Текст книги "Сияние Черной звезды"

Вновь переведя взгляд на девушек, исключительно из вредности пересчитала – сорок девять. Сорок девять запуганных, бледных, местами, в смысле ладонями, подрагивающих.

– Так, я не поняла, – произнесла, пересчитывая повторно, – почему недобор? Где еще шестеро?

Рабыни перестали даже дышать, хотя и до этого дышали чуть ли не через раз.

Я же вдруг вспомнила сказанное Тэхарсом: «Полетят головы» – и медленно, очень медленно повернулась к кесарю. Его императорское владычество продолжал невозмутимо завтракать, совершенно и полностью игнорируя мой взгляд. Я продолжала смотреть. Он – молчать. Я понимала, что предъявляю сейчас претензии к тому, кто не принимал их на свой счет в принципе, считая себя истиной в последней инстанции, и все же…

– И все же, нежная моя, – вдруг, посмотрев мне в глаза, на оитлонском произнес кесарь, – двое суток назад я пощадил Эдогара, сегодня – Тэхарса.

Сложив руки на груди, также на языке, который был языком моей души, иначе не скажешь, холодно спросила:

– И все же… сколько можно?

Кесарь медленно поднялся, швырнув салфетку на пол. Вызвал портал и, исчезая в нем, бросил напоследок ледяное:

– Доброго дня, нежная моя.

Да, и утро не задалось, и день определенно не задался тоже.

– Платье и вино, – приказала я.

Рабыни метнулись исполнять приказание.

* * *

Первый бокал я выпила, сидя все так же за столиком и крохотной серебряной ложечкой доедая зеленоватое желе с мятным привкусом.

Второй – уже в гардеробной, отметив, что ткань второго, стягивающего платья сегодня даже приятнее на ощупь и по восприятию, чем вчера. Затем последовало третье платье. После мои волосы расчесали и тщательно заплели.

А на третьем бокале в гардеробную, где уже приступили к обуванию императрицы, то есть меня, заявилась свекровь.

Пресветлая Эллиситорес вплыла белой лебедицей, остановилась в шаге от входа, оглядела меня с восхищением, рабынь – с пренебрежением, бокал вина в моей руке – с недоумением, собственно, меня после всего этого с осуждением, и я гордо подтвердила:

– Спиваюсь!

Возмущенная пресветлая возмущенно набрала воздуха, видимо, чтобы облечь собственное возмущение в словесную форму, и… и определенно начала отсчитывать. Я ради интереса посчитала тоже – дошла до тридцати семи, когда Эллиситорес, наконец, произнесла:

– Но разве полагается пить той, кто несет дитя во чреве?!

Я подавилась! Закашлялась и, дабы облегчить свое состояние и как-то сгладить факт испачкавшегося третьего платья, одним махом допила все вино до конца. Эллиситорес… считала. Пока она отсчитывала про себя, пытаясь придать нашей беседе светский оттенок, мне сменили третье платье и покров на голове, прежний я в приступе неудержимого кашля умудрилась так же облить вином. После чего я потребовала еще вина. В приказной и ультимативной форме, сообщив, что либо я получаю вино, либо… я получаю вино. Впечатлившись возможностью дарованного выбора, мне тот час же принесли требуемое, и даже в новом бокале.

Пресветлая перестала считать, гневно посмотрела на меня и гневно начала было:

– Звезда моя, вино – яд, позволенный лишь мужчинам, а ты…

– Примерно то же самое, только в юбке, – устало сообщила ей. Потом взглянула на себя и поспешила исправиться: – В смысле, в первом платье, втором платье, третьем платье, куске тряпки на голове и с ободком, сей кусь тряпки придерживающем. И на этом, полагаю, дискуссия окончена, потому что к тому моменту, как вы перестанете про себя отсчитывать секунды, положенные в свете для продолжения светской же беседы, я успею дойти до императорской канцелярии. Сиятельного дня, пресветлая.

С этим, изобразив полупоклон, я направилась к двери, одной рукой придерживая юбку, второй крепко удерживая бокал с вином.

Но едва, обойдя по дуге свекровь, я вышла в спальню, чтобы далее проследовать в коридор, меня остановил окрик решившей прекратить соблюдение этикета Эллиситорес:

– Звезда моя, мне необходим твой совет.

И я затормозила. Медленно повернулась к матери кесаря и вопросительно посмотрела на нее, ожидая продолжения. Пресветлая догнала меня, замерла в шаге и, понизив голос, скорбно вопросила:

– Пресветлая императрица, известно ли вам, что ваш супруг с момента возвращения не посещает императорский гарем?!

Сказано это было с такой интонацией, что звучало как «мой маленький мальчик вторую неделю ни гоблина не жрет, отощал вконец, на ладан дышит». Но в общем и целом проблемой я лично не впечатлилась, мне, если честно, было абсолютно все равно – посещает великий и бессмертный свой гарем или не посещает. Однако, судя по выражению лица Эллиситорес, происходило что-то даже не то чтобы из ряда вон выходящее, а вконец фатальное и близкое к концу света.

– Мм-м, – глубокомысленно протянула я, делая еще глоток вина и чувствуя, как медленно, но верно ширится и множится моя глубокомысленность.

Сочтя этот звук высочайшей степенью выражения сочувствия, Эллиситорес продолжила, срываясь на фальцет, прямо как я недавно:

– Это трагедия, звезда моя! Мой сын всегда отличался исключительным темпераментом!

Да ему триста лет в прошлом году стукнуло, всеми королевствами отмечали, собственно, наплевав на летописи, гласящие, что никакие не триста, а все триста двадцать семь, однако не суть – лично по моему скромному мнению, кесарю в принципе давно пора было бы забыть о темпераменте в общем и о гареме в частности.

Но вслух выдала все то же:

– Мм-м.

И снова была неверно понята, в смысле, пресветлая продолжала искренне верить, что нашла в моем лице благодарного слушателя.

– Я предположила, – понизив голос почти до шепота, начала она, – что дело в его заточении в вашем мире и изменившихся вкусах. Но накануне он даже не взглянул на человеческих наложниц!

Патетика, фальцет, страдание в глазах и даже заблестевшие во все тех же глазах слезы.

– Звезда моя, я понимаю, что мой великий сын… – Она не стала договаривать и сразу выдала: – Забота о мужском благополучии – прямая обязанность супруги, Кари, ты должна мне помочь!

На этом благостное расположение расслабленного духа, дарованное хмельным напитком богов, дало сбой, и я нервно спросила:

– Простите, озаренная светом, помочь конкретно в чем?

И я была снова не понята. Вопрос, причем прямой же вопрос, был воспринят как мое абсолютное и бесповоротное согласие, после чего пресветлая, выпрямив спину, хотя, на мой взгляд, прямее было уже некуда, развернулась и поспешила прочь, пребывая в святой уверенности, что я последую за ней.

Я… последовала.

Из любопытства. И потому что захмелела уже настолько, что сильно тянуло на Динара… в смысле, на приключения.

И они начались!

Приключения эти.

Они начались прямо в коридоре, когда я узрела не один, а целых два ряда охраны по обеим сторонам коридора. И когда моя доблестная охрана, вдруг скомандовав «стоять», истыкала копьями пустое пространство вокруг меня и Эллиситорес. Истыканное пространство обиженно промолчало, пресветлая испытание выдержала с присущим ей достоинством, а я не удержалась от замечания:

– Паранойя – заразная ты сволочь.

После чего пошла вслед за свекровью по коридору, воздух в котором продолжали протыкать насквозь впереди и позади нас. Да, будь Акьяр здесь, истыкали бы его, несомненно, и если бы мухи летали, им бы тоже было несдобровать, а так в целом смотрелось до крайности глупо.

С другой стороны, определенный смысл в этих действиях был: во-первых, все двигались, то есть, если бы кто-то из стражей замер, как вчера, это было бы заметно, во-вторых, никакие чары невидимости не помогут, если в тебя одновременно с десяток копий воткнут, в-третьих, все равно глупо. Действенно, конечно, но глупо.

По продырявленному копьями пространству мы прошли в конец галереи, что была недалеко от нашей с кесарем спальни, по меркам пресветлых, недалеко – всего каких-то шагов триста, после чего стражи распахнули переливающиеся серебром и поэтому отдаленно напоминающие зеркальные струи дождя двери. И мы вошли в помещение, где охранниками выступали уже люди. В смысле, мужчины. Поголовно лысые, без единого волоска на теле, эти одетые в прикрывающую внушительную мускулатуру кожаную сбрую индивиды разом опустились на левое колено при нашем появлении.

– Евнухи? – поинтересовалась я, в принципе сталкивающаяся с устройством либерийских гаремов.

Но то ли слово не верно перевела, то ли тема была запрещенная, в любом случае пресветлая не ответила и поспешила далее, в проход, двери к которому рабы также услужливо распахнули. Я же подзадержалась, просто очень заинтересовали эти человеческие индивиды. Они были украшены неприметными с первого взгляда золотистыми кольцами. Кольца пронизывали их уши, основание носа, брови, у некоторых места на лице не хватало, и потому колечки были нанизаны уже на кожу рук, плеч, груди.

– Что это? – спросила я у ближайшего.

Раб дрогнул и стремительно опустился на колени. В смысле, до этого стоял на одном, теперь устроился на обоих. Я полагала, он заговорит после данного акта более удобного расположения, но нет, раб молчал.

– Это свидетельства его побед, пресветлая, благословленная светом императрица, – раздался приятный женский голос.

Я повернула голову на звук и увидела самую красивую девушку из всех, что мне когда-либо доводилось встречать.

Лорианне до подобной красоты было, как ползком до Готмира, а, впрочем, нет – гораздо дальше. Девушка казалась идеальной. Прекрасная белая кожа, безукоризненной формы тело, точеные ножки, водопад сверкающих рыжеватых волос и лицо, на которое хотелось смотреть и смотреть. И сложно было сказать, кто передо мной – человек или эллара. Для человеческой девушки она была слишком идеальна, для эллары – обладала излишне округлыми формами. Впрочем, я не так много видела девушек светлого народа, чтобы судить, так что, вполне вероятно, ошиблась. Однако могла утверждать совершенно безошибочно – это была любовница кесаря. Вероятно, бывшая, если учесть стенания Эллиситорес, но совершенно точно являющаяся ею достаточно продолжительное время. Просто у кесаря волей-неволей перенимаешь этот замедленный поворот головы, эту уверенную властность, эту готовность сражаться за поставленную цель. У данной девочки цель была. Определенно. Для людей моего положения подобное всегда предельно очевидно.

И целью самого прекрасного из когда-либо виденных мной существ являлось возвращение в постель императора… Прискорбно, конечно. Достаточно умная, чтобы не встречаться с матерью кесаря, достаточно смелая, чтобы свободно заговорить со мной, невзирая на явно имеющийся запрет (не зря же рабы молчат), предельно осторожная – она стояла возле глухой ниши, бросая на меня внимательные взгляды из-под опущенных ресниц, и готова была в любой момент скрыться в этой нише вновь. Значит, просчитала, что Эллиситорес направится за мной, и выжидала здесь все это время. Умненькая девочка и красивая же до безумия. Могла бы уйти из дворца, учитывая, что кесарь интерес к ней потерял, он бы не преследовал, он вообще легко отпускал женщин, еще и одаривал напоследок, причем весьма щедро. А дальше такой красавице устроиться в жизни было бы не сложно… Но нет. Глупо. Весьма и весьма глупо.

– И как долго вы были его любовницей? – сделав глоток вина, прямо спросила я.

Полуодетая прелестница, стремительно побледнев, напряженно ответила:

– Два.

– Года? – уточнила я.

– Месяца, – сникла она.

И что тут сказать?! Сказать было нечего, посему я просто спросила:

– От меня чего хотите?

Далее последовал не самый умный шаг – девушка рухнула на колени, заломила руки и собралась устроить целое представление, правда шепотом, видимо, чтобы Эллиситорес не вернулась, но я пресекла это дело в зародыше, сообщив:

– Или вы поднимаетесь, или я отказываюсь от попытки вас выслушать.

Она не поднялась – подскочила. И сильно удивила меня промелькнувшим в прекрасных голубых глазах гневом.

– Откуда вы? – поинтересовалась, вновь делая глоток вина. – Рабыня?

Девушка, едва ли старше меня, а возможно ровесница, вскинув подбородок, гордо ответила:

– Я из свободных. Я пришла за ним сама, по своей воле! По собственной воле я здесь! Я… просто хочу увидеть его еще раз. Еще хотя бы один раз… молю вас, я…

В этот момент как-то совершенно неожиданно вернулась Эллиситорес, постояла (да, снова отсчитывая про себя) и произнесла:

– Звезда моя!

После чего направила гневный взгляд на прекраснейшее создание, которое, будучи охвачено эмоциональным порывом, не успело укрыться от ее зоркого взгляда. А взгляд у моей свекрови оказался более чем зорким – за долю секунды она оглядела всех коленопреклоненных рабов так, что с ходу стало ясно: им это с рук не сойдет – сойдет пара слоев кожи со спины, под ударами кнутов, затем пресветлая глянула на девушку. И в этом взгляде читалась смерть. Просто смерть. Исключительно смерть.

– Как она вам? – решила я вмешаться. – Миленькая, правда?

Свекровь взглянула на меня с некоторым недоумением.

– Думаю взять к себе в услужение, – продолжила я, невинно улыбаясь, – такая хорошенькая, смотреть приятно.

Не знаю, как тут со вкусами у пресветлых леди, но судя по тому, как скривилась Эллиситорес, эту конкретную девушку красивой она не считала. Но и открыто спорить со мной поостереглась.

– Звезда моя… – осторожно начала было пресветлая.

– Не обсуждается. – Моя улыбка стала шире и лучезарнее.

И мы друг друга поняли мгновенно.

– Как пожелаешь, звезда моя, – пролепетала Эллиситорес.

– Спасибо, пресветлая матушка, – в тон ей ответила я.

Нам обеим понравилось. Мне – ее покладистость, ей – мое обращение.

Далее мы прошли в гарем, и мне понравился ассортимент. Ассортимент был широк, внушителен и наделен многочисленными достоинствами. Для лучшего лицезрения всего масштаба имеющегося ассортимента прелестницы – и виденная мной в предбаннике гарема девушка внешне уступала тут поголовно практически всем – выстроились в ряд. Такой изысканный, одетый лишь в драгоценности, откровенно смущающий меня обнаженными телами ряд.

Прикрыв «ассортимент» бокалом вина, дабы избавить себя от лицезрения выставленных на показ частей тела, я сдержанно спросила у пресветлой:

– Простите, озаренная сиянием, не могли бы вы поточнее сообщить, в чем конкретно я могу оказать вам посильную помощь?

Взглянув на меня, как на самое недогадливое существо в мире, Эллиситорес с легкой ноткой раздражения ответила:

– Указать на тех, кто имеет шансы привлечь внимание моего сына, звезда моя.

М-да…

Я постояла, глядя на вино и не глядя на голых девушек, потому что не знаю, как им за себя, а вот мне за них было стыдно.

– Звезда моя, тебя что-то смущает?

Голые женщины!

Но вслух любезно-учтиво-лживое:

– Эти украшения – совершеннейшая безвкусица.

– О! – воскликнула пресветлая. И тут же с энтузиазмом предложила: – Приказать снять их?

Только не это!

И я уже собиралась было намекнуть Эллиситорес, что была бы рада увидеть девушек в чем-нибудь более существенном, чем украшения… но не успела.

В следующее мгновение распахнулась дверь, являя на пороге обители разврата собственно того, ради кого в этой задрапированной обители разврат и ставился во главу угла. Но почему-то с появлением главного действующего лица вместо разврата здесь воцарился ужас, причем жуткий, и все прелестницы разом рухнули на пол, еще и согнулись, так что прикрыли все смущающее меня, позволив окинуть взглядом предбанник гарема… И тут я поняла странное – здесь были зеркала. Здесь повсюду были зеркала. Множество зеркал во всю стену, в которых должны были отражаться эти наложницы. Много, много зеркал… Ныне задрапированных тканью.

– Во дворце траур? – поинтересовалась, игнорируя появившегося кесаря и, будем откровенны, не совсем трезвой походкой направившись к ближайшему зеркалу.

Чтобы вздрогнуть, едва оно вдруг взорвалось тысячей осколков, изодрав прикрывающую его ткань и не коснувшись меня ни одним кусочком стекла.

Наверное, следовало остановиться, но я, движимая каким-то странным чувством, медленно направилась к следующему – оно взорвалось сверкающей россыпью, как и первое. Та же участь постигла третье, четвертое, пятое, шестое, седьмое, восьмое, девятое зеркала… А я, совершив круг, вновь вернулась к двери, подошла к императору и почему-то спросила:

– Вина, мой кесарь?

Он молча, глядя мне в глаза, отобрал у меня бокал, и тот исчез, словно его и не было.

А затем меня вдруг накрыло странное ощущение, словно здесь вообще никого больше не было, только я и кесарь. Я и он. И ничего между нами, включая едва ли не подрагивающий от напряжения воздух, этот мир, мой мир, звезды… вообще ничего. Я и он… Жуткое ощущение. И жуткое осознание.

– Зеркала закрыты из-за меня? – спросила вслух, хотя прекрасно понимала, что, задай я этот вопрос мысленно, была бы услышана.

Но я спросила вслух, на их, светлом языке, краем зрения отмечая, как вздрогнула Эллиситорес, невольно подтвердив мое предположение.

– Что ж, – я стоически перенесла и это, – надеюсь, хотя бы родной… в смысле, не родной отец узнает меня при встрече.

– Едва ли, – разрушил остатки моей надежды великий и бессмертный.

Я встретила очередной удар судьбы, даже не пошатнувшись. Есть вещи, о которых внутренне догадываешься, просто стараешься не думать… Вот и я старалась не думать, почему еще в Рассветном мире моя кожа стала бледнее на порядок… И почему тот же Юранкар не призналал во мне человека до тех пор, пока я не сняла покров с головы…

– Так, – медленно произнесла я, – сегодня будет скандал.

– Сегодня я занят, нежная моя, – мгновенно ответил кесарь.

Неодетые девушки заметно оживились, даже перестали смотреть исключительно в пол и подняли осторожные взгляды на нас. Эллиситорес же начала зорко высматривать, на кого падет взгляд кесаря. Но его взгляд упорно держался на мне, к нашему общему со свекровью и девушками искреннему сожалению.

– И чем же вы будете заняты, позвольте поинтересоваться? – собственно, поинтересовалась я.

Кесарь смотрел на меня совершенно без улыбки, холодно и даже зло. Я – в упор на него.

– Ты пьяна, нежная моя, – тихо произнес он.

Безразлично пожала плечами и, развернувшись, направилась к выходу. Впрочем, дойдя до дверей, обернулась и произнесла на языке элларов:

– Пришлите ко мне вашего секретаря.

– Зачем? – холодно спросил император.

– Внесу в ваше сегодняшнее расписание мою истерику, ваше императорское величество.

Ледяной взгляд в ответ.

– А вы полагали, что двадцатиоднолетняя девушка, пусть даже это и я, безразлично воспримет изменения в собственной внешности? – возмущенно спросила, повысив голос. И завершила уже совершенно спокойно: – Истерика неизбежна. Но так как в данный момент мне есть чем заняться, мы перенесем ее на время ужина. И мне совершенно плевать, заняты вы сегодня или нет. Ко всему прочему, я планирую как минимум три скандала. Для первых двух повод уже имеется, для третьего – найду. Жду вашего секретаря. Доброго дня, мой кесарь. Пресветлая матушка, полагаю, теперь, когда ваш сын имеет возможность сам лицезреть весь представленный ассортимент, я вам уже не требуюсь.

Высказав все это, я вышла в преддверье разврата, в котором рабов мужского пола уже не наблюдалось, взглянула на ожидавшую меня бывшую любовницу кесаря и приказала:

– За мной.

И, несмотря на то что ее мечта, цель и идея фикс находилась сейчас совсем рядом, девушка поспешила за мной, с опасением поглядывая на двери в гарем, которые захлопнулись, едва я вышла. Что, впрочем, неудивительно – кесарь всегда считал, что разврат и я вещи несовместимые, даже срамную книгу отобрал в свое время. Так что да, я совершенно не удивилась.

Удивление вызвало иное – мы с моей новой знакомой едва ли шагов на сто отошли от входа в гарем, как оттуда, распахнув двери, выскочила Эллиситорес и, едва сдерживая слезы, опрометью бросилась в сторону витой лестницы, что для леди даже в моем понимании было не слишком приемлемо, а стражники так вообще потрясенно застыли. Но оружие не выронили – молодцы, хвалю.

А вот затем случилось страшное.

Отдаленный крик и алые брызги, окрасившие противоположную от дверей стену, трех застывших стражей и пол… Я даже не вскрикнула, в отличие от сжавшейся возле меня девушки. И не содрогнулась, в отличие от стражей.

Я просто поняла, что терпеть далее не намерена!

– Отправляйся в мои покои, скажи рабыням, чтобы нормально одели тебя, – приказала рыжей.

И уже собиралась пойти… убить кесаря, к примеру, как девушка, вдруг рухнув на колени, схватила меня за полу платья и торопливо зашептала:

– Нет, нет, пожалуйста, пресветлая императрица, есть лишь одно преступление, за которое он не щадит никого, не…

Договорить она не успела – в галерею вышел кесарь.

Высокий, выше всех присутствующих стражей в доспехах, неотвратимо надвигающийся на меня, словно ледяная глыба… Хотя о чем это я? Да любой айсберг по сравнению с кесарем просто образец теплоты, обаяния и нежности!

– Твое красноречие поражает, нежная моя, – продолжая идти ко мне, насмешливо произнес кесарь.

Он улыбался. Ласково. Убийственно ласково. А в его глазах за вечными льдами бушевало ледяное пламя ярости. Кесарь был взбешен. Взбешен настолько, что с его приближением по стенам галереи поползли черные трещины, заставившие в ужасе застыть стражников. Впрочем, они и так не дышали с момента появления императора. И у меня в целом складывалось ощущение, что в Эрадарасе в принципе дышать перестали с появлением кесаря!

Все, кроме меня.

Потому что лично я внезапно поняла, что, несмотря на пугающее приближение супруга, едва сдерживаюсь от вполне обоснованной злости. И я не знаю, что это – вино или мое терпение истощилось окончательно, но, не дожидаясь приближения кесаря, в данный момент являвшегося олицетворением самой смерти, я разгневанно высказала:

– Да сколько, к демонам, можно всех убивать направо и налево?!

В гнетущей тишине мой голос разлетелся словно крик, но это не остановило ни меня, ни продолжающего идти ко мне императора.

– Вы! – вот теперь это был почти крик. – Вы монстр! И внешне, и внутренне, и морально, и вообще абсолютно и полностью! Для вас чужая жизнь – пыль под ногами, вы ее даже не замечаете! Вы… вы готовы убивать без жалости и сожаления! Вы…

Кесарь медленно подошел ко мне, так близко, что, тяжело дыша, я невольно касалась вздымающейся грудью его тела, так же медленно наклонился, пальцем подцепив за подбородок, вынудив практически запрокинуть голову, и издевательски поинтересовался, глядя мне в глаза:

– А много ли сожаления испытала ты, нежная моя, глядя вчера на останки лорда Ларвейна?

По спине прошелся холод.

А потом такой жар, и это был уже не гнев – меня охватила ярость:

– Смерть владетеля Лунного дворца была необходима и неизбежна. Он стоял на пути развития Сатарэна, я отдала приказ убрать его с дороги! Это исключительно политическое решение, и у него были объективные причины!

Кесарь улыбнулся и, склонившись почти к самым моим губам, тихо произнес:

– А почему ты решила, что я убиваю без причины?

Он задал вопрос на оитлонском, и мое сердце на миг дрогнуло, впитывая слова родного языка, как тепло солнечного луча, но я подавила этот отклик железным усилием воли и тихо ответила, исключительно на языке пресветлых:

– Потому что с самого моего детства я знаю вас как безжалостного убийцу, не щадящего никого и ничего вокруг, убивающего за малейшую провинность и даже не за неповиновение – за один лишь намек на него. Помнится, однажды вы сказали, что не нуждаетесь в оправданиях – так их и не существует! Ни единого оправдания для вашей чудовищной и не поддающейся пониманию жестокости. А что касается лорда Ларвейна, помнится, он начал первым, предприняв попытку организации моего убийства. Так что, по большому счету, я лишь нанесла удар, не дожидаясь, пока владетель Лунного дворца меня убьет. Пытались ли вас убить мои служанки, эти несчастные девушки в гареме, или, к примеру, Тэхарс?! Сильно сомневаюсь! Так что не стоит даже пытаться нас сравнивать, мой повелитель! Мы разные. Вы разрушаете, я созидаю. Вы – смерть, я – приемлемое существование для тех, за кого несу ответственность! Вы – монстр, а я просто вынуждена отдавать приказ об устранении тех, чье дальнейшее существование может стоить моей империи слишком многих жизней!

И развернувшись, я покинула кесаря, ощущая безумное желание попинать хоть что-то, раз уж пинание супруга возможным не представляется.

* * *

В императорскую канцелярию практически ворвалась, даже дорогу нашла сама и с первого раза. Войдя, торопливо пересчитала своих служащих, игнорируя их общее пожелание мне сияющего дня, и, лишь осознав, что все на месте, облегченно выдохнула.

– Утро не задалось? – лениво поинтересовался сидящий у окна в темном, словно подчеркивающем его расу кресле Адрас.

И я пошла к нему. Остановилась в двух шагах, сцепив руки за спиной и глядя в окно.

– Мм-м, – протянул принц, – все так плохо?

– Если учесть, что «хуже некуда» наступило с момента появления в этом мире, то, полагаю, термин «плохо» можно уже не использовать вовсе, – тихо ответила я.

– Понятно, – кратко ответил принц Мрака.

Едва ли ему было что-то понятно, но от его попытки поддержать мне стало немного легче. К сожалению, только немного. Глядя в окно, я заметила движение внизу, опустила взгляд и застыла – несколько стражников вытаскивали из озера в саду доспехи. Пустые доспехи. Тех стражей, что еще только вчера охраняли дверь нашей общей с кесарем спальни… Тэхарс был прав, абсолютно прав, сказав: «Сегодня полетят головы». Кесарь никому не простил вторжения Акьяра во дворец. Даже тем, кому просто нечего было противопоставить принцу Ночного ужаса. Абсолютно нечего. Но оправдания императора не интересовали, чужие жизни – так же… О Великий Белый дух, я надеюсь, Акьяр никогда больше не сумеет проникнуть сюда, иначе Араэден половину прислуги изничтожит в приступе неконтролируемой ярости.

Адрас, поднявшись, встал рядом, так же сцепив руки за спиной, проследив за моим взглядом, мрачно произнес:

– Кьяр.

– Вам известно, что он был здесь вчера?

– Я вызывал императора, – просто ответил принц.

И удостоился моего более чем удивленного взгляда.

– Новое магическое образование в заброшенной шахте у гномов блокировало большинство каналов связи, я задействовал кровную, – совершенно спокойно пояснил Адрас. И так же безмятежно, словно говорил о чем-то совершено несущественном, продолжил: – Охрана дворца допустила ошибку. Они обязаны были реагировать на любые странности, но не предприняли никаких действий, едва вы пропали с порога собственной спальни. Наказание оправдано.

И он, повернувшись, прислонился бедром к подоконнику и, сложив руки на груди, посмотрел на меня. Не просто посмотрел – пристально всмотрелся, после чего вынес совершенно верное заключение:

– Вы не считаете его действия оправданными.

– Нет, – не видела смысла лукавить.

– Вы дитя иного, видимо, гораздо более доброго мира, – задумчиво произнес принц Мрака. – Нам с Араэденом пришлось выживать в этом, и мы знаем цену любой, даже кажущейся сущей мелочью ошибки.

Горько рассмеявшись, я указала на груду извлеченных из озера с плотоядными рыбами доспехов и недоуменно спросила:

– Неужели это справедливое наказание тем, кто просто не осознал сути происходящего?

Поведя плечом, Адрас протянул руку, и на ней вдруг появилось яблоко. Большое, красное, блестящее, сочное яблоко. Принц Мрака ловко, как фокусник, повернул его ко мне другой стороной, и я заметила маленькое пятнышко гнили. Оно было совершенно безобидным, видимо, просто на месте удара яблоко начало портиться.

– Как бы поступили в вашем мире с таким яблоком, Катрина? – спросил Адрас, допустив ошибку в произношении моего имени, но я не обиделась.

Взглянув на темного, просто ответила:

– Отрезали бы гнилое и съели. Или использовали для приготовления, к примеру, яблочного пирога, или сока, или джема.

Адрас кивнул, принимая мой ответ, и задал очередной вопрос:

– То есть в вашем мире этот фрукт был бы подпорчен только частично?

– Да… – неуверенно ответила, не понимая, на что намекает темный.

Принц Мрака больше не намекал. Алое сияние появившегося в его правой руке кинжала, замах, удар – и яблоко разложилось на ладони двумя половинами. Двумя прогнившими изнутри, покрытыми черными прожилками половинами. Яблоко было испорчено совершенно и полностью.

– Это реалии моего мира, Катрина, – жестко произнес Адрас. – Мира, в котором четыре пятых всех ягод – отрава, две трети насекомых – ядовиты, гниль пожирает изнутри, а любая ошибка становится фатальной.

Я стояла, до боли сцепив ладони за спиной, и молча смотрела на яблоко.

Я поняла.

Поняла гораздо больше, чем, вероятно, хотел сказать Адрас.

Вновь повернулась к окну, несколько секунд смотрела на деревья, а затем позвала:

– Эдогар.

Мой верный глава императорской канцелярии подошел мгновенно, уже предусмотрительно держа наготове лист для записей.

И я продиктовала:

– «Именем света, озаряя Эрадарас сиянием своей милости, я, Кари Онеиро Ринавиэль Уитримана из великого рода Астаримана, приказываю вам незамедлительно явиться во дворец его императорского величества Великого Араэдена Элларас Ашеро из рода Архаэров». Число. Место для подписи. Разослать всем владетелям Великих дворцов.

Эдогар напрягся и очень осторожно высказался:

– Ваше пресветлое величество, сияющая императрица, мне бы не хотелось вас огорчать, но, боюсь, власть императора лишь номинальна, и владетели Великих дворцов вправе сохранять нейтралитет и не подчи…

– Исполнять. – Я вновь повернулась к окну.

Едва Эдогар с поклоном удалился, Адрас предпринял осторожную попытку повлиять на мое решение и произнес:

– Катрина, я боюсь, ни один сиятельный лорд не явится по вашему приказанию. Пресветлый Эдогар совершенно верно заметил – они вправе сохранять нейтралитет и не обязаны подчиняться приказам императора Ашеро.

Улыбнулась в ответ. Абсолютно безрадостно. И пояснила:

– Вы сообщили мне гораздо больше, чем осознаете. Я все поняла и сделала выводы.

Затем, обернувшись к своим подчиненным, начала отдавать приказы:

– Эдан, подготовьте тронный зал к приему гостей. Юрданар, подготовьте копии предыдущих посланий с информацией о предательстве, Лео…

Внезапно открылась дверь. Вошел сухонький старичок, которому старательно поклонились все присутствующие, кроме меня. Светлый, откровенно пугающий количеством шрамов на видимых участках тела и тремя поперечными, с рваными зазубринами отметинами на шее, подошел, поклонился мне и, раскрыв имеющуюся у него в руках папку, произнес:

– Пресветлая императрица, меня зовут Эшран, я секретарь его величества. Великий император, как вы и просили, прислал меня для внесения изменений в его расписание. Присядете?

Я отрицательно покачала головой.

– Замечательно, – деловито продолжил самый старый из всех увиденных мной светлых. – Итак, вы просили внести в расписание его озаренного светом императорского величества вашу истерику.