Текст книги "Первые шаги в православном храме (двенадцать совместных путешествий)"

Иконы

«И, постояв несколько мгновений, идешь, как в любом доме, к Хозяину – к той иконе, которая стоит посередине храма и представляет собой образ Христа Спасителя. К Нему-то мы и идем первым делом с поклоном, становимся на колени, кланяемся до земли в знак глубочайшего нашего почтения, благоговения, трепета внутреннего; ставим свечу, которая символизирует наше горение. Пламя чисто, мы нечисты; оно – чистота, которая горит перед Богом, как свеча, которая привела нас на встречу с Ним. И мы целуем эту икону. На церковном языке это называется прикладываться: человек губами прикладывается к образу, целует его. Некоторые люди (я в том числе), целуя икону, всегда говорят: “Да не лобзания Ти дам, яко Иуда!..”. Дай мне поцеловать Тебя, как ребенок целует мать, как целуешь любимого, почитаемого человека, без обмана, без неправды. Причем в русской традиции Спасителя Христа, Божию Матерь, святых – в лицо не целуют. Целуют либо руку, либо Евангелие, которое держит Христос, но к лицу не прикасаются; так же, как в обычной жизни мы целуем в лицо только людей очень нам близких»[19]19
  Антоний (Блюм), митрополит Сурожский. Войду в дом Твой…


[Закрыть].

Для человека, редко или тем более впервые входящего в храм, лики по его стенам – собрание незнакомых, красивых образов (но часто странных, потому что к языку иконы надо тоже привыкнуть, понять его), и он буквально не знает, к кому обратиться. Хорошо, если различа ешь хотя бы иконы Спасителя и Богородицы (не могу забыть просьбы покупательницы в иконной лавке Оптиной пустыни: «А мне дайте эту Женщину с Ребенком»).

Когда мы подходим к иконе с тем, чтобы выразить свое отношение к изображенному на ней святому, Матери Божией или Самому Господу Иисусу Христу, мы, по слову Иоанна Дамаскина, обращаемся не к дереву и краскам, а к Первообразу. Мы, касаясь губами досок, адресуем поцелуй Самому Христу, Пресвятой Богородице и святым, изображенным на иконах.

Вы можете поставить свечу или молитвенно постоять даже перед иконой совершенно незнакомого вам святого (в храмах обычно не подписано – в каком углу висят иконы тех или иных святых) и из души сказать: «Угодник Божий, не знаю тебя, не знаю, кто ты, но помолись о моей беде, чтобы Господь помог». Почему не прямо Господу? Можно и прямо – когда сердце может прямо кричать к Богу, пусть прямо к Нему и кричит! – но, когда мы просим святых, мы привлекаем и их любовь, они нам становятся родными, а мы – им, образуется некий хоровод любви.

Впереди – знакомство с теми святыми, которые изображены на иконах. Быть может, именно этот святой образ станет особенно дорог вам, проявит себя в вашей жизни – так часто бывает. Если нет службы, можете не стесняясь спросить прихожан, что это за икона (только постарайтесь спросить не такого же новоначального, как вы).

Если для вас еще непривычно, трудно прикладываться к иконам, не насилуйте себя. Лучше постойте молча перед образом – это даже важнее, чем поставить свечу. Посмотрите на него, а он, образ, пусть посмотрит на вас. Это не художественное преувеличение. Икона – окно в Небесный мир, окно в вечность. Вот, кстати, и ключ к характеру древних иконных изображений, отсутствия в них реализма: они изображают не земную, а небесную реальность, изображают события и личности святых в вечности.

Прикладываться к иконам нужно до начала службы или по ее окончании, чтобы хождением по храму не нарушать общего строя богослужения и не мешать людям молиться. Когда ты бродишь по всему храму, ты мешаешь молящимся, им трудно сосредоточиться. Твое почитание икон становится для них соблазном. К остальным иконам подойдешь в другое время. Все да будет у вас благопристойно и по чину, – наставляет Писание (ср.: 1 Кор. 14, 40).

Можно ли целовать лица на иконе? Я целовала лицо Пресвятой Богородицы, а мне сказали, что я не имею права! И что это грех, а можно целовать только ноги или руки. Правда ли это или это опять «бабушкины сказки»? Отвечает архиепископ Петергофский Амвросий (Ермаков)[20]20
  Православие. ru.


[Закрыть]:

«Нет, это не “бабушкины сказки”. В Церкви существует свой, говоря светским языком, этикет. Воздавая перед святыми иконами поклонение Богу и прославленным Им святым, принято лобызать иконы, прикладываясь к изображениям рук, ног и одежды. Тем самым христианин призван осознать свою греховность и недостоинство поступать иначе, упражняться в смирении и благоговейном отношении к изображаемым святым».

Что означают буквы на нимбе икон Иисуса Христа? Отвечает иеромонах Иов (Гумеров), насельник Сретенского монастыря (Москва)[21]21
  Там же.


[Закрыть]:

«Существуют определенные канонические требования в иконографии Господа нашего Спасителя.

1. Надписание имени: IC XC. Над каждой парой букв ставится титло (в церковнославянском языке – знак над сокращением слова).

2. Крестчатый нимб, указывающий на Голгофский Крест, на котором Спаситель мира принес Искупительную Жертву.

3. На нимбе справа, слева и сверху стоят три греческие буквы – O (омикрон), Ω (омега) и N (ню), образующие слово Сущий. Это надписание имеет принципиальный характер, поскольку указывает на Божество Иисуса Христа. Сущий – одно из имен Божиих (см.: Исх. 3, 14). В греческой традиции буквы располагаются так: слева O (омикрон), вверху – Ω (омега), а N (ню) справа. На русских иконах омега иногда заменяется церковнославянской буквой n и порядок расположения букв иной, чем на греческих иконах: слева n, вверху О (он), а справа – Н (наш)».

Путешествие второе: в доме Божием

Почему в наших храмах такая пышность и роскошь?

Такой вопрос задают нередко, почти всегда дополняя его мыслью, что у первых христиан было иначе, что апостолы были простыми рыбаками, что Христос учил бедности и т. д.

Храм – дом Божий, построенный нашими, человеческими руками, но освященный присутствием Божиим. И храм – прежде всего образ Царства Небесного. Если бы люди приходили сюда просто пообщаться и поговорить о Боге, научиться некой философии, порадоваться, как хорошо быть хорошим человеком среди хороших людей, вся эта красота и «роскошь» (а точнее сказать, благолепие – «благая красота») не были бы нужны. Но в сияющей красоте наших храмов – отблеск Царства Небесного, в них являет Свою красоту Сам Бог, подавая нам весть о Небесных обителях.

Храм – «выделенная из всей реальности та ее часть, где встречается… дольнее и горнее, здешнее и тамошнее, временное и вечное, условное и безусловное, тленное и нетленное»[22]22
  Флоренский П.А., священник. Философия культа. Опыт православной антроподицеи. М.: Мысль, 2004. (Серия: «Философское наследие»).


[Закрыть]. «Природа религии – соединять Бога и мир, дух и плоть, смысл и реальность… Религия же ведет к таинственно-страшному и непостижимому объединению двух миров»[23]23
  Там же.


[Закрыть].

Именно красота и великолепие византийского богослужения, по преданию церковному, оказались решающим доводом для крещения Руси: «Не знаем, на небе или на земле мы были», – сказали князю Владимиру его послы о службе в Святой Софии. И дело не в том, что наивные язычники пленились роскошью: их поразила именно небесная красота. Эта красота должна передать нам то, о чем апостол сказал: не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его (1 Кор. 2, 9).

В храме все символично, то есть все является мостками между нашим земным миром и миром Небесным, Божиим. Конечно же, есть здесь и технически необходимые предметы, не имеющие символического значения, но они особо и не заметны. А почти все, что мы видим, – символы, живая связь души с тем, что Божье, с иным.

Храмовое действо – синтез искусств (у отца Павла Флоренского есть статья с таким названием, очень любимая искусствоведами). А если проще и ближе к душе – то символика храма обращена ко всем нашим чувствам. В центре – слово, разум, Дух. Но слово – звучащее в пении и в особом, речитативном чтении, богословие – но «в красках» (есть такое определение иконы). Свет, цвет, запах, дым кадильный… Прикладываясь к иконе или кресту, мы осязаем их губами, прикасаемся к ним… Ничто не остается «непросвещенным», побочным. Храм – место для целостного человека, место для его воссоздания из того разобранного, развинченного на части существа, каким мы по большей части являемся в повседневной жизни (где работа – одно, семья – другое, красота – третье, удовольствие – четвертое, долг – пятое и т. д., всё по отдельности, а личность как бы разбивается на ряд слабо связанных ролей). В храме можно и нужно научиться жить всем существом, чтобы возводить это существо к его правде – к образу Божию. А главная целостность – это целостность реальности и смысла, осмысленность всего, живая связь земного с небесным (в этом-то и есть символизм). В храме можно научиться быть человеком разумным – человеком осмысленным – человеком прямоходящим: устремленным ввысь. И этому учит благолепие храма.

Космос храмовой росписи

На протяжении огромной истории храмового строительства в разных частях Земли и в разных художественных традициях наблюдается большое разнообразие. Не всегда и не везде храмы расписывались: есть немало и аскетического стиля монастырских храмов (включая подземные), есть традиции «светового» храма с небольшим количеством икон. В наши дни в России возведено множество храмов, и лишь немногие из них имеют настенную роспись, – нередко это сознательное художественное решение, а не продиктованное бедностью.

Но, слава Богу, есть множество замечательных храмов, сохранивших в полноте настенные росписи: например, Успенский собор Московского Кремля. Попытаемся понять, о чем эти росписи рассказывают.

Кстати, упомянем, что традиционная настенная храмовая роспись – это, как правило, фрески, то есть роспись по сырой, еще непросохшей штукатурке. Такая роспись требовала очень выверенной технологии и твердой, безошибочной руки художника (исправления невозможны). В древних храмах (а теперь и во все большем количестве новых и возрождаемых) значительные объемы стен могла украшать и мозаика.

Храм и его росписи – это книга, предназначенная для того, чтобы ее можно было прочесть. Читать эту книгу нужно сверху вниз, ибо храм приходит сверху, с неба. И верхняя его часть называется «небо», а нижняя – «земля». Небо и земля составляют космос (это слово по-гречески означает «украшение», «порядок», «мир»). И действительно, храм внутри расписывали всюду, где только можно, даже в уголках, которые не видны глазу. Роспись выполнена тщательно и красиво, потому что главный зритель всего – Бог, Всевидящий и Всемогущий. Его образ располагается в самом куполе, в наиболее высокой точке храма – это Иисус Христос Пантократор (Вседержитель). В левой руке Он держит книгу, правой благословляет Вселенную.

При переходе от купола к основному объему храма образуются полусферические плоскости, на которых изображаются четыре евангелиста, несущие на землю небесную Благую Весть через Евангелия. Эти вогнутые поверхности называются парусами. Они действительно походят по форме на паруса и напоминают нам о символике храма как корабля, Ковчега спасения.

Своды и арки соединяют небо и землю. На сводах изображаются основные события евангельской истории, на арках – апостолы, пророки, святые, те, кто помогает людям в их восшествии на небо. Стены храма расписываются сюжетами из Священной истории: это Ветхий Завет, Новый Завет, а также Вселенские Соборы, жития святых – вплоть до истории государства и данной местности. Круг сюжетов на первый взгляд кажется ограниченным и повторяющимся, тем не менее ни один храм внутри не похож на другой – в каждом оригинальный сюжет росписей.

Православный храм можно назвать энциклопедией. В каждом храме присутствует вся история человечества, начиная с грехопадения Адама и Евы вплоть до современности, святых XX века. Кульминация мировой истории и вершина мироздания – Голгофа, место, где был распят Иисус Христос, совершилась Его Крестная Жертва и победа над смертью в акте Воскресения. Все это сосредоточено в восточной части храма, там, где расположен алтарь. Пролог и эпилог мира – в противоположной части храма, на западной стене: здесь можно увидеть сцены сотворения мира, образ лона Авраамова – рая, где души праведных пребывают в блаженстве. Но чаще всего западную стену занимает изображение Страшного Суда, потому что, выходя из храма через западные двери, человек должен помнить о том часе, когда закончится его земная жизнь и каждый предстанет на Суд. Однако Страшный Суд должен не столько напугать, сколько напомнить человеку об ответственности за прожитую жизнь.

Храм – это космос, вмещающий всех живших, живущих и тех, кто будет жить, – все они сосуществуют в замысле Божием о мире. Своды храма поддерживают мощные столбы, на которых изображены фигуры святых, – это мученики, воины, те, кого принято называть столпами Церкви. Своим духовным подвигом они держат духовное здание Церкви, так же как здание храма покоится на столбах. Древнерусские храмы строились с толстыми стенами, поэтому в откосах окон образовывались довольно значительные плоскости, позволявшие располагать в них изображения. Здесь обычно изображают преподобных – пустынников, основателей монастырей, учителей духовности. Окна в храме подобны глазам – они источник света, через них храм смотрит на мир. Преподобные – это «глаза Церкви»: они смотрят на мир и видят то незримое, что невидимо для других.

В апсиде (полукруглый выступ храма в восточной части алтаря) часто изображена Богородица-Оранта молящаяся (так, например, в храме Софии Киевской). Ниже, во втором ярусе, обычно изображается Евхаристия – сцена причащения апостолов, где Христос является священником. Самый нижний ярус алтарных росписей занимают фигуры отцов Церкви – богословы, творцы литургии, создатели догматов, учителя. Среди них мы видим святителей Иоанна Златоуста, Василия Великого, Григория Богослова, Николая Мирликийского.

Фигуры святых писали и на стенах храмов, помещая их почти вровень со стоящими во храме людьми. Этим подчеркивалось, что в богослужении принимают участие и святые, незримо присутствующие среди нас.

Свет в храме

Символом единства земного и небесного является объединение в храме двух потоков света – света горнего, льющегося сверху, из-под купола, и света дольнего, идущего от свечей и лампад, символизирующих молитвы верующих. Именно от света во многом зависит, как воспринимается храмовое пространство и все, что наполняет его и происходит в нем. Во время вечерних служб свет обычно гасится и храм погружается в полумрак. Это символизирует мир, погруженный во мрак до пришествия Христа. Во время утрени священник провозглашает: «Слава Тебе, Показавшему нам свет!» – и зажигаются паникадила (большие светильники, свешивающиеся с потолка), зажигаются свечи, и храм наполняется светом.

А по большим праздникам, особенно на Пасху, храм заливают потоки света. Празднование Воскресения Христова начинается в субботу, глубокой ночью, также в темноте. Ровно в полночь священники в алтаре начинают петь пасхальные славословия, их подхватывают прихожане. Зажигаются свечи, которые каждый из пришедших держит в руке. Так, от свечи к свече, передается живое пламя – и вот уже храм наполнен сотнями и тысячами маленьких огоньков, сливающихся в движущуюся огненную реку, которая с крестным ходом обходит весь храм. Звучит возглас священника: «Христос воскресе!» – и тысячи голосов радостно отвечают: «Воистину воскресе!». В храме зажигаются все светильники, чтобы света было как можно больше. Воскресение Христово празднуется Церковью как победа над смертью, над миром тьмы и греха. Пасха – это торжество света.

Звук в храме

В храмовом космосе очень важен звук. Акустика в храмах не совсем обычная. В древних храмах для усиления акустических возможностей в кладку замуровывали горшки и кувшины, чтобы увеличить количество сферических поверхностей, отражающих звук. Поэтому голос, даже не самый громкий, здесь хорошо слышен. Православный храм ориентирован на человеческий голос, как все мироздание – на человека.

Единственным музыкальным инструментом в православном храме является колокол. Отцы Церкви отдавали предпочтение человеческому голосу, считая его самым совершенным инструментом, созданным Самим Богом. Но колокола «прижились». Вначале их роль была исключительно подсобной – созывать верующих на молитву.

Колокола, которые кажутся привычно православными, пришли с Запада, а орган, непременный инструмент католического богослужения, был привезен в Европу из Византии, где он звучал при дворе императора.

Большие колокола используются нечасто, только в торжественные или трагические моменты. Обычно на колокольне православного храма подвешено несколько колоколов разного размера. В православии сложилась традиция трезвона – колокольной полифонии, когда звонарь приводит в движение около десятка колоколов, каждый колокол ведет свою партию, но звуки всех сливаются в единую гармонию радостного ликования.

Хоровое унисонное пение, господствовавшее в русской православной традиции вплоть до конца XVII века, является своего рода духовной школой для человека, который, подстраивая свой голос к звучанию хора, учился гармонической согласованности своего духовного мира с духовным миром других людей и в целом – со всем мирозданием, сотворенным Богом по законам гармонии.

Музыкальная часть богослужения, как и все в храме, имеет не только и не столько эстетическое значение, но свой глубокий смысл, помогающий глубже понять существо православной веры. Здесь слова и мелодия теснейшим образом связаны между собой, поэтому отцы Церкви учили: «Пусть голос твой поет, а ум прилежно размышляет над песнопением». Содержание церковных песнопений должно строго соответствовать догматическим основам веры. Многие песнопения выполняют ту же роль, что и храмовые росписи, – объясняют, научают истинам православия.

Символика цвета богослужебных облачений

Цветовую гамму облачений составляют почти все цвета радуги: красный, желтый, зеленый, голубой, фиолетовый; их совокупность – белый цвет и – противоположность последнего – черный. Каждый цвет усвоен для отправления богослужений определенных праздников или постных дней.

Белый цвет, объединяющий в себе все цвета радуги, – символ Божественного нетварного света. В белых облачениях служат в великие Господские праздники Рождества Христова, Богоявления, Вознесения, Преображения, а также в праздники Ангелов (8/21 ноября и др.); в белых облачениях начинается Пасхальная утреня. Белые ризы полагаются для совершения крещений и отпеваний.

Красный цвет, вслед за белым, продолжает богослужение Пасхи и остается неизменным до праздника Вознесения. Это символ неизреченной, пламенной любви Божией к роду человеческому. Но это также и цвет крови, и поэтому в красных или багряных облачениях совершаются службы в честь мучеников.

Золото благодаря своему солнечному блеску является в церковной символике таким же знаком Божественного света, как и белый цвет. Оно имеет и особое смысловое значение – царственной славы, достоинства, богатства. Впрочем, это символическое значение золота духовно объединяется с его первым значением как образа «Божественного света», «Солнца правды» и «Света миру». Золотистые облачения усвоены воскресным дням как дням Господа – Царя Славы; кроме того, в золотых одеждах Церковь отмечает дни Его особых помазанников – пророков, апостолов и святителей.

Зеленый цвет – цвет торжествующей жизни, цвет Животворящего Духа Святого. В зеленых цветах всех оттенков по древней традиции служат в Вербное воскресенье, в день Святой Троицы и в Понедельник Святого Духа. Это и цвет преподобных – святых монахов, как в высокой степени стяжавших животворную силу Духа Святого.

Голубой, или синий – цвет праздников Пресвятой Богородицы и Сретения Господня (этот праздник считается Богородичным, а не Господским). Это – цвет неба, он символизирует Божию Матерь, вместившую в Своей пречистой утробе Невместимого Бога.

Фиолетовый цвет принят в дни памяти Креста Господня, а также в субботы и воскресенья Великого поста. В нем соединены красный, цвет крови Христовой и Воскресения, и синий, указующий, что Крест открыл всем нам дорогу в небо.

Черный цвет – символ отречения от мирской суеты, цвет плача и покаяния. В облачениях черного цвета совершаются богослужения будничных дней Великого поста.

Нужно заметить, что в разных Поместных Православных Церквах традиция совершать богослужение в облачении того или иного цвета может различаться.

Путешествие третье: святыни и святость

Страх Божий

Поговорим об этом несовременном и трудном понятии, без которого нам невозможно будет что-либо по-настоящему понять в Церкви и усвоить от нее.

Без благоговения, без страха Божия (который, по Священному Писанию, есть начало премудрости – Притч. 1, 7; 9, 10) невозможно прикоснуться к благодати, святыне, действию Духа Святого. Это все равно что приходить на концерт, плотно заткнув уши, или любоваться природой с плотно завязанными глазами. Насколько бессмысленными предстают при таком, без благоговейного страха, отношении все богослужение и вся Церковь, показал Лев Толстой в романе «Воскресение», в совершенно кощунственном описании литургии. В этом описании столько же правды, как в описании симфонического концерта глухим от рождения…

В самом начале замечательной по глубине и силе книги «Философия культа» отец Павел Флоренский говорит о страхе Божием.

«Приидите, чада, послушайте мене, страху Господню научу вас (Пс. 33, 12). Вот слово не современное. Но что же делать: если угодно вам говорить о религии, деле существенно несовременном, придется вам помириться и с этим несовременным, но своевременным, всегда своевременным словом “страх”. Религия есть прежде всего Страх Божий, и, кто хочет проникнуть в святилище религии, тот да научится страшиться. Отсутствие страха – свидетельство не мужества, а как раз, напротив, – дерзости, наглости духовной, обнагления – свойственного трусливым натурам, когда они уверились в безнаказанности. Не знает страха Божия тот, кто не знает и религии. Он не страшится, ибо уверился в ничтожности Иного, что над ним. “Господи, всели в мя корень благих, страх Твой в сердце мое” (молитва 7-я на сон грядущим, Иоанна Златоустого). “Корень благих” – это есть страх Божий, вселившийся свыше в сердце нашем: в религии ничего не вырастает без этого корня, все благое – из него. ‹…›

Чтобы иметь познание – надо коснуться предмета познания; признаком, что это прикосновение достигнуто, служит потрясение души, страх. Да, этот страх возбуждается прикосновением к новому, всецело новому, – против нашей повседневной жизни. В чреду впечатлений мира вклинивается не-от-мирное, ни с чем не сравнимое, ни на что не похожее, иное. И, вклинившись, разрывает ткань обычного… Проникши же – ожогом ожигает наше Я: из Времени мы узрели Вечность»[24]24
  Флоренский П.А., священник. Философия культа.


[Закрыть].