Текст книги "Фигурное катание. Стальные девочки"

* * *

Олимпийские победы зачастую приводят к разрыву отношений не только между тренером и спортсменом, но и внутри тренерского штаба. Когда в танцах на льду произошел конфликт между выдающимися танцевальными тренерами Игорем Шпильбандом и Мариной Зуевой и они перестали работать вместе, было трудно избавиться от ощущения, что в основе ссоры лежит банальная ревность, нежелание делиться успехом. Из интервью Уилсона несложно было понять, что творилось у него в душе после того, как Ким стала олимпийской чемпионкой, а он, так получилось, даже не имел возможности увидеть ее выступление своими глазами. На Олимпиадах хореографам редко выпадает шанс получить аккредитацию, дающую право на проход в зал.

«Когда я летел домой из Ванкувера, в голове непрерывно крутился вопрос: „А кто-нибудь вообще знает, что я был хореографом олимпийской чемпионки?“ С одной стороны, я никогда в жизни не ощущал большей уверенности в себе: вместе с Трейси и Брайаном мы вывели Юну на другой уровень, преобразили ее, превратили в звезду, которая может зарабатывать 50 миллионов долларов в год, просто участвуя в рекламе. Не думаю, что она смогла бы достичь всего этого, если бы, например, я в свое время не показал ей, что такое быть настоящей солисткой.

Но вместе с тем я ощущал себя совершенно непризнанным. После тех Игр все внимание было сфокусировано на Брайане Орсере. Всем очень нравился сюжет: тренер, который сам никогда не выигрывал Олимпийские игры, хотя дважды был очень близок к этому, завоевывает золото со своей ученицей. И не где-нибудь, а в Канаде! Когда я где-то появлялся вместе с Брайаном, он постоянно подчеркивал: „Это Дэвид, ее хореограф“. Но все продолжали проходить мимо…»

Спустя шесть месяцев после олимпийского триумфа своей подопечной Орсер получил официальное уведомление о том, что семья Ким больше не нуждается в его услугах, и уже через день тренеру и спортсменке перемывали кости все СМИ мира.

Противостояние осложнилось тем, что, решив разорвать отношения с Орсером, Юна Ким пришла к Уилсону и попросила его стать ее тренером или хотя бы остаться с ней в качестве хореографа. Сильнее всего Дэвида тогда потрясло, что Орсер, глубоко переживающий разрыв с ученицей, не стал против этого возражать. Кто сейчас может сказать, чем бы закончились взаимоотношения внутри «Крикет-клаба», если бы главный тренер поставил подчиненным ультиматум: либо я, либо она!

Наверное, миру просто повезло в том, что у канадца оказалось большое сердце. Хотя, возможно, это был просто здравый смысл, понимание, что в одиночку, как бы ни был талантлив спортсмен, значительных результатов ему не добиться. А значит, нужно беречь тех, кто идет с тобой в одной связке. Как бы то ни было, за все годы, что прошли после расставания Орсера с Ким, тренер ни разу не позволил себе даже крошечной шпильки в адрес прежней ученицы.

Когда история была уже порядком подзабыта, а в группе Орсера катался и шел к своей второй золотой олимпийской медали японец Юдзуру Ханю (он пришел в «Крикет-клаб» в 2012-м), Брайан сказал мне в интервью:

– Тренер часто попадает между молотом и наковальней. С одной стороны на него давят родители, которые искренне полагают, что лучше знают, что их ребенку нужно, а на самом деле пытаются реализовать через него собственные амбиции, с другой стороны находится сам спортсмен и мои тренерские представления о том, как должна быть выстроена работа конкретно с этим фигуристом. Многие почему-то до сих пор считают, что между мной и мамой Юны Мии-Хи на протяжении всей нашей совместной работы постоянно возникали проблемы, хотя на самом деле их не было в принципе. Мии-Хи делала все от нее зависящее, чтобы Юна тренировалась, восстанавливалась и была в прекрасной форме, – в этом отношении я всегда знал, что могу полностью на нее положиться. Хоть мы и прекратили сотрудничать с Юной вскоре после Ванкувера, я и сейчас могу сказать, что вклад мамы в ее олимпийскую победу огромен, его невозможно переоценить. Мии-Хи никогда не позволяла себе вмешиваться в мою работу, никогда не стремилась настаивать на своем. При этом я четко видел: первое время после начала тренировок со мной в Торонто Юна Ким внутренне преодолевала себя. Вся ее жизнь была постоянным преодолением ради того, чтобы быть «правильной» в глазах мамы. Но когда она каталась на Олимпиаде в Ванкувере, я видел уже совершенно другую Ким. Которой нравится то, что она делает, которая хочет кататься и получает от этого непередаваемые эмоции. Скажу больше: я очень горжусь именно тем, что сумел развернуть сознание спортсменки в эту сторону.

Впрочем, тогда же Орсер сказал и другое: «Я никогда не стану мириться с ситуациями, когда родители начинают мне объяснять, как именно я должен тренировать их детей. На моей „кухне“ никогда не будет места для второго повара. Понимаете, о чем я?»

Глава 3
Мао Асада, которой не повезло

…За двухчасовую тренировку девочка не остановилась ни разу. Каждый шаг был либо каким-то элементом, либо заходом на прыжок. Один раз тренер крикнула ей: «Иди сюда!» Девочка подъехала к борту и не останавливаясь стала нарезать круги по небольшому радиусу, на ходу внимательно слушая все замечания. Потом снова заскользила по большой дуге на прыжок. Аксель. Тройной. И тут же заход на следующий тройной аксель – в другую сторону катка.

«Сколько уже прыжков она сделала? 36?» – вполголоса, не поворачивая головы, спросила тренер. Суровый молодой японец с блокнотом в руках – тренер по ОФП – стал быстро-быстро что-то подсчитывать, водя карандашом в своих записях. «Сорок восемь», – продублировала его ответ переводчица.

«Концовку!» – снова крикнула тренер. Последовал каскад из двух тройных – флипа и риттбергера – и какая-то умопомрачительно навороченная дорожка шагов, в конце которой тройные снова посыпались как горох.

На лице спортсменки не было ни усталости, ни недовольства, которое в конце тяжелой тренировки появляется обычно само по себе даже у самых терпеливых. На балкончике катка примостилась небольшая группа зрителей – то ли родителей с детьми, то ли тренеров с учениками. На то, что происходит на льду, они глядели, как порой смотрят выступления в цирке: вроде бы обычный человек выходит на манеж, а делает такое – что не укладывается в голове.

На самом деле это была обычная тренировка. Самой обычной японской девочки – Мао Асады, приехавшей в Москву к тренеру – Татьяне Тарасовой.

* * *

Иногда спортивная судьба словно намеренно сводит в одном пространстве людей, каждый из которых абсолютно самодостаточен и мог бы украсить своим присутствием любую эпоху, единолично царствуя на спортивном троне. Но вместо этого вынужден биться за каждый титул с таким же жестким соперником, как он сам. Триумф одного автоматически становится в этом антураже настоящей трагедией для другого, даже когда итоговый результат разнится в сотые доли балла. Мао Асада и Юна Ким появились на свет в один год с разницей в 20 дней. Сам факт их рождения в сентябре 1990-го переплел судьбы двух будущих фигуристок на два с половиной десятилетия вперед. Причем японке, в силу этого рокового стечения обстоятельств, была уготована наиболее драматичная роль – роль проигравшей.

Интересно, как сложилась бы карьера Асады, доведись ей выступить на Олимпийских играх в Турине? За два месяца до тех Игр юная японка блестяще выступила в финале взрослого Гран-при в Токио – выиграла турнир, опередив на восемь с лишним баллов двукратную чемпионку мира Ирину Слуцкую. Юна Ким в том финале выступала в юниорской категории и тоже выиграла турнир, но на фоне первой взрослой победы Асады ее результат вообще не воспринимался как нечто примечательное – это была рядовая юниорская победа.

А вот Асада чуть было не совершила в фигурном катании революцию. Точнее, могла бы совершить, если бы Международный союз конькобежцев пошел навстречу японской федерации фигурного катания и в виде исключения разрешил 15-летней Асаде поехать на Олимпиаду в Турин. Спортивные функционеры Страны восходящего солнца были абсолютно уверены в том, что талантливая, бесстрашная и амбициозная малышка имеет куда больше шансов принести стране медаль, чем чемпионка мира 2004 года Шизука Аракава.

За три последующих года Асада завоевала серебро и золото на чемпионате мира, стала победительницей престижного чемпионата четырех континентов 2008 года, затем несколько опустилась в табели о рангах, не попав в призеры мирового первенства-2009, но это было связано с серьезным изменением технического арсенала: Мао решила включить в произвольную программу сразу два тройных акселя – самого физически тяжелого из существующих тройных прыжков.

Чем больше впоследствии я размышляла о карьере Асады, дважды имевшей все шансы выиграть олимпийское золото и дважды упустившей их, тем сильнее мне казалось, что причина такого фатального невезения неразрывно связана с ее жгучим желанием собрать воедино все лучшее сразу: не только самую сложную программу, но и самых известных постановщиков и самых лучших тренеров. Мао не хотела ждать. Любая мало-мальски серьезная неудача казалась ей фатальной и требующей незамедлительной смены наставника, а в идеале – и обстановки.

Хотя начиналась ее взрослая карьера почти так же, как у Юны Ким. Примерно тогда же, когда кореянка уехала в Канаду искать счастья в клубе Орсера, Мао перебралась в Калифорнию. В забытый богом, абсолютно оторванный от большой цивилизации горный Лейк-Эрроухед, где уже несколько лет работал бывший советский тренер Рафаэль Арутюнян. Произошло это почти сразу после того, как Асада, уже имея титул чемпионки мира среди юниоров, уступила эту корону Юне Ким на мировом юниорском первенстве-2006 в Любляне. В связи с этим японка впервые решила поменять в своей жизни почти все: страну проживания, климат, тренера и хореографа.

* * *

Экс-советский тренер переживал тогда не самые лучшие времена. К Играм в Турине он готовил одну из самых харизматичных фигуристок мира – американку Мишель Кван, которой фатально не везло на Олимпиадах.

В 1994-м 13-летняя Мишель могла выступить на Играх в Лиллехаммере, но осталась в запасных. На Игры в Нагано фигуристка приехала на правах стопроцентного фаворита: неделей раньше она выиграла чемпионат США, причем ее выступление было признано лучшим за всю мировую историю женского одиночного катания. Но олимпийское золото досталось совсем юной Таре Липински – девочке, которую можно было бы считать однодневкой, но это было не совсем так: за год до тех Игр Тара стала чемпионкой мира, причем выиграла титул как раз в борьбе с Кван.

До Игр-2002 Мишель выиграла еще два чемпионата мира подряд, но в Солт-Лейк-Сити она проиграла снова. Тогда-то она и обратилась к Арутюняну, а параллельно – к Тарасовой. Ради призрачной олимпийской победы Кван была готова работать круглосуточно, но ей было неимоверно сложно: в возрасте, когда большинство ее ровесниц уже заканчивает карьеру, Мишель пришлось учиться многим элементам заново – этого требовала новая система судейства, введенная после Солт-Лейка.

Многомесячное фанатичное самоистязание завершилось предсказуемо – травмой. Проблемы со здоровьем были у американки и раньше. Слишком большие физические нагрузки и постоянные переохлаждения привели к артрозу тазобедренных суставов. Любые мало-мальски действенные рекомендации медиков по возможному лечению натыкались на жесткое неприятие матери Кван («Сначала ты должна родить здоровых детей, а потом можешь сколько угодно принимать сильнодействующие препараты»).

Попытки лечить артроз традиционными китайскими методами иглоукалывания не давали эффекта. Не на такую боль они были рассчитаны. И не на столь истерзанный нагрузками организм.

В Турине заболевание вспыхнуло с новой силой. Сам климат альпийского предгорья часто оказывается для ревматиков чрезмерно опасным. Возможно, Кван имело смысл приехать на Игры еще раньше: временнáя разница в девять часов требует как минимум девятидневной адаптации. В этом случае у Мишель был бы шанс пережить акклиматизацию в режиме умеренных нагрузок, а после этого плавно подвести организм к привычным тренировкам. Она же, наплевав на недомогание, бросилась в Игры как в омут. По ночам просыпалась от невыносимой боли, но изо всех сил запрещала себе даже думать о том, что не сумеет еще раз выйти на олимпийский лед.

Последней каплей стала церемония открытия. Простояв несколько часов на холоде, Мишель окончательно поняла: все кончено. И жизнь окрасилась в черный цвет.

Точно так же жизнь потеряла краски и для Арутюняна.

Когда Рафаэль только начинал работать с Кван, многие подтрунивали над тем, как трепетно наставник относился к ученице, стараясь предугадать каждый ее каприз, – словно боялся не оправдать ожиданий своей новой подопечной. Мне же он после Турина сказал:

– Думаю, тогда было страшно не только мне. Кван – это эпоха, глыба. К тому же Мишель обратилась ко мне на излете своей карьеры, когда всем было очевидно, что она – уже нисходящая звезда. Она и сама прекрасно это понимала, но я, как тренер, не имел ни малейшего права дать ей хоть в чем-то почувствовать, что смотрю на нее как на человека, чье время уходит. Мы никогда в жизни не говорили об этом, но до сих пор у меня сохранилось чувство, что Мишель была благодарна мне уже за то, что эту ношу я столько времени нес вместе с ней.

В 2006-м ей ведь сразу после зимних Олимпийских игр сделали операцию, – продолжал тренер. – Мишель не могла ни сидеть нормально, ни ходить, когда вернулась из Турина в Америку, – до такой степени было больно. Я и сам пережил сильный шок. Когда мы только начали вместе работать, Кван не раз жаловалась, что кости таза у нее «шевелятся внутри». Я был склонен списывать все это на мнительность: никак не мог понять, как такое вообще может быть. Но при обследовании в клинике выяснилось, что правое крыло тазовой кости отслоилось от крестца, причем довольно давно. Так что Кван с этим мучилась все два года до Игр в Турине. И молчала.

Наши занятия перед той Олимпиадой порой выглядели так: Мишель приходила на тренировку и начинала наматывать круги по льду. Я смотрел только на выражение ее лица. Если она, проезжая мимо меня, едва заметно качала головой из стороны в сторону, я понимал, что тренировки не будет. Что бедро болит у нее до такой степени, что нет никаких сил терпеть. Когда случались совсем уж сильные обострения, Мишель ездила в Лос-Анджелес к китайскому врачу-мануальщику и он каким-то образом вставлял кости на место. Последствия этой травмы сильно усугубило и то, что незадолго до Игр Кван открыла в Лос-Анджелесе свой каток и, по соображениям бизнеса, должна была тренироваться именно там – на гораздо более жестком льду, чем привыкла в Лейк-Эрроухеде. От постоянных жестких приземлений тазобедренный сустав пострадал еще сильнее. Я видел это, нервничал, злился. Но что я мог поделать? И как я мог ее в этой ситуации бросить?

* * *

Приезд в Калифорнию Асады стал для тренера поистине подарком судьбы. Проработав с японкой несколько месяцев, он сказал мне при очередной встрече:

– Эта девочка – совершенно особенная. Талантище. И очень мощный ум. Этим, кстати, Мао очень напоминает совсем молоденькую Мишель. Попала она ко мне на каток совершенно случайно. Приехала в Лейк-Эрроухед с мамой, сестрой и менеджером, покаталась неделю или полторы. Я уже знал, что до этого семья успела побывать и в Канаде, и на Восточном побережье США. А в самом конце лета Асада снова приехала в Калифорнию и сказала, что хотела бы работать со мной постоянно. Как показывает практика, спортсмены такого уровня ищут не только тренера, но и наиболее удобные для тренировок условия. Сколько времени Асада захочет пробыть в Лейк-Эрроухеде, предсказать было невозможно. Если задержится на длительный срок, тогда, возможно, мы будем разговаривать о каких-то контрактных отношениях. Сейчас у нее сложный период – 16 лет. У восточных девочек, как мне кажется, перестройка организма проходит несколько легче, чем у европейских или американских, хотя должен заметить, что японцам в принципе несвойственно предпринимать превентивные меры. Я как профессионал всегда вижу, когда те или иные качества спортсмена начинают ослабевать. И стараюсь что-то поменять еще до того, как недостатки станут очевидными для зрителей. Но в Японии, похоже, все с самого детства приучены с удовольствием относиться даже к самой тяжелой работе. А потому, если японцы видят, что что-то у них перестало получаться, они чуть больше концентрируются, чуть сильнее упираются, если нужно – работают вдвое дольше, потому что свято верят, что количество рано или поздно обязательно перейдет в качество. Причем никогда не говорят «нет». Если ты видишь, что человек тебя выслушал, а сам продолжает делать по-своему, значит, он сознательно не хочет принимать твою точку зрения.

Асада и меня заставляет работать с большей отдачей, – продолжал Рафаэль. – Мне порой кажется, что я нагрузил ее уже достаточно, а она не останавливается. Не катается, только когда спит. Умеет много тренироваться, и главное – ей это нравится.

Тогда же Арутюнян произнес фразу, на которую я поначалу не обратила внимания, даже не подозревая о том, что его слова окажутся пророческими.

«Совершенно не исключаю, что, если японскую федерацию перестанет что-либо устраивать, они без всяких претензий просто заменят меня на другого специалиста», – сказал он.

Примерно так вскоре и произошло. В декабре 2007-го Асада отпросилась домой в Японию на новогодние праздники и застряла там почти на полтора месяца. Потом логично рассудила, что возвращаться в Америку и оттуда сразу же лететь обратно на чемпионат четырех континентов в Корею нет никакого смысла, позвонила тренеру и попросила, чтобы он приехал в Коян. Но Арутюнян отказался. На этом его работа с Асадой была завершена, что не помешало японке, катаясь в одиночку, победить как в Корее, так и на чемпионате мира—2008 в Гетеборге. После чего, прекрасно понимая, что восстановить прежний контакт с Арутюняном, скорее всего, уже не получится, она и обратилась к Тарасовой. Летом 2008-го Асада официально объявила о том, что будет работать с легендарным тренером на постоянной основе, и несколько месяцев провела в Москве.

* * *

38 минут – именно столько длилась разминка на московском катке ЦСКА, во время которой Асада на большой скорости исполняла не очень сложные, на первый взгляд, элементы. «Обратите внимание на то, что она делает, – вполголоса комментировала у борта Тарасова. – Очень немногие спортсмены так умеют».

Мао закончила выполнять первую комбинацию шагов по часовой стрелке и тут же, не сбавляя темпа, повторила весь набор в обратную сторону. Взялась за другую шаговую связку, и снова все повторилось. Слева – направо, справа – налево. Потом пришла очередь твизлов, вращений на одной ноге. В глаза первым делом бросался идеальный баланс, какой бывает разве что у цирковых канатоходцев: словно какая-то невидимая струна, протянутая сквозь тело, удерживает хрупкую фигурку от малейшей потери равновесия.

– Она всегда разминается долго, – вновь вполголоса сказала тренер, не отрывая глаз ото льда. – Старается довести все движения до автоматизма и сделать каждый шаг максимально рациональным, чтобы на шаговые связки не уходило слишком много сил. Потому что силы нужны на прыжки. Между ними у Мао почти не получается передохнуть. Насколько мне известно, решение о смене тренера и о том, чтобы приехать ко мне в Москву, Асада принимала вместе с мамой и менеджером корпорации IMG, который ведет все ее дела. – Когда они ко мне обратились, я сразу попросила, чтобы в моем распоряжении была грамотная переводчица и японский тренер по скоростно-силовой подготовке. Эти просьбы удовлетворили. Мао очень просила, чтобы я позволила ей оставить в произвольной программе два тройных акселя. Аксель – прыжок особенный. Для него требуется более длинный заход, что тоже отнимает время. А нужно все успеть…

Фигуристка тем временем перешла к прыжкам. Эта часть тренировки тоже в какой-то степени была разминкой – для выполнения тройного акселя. Вот только подбиралась Мао к нему не через двойные прыжки, а как бы заводя себя все более и более сложными элементами. Каскад из двух тройных риттбергеров («Этого не делает никто!» – уже привычно прозвучал голос Тарасовой), каскад из флипа и риттбергера. Наконец – аксель. Еще один. Еще. Каскад – аксель – и двойной тулуп. Все безукоризненно. Затем пошли прокаты произвольной программы по частям. Под музыку.

Изредка Тарасова делала спортсменке какие-то замечания на английском. Иногда переходила на русский язык, и тогда к процессу незамедлительно подключалась переводчица. В самом конце занятия тренер сказала мне:

– Вы пришли не в самый удачный момент. Мао катается в новых ботинках, поэтому не чувствует привычной легкости. Соответственно, и настроение у нее не может быть хорошим, потому что в том, чтобы обкатывать ботинки, нет ничего приятного. Но и другого выхода тоже нет: одной пары ей на сезон не хватает. Эта модель немножко другая, чем те, в которых катаются наши фигуристы. Более легкая, но и более хрупкая. А нагрузка при прыжках огромная. Поэтому ботинки, бывает, ломаются. И нужно иметь запасную разношенную пару.

Тарасова замолчала, внимательно наблюдая за тем, как Асада выполняет сложнейшую дорожку шагов, затем продолжила:

– Честно говоря, я совершенно не ожидала, что Мао приедет в Москву в новых ботинках. Но так решила ее мама. В Японии с Асадой постоянно работает моя помощница Жанна Фолле. Но иногда уезжает и она. И тогда мама фигуристки направляет всю свою энергию на то, чтобы в наше отсутствие довести все выученное до совершенства. Мао подчиняется ей беспрекословно…

Последняя фраза прозвучала странно. В ней скорее чувствовалось плохо скрытое осуждение, что сильно диссонировало со всеми превосходными эпитетами, высказанными Тарасовой в адрес Асады по ходу тренировки. Впрочем, тогда я еще не задумывалась о том, какую огромную роль способны сыграть фанатичные родители в судьбе собственных детей. И какую разрушительную.

* * *

– Вам не страшно смотреть, как ваша дочь прыгает? – спросила я через переводчика маму фигуристки Кёко. Спросила, скорее, для того, чтобы просто поддержать разговор, пока идет тренировка. И неожиданно услышала в ответ:

– Бывает очень страшно. На соревнованиях. Я каждый раз ужасно боюсь, что Мао не сделает что-то из того, что должна…

Слова Кёко напомнили мне одну очень давнюю историю. В свое время я была знакома с потомственной цирковой артисткой Мариной Осинской – дочерью знаменитого послевоенного эквилибриста Льва Осинского. Он ушел на войну мальчишкой, был тяжело ранен, потерял руку, а потом вернулся в цирк, самостоятельно сконструировав себе реквизит для работы под куполом и специальный протез, глядя на который никому не приходило в голову, что у артиста нет руки.

Мама Марины работала в той же цирковой программе – на проволоке. Когда в семье появилась и подросла девочка, цирковая карьера была уготована ей по умолчанию, как и множеству других детей, чье детство прошло «в опилках». В качестве специализации Марина выбрала канат – без страховки работала на семиметровой высоте, используя уникальное приспособление, которое придумал и сделал для нее отец. Однажды на гастролях в каком-то небольшом российском городе в конструкции каната не сработала защелка и Осинская упала с большой высоты на манеж. Спас ее униформист – успел подскочить и собственным телом пассировать удар. Девушке просто повезло: она отделалась переломом нескольких ребер и сотрясением мозга, но позвоночник остался цел.

Когда несколько дней спустя об этом узнали родители, мать тут же позвонила в больницу и Марине передали трубку. Раздался вопрос:

– Ты с манежа ушла сама?

– Нет, мама, меня унесли.

– Боже мой! Какой позор, – простонала родительница. На этом разговор был закончен.

Похожим фанатизмом в отношении своих детей отличаются многие японцы. Другое дело, что японская мораль не стимулирует появление выдающихся личностей. Вековые традиции предписывали гражданам страны прежде всего знать свое место, быть как все.

В 60-х годах прошлого века получила широкую известность история выдающегося японского дирижера Сейдзи Одзава. Когда он вернулся домой после грандиозного успеха за границей, японские оркестры наотрез отказались с ним играть.

Ломать традиции в спорте одним из первых начал выдающийся японский тренер Нобуо Сато. Именно он первым озвучил тот факт, что в японской культуре нет такой открытости, как в европейской или американской. И что по этой причине японские тренеры не всегда способны по-настоящему раскрыть возможности своих подопечных. А значит, нет ничего зазорного в том, чтобы на определенном этапе обращаться за помощью к иностранным специалистам.

Собственно, это подтвердила мне и Кёко, объясняя свое решение отправить дочь за океан к Арутюняну.

– После того как Мао впервые выиграла финал Гран-при в Токио в конце 2005-го, она стала дико популярна в Японии, – рассказывала мне женщина, не отрывая взгляда ото льда, где продолжала работать ее дочь. – Не было ни одного катка, куда мы могли бы приехать тренироваться, потому что вокруг немедленно собирались толпы фанатов. Я уже в то время мечтала, чтобы у моих девочек был русский тренер, потому что в моем представлении русское фигурное катание всегда ассоциировалось с великими спортивными и балетными традициями. Сама я в свое время занималась гимнастикой и балетом. И своих дочек отвела в балет в очень раннем возрасте. Именно балетные педагоги посоветовали нам заняться фигурным катанием, чтобы укрепить голеностопы. Маи – она у нас старшая, мы назвали ее в честь Майи Плисецкой – начала ходить вместе с Мао на каток, потом обе девочки стали принимать участие в каких-то детских соревнованиях. Это им страшно понравилось, потому что на соревнованиях постоянно давали какие-то подарочки – призы, медали, – чего не было в балетной школе. До определенного возраста занятия балетом и фигурным катанием удавалось совмещать. Но как-то незаметно балет у Мао отошел на второй план – стал вспомогательной дисциплиной. Просто ехать в Россию мы поначалу побоялись. Такая поездка казалась слишком дальней, не очень доступной, не очень понятной. Вот и полетели в Калифорнию. Хотели найти такого тренера, у которого на тот момент не было сильных учеников. Чтобы он мог посвящать нам все свое время. Поэтому выбор пал на Арутюняна. Хотя я, признаться, продолжала мечтать о том, чтобы когда-нибудь у Мао появилась возможность поработать с Тарасовой.

– Связаться с Татьяной в те времена вы даже не пытались?

– Мне это просто в голову не приходило. Почему-то я была уверена, что тренеру такого ранга будет просто неинтересно с нами работать. Мао тогда еще не достигла серьезных успехов, Тарасова же в моем представлении была богиней, небожительницей. Совершенно недосягаемой. Почти нереальной. До сих пор иногда не верю, что моя мечта сбылась…

Во время того московского визита Мао Асады к легендарному российскому тренеру имела место еще одна примечательная ситуация. Каждый день, когда спортсменка тренировалась на льду, на нее с балкона тренировочного катка во все глаза смотрела маленькая девочка, которая никак не могла набраться храбрости зайти к японке в раздевалку и взять у нее автограф. Девочку звали Аделина Сотникова. И никому даже не могло прийти в голову, что пройдет еще несколько лет и именно эта фигуристка завоюет на Олимпийских играх в Сочи самую заветную для любого фигуриста золотую медаль. Ту, которую так и не довелось выиграть Асаде…

* * *

Ближе всего к олимпийской победе Мао была в 2010 году в Ванкувере.

Итог женской короткой программы на тех Играх был невероятным: Асада потрясающе выполнила все предписанные элементы, включая уникальный для женского катания каскад – тройной аксель с двойным тулупом, – набрала рекордную для себя в том сезоне сумму в 73,78, а следом на лед вышла кореянка Ким Юна и… без каких бы то ни было видимых усилий получила на 4,72 балла больше.

Кореянка, конечно же, была фаворитом в этой дуэли. Перед Играми в кулуарах непрерывно курсировали разговоры о том, что после победы Юны Ким на предолимпийском чемпионате мира—2009 корейские корпорации вложили во всевозможные проекты, связанные с фигурным катанием, суммы такого масштаба, что игнорировать свои интересы они не позволят никому. В том числе – Международному союзу конькобежцев. Возможно, тот факт, что Юна Ким в своем стартовом выступлении опередила японку почти на пять баллов, несмотря на то что Асада совершенно безошибочно исполнила в Ванкувере короткую программу с уникальным набором прыжков, и стал следствием большой политики.

Столь большой отрыв разом убил всю интригу женского турнира. Публика, предвкушавшая красивую и упорную борьбу двух выдающихся спортсменок, вместо этого получила «игру в одни ворота». Уже после Игр Тарасова скажет, что судьи совершили преступление не только по отношению к японке, но и ко всему миру фигурного катания, лишив его зрелища потрясающей и равной борьбы.

Отчасти тренер была права: это был показательный прецедент, прекрасно отражающий все особенности новой системы судейства. По логике, Асада должна была получить гораздо более высокие оценки, поскольку тройной аксель для женского катания означал по тем временам примерно то же самое, что четверной прыжок для мужского. То есть совершенно революционный элемент и безусловное новаторство исполнителя. Но баллы никак этого не отразили.

Был и другой аспект, который прекрасно сформулировал один из лучших в мире тренеров одиночного катания Валентин Николаев.

– Сколько бы компьютеров ни стояло на линии, все равно главную роль играет человеческий фактор, – сказал он мне. – Не важно, насколько честен сидящий за столиком арбитр, все равно он оценивает прежде всего свое впечатление от катания, а не само катание.

На практике это означало следующее: все без исключения выступления Юны Ким, которые предшествовали Олимпиаде, убедили судей в том, что кореянке нет равных по обе стороны океана. В предолимпийском сезоне фигуристка трижды превышала рекордный для женского катания результат и довела его до фантастического по тем временам уровня – 76,28 балла. В программах кореянки не было ни одного прыжка, который заставлял бы ее чрезмерно нервничать и тем более рисковать. Соответственно, катание в целом выглядело более размашистым и одновременно плавным. На этом фоне все прыжковые элементы выглядели солиднее, чем у соперницы.

А вот олимпийская короткая программа Асады, поставленная на музыку из балета Арама Хачатуряна «Маскарад», успела запомниться по ходу сезона разве что непрерывной борьбой спортсменки с тройным акселем, который никак не хотел ложиться в программу, и множеством нареканий в адрес самой программы, которую успели посчитать совершенно неподходящей и слишком взрослой для юной японки. Публике и судьям надо было дождаться Игр и совершенно фантастического проката в Ванкувере, чтобы убедиться, что программа Мао способна до такой степени заиграть всеми красками. Но, увы, это уже не имело никакого значения: заранее сложившееся мнение в пользу Ким оказалось сильнее. Она и получила весомое преимущество уже на старте.