей совершается чин отпевания. Прикрывая огонек свечки от ветра, богомольцы идут на крестный ход.

Нет обязательных правил, куда и сколько ставить свечей. Их покупка – малая жертва Богу, добровольная и необременительная.

Дорогая большая свеча вовсе не благодатнее маленькой.

Те, кто исправно посещают храм, стараются каждый раз поставить несколько свечей: к праздничной иконе, лежащей на аналое посреди церкви; к образу Спасителя или Богородицы – о здравии своих близких; к Распятию на прямоугольный столик-подсвечник (канун) – об упокоении усопших. Если желает сердце – можно поставить свечку любому святому или святым.

Иногда случается так, что в подсвечнике перед иконой нет свободного места, все заняты горящими свечами. Тогда не стоит ради собственной свечи гасить другую, уместнее попросить служителя поставить ее в другое время. И не надо смущаться, что вашу недогоревшую свечку погасили по окончании службы – жертва уже принята Богом.

Незачем слушать разговоры о том, что свечку следует ставить только правой рукой; что, если она потухла, значит, будут несчастья; что оплавлять нижний конец свечи для устойчивости в лунке – смертный грех и т. д. Околоцерковных суеверий много, и все они бессмысленны.

Богу приятна восковая свеча. Но горение сердца Он ценит больше. Наша духовная жизнь, участие в богослужении не ограничиваются свечкой. Сама по себе она не освободит от грехов, не соединит с Богом, не даст сил к невидимой брани. Свеча полна символического значения, но нас спасает не символ, а подлинная сущность – Божественная благодать.

Свечи следует ставить до начала службы, потому что как символ молитвы и как светильник свеча должна гореть именно во время богослужения, а хождение по храму в это время недопустимо. На ближайший к вам подсвечник вы сможете поставить свечу и в какой-то ненапряженный момент службы, но передавать свечи к дальним иконам во время службы также нежелательно (этим вы отвлекаете от участия в богослужении целый ряд людей).