Текст книги "Капкан для нежной девочки. Часть 1"

Наконец я сбрасываю и рубашку, остаюсь лишь в полосатых теплых гольфах. Все-таки ходить по ковру босыми ногами негигиенично. Вот и все. Я расставляю руки. В моем теле появляется легкая приятная дрожь, ягодицы сами собой подбираются. Чуть прохладный воздух обтекает каждую складочку моей кожи. Я свободна от оболочки, избавилась от лишнего, стала самой собой. Мне хотелось раздеться, и я это сделала.

Я нисколько не хочу сейчас ласкать саму себя. Ведь я на работе. Просто наслаждаюсь своей наготой. В конце концов, человек рождается голым, это его нормальное состояние, а все остальное, по большому счету, извращение и обман. Наши дикие предки, охотившиеся на мамонтов и шерстистых носорогов, ходили без одежд, голыми. Возможно, именно поэтому мне сейчас так приятно. Во мне проснулась генетическая память далеких поколений.

Я с высоты вижу весь Хёгкуль, огни корабля на горизонте, а меня не замечает никто. Все видят только маяк Кюллан, подсвеченный в темноте, огни студии, но не ее внутренности.

В динамиках тихо звучат реплики из развязки «Странствующей труппы» Августа Бланша. События происходят в середине девятнадцатого века, но слова звучат очень современно. Ведь персонажи классика литературы говорят о любви, предательстве и прощении. Дело в спектакле движется к финалу. Пора и мне занимать место перед микрофоном.

Я достаю из шкафчика простыню. В студии всегда хранится несколько чистых комплектов постельного белья. Иногда в плохую погоду ведущие ночного эфира остаются тут ночевать. Я застилаю мягкое кресло простыней. Все-таки его никто не дезинфицировал со дня покупки. Не хотелось бы подхватить какую-нибудь заразу. Зачем мне потом рассказывать врачу, каким именно образом это произошло?

Я сажусь в кресло, поджимаю под себя ноги, выключаю колонки и надеваю наушники. Если оставить колонки включенными, то потом они начнут фонить. Микрофон свисает прямо передо мной. Рука моя уже лежит на пульте. Я понимаю, что выгляжу, мягко говоря, забавно. Сижу с поджатыми под себя ногами, голая, лишь в цветастых полосатых гольфах и больших наушниках.

Раздаются финальные аккорды музыкального оформления радиоспектакля. Звучат они трагически и монументально. Следом в записи раздается нейтральный голос Марты. Мол, вы слушали окончание спектакля, поставленного по пьесе великого драматурга…

Затем она называет исполнителей ролей. Теперь ее голос уже не нейтрален. Она словно вызывает великих артистов прошлого выйти на сцену и раскланяться с публикой. Они словно материализуются в студии, правда, невидимые. Я чувствую их присутствие. Они смотрят на меня с немым укором, недоумевая, что я тут делаю в таком фривольном виде. Мне приходится мысленно защищаться от них, переходить в наступление.

– Вы же призраки, – обращаюсь я к ним, рассматривая свой пупок и след от резинки трусиков. – Значит, можете беспрепятственно проходить в дома, посещать спальни, оставаясь невидимыми. Неужели вы не насмотрелись куда более захватывающих сюжетов? Я всего лишь разделась. И что тут такого? У любой женщины есть все, что вы сейчас видите.

На экран ноутбука уже выведен текст новостной ленты, мне останется лишь зачитать ее. Следом идет плей-лист, составленный Йаком Линдом – новые композиции, залитые им на наш сервер. Я буду выпускать их в эфир, если слушатели не закажут что-то другое. Все остальное оставлено на мое усмотрение. Мне придется импровизировать, отвечать на звонки, давать советы, поздравлять с семейными праздниками и годовщинами, передавать признания в любви и заверения в дружбе.

Глава 6

Главное, при выходе в эфир – правильно держать рот

Полосатые гольфы и больше ничего

Прожженные трусики

Мэр нашего городка на связи

Покупатель замка

У меня голова кругом

Я разминаю рот так, как меня этому учили на курсах сценической речи. Слегка развожу губы, вытягиваю их трубочкой, раздвигаю уголки рта как можно шире. При этом не забываю шевелить языком, вращаю его, прохожусь по зубам, загибаю назад, стараясь дотянуться до самой высокой точки неба.

Язык и губы у модератора – инструменты, которыми он зарабатывает себе на жизнь. Они должны действовать безупречно. Это гость студии может позволить себе мычать, экать, подбирая слова, не выговаривать буквы, чмокать перед включенным микрофоном, раскрывая рот. Профессионал же обязан все делать по правилам. Он не может даже поставить неправильное ударение ни в одном слове.

И вот запись с голосом Марты заканчивается, раздаются позывные – трель Аса, затем звучат сигналы точного времени. У меня есть пара секунд на то, чтобы плавно передвинуть микшер на пульте и включить микрофон.

– Добрый вечер, Хёгкуль, – произношу я в микрофон хорошо поставленным голосом. – Вы по-прежнему на волне «Маяка Кюллан». Оставайтесь с нами. Начинаем ночной эфир выпуском новостей. С вами в студии Элинор Мартинссон.

То, что я разделась догола, совсем не мешает делу, даже помогает. Я слегка волнуюсь, от этого голос мой звучит эмоционально и чувственно. В нем возникает некий подтекст, который слушатель не улавливает разумом, но чувствует его нутром, как любит выражаться мой босс Эдвин Берг. Возникает невидимая связь между студией и теми, кто слушает передачу. Я понимаю, мало кто делает это специально. Просто приемник работает рядом. Важны не слова, а месседж.

Прочитываю новостную ленту, практически не вникая в ее смысл. Это всемирные и шведские новости – официоз, почерпнутый из информационных агентств. Мне кажется, что они повторяются изо дня на день, из года в год. В Ираке или вновь в Афганистане совершен теракт с человеческими жертвами. Опять не могут договориться между собой палестинцы с израильтянами. Поэтому на жилые дома и больницы летят самодельные ракеты «Хамаса», в ответ же устраиваются обстрелы и бульдозерные акции возмездия.

Если я начну пропускать эти новости сквозь собственное сердце и чувства, то сойду с ума, да и слушателя отпугну. Он уйдет на другую станцию или вообще выключит радиоприемник. Обыватель из Хёгкуля может воспринимать эти кошмары лишь как знак того, что ничего подобного рядом с ним нет и быть не может.

Ему интересно услышать, что в фитнес-центре после реконструкции вновь открылся плавательный бассейн с водяными пушками и водопадом для массажа. Дряблые бабенции любят подставлять под упругие струи свои телеса, будучи уверенными в том, что так сумеют разогнать свой жир, копившийся годами.

Важно, что в супермаркете объявлена масштабная распродажа, а в здании мэрии развернулась новая бесплатная выставка. Моему слушателю нужны позитивные местные новости. И они у меня есть.

– Мне выпала удача первой сообщить вам, что наконец-то наш многострадальный замок, который горожане еще называют обиталищем Синей Бороды, обрел своего нового владельца. Согласитесь, это можно назвать началом новой эпохи в жизни нашего древнего города. Такое событие стоит сравнить разве что с обретением маяком Кюллан новой жизни, – говорю я в микрофон, при этом смотрю на свой лобок и мысленно напоминаю себе о том, что уже пора навести порядок с растительностью.

Я не брею там дочиста, стараюсь, чтобы все выглядело естественно. Но нельзя допускать, чтобы волоски, а тем более отросшие щетинки выбивались из-под белья. По мне это безобразие.

– О том, кто новый владелец, каковы условия покупки, чего ждать для замка в будущем, вы узнаете после непродолжительной рекламной паузы. Оставайтесь на волне «Маяка Кюллан».

Я сдвигаю микшер и включаю рекламу в записи. Насчет непродолжительной паузы я, конечно же, покривила душой. Последний акт спектакля «Странствующая труппа» шел, не прерываясь на рекламу. Таковы правила. По закону художественный замысел автора нельзя изменять без его согласия. Ну, не предусмотрел Август Бланш в 1834 году рекламных пауз в своей пьесе. Не пойдешь же на кладбище полюбовно решать этот вопрос с покойным классиком. Теперь в промежуток между местными и основными новостями следует впихнуть как можно больше рекламных роликов.

Благодаря этому у меня есть время подготовиться. Собственная нагота все еще будоражит. Я знаю, что это через пару часов пройдет, я привыкну и даже стану тяготиться ею. Сперва наброшу блузку, не застегивая ее. Это немного подстегнет, обновит чувства на короткое время. Но потом я уже оденусь полностью.

В наушниках звучит реклама. Она раздражает меня не только нереально восторженными голосами исполнителей. Большинство роликов изначально рассчитано на идиотов, неспособных мыслить.

Я тянусь к ноутбуку, веду пальцем по коврику. Загорается экран. Вот и страничка с моим почтовым ящиком. Щелкаю по пиктограмме скрепки. Ноутбук думает, а затем сбрасывает экран, сообщает мне, что страница устарела. Я щелкаю снова и делаю неприятное открытие, от которого спина и ягодицы покрываются холодной испариной – отрубился Интернет. Об этом свидетельствует маленький красный крестик на иконке в самом углу экрана.

Такое иногда случается. Но надо же, чтобы именно сейчас! Я сама виновата. Марта словно предвидела такой поворот событий, спрашивала меня, открылся ли прикрепленный файл. А я ей соврала.

Из-за чего? Долго вспоминать не надо. Хотелось слегка пошалить – раздеться, посветить голой попой с верхней площадки маяка Кюллан! Вот и пришло заслуженное наказание.

Ты, Эли, сейчас оказалось с голой мокрой задницей. А еще точнее, в мокрой заднице. Никто кроме тебя в этом не виноват. Ты только что пообещала после рекламной паузы раскрыть имя нового владельца замка, рассказать о нем, а сама знаешь не больше, чем самый нелюбопытный увалень во всем Хёгкуле. Слушатели ждут.

Я торопливо набираю на мобильнике номер Марты, слышу гудки и молю Бога, чтобы она еще не легла спать. Пусть хоть скажет мне по телефону имя покупателя! Ведущему программы достаточно знать всего на один процент больше, чем его слушателю, и тогда тот безоговорочно поверит всему остальному, что прозвучит в эфире. Так учили меня в университете. Гудки прерываются, связь установлена.

– Марта! – кричу я в трубку. – Компьютер заглючил, а я забыла…

Я не успеваю сказать, будто запамятовала имя покупателя, в наушнике звучит бездушный женский голос:

– Вы связались с голосовой почтой. Оставьте сообщение…

Я выключаю телефон. Конечно же, я могу задать Марте вопрос. Она, как всегда дотошная в том, что касается работы, его прочитает. Но случится это утром! А мне нужно знать имя прямо сейчас.

– Вот же черт!..

Я стою голая, лишь в полосатых гольфах и больших наушниках, посреди студии. До моего выхода в эфир уже меньше минуты. Идет последний ролик. В нем рекламируется средство для улучшения памяти у пожилых людей.

– Доктор, мне и ваше средство не поможет, – ненатурально дребезжащим голосом грустно произносит исполнитель роли старика.

– Почему же?

– Потому что все другие средства я постоянно забывал принимать. А живу я один.

Слышится смешок воображаемых слушателей.

– Выпейте наше лекарство первый раз при мне, и я вам обещаю, что вы не забудете, – советует доктор.

Раздается бульканье воды, слышатся судорожные глотки.

– Вспомнил! Вспомнил! – радостно кричит старик из рекламы.

– Что?

– Что у меня жена есть. У нас с ней давно ничего не было!..

Раздается звук падающего стула и удаляющийся топот.

– Средство забыли взять! – кричит вслед доктор.

В наушниках снова слышен дебильный смешок воображаемой публики. Все, теперь мой выход. Делать нечего. Не могу же я сказать, что не знаю имени покупателя. Радиостанция не может молчать, это закон жанра. Она должна говорить даже тогда, когда сказать нечего.

«Ты профессионал, поэтому что-нибудь придумаешь!», – говорю я себе и прыгаю в кресло.

При этом я стараюсь не думать о том, что пребываю в голом виде, и плавно передвигаю микшер на пульте, включая микрофон. Все, я в эфире, а в голове ни одной мысли. Но губы мои привычно разведены, чтобы не причмокнуть, раскрывая рот. Вот это и придает мне сил. Значит, автопилот во мне еще работает, не все потеряно.

– И снова на волне «Маяка Кюллан» в ночном эфире с вами я – Элинор Мартинссон. Спасибо, что остались с нами, – привычно чеканю я.

Мой голос, продублированный в наушниках, внушает мне мысль о том, будто не все еще потеряно. Ведь станция не молчит.

– Назвать имя нового владельца, прямо сейчас сказать, кем он является – это слишком просто, – продолжаю я, а сама думаю о том, что ввязываюсь в новый виток вранья, а оно редко приводит к хорошему.

Но уже поздно останавливаться. Свой выбор я сделала. В конце концов, сказать в эфире сакраментальную фразу: «С вами была я – Элинор Мартинссон. Запомните это имя, потому что вы, скорее всего, слышите его в последний раз. Меня завтра уволят», – я всегда успею. А пока следует надеяться на то, что Интернет оживет, Марта проснется или случится что-нибудь еще. Так уже не раз происходило в моей жизни. Помощь приходила с той стороны, откуда я не могла ждать ее появления.

– Мы, жители Хёгкуля, очень долго ждали этого дня. Каждый из нас по-своему представлял будущее замка и его владельца. Теперь самое время вспомнить о наших надеждах, а потом сравнить их с тем, что произошло. Совпали ли мечты с реальностью? Я жду ваших звонков. Телефонные номера студии «Маяка Кюллан»… – Я называю все три номера, включая стационарный, и делаю маленькую паузу, в течение которой мои слушатели не подают никаких признаков жизни.

После чего я сообщаю слушателем, что эти же номера, если они не запомнили их сейчас, можно отыскать на сайте нашей радиостанции. Вот же черт, снова никто не отзывается. Иногда в таких случаях, когда аудитория не раскручивается на обратную связь, помогают коллеги, звонят сами, прикидываясь простыми слушателями, и задают провокационные вопросы, начинают спор.

Но сегодня явно не мой день. Никто из коллег не спешит на помощь. Марта Лофгрен спит. Мог бы помочь верный, готовый на все Йак, но даже если он и слушает передачу, то просто наслаждается моим щебетанием и не понимает, в чем дело. Парень не догадывается, что мне надо элементарно тянуть время, пока ситуация не изменится каким-либо чудесным образом. Даже если я позвоню ему сама во время следующей рекламной паузы, то он не сможет мне подсказать имя покупателя.

Черт! Черт! Черт! Я набираю воздух в легкие. «Спокойно, только спокойно», – как говаривал персонаж великой Астрид Линдгрен, Карлсон, обитающий на крыше. Правда, мне больше нравится Пеппи Длинный Чулок – непослушная и вздорная девчонка. Однако к спокойствию она никого не призывала, сама создавала ужасные ситуации, пусть и забавные. Если бы Пеппи подросла, то, наверное, как и я, иногда позволяла бы себе ходить нагишом прямо на работе.

– С замком Синей Бороды у многих поколений жителей Хёгкуля связаны милые истории из детства и молодости. Вспомните их. Кто-то под его стенами признался в любви, кто-то впервые поцеловался. – Надо тянуть время, но не продолжаю логический ряд, не упоминаю о потере невинности в замковом рве.

Значит, я перестала паниковать, и это хорошо. Мозги становятся на место. Я вовремя вспомнила про Карлсона и догадалась повернуть разговор насчет замка к детским воспоминаниям и городским страшилкам.

– А еще наш замок – страшное и зловещее место. Есть традиция, велящая трижды плевать через левое плечо, проходя мимо него после полуночи. Но я лично пользуюсь другой технологией. Откупаюсь от призраков. Бросаю через левое плечо самую маленькую монетку, которая у меня с собой есть, и шепчу: «Заберите и отвяжитесь». Действует великолепно. – Тут я замечаю полыхание экрана одного из студийных мобильников, радостно улыбаюсь и говорю: – Кажется, у нас есть первый звонок. – Я сразу же вывожу разговор в эфир и говорю: – Добрый вечер.

– Добрый вечер, «Маяк Кюллан», – слышится хриплый мужской голос.

– Я – Элинор. Представьтесь, пожалуйста, и вы.

– Нильс. – Мужчина не называет своей фамилии, но это его право.

Хорошо, что он решил связаться со мной.

– Чем занимаетесь, Нильс? – спрашиваю я, стараясь тянуть время.

– Сейчас или вообще по жизни? – уточняет Нильс.

– И то, и другое. – Два ответа по хронометражу длиннее, чем один.

А если он меня спросит, чем я сейчас занимаюсь? Отвечу: «Веду прямой эфир!». Не признаваться же, что сижу перед микрофоном голой.

– Я рыбак, сейчас в море, в рубке за штурвалом. Наш сейнер как раз напротив маяка. Вы должны видеть его ходовые огни.

– Сейчас проверю. – Я смотрю в сторону моря.

Ближе к горизонту действительно просматриваются огни небольшого судна.

– В самом деле. С высоты маяка вижу вас. А теперь, Нильс, посмотрите в нашу сторону.

Я тянусь к выключателю и несколько раз щелкаю им, затем остаюсь лишь при горящей настольной лампе.

– Видели, как моргнул свет? Это мой привет всем, кто сейчас в море. И вам персонально, Нильс. Наверное, очень одиноко находиться сейчас одному в рубке?

– Вот я и слушаю радио. Поэтому и позвонил. У вас очень приятный голос.

– Спасибо. У вас тоже запоминающийся голос, с милой хрипотцой, как и должно быть у настоящего морского волка. – Я нутром чую, что Нильс уже подзабыл, зачем он звонил в студию, а потому подталкиваю его к теме: – Напоминаю всем, что мы обсуждаем важное событие в жизни нашего города. У замка появился новый владелец. Думаю, Нильс, вы хотели рассказать нам одну из историй, случившуюся с вами и связанную с замком, не так ли? Я слушаю. Все мы в детстве любили страшные истории.

– Да-да. Это случилось именно в детстве. Сам я родом из Кальмара и теперь живу там. Вашу станцию слушаю, когда выхожу в море. В детстве родители отвозили меня на лето в Хёгкуле, к моей бабушке…

Нильс рассказывает, мне остается только временами подводить его к цели, возвращать к самой этой истории. Он вспоминает о том, как поспорил с мальчишками, заявил, что не побоится в полночь забраться в замковый двор и принести оттуда, как доказательство, старинный кирпич с клеймом из развалин. Говорит он живо, воспоминание врезалось ему в память.

– В тот раз вы встретили привидение? – спрашиваю я.

– Я страшно боялся, а потому и не смотрел по сторонам. Просто схватил кирпич и бросился убегать.

– Значит, все окончилось хорошо. Подозреваю, что спор с мальчишками вы затеяли потому, что при этом присутствовали девочки, хотя бы одна, которая нравилась вам. Вас ждала награда? Невинный детский поцелуй, скажем?

Нильс хмыкает, а я спрашиваю:

– Опасаетесь, что нашу передачу слушает и ваша супруга? Вы женаты?

– Да, у нас двое детей.

– И она, конечно же, не та самая девочка из детства. Как жаль. Тогда скажите шепотом, чтобы могла услышать только я. Какой же была награда за смелость?

– Алиса тогда позволила мне… – Нильс замолкает.

– Что именно позволила? Кстати, сколько лет вам тогда исполнилось?

– Четырнадцать. Нет, не стану говорить. Алиса сама знает, что произошло. – Тут Нильс обращается к девочке из прошлого: – Если ты нас слушаешь, Алиса, то знай, что я часто вспоминаю тебя.

Разговор сильно уходит в сторону. Я продолжаю щелкать мышкой ноутбука, но Интернет до сих пор не действует. Письмо Марты остается для меня тайной за семью печатями. Я не знаю имени нового владельца замка, не могу сказать, мужчина это или женщина.

– Какую музыку вы сейчас хотели бы услышать?

– Если можно, поставьте что-нибудь из «ABBA». В те годы мы все их слушали.

– С удовольствием выполню вашу просьбу, Нильс. Счастливого вам плаванья!

Я сдвигаю микшеры, закрывая микрон и телефонную линию, включаю музыку. Звучит композиция «From a Twinklling Star to a Passing Angele». Люди старшего поколения почти наверняка попросят поставить именно «ABBA», первое, что приходит на ум, ту самую музыку, под которую они любили.

Иногда я даже набираюсь наглости и со смехом предупреждаю их в эфире: «Заказывайте все, кроме «ABBA». Наши слушатели слишком часто слышат этот квартет». Но эта композиция незаезженная. Она впервые вышла на диске только в этом году. Ее включили в пятое переиздание последнего альбома «The Vizitors», записанного в далеком 1981 году, когда меня еще на свете не было. Так что звучит она довольно свежо, хоть и узнаваемо. Сама я в ретромузыке не особо разбираюсь, но Йак Линд преданно и настойчиво просвещает меня в этом вопросе.

Все три телефонных аппарата ожили. Тема зацепила людей. Теперь можно быть спокойной, эфир продолжится. Я включаю режим удержания звонка. Мой голос, записанный предварительно, постоянно советует этим слушателям подождать. Мол, придет время, и вам ответят.

Я уже практически не чувствую своей наготы, свыклась с ней, не замечаю ее, сажусь в кресло и прикрываю глаза. Через пару минут меня ждет очередной раунд в эфире, до следующей рекламной паузы. Я прокручиваю в голове вопросы и возможные ответы. От паники не осталось и следа.

«Интернет восстановится, – успокаиваю я себя. – Все будет хорошо. В крайнем случае подвесишь интригу. Скажешь, что информацию о владельце любопытные слушатели получат завтра. Все равно будет поздно, мало кто останется возле радиоприемников».

Композиция идет к финалу. Я вновь выхожу в эфир, напоминаю тему и, покачав пальцем над трубками, определяю счастливчика при помощи детской считалки. Тот рассказывает прелюбопытнейшую историю про то, как двадцать лет тому назад впервые попробовал спиртного. Его потом жутко мутило во дворе замка.

Следом одна из наших слушательниц вспоминает жестокую легенду, связанную с замком. Она тут же высказывает предположение, что его купил богатый сексуальный маньяк. Мол, она видела в Хёгкуле шикарный лимузин, в который села Шарлотта Берглунд, после чего бесследно пропала. А лимузин вновь появился в городе и раскатывает по улицам, завлекая в себя новые жертвы.

– Попомните мои слова! – горячо убеждает меня и слушателей эта особа. – Молодые красивые женщины теперь станут исчезать регулярно.

Я справедливо напоминаю ей, что Шарлотта нашлась, и я даже поболтала с ней сегодня. В ответ слышу, что это ничего не меняет, и переключаюсь на другую линию.

Экзальтированная дамочка тут же сообщает мне, что покупатель – сумасшедший миллионер, поскольку только безумец способен купить недвижимость с таким страшным прошлым. Такой человек наверняка плохо кончит. Его ждет насильственная смерть или самоубийство.

– Я уверена, что он повесится.

Слава богу, приходит время уходить на рекламную паузу, иначе в эфир улетела бы очередная партия мрачной мистической чуши. Звучит веселая музыка.

Не успеваю я дойти до журнального столика, чтобы глотнуть минеральной воды, как начинает мигать и вибрировать мой личный мобильник. Этот номер знают не так уж много людей. У меня мелькает надежда, что отозвалась Марта.

Я гляжу на экранчик. Черт побери! Да это же наш мэр звонит. Мужеподобная Фрида Холемберг. И не спится же ей, слушает станцию.

С мэром ссориться не стоит. При желании она может усложнить жизнь не только мне.

Я беру телефон и, стараясь говорить как можно более сдержанно, отвечаю:

– Добрый вечер, фрекен Холемберг! Спасибо за звонок, за то, что слушаете «Маяк Кюллан». Чем могу помочь? Надо передать срочное сообщение?

Странное дело!.. То обстоятельство, что я обнажена на рабочем месте, только придает мне уверенности в себе. Чертова Фрида не видит, в каком виде я сейчас нахожусь. Зато я прекрасно это осознаю.

– Фрекен Мартинссон!.. – холодно произносит эта баба.

Она наверняка уверена в том, что я должна завибрировать от превентивного страха, но именно нагота и спасает меня. Ее слова скатываются с моей гладкой кожи как дождевые капли.

– Не считайте это попыткой вмешательства в эфирную политику радиостанции. Я просто призываю вас к здравому смыслу. Задумайтесь. Вы позволяете себе издеваться над уважаемым человеком, который сделал доброе дело для нашего города. Вы транслируете ужасающие истории с физиологическими подробностями, рассказываете об убитых женщинах и привидениях. Кристофер фон Крабберуб может обидеться…

– Кто-кто? Извините, не расслышала. – Я и в самом деле не успела четко разобрать заковыристую фамилию.

У Фриды Холемберг ужасная дикция.

– Кто-кто?.. – заявляет мэр. – Покупатель замка.

Я и без нее это поняла! Ты мне фамилию внятно произнеси!

Фрида тем временем продолжает:

– Он может разочароваться, изменить свои планы. У него есть для этого возможность. Согласно условиям договора, сделка может быть расторгнута. Это в случае, если вскроются значительные обстоятельства, неизвестные на момент ее совершения. К такому случаю вполне может быть отнесено наличие привидений. Воспользуйтесь лучше официальной информацией, которая будет размещена на сайте мэрии завтра. Тогда вам не придется строить догадки и фантазировать.

– Благодарю за совет, фрекен Берглунд. – Извините. Мне сейчас выходить в эфир, я должна отключиться. Спокойной ночи.

– Надеюсь, вы предварительно обсудили концепцию ночного эфира с Эдвином Бергом, – мстительно напоминает мне чертова Фрида.

Я и в самом деле должна снова выходить в эфир, поэтому сдвигаю микшер и выдаю привычное вступление, напоминаю слушателям, что они на волне «Маяка Кюллан». При этом я лихорадочно перескакиваю взглядом с одного светящегося телефона на другой, с него – на третий. Мне предстоит решить, кому дать слово в эфире. Я уже не хочу выпускать кого-нибудь экзальтированного, завернутого на маньяках и привидениях. Но это лотерея, в которой от меня ничего не зависит. Тут я замечаю, что на одном из аппаратов номер абонента не определился и выбираю именно его. Во-первых, он один такой, во-вторых, мне почему-то кажется, что человек, не поленившийся потратиться на то, чтобы его звонки не определялись, состоятелен и обладает влиянием, а следовательно, адекватен.

– У нас еще звонки, – сообщаю я в эфир и включаю линию. – Доброй ночи. Представьтесь, пожалуйста.

Слышится идеально поставленный мужской голос:

– Меня зовут Кристофер фон Крабберуб.

В этих «эр-ра-эр-ру» есть что-то волнующее, особенно если сидишь нагишом.

– Вы теперешний владелец замка? – теряюсь я. – Это не розыгрыш?

– Я не люблю глупых розыгрышей.

– Можно задать вам несколько вопросов?

– Вы сможете задать мне их очень скоро, фрекен Мартинссон. Я уже сказал, что не люблю глупых розыгрышей, а потому сам приеду в студию, и мы сможем поговорить, глядя друг другу в глаза.

Он не спрашивает, может ли приехать, говорит, что будет здесь. Это властный человек, способный перехватить инициативу даже у журналиста. Я уже не сомневаюсь в том, что говорю с настоящим владельцем замка.

– Когда можно ждать вашего появления? В два часа ночи мы заканчиваем студийное вещание.

– Я буду у вас через пару минут.

«Какая пара минут?», – вихрем проносится у меня в голове.

Я подбегаю к окну и вижу, как из ворот замка уже выруливает лимузин.

– Чем слушать домыслы, лучше я сам скажу пару слов о себе и о своих планах, – доносится до меня из наушников властный голос.

Черт, он продолжает разговор, уже сидя в машине. Этот господин и в самом деле окажется у маяка через пару минут. Дверь внизу не заперта, у нас так принято. Дистанционный замок не поставили, а бегать открывать – себе дороже. У нас же тихий патриархальный городок, тут некоторые и дома на ночь не запирают.

Он уже катит сюда, а восседаю в студии в голом виде!

Сейчас я очень обостренно ощущаю свою наготу, подбегаю к микрофону и елейным голосом произношу:

– Пока мы ожидаем Кристофера фон Крабберуба, любезно согласившегося приехать в студию, послушайте еще одну музыкальную композицию.

При этом я ловлю себя на мысли о том, что он не соглашался. Это я и не подумала возразить.

Я даже не смотрю, какую именно мелодию включаю. Меня волнует лишь то, что длиться она должна не меньше трех-четырех минут. Поэтому взгляд мой скользит по колонке с хронометражем. Все, микрофон отключен, звучит «ABBA», ненавистная мне.

Наушники я не снимаю, благо они беспроводные, и бросаюсь к перилам, на которых развешана моя одежда. Первым делом по привычке хватаю блузку и вижу, как трусики, висевшие под ней, срываются в пролет винтовой лестницы. Я прижимаюсь животом к полированным латунным поручням, заглядываю вниз. Высота умопомрачительная. Трусики, порхая как подбитая птица, продолжают полет, пока наконец-то не цепляются за кронштейн с оголенной лампочкой почти в самом низу.

У меня из уст вырывается ругательство, достойное пьяного матроса. Я бросаюсь вниз по лестнице, но вовремя спохватываюсь. Хорошо, положим, я успею добежать, схватить и надеть белье. Что, я так и встречу гостя? В блузке и трусиках?

Перескакивая через ступеньки, я мчусь назад, вверх, хватаю джинсы и снова лечу вниз. Поворот за поворотом, уже голова кружится. Улучив момент, выглядываю в окно-иллюминатор. Лимузин совсем близко, я вижу искрящийся свет фар. В наушниках жизнеутверждающе гремит «ABBA». Только бы успеть.

Просыпается внутренний голос:

«Я же тебе, Эли, говорил, эти забавы с раздеванием на работе, конечно, волнуют, но когда-нибудь плохо кончатся».

«Это я сама себе говорила! И ничего еще не кончилось!». – Я прыгаю через ступеньки, рискуя оступиться и свернуть себе шею.

«То-то интересная картинка откроется гостю! Со сломанной ногой ты джинсы надеть не сумеешь», – перехватывает мои мысленные опасения внутренний голос.

«Заткнись, и без тебя тошно».

Еще один взгляд на ходу, брошенный в окно. Лимузин уже свернул к маяку. Только бы успеть. Заклепки джинсов, сжатых в руке, звенят по металлическому ограждению. Вот и чертовы летающие трусики болтаются над головой. Сквозь них интимно просвечивает красным цветом лампочка.

Дотянуться оказывается не так уж и просто. Висят высоко!.. Обмирая, я становлюсь ногой на наклонный поручень, поднимаюсь. Ступня в полосатом гольфе потихоньку начинает съезжать. Успеваю загнутым пальцем подцепить трусики и спрыгиваю. Металлическая лестница отзывается громовым гулом.

Я оторопело смотрю на трусики. На самом интересном месте – аккуратная дырка, проплавленная лампочкой в синтетике, куда легко можно просунуть сразу три пальца. Края почернели и дымятся. Я плюю на них и остервенело тру о металлическую стенку, надеясь погасить. Надевать такое белье нет желания, да и времени. Через круглое стекло иллюминатора я вижу, как лимузин разворачивается уже у самого маяка, и натягиваю джинсы.

Спешка до добра никогда не доводит. Когда я резко вжикаю молнией, то чуть не взвываю от боли. Между металлическими зубчиками застежки попадают волоски лобка, причем немало. Бегунок намертво заклинивает – ни вниз, ни вверх. Я понимаю, что вырвать его сейчас можно только с мясом, причем моим.

Корча рожи, я второпях застегиваю блузку и обтягиваю ее пониже, чтобы прикрыть прореху в джинсах, из которой густо торчат и мило кучерявятся волосики. Потом я кусаю себя за руку, чтобы сместить болевые ощущения.

Металлическая дверь скрипит. На мгновение в ней появляется человек, но отступает. Это водитель открыл дверь и пропускает хозяина. Тот, к моему счастью нетороплив.