Текст книги "Неженка и Ветер"

Первые потери

А где-то в утраченном мире есть к детству тропа.

Там люди родные и кажется храмом изба…

Там хлеба мякиш был вкусней даже чёрной икры…

Простые дорожки казались теплей, чем ковры…

Я душу зашторю, чтоб вечер прохладнее стал.

Мой добрый герой по дороге из детства отстал…

© Copyright: Ирина Самарина-Лабиринт

И внучку бабы Раи звали Ксюшей, а корову Лушей. Корова была рыжая с белыми пятнами, а девочка худенькая с большими голубыми глазами.

– Луша! – слышался вечером со двора призывный голос бабушки, – Лу– у– у– ша-а-а!

– Бегу, бабушка! Бегу! – радостно отзывалась девочка и резво бросалась на зов.

– Да не тебя зову, внученька, а коровку, – смеялась баба Рая и трепала девочку за толстые тяжелые косы.

Когда пастух приводил стадо, бабушка доила Лушу, а потом заставляла внучку пить молоко. Но маленькая Ксюша не любила парное молоко, отнекивалась, капризно мотала головой. Тогда баба Рая насыпала свежих ягод малины в кружку с молоком. И капризная внучка соглашалась пить молоко.

– Малинка, – девочка внимательно рассматривала спелые розовые ягоды, сладкие и ароматные.

– Ты ягоды не все ешь-то, мамке оставь половину. Придёт с работы, есть захочет, – ворчливо отзывалась баба Раи и шла в дом смотреть вечерний сериал.

Зося Проценко – лучшая подруга Ксюши и соседка. И мама у них тоже Зося, красивая разбитная хохлушка, говорливая и добрая. А ещё есть дядя Ваня, муж тёти Зоси.

Обычно Ксюша сторонилась мужчин. Так получилось, что ни деда, ни отца у неё не было. Но вот дядю Ваню Проценко маленькая Ксюша просто обожала. Да не только Ксюша, Зося тоже души не чаяла в отце. Худой и долговязый, спокойный и терпеливый он был полной противоположностью низенькой полноватой и энергичной жене. И Зося из него верёвки вила.

– Ванько! Чуешь, Ванько, зову тебя?! – сердилась тётя Зося, – Иди, воды из колодца натаскай!

Чуть что – тётя Зося звала мужа, казалось, без него ничего в доме не делается. А когда он уходил на работу, тётя Зося расплетала свои длинные косы, садилась на заваленку и начинала рассказывать девчонкам о себе, как в девках росла, как портфель в подвале от мамки прятала и школу прогуливала, как на танцы с Ванькой бегала. Особенно Зося любила вспоминать о том, как хорошо в Черновцах, откуда ей пришлось с Ванькой уехать.

– У нас там уже черешня поспела, – вздыхала печально молодая женщина, – А сладкая какая, смачная! Девки, вам такую здесь не покушать!

Но Ксюша нисколько не завидовала весне в Черновцах. Ведь своя таёжная весна была не хуже! По сопкам нежным сиреневым туманом стелился богульник, первая сон-трава показывалась из под старых замшелых камней.

– Зоська, когда вы забор-то поставите? – спрашивала, бывало, баба Рая, – Твои же грядки собаки потопчут.

– Нихай топчут! – беспечно отмахивалась Зося, – Мне Ванько осенью всего купит!

То, что за домом не было ограды, очень нравилось Ксюше и маленькой Зоське, можно было по узкой тропинке убежать прямо в лес и там бродить, перекликаясь, лазить по корявым стволам берёз, искать землянику, прятать свои сокровища под старыми пнями, считать, сколько лет накукует лесная кукушка. Но особенно притягателен был заброшенный колодец на самом краю улицы. В нём, по рассказам бабушки, жил водяной. И если ясным солнечным днём долго-долго смотреть в чёрную бездну колодца, то можно увидеть звёзды. Только бабушка Рая ругалась, запрешала к колодцу и близко подходить.

– Утопните! – говорила она, – Как я вас оттудова доставать буду?

– Батько вернётся с работы и достанет, – наивно ответила Зоська.

Баба Рая ничего не ответила, только осуждающе покачала головой. Уж больно девка на свою лентяйку-мать похожа, как будто её копия! И сразу же вспоминала свою дочку Алю. Как же там она? Почти и дома-то не бывает. Алевтина работала поваром, и как только в начале февраля начинался сезон, уезжала на участки, и до поздней осени её не было дома. Можно сказать, что Ксюшка и матери-то своей толком не знает. А что делать? Деньги им нужны. Мужчин в доме нет. Вот и приходится Алечке по вахтам мыкаться.

Зато когда мама Аля приезжала, это был настоящий праздник. Она везла дочку в город, где покупала Ксюше обновки и всё, что хотела дочка. По вечерам она курила в открытую дверцу печки, пока бабушка Рая ходила к соседке, молоко относила. Ксюша садилась рядом с мамой на пол, смотрела, как огонь весело потрескивает в печке. А когда возвращалась бабушка, мама Аля закрывала дверку печки и прятала сигареты.

– Вот тридцатник скоро стукнет, – жаловалась Аля позже своей подруге Тёте Рите, – А всё от матери прячусь, когда покурить охота.

Тётя Рита хохотала в ответ и что-то отвечала маме Але. Ксюша не любила слушать их разговоры. Обычно они обсуждали каких-то парней, незнакомых Ксюше, употребляя в речи матерные слова. Ксюша убегала к Зосе, и больше всего боялась, что мама однажды привезёт ей нового папу.

Когда шёл дождь, и нечем было заняться, девчонки сидели дома и начинали ссориться, тогда мама Аля сердито их обрывала:

– Завтра сварю вам горохового супа, если не заткнётесь!

Девчонки притихали. Хуже горохового супа могла быть только гороховая каша.

Сначала пришлось продать рыжую любимицу Лушу. Бабушка Рая стала болеть, ей назначили какие-то таблетки, в состав которых входил бром. И у бабушки стала нарушаться память. Часто бывало, что она забывала подоить Лушу, и тогда корова протяжно и долго мычала, напоминая о себе.

– Иду, Лушечка! Иду, девонька, – ласково приговаривала бабушка и спешила в коровник.

Но потом и доить стало тяжело. Смирная Луша терпеливо подставляла свои рыжие бока, когда бабушка, охая, пыталась подняться с низкой лавочки. А когда уводили Лушу со двора, в коровьих глазах были слёзы.

Бабушка проплакала несколько дней.

– Не на бойню же, а другим хозяевам отдали, – пыталась утешить бабу Раю тётя Зося.

– Привыкла я к ней шибко, а как ей там-то у других хозяев будет? Она ж, умничка моя, понимает всё. А ж скучаю по ней, горемычной! Сколько лет вместе были!

– Да… да…, – вздыхала тётя Зося.

Затем уехала и сама тётя Зося. Закончился очередной сезон в артели, тётя Зося забрала дочку и уехала в свои родные Черновцы. Дядя Ваня остался ещё на сезон, но и он скоро вернётся к семье.

Ксюша осталась одна. Точнее, одна с бабушкой. Они вместе раскраивали новое платье для Ксюши, в котором она пойдёт в школу. Платье получилось красивым – синее в мелкую клеточку. В нём девочка почувствовала себя старше. И как-то перехотелось сразу бегать по улицам и лазить по заборам.

Скоро начались занятия. Ксюша оказалась прилежной и любознательной ученицей. И вскоре у неё появилась новая подружка – соседка по парте Катя Вольская, миниатюрная, как куколка, белокурая девочка. Её в школу приводил старший брат Денис. Приводил, раздевал, снимал с её ножек валенки, приносил туфельки. А Ксюша часто наблюдала за ним. Вот если бы у неё был такой большой и заботливый брат! После уроков Денис встречал Катю и спрашивал, не обижали ли её мальчишки. И если кто-нибудь из мальчишек дразнил или обижал Катю, Денис находил её обидчика, брал его за ухо и больно тянул. Тогда несчастный мальчишка начинал плакать и обещать, что не тронет его сестрёнку. Однажды он и за Ксюшу заступился. Ксюша никогда не забудет этого чувства радости смешанного с гордостью, когда за неё заступился старший брат Кати. Наверно, именно с этого момента Ксюша начала тайно любить брата Кати. Но любить так, что никто, даже Катя, не могли этого заподозрить.

– Смотри, Ксюша! Мой брат теперь солдат, он в армии служит, – хвасталась подружкам Катя и показывала фотокарточку, на которой повзрослевший Денис был в военной форме, голубом берете.

– Спецназ, – по-деловому произнёс Димка Маслов, подглядывая из под Катиного плеча на соседнюю парту.

– ВДВ, – с гордостью за старшего брата отвечала Катя.

С Ефимов Левиным у Ксюши были непростые отношения. Как – то, когда они были в классе пятом, приехала к ним в Таёжное молодая учительница английского языка, бойкая и настроенная на карьеру. Она сразу же стала классным руководителем пятого класса и принялась устанавливать свои порядки. Перво-наперво ей не понравилось, как ученики сидят за партами. И она пересадила детей – мальчики должны сидеть с девочками. А когда дошла очередь до Ксюши, и её заставили пересесть от Катиньки Вольской к этому вредному задире Левину, то девочка взбунтовалась.

– Не буду! Не хочу я с ним сидеть! – возмутилась она.

– А я тебя не спрашиваю, будешь или не будешь. Живо пересаживайся! – велела Инна Валерьевна, – Все пересаживаются. И ты не исключение. Живее!

– Хорошо, я пересяду, – согласилась девочка, собрала тетрадки и учебники и прошла в конец класса, где за последними партами никто не сидел, – Здесь буду. Одна. Всё, я пересела, как вы и просили, Инна Валерьевна. Лучше на камчатке, чем с Левиным!

А у самой на глаза предательски выступили слёзы. Всё-таки тяжело ребёнку противостоять взрослому властному человеку.

– Как знаешь, сиди на камчатке, – фыркнула классная руководительница и вышла из класса.

Было это перед началом урока литературы. Учительница Елена Петровна с сочувствием посмотрела на девочку и произнесла:

– Ксюша, на моём уроке ты можешь продолжать сидеть с Катей. Я не против. Вы дисциплины не нарушаете.

Ксюша сидела с Катей на уроках литературы и русского языка вместе, а на других уроках, так и быть, Ксюша перебиралась на камчатку. После того случая с пересадкой, Ефимка Левин и Димка Малёв позвали девчонок на старую полосу. Когда-то здесь был небольшой аэропорт, через него везли груз на север – Нерюнгри, Баркакит, но потом в конце восьмидесятых аэропорт закрыли. А вот взлётно-посадочная полоса осталась. Мальчишки залезали в поржавевшие кабины самолётов, изображая из себя пилотов, потом развели костёр, смешили девчонок разными невероятными историями.

– Я когда вырасту, тоже лётчиком буду, – сказал Ефимка. Все знали, что у Ефимка отец – механик в гараже. А вот отец Димки Малёва – бывший уголовник, а сейчас разводит поросят. В общем, похвастаться Димке нечем. Но когда Димка приносил в школу полные карманы жареной сои, дети разбирали её нарасхват, грызли, как семечки.

– Берите, берите, – добродушно угощал Димка, – Мой батька целую бочку сои для поросят притащил.

Вскоре на камчатке ей даже нравиться стало – сидишь, всех видишь, а тебя никто не видит. А когда учительница задала писать сочинение о внешности человека, все в классе выбрали маму или папу или младших братьев и сестер, Ефим, неожиданно, написал о Ксюше. Он и маленькую родинку на её виске заметил, которую девочка стыдливо прятала прядью волос, а глазам её большушим так вообще предложений пять уделил. Девчонки переглядывались, а мальчишки издевательски посмеивались, когда Елена Петровна зачитывала сочинение Ефима, а Ксюша покраснела от стыда. Ей хотелось стукнуть чем-нибудь мальчишку по его башке. Вот учебником русского языка, например. А сам Ефим сидел спокойно и невозмутимо, как будто его это вообще не касалось. Отблагодарил, называется за то, что Ксюша даёт ему списывать контрольную работу по математике. С математикой у мальчишки было плохо, поэтому он на всех контрольных работах садился за Ксюшей, бесцеремонно прогоняя того, чьё законное место это было. Ксюша быстро решала свой вариант, незаметно отдавала тетрадь Ефиму, а сама сразу же начинала решать второй вариант – за Катю. Так, на одном уроке, она успевала решить контрольную за троих.

Не успела Ксюша закончить пятый класс, как умерла бабушка. Она просто не проснулась утром, во сне у неё остановилось сердце. Мама Ксюши Аля, похоронив бабушку, как всегда уехала на вахту, оставив дочь на этот раз одну.

– Ничего, Ксюха, справишься, – на прощание произнесла она, – Огород я посадила, соседка с прополкой поможет, ну а ты поесть сама себе сваришь, не маленькая.

Лето Ксюша провела у тёти Полины, мамы Кати. Девочки были неразлучны, и на речку, и на огороде помочь – всё вместе. За лето обе загорели, подтянулись. А осенью вернулась мама Аля, да не одна. Дядя Игорь сразу не понравился девочке. Глаза злые, маленькие, но при этом так и бегают по Ксюше. А когда он попытался усадить её к себе на колени, девочка, вырвалась, убежала, и больше обедать за стол вместе с дядей Игорем никогда не садилась.

– Что поделать, нелюдимка, – пожала плечами Аля, стряхивая пепел с сигареты в открытую дверку печи. Она теперь часто грелась у раскалёной плиты, кутаясь в пуховую шаль. У неё болели простуженные почки. Как она объяснила дочке, надорвалась она на вахтах. Хотя соседка баба Зина обмолвилась как-то раз, что выпивать Аля любила и пьяная часто на земле в пьяном сне лежала. Ксюша возмутилась тогда таким словам, но вскоре с грустью убедилась в правоте её слов. Мать Ксюши часто прилаживалась к бутылке, а дядя Игорь составлял ей компанию.

Катя сидела на диване, накрывшись тёплым пледом, держала в руках старый альбом и разглядывала свои детские рисунки. Ни на одном из них она не изображала воду – ни озера, ни берега реки не было в её пейзажах. Катя с детства и навсегда запомнила тёмную страшную глубину и то чувство ужаса от понимания, что под тобой только толща воды и от этого не спастись. И только когда сильные руки схватили её, подняли вверх, вырвали из жуткой глубины, девочка снова почувствовала дыхание жизни. От ужаса Катя зажмурилась и когда она открыла глаза, то первое, что увидела – серьёзный взгляд серых глаз Егора. В них была жизнь, в них была сила. И позже, когда девочка случайно услышала, как мама говорила тёте Маше, что боится холодного злого взгляда Егора, Катя не верила, не понимала! Катя видела силу жизни в его глазах, ту силу, которой она так обрадовалась, распахнув глаза от ужаса. Катя не понимала, когда мама называла Егора жестоким. Она всей своей детской душой протестовала против несправедливых слов мамы. Для Кати Егор не был жестоким, он был сильным. Именно его сила спасла ей жизнь. Такие же серые и серьёзные глаза у её брата Дениса. Когда Денис обхватывал её плечи руками, Катя чувствовала их силу. Она смотрела в его глаза и рассказывала ему всё, что пыталась скрыть от мамы, Егора, тёти Маши, учительницы, подружек – от всех. Катя не могла противиться силе и воле этих глаз. Как гипнотизируют кролика, так и Катя, загипнотизированная взглядом брата, рассказывала ему все тайны, шалости и проделки. И только после исповеди горячо просила:

– Только не рассказывай маме!

– Не буду, – серьёзно обещал Денис. И, действительно, не рассказывал. Никому. Он единственный был в курсе всех её тайных переживаний. Когда у маленького ребёнка спрашивают, кто главный в его жизни, ребёнок отвечает, что мама. Для Кати центром её жизни был старший брат. Чтобы успокоить её плачущую, он обхватывал её в кольцо своих рук. И Катя понимала – она надёжно защищена, в его сильных руках ей не грозит никакая опасность. Денис быстро расправлялся с мальчишками, посмевшими дразнить или дёргать за косички младшую сестрёнку. Она пряталась под его одеялом, когда боялась страшной грозы. Он читал ей сказки на ночь. Он решал за неё задачи по математике, а она выполняла его задания по рисованию. Он заплетал ей косы, прижигал ссадины на коленках зелёнкой, дул на них, когда Катя морщилась от боли. Он даже чинил её порванные платья и стирал её бельё, не дожидаясь, когда мама придёт поздно вечером усталая и продрогшая.

Только когда Дениса забрали в армию, Катя осознала, что в своей жизни не принесла ни одного ведра воды, ни одного полена. Всё делал для неё с мамой Денис. Руки старшего брата, большие и сильные, были шершавыми от мозолей. Он косил сено, вскапывал лопатой поле под картофель, колол дрова, чистил двор от снега, помогал отцу ремонтировать машины в гараже. Сколько помнила Катя себя и Дениса, брат никогда не пропадал до темна на дискотеках, не слонялся с деревенскими пацанами без дела. Он всегда был занят.

Катя с нежностью посмотрела на фотокарточку, которую он прислал ей и маме через несколько месяцев после службы в армии. На этой фотокарточке молодой парень в голубом берете, тельняшке, серьёзными серыми глазами смотрел на неё, Катю. И даже на фотоснимке Катя чувствовала силу его взгляда, и на душе становилось спокойно, безмятежно. Катя очень скучала по брату, ей безумно не хватало его рядом. Катя вдруг со стыдом вспомнила, что именно ему первому рассказала о том, как у неё начались месячные. Тогда в двенадцать лет она до ужаса испугалась, обнаружив утром запачканную в крови простыню. Вид собственной крови потряс девочку. Весь день она ходила бледная и больная и только вечером со слезами призналась старшему брату:

– Денис, я умираю!

Денис посмотрел на её дрожащие губы, расширенные зрачки, влажные ресницы и обнял за плечи.

– Глупости не говори, – произнёс он.

– Это не глупости! Когда я проснулась, вся простынь была в крови и бельё весь день пачкается в крови… Мне страшно! Я чем-то больна! – испуганно пролепетала девочка.

– Катя, да всё нормально, – сразу понял Денис, – Не переживай. Ты не больна и не умрёшь. Скоро придёт мама, она тебе всё расскажет.

И Катя сразу же поверила и успокоилась. Когда мама вернулась с работы, то усадила её на диван, взяла её руки в свои и с нежной улыбкой сказала:

– Ты взрослеешь, моя девочка.

Мама рассказала ей всё, а потом она купила дочке средства личной гигиены и научила ими пользоваться.

После этого случая Полина устыдилась, что пропустила такой важный момент в жизни дочери. Несмотря ни на что, Полина так и осталась легкомысленной и в чём-то поверхностной. Но своей беспечности, которая довела её дочь до нервного стресса перед женским взрослением, устыдилась. И даже подумала было, что её старший сын упрекнёт её за то, что она не нашла времени и не взяла на себя обязанность поговорить с девочкой и подготовить её заранее. Но нет. Денис не упрекнул. Даже не подумал об этом. Катя никогда не слышала, чтобы он хоть раз произнёс слова – мать или мамка по отношению к Полине, как называли своих матерей деревенские мальчишки и парни. Он звал её всегда только мамой.

Предсказания старой цыганки

– Я не понимаю ни одного из твоих пророчеств!

– Такова их суть.

Ты понимаешь их, когда они сбываются,

и уже поздно что-то менять.

Викинги (Vikings)

В этот вечер Катя как никогда возбуждена, её голубые большие глаза так и сверкали от нетерпения.

– Девчонки! Пошлите быстрее, а то не успеем! – торопила она своих подружек Ирэну и Ксюшу, – Тётя Маша сказала, что эта старая цыганка – самая настоящая прорицательница. Она безошибочно может предсказывать судьбу. Правда, говорит немного непонятно, загадками, но за гадание берёт недорого.

Катя крепко держала Ирэну за руку и увлекала её по тропинке вдоль диких разросшихся кустов шиповника. Ксюша торопилась, бежала следом за ними, с трудом уворачиваясь от колючих веток, больно царапающих по рукам и ногам.

– И что же она такое предсказала тёте Маше? – с нескрываемой иронией поинтересовалась Ирэна, – Да уймись ты, Катька! Я вся запыхалась, не могу больше так бежать!

Катя чуть забедлила ход, но не остановилась.

– Она сказала тёте Маше, что её муж её очень любит.

– Ну вот ещё! – фыркнула с усмешкой Ирэна, – Так вся деревня знает об этом! Конечно, твоя тётя Маша осталась довольна таким предсказанием! Я ей то же самое сказать могла, если бы она спросила.

– А ещё она сказала… – Катя на миг остановилась и торжественно посмотрела на подружек, – Что у тёти Маши будет очень хорошая невестка, добрая, покладистая, работящая, её, тётю Машу, будет во всём слушаться и угождать ей.

– Ну, тогда это точно не я! – фыркнула Ирэна и рассмеялась задорно, по-девчачьи.

– Да, тогда это точно не ты! – согласилась Катя и тоже засмеялась. Уж очень заразительный смех у Ирэны. Ксюша смотрела на смеющихся подруг с нежной ласковой улыбкой.

– А на чём она гадает? – поинтересовалась Ксюша, когда девушки перестали смеяться, а Катя вновь поторопила подруг бежать по тропинке вниз к реке, где цыгане разбили табор на ночь.

– Тётя Маша сказала, что по картам, – деловито ответила Катя.

– И ты веришь в эту ерунду? – усмехнулась Ирэна, презрительно сморщила хорошенький носик и фыркнула.

– Если ты не веришь, можешь с нами не ходить, мы вдвоём с Ксюшей сходим, – обиженно ответила Катя и встряхнула худыми плечиками. Белокурый каскад волос рассыпался по спине, плечам, пропуская сквозь тонкие локоны золотистый вечерний свет заходящего солнца.

– Нет, я пойду! Мне тоже интересно, – заупрямилась Ирэна.

И вот они спустились к реке, где поднимался влажный молочный туман, принося прохладу после знойного дня. Первый попавшийся им цыган оказался мальчишкой лет двенадцати на вид, в дешёвых спортивных штанах «адидас» из синтетической ткани и чёрной футболке с надписью «Лига чемпионов» и нарисованным футбольным мячом. Катя, ожидавшая ярких пёстрых цыганских нарядов, даже разочаровалась.

– Мальчик, проводи нас к вашей гадалке, – попросила она.

– К шувани? – уточнил паренёк, бесцеремонно разглядывающему её чёрными как тьма глазами.

– Да, к ней, – непонятно почему, но Катя почувствовала смущение, а когда паренёк произнёс одобрительно:

– А ты красивая!

Тогда Катя и вовсе расстерялась. Бросив быстрый равнодушный взгляд на её подружек, паренёк снова обратился к Кате:

– Пошли за мной, красивая. Я отведу тебя в шувани.

Катя последовала за ним, а девушки за Катей. Возле небольшого фургона они остановились. Паренёк приоткрыл шторку, приглашая Катю зайти внутрь.

– Дальше мне нельзя, – с сожалением произнёс он, ещё раз бросив совсем не детский, а откровенно мужской оценивающий и одновременно восхищённый взгляд на светловолосую девушку, отошёл в сторону.

Когда девушки забрались внутрь фургона, то увидели пожилую женщину в тёмном шерстяном платье и в кофте, чёрные волосы цыганки были спрятаны под такой же тёмный платок. Она сидела на полу фургона на половике и раскладывала карты.

– А вот и вы. Как я вас и ждала на закате, – произнесла пожилая женщина, даже не взглянув в сторону пришедших, продолжая раскладывать карты, вылаживая их в большой правильной формы круг.

– Вы нас ждали? – удивилась Ирэна, – Но мы никому не говорили, что собираемся к вам.

Цыганка засмеялась. Её смех прозвучал неожиданно молодо и задорно. Вообще, пожилая женщина в платье и тёплой вязаной кофте не походила на колдунью, да и обстановка в фургоне вполне обычная, современная.

– Садитесь вокруг, – пригласила она, показывая рукой а ковёр, – Знаю, зачем пришли, можете не говорить. Все молодые девушки за этим приходят. Начну с тебя, синеглазка, – сказала она, обращаясь к Кате, – Возьми из колоды три карты своей рукой и положи вот сюда в центр круга.

У девушки на миг замерло сердце. Волнуясь, она дрожащей рукой вынула три карты из колоды цыганки, чувствуя, как замеревшее сердце вновь забилось громко, резко, оглушая своими ударами. Старая цыганка с интересом стала всматриваться в карты, которые вытащила девушка.

– Сердце у тебя доброе, душа чистая, вот и карты ровно и быстро ложатся. Из-за доброты твоей люди к тебе тянутся. Но не всё так гладко… – цыганка вдруг подняла голову и с интересом стала рассматривать Катино лицо, бледное от волнения. Девушка смутилась, щёки её порозовели, но взгляда от цыганки она не отвела.

– Ты думаешь, что сделала сердцем правильный выбор и поэтому будешь счастлива.

– Да? – с волнением и радостью переспросила Катя, – Я буду счастлива с Никитой?

– Я же сказала, что ты так думаешь, а не карты, – снисходительно улыбнулась цыганка, – Но ты поспешила. Сердце твоё слепо сейчас, и душа не проснулась. С тобой я вижу мужчину, который сейчас не рядом, далеко. И путь его долог и труден. Но он рядом, всегда рядом. Он твоя судьба, ты родилась, чтобы принадлежать ему. У него сильная воля, он подчиняет тебя, оберегает и предотвращает зло, которое грозит тебе.

Катя вздрогнула, поёжилась. От фатальных слов пожилой цыганки стало вдруг страшно, не по себе, но всё-таки она осмелилась спросить:

– Это светловолосый мужчина с голубыми глазами?

– Нет. Черноволосый и сероглазый. Взгляд его… – цыганка вдруг на секунду закрыла глаза, а потом снова внимательно взглянула на Катю, – Взгляд его вижу, а, кажется, что волку в глаза смотрю. Тяжёлый взгляд у него, холодный и жестокий. Не по себе мне. Но ты его не бойся. Он твоя судьба. Он!

Катя в испуге отшатнулась. «Ничего не понимаю…», – расстерянно подумала она, и хотела было уточнить что-то, но старая цыганка уже посмотрела на Ирэну и произнесла:

– Теперь ты, рыженькая, снимай карты.

Ирэна, тоже притихшая, испуганная, дрожащей рукой вынула из колоды три карты, положила их в центр круга под картами Кати. Цыганка прищурилась, читая карты, а потом вдруг с живым интересом посмотрела Ирэне в глаза.

– Карты твои путаются, зеленоглазая, – произнесла она, – Испытание выбором тебя ждёт, оттого и карты путаются, не хотят ровно ложиться. Придётся тебе, милая, выбирать сердцем или умом. Выберешь умом – всю жизнь страдать станешь и расплачиваться. Выберешь сердцем – счастье найдёшь.

– Обычно бывает наоборот. Люди умом всё наперёд просчитывают, тогда и не ошибаются, – тихо, но упрямо возразила Ирэна.

– Обычно, да не всегда, – задумчиво покачала головой цыганка и вдруг, резко перемешав Катины карты с картами Ирэны, снова стала их раскладывать, – Ум человека по жизни ведёт. И горько будет тому человеку, кто только умом живёт. Ну-ка, зеленоглазая, сними из колоды карты ещё раз. Не могу сразу прочитать, пути твои с подругой тесно переплелись, только не дружба это, а ненависть…

– Что?! – побелевшими губами воскрикнула Катя, очень внимательно наблюдавшая за каждым движением гадалки.

– Мужчина между вами стоит, – невозмутимо произнесла цыганка, пока ждала, когда Ирэна вытащит карты и снова положит их в круг. Пожилая женщина вдруг сверкнула чёрным огнём глаз и продолжила, – Теперь вижу! Мужчина! Тот же самый! С холодным волчьим взглядом! Всё, не могу больше смотреть! Его взгляд меня сил лишает. Воля у него сильная, энергия от него тяжёлая. Нельзя мне дальше смотреть. Сил лишусь. Всё!

Цыганка жестом поманила к себе тихо сидящую в углу Ксюшу, заставила её вытащить карты из колоды. Девушка послушно сделала это, а цыганка снова вздохнула, нахмурилась и произнесла с неохотой:

– Страдать ты будешь, милая. Много слёз вижу. Ох, много, – покачала она головой, – Смерть вижу. Даже две. Злой человек, жестокой человек рядом с тобой сейчас. Совсем скоро он войдёт в силу, и тогда начнутся твои страдания. И ты тоже любишь этого сероглазого мужчину с волчьим взглядом. А тебе нельзя! Не твоё это! Он спасёт тебе жизнь. Но он не для тебя судьбой предназначен.

Ксюша побледнела. Девушки испуганно затихли, боясь пошевелиться. Цыганка снова посмотрела на Катю. Голубые открытые глаза девушки тревожно манили всмотреться в их глубину.

– Кому бы судьбу не предсказывала, а всё к тебе, синеглазка, возвращается. И к этому мужчине с волчьим взглядом. То, что сейчас у тебя есть, отдашь подруге. Вот этой, рыжей. За это и ненавидеть будешь. И ненависть в тебе и любовь. И оба чувства сильны. Ссора между вами и разлука надолго. На много лет. Всё. Больше ничего не скажу. Карты перестали говорить. Ничего не показывают. Значит, знать вам этого достаточно.

– Да что же это такое! – вдруг возмутилась Ирэна, поднявшись с половика и вскочив на ноги, – Зачем вы нас пугаете?

– Тише ты! – пшикнула на подружку Катя и вежливо обратилась к старой цыганке, – Как вас зовут?

– Зарина меня зовут, – ответила цыганка невозмутимо.

– Вот, возьмите, Зарина, – Катя протянула старой цыганке деньги и положила их на ковёр, – Спасибо вам большое, Зарина. Всего вам доброго.

Катя поднялась на ноги и направилась к выходу. Зарина бросила быстрый удовлетворённый взгляд на деньги и произнесла вслед девушке:

– Всего доброго, красавица. Бог да поможет тебе.

Прощаясь с девушками, старая цыганка посмотрела только на Катю, провожая её заинтересованным взглядом чёрных проницательных глаз.

А вот паренёк-цыганёнок провожал Катю другим взглядом. Он подошёл к девушкам, приблизился к Кате.

– Красивая, пойдёшь за меня? Не обижу! – дерзко и в то же время взволнованно произнёс он, так и прожигая Катю чёрными жадными глазами.

– Эй, ты чего?! – рассмеялась девушка, – Сколько тебе лет, ребёнок?

– Я не ребёнок, мне тринадцать, скоро четырнадцать. Уже невесту можно приглядеть, – очень серьёзно произнёс парнишка.

Ирэна усмехнулась в открытую, дерзко, а Ксюша стыдливо отвела взгляд. Катя растерялась, не зная, что сказать мальчику, чтобы не обидеть его отказом.

– Мне восемнадцать. Я тебя старше, – наконец произнесла она.

– Пять лет не страшно. Я быстро вырасту. Цыгане быстро взрослеют. Ну, что ты хочешь, чтобы я для тебя сделал? Что? Говори! – со страстью и отчаянием в голосе потребовал парнишка.

– Да ничего я не хочу… – смутилась Катя, – У меня и жених уже есть.

– Врёшь! Нет у тебя никого! По глазам вижу! – упрямо воскликнул мальчишка, а в это время Ирэна решила вмешаться.

– Да отстань ты уже! – с раздражением прикрикнула она, – Сказано же тебе, жених у неё. Кстати, её жених – мой брат, так ведь, Катя?

– Так, – подтвердила девушка и посмотрела в глаза мальчишке печально, виновато, – У тебя будет невеста, вот увидишь. Красивая и хорошая.

– Я хочу такую, как ты, с твоими светлыми волосами и глазами, – упрямился по-детски парень.

– Ну, значит, будет такая как я. Не растраивайся, – Катя хотела добавить «подрасти немножко», но вовремя осеклась, сообразив, что это обидит чересчур горделивого заносчивого перенька.

Катя развернулась и побежала по тропинке в сторону посёлка, подружки поспешили за ней, а мальчик-цыган ещё долго стоял и смотрел, как удаляется тонкая стройная фигурка светловолосой красавицы.

– И чего он к тебе прилепился? Вот приставучий-то, – ворчливо произнесла Ирэна. Появление паренька отвлекло их от тревожных мыслей, вызванных предсказаниями цыганки. Но теперь Ирэна вновь вспомнила, что их взволновало, – Нет, надо же такое нам наговорить! А мы тоже хороши! Взяли и поверили!

– Да, – мгновенно с готовностью отозвалась Катя, взяла за руку Ирэну, остановила её, посмотрела ей в глаза испуганно, умоляюще, – И подумать страшно, что мы можем друг друга возненавидеть. Скажи, скажи, Ирэнка, что это неправда!

– Да, конечно, неправда! Выкинь ты это из головы, Катя! Ты моя лучшая подруга! И Ксюша ещё… – вспомнив про Ксюшу, Ирэна резко повернулась к идущий вслед за ними молчаливой девушке, – Ты совсем бледная, на тебе лица нет, Ксюша! Не нужно нам было сюда ходить, ещё и деньги за этот бред заплатили. А эта старая колдунья просто посмеялась над нами и всё! Надо же, такое придумать! Чтобы мы все втроём голову потеряли из-за какого-то страшного мужчины с волчьими глазами. Не верьте ей, девочки, она из ума выжила! Она просто хотела испугать нас и посмеяться над нами!