Текст книги "Орден меченосцев против Руси. Первый германский поход на Восток"

Епископ Альберт в долгу не оставался. В Рим отправилась жалоба на притеснения, чинимые орденом меченосцев в отношении вновь обращенных христиан. На это папа Иннокентий III присылает предупреждение (датируется 1214–1215 гг.) и меченосцам: Ne affligatis, qui de novo sint conversi (Не притесняйте тех, кто вновь обратился в веру).

На этом раздел территории не остановился. С началом завоевания Эстонии епископ и меченосцы часто действовали совместно, но споры о границах между этими двумя государственными образованиями в Ливонии продолжались, и стороны не раз еще обращались к римской курии как к мировому судье.

Бертольд фон Венден

Когда уже вся Ливония и Лэтигаллия были окрещены, старейшины лэттов, Руссин из замка Сотеклэ, Варидот из Аутинэ, Талибальд из Беверина, а также Бертольд, брат-рыцарь из Вендена, послали гонцов к эстам в Унгавнию требовать удовлетворения за все понесенные ими обиды.

Генрих Латвийский. Хроника Ливонии

Имя Бертольда из Вендена вошло в историю Ливонии как имя энергичного и хищного завоевателя, который фактически руководил немецким покорением Эстонии. Имя это было известно и современникам. Укрепленная орденская мельница возле Риги носила название Бертольдовой, а крепость вендов, в которой он поначалу жил, в русских источниках называлась Пертуевым, то есть Бертольдовым.

Генрих Латвийский называет этого человека «магистром венденских братьев». Общепринята точка зрения, считающая Бертольда Венденского комтуром орденских братьев в Вендене. Возможно, Бертольд был чем-то большим, нежели просто комтур. Зачастую он, кажется, действовал совершенно самостоятельно, как полноправный властитель края.

После раздела края ливов в 1207 году рыцари-меченосцы появились в деревянном замке вендов, по-видимому, уже в начале 1208 года. Прибывших рыцарей возглавлял брат Бертольд, о происхождении которого ничего не известно. Неизвестно также, был ли он назначен магистром ордена Фольквина или избран местными братьями. Но его кипучая деятельность привела к впечатляющим результатам. Не успев еще начать строительства своего каменного замка, Бертольд уже развернул агитацию среди латгалов Сотекле, Аутине и Толовы за поход в Унгавнию (Уганди, Угала). Земли этой населенной эстами области охватывали территорию современных уездов Эстонии – Тарту, Пылва, Выру и Валга. В современном латышском языке вся Эстония называется Igaunija по названию соседней области. Главным центром Унгавнии был укрепленный замок Оденпя (Медвежья Голова).

Воистину, не мир принес монах Бертольд в эти края, но меч. Едва появившись на берегах Гауи, он попросил латгалов припомнить все прошлые обиды, причиненные им соседями-эстами, и распорядился послать гонцов к жителям Унгавнии, чтобы требовать удовлетворения за эти обиды. Ясно, что подобные заявления выдвигаются, когда нужен лишь повод к войне. Посланники латгалов вернулись ни с чем. Зато вскоре прибыли послы эстов из Унгавнии. В качестве арбитра на встрече двух сторон выступил Бертольд Венденский. Из Риги прибыл священник Генрих, представлявший епископа Альберта. Переговоры с латгалов с эстами не дали никаких результатов, стороны разошлись, потрясая острыми копьями, что вполне устраивало Бертольда, имевшего четкую программу действий.

В 1208 году латгалы вторглись в область Сакалу и опустошили ее, убив при этом много людей. Они, возвратившись из похода в Беверину и «найдя там Бертольда, брата-рыцаря, а также своего собственного священника с некоторыми рыцарями и балистариями епископа, принесли им дары со всего, что захватили». Как можно заключить из слов летописца, латгальское войско направил к эстам сам Бертольд, организатор и вдохновитель похода. Иначе, как объяснить, что Бертольд находился в это время в латгальском замке, во владениях князя Таливалдиса? Не вел ли он переговоры с этим союзным князем о выступлении против эстов? Очень может быть. За всем этим стоит цель Бертольда – расширить владения ордена меченосцев за счет эстонских земель. Для осуществления далеко идущих планов небольшому по численности отряду рыцарей из Вендена необходима была поддержка местных народов. Самый верный ход для Бертольда – «дружить против» эстов, поддерживая походы латгалов. Неслучайно хронист пишет далее: «Было это в воскресенье, когда поют «Радуйтесь», [18 декабря 1208 года] и все единодушно с радостью благословляли Бога за то, что руками новообращенных Господь послал такое возмездие на прочие языческие народы».

Жизнь на границе с враждебными народами была суровой. Суровы были и меченосцы, жившие в Вендене. Постоянное кровопролитье было неотъемлемой частью их жизни. Бертольду приходилось использовать все свое влияние, чтобы удерживать братьев-меченосцев в повиновении. Вероятно, в Вендене жил Викберт, будущий убийца магистра Венно. По-видимому, он решил уйти от братьев и перейти на сторону епископа. Для этого он пришел в Идумею к местному священнику. Бертольд лично с небольшим отрядом захватил Викберта и заточил в тюрьму в Вендене.

В 1209 году перемирие с жителями Уганди закончилось, и Бертольд сразу же воспользовался этим. Он со своими вендами собрал союзных латгалов и пошел по земле эстов. Опять кровь, пожары и большая добыча.

Военные действия в Эстонии возмутили епископа Альберта. Он прислал в главный замок Уганди – Оденпя – своего посла, священника Алебранда, для заключения мира. После бурных дискуссий послы эстов поехали с Алебрандом и заключили мир с ливами и латгалами, жившими на Гауе. Думается, епископ выступил против самостоятельных действий меченосцев не из чрезмерного миролюбия. Вспомним, войска епископа совместно с меченосцами неуклонно завоевывали земли вдоль Даугавы, чтобы обеспечить контроль территорий, по которым проходил оживленный торговый путь. А по землям эстов проходил так называемый Гауйский коридор, сухопутный путь в Новгород и Псков. Контроль над ним тоже был необходим епископу. Однако, скорее всего, в 1209 году епископ считал преждевременным нападение на эстов. Ведь тут речь шла уже не о столкновении с вассалами ослабевавшего Полоцкого князя, а с дружинами и полками Новгорода и Пскова. Земли эстов входили в орбиту влияния Новгорода и Пскова, и столкновение интересов было неизбежным.

Но Бертольд не желал считаться с этим. Он был одержим одной страстью – походам. Можно сказать, это был образ жизни Венденского магистра. Хотя Бертольд был монахом, рыцарский дух преобладал в нем. Подобно провансальскому рыцарю и поэту Бертрану де Борну он мог бы сказать, что без войны жизнь – не жизнь. Бертольд ведет свою политику. При этом неизвестно отношение к его действиям магистра ордена, находившегося в Риге. С 1209 года магистром стал Фольквин, тоже не отличавшийся миролюбием. За годы правления орденом Фольквин возглавил девятнадцать боевых походов. Однако в хрониках нет и намека на то, что Бертольд действует по приказу магистра. После заключения епископом мира с эстами, хронист пишет: «Бертольд же венденский и Руссин со своими лэттами не приняли мира и приготовились к битве».

Эстония и Русь в XIII веке

Впечатление полной самостоятельности в принятии решений. Смелость на грани безрассудства. Вполне возможно, необычайная дерзость предприятий Бертольда объясняется еще душевным настроем. Ведь меченосцы ощущали себя братьями воинства Христова и считали, что Бог на их стороне. Но главное, как представляется, новые земли в Эстонии отойдут ордену, а не епископу. Поэтому магистр венденских братьев не оглядывается на то, что вторгается в интересы Новгорода и Пскова.

Уже в 1210 году Бертольд снова в Уганди. Прекратить опустошение земли и убийства жителей его заставило известие из Риги, которую осадили курши. Быстрым маршем Бертольд устремляется к Риге, но курши уже сняли осаду и отступили.

Вернувшись, Бертольд снова собрал войско. На этот раз с ним пошли и епископские рыцари, которые проявили чрезмерное усердие на ниве добывания трофеев. Предоставим слово хронисту:

«После этого Бертольд собрал войско, а с ним пошли слуги епископа, Сиффрид и Александр, и многие другие, ливы и лэтты. Придя к замку Оденпя в Унгавнию, они нашли там мало народу. Жители, по своей малочисленности, со страху впустили Бертольда в замок, говоря о мире, а в это время слуги епископа с некоторыми ливами, не зная, что Бертольда мирно приняли в замке, ворвались туда с другой стороны, а вслед за ними и все войско. Заняв верхушку горы и захватив главное укрепление, они овладели замком, перебили мужчин, женщин взяли в плен и захватили большую добычу; некоторым же удалось спастись бегством. Там стояли несколько дней, разделили между собой захваченное, замок подожгли и возвратились в Ливонию».

Как видим, епископ рижский понял, что меченосцев уже не остановишь, и решил, пока не поздно, присоединиться к захвату новых земель для Ливонии. Люди епископа участвуют в походах, организуемых Бертольдом. После нашествий крестоносцев эсты предприняли попытку овладеет Венденом, но безуспешно.

Странно, что имя Бертольда из Вендена не упоминается в сражениипри Имере в 1210 году, которое сыграло большую роль в объединении эстов из разных областей. Хотя, скорее всего, Бертольд снова возглавлял силы ордена. В такой ситуации он не мог остаться в стороне. Может быть, хронист не упоминает Бертольда из-за того, что немцам было нанесено крупное поражение. Дружины эстов из Уганди и Сакалы вторглись во владения ордена и несколько дней осаждали Венден. Узнав, что на помощь осажденным идут полки из Риги, эсты ушли. Венденские братья с крещеными ливами и латгалами вышли из замка. Разведка донесла, что эсты в панике переправляются через Имеру. Ливы и латгалы поспешили в погоню, хотя, по словам хрониста, немцы и Каупо благоразумно призывали их дождаться полков из Риги. Более того, хронист представляет дело так, что союзные латгалы были инициаторами сражения и чуть ли не командовали орденскими рыцарями. Получается, он явно обвиняет союзников во враждебных намерениях. Так, Генрих пишет о латгалах и ливах:

«Те, однако, не слушали и, предпочитая гибель тевтонов, начали преследовать эстов, а тевтонов выстроили впереди, чтобы самим, идя сзади, наблюдать исход боя и быть готовым либо к погоне, либо к бегству».

Впрочем, такая фраза понятна, так как читателю становится ясно, кто виновник поражения. А на белоснежные плащи меченосцев не падает и тени сомнения в правильности всех их поступков. Оказалось, против венденских меченосцев и их союзников вышла многочисленная рать эстов, скрывавшаяся в засаде. Началась кровопролитная битва. Героями здесь оказались меченосцы. Хотя епископский хронист не испытывает большой приязни к ордену, христианская и, возможно, национальная солидарность побуждает его написать:

«Арнольд, брат-рыцарь, подняв знамя, сказал: «Плотнее, братья тевтоны! Посмотрим, нельзя ли сразиться с ними. Мы не должны бежать, чтобы не покрыть позором свой народ»».

Меченосцы и люди Каупо ударили на эстов. Сразу же многие из них погибли, в том числе и сын Каупо – Бертольд, названный так, скорее всего, по имени друга отца – Бертольда Венденского, у которого жил ливский князь в изгнании. В результате меченосцы остались один на один с эстами. Далее Генрих описывает дальнейший ход битвы:

«Тут тевтоны, видя свою малочисленность, так как было их всего около двадцати человек, сжались теснее и, сражаясь с врагами, прямым путем отступили к Койве. Родольф из Иерихо, раненый копьем, упал на землю, но фриз Викбольд вновь посадил его на коня. Этот фриз, пользуясь быстротой своего коня, многих спас, то убегая, то снова возвращаясь к врагам и задерживая их в узких местах. Эсты же преследовали бежавших направо и налево пеших тевтонов, ливов и лэттов, захватили около ста из них, одних убили, других отвели к Имере и замучили в жестоких пытках. В числе последних было четырнадцать человек, из которых одни были зажарены живыми, других обнажили, сняв одежду, сделали им мечом на спине знак креста и удавили, причислив этим, мы надеемся, к сообществу мучеников на небе».

Затем начались совместные предприятия, в которых участвовали полки епископа, города Риги, светские рыцари-пилигримы, братья-меченосцы во главе с Бертольдом, а также венды, латгалы и ливы, принявшие крещение. Так случилось в 1211 году, когда был предпринят поход на замок Вильянди в Сакале. О размерах собравшейся тогда рати свидетельствует тот факт, что крестоносцы везли с собой метательную машину и арбалеты, необходимые для осады замка. При войске находился и зять епископа Энгельберт, что свидетельствует о значимости похода для риги. При осаде Бертольд играет решающую роль. Он организует рейд латгалов по окрестнымселеньям, где велит собрать как можно больше пленных. Хронист пишет:

«Тогда Бертольд из Вендена и Руссин с прочими лэттами и старейшинами, взяв всех пленных и подойдя поближе к замку, сказали: «Если вы откажетесь от почитания своих ложных богов и согласитесь вместе с нами веровать в истинного Бога, мы отдадим вам этих пленных живыми и в братской любви соединимся с вами узами мира»».

Опять Бертольд действует. Действует, как всегда решительно. Но братской любви не получилось, эсты отвергли предложение Бертольда, и все пленные были убиты на глазах осажденных и сброшены в ров. После ожесточенной пятидневной осады с применением метательной техники замок все-таки был взят крестоносцами.

Война с эстами разгорелась не на шутку. Через некоторое время, по словам Генриха Латвийского, «поднялись Каупо, Бертольд из Вендена со своими и слуги епископа и пошли в ближнюю область Саккалу и сожгли все деревни, куда могли добраться, и перебили всех мужчин; женщин увели в плен и вернулись в Ливонию». И так без конца. Бертольд с союзными латгалами организует один поход за другим. Выступая на стороне латгалов, он умело разжигает их ненависть к эстам. Именно с появлением Бертольда Венденского обычная вражда между соседями – латгалами и эстами – переходит практически в непрекращающуюся войну.

В 1216 году Бертольд вновь подтверждает свою бескомпромиссность. Он так уверен в своих силах, что пленяет русских, которые пришли в латгальское княжество Толову (Талаву) собирать дань. И отпускает их только после прибытия послов от новгородского князя.

В 1217 году Бертольд гибнет в бою во время осады русскими войсками замка Оденпя в Эстонии. Генрих Латвийский пишет: И пали тут некоторые из братьев-рыцарей, храбрые люди, Константин, Бертольд и Илия, и кое-кто из дружины епископа, прочие же все благополучно вошли в замок.

После этого имя Бертольда больше не упоминается в хронике. Вместо него магистром венденских братьев становится Рудольф.

Бесспорно, Бертольд фон Венден был человеком действия. Его активность сыграла важнейшую роль в немецком завоевании Эстонии. Характеристику Бертольда из Вендена дополняет и эпизод с литовским князем Даугерутисом. Ведь именно в Венденском замке он погиб. Как уже отмечалось, версия о самоубийстве пленного князя, не выдерживает критики. По-видимому, Даугерутис был убит. А поскольку комтур замка («магистр венденских братьев») Бертольд один обладал большой властью в замке, можно предположить, что на это был его приказ. Бертольд никогда не считался с язычниками, да и не только с ними. Похоже, он ни с кем особенно не считался. Его не пугали последствия, или же он не думал о них. И магистр Фольквин вынужден был терпеть самоуправство комтура, поскольку лучшего меча у ордена в Эстонии, по всей видимости, не было.

Опасный союз. Латгальские союзники крестоносцев

 
Beveriņas staltā pilī
Tālivaldis valdīja.
Viņa slava tālu, tālu
Visā zemē izpaudās.
 

Auseklis

 
В Беверинском гордом замке
Таливалдис власть держал.
Он далече, он далече
Земли славой наполнял.
 

Аусеклис

Раздел Ливонии явился для епископа Альберта неприятным ударом. Орден меченосцев показал себя силой, с которой приходилось считаться. Поэтому, хотя Альберт и получил официально Ливонию в лен от германского императора, все же единовластным хозяином в завоеванных землях он себя считать не мог.

Одним из главных успехов братьев Ордена воинства Христова стал военный союз с князьями латгальских земель, заключенный после появления меченосцев в Вендене. Уже в декабре 1207 года, когда литовцы напали на Турайду, немцы призвали крещеных ливов и латгалов на бой с врагом. Это первое упоминание об участии латгалов (леттов) в Крестовых походах. Самые северные латгалы у реки Имеры, граничившие с эстами, были крещены в 1207 году. Генрих Латвийский пишет о посланном из Риги священнике, который, не добившись сколь-нибудь значительных успехов среди эстов в Уганди, решил заняться миссионерством у латгалов:

«Алебранд по дороге обратился к лэтигаллам, живущим у Имеры, убеждая их принять крещение, тем более, что вся Ливония и многие из лэтигаллов уже приняли слово божие. Те обрадовались приходу священника, так как литовцы часто разоряли их, ливы всегда притесняли, а от тевтонов они надеялись на помощь и защиту. Слово Божье они приняли с радостью, но прежде все-таки бросили жребий, желая знать волю богов, принять ли им крещение от русских из Пскова, как другие лэтигаллы из Толовы, или от латинян. Дело в том, что русские в это время приходили крестить своих лэтигаллов в Толове, всегда бывших их данниками. Жребий пал на латинян, и новокрещенные причислены были с ливонской церковью к рижанам».

Исходя из сказанного, латгалы были в затруднении, кого принять в качестве сюзерена, так как их собратья из Талавы платили дань Пскову и крестились в православие. А теперь им предлагали пойти под покровительство Риги. Как видим, вопрос был решен просто и практично, боги латгалов решили, что принять нового Бога надо от латинян.

Военный договор, по-видимому, заключал лично магистр венденских братьев Бертольд. Со стороны латгалов в союзе участвовали князья Таливалдис (Thalibaldus), Варидот (Waridote) и Руссин (Russinus).

Таливалдис правил в княжестве Толова (Талава), южной границей которого были владения Ерсики, а северной – земли эстов. На востоке с Толовой граничила Атзеле (Очела), которая, по всей вероятности, была отдельной землей, возможно, зависимой от Толовы. Резиденцией правителя Толовы был замок Беверин, название которого восходит, вероятно, к латышскому слову bebrs – бобр. Кроме того, хронист называет Таливалдиса старейшиной Трикаты, которая также входила в состав Толовы. Замок Беверин находился на правом берегу Гауи, на западной окраине Толовы. Население этого края до появления Алебранда было языческим. Возможно, Таливалдис согласился на крещение латгалов из Риги.

Многие историки полагают, что сам Таливалдис, как и его сыновья, был православным. Это логично, так как знать зависимых от Руси земель, как правило, была одной веры с сюзеренами. Однако хроника ни словом не упоминает об этом. Более того, сообщая о смерти Таливалдиса, хронист говорит: «Так как был он христианином из числа верных лэттов, мы надеемся, что душа его за такие мучения наслаждается теперь вместе со святыми мучениками вечной радостью».

Таким образом, можно понять, что Таливалдис был католиком. По мнению И. Штернса, Таливалдис до 1208 года придерживался языческой веры и сам участвовал в жребии о принятии новой веры[62]62
  Šterns, Indriķis. Latvijas vēsture. 1180–1290: Krustakari. Rīga, 2002. Lpp. 210.


[Закрыть]. Только принимая версию перехода Таливалдиса в католичество можно объяснить, что крещение имерских латгалов и строительство церкви прошло без протестов со стороны князя. На наш взгляд, вполне возможен и несколько другой вариант, а именно переход из православия в католичество. Иначе как объяснить тот факт, что сыновья Таливалдиса, последовав примеру отца, переменили веру в 1214 году? В хронике прямо указывается, что они были православными:

«Пришли сыновья Талибальда из Толовы, Рамекэ с братьями и, отдавшись во власть епископа, обещали переменить христианскую веру, принятую ими от русских, на латинский обряд…»

Несколько раз в 1208 и 1212 году крестоносцы с ливами и латгалами назначали место сбора у замка Таливалдиса – Беверина – для походов в Эстонию. Но сам Таливалдис в битва не участвовал. И. Штернс пишет:

«Сам Таливалдис во времена Генриха, кажется, был уже пожилым человеком, так как нигде в хронике не сказано, что он принимал участие в каком-нибудь бою или набеге; в Ригу за помощью к немцам отправились старейшины Таливалдиса из Беверена – Дот и Пайке; и в Эстонию с посольством отправлялся посланец Таливалдиса»[63]63
  Ibid.


[Закрыть]. Обосновывая эту точку зрения, историк приводит примеры пленения Таливалдиса в последние годы его жизни (1213, 1215). Ни в одном случае нет описания борьбы латгальского князя со своими врагами. Действительно, мы читаем в хронике Генриха:

«/Литовцы/ собрали большое войско и, переправившись через Двину, пришли в землю лэттов, разграбили их деревеньки и многих перебили; дойдя до Трикатуи, захватили старейшину этой области Талибальда и сына его Варибулэ, а затем перешли Койву, у Имеры застали людей по деревням, схватили их, частью перебили и вдруг со всей добычей повернули назад».

Литовцы после смерти Даугерутиса в Вендене напали на союзных ордену латгалов, взяв в плен Таливалдиса и его сына. Другой сын князя, Рамекис поднял своих людей, чтобы пуститься в погоню за врагами. К нему присоединился венденский комтур Бертольд с меченосцами. Погоня шла обходными путями. Литовцы, заметив белые орденские плащи, поспешно бежали. Далее хроника сообщает:

«Когда они переправились через Двину и уже подходили к своим владениям, Талибальд бежал и, десять дней не евши хлеба, радостно возвратился в родную землю».

Из текста можно понять, что литовцы переправлялись через реку уже тогда, когда погоня отстала. Возникает вопрос, который формулирует И. Штернс: «Почему у самых своих границ литовцы не смогли устеречь такого ценного пленника, как князь Талавы?» И отвечает на него: «По моему мнению, литовцы разрешили Таливалдису бежать; возможно, они боялись, что из-за возраста Таливалдис не сможет вынести дальнего пути и плена»[64]64
  Ibid.


[Закрыть]. Возможно, что это и так. Второй сын Таливалдиса так и остался в плену у литовцев. Потому что после литовского плена Таливалдис жил у своего сына в Трикате (Трикатуе). Причиной, скорее всего, действительно мог быть возраст князя. Но своих сыновей он всегда посылал в походы.

В 1214 году сыновья талавского князя устроили набег на земли эстов, в Роталию, откуда привезли большую добычу:

«И награбили сыновья Талибальда три ливонских таланта серебра, не считая одежды, коней и большой добычи, и все это отвезли в Беверин. Точно так же и все войско и в первый, и во второй и в третий день преследовало бегущих эстов повсюду и убивало направо и налево, пока не обессилели от усталости и люди и кони».

На следующий год отряд эстов скрытно подошел к Трикате и застал там врасплох старого князя. Эсты потребовали открыть им, где спрятаны богатства князя:

«Придя под вечер в Трикатую, они застали там Талибальда, вернувшегося для купанья из лесного убежища, схватили его и с жестокостью стали заживо жечь на огне, грозя смертью, если не покажет им, где все его деньги. И он предьявил им пятьдесят озерингов, но те не перестали жечь его. Тогда сказал Талибальд: «Если я укажу вам все деньги мои и детей моих, вы все равно меня сожжете», и не захотел ничего больше указать им. Тогда они вновь положили его на огонь и жарили, как рыбу, пока он, испустив дух, не умер».

Так трагически погиб князь Талавы. Об этих событиях написана баллада Яниса Грина, в которой мужественный властитель гордо отвечает эстам:

 
Ха! Тот, кто жаждет моих богатств,
Может идти собирать кости, которые всегда я сеял,
И от которых белы рубежи Талавы.
 

После смерти князя Таливалдиса войны между латгалами и эстами вспыхнули с новой силой. Месть сыновей талавского князя очень ярко и эмоционально описана в хронике Генриха:

«Сыновья Талибальда, Рамеко и Дривинальдэ, видевшие смерть отца, были в великом гневе на эстов, собрали войско из лэттов, своих друзей и близких, а вместе с ними пошли и братья-рыцари из Вендена с прочими тевтонами; и вступили они в Унгавнию, опустошили и предали огню все деревни, а мужчин, каких могли захватить, всех сожгли живыми, мстя за Талибальда. Сожгли все их замки, чтобы не было у них там убежища. Искали врагов и в темной чаще лесов, нигде от них нельзя было укрыться, и вытащив оттуда, убивали, Женщин и детей увели с собой в плен, захватили коней, скот, большую добычу и вернулись в землю свою. На возвратном пути встретились им другие лэтты; пошли и эти в Унгавнию и докончили оставленное первыми: добрались до деревень и областей, куда не доходили те, и если кто до сих пор уцелел, не миновал гибели теперь. И захватили они многих, и перебили всех мужчин, и повлекли в плен женщин и детей, и увели скот, взяв большую добычу».

Другой латгальский князь Варидот правил землей Аутине. Земля эта находилась в зависимости от княжества Ерсика, которым управлял князь Всеволод (Visvaldis). В 1209 году Всеволод признал зависимость от епископа и получил от него свое княжество в лен. Это касалось и зависимых от Всеволода земель. В тексте договора упоминается латгальская Аутине: «А тех своих данников, что приняли веру от нас, вместе с данью и землями их, отказал нам безусловно (liberos), а именно город Аутину, Цессовэ и прочие обращенные к вере».

Варидот со своими воинами ходил в походы против эстов, по-видимому, под влиянием энергичной воинственной агитации Бертольда, с которым он заключил военный союз. В хронике Варидот упоминается вместе с Руссином из Сотекле как раз в связи с набегом на Уганди. Известно, что он лично ездил в Ригу просить войска против эстов. Других сведений о нем нет. В 1209 году аутинские латгалы идут в поход уже не с Варидотом, а с Бертольдом и Руссином. Как погиб Варидот, в хронике не упоминается, хотя о гибели всех заметных личностей сообщается, чтобы показать, кому служил погибший – Господу или дьяволу. В. Билькис пишет: «Если бы Варидот пал в битве с эстами, тогда Генрих не стал бы этого умалчивать, если бы он поднялся против епископа или ордена, тогда он был бы упомянут с остальными грешниками, понесшими наказание Святой Девы. Поэтому, надо думать, было что-то, что заставило Генриха умолчать о смерти Варидота. И это «что-то» могло быть епископской или орденской акцией против Варидота. Понято, что это только возможная версия, таковой она и остается. Если бы Варидот стал жертвой той или иной епископской или орденской акции, это могло бы возбудить недовольство латгалов и в будущем послужить поводом к восстанию»[65]65
  Biļķins V. Rūsiņš un viņa laikmeta cīņas // Senatne un Māksla. 1937. Nr.4, 17. Lpp. 24.


[Закрыть].

Больше всего внимания хронист уделяет третьему участнику военной коалиции – Руссину. Это личность особая, о нем Генрих Латвийский рассказывает с подробностями. Он награждает его эпитетом: Руссин, храбрейший из лэттов. Из всех правителей латгалов он самый непримиримый к врагам-эстам.

Неудивительно, что он подружился с другим храбрым воином – Бертольдом из Вендена. Чаще всего в хронике Руссин со своими латгалами поднимается на бой. Латвийский исследователь В. Билькинс сравнивает этого латгальского князя с другими героями – земгальскими властителями Виестурсом и Намейсисом.

Осенью 1208 года объединенное войско меченосцев, рижан и латгалов вторглось в Уганди и сожгло замолк Оденпя. Эсты (жители Уганди и Сакалы) в ответ разорили окрестности Трикаты и осадили Беверин, но безуспешно. Беверин находился во владениях Таливалдиса. С его осадой эстами связан интересный эпизод. Многие историки полагают, что в момент штурма в Беверине находился автор Хроники Ливонии – священник Генрих, который лично знал Таливалдиса, Варидота и Руссина. Он с восхищением рассказывает об одном из беверинских латгалов Робоаме. Этот Робоам бесстрашно сошел в гущу врагов и, убив двоих эстов, вернулся в замок. Имя упомянутого латгала явно не латгальское, а, скорее, данное ему при крещении. Генрих, чтобы подбодрить защитников, поднялся на вал. О себе хронист скромно пишет в третьем лице:

«Священник их, мало обращая внимания на нападения эстов, взошел на замковый вал и, пока другие сражались, молился Богу, играя на музыкальном инструменте. Услышав пение и пронзительный звук инструмента, язычники, не слышавшие этого в своей стране, приостановились и, прервав битву, стали спрашивать о причине такой радости. Лэтты отвечали, что они радуются и славят Господа потому, что, приняв недавно крещение, видят, как Бог помогает им».

Музыка и молитва произвели на эстов неизгладимое впечатление. Они предложили латгалам мир и, получив отказ, сняли осаду.

Этот эпизод получил интересную интерпретацию в поэтическом творчестве латышского лирика Аусеклиса (1850–1879), написавшего стихотворение «Беверинский певец». Автор отнес эпизод к языческим временам, вместо священника у него на стену замка выходит жрец-вайделот с латышскими гуслями – кокле:

 
Вдруг из башни показался, показался
Седовласый Вайделот, Вайделот.
Из окошка сверху глянул, сверху глянул,
Кокле стонет и поет, поет.
 
 
Струны бряцали, пел седовласый —
Палицы эсты из рук уронили.
Вдруг перестали греметь барабаны,
Больше не воют вражьи волынки.
 
 
Песня, как щит, отразила стрелы,
Песни звуки гром заглушили,
Песня войну прогнала,
Песня спасла народ[66]66
  Перевод С. Шервинского.


[Закрыть].
 

Но вернемся к князю Руссину. Руссин и Варидот собрали свои войска и одни без помощи ордена вторглись на земли эстов, а именно в область Сакалу, не ожидавшую нападения. Латгалы Руссина и Варидота нанесли жителям Сакалы страшный удар. В хронике мы читаем:

«Тут везде по деревням они нашли в домах и мужчин и женщин с детьми и убивали всех с утра до вечера, и женщин и малых детей; убили триста лучших людей и старейшин области саккальской, не говоря о бесчисленном множестве других, так что наконец от усталости и этой массы убийств у них отнялись руки. Залив все деревни кровью множества язычников, они на следующий день пошли назад, собирая везде по деревням много добычи, уводя с собой много крупного и мелкого скота и массу девушек, которых единственно и щадят войска в тех странах».

Возвращалось войско через Беверин. Здесь, по словам Генриха, Руссин при всеобщем ликовании сказал: «Дети детей моих будут рассказывать своим детям в третьем и четвертом поколении о том, что сделано Руссином при истреблении жителей Саккалы».

Хронист неслучайно приводит эти жестокие слова латгальского князя. Он хочет показать, что Руссин хотя и принял крещение, сердце его осталось сердцем язычника, он хочет славы для себя, а не для Господа. В. Билькинс отмечает: «Генрих… смотрел на события через призму дуализма. С одной стороны находятся слуги Господа, которые воюют за Бога. На другой стороне – слуги дьявола, которые борются против христианской религии и Бога, блуждая по неверным и темным тропам. По мнению Генриха, из всех латгальских правителей только Руссин был слугой дьявола. Естественно, за свои военные успехи он славил не Бога, а самого себя. Так у него появился грех – гордыня. Единственный из латгалов он был наказан Святой Девой»[67]67
  Biļķins V. Op. cit. 1937. Nr.4, 17. Lpp. 24.


[Закрыть].