Текст книги "Тигровая лилия"

5

–. Егo светлость не хочет, чтоб мы были здесь, – мрачно констатировала Элис, вынимавшая платья из сундука Лили. – Этот важный Диксби никогда бы такого не разболтал. А вот Джек, тот так и сказал, что его светлость мечтает, чтобы мы скорее убрались. Как будто у нас есть выбор!

Лили продолжала отмалчиваться. Элис очень быстро тут освоилась. Меньше чем за два дня она наслушалась от слуг герцога стольких сплетен, сколько Лили не слышала за всю свою жизнь.

– Эти мужчины сами не знают, чего им нужно, – изрекла Элис, расправляя ленту на очередном платье. – Сначала силой привез нас сюда и заставил остаться, а теперь, видите ли, ему не нравится, что мы находимся в его доме!

– Надеюсь, ты не сплетничаешь обо мне со слугами герцога. – Хотя служанка и не знала обих с отцом секретной работе, в доме графа было много такого, о чем совсем не стоило оповещать его светлость.

– Конечно, нет! – воскликнула Элис с видом оскорбленной добродетели. – Я полностью согласна с вами, миледи: чем меньше они здесь будут о вас знать, тем лучше! Я и о себе не больно много им говорю! Чудные у них тут порядки! И если хотите знать, что я думаю, его светлость нанял всю эту банду головорезов для того, чтобы отпугивать людей. Джек рассказал мне, что герцог у себя никого не принимает, только своего брата и кузена. Ну, если он со всеми обращается так же, как с нами, то понятно, отчего у его светлости нет друзей.

Лили пожала плечами. Она достаточно наслушалась сплетен об их хозяине. Герцог, видимо, предпочитал уединенный образ жизни, потому и нанял на службу людей с далеко не благообразной внешностью, чтобы никому не повадно было вторгаться в это уединение. Тут Лили хорошо его понимала.

Она сразу подумала о своем отце, который часто жаловался на то, что его постоянно донимают всякими просьбами. Люди могут быть очень назойливы, добиваясь для себя какой-нибудь выгоды. А ведь богатство и влияние графа Кроффорда не шло ни в какое сравнение с возможностями герцога. За ним, наверное, просители ходят вообще чуть ли не толпами, чтобы хоть что-то урвать или использовать его влияние. Вот именно. Использовать.

Это была еще одна причина, по которой она никак не могла забыть того, что случилось на балу у Эшландов. Ведь он прекрасно понимал, что должен чувствовать человек, когда его пытаются использовать в чьих-то эгоистических целях. Неужели он был настолько пресыщен и равнодушен, что его нисколько не беспокоило, что он ранил чьи-то чувства… Но в таком случае, почему он так заботился о ней, потратил на нее столько времени и сил? Загадка. Правда, его заботливость оказалась очень недолговечной. Очень скоро он вновь превратился в высокомерного грубияна. Но ведь в ту страшную ночь она неожиданно для себя узнала и другого герцога Ремингтона… доброго и очень нежного. Тогда он действительно напоминал героя ее грез – каким он виделся ей доих злосчастной встречи на балу. Такого Ремингтона она бы полюбила… О Боже! О чем она только думает? Вот уж действительно – фантазерка! Да всякий нормальный человек точно так же отнесся бы к ней, увидев ее ночью на улице… Это всего лишь говорит о его способности к состраданию и отнюдь не значит, что ему нужно ее расположение или любовь. Он ведь ясно дал понять, что не ждет от нее ничего, кроме ничего не значащей светской болтовни. Впрочем, и это ему вряд ли нужно.

– Пожалуй, надену сегодня розовое платье, Элис.

– Очень мудрый выбор, миледи. – Служанка достала из огромного гардероба платье и тщательно разгладила несколько случайных складочек. – Высокий ворот закроет эти ужасные синяки на шее. Как они, очень болят?

– Не очень, хотя вид, конечно, у меня просто кошмарный.

Элис жалостливо покачала головой:

– Бедняжка. Вам следовало еще денек полежать в постели.

– Но я уже вполне сносно себя чувствую. Мне проще спуститься в столовую, чем просить их, чтобы подали мне еду сюда.

– Кажется, у них с этим очень строго, – сказала Элис. – Я не хотела вам вчера этого говорить, вы и так были очень расстроены, но только повар поначалу ни в какую не хотел подавать вам еду на подносе сюда, в комнату. Он смотрел на меня так, словно я попросила его подать Францию на блюде. Я объяснила этому олуху, что вы слишком слабы, чтобы вставать с постели, и еще я ему напомнила, что у вас больное горло и вы не можете глотать те огромные куски мяса, что он собирался приготовить.

Лили не стала говорить ей, что повар просто, по-видимому, следовал указаниям хозяина, который сказал ему, что она будет обедать в столовой

– Я думала, что повар – женщина. А точнее – жена Диксби.

– Ах нет, миледи. Диксби нагло соврал вам. Повар – огромный верзила, совсем лысый и с серьгой в одном ухе. – Она состроила гримасу. – Он откликается на кличку Бык.

Лили удивленно подняла брови, затем нахмурилась. Ее попросту одурачили! Значит, Диксби все выдумал про жену, это просто был повод, чтобы остановиться возле дома Ремингтона. Если бы не этот рыжий разбойник, она никогда бы не оказалась в теперешней нелепой ситуации.

– Довольно неаппетитное имя для повара, как ты думаешь? Кстати, я слышала, это у многих поваров просто бешеный нрав. А каков норов у этого Быка?

– Такой и есть. Бешеный, как у всех быков.

Пока Элис причесывала ее, Лили строила планы мести. Сразу после ленча она решила нанести визит «жене» Диксби.

Мысли о предстоящей встрече с герцогом окончательно лишили ее присутствия духа. В первый раз ей предстояло разделить с ним трапезу. Она все надеялась, что он и сегодня уйдет с утра из дому, но, напрасно. По сведениям Элис, которая каким-то образом была в курсе всех домашних дел, герцог провел утро в своей библиотеке, откуда до сих пор не выходил. Лили предпочла бы остаться в своей комнате и продолжить работу, а не спускаться вниз на ленч. Она все утро занималась изучением старого пергамента – она захватила с собой несколько штук. Древний свиток привлекал ее гораздо больше, чем встреча с угрюмым хозяином, вынужденным мириться с присутствием нежеланной гостьи.

– Миледи, прошу вас, сядьте прямо, чтобы я могла как следует заколоть ваши локоны.

Лили нетерпеливо отмахнулась.

– Только не подкалывай их на затылке, Элис. От этих несносных шпилек у меня так болит голова!

– Но мы ведь в городе, а не в загородном поместье, – напомнила ей Элис. – Большинство джентльменов предпочитают, когда леди причесаны подобающим образом.

Элис была права, но Лили совсем не хотела, чтобы герцог Ремингтон вообразил, будто она изо всех сил старается произвести на него впечатление.

– Просто завяжи их сзади лентой, – нетерпеливо приказала она.

Лили появилась в дверном проеме огромного обеденного зала точно в час тридцать. К сожалению, ее надежды поесть в одиночестве не оправдались – в конце длинного стола восседал герцог. Итак, ей не повезло – почти целый час придется терпеть его опасное общество. Она дала себе слово не терять головы. Ремингтон каким-то непостижимым образом умел заставить ее забыть обо всем – о гордости, о долге. Но больше она ничего подобного не допустит.

Ее веселенькой расцветки платье совершенно не гармонировало с темно-бордовыми тонами этого обеденного зала, с темной мебелью из красного дерева. Его торжественному великолепию больше подходило мрачноватое одеяние герцога, выдержанное, как обычно, в серых и черных тонах.

При виде девушки он почтительно поднялся.

– Добрый день. Лили. Не составите ли мне компанию? – Это приветствие прозвучало скорее формально, чем искренне. Это впечатление усилилось, когда он с хмурой миной указал ей на место рядом с собой. Девушка прилежно старалась не смотреть на него. В жизни он всегда оказывался еще более красивым, чем в ее воспоминаниях. Чтобы не поддаться его обаянию, она вспомнила тот мерзкий случай на балу, надеясь, что обида и гнев пересилят ее чувства. Однако ничего не помогало. Чем ближе она подходила, тем быстрее билось ее сердечко.

– Добрый день, ваша светлость.

– Ваш голос звучит уже лучше. – Он отодвинул ее стул, приглашая сесть. – Очевидно, горло заживает.

Она легонько потерла ухо, моля Бога, чтобы больше он не наклонялся так близко, щекоча ее своим дыханием…

– Конечно. Уже намного легче, – равнодушно отозвалась она.

И тут же пожалела, что так ответила. Она ведь собиралась изображать перед ним глупенькую барышню, эдакого хрупкого мотылька. Такой женщине полагалось бы долго охать и ахать, надеясь завоевать его сочувствие и жалость. Однако она что-то слишком часто забывает при нем о своей привычной роли светской дурочки. Надо срочно взять себя в руки. Она и так слишком раскрылась перед ним.

Появились слуги с подносами, расставляя их на буфете под неусыпным оком Диксби. Слуги сразу же удалились, но Диксби остался. Он поставил перед ними чеддерский суп, затем занял свое место возле буфета. В зале воцарилась гнетущая тишина, прерываемая лишь еле слышным постукиванием ложек по тарелкам из великолепного китайского фарфора.

Ремингтон, не отрываясь, смотрел на нее, она чувствовала…

Чтобы убедиться в этом, она бросила на него осторожный взгляд. Почему он за ней наблюдает? Под этим пристальным взглядом ей вдруг стало очень неуютно. Спина напряглась, и движения сделались скованными, как будто она держала экзамен по этикету.

Однако внезапно прозвучавший вопрос герцога заставил ее вздрогнуть.

– Почему бы вашему отцу не отправить вас к сэру Малкольму Байнбриджу, чтобы он спрятал вас у себя? – внезапно спросил он.

От неожиданности Лили вздрогнула, и суп выплеснулся на великолепную льняную скатерть. Пытаясь подхватить ложку, она задела тарелку и чуть не перевернула ее на скатерть. Вспыхнув от смущения. Лили попыталась промокнуть лужу на столе салфеткой.

– Ах, какая я неловкая!

Диксби поспешно подошел и прикрыл грязное пятно льняным полотенцем, которое было перекинуто у него через руку. Он кивнул на стул, стоящий с противоположной стороны.

– Не будетели вы так любезны – пересесть на этот стул, миледи?

Лили послушалась этого едва завуалированного приказа. Она еще не успела усесться, как перед ней стояла другая тарелка. Ремингтон даже бровью не повел. Можно было подумать, что его гости чуть не каждый день переворачивают на себя тарелки с супом.

– Так что насчет Байнбриджа? – повторил он. – Мне казалось, вы близки с Софи Стэнхоуп и ее семьей? Так отчего же ваш отец не отправил вас к сэру Малкольму, вместо того чтобы посылать к престарелой тетушке?

– Папа не хотел обременять Байнбриджей, – быстро ответила она – И… он хотел, чтобы я была подальше от Лондона, чтобы никто не догадался, где меня можно найти.

Ремингтон как-то странно посмотрел на нее, долгим-долгим взглядом.

– Не представляю, о чем можно разговаривать с сэром Байнбриджем… Вашего отца настолько интересуют наши военные проблемы?

Вопрос был более чем обоснованным. Лили изо всех сил пыталась не выдать охватившего ее смятения.

– Я бы так не сказала, ваша светлость. Я уверена, что они ведут самые обычные мужские разговоры.

– Мужские разговоры? И что же это за разговоры?

Лили взглянула на потолок, словно там можно было найти ответ. О чем же они могли разговаривать, как не о спасении отечества и своих секретных делах… Нет, она ничего не могла придумать, ничего убедительного…

– Я не мужчина и поэтому вряд ли могу ответить на этот вопрос.

– Это прекрасно – я имею в виду оба ваших заявления.

Она предпочла пропустить мимо ушей эту странную реплику. И попыталась перевести разговор в менее безопасное русло.

– Папа очень увлечен наукой. Я думаю, они с сэром Малкольмом часто говорят о философии. Это у моего отца излюбленная тема. – Она подняла на него глаза и увидела, что он больше не смотрит на нее. Наверное, она ему наскучила. – А вам она нравится?

Ремингтон снова посмотрел на нее. Но с какой-то странной тревогой. Его пронзительный взгляд словно пытался разглядеть ее истинную суть.

– Философия, я хочу сказать, – робко повторила она, решив, что он не расслышал или не понял ее вопрос. – Вы любите читать философов, ваша светлость?

Он покачал головой.

– Единственное, что я помню, – это сократовскую притчу о пещере. Но, признаться, так и не понял, о чем она, зачем Сократ упомянул тут слепцов и огонь.

Лили поковыряла вилкой кусочки картофеля на своей тарелке и, не сдержавшись, поправила:

– Эту притчу написал Платон, милорд. Мой отец частенько ее цитирует. Он объяснил мне ее смысл: наши знания относительны, ибо то, что нам дано видеть, не всегда есть объективная реальность.

– А, ну, конечно же, вы правы. – Он изящно поклонился. – Боюсь, я не вспоминал о философии с дней моего ученичества. Я и забыл, насколько это увлекательная вещь. А что, Платон – это тот самый, кто отвечал на вопрос вопросом?

– Вот это был как раз Сократ, милорд. Он просто понял, что мы сами можем ответить на все наши вопросы, если сумеем понять, почему мы задаем тот или иной вопрос.

Лили чуть не прикусила губу. Его пытливый взгляд заставил ее опомниться… Ну вот. Опять она забылась, поддалась ему. Опять готова лететь, как мотылек, на обжигающее пламя. И как же ее не насторожил этот блеск в его глазах. Он ведь просто проверяет ее.

– В самом деле, – согласился он. Положив локти на ручки кресла, он сцепил пальцы и откинулся на спинку. Вид у него был вялый и равнодушный, но Лили сразу же пришел на ум кот, в любой момент готовый напасть на свою жертву. – Добродетель – это знание. Ну это уж точно Сократ.

Лили молча кивнула, старательно отводя взгляд.

– Я бы сказал, что вы совсем неплохо образованны. Случайные беседы на эти темы с отцом врядли позволили бы вам быть столь искусной в предмете. Я прав?

– Ну, я… э…

– А может быть, вы просто скрываете свою ученость, леди Лилиан?

Лили почувствовала, как от ее лица отхлынула кровь. Недаром Софи предостерегала, убеждая держаться от герцога Ремингтона подальше. «0н слишком умен, – говорила она, – и быстро поймет, что ты, Лили, совсем не та, за кого себя выдаешь». Да, прямо скажем, сейчас бы ей меньше всего хотелось убедиться в правоте Софи. Но, кажется, она выдала себя с головой…

– Здесь нечего стыдиться, – сказал он тихо. – Я вовсе не считаю, что образование и настоящие леди – вещи несовместные. Так что можете на этот счет не волноваться.

– Но я и не волнуюсь. – Лили попыталась выдавить из себя улыбку. – Меня просто очень удивило то, что вы считаете меня ученой дамой. Мой отец страшно любит говорить о своей работе, кого хочешь заговорит. При такой жизни трудно хоть чему-то не научиться. Но уверяю вас, милорд, мои познания очень поверхностны.

– Понимаю.

Он не поверил ей. Ну и что? Он наверняка решил, что она боится прослыть «синим чулком», оттого и скрывает свою образованность. Но тем не менее сердце у нее бешено колотилось и дрожали руки – она ничего не могла с собой поделать.

– Вы извините меня? – Она поднялась со своего места, и герцог тоже машинально последовал ее примеру, однако она повернулась к Диксби. – Пожалуйста, передайте мои комплименты вашей жене, Диксби. Все очень вкусно, однако разговоры о философии, похоже, отбили у меня аппетит. – Она посмотрела на герцога. – Благодарю вас за угощение, ваша светлость. Надеюсь увидеть вас за обедом.

– Сегодня вечером меня не будет дома, – коротко уведомил он, вновь помрачнев, потом взял Лили под руку и проводил до двери, еле слышно ей прошептав: – Быть может, это вернет вам аппетит.

«Срочно отсюда бежать», – первое, что подумала Лили, покинув обеденный зал. Едва за ней закрылась дверь, девушка прислонилась к ней спиной, пытаясь успокоиться. Конечно, Ремингтон неспроста спросил ее о сэре Малкольме, вероятно, что-то заподозрил. Как же ему удалось так быстро разоблачить ее?

Сколько еще таких словесных дуэлей она сможет выдержать, не проговорившись о чем-нибудь действительно важном. Ведь со временем он начнет задавать куда более каверзные вопросы, на которые у нее нет подходящего ответа. Он уже что-то подозревает, но, вероятно, пока еще сам не знает, что именно. Однако он может догадаться. Нет, надо бежать, бежать отсюда без оглядки.

Но как? Джек следовал за ней как тень, куда бы она ни пошла. Его пиратский вид уже больше не беспокоил ее. Каким бы свирепым он ни казался, было очевидно, что быть сторожем при даме ему еще не приходилось. Лили почувствовала, что заставила его нервничать. Он стоял тут же, за дверью, не поднимая головы и сцепив за спиной руки. Он явно собирался идти следом за ней к ее комнате, а там он будет торчать у дверей, как верный пес. Нет, потихоньку выбраться из дома не удастся, а вот неожиданно… этот вариант попробовать стоило бы.

– Лестница в той стороне, миледи, – сказал Джек с поклоном.

Однако Лили направилась через холл совсем к другой лестнице – к той, что вела в заднюю часть дома. Она обернулась, бросив ему на ходу:

–. Хочу поблагодарить повариху за чудесный суп. Я знаю, ей и ее помощникам пришлось готовить для меня отдельно – из-за моего больного горла.

– Не думаю, что вам следует это делать, миледи. – Джек бросил короткий обеспокоенный взгляд на двери обеденного зала, где все еще находился герцог. – Кухня Быка не место для леди.

– Глупости. Элис ходила туда, и ничего с ней не случилось. – Лили сделала короткую паузу и посмотрела Джеку в глаза. – Если, конечно, вы неимели в виду, что моя служанка – не леди.

– О, нет, мисс, то есть миледи. – Джек растерянно переминался с ноги на ногу. – Мисс Элис, разумеется, достойная молодая леди. Я только хотел сказать, что… ну… не думаю, что его светлость одобрил бы это.

– Я уверена, герцог не стал бы возражать. Каждому человеку приятно услышать немного похвалы в свой адрес, верно? Так кухня находится там?

Лили толкнула дверь, на нее повеяло влажным горячим воздухом, пропитанным запахом специй. Лили сразу увидела огромного толстяка, стоявшего возле кухонного стола, и решила, что он-то и есть Бык. Передним высилась разноцветная груда овощей, с которыми он ловко расправлялся с помощью огромного ножа. Увлеченный этим занятием, он даже не поднял головы, чтобы поздороваться с вошедшими.

– Добрый день, сэр, – окликнула его Лили. Бык ответил, не поворачиваясь:

– Сколько раз повторять: чтобы глаза мои не ви…

– Бык, к тебе пришла леди Лилиан! – перебил его Джек.

Лили никак не ожидала, что столь дородный человек способен так быстро двигаться. Он резко развернулся, угрожающе держа перед собой свой огромный нож.

– Что вам здесь понадобилось? – Его голос напомнил Лили звук басовых струн скрипки, на которой очень плохо играют. Постаравшись ничем не выдать своего волнения, она приветливо улыбнулась.

– Да просто поблагодарить вас за ваше внимание ко мне и моей служанке. Элис сказала мне, что вы готовили для меня специальные блюда, чтобы мне легче было глотать. Очень благодарна вам за вашу заботливость.

– Да никакой такой заботливости, – буркнул Бык, нацеливая на Лили кончик ножа. – Я дал этой чертовке все, что она просила, лишь бы избавиться от нее. Не выношу, когда на кухне крутятся под ногами болтливые женщины, а эта – самая болтливая из всех известных мне. Так ей и передайте.

– Обязательно передам, – вежливо сказала Лили. Затем она сдвинула брови и стала внимательно его разглядывать. Исследовав его от макушки до ступней, она понимающе кивнула.

Бык метнул на нее бешеный взгляд.

– И что вы во мне такого высмотрели, госпожа?

– Ох, что это я… – Она сделала вид, что смутилась. – Но вы должны извинить меня за мое бесцеремонное любопытство. Вы выглядите совсем не так, как я себе представляла. Значит, я не совсем правильно поняла… Видите ли, я была уверена, что вы женщина.

– Кто-кто?!

Лили съежилась от его рыка, однако не сдвинулась с места.

– Видите ли, Диксби сказал мне, что вы его жена, но мне и в голову не могло прийти, что вы – мужчина. Должно быть, у вас очень необычные отношения. В наше время ничему не приходится удивляться. – Она пожала плечами, как бы не желая продолжать разговор на эту тему. – Ну, что ж, мне пора. Большое спасибо за великолепный обед, сэр.

Лили спешно покинула кухню, несколько удивляясь тому, что Бык никак не отреагировал на ее объяснение. Они с Джеком были уже в холле, когда услышали грохот разбиваемых тарелок, сопровождавшийся цветистыми проклятиями.

– На самом деле у Диксби и Быка ничего такого нет, миледи. – Джек бросил обеспокоенный взгляд через плечо. – Бык теперь спустит с Диксби шкуру за то, что тот наплел вам всяких небылиц.

Лили улыбнулась.

– Не думаю, что Диксби сделал это специально. Малоли что бывает. Простите меня, но вам не пристало называть своего друга лжецом. Это просто нечестно. – Она поспешно сменила тему, не дав Джеку возразить: – Его светлость сказал, что я могу осмотреть дом. Я бы хотела начать с верхнего этажа.

Ремингтон прислонился к дверному косяку. Его глаза не сразу привыкли к царящему в музыкальном салоне полумраку. Мебель была закрыта пыльными чехлами, все окна, кроме одного, занавешены плотными портьерами. Оконные стекла были настолько грязными, что почти не пропускали света, и хотя герцог прекрасно знал, что на улице вовсю светит солнце, он не мог отделаться от ощущения, что уже вечереет. Он собирался уезжать, но тут Диксби доложил ему, что их гостья отправилась на верхний этаж. Диксби знал, что он не велел ей сюда заходить. Джек с виноватым видом стоял рядом в коридоре. Герцог кивком головы отпустил его и вновь взглянул на Лили. Девушка стояла возле закрытого шторами окна, склонившись над инструментом, покрытым пыльным чехлом.

С грязными пятнами на платье, с волосами, собранными под изящным простым бантом, она показалась ему очень юной. Она наклонилась ниже, чтобы приподнять чехол и взглянуть на инструмент, и от этого движения ее волосы медленно скользнули вперед, через плечо. Даже при этом тусклом свете ее медные локоны мерцали живым теплым блеском, словно у них был свой собственный свет. Герцог представил, как он развязывает этот бант и пропускает пышные сверкающие пряди между пальцами… Он перевел взгляд ниже, и у него перехватило дыхание. Ее естественная и в то же время такая соблазнительная поза показалась ему, прелестной. Изящные линии ее тела явственно прорисовывались под легкой тканью. Его воображение тут же услужливо подсказало самые восхитительные и запретные картины… он и она – вместе.

Он вовремя вспомнил, что может только смотреть на нее… Но, великий Боже, как же ему хотелось прикоснуться к ней, обнять этот гибкий стан! В обеденном зале он старался отвлечь себя разговором, однако несколько раз ловил себя на том, что не сводит с нее глаз. Он прилежно выискивал в ее внешности какие-нибудь недостатки, которые могли бы ему помочь сдержать слово, данное ее отцу. Но тщетно. Насколько он мог судить, у нее не было ни одного изъяна. Она время от времени тоже поглядывала на него своими огромными светло-карими глазами, которые могли бы зажечь самое холодное сердце мужчины.

Она что-то говорила, но он почти не следил за ее словами, не в силах оторвать взгляда от двигающихся губ, словно созданных для поцелуев. Стоило ему сосредоточиться на разговоре, как его тут же отвлекал ее голос. Легкая хрипотца – напоминание о роковой ночи – не мешала ему представить, как мог бы звучать этот голос во мраке спальни, то нежный, то мучительно-страстный. К тому времени, когда они покончили с супом, он уже был возбужден настолько, что не мог думать ни о чем другом.

На протяжении всего обеда он был занят тем же, чем сейчас: представлял себе, как обнимает ее, как стаскивает с нее платье, любуясь ее наготой, как она стонет под его поцелуями… Это было хуже пытки, но он не мог заставить себя отвести взгляд. Его ладони горели от желания ощутить ее кожу, а тело требовало соития. Но самым ужасным было то, что ее тоже влекло к нему. В ее глазах иногда мелькал столь откровенный призыв, что все его тело напрягалось от невыносимого желания.

А стала бы она отвечать на его поцелуи? Он чуть было не шагнул к ней, но вовремя остановился, сообразив, что он собирается сделать. Он несколько раз сжал и разжал кулаки, пока наконец не уверился в том, что в состоянии себя контролировать. Обеспокоенный тем, что она в любой момент может оглянуться и увидеть его страстный взгляд, он деликатно кашлянул.

Лили выпрямилась и, откинув волосы за спину, небрежно поправила бант.

– Ах, это вы, ваша светлость.

Она нисколько не смутилась, увидев его. Словно не помнила уже его долгой нотации, прочитанной ей всего два дня назад.

– У вас тут замечательный старинный, клавесин. – Она приподняла край пыльного чехла. – Хотите взглянуть?

– Нет! Не тро… – Он ринулся к клавесину, но было уже слишком поздно. Лили сдернула чехол раньше, чем он успел остановить ее. Густое облако пыли взметнулось между ними.

– О Боже! – Она замахала руками, тщетно пытаясь разогнать серое облако. Света в комнате стало еще меньше. А когда пыль потихоньку осела, первое, что увидел Ремингтон, было ее улыбающееся лицо.

– Что тут смешного?

Она лишь показала пальцем на его лицо и расхохоталась.

– У вас такой вид, будто вы угодили в мешок с мукой.

Он оглядел свой покрытый слоем светло-серой пыли костюм и перевел взгляд на ее платье.

– На вашем месте я не спешил бы смеяться. Вы на себя полюбуйтесь.

Она отряхнула подол, потом стряхнула пыль с волос и лица, взметнув еще два серых облачка.

– Похоже, я сумела нанести непоправимый урон вашему костюму и своему платью. Я страшно раскаиваюсь, милорд.

Однако по ее виду нельзя было сказать, что она так уж сильно раскаивается. Герцог почувствовал, как его суровость тает, а губы растягиваются в усмешке.

– Вы бы посмотрели на свое лицо.

– Ну уж нет, благодарю покорно. – Она улыбнулась ему в ответ, однако, когда их взгляды встретились, ее улыбка вдруг стала неуверенной, а затем и вовсе погасла. Внезапно она почувствовала огромное желание привести себя в порядок и отвела глаза.

Герцог протянул руку.

– Пойдемте, Лили. Теперь ваше любопытство удовлетворено, а значит, эту комнату можно снова запереть.

Она покачала головой.

– Но ведь вы даже не взглянули на клавесин.

Не обращая внимания на его протянутую к ней руку, Лили принялась осторожно обходить клавесин, чтобы рассмотреть его со всех сторон. Это был большой, довольно неуклюжий инструмент, однако корпус из розового дерева, украшенный тонкой резьбой, был сделан, без сомнения, рукой мастера. Меньше всего герцога занимал сейчас клавесин. Ибо он был поглощен созерцанием угадывавшейся под мягкими складками платья соблазнительной фигуры Лили. Внутренний голос нашептывал ему, что они сейчас одни и что он может просто закрыть дверь, и никто из слуг не осмелится помешатьим. Он снова сжал кулаки, преодолевая соблазн запереть дверь.

– Вынужден напомнить, что я запретил вам сюда заходить. Все комнаты на этом этаже не в порядке. Вы могли пострадать…

– Начало восемнадцатого века, – прервала она его. Ее пальцы благоговейно пробежались по клавишам. Глядя на них, герцог почти явственно представил, как кончики ее пальцев вот так же ласково касаются его пылающей кожи. Эта воображаемая ласка еще больше разожгла его кровь. Девушка опустилась на колени, чтобы получше рассмотреть редкостный инструмент, предоставив герцогу возможность увидеть ее тело в этом новом ракурсе.

– Возможно, даже семнадцатый, – размышляла вслух Лили. – Интересно, оставил ли мастер где-нибудь свой знак?

Если они сейчас же отсюда не уйдут, мелькнуло в голове у герцога, то он уж точно оставит на ней свой знак.

– Вы откровенно игнорируете мои распоряжения, леди Лилиан.

– А, вот он где!

Он наклонился вперед, ибо она почти совсем исчезла из виду: девушка сидела на полу, еще более грязная, чем прежде, так как собрала всю пыль под клавесином. Однако герцога это нисколько не смущало, он видел лишь плавные изгибы ее бедер. Чтобы было легче стоять в такой неудобной позе, герцог слегка оперся на инструмент, и тот жалобно скрипнул. Он мгновенно отвлекся от этих дивных форм.

– Вы должны немедленно оттуда вылезти, леди Лилиан. Вы представляете, сколько этот клавесин весит и что будет, если он обрушится на вас?

Но она будто не слышала его встревоженных слов.

– О Боже! Вы должны это увидеть, ваша светлость!

– Я вовсе не собираюсь ползать там в пыли! – возмущенно откликнулся он.

В действительности эта перспектива показалась ему очень соблазнительной. А если бы она, зазывая его под клавесин, пообещала ему поцелуй, он отправился бы за ней куда угодно. И даже вызвался бы самолично отчистить ее платье от пыли. Он бы делал это очень старательно, не пропуская ни дюйма. Он снова окинул ее взглядом, пытаясь представить себе, какой она окажется на ощупь. Мягкая. Нежная. Теплая. О да, очень теплая.

Он тряхнул головой. Откуда они берутся, эти безумные мысли. Он с трудом взял себя в руки и выпрямился. Подальше от соблазна!

– Вы должны немедленно вылезти оттуда, юная леди! – Он очень старался придать своему голосу отеческую строгость.

– Но это же очень интересно! – Она наклонилась еще ниже, выглядывая из-под инструмента. На одной ее щеке чернело пятно грязи, а с банта свисала паутина. Сейчас она была похожа на грязного уличного сорванца. Сорванца с манящими загадочными глазами, каких нет больше ни у кого на свете. И сейчас эти глаза смотрели на него с молчаливой мольбой. В ее взгляде было столько надежды, что он не выдержал. Шутливо подняв руки в знак того, что сдается, герцог сказал:

– Ну, хорошо. – Он встал на четвереньки и заглянул под инструмент. Он вынужден был сильно пригнуться, ведь он был гораздо крупнее Лили, а потом еще самым немыслимым образом вывернуть шею, чтобы разглядеть проклятую пластинку.

– Видите! – восторженно воскликнула девушка. Она стерла пыль, покрывающую нижнюю поверхность клавесина, в том месте, где виднелась какая-то надпись. – Здесь написано: «Бартоломео Кристофори, 1693».

– Я сам могу это прочитать, – коротко отвечал он. Вывернутая шея начала болеть, и страшно хотелось чихнуть. Самым удобным было бы лечь на спину и положить голову ей на колени, иначе ему не разглядеть этой надписи. К тому же у него полны глаза пыли. Уголком глаза он смотрел на ее руки, представляя, как эти нежные пальцы ласково перебирают его волосы, пока его голова лежит у нее на коленях. Он скрипнул зубами.

– Обычный старый клавесин. Тысяча шестьсот девяносто третий год. Не такая уж редкость.

– Но ведь это же Кристофори!

– Обычный старый клавесин, – повторил он и с досадой посмотрел на Лили. – И он в любую минуту может рухнуть нам на головы.

– Едва ли. – Она насмешливо взглянула на него. – Так вы не знаете, кто такой Кристофори?

Он не знал, и это его совершенно не волновало. Что его действительно беспокоило в настоящий момент, так это то,. что ему все труднее было сдерживать себя. Он даже не подозревал, что обладает столь буйным воображением. Глядя на ее губы, он спрашивал себя, даст ли она ему пощечину, если он сейчас ее поцелует?