Текст книги "Мети, моя метелка"

Денег хватило на билет, на подарок матери, и на обратную дорогу оставила немножко. Дорогой все же волновалась, как-то ее примут? Столько времени прошло, неужели же все еще сердятся?

– Люд, что смотришь, не узнаешь? Сестра приехала, открывай двери пошире! – дурачилась Надя, чтобы скрыть волнение, но и поеживаясь немного под пристальным, немигающим взглядом сестры. Взгляд этот она приписывала неожиданности встречи, ведь уж Людке точно не за что на нее сердиться, мать ладно, но этой-то какой резон? Сама же когда-то помогала ей утечь из дома.

– Ненавижу! – прошипела Людка. Ну, ни дать, ни взять, чистая змея! – ноги чтоб твоей здесь не было, духом чтоб твоим здесь не пахло! – и она тощей грудью своей поперла вперед.

Ошеломленная Надя попятилась, оступилась на ступеньках, лететь бы ей кубарем, к счастью успела за перила ухватиться. Ничего себе встреча в родном доме, так и шею себе сломать недолго!

– Ты чего, совсем сбрендила? – все дальше отступала она, разглядывая прежде времени постаревшее и несколько истощенное личико младшей сестры.

Недоедает что ли она? Или на диету села? С ее куриными мозгами все может статься.

– Вон отсюда, шлюха подзаборная!

– От шлюхи слышу, – едва успела хоть как-то отбрехаться Надька, но уже без всякого смысла, дверь за сестрой захлопнулась.

Пока Надежда топталась, раздумывая, стоит ли еще раз в дверь звонить, может уже не Людка откроет, этажом ниже послышались шаркающие шаги.

– Надька, ты что ли?

– Я, – откликнулась та, пытаясь понять по голосу, с кем говорит. Свесилась через перила и увидела соседку бабу Клаву, ехидную такую старуху, вечно она с ней собачилась, когда здесь жила, но сейчас и ей рада была.

– Что, не пустила тебя Людка?

– Не пойму, что такое случилось с ней, орет прямо как ненормальная.

– То-то, – удовлетворенно заметила соседка, – да ты заходи, чего на лестнице стоять, дует сильно, а у меня прострел в пояснице.

– Тепло ведь, лето, не зима, – машинально отозвалась Надя, колеблясь, и не зная, идти или нет. Потом сообразила, что от бабки этой можно легко узнать все домашние новости.

– А ты доживи до моего возраста, тогда и говори.

– До такого возраста и не живут! – мрачно подумала Надежда, входя в бедную и грязненькую квартирку, которую она смутно помнила. Как-то в пятом классе бабка помогла зашить ей порванное на заборе платье, чтобы мать не отлупила ремнем. Господи, как давно это было, словно в другой жизни.

– Людка подговорила тебя сбежать что ли? – спросила вдруг старуха, наливая ей жидкого чаю в треснутую, плохо отмытую чашку.

– Почему это Людка? Сама надумала! – возмутилась Надя, хотела отодвинуть предложенное скудное угощение, состоявшее кроме чая, еще из двух сушек, совершенно каменных по виду и побуревшего ломтика лимона. Но так вдруг захотелось пить, что в горле даже что-то пискнуло тоненько, она отхлебнула и зажмурилась.

– Ну, так сбежать тебе помогла, не иначе.

Надя кивнула, соглашаясь, дуя на горячий чай, обжигаясь, и глотая вместе с чаем, исподтишка навернувшиеся слезы. Обидно все-таки, когда вот так встречают ни за что, ни про что.

– Я так и сказала твоей матери. Да разве будет она кого слушать, одно слово, Генерал!

– Как?! – подскочила будто ужаленная Надя, – зачем вы ей сказали? Кто вас просил?!

– А затем, что я справедливость люблю, мать твоя тебя ругает, а Людку хвалит, а то ей и невдомек, что ты, конечно, не ангел, только и Людка эта змея подколодная, вот зачем, – и бабка с удовлетворением откинулась на стуле, словно и вправду подвиг совершила.

– Так уж и змея? – невинно поинтересовалась Надя, сообразив, что возражать не стоит, соглашаясь, можно больше узнать.

Бабка неожиданно хихикнула.

– Она думала, Людка-то, что раз тебя нет, так она Генку враз захомутает. Поначалу так оно и вышло, стал он к ней похаживать, даже цветики раз принес, сама видала. А как она затяжелела, его и след простыл. Поругались они сильно, он на лестнице обзывал ее всяко, да тебя поминал, что, мол, она тебе в подметки не годится, вот как обернулось дело.

– Забеременела, значит?

– Дак уж родила давно, третий годик девчонке пошел!

– Дела. Теперь понятно, чего она на меня набросилась так. А Генка теперь где?

– Эва, спохватилась! Унесло уж давно. Мать его тут как-то плакалась, что носит по всей стране его, нигде укорениться не может, тоже тебя ругала. А ты-то как сама, замуж вышла? – и она впилась взглядом уже мутноватых, но еще вполне зорких глаз.

– Нет еще, но собираюсь.

Бабка разочарованно вздохнула, по ее понятиям, раз не вышла замуж, значит, неустроенная, то есть ничего хорошего.

– Что-то долго собираешься, я уж думала, у тебя детишки есть. Хоть за богатого собираешься?

– Конечно, за богатого, – лихо соврала Надька, она имела смутное представление о финансовом положении Витьки, копейки не считает, это точно, а как там на самом деле, пес его разберет.

– Ты мне лучше скажи, баб Клав, как там мать и отец, а то Людка орала как резаная, а никто из них даже носа не высунул? Или на работе все?

– Дак ты и не знаешь ничего?! – выпучила соседка глаза, всплеснув от избытка эмоций руками. – Вот ироды, даже телеграммку не послали, не по-людски это, а я думала, ты сама не захотела приехать, загордилась больно.

– Куда не захотела? – встревожилась Надежда, – баб, да ты говори толком, а то только руками как та мельница машешь!

– Отец-то твой помер, уж с год как помер, допился. А мать не слишком долго горевала, слезинки не уронила, во какая она баба, не баба, а кремень! Сорока дней еще не отметили, как она ушла жить к начальнику цеха, он тоже вдовец. Правда расписались или нет, не знаю, может, так живут, сейчас, говорят в городах модно не расписанными жить.

Наде вспомнился отец. Как он катал ее на санках, как объяснял дроби по арифметике. Не давались ей эти проклятые дроби, а он терпеливо все ей объяснял. Ну да, пил, в последнее время сильно, но пьяный не особо скандалил, так, совсем чуть-чуть, глупо улыбался, если мать его ругала, да спать ложился, а вот теперь его нет, а она даже не проводила его, и так поздно узнала о его смерти, да еще от кого, от соседки! За что же они ее так? Неужели на телеграмму денег пожалели, или специально, чтобы больнее было, когда узнает, вот и узнала. Теперь что ж, теперь уж ничего не поделаешь, видно отрезанный она ломоть.

– Так Людка с ребенком одна в трехкомнатной теперь живет? – безразлично спросила она. Ей было все равно, с кем живет Людка, чужие они теперь, совсем чужие, а может, и всегда чужими были.

Бабка, уразумев вопрос, опять захихикала, сущая ведьма, да и только!

– Людка-то? Не, не одна, одна она жить не умеет. Сначала она Пашку взяла к себе жить. Ты помнишь Пашку Шкуркина? Ну, как же нет! Он еще крив на один глаз, в драке ему давно повредили, уж больно кулаками он махать любит, ну и выпить не дурак. Да он в соседнем доме живет! Не помнишь, и ладно. Принялся он Людку уму-разуму учить. Как матери нету, она еще тут тогда жила, так он и давай ее колотить.

Кое-как она его выгнала, если бы не мать, и посейчас бы синяки зализывала, ей спасибо, «убью» говорит, он и ушел. Сейчас уже Машку-продавщицу колотит. А у сеструхи твоей теперь вовсе безобидный мужик живет. И знаешь кто? – она хитренько посмотрела на Надю, не дождалась вопроса, шмыгнула носом и продолжила, – Елага, вот кто!

– Как Елага?! – вскрикнула Надя, выходя из своей печальной отрешенности, – он же старше Людки лет на пятнадцать, дурачок совсем, и хромает к тому же! Она что, совсем сдурела?

– Любовь она, Наденька зла, полюбишь и этого, с рогами, – веселилась бабка, наслаждаясь своей ролью, давно ей не приходилось с такой важностью вещать. – А Елага, хоть и дурачок, как ты говоришь, а не дерется вовсе, пенсию по инвалидности получает, и прирабатывает к тому же, есть от него кой какой прок, не совсем он завалящий. А для сестры твоей и такой сгодится.

– Ну почему? Она, конечно, не красотка, но ведь и не уродина же! – возмутилась Надя, по привычке защищая сестру, забыв о том, что только что считала ее чужой.

– Не уродина, спору нет, да только нет никого в поселке из подходящих ей мужиков, кто спился, кто уехал. Все как тараканы разбежались, обезлюдел совсем поселок, сколько народа раньше было, ты помнишь?

– Поеду, я, баб Клав, засиделась у вас, спасибо за угощение, – тяжело поднялась Надя, раздумывая, наведаться к матери, или сразу на вокзал идти, обратный билет брать. По всему выходило, что нечего ей здесь делать, зря приехала.

– Мать твоя на курорт со своим начальником укатила, нет ее сейчас, – прозорливо заметила бабка, читая по ее лицу, как по открытой книге, и разрешая тем самым ее сомнения.

Надя шла, глубоко задумавшись, и чуть не налетела на сладкую парочку. Виктор с какой-то девицей с копной мелко завитых, рыжих волос. В последний момент успела нырнуть за разросшийся куст сирени, они ее не заметили. Девица что-то громко втолковывала ему, уговаривала на что-то, он, притворяясь непонимающим, ломался и соглашаться не спешил.

Ничего себе! Вот что значит вернуться, когда тебя еще не ждут! Ничего крамольного в происшедшем не было, ну, шли люди рядышком по улице, не обнимались и не целовались, но что Виктор вообще здесь делает? Какие такие дела у него вдруг возникли рядом с общежитием в ее отсутствие? Подозрительно.

– Лиль, ты не знаешь, что за девица такая, рыженькая и вся в завитках-пружинках? – едва войдя в комнату, поинтересовалась она у соседки по комнате, заменившей год назад Зойку.

– Во-первых, здравствуй! – засмеялась Лилька, поднимаясь с кровати на которой валялась с книжкой в руках и потянулась обнять ее.

Надя, не ожидавшая ничего подобного, шарахнулась в сторону. Конечно, с Лилькой у нее, в отличие от Зойки, вполне дружеские отношения, но до нежностей не доходило.

– Что ж ты дикая какая! – покачала головой Лилька. – Эта рыжая на курс моложе нас, вряд ли она тебя сама волнует, наверно встретила их сейчас, вот ревность и взыграла.

– А ты что, видела их? – встрепенулась Надя.

– Ее только в окно, я так и подумала, что она Витьку поджидает, как только он сюда вперся.

– И чего ему здесь было надо?

– А как ты думаешь? Да не трусись! Не ко мне же он приходил! Спрашивал, не давала ли ты о себе вестей, не собираешься ли раньше вернуться? Как в воду глядел! Ты чего так рано, не заладилась встреча?

– Не заладилась, – рассеянно подтвердила Надя, – но странно все это. Меня всего четыре дня как не было, с чего он так обеспокоился?

– Ну, ему видней, соскучился, значит. А рыжую не бери в голову. Если бы хотел с ней, давно бы закрутил. Который месяц уже на него вешается, проходу ему не дает, такая липучка.

– Надо же, а я и не знала! – потрясенно пробормотала Надежда.

– Откуда тебе знать? При тебе она же не будет этого делать. А вообще-то я тебе вот что посоветую. Если этот Витька тебе нужен, выходи за него замуж, не валяй дурочку, неровен час, уведут. Жених он завидный, и из себя ничего, симпатичный, и родители у него с деньгами, а в наше время, как сама понимаешь, деньги самый главный фактор. Любовь-морковь, то ли она еще будет, то ли нет, а надежный муж сам в руки плывет, не упусти.

– А учеба как же?

– Балда ты, Надь! Если у женщины есть муж, и все тылы надежно обеспечены, то нужна ей учеба, как собаке второй хвост!

Надежда опустилась без сил на кровать и залилась слезами. Она не была плаксивой, но последние события, эта неудачная поездка домой вымотали все ее душевные силы.

Виктор обрадовался досрочному возвращению своей невесты, как он именовал Надежду, но ее осторожные расспросы сначала рассмешили, потом возмутили его.

– Что за допрос? Мне уже что, нельзя ни с кем словом перемолвиться? Лучше подумай о своем поведении. Тянешь кота за хвост, ни да, ни нет, что я должен думать в этой ситуации о твоем ко мне отношении? Какое оно, это отношение, и есть ли вообще?

Сделав вид, что раздумывает о его словах, хотя все решила еще в поезде, когда возвращалась в Москву, она глубоко вздохнула и согласилась.

– Хорошо, Витя, я выйду за тебя, только, пожалуйста, не надо никакой пышной свадьбы, не люблю я этот купеческий размах, пусть все будет скромно.

– Какой размах, ты о чем? Распишемся и к морю, плескаться в теплой водичке.

Ни к какому морю Надя готова не была и растерялась.

– Как это к морю?

– Очень просто, возьмем и поедем, ты плавать умеешь? Не умеешь, у-у, придется научить. Купим тебе такой купальничек суперсексуальный, бикини называется, и я стану тебя учить. Да мне весь пляж обзавидуется! – веселился Виктор, а у Нади зародилось подозрение, что он просто издевается над ней.

– Не надену я твой суперсексуальный купальник, ты меня за дурочку держишь.

– Ни боже мой! – странно побожился он, – женимся и едем, я этого момента столько ждал, а ты сомневаешься.

Они расписались как-то наспех, никаких знакомых, даже в качестве свидетелей. Виктор позвал первых попавшихся прохожих с улицы.

– Так в шестидесятых годах было модно делать, – объяснил он ей.

Но это Наде ничего не объяснило, сейчас-то не шестидесятые, зачем им так нужно поступать? Уж Лильку могли бы позвать, что такого-то? Она, правда, не обиделась.

– Да ладно, лишь бы жили нормально. Ты, Надь, на всякий случай ухо востро держи, мужик он у тебя непростой.

Надя кивнула, она уж и сама пришла к такому выводу. Но пусть чудит, если не во вред.

У нее глаза разбегались, даже не знала, на что смотреть, тут тебе и пальмы, и цветы какие-то необыкновенные, и море, с ума можно сойти! Неужели это все происходит с ней, словно во сне каком, и она поежилась, опасаясь, что проснется, и нет ничего, только убогие стены общаги.

– Ну, что ты застыла? Раскладывай скорей вещи, и пошли на пляж, умираю, как хочу окунуться, – затеребил ее новоиспеченный муж.

Отдыхали они, по Надиным понятиям шикарно, ели только вне дома, в кафе и закусочных, которых было множество на каждом шагу.

А вечером непременно шли в ресторан, и тут уж Виктор заставлял ее надевать открытые платья длиной чуть ли не до полу, он купил ей таких две штуки, темно-синее и серебристое, она их чередовала, день, то есть вечер, в одном, назавтра в другом. И еще заставлял краситься.

– На мою жену должны пялиться и завидовать мне другие мужики, – вполне откровенно объяснял ей Витя.

Внимание на нее обращали. Редкий мужик не поворачивал ей вслед голову, когда она шла на высоких тонюсеньких каблуках, с маленькой мягкой сумочкой под мышкой по выбеленным плитам набережной, стараясь не попасть в выбоины, прощай тогда каблук новых и дорогих туфель. Вот о чем она в основном думала, когда вышагивала рядом с мужем, боялась упасть, боялась осрамиться, а кто там и как на нее смотрит, ей было безразлично.

Виктор же так и стрелял глазами по сторонам. Большей частью он был удовлетворен производимым женой впечатлением, но иногда шипел недовольно.

– Говорил, наложи гуще тени, и не бледно-розовые, а голубые, они ярче, лицо совсем бледное.

– Блондинкам не идет ярко краситься, получится очень смешно, – неизменно отвечала Надя, а про себя посмеивалась над его «павлиньими» манерами.

Она замечала его недостатки, но они не пугали ее, у каждого свои тараканы имеются. Зато он не был жадным, охотно тратил на нее деньги, только посмеивался. Да на здоровье, пусть смеется! И в постели ей с ним было нормально, главное, что не противно, а восторг от его ласк она быстро научилась изображать.

В этот день с утра набежали тучки и на пляж они не пошли. Даже завтракать вне дома не хотелось, нашлись молоко и яйца, Надя сварганила омлет.

– Ты молодец, из ничего смогла что-то приготовить, – снисходительно похвалил ее муж.

– Нам уже скоро уезжать? Жаль, мне тут так нравится! Век бы жила.

– Где, на пляже под грибком? – насмешничал Виктор, – ведь этот дом не наш. Но ты не грусти, мы и в Москве будем жить не хуже.

– А где мы будем жить? – осторожно поинтересовалась Надя, эта тема ее сильно интересовала, и даже немного тревожила, а он до сих пор отмалчивался, поэтому сейчас она обрадовалась разговору.

– С твоими родителями, да?

– Боюсь, что с родителями не получится, но я решу эту проблему, не волнуйся, – как-то подозрительно быстро закрыл он тему.

– Почему не получится? Я буду стараться, – храбро кинулась в атаку Надя.

– Да тут уж никакие старания не помогут, – и он пессимистически хмыкнул, – у меня старики железобетонные, их бронебойной артиллерией не возьмешь, а уж словами и пытаться нечего.

– Почему ты так себя настраиваешь? – не сдавалась Надя, думая про себя, что не у одного Витьки железные родственники, у нее мать нисколько не мягче, – они меня еще не видели, познакомимся, вдруг я им понравлюсь? – почти кокетливо закончила она.

Они о тебе пока еще и не знают, – сообщил ей Витька, криво ухмыляясь.

Надя ахнула.

– Так ты ничего им про женитьбу не сказал? Ну, как так можно?! А я-то думаю, чего ты мне мозги пудришь про шестидесятые годы, а ты просто струсил!

Витька был безмятежен.

– Не струсил, просто принял меры предосторожности. Если бы они знали, что жениться собираюсь, грудью бы на амбразуры легли, лишь бы помешать. А теперь я женат, ори, не ори, поезд уже ушел. И ты не обижайся, Надь, но знакомить тебя с ними я не буду. Если они сами захотят, тогда, пожалуйста, но только такого чуда лучше не ждать, скорее снег почернеет!

– Ты уверен? – поинтересовалась Надя, уныло собирая посуду.

– На все сто! Я это уже проходил. Год назад мне одна девица понравилась, не так сильно как ты, но тоже ничего. Я им все честно доложил, жениться, мол, хочу. Ну, тут и началось! Мало того, что запилили, так еще как-то ухитрились добыть ее телефон и так беднягу допекли, что она рыдала неделю без передышки. Сама от меня отказалась, не выдержала.

– Я не откажусь, – мрачно пообещала Надя, ожесточенно вытирая тарелку.

– Надеюсь. Ты у меня вообще лапочка. Но ты заметь себе, та девица москвичкой была, а ты из провинции.

– Раз из провинции, значит, не человек?

– Это ты не мне, ты им скажи!

– Как же я скажу, когда ты даже знакомить нас не хочешь?

– Потому и не хочу, что заранее знаю, что будет. Я здоровье твое берегу, тебе рожать.

– Да я и не беременная еще, – удивилась Надя.

– Не хитра наука, забеременеешь, я свое дело хорошо знаю, – и он самодовольно похлопал по животу подсевшую ему под бочок жену.

После возвращения из теплых краев Наде пришлось больше двух недель прожить одной в общежитии, с мужем она виделась урывками. Виктор бегал по городу в поисках съемного жилья.

Наконец, он снял однокомнатную убогую квартирку на окраине Москвы с минимальным набором мебели, да и ту давно пора выбросить.

– Поживем пока тут, на лучшее у меня денег нет, – виновато развел он руками, – я ведь еще не защитился, поэтому и платят мне пока немного. Но я развернусь, вот увидишь.

Надя вздохнула. Не то, чтобы эта неприкрытая нищета нервировала ее, но она боялась, что муж, как бы ни хорохорился, и это не потянет.

– За какое время ты заплатил?

– За месяц.

– И больше денег у тебя нет?

Виктор отвел глаза. Ее очень подмывало спросить, зачем нужно было ехать на юг и просаживать огромные деньги по ресторанам, если даже жить негде и не на что, но не спросила. Что уж там, тех денег все равно не вернуть.

Первое, что сделала Надежда кое-как обустроившись на новом месте, это перевелась на вечернее отделение и занялась поисками работы. Работа нашлась быстро и довольно хорошо оплачиваемая, официанткой во вновь открытом ресторане. Заведения общепита росли в столице как грибы, и, самое интересное, что не пустовали. В стране бардак и почти разруха, большинству есть нечего, а здесь икру едят ложками и кур едва успевают жарить, черт знает что!

Удобство Надиной работы заключалось в том, что деньги на руки она получила быстро, и могла теперь не просыпаться по ночам в холодном поту с мыслью, что платить за квартиру больше нечем и надо куда-то из нее убираться. Но было еще и неудобство и большое. Самая горячая работа была по вечерам, учиться было решительно некогда.

Подергавшись, она решила наплевать на учебу. Ну, что ей проку в этой профессии, когда и с самого начала она ее не привлекала? Главное, это семья, вот для семьи она и будет стараться. Виктор поддержал ее с энтузиазмом, какого от него трудно было ожидать. По поводу ее работы он таким энтузиазмом не пылал.

– Я виноват, знаю. Родители хоть и кремни, но всегда заявляли о своей глубокой любви ко мне, поэтому я рассчитывал на кое-какие денежки, да вот фигу! Твоя работа нас выручила, спасибо. Но мне она не нравится, имей это в виду! Ты крутишься там почти как проститутка, и всякая пьяная сволочь будет лапать тебя своими сальными руками. Ищи еще что-нибудь. Мне через два месяца должны прибавить, поэтому я пока никуда уходить не буду, посмотрю, может быть, здесь сделаю карьеру. Если обманут, только они меня и видели!

Полгода они прожили в обшарпанной однушке. Надя даже немного привыкла к ней. Насколько смогла, привела в порядок, обои поклеила в коридоре и комнате, отмыла кухню и ванную. Сразу после Нового года, в один из редких ее выходных дней было Надежде явление, да какое! Ей с утра не спалось, и она поднялась ни свет, ни заря. За первой, самой вкусной чашкой кофе раздался звонок в дверь.

Она посмотрела на часы: восемь, это может быть только соседка, совершенно бестолковая девчонка, которая вечно не в состоянии свести концы с концами, накупит сникерсов и чипсов на половину зарплаты, а потом ищет, у кого бы занять.

Звонок в дверь повторился, Виктор заворочался в постели и нахлобучил себе подушку на голову.

– Ну, сейчас я ей устрою!

Вся ее решимость испарилась, когда она увидела на пороге странную пару. Мужчина был высок, худ, большие, глубоко посаженные глаза смотрели куда-то мимо, вдаль. Женщина небольшого роста, излишне полновата, а из-за обилия мехов вовсе кажется шариком, лицо еще носит следы былой красоты, а глазами так и шарит, так и шарит.

– Вы ко мне?

Мужчина отрицательно качнул головой, женщина же не удостоила ее даже этого мимолетного ответа. Каким-то образом парочка внедрилась в крошечную прихожую, хотя Надя могла бы поклясться, что не впускала их.

– Да что вам надо? Виктор!

Виктор явился незамедлительно, сонно щурясь, завернутый в одеяло. Но вся одурь воскресной лени моментально слетела с него, когда он увидел посетителей.

– Мам, пап, вы чего тут?

– Значит, в этой конуре ты и живешь, – желчно констатировал любящий отец, обводя глазами стены с дешевенькими обоями и обувную тумбу, о которую точило когти не меньше десяти поколений семейства кошачьих.

– До чего ты докатился! – торжественно вторила мамаша, прикладывая носовой платок к сухим глазам.

– Мы живем так, как нам позволяют средства, – попробовала разрядить обстановку Надя, подавляя раздражение, но никто даже не посмотрел на нее. Только Виктор, не глядя, мотнул головой, уйди, мол.

Круто развернувшись, Надя ушла на кухню и принялась яростно шуровать там посудой. Когда захлопнулась дверь за незваными гостями, она заглянула в комнату, муж валялся на постели, и вид имел самый мученический.

– Как они достали меня! – пожаловался он, – и пилят, и пилят, словно я мальчик пяти лет, а не взрослый, семейный мужик.

Она проглотила заготовленные, язвительные слова, присела рядом и рассеянно погладила его по плечу. Что уж теперь, за кого вышла, с тем и жить надо.

Странный визит родителей Виктора имел неожиданное следствие. Уже через два дня сияющий от радости муж заявил ей, что они переезжают.

– Куда? Ты нашел что-то еще? Имей в виду, если плата больше, то нам не потянуть.

– Надь, мы переезжаем в свою собственную квартиру, трехкомнатную, новенькую, еще никто там не жил.

Надя в изумлении раскрыла рот. Виктор, глядя на нее, счастливо засмеялся.

Сын у Горшечниковых родился точно в срок и без особых мучений. Организм у Нади был крепкий, таз широкий, она почти и не кричала, так, покряхтела немножко. Назвали мальчика Георгием, в честь деда. Наде имя не очень нравилось, да еще то, что Виктор, даже не посоветовавшись с ней, назвал ребенка, покоробило ее, но она, как и всегда в разговорах с ним смолчала.

Гоша рос, пачкал пеленки, ел и спал, но времени и сил отнимал много. Счастливый муж и отец накупил новомодных памперсов, с ними было полегче, но все равно, она сильно уставала. Теперь, когда ей помимо прочих домашних дел нужно было заниматься младенцем, как-то ярче высветился эгоизм мужа. Сына он любил, частенько проводил у его кроватки немало минут, любуясь его пухлыми ручками и ножками, но ничего для него не делал.

Даже если занятая кормлением, или готовкой Надя просила какой-нибудь незатейливой помощи: белье с веревки снять или наоборот, заложить его в стиральную машину, он делал вид, что не слышит. Даже ребенка по вечерам она мыла в одиночестве. Была у него твердая установка, что все домашние дела и хлопоты удел женщин, равно как и воспитание детей, собственно для этого они природой и созданы.

Усталая и потому раздраженная Надя как-то поинтересовалась у него, для чего созданы мужчины?

Он наморщил лоб, долго думал, ничего придумать не смог, разозлился и надулся на нее. В день, когда Гоше исполнилось три месяца, было Наде еще одно явление. Родители Виктора опять пришли без предупреждения. Осмотрев ребенка, они остались довольны его видом, заявили Виктору, что сын похож на него, и отбыли, не сказав ей ни слова. Муж пошел провожать их, вернулся не скоро, но очень довольный.

– Все-таки старики мои не совсем пропащие, – заявил он ей. – Представляешь, они открыли именной счет на Гошку, и уже положили на него кучку денег, вот это да! И ведь еще положат, – он потирал руки и явно находился в прекрасном настроении.

Она была не в силах радоваться вместе с ним деньгам, которые окажутся на руках только через много лет. Ее куда больше бы порадовало нормальное, человеческое общение, пусть и без копейки денег, чем вот такое: с перспективой получения чего-то в будущем, и неприкрытым хамством в настоящем.

Но мужу своему объяснить это она даже не пыталась, все равно не поймет. С работы Наде пришлось уволиться, Виктор и слышать не хотел ни о каком детском садике. При этом его заботило не то, что ребенок начнет сразу же болеть, а то, что он будет находиться в неподходящем коллективе. Чем именно не подходящим, он не уточнял.

Самое плохое, что Виктор стал попивать, нет, нет, да придет навеселе. Угомонить тогда его было непросто, прямо какой-то шальной делался, нет, чтобы спать лечь, носился по квартире как сумасшедший, дела мешал делать, к ребенку с глупыми разговорами приставал. То, что в своем опьянении он нисколько не стеснялся сына, особенно мучило ее.

И еще одно было, тайное и стыдное, о чем Надя старалась не думать, но мысли упорно вертелись вокруг этого. Она стала подозревать, что он гуляет от нее. Вроде бы ничего особенного не происходило. Ну, звонить всякие бабы начали, то одна, то другая. Виктор сказал, что это по работе. Духами от него раз так пахло, что не учуять она не могла, женскими духами.

– Ты просто ревнивая дурочка. У меня женский коллектив, а я им начальник, не моя вина, что они по целому флакону на себя выливают.

Исчерпывающее объяснение, вот только сердце ноет от унижения и обиды.

Субботу Надя проволынила, ничего не делала, смотрела телевизор, валялась на диване, журнальчики листала. Нечасто ей такое безделье выпадало, обычно крутится как белка в колесе, а тут, ура! Каникулы. Уже два года, как Надя опять устроилась на работу. Ничего особенного она там не делала, сверяла накладные, счета-фактуры, подбивала баланс, но вот уставала почему-то, тем более, что дома ее дел никто не отменял. Виктор так и не взял помощницу по дому, как она ни просила, а ведь средства позволяли.

– Трудно тебе? Бросай работу, что тебе дома не сидится? – вот и весь сказ.

Помимо того, что дома уже все обрыдло, и Наде иногда казалось, что она, словно валун неподвижный мхом обросла, была еще одна причина, почему она с радостью ходила на работу. Виктор стал до нелепого мало давать денег, мотивируя тем, что на еду этого хватит, а тряпки ей не нужны, в магазин и по дому есть в чем ходить и ладно. Смешно сказать, но он стал ревнивым, это теперь-то, когда он уже даже не считал нужным скрывать свои похождения.

Надежда понимала, где тут собака зарыта. После тридцати Виктор как-то быстро растерял все свое благообразие. Отрастил пузцо, под глазами появились мешки, а волосы, его роскошные волосы, словно наскучив сидеть на голове, стали покидать его. В амурных делах это мешало ему мало, поскольку в этом, Надя поняла уже давно, главное не внешность, а деньги.

Деньги у него были и немалые. Нет, миллионером он не стал, но карьеру сделал, он был содиректором и совладельцем крупной торговой фирмы, в общем, не маленький человек. Гулять-то он гулял, но при этом с дикой злобой поглядывал на жену, которая вот и трудилась много, и не баловал он ее особенно, а все та же молодая, свежая, красивая уверенной, победной красой.

Безделье оказалось весьма скучным занятием, день тянулся медленно, медленно, но, наконец, все же скончался. Надя легла спать, строя планы генеральной уборки на воскресенье.

Вечером вернется муж, уехавший в пятницу с сыном за город к друзьям на какие-то мужские посиделки. Ей эти мероприятия жутко не нравились, и не потому, что, как ехидно объяснял Виктор, ее туда никто не звал, но потому, что нечего там было делать мальчику, которому едва исполнилось двенадцать лет. Сквернословие слушать, похабные шуточки? Или смотреть как пьет отец и его дружбаны, наливаясь кровью и все более теряя человеческий облик? Нечего сказать, хорошая школа мужества! А ведь именно этим объяснял муж свое непреклонное желание брать на эти посиделки сына.

– Он и так размазня, увидел раненную собаку, весь в лице переменился! Я ему говорю, что этих тварей давить нужно, несметное количество их в городе развелось, а он мне: «жалко». Жалко ему, видите ли!

С некоторых пор все общение с мужем свелось к нескольким простейшим фразам житейского обихода. Она совершенно не обращала внимания на все, что он ей говорил, включая брань и оскорбления, которые сыпались на нее все чаще. Какая-то непонятная лютая злоба то и дело просыпалась в нем, ему доставляло прямо-таки удовольствие оскорблять ее и наедине, и при соседях во дворе, и даже при сыне, что было ужасно.

Сыну она объяснила, как смогла, что отец много работает, сильно устает, вот и нервничает, поэтому не стоит обижаться на его бранные слова. Поверил ли ей сын, неизвестно, но стал немного спокойнее, а то ей уже начало казаться, что он боится отца. Однако в поездки он ездил с отцом охотно, какое-то удовольствие находил в них, значит. Она не препятствовала, хотя если бы и взялась, ничего бы не изменилось, воздействовать на мужа не было никакой возможности даже на трезвого, а уж схлестнуться с пьяным, не приведи, Господи!