Текст книги "Все ведьмы – рыжие"

– Сидор, – я распахнула двери и разъяренно посмотрела на Колю, – что?

Сосед в домашней майке, линялых шортах и домашних тапках до моего явления лениво жевал жвачку… Сидорчук ее всегда жевал, лет с тринадцати, не курил, правда, но жевал постоянно. И тут случилось эпическое и впервые мною виденное – у Коляна отвисла челюсть и вечная жвачка белым обслюнявленным комком повалилась на пол.

– Уберешь сам! – грозно предупредила я.

Сидор не ответил – медленно, расширившимися очами он начал исследование моих ног, а закончил грудью.

– Вы кто? – осипшим голосом вопросил Колян.

– Издеваешься?! – рявкнула я.

Сидорчук поднял осоловевший взгляд выше и уставился на мои… губы.

– Выше, Сидор! – срываюсь на рык.

Поднял выше и, о, наконец, глядя в мои глаза, пробормотал:

– Рита…

– Здрасти, Сидорчук, – язвительно поздоровалась я. – Так чего хотел?!

Невменяемый взгляд пополз ниже, остановившись в районе груди. Потом опустился ниже и замер на ногах. Челюсть вернулась в отвисшее состояние.

– Ты обкурился, что ли? – уже встревоженно спросила я. – Коль? Коля, блин. Коль, может, я тете Тане позвоню?

На имени собственной матери Сидор снова вернул взгляд в район моего лица и вдруг как выдохнет:

– Рита, ты такая… и глаза зеленые!

– Что? – Кажется, теперь у меня шок.

– Рита, – Колян сглотнул, – а что ты сегодня вечером делаешь?

– Елдыга захухренная! – И привязался же мавовый лексикон. – В смысле, с Ромкой сижу. Коль, ты пил сегодня?

Сидорчук молча, но активно отрицательно покачал головой.

– А чего хотел? – положительно не понимаю происходящего.

– А? Так… зайти… увидеть… – И взгляд, покинув область, принятую для изучения во время общения, устремился вниз.

Зазвонил телефон. Глянув на Сидора, окончательно поняла, что пьяный, и, закрыв дверь, побежала к аппарату.

– Ритусь, – раздалось в трубке, – ты чего телефон отключила?

– Привет, Кать, достали просто.

– Привет. Ритусь, ты сегодня не посидишь с Ромкой?

– Уже собираюсь, – понимаю, что при одной мысли о малом начинаю улыбаться.

– Спасибо, зайчонок, а то мне опять в ночную. Когда будешь?

– Ну, – я глянула на часы, – минут тридцать.

– Не успею, – простонала Катя, – тогда Ромку закрою, сама зайдешь. Пока-пока и, Рит, спасибо.

Собиралась я в режиме «тридцать секунд до взрыва». Шорты, рваная майка с изображением воющего на луну волка, кепка на встрепанные волосы, черные кроссы на широкой платформе, рюкзак, все тот же с карточками, скатеркой, которую простирнуть надо, разве что документы в стол забросила, и рывок на короткую дистанцию.

Рывок вышел дерганый – дверь открылась не с первого раза. Когда так открылась, там все еще стоял Сидор, потирая растущую шишку.

– Бросай пить, – запирая дверь, посоветовала я, – бросай, без мозгов же останешься.

Коля чего-то хотел сказать, но уставился на прорези в майке и завис.

– Жми на перезагрузку, – крикнула я, влетая в лифт.

* * *

Нервно постукивая по замусоленной стенке, дождалась спуска и вылетела в подъезд. Дверь была распахнута, так что теперь забег начался легко, но зря я надеялась на отсутствие полосы препятствий! Нет, началось все успешно – прыжок через истресканный бетон, вылет на беговую дорожку, а вот дальше…

– О-па-ся! – выдал друг Коли Сидоренко, направляющийся к нему на высокоинтеллектуальную беседу с «Тремя медведями» в руке.

«Три медведя» весело бултыхались в двухлитровой бутылке, из кармана торчала пачка сухариков, а, судя по реакции, сам Павлитос уже литрушечку уговорил.

– Здароф!

Поприветствовала я и собиралась пойти на обход, как друган Сидора расставил руки, загораживая дорогу.

– Приветос, – выдал парень, собственно за манеру речи он у нас и Павлитос вместо Павлика. – Ты кто?

С некоторым удивлением понимаю, что сей представитель отечественного производителя собственно изучает китайскую ткацкую промышленность, а если конкретно, некоторые дыры… в смысле прорези в китайской ткацкой промышленности.

– Павлитос, девушкам иногда надо в глаза смотреть, – сердито сообщила я.

Пацан оторвал взгляд от прорезей, взглянул на мое лицо, вернулся обратно и выдал:

– Ритуль, кто, говоришь, у тебя в хахалях?

Хотела сказать «Влад», вспомнила, что уже фактически никто, не к ночи будь помянута отечественная фэнтезятина.

– А нету его, – грустно созналась Павлитосу.

Тот, задумчиво изучая все то же место, уверенно отозвался:

– Теперь есть.

М-да, кандидатура впечатляла.

– Павлитос, я пьющих не люблю, – решила сразу обозначить критерии естественного отбора.

– Заметано, Рит, – отозвался парень, и «Три медведя» полетели в кусты.

Я подумала и добавила:

– И курящих…

– Было б сказано. – Пачка «Кента» умчалась догонять «медведей».

А это уже сурово.

– Павлитос, нариков тоже не уважаю, – уже не так уверенно сказала я.

– У нас с тобой так много общего, – самокрутка умчалась догонять кайф в компании «медведей» и «Кента». А после мне был задан прямой вопрос: – Идем гулять?

В этот момент я увидела 3D-эффект! Глаза наших египетских кар, тех самых, что оккупировали скамейки у подъезда, начали медленно выползать из орбит. 3D – иначе не скажешь. И вылупленные глазищи хаотически перемещались с кустов на Павлитоса… С Павлитоса на кусты… С кустов на Павлитоса…

Павлитос, заметив мой ошарашенный взгляд, обернулся, посмотрел на бабулек, узрел метание 3D-глаз и выдал:

– Можете забирать, не претендую, только с косяком осторожно, накрывает с первой затяжки. Идем, Рит.

Дальше спецэффект века – переход 3D-очей в состояние 2D с последующим сужением! Бабули обскорбились! Но высказаться не успели – Павлитос, в смысле Павел, уже уводил меня из-под обстрела.

До остановки маршрутки мы шли молча. Я так вообще в шоке, Павел, задумчиво глядя куда-то строго вперед. В итоге, едва дошли, хмуро спросил:

– С Владом что?

– Он меня… забыл. – И главное, ни слова лжи.

– Вот как… – Павел задумался.

И тут я увидела отголосок мечты. Ярко-красный «Феррари», надругавшись над правилами дорожного движения, совершив крутой разворот, проигнорировав двойную сплошную и въехав на встречку, окончательно попрал ПДД и притормозил аккурат у желтой полосы, чем довел водилу маршрутки до нервного тика – так автовладельцы с ним еще явно не поступали!

И потому я с живейшим интересом уставилась на выдающегося водителя, столь жестоко показавшего маршрутчику, что тому пора нервно курить в сторонке.

Но стоило узреть светлую макушку, идеальную стрижку, снисходительно-торжествующий взгляд и наглую ухмылку, как я взвыла:

– Опять ты, злодеюка сказочная!

Ухмылка медленно сошла на нет, на скулах заиграли желваки. В следующее мгновение Князь рывком перескочил дверцу своего кабриолета, обошел автомобиль и направился ко мне.

– Пошел я, – выдал Павлитос, – может, бабки еще не весь косяк высосали.

На отступление кандидата в хахали Стужев даже не взглянул – взгляд его был направлен исключительно на меня, мне оставалось только задаваться вопросом: «Знает ли он, что знаю я, что знает он, что я, и он?..» Пострадаю за яйца, ой пострадаю…

– Ильева, – Стужев подошел впритык, посрамив китайский текстиль французским брендом, – ты куда собралась?

«Знает ли он, что знаю я, что знает он, что сделала я и что сделает он?..»

– Марго!

Я вздрогнула, посмотрела на Князя, решила, что партизаны немцам не сдаются, и вежливо полюбопытствовала:

– А что?

Стужев вскинул бровь.

– У меня, знаешь ли, личная жизнь имеется, – начала врать я, – и планы на вечер, – собственно уже не вру.

– И ночевать будешь не дома? – ехидно вопросил Князь.

– Естественно. – А главное, искренне. – У меня свидание с самым идеальным мужчиной на планете, нас ждет ужин, развлекательная программа, а после да, я с ним на всю ночь, даже на первую пару опоздаю.

Демонстративно сложив руки на груди, Стужев, тупо игноря окружающих, а их было навалом, наставительно начал:

– У тебя больше нет личной жизни, Марго. Никакой. Универ, работа, мы. Точка.

Народ вокруг заинтересованно внимал.

– Вы все? – решила уточнить, на всякий случай.

Окружающие затаили дыхание – клубничка в столице в разгар часа пик!

Стужев промолчал.

– Что, реально вы все, сколько там вас, тридцать три, да? – снова уточняю.

Рейтинг нашего представления, несомненно, вырос в ту же секунду, а народ жаждал подробностей! Князье величество соизволило узреть свидетелей нашей беседы и выдало:

– В машину, Марго.

Ой как хотелось послать, ой как сильно, но… этот может схватить за волосы и поволочь в самом прямом смысле. Он может, у него тормозов нет. Пришлось идти другим путем:

– Стужев, у меня правда планы на сегодня.

– В машину, – повтор приказа.

Ы-ы-ы…

– Стужев, – пытаюсь быть вежливой, – не могу я! Не могу, понимаешь, меня ждут. Очень. А его одного оставлять нельзя.

Хмыкнув, Князь вопросил:

– Налево свалит?

– Да у него мастер-класс по всем направлениям! – с тяжелым вздохом ответила я, вспоминая Ромкино умение вмиг перевернуть квартиру вверх дном.

И тут Стужев сделал неожиданное предположение:

– Ребенок?! – Молча смотрю на Князя, тот повторно выдает перл: – У тебя есть ребенок?!

Мексиканские страсти отдыхают! Бабули, чья память хранит воспоминания о «Просто Марии», умильно вытирая слезы, потянулись вперед, мужикам явно стало скучно, молодежь все еще ждет клубнички. Почему-то я брякнула:

– Ну да… – и добавила: – Твой.

Аншлаг в глазах бабулек! Искреннее сочувствие всей мужской составляющей собственно Князю, оторопелый вид у молодежи. Но Стужев отреагировал достойно, хмуро вопросив:

– И сколько ему?

– Три года! – бодро ответила я.

Задумчивый Князь – не менее задумчиво:

– Почти четыре года назад… да, я тогда пил много… Это фактически сразу после аварии…

Полный аншлаг! Я такого жадного внимания никогда не наблюдала! Бабули затаили дыхание, женщины жаждали продолжения, девушки приглядывались к Князю, мужики чисто из солидарности продолжали ему сочувствовать, маршрутчики смирились и устроили остановку на три метра дальше.

– Кажется, я вспомнил, – продолжал «вспоминать» Князь, – ты тогда еще по ночам подрабатывала на Тверской…

Вот гад гадский.

– Ну да, – нагло отвечаю, – и пожалела тебя, болезного. Видишь, чем все закончилось? Нельзя быть доброй к людям, ох нельзя!

Князь усмехнулся и с некоторым восторгом протянул:

– Ведьма ты, Марго, я даже почти поверил.

– Что значит «почти поверил»? – возмутилась я. – Алименты платить кто будет?

И тут в толпе послышалось:

– Все, попал пацан.

А Стужев смотрел на меня и улыбался. Я улыбнулась в ответ.

– Правда ребенок?

– Правда, – созналась я, – и правда уже бежать нужно.

– Ты мне нужна сегодня, – уже нормальным голосом, без подколок и снисходительного тона сказал Стужев.

– Сегодня никак, – я развела руками, – у Кати ночная смена, малый дома сам, а ты меня задерживаешь.

Стужев покивал, затем спросил:

– Ты себя в зеркало видела?

Интересный вопрос.

– Я так и думал, давай в машину, – и не дожидаясь моего ответа, сам вернулся в автомобиль.

То есть мое шествование следом подразумевалось как само собой разумеющееся. Я посмотрела на самоуверенного Князя, вольготно развалившегося на водительском кресле, на толпу, жаждущую продолжения банкета, на нужную маршрутку, как раз подъехавшую. Выбор был очевиден.

Сделала Князю ручкой и помчалась в маршрутку. Стартовали мы сразу, как я вбежала. И не успела передать за проезд, как промчались на желтый, оставляя рванувшего следом Стужева простаивать на красном.

* * *

Знакомый с детства подъезд – раньше тут жила бабушка, потом отец замутил с Катей, ушел от нас, и они поселились здесь, в квартире, которая раньше приносила семье доход. Потом родился Ромка, и отец сделал единственное для сына хорошее – из квартиры он их не выгнал. В остальном папа после возвращения к маме наведывался сюда раз в полгода, оставлял деньги, с каждым разом все меньше, кривился, когда малыш к нему бежал, и был категорически против моего здесь частого присутствия. Мама тоже. А Катя разрывалась на двух работах, обожала сына, не держала зла на моего отца и всегда очень радовалась мне. Нет, к Кате у меня было сложное отношение, с одной стороны, девчонка она неплохая, всего на шесть лет старше меня, с другой… не прошла папина попытка создать вторую семью бесследно для нашей семьи. Так что Катя для меня была кем-то все же неприятным, а вот братика я очень любила.

И открывая дверь старым ключом, я уже слышала, как босые ножки бегут по дорожке.

– Йита! – Счастливый визг на всю квартиру.

– Ромка! – Бухаюсь на колени и ловлю мелкого.

Маленькие ручки сжимают шею, мокрый от мороженого нос утыкается в щеку, а липкая маечка явно получила мороженки больше, чем нос, но все это такие мелочи!

– Мама давно ушла? – подхватывая ребенка, разворачиваюсь, закрываю дверь.

– Давно, – шепчет Ромка, продолжая прижиматься ко мне изо всех сил.

Вот Катька! Знает же, что малый боится один оставаться в квартире, могла бы и подождать меня.

– Голодный? – задала я следующий вопрос, скидывая кроссы и рюкзак и направляясь на кухню.

– Кусал! – гордо ответил Ромка.

– Мороженку? – недоверчиво спрашиваю, ибо знаю, как Катя готовит.

Ром все так же гордо кивнул.

Катя. Иногда я начинаю понимать, почему папа ушел от нее!

– Пошли варить кашку, – решительно сказала я.

– Васебную? – проявил Ромка живейший интерес.

– А то, – я вспомнила про скатерть, – и у нас даже будет скатерть-самобранка!

– У-у, – глазенки предвкушающе засверкали. – Самабака…

– Самобранка, – поправила я. – Это значит, что ее брать… – думала сказать можно, вспомнила, с кем разговариваю, и категорично добавила: – нельзя.

– Самабака… – повторил Ромочка.

Мне его вариант нравился.

Зайдя на кухню с горами грязной посуды и неубранным столом, на котором имелись остатки пиццы и пустые одноразовые коробочки от покупных салатов, я усадила Ромку на детский стульчик, поставила воду греться, потом сходила за скатертью и загрузила ее в режим деликатной стирки.

– Гречка, пшенка, рис? – начала перечислять варианты.

– Пюе, – внес свое предложение малыш.

– Пюе, – повторила я, в задумчивости оглядывая кухню.

С овощами тут всегда туго, обычно я таскаю, чтобы малому супчик сварить. Года два назад я вообще предложила маме забрать Ромку к нам, Кате он тогда был не нужен, а дома за ним точно смотрели бы лучше… Страшно вспомнить, что было после, и данный вопрос я больше никогда не поднимала, да и походы к Ромке скрывать начала.

– Ромка, для пюе нам нужно в магазин сходить, давай пока кашку.

– Гьечку, – смирился с неизбежным малыш.

А может, не так уж и плох вариант съехать на отдельную квартиру и деньги взять? Забрала бы Ромку к себе, наняла няню, и было бы у нас все хорошо…

– С подливкой, – предложила я.

Ромка кивнул, и, поставив сковородку на огонь, я принялась искать лук. Не нашла. В итоге мы плавно забыли про подливу, вода вскипела, гречка сварилась, я обрадовалась маслу сливочному и все его вбухала в кашку. Ромулечка терпеливо ждал. Вообще потрясающий ребенок – не капризничает, не скандалит, нежный такой и ласковый – самый лучший мужчина в мире!

– А потом, – я рассказывала про сказочную страну, в которой сегодня побывала, – дерево попросило сигарету.

– Куить плохо, – вставил умную мысль Ромка.

– И я о том же, – потрясая ложкой, которой кашу мешала. – А потом было такое…

Внезапно от двери послышался смешок, и я услышала веселое:

– Какое?

Ромка вздрогнул от неожиданности и заорал. Я, швырнув со злости ложкой в Стужева, рванула к малышу. Быстро вытащила из стула, обняла, начала успокаивать, потом вовсе унесла в детскую. Там маленький долго еще всхлипывал и дрожал, а я, стараясь не думать, что будет с гречкой, все укачивала его на руках.

– Плохой, – немного успокоившись, прошептал Ромочка.

– Да вообще козел! – не сдержалась я.

– Козики хаосие, – возразил ребенок.

Из коридора раздалось:

– Гречку я выключил.

– Теперь испарись! – рявкнула в ответ.

Тишина.

Слов вообще нет. Придурок!

– Йита злая, – заметил Ромочка.

– Идем кушать, – предложила я.

И мы прошли по коридору, мимо бесстыжего Стужева, который держал в одной руке фотографию Ромки и Кати, а в другой – трубку домашнего телефона и даже не смотрел на нас.

Войдя на кухню, я снова усадила малыша, достала уже сухую скатерть из машинки, и, убрав все со стола, расстелила. Ромка заинтересованно уставился на вышивку. Я тем временем вымыла тарелку, насыпала гречку, распределила по тарелке тонким слоем, чтобы быстро остыла, подула и поставила перед ним.

– Кушай красиво, – строго напомнила.

Из коридора раздалось:

– Рит, обними малыша, я зайду очень медленно.

Но это было зря, Ромка просто от неожиданности тогда заорал, а так он у меня мужик боевой.

– Посёл вон! – грозно заявил он, хватая ложку.

Стужев не послушался, вошел, но остановился на входе, настороженно поглядывая на мелкого.

– Йита моя! – продолжал мой грозный идеальный мужчина.

– Полностью поддерживаю, – вставила я, недовольно глядя на Князя.

И тут Стужев совершил подлянку.

– А я волшебник, – подмигнув мелкому, сообщил он.

Грозное орудие, в смысле ложка, дрогнуло в руке моего рыцаря.

– Добрый волшебник, – соврал Стужев. – Хочешь бабочку?

Ром медленно кивнул.

Князь сложил ладони, пошептал, подул, а когда раскрыл, на его руке сидела… фея! Маленькая фея с крылышками и испуганно взирала на собственно Стужева.

– Ой, – прошептал Ромочка.

– О, извечные луга… – прошептала феечка.

Стужев усмехнулся как-то совсем недобро, а затем произнес:

– Дитя видишь? – Феечка повернула головку, узрела Ромку, кивнула и вновь, как завороженная, уставилась на Князя. – Отныне и до его совершеннолетия отвечаешь головой, поняла?

Фея покорно кивнула.

– Хорошая девочка. – Еще одна злая усмешка, и Стужев брезгливо стряхнул фею с руки.

Малютка полетела к Ромке, слетела на стол и теперь стояла, изучая малыша, а тот не сводил глаз с нее.

– Ребенок не твой, – вынес вердикт вторженец, – но кровное родство прослеживается. Сводный брат?

Я не кивала, я молча сложила руки на груди и собиралась кому-то попортить шевелюру. Узрев угрозу в моем взгляде, Князь просто расхохотался, затем повернулся к фее и спросил:

– Ну?

И малюточка звонким, как звук серебряных колокольчиков, голоском ответила:

– Мама.

– Это единственная потребность? – Князь как-то странно скривился.

– Самая главная, – пропела феечка.

Ромка не кушал и никого не слушал – у Ромки было ЧУДО! И он исключительно по-детски забыл обо всем остальном.

– Действуй, – скомандовал Стужев.

Сказочное создание растворилось в воздухе. Ромка захныкал, Стужев обратил внимание на скатерть и направил на меня выразительный взгляд.

– Я ее все равно взяла постирать, – оправдалась тут же, – к тому же Ромка так ее не испачкает, как вы, стадо бугаев фэнтезийных.

– Маргоша-Маргоша, – с усмешкой произнес Князь, затем прошел, сел за стол напротив Ромки и спросил: – Чего есть будем?

– Гьечку, – грустно сообщил ребенок.

Князь задумчиво посмотрел на скатерть, на Ромку, потом на меня и спросил:

– За неимением крылатой спрошу у тебя – такие мелкие чем питаются?

– Едой, Стужев! – рявкнула я.

Укоризненный взгляд на меня и обращенное к скатерти:

– Ребенок народности людь, возраст года полтора…

– Тйи! – обиделся Ромка.

– О, да ты мужик, – восхитился Князь, – скатерть, возраст три года.

И тут чудесное творение ручной вышивки, грустно спросило:

– А волшебное слово?

– Быстро! – грубо приказал Стужев.

И вот тут чудо случилось уже у меня! Перед Ромкой, сдвинув тарелку с гречкой, возникла глиняная расписная тарелка с супом! И ложка деревянная! И тарелка с хлебом румяным и свежим! И плошка со сметанкой!

– Мама, – прошептала я, привалившись к раковине, чтобы не упасть.

– Самабака! – заорал счастливый Ромка, двигая гречку вообще подальше от себя.

– Суп? – задумчиво вопросил Князь. – А молоко, там? Бутылочка? Смеси?

– Сиси? – ехидно вставила скатерть.

– Да брось, на такое ты не способна, – отмахнулся Стужев.

Из скатерти медленно полезло… вымя, коровье, сосками вверх!

Я застыла, Ромка забыл про суп, Князь, хохотнув, сказал:

– Все, прости, не хотел обидеть.

Вымя втянулось в сукно, скатерть самодовольно заявила:

– То-то же.

Князь сделал вид, что ничего не слышал, а Ромка, схватившись за ложку, начал есть, довольный такой! Я подошла, села рядом, поставила ему сметанки и хлеб в левую ручку всунула, ну и салфетки достала, куда без них, поросеныш он у меня конкретный, потому что маленький еще.

– Рит, а ты что будешь? – спустя несколько минут поинтересовался Стужев.

Я задумчиво на него посмотрела, а Ромка, прожевав, выдал:

– Пюе!

– Это вообще что за блюдо? – проявил совершенное незнание дитячьего сленга Князь.

Скатерка оказалась умнее:

– С грибами? – вопросила она.

– Спасибо, можно и с грибами, – прошептала я.

Широкая глиняная тарелка возникла передо мной. На коричневой поверхности возвышалась горка пюре картошки, желтенькой такой, рядом горка жаренных со сметаной грибов, и еще салат из помидоров с огурцами!

– Мне, как всегда, – сделал «заказ» Стужев.

Широкая тарелка из белого фарфора, нож и вилка серебряные, мясо-гриль, рис белый рассыпчатый, листья салата, морские гребешки, три маленькие пиалочки с соусами.

Князь встал, помыл руки и с грацией аристократа приступил к ужину. Мясо, сочное с кровью, было отрезано небольшим кусочком, затем наколото на вилку, туда же накололи стручок чего-то темно-зеленого, обмакнули все это в соус и протянули мне со словами:

– Будешь?

– Нет, спасибо. – Я встала, взяла вилку и, вернувшись, тоже начала есть.

А потом Ромка сказал:

– И мозьна майозенку.

Стужев на слова Ромочки отреагировал странно. Внимательно посмотрел на него, потом на меня, мне же и было сказано:

– Я, конечно, не специалист в вопросах детского питания, но не рано ли этому шкету давать «морозенку»?

– Майозенку, – зачем-то поправила я. Потом, опять непонятно с чего, вдруг начала объяснять: – Понимаешь, был момент, когда Катя, мама Ромки, поступила… – я запнулась и прошептала: – Не очень хорошо. Она потом одумалась и исправилась, но какой-то комплекс остался, и теперь Ромке разрешает все, в том числе майозенку.

Почему-то Князь выслушал очень внимательно, и выражение лица было серьезным, а вывод:

– Значит, майозенку… я правильно сказал? – Молча кивнула. – Ага, то есть майозенку ребенку можно, а нормально кормить его мать отказывается? Хорошая попытка списать все на «чувство вины»!

Я оторопела, скатерка решила вмешаться:

– То есть майозенку я готовила зря?!

– Ну почему же, я съем, – невозмутимо ответил Стужев, продолжая пристально смотреть на меня.

В этот миг его уже пустая тарелка исчезла, а на ее месте явилось новое блюдо… Грибная поляна из шоколадного и сливочного мороженого, озерцо зеленоватого желе, в котором застыли рыбки из сухофруктов, и все это припорошено белым шоколадом.

– Майозенка моя! – с ходу сориентировался Ромка.

– Отлично, а я Риту забираю, – вставил Князь.

Ромочка насупился, даже кулачки сжал и выдал:

– Йита моя!

– Явно прослеживаются еврейские корни, – задумчиво произнес Стужев. – Дите, еще раз, медленно и с расстановкой – тебе майозенка, мне Рита, заметь, ты получаешь лучшее.

Малый подумал и уверенно сказал:

– Йома!

Стужев вопросительно глянул на меня. Перевожу:

– Он не «дите», он Рома.

Князь невозмутимо протянул руку, Ромочка смущенно-удивленно-восторженно ее попытался пожать, Стужев выдал:

– Приятно познакомиться, я Алекса… дядя, в общем.

– Почему «дядя»? – удивилась я.

Отняв руку у ребенка, который активно увлекся пожиманием, Стужев наклонился ко мне и прошептал:

– Так если он свое имя исковеркал до неузнаваемости, представляешь, что с моим сделает? Так что пусть будет «дядя».

С трудом сдержала улыбку, нет, ясно, что Стужев сейчас просто прикалывается, но умеет же.

– Ладно, держи майозенку. – Князь протянул ребенку блюдо с кулинарным шедевром.

Но Ромка радоваться не спешил и, подозрительно глядя на Стужева исподлобья, хмуро напомнил:

– Йита моя!

– Жмот, – прокомментировал Стужев.

Ромка молча и требовательно посмотрел на меня, ожидая перевода непонятного слова. Я подумала и сказала:

– Живот. У дяди болит животик.

Малыш удовлетворенно кивнул и, взяв ложку, приступил к первому грибочку, Стужев же полностью развернулся ко мне и, не скрывая подозрительности, протянул:

– Так, а ты уверена, что правильно перевела мне слово «Йома»? Ибо возникли у меня смутные сомнения в качестве твоей компетентности как переводчика.

Я посмотрела на Ромку, дорвавшегося до желе и рыбки из кураги и, несмотря на занятость, прислушивающегося к разговору, посмотрела на Стужева и прямо спросила:

– Князь, а зачем ты собственно, няшка злодеистая, явился?

Серые глаза потемнели, с лица исчез даже намек на улыбку, и у меня грубо спросили:

– Марго, я тебя оскорблял?!

Ой, ой.

– Прости, – выдавила с трудом, – так зачем ты пришел?

Мрачный взгляд продолжал неприязненно буравить мое лицо. Затем Стужев соизволил дать ответ:

– Ты мне нужна сегодня.

– Йита моя, – напомнил недремлющий Ромка.

Я подтвердила кивком. Князь ответил злой ухмылкой и потребовал у скатерти кофе. Мы посидели в тишине, пока отечественное фэнтези глотало черную горькую жидкость, а потом Стужев соизволил задать вопрос:

– Маргош, у тебя платье есть?

Чуть подавшись к нему, я громко прошептала:

– Стужев, ты не поверишь, я – девушка!

– Намекаешь, что оглашение твоей половой принадлежности я обязан логически связать с имеющимися в твоем гардеробе платьями? Но, Маргош, я тебя ни в одном не видел, так что вопрос обоснован.

Мы с Ромкой переглянулись, малый показал некоторым коричневый от мороженки язык, я бы тоже кое-что показала, но не буду.

– Есть платье, – хмуро ответила Князю.

– Длинное? – продолжил вопрос Стужев.

– Нет, – нехотя созналась.

Не люблю длинные юбки.

Укоризненный взгляд и ехидное:

– А говоришь «девушка». Хотя я заподозрил неладное, едва ты выразила сомнение во всеобщей ориентации нашей группы. Знаешь, у кого что болит… – и такая многозначительная пауза.

Сложив руки, я направила пристальный взгляд на эту не в меру самоуверенную харю. Он сам начал, я вообще молчала.

– Прости, Князь, – мило улыбнулась, – видишь ли, я скрывать и не собиралась, а вот твоя скрытность вызывает грустные мысли по поводу трусости…

Договорить не успела – послышался звук проворачиваемого в двери ключа, затем скрип, а после на всю квартиру раздалось:

– Ромочка!

Малый радостно заорал:

– Мама-а-а!

Князь стремительно поднялся, обошел стол, подхватил малого и опустил его на пол – Ромочка умчался к неожиданно пришедшей Кате. Стужев с совершенным спокойствием произнес:

– Уменьшись.

Скатерть сжалась до носового платка и была спрятана в карман фэнтезийщика. За все это время я не успела сказать ни слова, зато успел Князь – склонившись надо мной, он с усмешкой произнес:

– Меня нет.

Я все так же сидела, когда в кухню ворвалась Катя – с пакетами из магазина и стопкой каких-то книг.

– Риточка, – затараторила она, – знаешь, сидела на работе, и как накрыло – зачем мне эта шубка? Знаешь, этот вещизм, он же ни к чему хорошему не приводит, а дети…

Она повернулась и посмотрела в дверной проем – там Ромочка изо всех сил тащил в комнату еще один пакет из магазина. Натужно тянул, но упрямо и не сдавался. А рядом с его сосредоточенной мордашкой порхала феечка, и я услышала ее мелодичное:

– Взялся – тяни, бросать негоже, ты же мужик.

– Музик, – печально согласился Ромочка.

– Мужик, – восторженным эхом отозвалась Катя.

Я оторопело посмотрела на нее – и, судя по взгляду, фею Катька не видела! А учитывая, что и на стоящего у окна Князя не реагировала – его не видела тоже!

– Ка-а-ать, – осторожно начала я.

Она повернулась, посмотрела мне в глаза и вдруг как-то радостно улыбнулась. Катя, полненькая брюнетка с задорной улыбкой, ямочками на щеках, пухлыми ручками и незлобивым, но очень ветреным характером. За те три года, что у нее есть Ромка, она уже раз двенадцать влюблялась и разочаровывалась, в последнее время бредила идеей о шубе и элитном садике для Ромки, ради чего вторую работу взяла… Но вот ни разу она не бросала работу вот так вот резко!

– Знаешь, ты ведь все правильно говорила, – Катя дождалась, пока Ромочка втащит кулек на кухню, бросилась к нему, зацеловала и поблагодарила, а потом, поднявшись и выкладывая продукты на стол, продолжила: – И про то, что Ромашечке внимание нужно, и про правильное питание…

– Хочу майозенку! – прозвучало требовательное.

И тут Катя выдала:

– Майозенку кушать вредно, а я молочко принесла.

Шок был не только у меня, маленький тоже стоял, от удивления приоткрыв ротик. И он уже хотел было начать возмущаться, он это умел при желании и практиковал исключительно на Кате, на мне просто бесполезно было, но тут феечка вмешалась, напомнив:

– Маму обижать нельзя, ей и так тяжело, а ты ей первый помощник и защитник.

И Ромочка насупился, сжал кулачки, кивнул и самому себе напомнил:

– Я музик.

Катя ласково потрепала его по головке, а я… я посмотрела на стопку книг и в очередной раз искренне удивилась – правильное питание, учебники по воспитанию детей, букварь даже!

– А букварь не рано? – ошарашенно спрашиваю.

– В игровой форме можно начинать уже. – Катя стремительно выкладывала продукты, причем овощи, молочное, крупы и никаких тортиков, пирожных, мороженого и готовых салатов. – Ритулечка, а тебе домой не пора, мама волноваться не будет?

Я просто сидела, открыв рот – Катя мою маму не то чтобы не любила, просто не переваривала, и данная тема вообще никогда не поднималась.

– Пора-пора, – отозвался незримый для некоторых Князь, – и давай сама, чтобы я фею не вмешивал.

Очень хотелось послать Стужева, но не при Ромке же.

– Да, – медленно поднялась со стула, – пойду я, наверное.

Проводил меня Ромочка, держа за руку и сурово насупившись. Дойдя до двери, оглянулся на кухню и доверительно прошептал:

– Мама взрослая.

Устами младенца…

– Повзрослела, – согласилась я.

– Я музик, – напомнил то ли мне, то ли себе Ромочка.

– Настоящий музик, – согласился Стужев, подталкивая меня к двери.

– Ты плохой, – выдал очередную мудрость мой самый лучший мужчина на свете.

– Умный пацан, – не стал возражать Князь, каким-то образом умудрившийся открыть дверь и таки вытолкнуть меня на лестничную площадку. – Все, Йома, – он наклонился, протянул малышу руку, – бывай, маму береги, мужиком будь, ну и дальше по списку.

– Писку? – переспросил Ромка.

Стужев глянул на меня и попросил:

– Не переводи, мне уже страшно представить, как ты интерпретируешь это кажущееся на первый взгляд невинным слово. Пока, Йома.

– Пока, Гьязь, – отомстил малый и за себя, и за меня.

– Оба-на, – опечалился Стужев.

– Знай наших, – ответила гордая за наших я.

Ничего не ответив мне, Князь, он же с легкой Ромкиной руки Грязь, махнул мелкому, вышел и закрыл двери. После решительно направился к лифту, вызвал и, пока тот ехал, вернулся за мной, взял за локоть, завел в лифт, и мы молча подождали, пока дверь закроется.