Текст книги "Настольная книга верующего"

Священные одежды

Одежды не составляют части богослужения, однако «не достоит нам входить во Святая Святых (алтарь) и отправлять там богослужение в одеждах общих и просто употребляемых», – говорят святые отцы. Одежды – знаки невидимого величия таинств – стихарь, епитрахиль, пояс, поручи, фелонь, орарь, набедренник, омофор, митра и саккос. Некоторые части облачения заимствованы из облачений ветхозаветных архиереев.

Стихарь – священная одежда, прямая, длинная, с широкими рукавами. Наименование стихарь получил от греческого слова – стих – строка, прямая линия. Церковь христианская приняла эту одежду в число священных по образцу ветхозаветной священнической одежды, известной под именем хитона, или у первосвященников – подира. В древности стихарь изготавливается из льна и был белого цвета. Этому цвету стихаря как цвету одежд ангельских соответствует и то таинственное знаменование, которое соединяют с ним учителя Церкви. Стихарь знаменует светлую жизнь облачающегося в него, напоминает о той чистоте и непорочности, с которой служители Божии должны проходить свое высокое служение, и выражает их духовную радость о Господе, внушаемую чистотой жизни. Это знаменование выражается в молитве, читаемой при облачении в стихарь: «Возрадуется душа моя о Господе, облече бо мя в риз спасения, и одеждою веселеия одея мя». Эта одежда для всех трех степеней священства, так как от них требуется одинаковая чистота жизни. У архиерея и священников стихарь делается шире и называется подризником, так как находится под другими ризами.

Пояс священника соответствует золотым поясам ангелов, так как иерархия церковная образована соответственно иерархии небесной. Богослужебное употребление пояса в Церкви христианской основано на примере Церкви Ветхозаветной: в числе одежд Аарона было препоясание, которое он носил выше чресел, в знаменование достоинства и чистоты служения. Стягивая подризник, пояс позволяет беспрепятственно совершать священнодействия, ему придется потому знаменование силы и готовности в прохождении служения. Та же мысль выражается в словах, которые произносятся при надевании пояса. Кроме того, пояс знаменует лентий, которым перепоясался Иисус Христос при омовении ног ученикам.

Митра, или архиерейская шапка, служит знамением славы Господней и власти, данной от Него служителям Своего Святилища.

Омофор – иначе нарамник, облачение, носимое на плечах, – отличие архиерея. Это – длинный и широкий плат с изображением креста, одеваемый поверх других архиерейских одежд и опускающийся одним концом спереди, другим сзади. Он изображает заблудшую овцу, которую добрый пастырь возложил на плечи и принес в дом, что означает спасение Иисусом Христом рода человеческого.

Остальные священные облачения употребляются для обозначения разности чинов и должностей священнослужительских, их достоинства и благодати, им данной. Это: орарь, епитрахиль, поручи, набедренник, фелонь и саккос.

Орарь – принадлежность облачения иподиакона, диакона и архидиакона, род длинной ленты, который первый носит крестообразно через плечи, второй – на левом плече, третий крестообразуется на левом плече, имея концы соединенными под правой рукой. Диаконы при всех своих возглашениях поднимают орарь, держа тремя перстами, и показывают народу, как знак, предшествующий действиям церковным, чем возбуждают народ ко вниманию. Святитель Иоанн Златоуст приписывает этому диаконскому облачению знаменование Ангельских крил, так как и сами диаконы представляют собой в церкви образ этих служебных духов. На древних орарях изображены были слова, которыми ангелы непрестанно на небесах воспевают Бога: «Свят, Свят, Свят».

Епитрахиль – это священническая одежда, простирающаяся от шеи до земли. Епитрахиль составляется из диаконского ораря, сложенного вдвое. Изменен орарь для обозначения преимущества иерейского сана перед диаконским. Епитрахиль есть символ благодати священника, поэтому без нее священник не совершает ни одного из священнодействий и не произносит проповеди в церкви. При исповеди он возлагает епитрахиль на голову исповедующегося, когда произносит отпущение грехов, епитрахилью обертывает трижды свою руку, когда при венчании обводит трижды венчающихся вокруг аналоя.

Фелонь – иначе риза, длинная и широкая одежда без рукавов. Из благоговения к Спасителю и апостолам, носивших такую или подобную ей верхнюю одежду, церковь приняла фелонь в число священнических одежд. Изображая собой одежду, в которую облекли Спасителя ругавшиеся над ним воины, фелонь вместе с тем напоминает иерею, что он в служении своем изображает Господа, принесшего себя в оправдание за людей, и поэтому должен облекаться правдой при всех делах своих. При облачении в фелонь на литургии иерей произносит слова псалма: «священницы Твои, Господи, облекутся в правду и преподобные Твои радостию возрадуются».

Поручи употребляются для удобнейшего священнодействия. Они служат знаком бороться с врагом человеческой души. Поэтому через произносимые при их надевании выражения священнослужитель славит всемогущество и крепость десницы Господней, прося Бога, чтобы его, как создание рук Своих, вразумил и просветил светом Своей благодати поступать по заповедям Его и священнодействовать достойно, с бодрым духом. Поручи означают те узы, которыми Спаситель был связан, когда Его вели на суд к Понтию Пилату.

Набедренник, называется также палицей, – есть украшение и знак архиерейской должности и власти. Обозначает он духовный меч, т. е. Слово Божие, которым архиерей должен вооружаться против ересей и неверия, и отсекать испорченные члены Церкви. Поэтому набедренник носится как меч. Он дается архимандритам, игуменам, протоиереям, священникам как отличие за христианскую ревность, силу благочестия, бодрость и смелость в борьбе со всеми врагами святого учения.

Саккос – верхняя архиерейская одежда, заменяющая собой фелонь и имеющая одинаковое с ней духовное значение. По одному мнению, саккос в древности был царской одеждой, которая христианскими государями пожалована была константинопольским патриархам и сделалась их отличием. Эта одежда пользовалась таким уважением, что патриархи облачались в нее только три раза в год: на Пасху, Рождество и Пятидесятницу. По другой версии, эта одежда обозначала вретище и была одеждой кающихся. В саккос облачались и христианские государи, чтобы выразить свое смирение перед Царем царей. Архиерей, облачаясь в саккос, обязан припоминать унижение и смирение Спасителя и не превозноситься высотой своего служения. Звонцы, пришиваемые к саккосу по подобию звонцов на одежде ветхозаветных первосвященников, означают благовестие Слова Божия, исходящее из уст епископа.

Разные цвета священнических облачений (а одновременно и облачений св. престола, жертвенника и аналоев, которые должны облачаться в облачения такого же цвета, как и священнические ризы) имеют символическое значение, и разным дням и праздникам Богослужебного года обычаем усвоены облачения соответствующих цветов. Так, великопостные облачения должны быть черного цвета (в старину бывали и фиолетового), в воскресные дни Великого поста – облачения темно-красного (или тоже фиолетового) цвета; в Лазареву субботу – воскресное облачение золотистого или белого цвета; в Великий Четверток – красного цвета; в Великую Субботу – белого цвета, начиная с чтения Евангелия (после пения «Воскресни, Боже», когда происходит переоблачение всего храма из черного цвета в белый); от первого дня Пасхи до Отдания Вознесения Господня – облачение белого цвета; в Неделю Пятидесятницы (Троицын день) – облачение зеленого, или тоже белого цвета; во весь Петров пост – красного цвета; во все праздники св. апостолов и св. мучеников – красного цвета; в праздники св. пророков – зеленого цвета; во все Богородичные праздники – голубого цвета, как равно и в Успенский пост, исключая праздник Преображения до Отдания, когда облачение белого цвета; в праздники св. Иоанна Предтечи – красного цвета; в праздник Воздвижения Креста Господня – красного цвета или фиолетового; в дни Рождественского поста – красного цвета; в период времени от Рождества Христова до отдания Богоявления – белого цвета. Во все воскресные дни, кроме периода постов, употребляются облачения золотые или золотистого цвета. Неправославным обычаем, навеянным нам с Запада, надлежит признать надевание облачения черного цвета при совершении отпевания усопших и панихид. Православная Церковь не представляет себе смерти чем-то мрачным, а, наоборот, рассматривает смерть как радостный переход к лучшей жизни, к соединению со Христом, а потому более прилично употреблять в таких случаях облачения светлые, но никак не мрачные, траурные, черного цвета, что свойственно только «не имущим упования».

Архиепископ Аверкий (Таушев)

Каждение в храме

Каждением чествуются св. иконы, все вообще святыни, находящиеся в храме, а также предстоящие при Богослужении верные. По словам св. Германа, «каждение знаменует те ароматы, которые принесены были к погребению Господа, а также смирну и ливан, принесенные волхвами. Но сверх того каждение означает и чистый обет добрых дел, из коих истекает благоухание, как говорит апостол: «яко Христово благоухание есмы Богови» (2 Кор 2:15).

Каждение перед иконами и др. святынями служит, таким образом, выражением благоговения и почтения к ним, а каждение, обращенное к верующим, есть выражение желания, чтобы они исполнились Духа Святого и благоухали пред Господом добрыми делами, подобно кадильному фимиаму.

Совершающий каждение одновременно кланяется тем, кому он кадит; равным образом и верующие отвечают ему таким же поклоном, не полагая при этом на себя крестного знамения.

О церковном пении

Пение, употребляемое в церквах за богослужением, имеет своим назначением духовно воспитывать верующих, порождая в них соответствующие молитвенные чувства и переживания, а потому составление церковных мелодий ни в коем случае не может быть делом произвола каждого.

Каким должно быть церковное пение, это ясно указывает 75-ое правило Шестого Вселенского Собора: «Желаем, чтобы приходящие в церковь для пения не употребляли безчинных воплей, не вынуждали из себя неестественного крика и не вводили ничего несообразного и несвойственного церкви, но с великим вниманием и умилением приносили псалмопения Богу, назирающему сокровенное. Ибо священное слово поучало сынов израилевых быти благоговейными» (Лев 15:31).

Здесь указываются следующие основные черты, какими должно отличаться церковное пение:

в церковном пении неуместны и недопустимы «безчинные вопли» и «неестественные крики», то есть всякого рода внешние эффекты;

в церковном пении не разрешается вводить ничего «несообразного и несвойственного церкви», то есть не должны допускаться мелодии и напевы, не отвечающие духу Церкви;

в церковном пении главное – это «великое внимание» к словам, которые поются и, следовательно, к мыслям, в них заключающимся, и, вследствие того, чувство «умиления», с каким эти слова поются, то есть молитвенно-благоговейное отношение к ним и соответствующее певческое исполнение, выражающее вовне внутреннее чувство умиления.

Из всего этого ясно, что церковное пение должно быть совершенно особенным, не похожим на обыкновенное светское пение. Так это и было всегда на протяжении ряда веков в христианской Церкви.

Еще с первых веков христианства святые отцы и учители Церкви решительно боролись с проникновением светских театральных элементов в церковное пение. Так, в одной из своих проповедей, св. Киприан Карфагенский требует, чтобы христиане, собирающееся на молитвенные собрания, соблюдали величайшее благоговение и должный порядок, чтобы они не возносили молитвы Богу разнузданными и искусственными голосами и криками, ибо Бог слушает голоса не уст наших, а нашего сердца, и обращает внимание не на крики наши, а на то, что таится в мыслях наших. В подтверждение св. Киприан приводит целый ряд текстов из Священного Писания и подчеркивает, что разнузданные крики и искусственные выкрики несогласны с духом Церкви и не приличествуют ей.

Великий вселенский учитель и святитель св. Иоанн Златоуст в одной из своих бесед выражает сожаление, что многое из того, что слышно на театральной сцене, переносится и в церковь, что неестественные крики в церкви в состоянии лишь рассеять дух человека, и при этом ставит вопрос: «К чему такое усиленное выкрикивание? К чему насильственное напряжение духа, испускающего звуки, которые ничего естественного не выражают? – Это следует предоставить женщинам и певцам на сцене. Разве можно смешивать забаву с пением, имеющим назначение прославлять Бога ангелов».

Блаженный Иероним, обращаясь к молодежи, которая поет в храме, увещевает ее, что «петь Богу надлежит не столько горлом, сколько сердцем; горло и уста в храме не должны быть таковы, как в трагедии» и во храме не следует петь «театральных мотивов и песней, а надлежит благоговейно произносить и познавать Св. Писание». Хотя бы пение в храме и не было сладкогласнейшим, все же оно, при добрых делах, приятно Богу. Слуга Христов должен петь так, чтобы приятными были слова, которые он произносит, а не голос его, дабы этим изгнать злого, савловского духа из тех, в которых этот злой дух, подобно Савлу, обитает, и дабы этот злой дух не вселился в тех, кто храм Божий превращает в театр».

Знаменитый толкователь канонов Иоанн Зонара, изъясняя 75-е правило Шестого Вселенского Собора, выражает глубокую скорбь по поводу того, что в его время (XII век) «все то, что имеется самого вычурного, самого неестественного на театральной сцене и самого безнравственного в пенни, все это ухитрялись вводить в храм и в церковное пение».

Подлинно церковное пение, как это само собою должно быть ясно, отличается от светского своей бесстрастностью, отрешенностью от всего земного: оно не должно возбуждать никаких земных чувств и переживаний, а должно возносить дух молящихся к небу. Увлечение чисто эстетической стороной в церковном пении, как это и подчеркивают вышеупомянутые церковные авторитеты, неуместно. Эстетическое чувство относится к области душевности, в то время, как в церкви все должно быть духовно, а потому и пение церковное должно возбуждать чувства духовные, а не душевные. Такое «душевное» начало распространяться, к сожалению, в наших российских храмах, под влиянием нахлынувших в Россию итальянских певцов в течение двух последних столетий и почти совсем вытеснило собою настоящее церковное пение, строгое и бесстрастное, унаследованное нами от Византии. Глубоко скорбели об этом у нас многие выдающиеся архипастыри и пастыри, а некоторые из них решительно боролись за восстановление в наших храмах древних подлинно церковных напевов.

К числу таких ревнителей настоящего церковного пения в самое последнее время надо отнести Преосвященного Арсения, архиепископа Новгородского и Старорусского (удостоившегося в 1917 году на Всероссийском Церковном Соборе в Москве избрания на втором месте в патриархи). Вот его авторитетные слова о церковном пении: «Когда с XVII века мы обратили свои взоры на Запад, мы изменились во всем. И в пении мы забыли чудные знаменитые болгарский и греческий распевы. Церковные певцы вообразили себя артистами: стали думать, что своим, чуждым богослужебного характера пением делают услугу Господу. Вместо исполнения, например, Херувимской песни в строгих тонах, берут для нее вульгарные мелодии. Они готовы внести в богослужебные песнопения музыку какого-нибудь романса, годного для исполнения на эстраде, готовы из клироса сделать сцену. И это в то время, когда священнослужители готовятся к совершенно христианского Таинства Евхаристии. И не стыдно и не грешно нам! И не думаем мы, какую ответственность несем за эту профанацию богослужения своим пением».

В самое последнее время перед революцией начал все более и более усиливаться интерес к древнему церковному пению и стали раздаваться голоса за возвращение к нему и за устранение с церковного клироса «итальянщины», то есть новейших светских композиций церковных песнопений, написанных под влиянием итальянских певцов. Преосвященный Арсений с удовлетворением это отмечает. «Русское общество начинает понимать, – пишет он, – что прочна только культура, созидаемая на прочном фундаменте прошлого. Композиторы с интересом изучают образцы древнерусского пения. Но нам нужно работать и каждому на своем месте, чтобы возбудить интерес к этому новому течению в области богослужебного пения. НУЖНО ДОРОЖИТЬ НАШИМ ДРЕВНИМ ЦЕРКОВНЫМ ПЕНИЕМ. Оно есть выражение духа нашего народа, воспитавшегося и возросшего под влиянием Церкви. Нужно дорожить своими родными мелодиями как памятниками религиозно-народного песенного творчества. К сожалению, мы не дорожим им. ОТСЮДА ИСТИННОЕ ЦЕРКОВНОЕ ПЕНИЕ ЗАБЫВАЕТСЯ, ИЗМЫШЛЯЕТСЯ НОВОЕ, ЧУЖДОЕ ДУХУ НАШЕГО НАРОДА. Забота о сохранении и восстановлении древнего церковного пения является одной из главных забот тех, кому дороги интересы Церкви и народа. Церковное пение должно быть строго молитвенным. При мелодическом пении слышна, так сказать, молитвенная тишина в храме. Не то при пении гармоническом, особенно безграмотном. Тут стоящий в храме следит, как будет исполнять свою партию тот или иной голос, что делает регент и т. д. НО КЛИРОС – НЕ ЭСТРАДА ДЛЯ АКТЕРОВ. В ЦЕРКВИ ДОЛЖНО БЫТЬ ВСЕ СВЯТО».

Как мы видим, Преосвященный Арсений подходит к современному партерному пению в церкви с совершенно тою же отрицательною оценкою, с какой осуждали подобные же попытки внести «театральность» в церковные напевы древние отцы и учители церковные. Под редакцией самого Преосвященного Арсения был составлен особый нотный сборник церковных песнопений большой ценности под названием: «Спутник псаломщика».

Архиепископ Аверкий (Таушев)

Колокольный звон

Колокола в церкви имеют троякое значение. Колокольный звон производится для того, чтобы:

1) созывать к Богослужению или, по церковному выражению, «знаменать», то есть давать знать верующим о начале церковной службы;

2) выражать торжество, радость и ликование Церкви в ее Богослужении;

3) возвещать тем, кто не может присутствовать в храме, об особенно важных моментах Богослужения и тем побудить их, находящихся вне храма, присоединить свои молитвы к молитвам тех, кто находится в храме.

При церквах обыкновенно бывает несколько колоколов, причем они должны различаться между собой величиной и силой звука. Чаще всего различаются следующие колокола: 1) праздничный, 2) воскресный, 3) полиелейный, 4) простодневный, или будничный и 5) малый колокол. Кроме того, могут быть еще и совсем маленькие (так наз. «зазвонные») колокола разной величины.

Различаются два вида звона: 1) благовест и 2) собственно звон. Благовестом называется звон, при котором ударяют только в один колокол, или и в несколько колоколов, но не во все вместе, а поочередно. В этом последнем случае благовест называется «перезвоном» или «перебором». Собственно звоном называется тот звон, при котором ударяют сразу в два или более колоколов вместе. Когда такой звон делается в три приема (с перерывами), он называется «трезво-ном».

Благовест производится к началу каждого из трех главных общественных Богослужений: 1) перед началом 9-го часа и вечерни; 2) перед полунощницей и утреней; 3) перед часами 3-м и 6-м, совершаемым перед литургией.

Перед более торжественными службами за благовестом следует ТРЕЗВОН в несколько колоколов. Так звонят при начале праздничной вечерни, или всенощного бдения, при начале праздничной утрени (обыкновенно перед началом пения полиелея) и перед самым началом Божественной литургии, после прочтения часов 3-го и 6-го.

Благовест в один колокол производится на каждой утрени при пении «Честнейшую Херувим» и каждой Божественной литургии при начале «Евхаристического канона» – так называемый «звон к Достойно».

Трезвон производится и при окончании каждого праздничного Богослужения – всенощного бдения или Божественной литургии в знак торжества Церкви.

Во всю Светлую седмицу при начале и при окончании каждого Богослужения производится трезвон во все колокола, причем, где это возможно, трезвон продолжается и в течение целого дня.

При молебных пениях в дни храмовых праздников и в иные торжественные дни обыкновенно бывает перед молебным пением благовест, а по окончании его – трезвон.

При крестных ходах бывает благовест перебором, который затем переходит в трезвон, продолжающийся во время самого крестного хода.

Во время литургии на первый день Пасхи при чтении Евангелия бывает перезвон, который при окончании чтения Евангелия заключается трезвоном.

На утрени в день Воздвижения Креста Господня, в Неделю Крестопоклонную и 1-го августа, в конце Великого Славословия, перед выносом креста бывает перезвон, при котором ударяют в каждый колокол по единожды, а когда переберут таким образом все колокола, ударяют во все вместе сразу, а когда крест будет вынесен на средину храма, – трезвон. Подобный же перезвон полагается и в Великий Пяток перед выносом Плащаницы и на утрени Великой Субботы перед выносом Плащаницы для обхода с нею вокруг храма. В обоих этих случаях перезвон также заканчивается трезвоном.

Перезвон бывает и при выносе тела усопшего из дома, и при шествии с ним к могиле для погребения.

Несколько иной перезвон (ударяют сначала в самый большой колокол, а потом в меньшие во все поочередно) бывает пред малым освящением воды и в дни храмовых праздников, а при погружении креста в воду производится трезвон.

Такой же, как перед водоосвящением, бывает перезвон пред посвящением в сан епископа.

О том, как продолжителен должен быть благовест, в Типиконе сказано: «ударяет (ко всенощному бдению) в великий кампан (колокол) не скоро, поя Непорочны, или глаголя псалом 50-ый тихо двенадцатью» (Тип. гл. I). Для трезвона назначается время, необходимое для прочтения однажды 50-го псалма. В великие праздники вообще благовест должен быть более продолжительным, как сказано в Уставе: «клеплет довольно». К менее значительным будничным службам, как полунощница, повечерие и малая вечерня обычно принято делать 12 ударов.

Особый звон положен в дни Великого поста: косный (медленный, протяжный), не частый, в один колокол, большей частью. Перед 3-м часом ударяют в колокол з раза, перед 6-м – шесть раз, перед 9-м – девять раз, перед изобразительными и повечерием – 12 раз. Перед началом всех часов всегда бывает благовест. Но если случится праздник, то на часах в колокол не ударяют отдельно на каждом часе.

Архиепископ Аверкий (Таушев)