Текст книги "Калевала. Эпическая поэма на основе древних карельских и финских народных песен. Сокращенный вариант"

Элиас Лённрот
Калевала
Эпическая поэма на основе древних карельских и финских народных песен
Сокращенный вариант

Elias Lonnrot

Kalevala

Eeppinen runoelma karjalaisten ja suomalaisten muinaisten kansenrunojen pohjalta Lyhennettyna

* * *

© Елена Дорофеева, составление, предисловие, 2023

© Мария Михалкова-Кончаловская, иллюстрации, 2023

© ИД «Городец», издание на русском языке, 2023

Предисловие

сумкой за плечами, в которой были сложены бумаги, с трубкой в зубах и флейтой, торчавшей из-за петлицы, двигался неведомый доктор, опираясь на палку. Ни дремучие леса, ни быстрые реки, ни болотная топь – ничто не могло его удержать: в глуши, где до него, быть может, не ступала человеческая нога, он прокладывал дорогу на лыжах или вплавь, на оленях или на плоту, – так описывал путешествия Элиаса Лённрота, собирателя народной поэзии и создателя «Калевалы», русский ученый-языковед Владимир Гордлевский (1876–1956).

Финский ученый-фольклорист, журналист и врач Элиас Лённрот (1802–1884) был человеком уникальным. Главным делом его жизни стала работа над «Калевалой»: более двадцати лет он провел в экспедициях, большей частью по российской и финляндской Карелии, но также и по Петербургской и Архангельской губерниям, Эстонии, записывая различные варианты народных песен. На их основе им была создана эпическая поэма: сначала вышел краткий вариант, получивший название «Калевала, или Старые руны Карелии о древних временах финского народа» (1835), а через четырнадцать лет, в 1849 году, – полная версия, ставшая канонической.

Лённрот родился в местечке Самматти на юго-западе Финляндии в семье сельского портного. Он был четвертым ребенком в семье, пошел в школу в двенадцать лет, но научился самостоятельно читать в шесть. Мальчику с детства приходилось портняжничать и ходить по деревням с песнями, чтобы зарабатывать на еду и обучение. Лённрот обладал прекрасной памятью, невероятной усидчивостью и тягой к знаниям. В школьные годы, занимаясь в библиотеке с латинско-шведским словарем, он выучил его практически наизусть, что позднее позволило ему стать учеником аптекаря. О его любви к чтению ходили легенды. Хозяйка соседней усадьбы поднимала по утрам своих детей словами: «Эй, сони, вставайте! Элиас уже давно с книгой на дереве сидит».

Не имея возможности регулярно ходить в школу, Лённрот в основном занимался самообразованием, причем настолько успешно, что смог в 1822 году поступить в университет, где изучал сначала филологию, а затем медицину. Стать профессиональным филологом, специалистом по финскому языку, фольклору и литературе, в те годы было невозможно, подобной кафедры еще не существовало.

Элиас Лённрот проработал врачом бóльшую часть жизни, в том числе руководил борьбой с разразившимися в 1830-е годы эпидемиями холеры, дизентерии и тифа, но никогда не оставлял занятий фольклором. В отпусках, разных по продолжительности, он совершал свои научные поездки. В карельских и финских деревнях Лённрот встречался с десятками рунопевцев – исполнителей народных песен. Самой плодотворной была его встреча с Архиппой Перттуненом – известным исполнителем из деревни Латваярви. От него Лённрот записал более 4000 строк народных песен.

За пятнадцать лет научных экспедиций ученый прошел пешком, на лыжах и проплыл на гребной лодке путь, соответствующий расстоянию от Хельсинки до Южного полюса. Экспедиции требовали необыкновенного мужества и самоотдачи, они были довольно продолжительными (от одного до четырех месяцев, а последние – даже до года), он ездил в одиночестве, первое время безо всякой финансовой поддержки, жил в самых непритязательных условиях.

В конце 1820-х – начале 1830-х годов Элиас Лённрот издал четыре выпуска народной поэзии «Кантеле». При этом он публиковал не народные руны как таковые (рунами назывались эпические песни), а созданные им на основе народного материала собственные варианты. Ученый задумывался над созданием цикла поэм, посвященных главным героям и темам карело-финской мифологии («Вяйнямёйнен», «Лемминкяйнен», «Свадебные песни» и другие), но после серьезных размышлений принял решение о создании большой поэмы (эпопеи) с единым сюжетом. В его основе лежала идея противостояния Калевалы и Похьелы: страны доброго трудолюбивого народа с его величественными героями и края, где правила злая старуха Ловхи, похитившая небесные светила и мельницу благоденствия сампо.

Первая редакция эпической поэмы Элиаса Лённрота была опубликована в 1835 году под названием «Калевала, или Старые руны Карелии о древних временах финского народа». Она состояла из 32 рун, а предисловие, скромно подписанное инициалами E. L., было датировано 28 февраля. Этот день и считается днем рождения «Калевалы». Поэма вызвала огромный интерес как в Финляндии, так и за ее пределами.

Элиас Лённрот не оставил собирательской деятельности. В последующие девять лет он побывал в шести экспедициях в Карелию, всюду возил с собой издание «Калевалы», поместив между страницами чистые листы, на которые записывал новые песни и добавления к уже имевшимся. Лённрот собрал большой материал и последующие пять лет работал над созданием нового, расширенного текста эпической поэмы. «Новая Калевала» вышла в свет в 1849 году и состояла из 50 рун, – именно эта версия и стала канонической. Следуя своему художественному вкусу, ученый добавлял многочисленные строфы собственного сочинения, видоизменял некоторые народные сюжеты и образы персонажей. Кроме того, заключительная глава полной редакции «Калевалы» связана с влиянием поздней христианской традиции. В ней описывается конец язычества и его героев и приход новой эпохи. После непорочного зачатия от съеденной ягодки брусники девушка Марьятта родила чудесного младенца, которому суждено стать «королем всей Карелии». Вяйнямёйнен вынужден уйти, оставив в наследство потомкам свои песни и кантеле.

Мифы и легенды карелов и финнов, родственных финно-угорских народов, веками передавались из поколения в поколение. Самые известные из них связаны с сюжетами о сотворении мира из утиного яйца, рождении огня и железа, создании музыкального инструмента кантеле и волшебной мельницы сампо – источника счастья и благоденствия.

Первый перечень финских языческих богов и героев появился в 1551 году в предисловии к переводу «Псалтыри Давида», выполненному епископом Микаэлем Агриколой – создателем финской азбуки и переводчиком Библии на финский язык. В XVIII веке народную поэзию стали изучать просветитель, историк и этнограф Хенрик Габриель Портан, пастор и литератор Кристфрид Ганандер, издавший словарь «Финская мифология» (1789). В 1820 году Сакариас Топелиус-старший – первый собиратель народной поэзии, отец известного писателя Сакариаса Топелиуса-младшего – обнаружил, что в русской Карелии еще жива рунопевческая традиция. Он опубликовал первые сборники народных песен, выходившие под общим названием «Старинные руны финского народа, а также современные песни» (1822–1831).

В начале XIX века, в период расцвета романтизма, европейские поэты часто обращались к народной культуре. Но для Финляндии после завершения эпохи многовекового шведского владычества и получения статуса автономного княжества в составе Российской империи было чрезвычайно важно обрести свой язык и литературу, внести свой вклад в мировую культуру. Поэтому проект создания национальной эпопеи на финском языке был особенно актуальным. Писатель, лингвист и преподаватель финского языка Карл Аксель Готтлунд выдвинул предположение, что из народных песен можно составить нечто единое, «упорядоченную целостность». Эта идея не один год обсуждалась в университетских кругах, причем речь шла о произведении, сравнимом по значимости с «Илиадой» Гомера.

Человеком, который сумел воплотить эту идею в жизнь, хотя и не так, как предполагал Готтлунд, и стал Элиас Лённрот. Вопрос о роли личного поэтического мастерства Элиаса Лённрота многие годы обсуждался и переоценивался исследователями разных стран.

В первые десятилетия после выхода «Калевалы» ее рассматривали как собрание произведений народной поэзии, а Лённроту отводилась лишь роль собирателя и составителя. Но во второй половине XIX – начале XX века финские ученые провели сопоставительный анализ «Калевалы» 1849 года и 1835 года и окончательно пришли к выводу, что этот текст является авторским произведением Элиаса Лённрота. Этого же мнения придерживался и известный отечественный филолог, основоположник сравнительно-типологического метода в фольклористике Владимир Пропп (1895–1970). «Лённрот не следовал народной традиции, а ломал ее; он нарушал фольклорные законы и нормы и подчинял народный эпос литературным нормам и требованиям своего времени», – писал ученый в 1949 году в статье «„Калевала“ в свете фольклора» (впервые опубликована в книге В. Я. Проппа «Фольклор и действительность», 1976).

Наследие Элиаса Лённрота выходит далеко за рамки «Калевалы». Он также был одним из первых финских журналистов, его деятельность как реформатора языка, составителя словарей, сборников народных пословиц, загадок, автора важных книг медицинского и просветительского характера сыграла огромную роль в развитии финской культуры.

«Калевала» переведена более чем на 65 языков мира. Первый полный перевод на русский язык, не потерявший своей значимости и сегодня, был осуществлен в 1888 году Леонидом Бельским. В конце 90-х годов ХХ века петрозаводские переводчики Армас Мишин и Эйно Киуру выполнили новый полный перевод «Калевалы». В данном издании использован его сокращенный вариант, содержащий ключевые сюжеты эпической поэмы. Среди них мифы о первотворении, о создании сампо и борьбе за него, история о похищении солнца и луны и их освобождении. «Мы надеемся, что знакомство с основным сюжетом поэмы пробудит у юного читателя интерес к „Калевале“ Элиаса Лённрота и к народной поэзии вообще», – писал Армас Мишин.

Темы и мотивы «Калевалы» прочно вошли в круг мирового культурного наследия: в литературе, живописи, музыке. Они стали неотъемлемой частью мировой современной культуры.

Елена Дорофеева,

Литературовед и переводчик

Главные герои поэмы

Áйно – сестра Йовкахайнена, которую он сосватал Вяйнямёйнену, проиграв в состязании в мудрости.

Вéлламо – хозяйка вод, озер и морей.

Вúпунен (он же Áнтеро) – древний умерший великан, который хранит знания и мудрость предшествующих поколений.

Вя́йнёла – земля Калевалы, место проживания Вяйнямёйнена.

Вя́йнямёйнен (он же Вяйно) – первочеловек, сын богини Илматар, заклинатель, рунопевец, демиург мироздания.

Илмарúнен (он же Илмари) – искусный кузнец, соратник Вяйнямёйнена.

И́лматар – богиня воздушной стихии, участвующая в создании мира.

Йóвкахáйнен (он же Йовко и Лáппалáйнен) – лапландец-шаман, бросивший вызов Вяйнямёйнену.

Кáлерво – брат Унтамо. Калерво и весь его род были убиты Унтамо. Уцелела лишь одна женщина, вскоре она родила сына и назвала его Куллерво.

Кáлевала (или Сýвантола) – страна, в которой происходит действие поэмы. Калев – мифический первопредок, по некоторым мифам – отец Вяйнямёйнена, Илмаринена, Лемминкяйнена.

Кýллерво (он же Кýллервóйнен) – трагический герой-мститель.

Кю́лликки – первая жена Лемминкяйнена.

Лéмминкя́йнен (он же Кáвкомьели, Кáвко и Áхти) – герой, имеющий прозвище «беспечный», соблазнитель, вояка, который стремился к славе.

Лóвхи – хозяйка Похьелы, могущественная злая колдунья.

О́смо – известный в финской мифологии первопредок, из его костей сделана чудесная изба, где готовится пир, упоминаемая в заговорах и свадебной поэзии.

Пóхьела (или Похья) – суровая страна далеко на севере, враждебная Калевале (Вяйнёле), царство старухи Ловхи. Имеет признаки потустороннего мира.

Сáмпо – чудо-мельница, источник счастья, благополучия.

Сáмпса – сеятель, который помогал Вяйнямёйнену засеять леса.

Тáпиола (или Мéтсола) – лес, владения хозяина леса Тапио.

Тýонела (или Тýони, или Мáнала) – мир мертвых, потусторонний мир. Вход в него стерегут волк и медведь.

У́нтам óйнен (он же Унтамо и Унто) – брат Калерво, истребивший весь его род.

Хúйси – злой дух, в рунах выступает в образе огромного лося.

«Мной желанье овладело, мне на ум явилась дума: дать начало песнопенью, повести за словом слово, песню племени поведать, рода древнего преданье…»

 

НОЙ ЖЕЛАНЬЕ ОВЛАДЕЛО,
мне на ум явилась дума:
дать начало песнопенью,
повести за словом слово,
песню племени поведать,
рода древнего преданье.
 
 
Подадим друг другу руки,
крепко сцепим наши пальцы,
песни лучшие исполним,
славные споем сказанья,
те слова, что добывали,
песни те, что сохраняли
в опояске – Вяйнямёйнен,
в жарком горне – Илмаринен,
в острой стали – Кавкомьели,
в самостреле – Йовкахайнен
за полями дальней Похьи,
в Калевале вересковой.
Их отец мой пел когда-то,
ручку топора строгая,
этим песням мать учила,
нить льняную выпрядая,
в дни, когда еще ребенком
я у ног ее вертелся.
 
 
Мне мороз поведал песни,
дождик нашептал сказанья,
ветер слов других навеял,
волны моря накатили,
птицы в ряд слова сложили,
в предложения – деревья.
 

1
Сотворение мира из яйца утки

 

ЕВА ЮНАЯ ПРИРОДЫ,
дочь воздушного простора,
долго святость сохраняла,
весь свой век блюла невинность
во дворах больших воздушных
средь полей небесных ровных.
 
 
Вот спускается пониже,
на морские волны сходит,
на морской хребет широкий,
на открытое пространство.
 
 
Налетел порыв свирепый,
ветер яростный с востока,
всколыхнул морскую пену,
раскачал морские волны.
 
 
Ветер девушку баюкал,
девицу волна носила,
понесла от ветра дева,
от волны затяжелела.
Бремя тяжкое носила,
чрево твердое таскала,
может, целых семь столетий,
девять жизней человечьих.
 
 
Видит: утка подлетает,
крыльями усердно машет,
ищет землю для гнездовья,
смотрит место для жилища.
 
 
Вот тогда воды хозяйка,
мать воды и дева неба,
подняла из волн колено,
из воды плечо вила
для гнезда красивой утке,
для уютного жилища.
 
 
Утка, стройное созданье,
видит среди волн колено,
приняла его за кочку,
бугорочек травянистый,
на колено опустилась,
сделала себе жилище,
чтобы в нем снести яички:
шесть из золота яичек,
к ним седьмое – из железа.
 
 
Принялась яички парить,
нагревать колено девы.
День сидела, два сидела,
вот уже сидит и третий.
Тут сама воды хозяйка,
мать воды и дева неба,
чувствует: горит колено,
кожа, как огонь, пылает.
 
 
Дева дернула коленом,
мощно вздрогнула всем телом —
яйца на воду скатились,
на волну они упали,
на осколки раскололись,
на кусочки раскрошились.
 
 
Не пропали яйца в тине,
в глубине воды – осколки.
Все куски преобразились,
вид приобрели красивый:
что в яйце являлось низом,
стало матерью-землею,
что в яйце являлось верхом,
верхним небом обернулось,
что в желтке являлось верхом,
в небе солнцем заблистало,
что в белке являлось верхом,
то луною засияло,
что в яйце пестрее было,
стало звездами на небе,
что в яйце темнее было,
стало тучами на небе.
 
 
Вот уж острова готовы,
луды созданы на море,
подняты опоры неба,
названы края и земли,
знаки выбиты на камне,
начертания на скалах —
не рожден лишь Вяйнямёйнен,
вековечный песнопевец.
 
 
Вековечный Вяйнямёйнен
в чреве матери носился,
тридцать лет скитался в море,
столько же и зим метался
по морским просторам ясным,
по морским волнам туманным.
 
 
Вяйно речь сказал такую,
вымолвил такое слово:
«Солнце, месяц, помогите,
посоветуй, Семизвездье,
как открыть мне эти двери,
незнакомые ворота,
как из гнездышка мне выйти,
из моей избушки тесной!»
 
 
Раз луна не отпустила,
солнце путь не указало, —
сам качнул он двери замка
цепким пальцем безымянным,
на ногтях скользнул с порожка,
из сеней – на четвереньках.
 
 
В море он ничком свалился,
пять годов лежал он в море,
пять и шесть годов скитался,
семь и восемь лет проплавал,
наконец остановился
у безвестного мысочка,
у земли совсем безлесной.
 

2
Рождение Вяйнямёйнена

 

ОТ ПОДНЯЛСЯ ВЯЙНЯМЁЙНЕН,
стал на твердь двумя ногами
там, на острове средь моря,
там, на суше без деревьев.
 
 
Думает герой, гадает,
долго голову ломает:
«Кто же мне засеет земли,
семена положит в почву?
Пеллервойнен, сын поляны,
Сампса, мальчик малорослый,
вот кто мне засеет землю,
семена положит в почву».
 
 
Сампса сеет, засевает
все поляны, все болота.
 
 
На горах сосняк посеял,
на холмах посеял ельник,
вересняк – на суходолах,
поросль юную – в ложбинах.
 
 
Для берез отвел долины,
для ольхи – сухие почвы,
для черемухи – низины,
для ракит – сырые земли,
для рябин – места святые,
почву рыхлую – для ивы,
твердую – для можжевела,
для дубравы – берег речки.
 
 
Принялись расти деревья,
вверх побеги потянулись,
зацвели макушки елей,
разрослись верхушки сосен,
ольхи – на земле сыпучей,
в долах – заросли черемух,
можжевел – на почве твердой.
 
 
Ягодники появились,
травы разные возникли,
лишь ячмень не прорастает,
драгоценный злак не всходит.
 
 
Так протенькала синица:
«Не взойдет ячмень у Осмо,
Калевы овес не встанет,
коли почву не расчистишь,
для пожога лес не свалишь».
 
 
Вековечный Вяйнямёйнен
попросил сковать секиру,
вырубил пожог просторный,
свел красивые деревья.
 
 
Лишь березоньку оставил,
где бы птицы отдыхали,
где б кукушка куковала.
 
 
Прилетел орел небесный —
пересек простор воздушный,
прилетел узнать, в чем дело:
для чего стоять осталась
эта стройная береза,
дерево породы славной?
 
 
Молвил старый Вяйнямёйнен:
«Для того стоять осталась,
чтобы птицы отдыхали,
чтобы мог орел садиться».
 
 
Тут пернатый выбил пламя,
огненную искру высек.
 
 
Сиверик зажег подсеку,
прилетел восточный ветер,
всю дотла спалил подсеку,
превратил деревья в пепел.
 
 
Тут уж старый Вяйнямёйнен
шесть отыскивает зерен,
семь семян в своем кисете,
в сумочке из куньей шкурки,
в кошельке из ножки белки.
 
 
Засевать пошел он землю,
рассыпать на почву семя,
сам сказал слова такие:
«Пробудись от сна, землица,
божий луг, очнись от дремы,
поднимай из недр побеги,
стебли укрепляй растений».
 
 
Через день ли, два денечка,
даже после третьей ночи,
по прошествии недели
вековечный Вяйнямёйнен
свой посев пошел проведать:
поднялся ячмень на славу —
в шесть сторон торчат колосья,
три узла на каждом стебле.
 
 
Тут весенняя кукушка
увидала ту березу:
«Почему стоять осталась
в поле стройная береза?»
 
 
Молвит старый Вяйнямёйнен:
«Потому стоять осталась
в поле стройная береза,
чтоб на ней ты куковала.
 
 
Покукуй ты нам, кукушка,
позвени нам, златогрудка,
спой нам песню, среброгрудка,
грудь свинцовая, покликай
на рассвете, на закате,
покукуй разочек в полдень,
пой о том, как мир прекрасен,
как леса мои чудесны,
берега мои богаты,
плодородны мои земли!»
 
 
Вековечный Вяйнямёйнен
время жизни коротает
в Вяйнёле своей прекрасной,
в Калевале вересковой,
песни Вяйно распевает,
распевает, заклинает.
 
 
Далеко несутся вести,
слух расходится повсюду
о чудесном пенье мужа,
о большом искусстве Вяйно.
 

3
Состязание Вяйнямёйнена и Йовкахайнена в мудрости Ради собственного спасения побежденный Йовкахайнен обещает выдать свою сестру замуж за Вяйнямёйнена

 

АК-ТО ЮНЫЙ ЙОВКАХАЙНЕН,
худощавый Лаппалайнен,
странную услышал новость,
будто песни есть получше,
заклинанья – поискусней
в рощах Вяйнёлы прекрасной,
в Калевале вересковой.
 
 
В нем обида зародилась,
злая зависть разгорелась
оттого, что Вяйнямёйнен
был певцом намного лучше.
 
 
К матушке своей спешит он,
к батюшке идет родному,
говорит, что в путь собрался,
что поехать он решился
к избам Вяйнёлы суровой
с Вяйно в пенье состязаться.
Запрещал отец сыночку,
сыну мать не разрешала
ехать к Вяйнёлы жилищам,
с Вяйно в пенье состязаться:
«Там тебя заклятьем кинут,
заклинанием забросят
лбом – в сугробы, ртом – в порошу,
так что и рукой не двинешь,
шевельнуть ногой не сможешь».
 
 
Молвил юный Йовкахайнен:
«Сам певца я очарую,
сам словами околдую,
первого певца на свете
сделаю певцом последним».
 
 
Мерина из стойла вывел,
изрыгающего пламя,
высекающего искры,
огненного ставит в сани,
расписные, золотые,
в сани добрые уселся,
разместился поудобней.
 
 
Едет, катит Йовкахайнен,
едет день, второй несется,
едет он уже и третий,
к Вяйнёлы межам приехал,
к Калевале вересковой.
 
 
Старый вещий Вяйнямёйнен,
вековечный заклинатель,
сам в дороге находился,
отмерял свой путь неспешно.
Тут с оглоблею оглобля,
гуж с гужом перехлестнулись,
с хомутом хомут столкнулись,
стукнулись концами дуги.
Из дуги вода сочится,
пар струится из оглобли.
 
 
Спрашивает старый Вяйно:
«Ты такой откуда будешь,
что неловко наезжаешь,
налетаешь неуклюже?»
 
 
Вот тогда-то Йовкахайнен
так ответил, так промолвил:
«Пред тобою – юный Йовко.
Сам ты из какого рода,
жалкий, из каких людишек?»
 
 
Вековечный Вяйнямёйнен
тут уж имя называет,
сам при этом добавляет:
«Раз ты юный Йовкахайнен,
должен ты посторониться.
Ты меня ведь помоложе!»
 
 
Вот тогда-то Йовкахайнен
слово молвил, так заметил:
«Что там молодость мужчины,
молодость ли, старость мужа!
У кого познаний больше,
у кого получше память,
тот останется на месте,
пусть другой дает дорогу!»
 
 
Вековечный Вяйнямёйнен
так ответил, так промолвил:
«Что всего верней ты знаешь,
лучше прочих понимаешь?»
 
 
Молвил юный Йовкахайнен:
«Кое-что, конечно, знаю.
Вот что мне всего яснее:
дымоход есть в крыше дома,
есть навес над устьем печи.
У сигов поляны гладки,
ровны потолки у семги».
 
 
Молвил старый Вяйнямёйнен:
«Детский опыт, память бабья,
но не мужа с бородою,
не женатого героя.
Изложи вещей истоки,
изначальные познанья».
 
 
Молвил юный Йовкахайнен,
так сказал он, так ответил:
«Из горы – воды начало,
в небе – пламени рожденье,
в ржавчине – исток железа,
в скалах гор – начало меди».
 
 
Вековечный Вяйнямёйнен
тут сказал слова такие:
«Помнишь ли еще хоть что-то
или вздор ты свой окончил?»
 
 
Молвил юный Йовкахайнен:
«Я еще немало знаю.
Времена такие помню,
как распахивал я море,
делал в море углубленья,
ямы вскапывал для рыбы,
наливал водой озера,
складывал в холмы каменья,
стаскивал утесы в горы.
 
 
Там я был шестым героем,
был седьмым я человеком
среди тех, кто землю делал,
строил этот мир прекрасный,
кто опоры неба ставил,
свод небесный нес на место,
месяц поднимал на небо,
помогал поставить солнце,
кто Медведицу развесил,
звездами усыпал небо».
 
 
Молвил старый Вяйнямёйнен:
«Говоришь ты все неправду.
Там тебя совсем не знали,
не слыхали, не видали
среди тех, кто землю делал,
строил этот мир прекрасный,
кто опоры неба ставил,
нес на место свод небесный,
месяц поднимал на небо,
помогал поставить солнце,
кто Медведицу развесил,
звездами усыпал небо».
 
 
Вот тогда-то Йовкахайнен
вымолвил слова такие:
«Коль познаний маловато,
призову свой меч на помощь.
Что ж, давай мечи померим.
На длину клинков посмотрим».
 
 
Молвил старый Вяйнямёйнен:
«Ни за что с тобой не стану
измерять мечей, несчастный!»
 
 
Тут уж юный Йовкахайнен
рот скривил, набычил шею:
«Я того, кто не согласен,
кто мечей не хочет мерить,
превращу в свинью заклятьем,
в борова с поганым рылом!»
 
 
Прогневился Вяйнямёйнен,
прогневился, застыдился,
сам тогда он петь принялся,
начал заклинать искусно.
Пел заклятья Вяйнямёйнен:
земли зыбились и воды,
горы медные дрожали,
лопались от пенья скалы,
надвое рвались утесы,
камни трещины давали.
 
 
Одолел лапландца песней:
на дугу напел побеги,
на хомут – кустарник ивы,
на концы гужей – ракиту,
сани с бортом золоченым
сделал в озере корягой,
кнут с жемчужными узлами
превратил в тростник прибрежный,
обратил коня гнедого
в глыбу камня у порога,
в молнию – клинок героя
с золотою рукояткой,
самострел с узором тонким —
в радугу над водной гладью,
стрелы с ярким опереньем —
в стаю ястребов летящих,
вислоухую собаку —
в камень, из земли торчащий,
шапку с головы героя —
в грозовую тучу в небе.
 
 
Превратил он рукавицы
в листья лилий на озерке,
обратил зипун суконный
в облако на синем небе,
кушачок его туманный —
в Млечный Путь на небосводе.
 
 
Йовкахайнен сам был загнан
аж до пояса в болото.
Пробует ногою двинуть —
вытащить ноги не может.
Пробует поднять другую —
держит каменный ботинок.
 
 
Так сказал он, так промолвил:
«Ой ты, умный Вяйнямёйнен,
вековечный заклинатель,
забери назад заклятья,
вызволи меня из лиха.
Положу большую плату,
дам тебе великий выкуп».
 
 
Молвил старый Вяйнямёйнен:
«Что же мне пообещаешь,
коль верну свои заклятья?»
Молвил юный Йовкахайнен:
«Два имею добрых лука.
Сильно бьет один по цели,
лук другой стреляет метко.
Взять из них любой ты можешь».
 
 
Молвил старый Вяйнямёйнен:
«Луки я свои имею.
В лес уходят без хозяев,
без героев – на охоту».
 
 
Молвил юный Йовкахайнен:
«Двух коней имею добрых.
Первый конь прекрасен в беге,
конь другой хорош в упряжке».
 
 
Молвил старый Вяйнямёйнен:
«Я своих коней имею.
Те привязаны у яслей,
эти – без узды в загонах».
 
 
Тут уж юный Йовкахайнен
оробел вконец, несчастный,
в топь уйдя до подбородка,
с бородой – в гнилую тину.
 
 
«Коль вернешь назад заклятья,
коль свой заговор отменишь,
дам тебе сестрицу Айно,
милой матери дочурку».
 
 
То-то старый Вяйнямёйнен
подобрел, развеселился,
повернул назад заклятья,
взял свой заговор обратно.
 
 
Вылез юный Йовкахайнен,
скулы поднял из болота,
подбородок – из трясины.
Конь опять возник из камня,
сани – из гнилой коряги,
кнут – из тонкой камышинки.
 
 
Сел в повозку Йовкахайнен,
опустился на сиденье,
в путь отправился, нахмурясь,
сильно сердцем опечалясь,
едет к матушке родимой,
едет к батюшке родному.