Текст книги "Опрометчивость"

– Добрый день, – сказал он. – Меня зовут Боб Ронсон. Мистер МакБейн пожелал, чтобы я встретил вас в его доме. Я останусь здесь, чтобы позаботиться о самом необходимом, так что, если вы в чем-нибудь нуждаетесь, только дайте мне знать.

Ронсон был одним из нескольких молодых людей на службе у МакБейна. Одновременно и секретарь, и личный ассистент, и дворецкий, он настойчиво стремился пробиться наверх в многоукладной компании МакБейна. Его место было тем единственным, которое МакБейн предлагал только наиболее многообещающим и честолюбивым. Он не тратил времени на подхалимов, осознавая при этом, что после жесткого отбора и естественного отсева оставались именно те, кому он мог доверить частично вести свои сложные дела. Вот почему в его личном окружении не было места для посредственностей.

Белый дом, освещенный солнцем, подкупал спокойствием, и Венеция нашла, что выглядит он по-европейски. Бледные исфаганские ковры покрывали паркет в холле, и единственный бесценный английский пейзаж предавался бессмертной мечте здесь, на калифорнийской стене. Удачно подобранная пара гравированных зеркал отражала вазы с цветами на изысканных столиках, и Венеция инстинктивно нагнула голову, склонясь к бледно-розовым бутонам роз, жадно вдыхая любимый ею аромат.

– Как мило, – прошептала она, стараясь угадать, выбирал ли Фитц МакБейн душистые английские розы для всех своих домов, или они строго соответствовали вкусу молодого мистера Ронсона.

Глаза Индии засветились профессиональным любопытством, когда она пристально осмотрела гостиную, раскинувшуюся во всю ширь дома, заметив на стенах картину Дюфи с видом Ниццы, раннего Писсаро и два пейзажа Клода Моне с лилиями. По ее мнению, без них эта комната опустилась бы в категорию «интерьера в роскошном стиле», хотя не могли не восхищать сочетания цветов кремового и масляно-желтого с оттенками темно-голубого.

– Я должна познакомить мистера МакБейна с Фабрицио Пароли, – заметила она, проходя через сводчатые стеклянные двери на террасу. Полоса скошенного зеленого газона заканчивалась у голубого бассейна, где бесшумный юноша в белой рубашке с короткими рукавами и шортах, держа в руках багор, чистил всегда безупречные глубины. Он представлял собой ожившую картину Хокни.

Ронсон повел их на другую сторону, в белую галерею, которая вмещала разнообразные комнаты и маленький, но хорошо оборудованный гимнастический зал, который, как пояснил юноша, был любимым помещением Фитца МакБейна. Венеция сразу поняла, почему. Это была комната, где можно было снять напряжение, поваляться на огромных черных диванах с книгой, взятой наугад с одной из полок, тянувшихся по стенам. А еще – лежа слушать музыку, воспроизведенную на замечательной аппаратуре, и регулируя громкость по желанию.

– Которая же из них самая-самая у мистера МакБейна? – спросила она Ронсона, пробегая пальцем по заглавиям пластинок, что выстроились в ряд от Баха к Джорджу Бенсонгу, от Вивальди к рок-музыке и от Моцарта к Мотауну.

Боб Ронсон посмотрел с удивлением.

– Мистер МакБейн обычно ставит ту музыку, которая, как он думает, нравится гостям. Я не знаю, что он ставит, когда он один.

Венецию этот ответ удивил. Ведь Морган говорил, что многие женщины стремились занять место в жизни его отца. Мог ли Фитц МакБейн оставаться один? И как же странно присутствовать в доме человека, о котором она только слышала, но даже не знала, как он выглядит. Ей никак не удавалось воскресить в памяти его фотографии, конечно, виденные в газетах. Да, ведь Морган говорил, что он – человек, стремящийся к одиночеству. Он должен быть немного похож на пожилых героев сериала «Даллас», решила она, нечто вроде здорового, средних лет, фермера в деловом костюме.

Индия подняла кий и загнала красный шар в лузу на бильярдном столе, восхищаясь викторианским, отделанным бахромой, абажуром.

– Это – необычайная комната, – объявила она. – Давайте сделаем ее нашей штаб-квартирой, пока мы здесь.

– Я согласна. – Парис плюхнулась на диван. – Она больше других напоминает наш дом.

– Пожалуйста, чувствуйте себя в безопасности, – сказал Ронсон. – Никто не побеспокоит вас здесь. Сейчас, если вы готовы, я покажу вам ваши комнаты. Полагаю, вы хотели бы отдохнуть.

Дородный охранник ожидал их в холле. С револьвером на бедре, он заменил бы парочку тех, что сопровождали их раньше. Значит, их вызывали специально? – хотела знать Парис, когда мужчина с серьезным лицом вежливо сообщил им, что охрана наготове, и дом будет полностью защищен. И пусть не беспокоятся ни о фотографах с телеобъективами, влезающих на деревья, чтобы сделать снимок, ни о телекамерах, ни о сплетниках-репортерах, притаившихся у входов. Его люди позаботятся обо всем.

– Хорошо, это утешает, – заметила Индия. Она понимала, что, например, во время краткого купания в плавательном бассейне могли быть сделаны моментальные снимки и выйти под мерзкими заголовками, вроде – «Дочери Дженни Хавен беспечно плавают в Голливуде в то время, как следствие выносит решение о смерти их матери». Этот мир не брезговал ничем. Следствие начнется послезавтра. С благодарностью к предусмотрительному хозяину, она последовала за сестрами в свое убежище.

ГЛАВА 3

Нью-Йорк

Раймунда Ортиз сидела развалясь на середине очень большой кровати, одетая в девственно-белый хлопковый халат, и переключала с помощью дистанционного управления телевизионные каналы. В то же самое время она одним ухом прислушивалась к тому, о чем Фитц говорит по телефону. Он был всегда на телефоне и всегда говорил о деле. Она могла поклясться, что телефон прирос к его руке, за исключением тех случаев, конечно, когда он занимался с ней любовью. Быстрый взгляд на ее белый халат из самого лучшего швейцарского хлопка, расшитого, как у девочек, цветами и присборенный на шее по кайме, подтверждал, что она – сама невинность; ей не хотелось, чтобы он подумал, будто она была своего рода проституткой в тонком атласе. Нет, она хотела, чтобы Фитц понял: что бы ни происходило между ними в постели, она – леди, такая леди, которая могла украсить его общество за любым столом, сделать его дом достойным встреч с лучшими людьми. Леди, подходящая для того, чтобы стать его женой. И это была истинная правда. Ведь она – хорошо воспитанная бразильская девушка из хорошей семьи, вышедшая замуж в восемнадцать лет, овдовевшая в двадцать восемь и в тридцать два ищущая второго и надежного мужа. А кто мог быть надежнее Фитца МакБейна?

Она испытующе взглянула на него через комнату. Фитц, голый, но с обернутым вокруг бедер полотенцем, прислонился с небрежностью к столу, телефонная трубка подпирала его подбородок. Его темные волосы были все еще влажными после душа, небольшой ручеек воды тонкой струйкой сочился по мускулистой спине. Раймунда подумала о том, как ей хочется слизнуть каждую из этих капель с его кожи… Только бы он отделался, наконец, от этого проклятого телефона! Сгорая от желания, она переменила канал, остановившись на телевизионной игре, уменьшила звук и прислушалась к словам Фитца.

– Осторожнее надо действовать, Морган, – говорил он. – Это единственный способ. И не касайся этих либерийских танкеров – они потеряли два за последние шесть месяцев.

Он разговаривал с сыном. Морган, конечно, очень симпатичный молодой человек… Может быть, если дела с Фитцем пойдут не слишком хорошо, она попытается с сыном вместо отца?.. Нет, в ее тридцать два все-таки лучше с отцом, в конце концов, сила на его стороне.

Раймунда снова плотоядно оглядела спину Фитца. Капли воды все еще стекали тонкой струйкой из-под полотенца. Сколько же можно ждать, да еще в таком халате?.. Ведь он уже давно вернулся из Гамбурга. Он пошел прямо в душ после краткого приветствия, а теперь вот дозванивается по телефону до Моргана. Он даже не обратил никакого внимания на халат. Ей показалось это подозрительным. Может быть, халат слишком закрытый? Она расстегнула пуговицы на лифе и позволила ткани немного опуститься, выставляя ее полную и очень приятную грудь в выгодном свете. Оливковая кожа у нее бесподобно гладкая, и она с наслаждением пробежала пальцами вокруг соска, задрожав от ответного импульса своего собственного тела.

Подлинная проблема заключалась в том, чтобы понять, как вести себя с Фитцем? Временами трудно было, когда он добивался близости с нею, вспоминать, что в таких случаях говорят леди. И до сих пор она не была уверена, понял ли мужчина с таким происхождением, как у пего, что даже леди любят отдаваться мужчине. Здесь для нее заключалось противоречие, и ей тяжело было играть двойную роль.

– Фитц, – нетерпеливо позвала она. – Ты мне нужен. Он повернул голову и улыбнулся.

Трудность, конечно, в том, что она действительно зависела от него, ей нравилось его крупное, худощавое мускулистое тело, закалившееся за те годы, что он был занят на промыслах в отдаленных землях Техаса. Ей нравились его густые коричнево-черные волосы и его лицо со странно выступающими скулами и глубоко посаженными синими глазами. Но еще больше она зависела от власти его денег. Когда она думала о его богатстве, то окончательно теряла голову. Когда вы находились с Фитцем МакБейном, то чувствовали, что мир – ваш и что богатые устанавливают всюду свои собственные правила. Власть так возбуждала!

Раймунда опять запахнула белый халат, поддразнивая его и позируя на фоне подушек, как она хотела его…

– Фитц, – утомленно позвала она опять, – иди же сюда, я хочу тебя. – Но он помахал в раздражении рукой и продолжал разговор.

– Проклятье! – Раймунда снова села и стала в бешенстве переключать каналы.

– Подожди! – Фитц отбросил трубку телефона и шагнул к кровати. – Поставь обратно на новости, канал – два.

– Канал – два! Проклятье! Я жду, жду тебя… Фитц схватил дистанционное управление и нажал кнопку. В новостях второго канала показывали фотографии Дженни Хавен, а потом действие перенеслось в контору следователя в Лос-Анджелесе. Проклятье! Раймунда убавила звук.

«…вскрытие показало, – говорил репортер, – что, несмотря на то, что имелось определенное количество алкоголя в ее крови, Дженни не была пьяна, и, несмотря на то, что имелось также некоторое количество барбитуратов, оно едва ли было достаточным, чтобы вызвать паралич сердца, хотя всегда остается опасность необычной реакции на алкоголь. Возможно, Дженни просто не могла заснуть и отправилась на прогулку к океану, чтобы подышать свежим воздухом? Но почему в вечернем платье? Она встречалась с любовником? Но ни один не откликнулся. В суде установили, что она была хорошим, опытным водителем, а ночь была ясной, без внезапно появляющихся с океана туманов. Итак, трагическая ли это случайность, которая унесла от нас Дженни Хавен? Или это последнее, заранее обдуманное действие женщины, опечаленной надвигающейся старостью, разлученной с тремя дочерьми, которых она едва знала, женщины, не способной мужественно посмотреть в одиночестве в лицо жизни?» Репортер жестом показал на здание суда у себя за спиной. «Нынешним утром следователь не пришел к определенному заключению, и решение относительно смерти Дженни Хавен остается открытым».

Изображение переключилось опять на диктора. «Итак, печальный конец для женщины, которую все мы любили в разные периоды нашей жизни…»

Фитц выключил телевизор и сел на край кровати. Сейчас, предположил он, в городе уже должны появиться газеты с материалами о происшедшем. Убила она себя? Или нет? Они вытащили на свет каждую крупицу ее прошлого, насколько могли. Только небеса знали, как неосторожна была Дженни. Фитц представил себе, что сейчас немного нашлось бы людей в Голливуде, которые бы не молились о том, чтобы дневник Дженни не сохранился, или чтобы экономка, служившая ей последние двадцать лет, осталась предана хозяйке и не соблазнилась бы огромной взяткой от прессы, чтобы все рассказать.

И, конечно, дочери должны быть главной приманкой. Он увидел их на мгновение в новостях, убегающих в аэропорту от преследования репортеров. Они были так беззащитны и уязвимы, какой всегда казалась ему их мать. Только под кроткой ангельской внешностью Дженни, как известно, скрывалась сталь, закаленная годами борьбы, и честолюбие. Ведь она удачно скрывала отрезок своей жизни в возрасте от тринадцати до девятнадцати лет, то есть до того момента, когда стала звездой, не желая копаться там, где получила наибольшее количество унижений и синяков. В этом он и Дженни Хавен – похожи.

– Фитц, – Раймунда легонько провела пальцами по его позвоночнику, – что мы будем делать нынче вечером, Фитц?

Казалось, он едва ли слышал ее. Она попыталась опять, обняв его за талию и прижимая обнаженные груди к его спине.

– А я знаю, чего бы мне хотелось… – Нагнув голову, она пробежала маленьким острым языком по его гладкому плечу.

Фитц оттолкнул ее руки и резко встал.

– Иди оденься, Раймунда.

– Одеться? Но почему? Я же жду тебя… Я не нравлюсь тебе в этом халате? – Она осознала, что вести себя, как девственница, было ошибкой, он предпочитал более грубый секс. Раймунда сдернула расшитый швейцарский хлопок и растянулась на кровати, вытянув свои длинные мускулистые ноги. Ему всегда нравились ее ноги, нравилось то, как она обхватывала его этими сильными мышцами, когда он был сверху на ней.

– Оденься. Отложим все игры…

Раймунда метнулась с кровати, как разъяренная кошка, и, натягивая халат на плечи, пошла к дверям. Он даже не обернулся, только отступил к занавесям и пристально вгляделся в ночь.

За окном башенки и вышки Манхэттена сверкали миллионами ламп, явление, приносившее Фитцу неизменное удовольствие, хотя он не был уверен в том, относилось ли это к великолепию самого города или к напоминанию о том, что именно он, ребенок из техасской глубинки, став королем одного из самых жестоких городов, выбрал себе дворцом это «орлиное гнездо», откуда мог обозревать свое королевство. Но сегодня вечером он не обратил внимания на вид из окна.

Слабая улыбка осветила его суровое привлекательное лицо, когда он вспомнил тот полдень, когда влюбился в Дженни Хавен. Ему было тринадцать, и он потратил свой единственный, с трудом заработанный доллар на билет в кино и на пакет жареных кукурузных зерен, который вскоре был отброшен, забыт в волнении чувств, которые он пережил, когда обезоруживающие голубые глаза Дженни пристально посмотрели прямо на него, улыбаясь только ему с экрана этого небольшого техасского развалюхи-кинотеатра. В первый раз он воистину узнал, что значит желать женщину, чувствуя, что пронзающее возбуждение в его паху – не только юношеская игра воображения, занятого девушкой с большими сосками и липкой красной губной помадой за прилавком с фонтаном содовой воды, но вместо этого замечательного белокурого создания с пахучим телом и атласными губами – вместо этого, как он теперь знал, должна быть Она.

Он стал взрослым благодаря Дженни Хавен. Потому что только она помогла понять, что в сексе имелось нечто большее, чем торопливое взаимное ощупывание для обретения опыта, и странно, что потом это стало для него постоянным правилом. Ты должен «заниматься любовью» с женщиной, подобной Дженни Хавен.

Он посмотрел кинофильм дважды и ушел из кинотеатра только когда он закрылся, вымаливая один из рекламных кадров, украшавших стеклянную выставочную панель в фойе, у забавляющегося кассира. Этот портрет Дженни, в свитере и шортах сидящей на скамеечке и держащей палец под кокетливо склоненным подбородком, украшал тонкие стены многих его дешевых комнат, когда он скитался по Техасу. Он приобрел и другие снимки и даже после того, как встретил и женился на Элен, он все еще хранил их. Он думал, это потому, что именно от Дженни Хавен научился обращаться с женщинами.

– Ты заставил меня почувствовать секс и красоту, – говорила ему Элен даже тогда, когда они были безнадежно бедны и жили в этом убогом прицепе в медвежьем углу.

Он встретился с Дженни только однажды, годы спустя, на вечеринке в Беверли-Хиллз. Он нервничал, зная, что она должна появиться здесь. Что, если встреча с ней разрушит тот образ, который он создал в своем воображении? Она однажды изменила его жизнь к лучшему; действительность могла разрушить миф. Но все произошло подобно тому, как тогда, когда он впервые увидел ее на экране. Правда, окружение сейчас было более роскошным, это был личный просмотровый зал одного голливудского продюсера, но на этот раз Дженни сидела рядом ним, и, несмотря на его опыт, его искушенность, его влияние, положение и богатство, память о том первом мальчишеском побуждении, близость к Дженни привели к эрекции, которую он с мысленной мольбой пытался проконтролировать. Когда она наклонилась, чтобы заговорщически шепнуть ему на ухо о том, как скучен фильм, ощущение ее нежного дыхания у него на щеке, легкое касание ее руки и терпкий аромат духов почти сокрушили его.

Он мог, конечно, попытаться завоевать Дженни Хавен, он имел более чем достаточно оснований, чтобы попытаться. Женщины находили его привлекательным, они наслаждались его физической близостью, его сильным телом, им нравилась его репутация грубого парня из глубинки, который сделался таким значительным, и, конечно, они наслаждались властью его денег. Но тогда Дженни была в любовной связи с голливудским продюсером, время неподходящее, и, как бы то ни было, он все еще боялся потерять иллюзию.

Он грустно нажал на кнопку, которая закрыла занавеси, скрывшие сверкающую нью-йоркскую ночь.

Завтра или послезавтра они должны похоронить Дженни, и он, Фитц МакБейн, который всегда был влюблен в нее, должен позаботиться о том, чтобы все было сделано должным образом. Он вернулся к своему письменному столу и опять поднял телефонную трубку.

– Во всяком случае, дело окончено, – сказала Индия, сворачиваясь в клубок на большом черном диване в галерее.

– И, во всяком случае, они не сказали, что это – самоубийство. – Голос Венеции прозвучал с облегчением.

– И теперь похороны. – Парис не могла вынести молчания, которое последовало за ее словами, и подошла к проигрывателю, поставив пластинку наугад. Это был Чиколини, исполняющий Эрика Сати. Спокойные, прозрачные звуки фортепиано поплыли по комнате. Она откинулась на подушки, пристально смотря на серебристые пылинки, задержавшиеся в луче льющегося из окна солнечного света. Октябрь в Голливуде был, слава Богу, теплый – Дженни не хотела бы, чтобы ее хоронили в холод и дождь.

– А ведь у нас нет подобающей случаю одежды, – сказала наконец Индия. – Мы не можем идти на похороны в таком виде. Но как мы можем выйти в магазин для покупок? Вообразите, что скажет пресса по этому поводу.

Несмотря на личных охранников, репортеры все еще совершали рейды по дороге вокруг дома, просовывая свои длинные объективы через ворота, делая моментальные снимки всего и вся, что выходило. До сих пор никто не проник внутрь, и их уединение, без сомнения, удерживалось двумя немецкими овчарками, охраняющими стены. Но то, что не впускало представителей прессы, не выпускало их, оказавшихся в ловушке известности Дженни и любопытства публики.

Парис подняла телефонную трубку.

– Я спрошу у Ронсона, что делать. Он, кажется, знает все.

Он ответил сразу.

– О, мистер Ронсон. Мне и моим сестрам необходимо приобрести соответствующую одежду… для похорон. Очевидно, мы не сможем выйти, и я хотела бы знать, можно ли послать кого-нибудь в магазин за вещами с тем, чтобы их посмотреть? О, о, понимаю. Но как насчет размеров? Действительно? Да. Да, это очень любезно. Спасибо, мистер Ронсон.

Парис опять опустилась на подушки.

– Очевидно, мы не должны беспокоиться об этом, – сказала она с благоговением в голосе. – Мистер МакБейн позвонил час назад с инструкциями обо всем. Он вошел в контакт с представителем Дженни Биллом Кауфманом, ее адвокатом Стэнли Рабином, и они обсудили детали похоронных мероприятий. Он даже наметил с Биллом, кто как будет одет, и попросил у каждой из нас узнать, примем ли мы купленную им одежду. Во всяком случае, подумала она цинично, они могут и отказаться. Мистер МакБейн – это человек, который ничего не представляет на волю случая.

– Похороны должны состояться на кладбище Сен-Коломб в Беверли-Хиллз, и он позаботился о ритуалах и распорядителях. Он даже подобрал пластину с фамилией, чтобы установить ее на надгробном камне – с нашего одобрения, конечно, но Ронсон сказал, что она очень скромная, только имя и даты. МакБейн подумал обо всем. Даже о нашей одежде. А магазин уже послал набор соответствующих вещей для нас, чтобы мы выбрали. Мистер Ронсон предположил, какие у нас размеры, так как не хотел нас беспокоить. Точно угадал, могу я прибавить.

Они посмотрели на нее с изумлением.

– Все это сделал Фитц МакБейн? – спросила Венеция.

– Он. Он подумал абсолютно обо всем. – Парис жестом изобразила то, как она представляет могущество Фитца МакБейна.

– Но почему? Мы не знаем его. Я ведь только однажды встретила Моргана несколько вечеров назад…

– Тогда одно из двух: либо это любовь с первого взгляда, либо Фитц МакБейн – поклонник Дженни Хавен. – Парис с наслаждением вытянулась на диване. – В любом случае, очень мило быть рассматриваемой в качестве… – Она не добавила «замены», но слово, казалось, повисло в воздухе невысказанным. В естественной роскоши жилища МакБейна Амадео Витрацци и ее борьба за успех, за признание ее таланта показались смехотворными.

Индия стала тревожно бродить по комнате.

– Жизнь принцессы во многом, наверное, походит на это, – сказала она, с тоской размышляя о переполненных римских улицах и битком набитых кафе. – Я буду рада, когда все это кончится. Я не могу жить в этом доме, будто в ловушке.

Это, подумала Венеция, похороны. И это произойдет послезавтра. А ведь если бы она приехала домой, когда того хотела Дженни, та все еще была бы жива…

– Венни, – сказала Индия предостерегающе, – не стоит опять расстраиваться. Конечно, мы вволю наплакались!

Венеция внезапно встала и направилась к двери.

– Венни! Куда ты? – Индия поспешила за ней.

– На кухню, – сказала та со вздохом, – мне необходима чашка чаю.

Фитц МакБейн не обратил внимания на пульсирующий красный огонек индикатора своего рабочего телефона, указывающий на то, что ему в очередной раз звонят, и, вместо того, чтобы снять трубку, нажал на кнопку сброса, что означало: он не хочет, чтобы его беспокоили. По второму каналу он смотрел выпуск новостей – в шесть часов.

Парис, в абсолютно черном шелковом одеянии и в широкополой шляпе, вызывающе подняв подбородок по направлению к телевизионным камерам, вышла из автомобиля, поддерживаемая под руку Биллом Кауфманом. Сопровождавшие медленно проследовали за ней к дверям церкви, где она обернулась, дабы убедиться, все ли в порядке с сестрами. Индия, в черном жакете строгих линий, жестко удерживаемая рукой Стэнли Рабина, готова была почти бежать по ведущей к церкви дорожке. А Венеция замешкалась, едва выйдя из лимузина. На ней было черное шелковое платье с короткими рукавами и с изящным бантом на шее. Поддерживаемая под руку Джеком Мэттьюзом, суперзвездой вот уже два десятка лет, четырежды партнером Дженни по кинофильмам и, вероятно, некогда любовником, она тоскливо, с выражением отчаяния посмотрела в объективы кинокамер. Далее, потупив взгляд и опустив шляпу до бровей, она с помощью Джека все-таки нашла силы двинуться вслед за сестрами в церковь.

В обзоре телевизионных новостей быстро показали эпизод с выносом по ступеням церкви украшенного гирляндами венков гроба Дженни Хавен и толпы зрителей. Репортер, хорошенькая рыжеволосая женщина, мнившая себя звездой большей величины, нежели несчастная Дженни Хавен – в конце концов, она выступала на телевидении каждый вечер и была сейчас, а не двадцать лет назад, – продолжила свой бойкий рассказ.

– Среди этого множества людей, для которых Дженни Хавен была настоящим другом – работницы студийных складов, которых она никогда не забывала поздравить с Рождеством, монтажники и плотники, гардеробщицы и парикмахерши, все они упорно работали на ее картинах, и каждого из них она помнила по имени. Здесь и водители, что привозили ее на студию в пять тридцать утра, время, когда немногие из нас выглядят наилучшим образом, но водители клянутся, что выглядела она прелестно. Да, среди «маленьких» людей на студиях нашего города Дженни славилась как великодушная женщина. Она безропотно тратила свое время на выслушивание их проблем и часто помогала материально, делая настоящие подарки, поскольку не любила давать взаймы.

Дженни Хавен предстает перед нами многогранной, очаровательной актрисой, известной каждому из нас, звездой совершенного дарования, заставляющей нас смеяться в фильме «Несравненная» или рыдать на фильме «Время уходит навсегда», принесшем ей Оскара. Знали ее и как кинозвезду с трудным характером, что устраивала сцены партнерам по съемкам или служащим роскошных отелей потому, черт побери, что она заслуживала этого. Конечно, есть еще одна грань личности Дженни, о которой мы, кстати, ничего не знали: Дженни как мать трех прекрасных дочерей, которых вы видели сегодня на похоронах. Сколько же еще тайн и прекрасных ролей унесла безвременная смерть Дженни Хавен?

Камеры вновь проследовали за ее дочерьми, едва только они вышли из церкви и сели в автомобиль, а потом показали катафалк с гробом их матери.

– Сегодня Голливуд говорит свое последнее «прости» одной из, вероятно, самых любимых и восхитительных женщин нашего времени.

Фитц выключил телевизор, прошелся вокруг стола и налил себе виски. Он уныло глядел на стакан, машинально поворачивая его. Кто бы мог подумать, что самая молодая – Венеция – станет так похожа на Дженни? Он испытывал невыразимое чувство, когда огромные голубые глаза доверчиво смотрели на него, и взгляд их был подобен взгляду испуганной лани. Самая старшая из девушек, Парис, оказалась красива несколько порочной красотой, в ней ощущался шик и нечто от гордости Дженни, в ней ощущалась сталь. Индия же была просто девчонкой в кудряшках.

Он опрокинул виски и налил еще. Ладно, сейчас не разобраться во всем. Итак – его долгий одинокий роман с Дженни Хавен продолжался.