Текст книги "Мы больше не женимся"

Елена Усачева
Мы больше не женимся

© Усачёва Е., 2017

© ООО «Издательство «Э», 2017

* * *

– Смотри какой! Давай, выходи!

Он был совсем никакой. Что там такого «какого» увидела Танька, я не поняла. Честно смотрела, искала. Так долго смотрела, что Танька толкнула меня в бок, а «какой» заерзал на лавке.

Невысокий, с вытянутым лицом, еще и смотрит исподлобья. Мазнул по нам взглядом – тяжелым таким, килограммов на тридцать – и отвернулся. Нет, сначала ухмыльнулся – и я поняла, что о его визите мечтают все ортодонты страны.

– Ну, чего? – щипала меня в плечо Танька. И хихикала. Как раз на ее хихиканье «какой» и оборачивался. Но как только он делал движение головой, Танька предусмотрительно отступала, давая мне возможность насладиться его недовольством.

Любила она так делать – спровоцировать, а потом наблюдать, что будет. Наблюдатель, блин.

Наша жертва сидела на лавочке, вытянув вдоль спинки левую руку, раздраженно смотрела по сторонам.

Стороны были весьма живописны – ровные дорожки, кустики все на одном уровне, бордюрчики, деревья – головки-шапки. Еще и небо голубое. Еще и солнце. В сотне метров неспешно плещется залив Волги. Красота. Слева – это от меня, а от «какого» – справа высится гостиничный комплекс, посверкивает затемненными стеклами.

Я получила очередной тычок и опустила глаза. Нет, не красота. Зачем мы вообще сюда поехали?

– Что я ему скажу? – уперлась я спиной в жесткое Танькино плечо. Плечо было непреклонно, как и Танька.

– Так и говори: «Будьте моим мужем».

– Мы даже не знакомы!

– Потом познакомитесь. Он на тебя вчера весь вечер глядел.

Как? И он?

Не помню. Я вообще не очень хорошо помню, что было вчера. А была пятница. До дня моей свадьбы месяц. Месяц! До события всей моей жизни! Вчера я была уверена, что все хорошо. Дальше наблюдался некоторый провал. А сейчас я стою на улице под солнышком в глубоком убеждении, что все плохо. И на себя вчерашнюю я смотрю, как на круглую дурочку.

Что я могу сказать потомкам в свое оправдание?

Никогда! Не выходите! Замуж! За! Поэтов!

Никогда! Никогда! Никогда!

И даже не мечтайте! И не начинайте собираться это делать.

Поэты – не мужчины. И вообще – не люди.

Вот с чего Андрею взбрело в голову, что Софонин на меня смотрит? Ну да, смотрит. А что ему еще делать, если у него есть глаза. И сидит он напротив меня. И у всех вокруг настроение хорошее. Чего нам друг на друга не смотреть? И даже порой на какое-то время цепляться взглядами.

На вчерашнем банкете мы с Танькой хихикали, пили шампанское, обсуждали незнакомца напротив, что сидел рядом с Софониным. Хорошо обсуждали, ни одной грязной косточки не оставили – все были чистые. А что еще делать, если сидит такой и с мрачным видом ужинает. Это на банкете-то! Где надо веселиться и шалить. Вот мы и шалили…

– Ну, давай! – Плечо у Таньки железное. Как стукнет, сразу начинаешь анатомию вспоминать – какие жизненно важные органы задеты. А еще она настойчивая, не увернешься, под скатерть не спрячешься.

– Давай, – шипела мне в затылок Танька, обдавая сигаретным дымом.

И я дала. Сделала шаг вперед.

Мужчина коснулся носа и вновь вперился в кусты. Я выдохнула, выпуская из себя не только воздух, но и заранее составленную фразу. Не нужна она пока, пусть погуляет.

Все было бы ничего… Все было бы отлично… Мы смеялись, пили за кино. Сидящий напротив представился, и я тут же забыла его имя. Потому что так весело было говорить про кино и видеть, как собеседник зеленеет от раздражения, но держится. Ну и Софонин смотрел. Кстати, чего смотрел-то? Человек совсем не в моем вкусе.

– За кино! – подняла я бокал.

А Андрей сидел там… далеко… На другом конце этого бесконечно длинного и неправильно широкого стола. Следил.

Ну да, я к нему не села, потому что не хотелось скучать под официальные речи богатых чиновников – они организовали этот выезд писателей и поэтов в богатый пансионат и теперь желали высказаться. Мы же с Танечкой собирались пить шампанское и веселиться.

И мы веселились.

А Андрей… Он, видимо, тоже что-то делал. Но не такое веселое, как мы. Поглядывая в его сторону, я видела – мрачен мой милый. Ой как мрачен.

А то Андрей меня первый день знает. Или разглядел что неожиданное. Все же знакомое, все понятное. Я всегда такой была.

Это я так думала, не он.

Короче – мы больше не женимся.

Что самое обидное? Платье.

Я его купила. Как раз перед поездкой. Отдала обшивать кружевом.

И куда я вся такая в платье, но без загса?

– Я все равно выйду замуж! – крикнула я Андрею, когда он заявил, что через месяц ничего не будет. Мы больше не женимся!

Кричать было неудобно, потому что оба мы стояли голые. В ярости хорошо бить посуду, комкать подол юбки или швырять передник. Бросая обвинение, хорошо бы схватить оппонента за рукав, за плечо, за… Неважно за что. А тут – и не схватишь ни за что. Стоит такой Андрей, слегка сутуловатый, с брюшком – это когда уже некрасивая складка под ним появляется, – упирает руки в бока этого самого брюшка, думает, наверное, что выглядит в этот момент брутально. Ни фига! Брюшко – я на него и смотрела, – слегка волосатое, чуть приподнималось, когда Андрей орал:

– Ты как себя вела? Да вы там вообще чуть ли не целовались.

– Когда? – взмахивала я руками. Сразу же захотелось одеться – неудобно. От этого мысль сбилась. Ярость и ощущение неудобства положения рядом не стоят. Ярость с шипением гаснет. – Там такой стол широкий был, что для поцелуя пришлось бы лечь на него.

– Да ты почти легла! – Андрей поступал мудро – он не шевелился, только все больше и больше гнул плечи. – Ты и замужем будешь так себя вести!

– А что должно измениться? – возмутилась я.

Как будто штамп в паспорте включает программу по перезапуску человека.

– Все должно измениться! Ты будешь моей женой! Моей!

Вот так новость! А я думала, что это он станет моим мужем. Моим. Стеной и опорой.

Я представила эту стену, на которую можно опереться. Невысокая такая получилась. Толстенькая. Заборчик. Кирпичный. С фигурными прорехами.

И фыркнула. Ну смешно же! Представила, как расскажу об этом Таньке.

Дальше ничего не представилось, потому что Андрей сдернул с кровати халат. И, как прокуратор Иудеи Понтий Пилат, шаркающей кавалерийской походкой, в развевающемся плаще, вышел из номера.

Дверь хлопнула. Я как-то разом устала. Поискала глазами свой халат, не нашла. Подумала, не закрыть ли номер на ключ, чтобы этот выхухоль пострадал в коридоре. Ничего не придумала и упала на кровать.

Закрыла глаза. Открыла глаза. И минуты между этими действиями не прошло.

В дверь стучали.

Я потянула к себе телефон. Ай да я умница! Выключила звук. Пять пропущенных от Таньки. Три часа ночи. Отличное время для пробуждения.

Хорошо сообразила натянуть на себя простыню, а то бы вышла вся такая… в костюме Евы.

– Забери его!

Лицо у Таньки злое. Даже немного желтоватое.

– Забери его!

Я оглянулась. Забирать из номера было нечего. Если только баночки с шампунем. Красивые такие баночки…

С Танькой мы уже давно стояли неподалеку от лавочки, а наша жертва все еще сверлила взглядом кусты. Я бы не выдержала и давно обернулась. А он смотрит. И даже без видимого усилия. А мы так давно стоим, что и стоять дальше глупо, и говорить о чем-то бессмысленно.

– Кхм, – громко откашлялась Танька, и я тут же почувствовала, как она отступает за меня. – Са-ша!

Саша… отлично. Я почти сама вспомнила.

Хотя ночью это имя уже звучало. Танька ворвалась ко мне в номер и стала требовать, чтобы я забрала Андрея из ее комнаты. Он туда пришел и улегся на ее кровать. Я забирать его отказалась. Не дрова, чтобы забирать. Самостоятельная личность. Вот тогда Танька почесала плечо и сказала, что пойдет разбудит этого… киношного… попросит отнести Андрея ко мне. И сказала – Са-ша.

Таня ушла. Не вернулась. Я пыталась ждать. Но когда у тебя гудит голова, а на душе прочно поселилось чувство «все равно», сохранить вертикальное положение сложно. Я сначала прилегла на подушку, потом подобрала ноги.

Утро встретило меня прохладой. В номере я была одна. Видимо, киношный тащить тяжелого Андрея отказался. Увиделись мы с моим женихом уже за завтраком. Взгляд его дал понять, что свадебное платье, пусть и обшитое умопомрачительным кружевом, может пропасть.

Нет уж! Назло Андрею выйти замуж. Чтобы ему потом всю жизнь чесалось.

Хмурая Танька успела за короткий завтрак обвинить меня во всех смертных грехах. Никто моего Андрея у нее не забрал, и она была вынуждена чуть ли не в коридоре всю ночь просидеть – разбудить меня второй раз уже не получилось. Киношный Саша честно был разбужен и приведен в номер. Но оценив глубину трагедии, перемещать тело в пространстве отказался. «Пускай тут спит, – сказал он. – Раз он тут, где-то есть свободная кровать». Танька метнулась ко мне, но я уже была не в этом мире. Тогда она пошла обратно к Саше, тот выдал ей бутылку портвейна, а сам тоже лег спать.

– Даже не подходи ко мне, – мрачно бросил проходящий мимо Андрей.

– Подумаешь, – храбро изрекла я. – Все равно замуж выйду.

И вот тогда опять возник киношный человек. Я не помнила, почему мы весь вечер пили за кино, но какое-то отношение он к кино все-таки имел.

– Давай, – напутствовала Танька. – Потом станешь кинозвездой, тебя по телику показывать будут.

Мысли о телике меня не так занимали, как размышления о тяжелой судьбе платья. Что мы вчера такого пили, что голова гудит и движения вялые?

– Са-ша!

Саша был недоволен. Хотя солнце… хотя Волга.

– А ты ведь не женат, – все еще прячась за моим плечом, выдала Танька.

– А что? – вопрос Сашу заметно напряг. Он как-то нехорошо посмотрел на Таню. Как будто съесть собрался.

– Давай поженимся, – выпалила я, чувствуя себя героем дурного фильма с одноименным названием.

– Что?

Можно считать, что в этот момент я грохнулась в обморок.

И дальше все понеслось в бессознательном состоянии.

Мы долго еще сидели на этой самой лавке, ждали, когда все соберутся – надо было ехать в Тверь, кому-то выступать, а кому-то гулять по городу. Саша смотрел в сторону. Танька пыталась вести светскую беседу. Разговор не клеился.

Я еще надеялась, что Андрей передумает, что он уже жалеет о сказанных словах. Или хотя бы о них не помнит.

Но он все помнил и ни о чем не жалел. Может, он ждал, что я первая подойду и буду просить прощения? После глупой сцены ревности? Да я вообще его могу в асфальт вкатать за то, что он спал в чужой постели.

Я выдохнула. Саша посмотрел на меня внимательней. Я поерзала на лавке. А вдруг он буйный? А вдруг он по ночам зубами скрипит? С Андреем хотя бы все знакомо. И пусть он не выдает фантастических постельных сцен, в остальном очень мил и жизнеспособен.

Я силой заставила себя не думать про Андрея и повернулась к Саше:

– А вы чем занимаетесь?

– Я режиссер. Кино снимаю. Вроде вчера об этом говорили.

Кино… И я вдруг вспомнила, что вчера на открытии нашего сомнительного мероприятия действительно должны были давать кино, только мы с Танькой из зала сбежали. Было скучно. Было душно. Танька хотела курить и обсудить последние сплетни. А там, значит, что-то демонстрировали. Теперь бы никак не показать, что я этот шедевр не видела.

– Здорово, – выдохнула я. – Кино…

Саша склонил голову

...

конец ознакомительного фрагмента