Текст книги "Птица пустыни. Дитя лесов"

Пастух нехотя извинился. Денисон предложил Уокеру отдать австралийцам барана в качестве компенсации за несправедливость.

– Нет, нет, – возразил Уокер, – не надо, чтобы эти негодяи пристрастились к бараньему мясу, а то они начнут красть наших овец каждый день. Вот что я предлагаю: вчера Берли подстрелил огромного кенгуру, до которого мы чуть-чуть дотронулись, и этого мяса им хватит на два дня, да еще шкура останется.

Волосяной Голове перевели это предложение, и Берли был отправлен на ферму за кенгуру.

Австралийцы все это время испуганно жались поодаль. Только когда пастух вернулся, сгибаясь под тяжестью огромного кенгуру, почти целого, и когда передал свою ношу Волосяной Голове, растолковав ему, что он может свободно располагать мясом и шкурой этой великолепной добычи, отец, мать и дети принялись кричать, плясать, хлопать в ладоши. Надо знать, какое жалкое существование влачат эти несчастные, как ужасно голодают, чтобы понять их радость. В эту минуту, забыв о своих окровавленных спинах, за цену подобного сокровища они согласились бы подвергнуться бичу всех переселенцев в стране.

Скоро они удалились под дерево, намереваясь побыстрее отведать лакомство. Пока жена Волосяной Головы отрезала куски мяса от туши, чтобы изжарить его, дети подбирали сухие сучья для костра. Путешественники тоже проголодались и провизию опять разложили на траве. Уокера пригласили участвовать в трапезе, и он не заставил себя просить, а Берли, бросив на туземцев злобный взгляд, вернулся на ферму.

Девушки отказались от еды и попросили разрешения у мадам Бриссо прогуляться. Ричард Денисон не посмел предложить им себя в спутники и только следил за ними глазами, рассеянно слушая разговор Оинза с фермером.

Клара и Рэчел вернулись к ручью. По веткам дерева на его берегу прыгали крикливые попугаи.

– Хламиды улетели, – печально сказала Клара. – Я воображала, что, следуя за ними издали, мы найдем их беседки. Ах, Рэчел, как мне хочется увидеть беседку хламид!

– Мне тоже, – кивнула мисс Оинз. – С тех пор как мы в Австралии, меня преследует эта мысль. Но профессор Гульд, который первым открыл науке этих птиц, только после терпеливых и долгих поисков сумел найти две беседки. Он старательно собрал их со всеми украшениями и привез в Европу. Одна хранится в лондонском музее, другая – в лейденском.

– Рэчел, почему бы и нам не попробовать отыскать их? Почему бы, например, не быть здесь этим любопытным постройкам?

– Очень возможно, Клара. Но может быть, что жилище хламид, прилетавших сюда, находится милях в тридцати от нас, в пустыне. Идти туда опасно, мы рисковали бы заблудиться и умереть от голода и жажды.

– И все же давай попробуем Рэчел, – настаивала Клара. – Мы не станем удаляться от фермы, и если не найдем этих птиц, то увидим, по крайней мере, новые растения, новых насекомых… Рэчел, я не могу сказать тебе, почему мне так хочется найти беседку этих таинственных птиц, но счастье моей жизни зависит от этого.

Мисс Оинз взглянула на подругу испуганными глазами.

– Право, Клара, – сказала она, – ты сегодня такая странная. Можно ли быть такой легкомысленной? Если бы даже речь шла о счастье твоей жизни, как ты говоришь, то все равно мы не можем теперь отправиться на поиски хламид. Уже поздно, и нам надо возвращаться в Дарлинг. Давай попытаем счастья в какой-нибудь другой день.

Клара оглянулась на палатку. Рэчел была права. Кучер уже натягивал полотно на шарабан, очевидно, собираясь ехать.

– Да, – вздохнула Клара, – придется отложить. Но мы вернемся сюда. Мы так будем упрашивать маму, что она позволит нам вернуться. А пока, Рэчел, надо поговорить с Волосяной Головой и с его семейством об этих птицах. Австралийцы, кочующие по пустыне, должны часто встречать их.

– На этот раз твоя мысль справедлива, Клара, – одобрила подругу мисс Оинз. – Они в самом деле должны знать этих птиц. Пойдем, мы еще успеем расспросить их.

Австралийская семья все еще наслаждалась жареным кенгуру, поглощая мясо. Клара постаралась объяснить Волосяной Голове, что она хочет, но тот не понимал ее. К счастью, Рэчел вспомнила, как туземцы называют этих птиц, и сказала:

– Мисс Клара вас спрашивает, встречали ли вы когда-нибудь коури?

– Коури! – повторили, как эхо, австралиец и его дети.

Тотчас они знаками и ужимками подтвердили, что эта птица им знакома. Старший мальчик подражал крику хламид, когда они в испуге улетают, показал, как они захватывают носом маленькие раковины или блестящие камни.

Волосяная Голова объяснил, что он часто встречал беседки любопытных птиц, ловил этих изящных архитекторов и находит, что их мясо имеет восхитительный вкус.

Рэчел чуть было не прибила его, узнав о таких варварских поступках, однако вовремя удержалась и спросила, не видел ли он поблизости беседок этих птиц. Австралийцы посовещались между собой, после чего глава семейства объявил, что давно уже ни он и ни члены его семьи не встречали беседок, что птицы строят свои жилища в самых отдаленных местах и что, хотя они очень вкусны, не стоит охотиться за ними.

– Все равно! – упрямо сказала Клара, забыв, что туземцы ее не понимают. – Я знаю, что здесь водятся коури. Мы с Рэчел видели их несколько минут назад. Отправляйтесь-ка вы все отыскивать эти беседки, и если найдете, приходите в Дарлинг, я дам вам хорошую награду. Чем более вы найдете беседок, тем больше будет награда.

После долгих объяснений Волосяная Голова понял наконец, о чем просит Клара, и пообещал, что будет искать беседки коури, уничтожит их, убьет птиц и принесет их Кларе.

– Нет, нет, не то! – воскликнула девушка. – Если вы найдете эти беседки, не трогайте их, а только запомните место, где они находятся, и придите сказать мне об этом в Дарлинг… Ни в коем случае не уничтожайте беседки, иначе ничего не получите от меня, понятно?

Волосяная Голова никак не мог взять в толк, чего от него хотят. Если Клара не собиралась есть этих птиц, какая же в них была надобность? Однако он передал жене и детям желание их покровительницы, и каждый из них поспешил, как мог, дать Кларе обещание и уверить ее в своем усердии. Старший сын, которого девушки прозвали Проткнутым Носом, потому что нос его был кокетливо проткнут кусочком дерева, кричал громче всех, и, видя его гибкость, проворство, неустрашимость, можно было предполагать, что он довольно искусный ловец птиц.

Когда Клара и Рэчел удостоверились, что желание их будет исполнено, простились с австралийцами и поспешили к шарабану.

Туземцев, по-видимому, встревожил их отъезд. Пока Клара, власть которой они, может быть, преувеличивали, оставалась с ними, они были совершенно спокойны, но теперь вдруг вспомнили о соседстве фермы Уокера. Волосяная Голова взял свое оружие, а его жена, разделив тушу кенгуру между детьми, оставила себе самую тяжелую часть, и они приготовились вернуться, как только путешественники уедут.

Тем не менее все семейство торжественно проводило девушек, конечно, не потому, что они имели хоть малейшее представление о вежливости, а в надежде получить еще какой-нибудь подарок. И действительно, Клара выпросила остаток провизии у матери, и эта щедрость была принята с восторгом.

Клара поручила своих протеже Уокеру, попросив, чтобы их не обижали, когда они будут приходить к ручью. Фермер, несмотря на свой грубый характер, не устоял против просьб хорошенькой француженки.

– Да, да, мисс Бриссо, – сказал он, – будь я проклят, если забуду о том, что вы принимаете участие в этих гадких дикарях. Я поговорю с Берли, потому что он чертовски злопамятен и захочет отомстить им за сегодняшний случай.

– Если это случится, – счел своим долгом сказать Денисон, – ваша обязанность будет – уведомить меня об этом как можно скорее. Я не допущу насилия над подданными королевы, черного или белого они цвета. Но почему вы сами терпите дерзости Берли? Он как будто внушает вам страх.

– Он мой пастух, – уклончиво ответил Уокер, – и мне нечего его бояться.

– Скажите, – спросил судья, понизив голос, – не бывший ли каторжник этот человек?

– Не знаю. В здешних местах не принято спрашивать людей, откуда они и чем раньше занимались. Когда Берли предложил мне свои услуги, я был здесь один, его предшественник бросил меня и отправился на эти проклятые прииски. Между нами говоря, я подозреваю, что и Берли тоже был на приисках, где ему не повезло, но я не приставал к нему с расспросами. Я его нанял за пятьдесят фунтов стерлингов в год и не могу не сказать, что пастух он хороший, у него овцы пропадают редко.

– Ладно, я соберу о нем сведения, а пока, мистер Уокер, посоветуйте вашему пастуху быть осторожнее и не слишком привлекать к себе внимание, – и с этими словами Денисон вскочил на лошадь.

Оинз и женщины простились с Уокером, Клара еще раз напомнила Волосяной Голове о его обещании, и шарабан тронулся. Когда он скрылся из виду, австралийцы были уже на другом берегу ручья.

Эта предосторожность оказалась не лишней, потому что вскоре из ворот фермы верхом на лошади выехал Берли, размахивая своим грозным бичом и как будто отыскивая, на ком бы выместить обиду за свое недавнее унижение.

По пути домой Клара была необыкновенно весела. Она шутила то и дело, болтала с Рэчел, улыбалась Денисону, восхищенному этой переменой, а потом наклонилась к матери, нежно поцеловала ее и сказала вполголоса:

– Ах, мама, какой сегодня счастливый день! Я всю жизнь буду о нем помнить, особенно если Господь позволит…

– Чего же ты ждешь от Бога? – с любопытством спросила мадам Бриссо.

– Скоро узнаешь, а пока молись ему, чтобы дело кончилось счастливо.

Мадам Бриссо вздохнула. Она уже давно отчаялась понять странное поведение дочери.

Глава XI
Потайная дверь

Между тем Мартиньи продолжал постигать торговую науку в магазине Бриссо. Он приобрел неограниченное доверие хозяина, и Бриссо полагался на него во многом, чем прежде занимался сам. Виконт не пренебрегал никакими мелочами, наблюдал за всем с неутомимым усердием, и торговые дела Бриссо шли успешно.

Однако обстановка на приисках с каждым днем все больше накалялась. Ненависть золотоискателей к торговцам, поднимавшим цены на товары, вот-вот готова была выплеснуться через край. Сверх того, золотоискатели, выкупившие бедный золотом пай, – а таких было большинство, – с трудом могли осилить налог, требуемый от них администрацией, который они должны были заплатить вперед, чтобы получить разрешение работать на приисках. Да и пресса подливала масла в огонь, печатая раздражительные статьи то против одной партии, то против другой. Оскорбительные для всех пасквили появились на столбах. Часто случались драки, где в ход шли уже не кулаки, а ножи и револьверы, – словом, все предвещало близкую бурю.

Однако Бриссо не хотел замечать опасности. Он, конечно, видел взгляды, полные ненависти, устремленные на него, слышал оскорбления, которыми осыпали его вполголоса, но давно привык к этому. Покушение, жертвой которого он чуть было не сделался и от которого его спасла бдительность Мартиньи, уже не внушало ему серьезного беспокойства. Бриссо видел в этом только попытку отомстить ему и льстил себя надеждой, что все кончилось со смертью мексиканца.

Мартиньи не разделял этой уверенности, но считал бесполезным переубеждать Бриссо. Он только удвоил внимание, чтобы предупредить новое покушение, и положился на провидение.

Однажды в воскресенье, когда виконт и Бриссо вышли из магазина, оставив там караульным Педро, ничто не указывало на то, что спокойствие колонии скоро будет нарушено. Однако, против обыкновения, по окончании службы в церкви улицы были многолюдны. Люди толпились на перекрестках, что-то с жаром обсуждая. Лица их были серьезны, иногда разговаривавшие украдкой пожимали друг другу руку или обменивались таинственными знаками.

Мартиньи и Бриссо направились к таверне, где обыкновенно собирались торговцы. Это была обширная палатка, заставленная деревянными скамейками и грубо сколоченными столами. Посетителей собралось много, но разговоры велись не шумно, как обычно, а шепотом. Мартиньи заметил несколько подозрительных типов, вертевшихся в проходе между столами.

Некоторые посетители издали кланялись Бриссо, но никто к ним не подошел, и они казались предметом любопытства и подозрения для большей части посетителей таверны.

Бриссо усадил виконта за отдельный стол и велел подать кусок холодной говядины и пиво. Он, видимо, чувствовал какое-то беспокойство, потому что едва дотрагивался до еды, в то время как Мартиньи уплетал за двоих. Однако виконт украдкой наблюдал, что происходило вокруг них, и не было человека, которого он не рассмотрел бы с особенным вниманием.

На другом конце палатки, сквозь густой дым от трубок и сигар он заметил группу из четырех человек, поношенное платье и злобные физиономии которых сразу бросались в глаза на фоне более или менее приличной публики. Они пили виски и беседовали так тихо, что нельзя было даже угадать, на каком языке они говорят.

Мартиньи показалось, что один из этих людей был в числе мексиканцев, которых он встретил по приезде на прииски. Однако он решил, что ошибся, когда заметил, что сам является предметом внимания незнакомцев.

Пошептавшись еще некоторое время, они встали и направились к выходу. Проходя мимо Мартиньи, один из них посмотрел на него и сказал по-испански своему товарищу:

– Да, да, это он, я его узнал. Это человек с алмазом.

Виконт вздрогнул. Откуда этим людям известно об алмазе? Он встал, намереваясь догнать незнакомцев, но они уже затерялись в толпе, теснившейся у входа в таверну.

Мартиньи снова опустился на скамейку и терпеливо ждал, пока Бриссо закончит свой завтрак. Когда тот, допив пиво, закурил сигару, он сказал вполголоса:

– Может быть, уйдем отсюда? Мне надо поговорить.

Заплатив по счету, они вышли из таверны и некоторое время шли молча.

– Месье Бриссо, – произнес наконец виконт, – не говорили ли вы кому-нибудь об алмазе, который был у меня?

– Почему вы спрашиваете, Мартиньи?

– Потому, что я сейчас слышал, как эти типы упомянули о нем. А я не поверял своей тайны никому, кроме вас.

Бриссо смутился.

– Я действительно припоминаю, что как-то раз, когда приказчики злословили о вас, я сказал им, что вы имеете алмаз большой цены и когда-нибудь, возможно, станете моим компаньоном или преемником.

Виконт нахмурился:

– Итак, ваши приказчики, в том числе и Фернанд, знают об алмазе…

Бриссо кивнул.

– Вы совершили большую неосторожность, и, без сомнения, она принесет свои плоды, – продолжал Мартиньи. – Я думал, что должен заботиться только о вашей безопасности, а теперь выходит, что пора подумать и о своей.

– Что вы говорите, Мартиньи? Моя неосмотрительность подвергла вас опасности?

Виконт пожал плечами.

– Неужели вы не знаете, Бриссо, что из тридцати тысяч здешних золотоискателей по крайней мере треть из них осталась без гроша, а половина из этих десяти тысяч несчастных способна убить человека за один доллар!

– Вы правы, мне следовало быть осторожнее. – Бриссо помолчал, что-то прикидывая в уме. – Последуйте моему совету, Мартиньи, который я давал вам не раз: положите алмаз в банк.

– Разве это помешает каким-нибудь негодяям убить меня, чтобы захватить сокровище, которое, как они предполагают, находится при мне? Но успокойтесь, дорогой Бриссо, мой алмаз в верных руках, и тот, кто нападет на меня, получит пулю в живот.

– Тот, кому вы поручили подобный залог, достоин ли вашего доверия, Мартиньи?

– Если бы вы знали имя этой особы, – ответил виконт, – вы, без сомнения, разделили бы мою уверенность. Но выслушайте меня, – прибавил он, понизив голос. – Если меня убьют, вы найдете в моих вещах расписку, которая объяснит вам все… Эту расписку вы отдадите той особе, которая ее подписала, и скажете ей…

– О чем вы говорите, Мартиньи? – испуганно прошептал Бриссо.

– Вы скажете ей, что я делаю ее своей наследницей, – продолжал виконт, – что я прошу ее иногда вспоминать о бедном искателе приключений… Но к черту все это! Я не умру так скоро, и тот, кто посягнет на мою жизнь, узнает, что я так легко не сдаюсь… Знаете ли вы, Бриссо, что сегодня или завтра, уж никак не позже, здесь произойдут важные события?

Торговец вздрогнул.

– Это только ваши предположения, виконт! – возразил он, пытаясь скрыть беспокойство. – Сегодня или завтра! А я вам говорю, что это может случиться не раньше, чем через месяц или два… Да, месяц… Мне нужен один месяц!

– И тогда пусть грабят, жгут, убивают, – вы не будете видеть в этом большого вреда, не так ли? Вот каковы люди! К несчастью, я вынужден на этот раз разрушить вашу мечту. Катастрофа разразится в ближайшие два дня, может быть, уже сегодня. Посмотрите-ка!

Он остановился и показал рукой на перекресток, где собралась большая толпа золотоискателей.

Многие из них были вооружены. Люди оживленно жестикулировали, из толпы раздавались крики. Здесь были и китайцы, и негры, англичане, немцы, испанцы, французы. Самые бойкие из ораторов поднимались на тумбы или становились на плечи своих товарищей. Но так как для того, чтобы быть понятым, оратору надо было говорить на стольких языках, сколько было здесь различных наций, то большинство в толпе оставались безразличными к этому потоку красноречия. Однако нечто общее объединяло этих людей и читалось на их лицах: гнев, ненависть и жажда мести. Бриссо все еще не хотел верить.

– Может быть, речь идет только о том, чтобы послать к шерифу просьбу о понижении цен, – сказал он.

– Вы так думаете? Ну, что же, время покажет, кто из нас прав. Держитесь около меня.

Он надвинул шляпу на глаза и принялся пробиваться через толпу.

Скоро они достигли того места, где разглагольствовал один из ораторов, и так как на этот раз он изъяснялся по-английски, то можно было понять, что его призывы направлены против торговцев, «этой язвы приисков, этих пиявок, жаждущих крови». Различными доводами доказывая, что терпение золотоискателей иссякло, оратор заключил, что они должны отомстить за себя, и чем скорее, тем лучше.

Мартиньи и Бриссо, не выказывая ни одобрения, ни осуждения, слушали эту речь, в то время как окружавшие бросали на них враждебные взгляды и сердито толкали локтями.

– Да, это Бриссо из большого магазина, самый жестокий, самый жадный из всех торговцев, – услышал Мартиньи чей-то голос. – Он притесняет золотоискателей, он позволит несчастному умереть с голода, но не уступит и шиллинга. У него миллионы лежат в банке! Но зачем он пришел сюда? Шпионить, а потом донести на нас констеблю?

– Линчевать его, – раздался крик. – Этот мошенник заслуживает смерти!

Виконт взял Бриссо под руку.

– Убедились? – резко спросил он. – А теперь пойдем отсюда.

Мартиньи увлек его к соседней улице. Крики, раздававшиеся в толпе, заставляли опасаться погони. К счастью, на перекрестке появился констебль с отрядом солдат, и шум немного утих.

Через несколько минут Бриссо и Мартиньи добрались до магазина. Войдя, торговец поспешил запереть дверь на ключ.

Мулат, которому было поручено караулить магазин, поднялся с тюфяка, протирая глаза.

– Педро, – поспешно сказал ему виконт, – ты, без сомнения, знаешь, где можно найти приказчиков? Том, верно, пьянствует, Мартин играет в карты, Лендольф, скорее всего, у этого старого немца, у которого такая хорошенькая дочь, а Фернанд… Не знаю, где можно его найти!.. Как бы то ни было, предупреди этих джентльменов, чтобы они поскорее возвращались сюда, да, и не медли.

Мулат взял шляпу, трость и вышел из магазина.

– Мартиньи, неужели правда, что на нас сегодня нападут? – взволнованно спросил Бриссо.

– Право, я не знаю. Во всяком случае, приготовимся защищаться… Я послал Педро за нашими молодыми людьми, но, сказать по правде, нам следует более полагаться на себя, чем на них.

– Я всех их спас от нищеты, – сказал Бриссо, – и было бы очень неблагодарно с их стороны, если бы они покинули меня в минуту опасности. С ними, я надеюсь, мы будем в состоянии дать отпор взбунтовавшимся золотоискателям.

– Без сомнения, без сомнения, – пробормотал Мартиньи, заряжая свое ружье. – Однако нам надо остерегаться измены.

– Измены? Что вы хотите сказать, мой друг? Разве кто-нибудь из наших приказчиков вздумал нам изменить?

– Излишняя осторожность не повредит… Я буду наблюдать.

– Но разве не разделят они нашу участь, какова бы она ни была? Разве они будут иметь более возможности, чем мы, спастись, если на нас нападут?

Виконт улыбнулся.

– Если на нас нападут этой ночью, – сказал он, – если всякое сопротивление сделается невозможным, то как вы думаете, каким образом мы сможем выбраться, месье Бриссо?

– Только через дверь, – ответил тот. – Или проломим себе дорогу топорами через стену.

– Не будет никакой необходимости употреблять это средство. Подите-ка сюда…

Мартиньи повел Бриссо в дальний конец магазина. Там, отодвинув несколько ящиков и тюков, оказавшихся на удивление легкими, он указал на маленькую дверь. Она висела на кожаных петлях и была так искусно сделана, что почти сливалась со стеной.

Бриссо остолбенел.

– Что вы скажете об этом? – спросил Мартиньи. – Вы знали об этом выходе?

– Ничего не понимаю… При мне строили этот сарай, но я и не подозревал о существовании тайной двери.

– Немного нужно времени и труда, чтобы сделать подобное отверстие в стене, для этого достаточно пилы и куска кожи. Без сомнения, работы велись изнутри. Следовательно, и враг должен быть здесь, в магазине. Притом дверь, как вы видите, можно открыть, только убрав тюки и ящики.

– Вы правы, Мартиньи. Но, стало быть, дверь была сделана с целью обокрасть меня?

– Возможно. А может быть, цель состояла в том, чтобы позволить кому-нибудь из ваших приказчиков выходить ночью, пока вы спите.

– Если бы только это… Как же вы обнаружили эту дверь?

– Очень просто. Около недели назад, в полночь, я услышал, что в нескольких шагах от меня передвигают ящики и тюки. Время от времени эти звуки прекращались, а потом опять кто-то начинал осторожно передвигать тюки. Я не решился поднять тревогу и лишь прислушивался. Вдруг порыв свежего воздуха дунул мне в лицо, я увидел светлый проем в стене. Какая-то фигура проскользнула в это отверстие, и дверь тихо затворилась. Я встал и, несмотря на потемки, нашел дверь, открыл ее и очутился позади магазина. Первым моим желанием было узнать, кто из ваших приказчиков покинул магазин. Я приметил вдали тень человека, крадущегося вдоль стены, и, хотя не мог различить его лица, был уверен, что это он вышел из магазина за несколько минут перед тем. Поэтому я двинулся за ним следом, совсем забыв, что в спешке забыл обуться. Впрочем, неизвестный был так любезен, что не пошел далеко. Около одного из тех грязных кабаков, которые через один встречаются на Лондонской улице и, несмотря на предписания полиции, остаются открытыми всю ночь, наш таинственный заговорщик свистнул два раза. Из кабака вышел его сообщник, и они начали разговаривать шепотом. Мне очень хотелось услышать, о чем они беседуют, но для этого надо было пересечь площадь, освещенную луной. К тому же, пока я размышлял, придумывая способ приблизиться к заговорщикам, не возбуждая их подозрений, человек из кабака взял приказчика за руку и почти насильно потащил в кабак. После минутного ожидания, видя, что они не возвращаются, и рассудив, что ничего более не узнаю, я вернулся в магазин.

– И вы не могли узнать ни того ни другого? – спросил Бриссо.

– Человек, вышедший из кабака, похож на одного из тех мексиканцев, с которым я разговаривал в день приезда на прииски. Он, без сомнения, принадлежит к шайке Гуцмана, начальника того пая. Может быть, это был сам Гуцман, которого полиция безуспешно пыталась найти после происшествия с пороховым бочонком, но я не могу этого утверждать. Зато мне удалось узнать, что приказчиком, воспользовавшимся потайной дверью, был Фернанд. Он вернулся незадолго до рассвета, и я сумел его рассмотреть.

– Вы не говорили с Фернандом о его ночной вылазке?

– Поскольку у меня был план проследить за ним следующей ночью и узнать причину его таинственных отлучек, я боялся спугнуть его неосторожным словом. Но Фернанд или догадался о моих подозрениях, или не имеет причин встречаться со своим сообщником, потому что я напрасно стерегу его каждую ночь. Он храпит до самого утра, между тем как я лишен сна вот уже на протяжении недели.

Бриссо долго молчал.

– Итак, Мартиньи, – сказал он наконец с унынием, – вы думаете, что Фернанд изменник?

– Право, у меня есть причины так считать. Этот человек ненавидит вас. Его пожирает гордыня. Фернанд не может смириться с тем, что вы имеете над ним власть. Завидует вашему богатству. Он и меня ненавидит. Разве вы не замечали его свирепых взглядов?

– Но ведь вы и раньше его подозревали, разве не так?

– Да, однако мои подозрения основывались тогда всего лишь на предположениях. Я узнал, что Фернанд трус, и ни за что на свете не согласился бы остаться запертым в магазине, если бы догадывался, какой опасности мы подвергались. Я думаю, что он уже тогда поддерживал тайные сношения с нашими врагами. После истории с бочонком страх за собственную шкуру, ненависть к вам и ко мне, желание мести, может быть, надежда получить свою долю после ограбления магазина или завладеть моим алмазом, который, без сомнения, Фернанд постарался бы у меня украсть, заставили его вступить в сговор со злодеями. Поверьте моему чутью, месье Бриссо, я не ошибаюсь и хорошо изучил этого испанца.

Бриссо не мог не согласиться с доводами виконта.

– Если это так, Мартиньи, – сказал он после некоторого размышления, – Фернанда надо обезвредить. Когда он вернется, мы его схватим…

– А зачем? К тому же, кроме подозрений, мы не располагаем фактами, свидетельствующими о его предательстве. Нет, я не вижу надобности прибегать к подобным мерам. Я буду продолжать наблюдение за Фернандом и, если он действительно окажется предателем, клянусь, одним выстрелом я прострелю его голову!

– Убивать! Опять убивать! – прошептал Бриссо.

– Или убивать, или быть убитым, дорогой мой Бриссо, – возразил виконт. – И этот выбор должен сделать вас философом.

– По крайней мере, Мартиньи, давайте поскорее заколотим эту тайную дверь.

– Не вижу в этом необходимости; наоборот, лучше подкатить две тяжелые бочки, чтобы ее нельзя было легко открыть. А впрочем, можно оставить все как есть. Не исключено, что этот выход нам самим скоро понадобится.

– Ах, я уже ничего не знаю! Ради бога, Мартиньи, посоветуйте мне что-нибудь, думайте за меня, потому что у меня голова идет кругом. Что же делать? Может быть, попросить полисменов для охраны?

– Вы их не получите. Без сомнения, начальство завалено подобными просьбами, ведь угрожают не вам одним. Притом комиссар, осторожность которого известна всем, предпочтет направить своих людей на охрану банка до прибытия подкрепления из Мельбурна.

– Это подкрепление прибудет слишком поздно!

– Ну-ну, мужайтесь, Бриссо! У нас есть здесь оружие, нас будет семь человек – достаточно, чтобы отразить нападение. Я беру на себя подстегнуть мужество наших трусов и нейтрализовать изменников. Не все еще потеряно, черт побери! Будем помогать друг другу, а Небо поможет нам.

И он начал перебирать ружья, которых в магазине было множество, с тем чтобы вооружить приказчиков, потом приготовил заряды и подкатил огромные бочки к потайной двери.

Бриссо молча помогал ему. Когда все эти приготовления были окончены, они сели на лавку, чтобы передохнуть.

Бриссо печально произнес:

– Когда я думаю о вероятных последствиях катастрофы, мужество оставляет меня. Не то, чтобы я боялся собственной смерти, нет. Но что станется с моей семьей? Вы считаете меня богатым, друг мой, а я не так уж и богат. Если этот магазин будет разграблен, я разорюсь. В магазине, который я купил в Дарлинге, дела шли дурно, и потому я использовал весь мой кредит, все мои средства, чтобы открыть торговлю на приисках. Я и теперь еще должен довольно многим мельбурнским торговцам и банкирам. Поэтому если вследствие грабежа или пожара мои товары пропадут, капитала, положенного мной в банк, будет недостаточно для расплаты с кредиторами.

Услышав об этом, Мартиньи не мог удержаться от восклицания, в котором было столько же обманутого ожидания, сколько и удивления.

– Как и другие, Мартиньи, вы считаете меня жадным, жестоким, – продолжал с волнением Бриссо. – Видя, что я отказываю в кредите покупателям, постоянно поднимаю цену на товары, скряжничаю в жалованье моим приказчикам, вы сочли меня человеком бездушным, заключили, что я думаю только о прибыли. Вы ошиблись, как ошибаются все. Я не зол, не скуп, у меня сердце обливается кровью, когда я следую так строго жесткому правилу, которое я предписал для себя. А причина всему – моя любовь к жене и дочери.

– Кто осмелится порицать такое естественное чувство?

– Я не хочу вспоминать о горестном прошлом. Достаточно вам будет знать, что я должен загладить вину перед этими дорогими мне существами, и самое мое горячее желание – сделать их счастливыми. Они страдают в этой дикой стране, и я хочу поскорее обеспечить им жизнь и положение более достойное. Вот для чего я хотел обогатиться во что бы то ни стало, вот почему обрек себя на жизнь, полную лишений, и в конце концов вызвал ненависть золотоискателей. И теперь мне грозит опасность лишиться всего!

Виконт выслушал эти признания с искренним участием.

– Мне тоже показалось, месье Бриссо, что вашей супруге не очень нравится жить в Дарлинге, и я понимаю ваше желание увезти ее оттуда, – сказал он. – Но я слышал, что мадемуазель Клара выходит замуж за месье Денисона, дарлингского судью? В таком случае вам придется расстаться с ней.

– Не скрою, мы с женой были бы рады этому браку. Однако, судя по последним письмам жены, с некоторых пор Клара охладела к Ричарду Денисону. Она не ответила на его предложение, попросив отсрочки, но жена полагает, что она ему откажет.

– С некоторых пор? – с интересом переспросил Мартиньи. – И как давно мадемуазель Клара изменила свое отношение к судье?

– Право, не знаю, – рассеянно ответил Бриссо. – Кажется, вскоре после вашего отъезда из Дарлинга.

– Не думаете ли вы, – от волнения у виконта дрожал голос, – что я могу быть…

Он не договорил, оробев от взгляда, брошенного на него Бриссо.

– Какая самонадеянность! – воскликнул торговец. – Вы мне сказали, что всего несколько часов пробыли в Дарлинге…

– А если за эти несколько часов, – возразил Мартиньи, осмелев, – я влюбился в мадемуазель Клару? Если в этот краткий промежуток времени выражением лица, взглядами, может быть, словом я дал понять ей о глубоком и серьезном чувстве, овладевшем мною? Месье Бриссо, я люблю вашу дочь, в этом и заключается причина моей преданности вам.

Бриссо резко встал.

– Я вовсе не ожидал… – начал он надменно и тут же прибавил: – Ну, нет, я буду откровенен с вами, Мартиньи. Ваше признание меня не удивляет. Оно действительно объясняет вашу преданность мне, преданность, которая при других обстоятельствах могла бы показаться подозрительной. Вы спасли жизнь мне и моим приказчикам во время недавнего покушения, и с той минуты вы не переставали оказывать мне услуги всякого рода. Ваша проницательность, ваш необыкновенный ум, ваша энергия составляют мою главную силу, мою единственную надежду. Поэтому я, помимо уважения, испытываю к вам искреннюю привязанность. Почему не признаться вам, Мартиньи… – Бриссо взял виконта за руку. – Если бы мы могли забыть оба о своем прошлом, если бы чужая воля не противилась вашим желаниям, никому на свете не вверил бы я так охотно, как вам, счастье своей дочери.