Текст книги "Таэ эккейр!"

Да, а в каком виде он ухитрился предстать перед первым в своей жизни эльфом! Не хотел нарядное платье истрепать? Пыли дорожной испугался? Да что ты говоришь! Вот и получай, что заслужил, за этакую-то предусмотрительность. Хороша важная персона – в рубахе небеленого полотна и выгоревшем на солнце дорожном тряпье, которое Лерметт успел за минувший год поистаскать до полного неприличия. А если учесть, что эльфы чувствуют и ценят красоту во всем, в чем бы она ни проявлялась… страшно даже себе представить, что Эннеари о нем подумал. Сам-то эльф вон какой аккуратный даже зеркало при себе имеет, чтобы сразу всякое безобразие в своем облике заметить и в порядок себя привести. А вот у Лерметта зеркал с собой нет… может, оно и к лучшему, потому что смотреть на себя Лерметту незачем. Он и так знает, на кого он похож. На чучело, вот на кого. Нет, посол, а уж тем паче посол, едущий за перевал, должен быть опрятным, величаво сдержанным и одетым с благородным изяществом – а он-то, он… срамота, да и только. Мысль о том, что эльф спервоначалу предстал перед ним в залитых кровью изодранных лохмотьях, а теперь так и вовсе красуется в запасной одежке, извлеченной из сумки Лерметта, облегчения отчего-то не приносила.

Не диво, что эльф в его сторону даже и не смотрит. Противно ему, наверное. Глянет этак искоса, украдкой, на все это непотребство, и тут же снова глаза в сторону отводит. Попросить его, что ли, чтобы он сородичам своим не рассказывал, в каком виде он посла встретил? Да, хорошо придумано, нечего сказать. Не успел знакомство свести, твое высочество, а просьбы из тебя так и сыплются. Умнее ничего в голову не пришло?

И добро бы он впервые с посольством ехал! Так ведь нет – четырежды к степнякам ездил. И всякий раз своего добивался. И выглядел, как послу и наследнику престола полагается, и мысли в голове не мешались. Постарше него люди со степняками общего языка найти не могли – а вот он, Лерметт, находил. Его ведь не только за высокородность к эльфам послом отправили, а еще и за былые успехи. За талант и за опытность. Вот-вот, за это самое. За умение сходиться с людьми… так то – с людьми. С эльфами его до сих пор судьба накоротко не сводила. А теперь свела… а он ни шагу ступить, ни слова сказать не может без лихорадочного обдумывания. Отец говорил на прощание: «Человеку с эльфами трудно понимание найти. Если ты не справишься, значит, и никто другой не сумеет». Что трудно – святая правда. Впервые в жизни Лерметт чувствовал себя настолько растерянным. Скверно-то как. От подобных размышлений дурнота к горлу так и подкатывает. Хотя и не только от них.

Лерметта мутило от самого обыкновенного голода. Он ведь только утром наскоро позавтракал, а после того и крошки во рту не держал. Только вина с целебными травами выпил. На пустой желудок, между прочим. И Эннеари он из-подо льда вытаскивал тоже, к слову сказать, не успев пообедать. А тяжело, однако, таскать эльфов впроголодь. Нет, вот если Лерметту впредь доведется эльфов спасать, он всенепременно сперва наестся до отвала. Только так, и никак иначе. Ишь, как живот подвело. Одно счастье, что без съестного припаса Лерметт еще никуда не выезжал.

– Эннеари, – окликнул он эльфа.

Тот обернулся и взглянул на Лерметта… да, и вправду с удивлением. Отчего бы это?

– Есть хочешь? – спросил Лерметт, настолько уверенный в ответе, что рука его уже развязывала сумку, не дожидаясь слов эльфа.

– Пожалуй, не стоит, – ответил Эннеари после недолгого раздумья.

Рука Лерметта так и замерла в воздухе.

– Ты не голоден? – не веря услышанному, переспросил он.

– Какая разница? – пожал плечами эльф. – Нам ведь неоткуда знать, надолго ли мы здесь заперты. На всякий случай еду лучше поберечь. Ты не беспокойся – мы, эльфы, долго можем обходиться без еды.

– Тебе виднее, – ответил Лерметт, стараясь, чтобы голос его звучал ровно и невозмутимо.

Уж теперь-то ему бы не составило труда заговорить по-эльфийски! По части ругательств этот язык ничуть не беднее других – а Лерметт знает их столько, сколько ни одному человеку и во сне не приснится. Самая зверская ругань приходила ему на ум без малейшего напряжения памяти. А чтоб ему провалиться, эльфу клятому! Без еды он, видите ли, может обойтись! А вот Лерметт не может – как не может вытащить из сумки лепешку и сожрать ее на глазах у Эннеари в одиночку. А хочется-то как…

Лерметт засопел – сдержанно, вползвука. Потом, подумав немного, вновь подвесил над огнем котелок с остатками питья и долил вином из фляги. Вот надерусь сейчас и спать лягу, мрачно подумал Лерметт. Обязательно надерусь. Раз уж поесть не получается, так хоть напиться. Первейшее дело для голодного человека, чтобы после всю ночь лепешки не снились. Кто сказал, что послу нельзя нализаться? Вот еще. Глупости какие. Если послов голодом морить, им и не такое можно…

Эннеари не спалось. Он пребывал в растерянности. В основном потому, что никак не мог решить – то ли ему пребывать в ней и дальше, то ли просто-напросто обидеться.

Еще никто и никогда не отвергал предложенную им дружбу. Тем более никто не делал этого настолько оскорбительно. Да что этот… этот принц о себе понимает? Думает, раз у смерти из зубов вытащил кого, так теперь ему вольно спасенного оскорблять? Не у всякого ведь эльфа есть, кроме основного, еще и имя боковой ветви – имя, предназначенное только для друзей и близких. Удостоиться такого имени – редкостная честь, равно как и удостоиться права использовать его в разговоре… а отвергнуть право обращения по дружескому имени – редкостная обида. К слову сказать, Эннеари не всякому предложил бы называть себя Арьеном… тем более – не всякому человеку. Он ведь Лерметту оказал самую большую честь, какую только мог – а тот наотмашь хлестнул его именем всеобщим… за что?

А если есть за что? Эннеари ведь не знает человеческих обычаев во всех тонкостях. Вдруг он все же ухитрился чем-то обидеть своего спасителя?

Да, но тогда вовсе не Эннеари, а Лерметт вправе чувствовать себя оскорбленным. Скверно-то как…

Принц шевельнулся во сне и тихонько чихнул. Эннеари затаил дыхание оказалось, совершенно зря: Лерметт и не думал просыпаться. Он только прошептал что-то неразборчиво и вновь успокоился.

Эннеари от злости на собственную недогадливость беззвучно хлопнул себя рукой по правой – здоровой – щеке. Дурак, вот ведь дурак какой! Ну почему он сразу не подумал? Сам-то он уже согрелся – а человек уснул прямо на камне без одеяла, без плаща… эльфу такая ночевка не слишком бы повредила, но для человека одного только майлета никак уж не достаточно. Как и все утонченные существа, люди хрупки просто невероятно. Оглянуться не успеешь, как Лерметт простудится… а то и воспаление легких подхватит.

Эннеари стянул с одеяла, в которое был укутан, покрывающий его поверху синий плащ и, не вставая, набросил его на спящего Лерметта. Тот сразу же завозился под плащом, устраиваясь поудобнее, завернулся в него как следует, сонно вздохнул и опять затих.

Вот и хорошо, с облегчением подумал Эннеари. Теперь человек до утра не замерзнет. А к утру затянется рана на лице… и ребра заживут окончательно… и вообще все будет хорошо.

Несмотря на выпитое накануне, утреннее пробуждение вовсе не оказалось тяжелым. Нет, оно было просто-напросто дурацким. На зыбкой грани сна и бодрствования Лерметту почудилось, что оно не иначе, как превратился в давешнего мерзлого эльфа. Более того – мысль о подобном превращении хотя и была идиотской свыше всякой меры, однако доводы в ее пользу имелись. Конечно, наяву Лерметт от подобных доводов даже отмахнуться поленился бы, а вот между явью и сном они казались вполне весомыми.

Во-первых, уши у Лерметта за ночь замерзли так, словно по ним и впрямь снежная лавина проехалась. Во-вторых же, тело его до самых плеч покрывал его собственный синий плащ – а ведь Лерметт отчетливо помнил, что укутывал этим плащом поверх одеяла обеспамятевшего от холода Эннеари.

Эннеари?

Лерметт приподнялся на локтях и затряс головой, прогоняя сонную муть. Из уст его вырвался еле слышный вздох облегчения. Все в порядке, никто не в кого не превратился. Вот он, Эннеари, извольте полюбоваться. Зарылся в одеяло по самый нос и сидит себе возле потухшего костра. То ли он всю ночь так и просидел, уставясь на остывший пепел, то ли эльфам и вовсе свойственно просыпаться в этакую собачью рань. Хорошо, что Лерметт все-таки не превратился в эльфа. Страшно неохота вскакивать ни свет, ни заря не потому, что так надо, а лишь оттого, что уши не в ту сторону торчат. И вообще – вот только сделаться эльфом Лерметту сейчас и недоставало для полного счастья. И не сейчас – тоже!

Нет, ну примерещится же такая ерунда!

Лерметт сердито усмехнулся, и марево сонных видений схлынуло окончательно.

– Ты не спишь? – Зеленые глазища Эннеари глядели так не по-утреннему свежо, ясно и весело, что Лерметт мгновенно ощутил себя помятым и невыспавшимся. Ему неудержимо захотелось зевнуть.

– Не сплю, – чуточку сипло отозвался он.

– Замерз ночью? – спросил эльф.

– Есть немного, – признал принц, неохотно выбираясь из-под плаща. Рукава отдай.

Эннеари устремил на него непонимающий взгляд.

– Рукава от моего майлета на тебе, – пояснил Лерметт. – Если не возражаешь, я хотел бы получить их обратно. Здесь не слишком жарко.

Эннеари скинул с себя одеяло и уставился на собственные руки.

– Вот это? – каким-то странным голосом произнес он. – Да… конечно…

Удивительные, однако, создания эти эльфы. Можно подумать, он никогда в жизни рукавов не видывал.

Лерметт спросонья едва не перепутал правый рукав с левым. Пока он разбирался да пришнуровывал их обратно к майлету, Эннеари рассматривал себя, словно некую непонятную диковинку. Он то поворачивал голову, силясь заглянуть себе за плечо, то приподымал руку, то кончиками пальцев прищипывал штанину. Лерметта начало забирать за живое. Оно конечно, принц уделил эльфу из своих дорожных запасов никак уж не придворное облачение, но ведь и не обноски! И другую одежку взять все едино негде – так и незачем на нее пялиться! Что, приятель – думаешь, принцу следует устыдиться за свое тряпье? А вот и нет. Это тебе должно быть стыдно.

– Тебе что-то не нравится? – желчно осведомился Лерметт, обозленный эльфовыми выкрутасами.

– Нет, что ты! – воскликнул эльф. – Это очень красивая одежда.

У Лерметта аж дух захватило. Неужели издевается? Но нет – глаза Эннеари сияли искренним, неподдельным восторгом, да таким, что Лерметт едва не остолбенел от изумления. Не иначе, бедолага себе все мозги отморозил. Нет, ну если небеленая рубаха и потертые замшевые штаны способны заставить эльфа восхищаться так по-детски, то… то так ему и надо! В конце концов, в искренности Эннеари нет никаких сомнений… а его умственные способности пускай его самого и заботят. Потому что у Лерметта есть куда более насущный повод для заботы, а именно – как им обойтись одним плащом на двоих, да при этом не замерзнуть.

– Жаль, у меня ни плаща, ни майлета второго нет, – задумчиво промолвил он вслух, подымая сброшенный плащ.

– Не беда, – откликнулся Эннеари. – Если только тебе одеяла не жаль…

– Да сколько угодно, – пожал плечами принц. – Бери, конечно.

– Тогда одолжи мне на минутку твою зубочистку, – попросил эльф.

Драгоценную побрякушку, по недоразумению называемую кинжалом, Эннеари окрестил настолько верно, что принц ответно усмехнулся ему с такой теплотой, которая немного удивила даже его самого. Все-таки эльф, как ни крути, парень дельный – а ради этого некоторые его странности можно и извинить. Лерметт отстегнул кинжал от пояса вместе с ножнами и кинул эльфу. Тот ловко поймал кинжал за рукоять прямо на лету и стряхнул с него ножны одним слитным движением. Тут только принцу пришло в голову задать себе естественный вопрос: а зачем, собственно эльфу кинжал?

Ответ на него Лерметт получил незамедлительно. Он и глазом не успел моргнуть – а Эннеари ухватил одеяло, проделал в нем дырку посредине, просунул в дырку голову и притопнул ногой, явно гордясь результатом.

– Тепло как! – жизнерадостно сообщил он ошарашенному Лерметту. – Лучше даже, чем плащ. Еще не сказано, которому из нас теплее будет. Не хочешь поменяться?

Лерметт помимо воли представил себе, на что будет похож посол, облаченный в одеяло с дыркой, и в ужасе затряс головой, не в силах вымолвить ни слова.

– Воля твоя, – беспечно согласился эльф. – Ладно, раз уж мы приоделись потеплей, теперь и наружу выглянуть можно.

– Сейчас, – отозвался принц, загоняя кинжал обратно в ножны и пристраивая их к поясу.

Нетерпеливый эльф, не дожидаясь его, подошел к выходу из пещеры и высунулся наружу.

– Ох, какая мерзость! – вырвалось у него. – Нет, ну ты только глянь!

Лерметт, управившись с несносным кинжалом, присоединился к Эннеари и, едва завидев открывшееся его взору зрелище, зло присвистнул. Действительно, мерзость. Иначе и не скажешь. И как только Лерметту вчера в голову пришло, что все это ледяное месиво успеет растаять деньков за пять?

Повсюду, куда только дотягивался взгляд, громоздились глыбы льда, перемешанные со смерзшимся снегом – торчком, вповалку… да как угодно. Вот почему ночью в пещере было так холодно! Чудовищное месиво из снега и льда отливало в рассветных лучах смертоносным розовым золотом. Смертоносным ибо на перевале было все-таки гораздо теплее, чем на верхушках гор, и вдобавок утреннее солнце уже успело самую малость прогреть поверхность льда. Совсем немного, по совести говоря, почти и вовсе незаметно – однако вполне достаточно, чтобы лед успел слегка подтаять поверху и подернуться тоненьким слоем воды. Именно она и розовела так радостно. По обычным ледяным глыбам Лерметт пройти бы отважился – но надо быть самоубийцей, чтобы идти по ледяной испарине. Когда ледник потеет, он непроходим.

– Вот мы и выяснили, кто кого и куда провожать будет, – вздохнул Эннеари. – На совесть завалено. Причем в обе стороны.

– Интересно, а как наверху? – не столько спросил, сколько подумал вслух Лерметт.

Эннеари ухватился за каменный выступ, высунулся почти до пояса и задрал голову.

– По-моему, чисто, – заявил он после молчания, показавшегося Лерметту бесконечно долгим.

– Тогда поверху и пройдем, – решительно произнес Лерметт. – Наверху даже не одна тропа есть, а несколько. Навряд ли их все завалило. Хоть одна свободная найдется. Тропы узкие, а над ними скала нависает вроде козырька… если только ее не снесло, пройти сумеем. Если, конечно, раньше того не сорвемся.

– Верно, есть такая скала, – подтвердил Эннеари. – Я даже не сообразил, что она почти над нами. Если немного в сторону взять… да, там должна быть хоть одна подходящая тропа. Ты что, бывал в этих местах раньше?

– Да нет, откуда? – махнул рукой принц. – Так на карте обозначено.

– А у тебя карта с собой? – обрадовался эльф.

– Ну что ты! – усмехнулся Лерметт. – Я их на память знаю. Все, сколько их в дворцовой библиотеке было.

– Шутишь! – недоверчиво воскликнул Эннеари.

– Если бы! – вздохнул принц. – Илмерран… ну, тот гном, что учил меня географии… он все, бывало, говорил, что наследник престола должен знать свои родные края, как свое родное наречие. Наизусть. Не обинуясь тем, какое слово молвить и на какой камешек ступить. До последнего звука и до последней песчинки. А если я, налаион ленивый, буду знать хуже, то подзатыльников мне не избежать. Знаешь, какие у гномов подзатыльники увесистые?

– Представь себе, знаю. – Эльф непроизвольным жестом поднес руку к шее. – У меня тоже был наставник из гномов… тоже, кстати, Илмерраном звали. До чего все-таки гномы больно дерутся!

Лерметт представил себе, как гном – тот ли самый Илмерран, тезка ли сердито подпрыгивает, пытаясь залепить долговязому эльфу подзатыльник, и расхохотался. А когда он отсмеялся, мысли его приняли более практическое расположение.

– Послушай, – объявил он не терпящим возражений тоном, – раз уж мы теперь знаем, когда и куда мы выбираться будем, пошли завтракать. Я со вчерашнего утра не ел, между прочим. И лезть натощак по отвесной стене решительно не намерен.

– И правильно, – одобрил эльф. – После как-нибудь прокормимся, а сейчас можно и поесть. Давай котелок, я снегу наберу, воды натопим…

– Сейчас. – Принц нырнул обратно в пещеру и снова высунулся уже с котелком в руке. – Держи… о-ох!

– В чем дело? – слегка встревоженно спросил Эннеари – но Лерметт не мог ответить. Просто-напросто не мог.

В утреннем полусумраке пещеры Лерметт к эльфу не особо и приглядывался – а после смотрел только на ледовый завал. Теперь же, протягивая котелок, он увидел Эннеари в упор. Лицо его увидел.

Давешней раны на щеке не было. Шрама – тоже.

– Да что случилось-то? – Эннеари забеспокоился уже всерьез.

Вместо ответа принц протянул руку, почти коснувшись пальцами его еще вчера израненной щеки.

– Ах, это? – с облегчением усмехнулся Эннеари. – Я же говорил, что никакого рубца не будет. Мы, эльфы, живучие – а рана, в общем-то пустяковая. Не совсем царапина, но почти.

Царапина? Лерметту представился широкий развал раны, почти распоровшей щеку надвое. Неужели ему вчера с перепугу просто показалось?

Они с большим аппетитом позавтракали круглыми лепешками, успевшими за вчерашний день слегка зачерстветь – впрочем, такие лепешки, по уверениям принца, оказались еще вкуснее свежих, чему Эннеари был вполне готов поверить. Затем настал черед воды. Сперва ее натопили, чтобы утолить жажду, затем – чтобы заполнить фляги, а под конец – чтобы умыться. Особенно долго умывался Эннеари – не только водой, но и снегом, сдирая последние остатки побуревшей запекшейся крови. Он даже голову вымыть ухитрился, старательно пропуская мимо ушей ехидные предостережения Лерметта – дескать, он таким манером отморозит себе то, что заменяет эльфам мозги, после чего наверняка помрет и будет чувствовать себя плохо. Подначки принца Эннеари проигнорировал, волосы высушил над костром и чувствовал себя преотлично. Ведь, что ни говори, а прическа из слипшихся кровавых сосулек, намертво приклеившихся к черепу, очень и очень неудобна.

Лерметт, наконец-то насытившись, тоже пребывал в не самом дурном расположении духа. Нельзя сказать, что он разом простил весь миропорядок за все существующие в нем неустройства, но уж по крайности к спасенному эльфу не питал ни малейшего раздражения. И правильно, что не питал – повод для раздражения появился у него не во время завтрака, а гораздо позже, когда, собрав все дорожные припасы и поделив, кому что нести, оба путника вышли из пещеры на морозный воздух и кое-как продвинулись по мокрому бугристому льду на пару десятков шагов влево – туда, где над верхней тропой нависала козырьком памятная Эннеари скала.

– Мерзость какая, – с чувством произнес принц, выжимая промокшие рукава рубашки – и зачем только им понадобилось высовываться из-под майлета?

– И то, – коротко вздохнул Эннеари.

Он хмуро оглядел рассиявшееся смертоносное великолепие ледового завала и перевел взгляд на отвесную стену… да нет, в том-то и дело, что не отвесную. Лишь когда он с досадой пристукнул по стене кулаком, Лерметт сообразил: стена имела обратный уклон. Легкий, едва заметный – нужны были приметливые глаза эльфа, чтобы разглядеть его с ходу – но все-таки обратный.

– Ничего, – примолвил эльф, перехватив встревоженный взгляд принца. Заберусь как-нибудь.

– Что значит – заберусь? – прищурился Лерметт.

– То и значит, что заберусь, – ответствовал Эннеари. – Не ты же полезешь.

– Почему это? – возмутился принц.

– Потому что я это лучше умею, – очень доходчиво объяснил эльф.

Нет, вы видели такое? Наглость, наглость-то какова! Лерметт оскорбленно нахмурился, собираясь заявить, что вовсе даже ничего подобного, и что откуда Эннеари вообще взял, и что отец с Илмерраном тренировки ради с шести лет гоняли его по стене Старой Ратуши всего с тремя кинжалами для страховки – как раз на подобный случай… он даже было и рот открыл – но Эннеари опередил его.

– Ты ведь сам сказал, что места эти знаешь только по карте, – как ни в чем не бывало, заявил Эннеари. – Ты никогда здесь раньше не был, верно?

Лерметт насупился и кивнул.

– А мне бывать приходилось, – безжалостно подытожил эльф. – Нечасто, признаю – но все равно чаще, чем никогда. И стены здешние я знаю лучше, чем ты. Тебе здесь не подняться. Поверь мне. А я пройду.

На такой довод крыть было нечем. Но Лерметт все равно попытался потому что речь шла не о том, кто лучше знает здешние каменюки. Во всяком разе, не только об этом.

– Да знай ты себе что хочешь, – огрызнулся он, – хоть историю традиционного праздничного гномьего наряда всех восьмидесяти шести главных кланов! Как будто в этом все дело…

– А в чем? – невозмутимо поинтересовался эльф.

– Да как я тебя после вчерашнего самого лезть отпущу? – почти заорал Лерметт.

Вместо ответа Эннеари взял принца за руку и провел ею по своей щеке. По левой – той самой, на которой вчера красовалась широкая рана, не оставившая к утру по себе и следа.

– Доволен? – осведомился Эннеари.

– Ты что, мордой туда лезть собрался? – огрызнулся Лерметт. – А ребра твои?

Эннеари неторопливо скинул продырявленное одеяло, распахнул рубаху, закинул руки за голову и, с наслаждением потянувшись, сделал глубокий вдох. Лерметт отвел глаза, не собираясь верить очевидному.

– Доволен? – повторил Эннеари, вновь старательно облачаясь.

– Да, – ответил Лерметт тоном, в котором ясно слышалось «нет». Он не забыл, как вчера вот эти самые ребра перекосило от нажатия его рук. Вот ведь бред какой… ну неужто ему вчера померещилось с перепугу?

– Если ты считаешь меня калекой, – сообщил эльф, когда голова его вынырнула из прорези в одеяле, – то тебе попросту показалось. Мы, эльфы, народ живучий.

– Как лягушки, – буркнул Лерметт, вынужденный уступить.

– Лучше, – жизнерадостно заявил Эннеари. – Гораздо лучше. Премного тебе благодарен, конечно… а только ты за меня не переживай. Со мной все в порядке, и я пройду. – Он замолчал на мгновение и неожиданно прибавил. Жаль только, что вбивать по дороге нечего. Не зубочистку же твою.

Как и прежде, Лерметт от такого сходства во мнениях сразу согрелся душой, невзирая на размолвку. Согласие во взглядах на мироздание заставляет обычно пренебрегать такими пустяками, как невыносимо склочный характер – а эльф, даром что склочник и спорщик несусветный, во многом, если не во всем был с Лерметтом вполне согласен.

– Как это – нечего? – картинно изобразил обиду принц.

Довольно хмыкнув, он расстегнул широченную пряжку своего не менее широкого наборного пояса, нажал на внутреннюю ее сторону, встряхнул и извлек на свет сначала из правой, а потом из левой ее половины по пять костыльков – небольших, но на диво прочных, из лучшей гномьей стали. Все-таки занудливая предусмотрительность, которой принц обзавелся в подражание Илмеррану, оказалась очень даже к месту.

– Держи, – объявил довольный Лерметт, протягивая костыльки эльфу. Самые надежные. Куда хочешь, туда и забивай.

Но Эннеари сначала потянулся не к костылькам, а к поясу. Глаза у него так и разблестелись.

– Надо же, – выдохнул он. – У тебя не только воротник с секретом, а еще и пояс со смыслом. Надо будет и мне такой соорудить. Можно поглядеть?

– Конечно. – Лерметт снова расстегнул уже застегнутый было пояс и кинул его Эннеари. Эльф поймал пояс одной рукой, не глядя.

– А у тебя там проволоки нет? – поинтересовался он, внимательно осматривая пряжку.

– Какой еще проволоки? – не понял Лерметт.

– Обыкновенной, – рассеянно ответил эльф. – Круглой, не слишком тонкой, лучше всего стальной, только с насечкой.

– Зачем? – в первую минуту не понял Лерметт.

– Хорошая пила на крайний случай, – объяснил Эннеари. – Нету?

– Пока нет, – медленно ответил принц. – А когда будет, я ее не в поясе спрячу. Если вдруг где в плен попадешься, пояс почти наверняка отберут… а такая вот проволока очень даже может пригодиться.

Он глянул на эльфа не только с уважением, но и с приязнью. Что ему за дело, какие и нового знакомца уши – тем более, что не так и сильно они отличаются от человеческих, не знать, так и не догадаешься – куда важнее, какие у парня мозги! А мозги у него в голове есть, причем толковые.

– Может, еще что посоветуешь? – без тени иронии осведомился Лерметт. Он и в самом деле был бы не прочь получить совет от того, кому по уму его дать. Принц никогда не считал зазорным учиться, и делал это, не обинуясь знатностью и чином наставника – был бы совет к делу, а дать его и последний нищий вправе.

Эннеари охотно повернул пряжку изнанкой кверху.

– Если вот эту сторону сделать двойной, – сказал он, проводя по ней пальцем для пущей понятности, – и на шпеньке, чтобы откидывалась… ну, как крышка у шкатулки…

– Туда гораздо больше всякого припаса влезет, – подхватил Лерметт. – А если ее, откидную, еще и заточить получше…

– Особенно если не просто откидную, а разъемную, – перебил его Эннеари, – считай, у тебя преотличное лезвие, а то и топорик прибавится. Непременно себе такую сделаю.

Теплая волна симпатии вновь накатила на Лерметта. Нет, ну до чего же ему спутник попался толковый и справный! Настоящая дорожная косточка, прирожденный бродяга. Не то, что велеречивые придворные и прочие свитские неуделки. Даже обычные рыцари, и те ему в подметки не годятся: они ведь без оруженосца в своих тяжелых доспехах шагу лишнего ступить не смогут. Одна беда – никак не поймешь, о чем и как с этим дельным парнем, кроме дела, разговаривать… да и о деле говорить приходится с оглядкой. Двумя словами перемолвиться не успели, а уже вся спина от напряжения взмокла. Эх, ну до чего же глупо вышло, что они с Илмерраном язык эльфийский изучить успели, а вот до обычаев так толком и не добрались. Лерметт ведь о них почти ничего и не знает. Право, жалость какая! Знай он побольше, не чувствовал бы себя таким олухом. А еще больше ему жаль, что Илмеррана так не ко времени понесло в Арамейль проведать свою многочисленную родню. Иначе бы Лерметт непременно упросил гнома сопровождать его… хотя зачем упрашивать – этот зануда и сам бы напросился с превеликой охотой. Вот уж кто знаток из знатоков! Неужели он бы оставил Лерметта на произвол его невежества? Да никогда в жизни!

Призадумавшись, Лерметт не сразу и заметил, что вытворяет толковый и дельный эльф – а когда заметил, у него глаза на лоб полезли. Толковый и дельный эльф, положив костыльки и пояс Лерметта рядом с собой на лед, сноровисто разувался.

– Ты рехнулся! – возопил Лерметт, подхватив свое добро со льда и мгновенно опоясываясь.

– Нет, – отрезал эльф. – Сам видишь, какая тут стена неудобная. Костыльки там или не костыльки, а в сапогах я не долезу. Сорвусь.

– Поморозишься, ненормальный! – взвыл Лерметт.

– Ни-ни, – хладнокровно возразил Эннеари, ступая босыми ногами на лед. – Я же все-таки эльф.

– Тогда полезай скорее, если эльф! – не выдержал Лерметт. – Чего ждешь – пока ноги отвалятся?

Эннеари усмехнулся.

– Веревку давай, – распорядился он.

Лерметт, злясь на себя нещадно, так рванул смотанную веревку из воротника, что едва не оторвал его напрочь.

– Спасибо, – преспокойно заявил Эннеари, забрал веревку у него из рук, подхватил со льда костыльки и полез на стену.

Долго, нескончаемо долго – целую вечность, а если разобраться, то и две – Лерметт стоял, задрав голову, и наблюдал, как несносный эльф босиком лезет по стене, цепляясь за почти невидимые снизу трещинки и время от времени забивая в них костыльки невесть где и когда подобранным камнем. Наконец после мучительно бесконечного ожидания эльф перевалил через гребень стены и исчез из виду. Мгновением спустя его шалая голова свесилась над обрывом.

– Здесь чисто, – сообщила голова. – Сейчас я веревку закреплю получше, и можешь подниматься. Только сапоги мои захватить не забудь.

Прорычав нечто, совершенно неуместное в непринужденной светской беседе, Лерметт подхватил сапоги эльфа и прицепил их к своей скатке.

– Можно! – окликнула его голова сверху. – Давай!

Подъем по веревке оказался не таким уж и сложным. Главное было при всей спешке не забыть собрать костыльки. Лерметт не забыл – возможно, еще и потому, что выдергивая очередной костыль, он всякий раз представлял себе, как замечательно было бы огреть этим костылем эльфа по его дурной башке.

Наконец подъем, как и все на этом свете, будь то хорошее или дурное, завершился, и донельзя обозленный Лерметт ступил на тропу. Здесь и в самом деле не было ни кусочка льда. Эльф сидел посреди тропы и растирал ноги белые, как свежеотбеленный пергамент.

– Ты придурок! – с чувством заявил Лерметт, швырнув оземь многострадальные сапоги.

Эльф поднял кверху замечательно нахальную физиономию.

– А разве это кому-нибудь мешает? – осведомился он.

Тропа оказалась довольно широкой и даже удобной, но идти по ней довелось недолго – ее пересекала невесть откуда взявшаяся широченная трещина. Лерметт готов был поклясться, что на карте ничего подобного не значилось, но в горах подобные перемены – дело обычное. Вчера еще ничего такого не было – а сегодня и камни громоздятся, и тропа разъехалась трещинами – откуда только взялись! Перескочить через расщелину не представлялось никакой возможности, и за недавним подъемом последовал еще один – и опять самонадеянный эльф поднимался первым. Лерметту ничего не оставалось, как следовать за ним – вначале вверх по отвесной стене, потом по узкой тропе, почти след в след.

Эннеари шел впереди, и выражения его лица Лерметт не мог видеть, но плечи и спина эльфа особой бодростью не отличались. Лерметт стал было придумывать повод окликнуть Эннеари, чтобы совсем уж увериться, однако это не понадобилось. Эльф перескочил через небольшую трещину, обернулся и махнул рукой – дескать, прыгай сюда; лицо у него при этом было такое хмурое и нерадостное, что все подозрения Лерметта мигом ожили вновь: наверняка дурной эльф едва жив – а сам невесть зачем хорохорится, лишь бы вид оказать. И чего ради храбрится? Куда спешит? Допрыгается, что ступить не сможет.

Эннеари, не дожидаясь, пока Лерметт за ним последует, перемахнул через изрядный валун.

– Да что ты вытворяешь? – не выдержал Лерметт. – Сердце кровью подплывает на тебя глядеть.

– Что так? – поинтересовался эльф, глядя на принца замечательно невинными глазищами.

– Шею ты себе свернешь, вот что! – разозлился Лерметт.

– Как же, – хмыкнул Эннеари, – жди, пока грибы зацветут!

От неожиданности Лерметт расхохотался, да так заразительно, что и эльф сперва улыбнулся небывало солнечной улыбкой, а потом тоже засмеялся. Недавней мрачности на его лице не осталось и следа.

– Послушай, – спросил Лерметт, отдышавшись, – мне вот спросить охота… не в обиду, конечно…

– Спрашивай, – пожал плечами Эннеари.

– Это ты один такой уродился, или эльфы все вроде тебя?