Текст книги "Француз"

Француз
(На основе телесериала Криса Картера "Тысячелетие")
Элизабет Хэнд

ПРОЛОГ

… Вначале была боль.

И дьявол сказал: это хорошо.

Сдавленные крики, тяжелое дыхание, багровые волны, плещущиеся у ног. И был день первый.

… Вначале был страх.

И дьявол сказал: пусть будет так.

Багровые волны накатывали, подбираясь все выше и выше – к пульсирующей опухоли в паху.

И был день второй…

Вначале был грех.

И дьявол сказал: пользуйтесь тем, что есть.

Прикосновения чьих-то губ и языка. Взрыв сознания. Горечь наслаждения.

И был день третий.

… Вначале была жажда.

И дьявол сказал: пей, пока не утолишь ее, пей до тех пор, пока во рту не появится привкус крови, желчи и меди.

И был день четвертый.

… Вначале была ненависть. И дьявол сказал: отпусти ее, ибо она обратная сторона любви, а любовь разрушает.

И был день пятый.

… Вначале был огонь. И дьявол сказал: да пожрет пламя всех невинных и праведных, грешников и блудниц… но ты останешься.

И был день шестой.

В день шестой кровь сочилась из глазниц. И хотя голос, который он слышал, всегда был его голосом, а крики – его криками, кровь принадлежала чужим.

Так всегда начиналось. Так всегда заканчивалось. Задыхаясь, он оставался на берегу скорби; прилив шел на убыль, смывая боль и страх, после – ничего не оставалось, кроме этого привкуса во рту и пятен крови на его ладонях.

Ничего, кроме жажды. Жажды смерти.

И тогда наступал День Седьмой.

ГЛАВА 1

Был день седьмой.

Воскресенье.

Час Х.

Впрочем, размер этого часа гораздо точнее определяли яркие вывески удаленных кварталов города: XXL, XXXL. Латинская вязь неизменно пугала туристов и добропорядочных граждан, которые забредали сюда из чистого

Любопытства. Где еще, как не здесь, можно познакомиться с самыми злачными уголками Сиэтла. Но, как известно, любопытство кошку сгубило. И не одну. После визита в мир XXL счастливчики отделывались потерей двух-трех сотенных, другие – возвращались (если, конечно, возвращались вообще) с синяка

Ми и разбитыми скулами. Женщины теряли кое-что еще. Не все, разумеется, а те, кому в эти дни особо не везло.

Завсегдатаи – совсем другое дело. Они были свои. И прекрасно знали, что заявленные на табло буквы не значат ничего, кроме набора латинских буквиц. Нормальный размер, обычный. А если присмотреться внимательнее, то здесь все одинаковые. Девочки, мальчики – какая, по сути, разница, у всех одно и то же выражение лиц – жажда денег. Быстрых, легких, не обремененных моралью и совестью. Здесь всегда продавалось все, что только можно продать. С раннего детства аборигены усваивали немудреную истину: если есть спрос – значит, будут и предложения. Между прочим, хорошие предложения. Особенно в вечернее время суток.

Ночь в Сиэтле обостряет восприятие, обнажает чувственность. Алкоголь подогревает и без того разгоряченную плоть. Хочется… хочется всего и сразу. Что ж, черный мир XXL тебе это даст: только протяни руку. Пусть добропорядочные граждане спят в своих широких постелях и видят безвкусные сны, эта ночь не для них. Она – для изгоев. Для охотников. Для жертв.

Он стоял на противоположной стороне переулка, сгорбившись под ледяным февральским дождем. Влажный блеск фонарей без устали полировал асфальт, на котором, словно в старом зеркале, кривились размытые неоновые буквы. Пытаясь их сложить в слова, он перевел тяжелый взгляд на алую вывеску клуба:

"РУБИНОВЫЙ КОГО-ТОК"

ЖАРЧЕ НЕТ В СИЭТЛЕ

ЖИВЫЕ ДЕВОЧКИ ДО 2:00 НОЧИ

Слегка приоткрыв рот и прикусив нижнюю губу, он механически перечитывал мигающую надпись, словно она могла открыть неведомую до этого тайну. Великую истину. Эта истина была уже где-то рядом. Совсем рядом. Он чувствовал ее приближение, раздувая, словно гиена, толстые ноздри. На мокром лице застыла тупая маска вечного отвращения, будто судьба изо дня в день питала воспаленный мозг чем-то горьким и склизким. Настолько горьким, что сегодня чаша терпения наконец переполнилась.

Сейчас ему очень хотелось набраться смелости и войти в ветхое здание клуба. Уже целый час этот человек топтался в грязном переулке, наблюдая за потоком мужчин, желающих на себе попробовать знаменитый "рубиновый кого-ток". Кто-то с показной лихостью, кто-то, наоборот, воровато нырял в волнующую темноту, откуда легкими всплесками вырывались женские голоса. Однако покидали это заведение все одинаково: дверь равнодушно выплевывала мужские особи, растерявшие все свое достоинство. До последней капли. Ссутулившись, они виновато отступали в ночь. До следующего раза. Удовольствие здесь порционно.

Наконец он решился. Надвинул на лоб бейсбольную кепку, медленно пересек улицу и толкнул массивную железную дверь.

На него обрушилась лавина техномузыки. Мрачные звуки душной волной окутывали длинный темный коридор. Бешеный ритм, под стать треску отбойного молотка, бился в такт с пульсирующей кровью в висках. Женские визги, мужские стоны и тошнотворная вонь.

Едкий запах хлорки мешался с табачным дымом, заглушая едва уловимый флер дешевых духов. Чуть дальше, у самой кассы, примешивался острый, чуть кисловатый запах спермы. Из темноты статичными призраками проступали контуры дверей, окрашенных в красный и зеленый цвета. Пол заляпан подозрительными белыми кляксами, усыпан окурками и скомканными листовками фривольного содержания:

"ТИФФАНИ БРАЙТ: ПОЗВОНИ МНЕ! 24 ЧАСА В СУТКИ!!!",

"СУШИ ЧИФ: МЫ ОПРАВДЫВАЕМ ОЖИДАНИЯ".

На эти листовки покупались лишь юнцы. Секс по телефону теперь мало кого привлекал. Тем более кто даст гарантию, что на том конце провода не сидит древняя старушка, желающая заработать лишнюю пару баксов на гостинец внукам. Нет, мы хотим другого! Мы хотя бы желаем видеть и слышать, если уж нельзя потрогать.

Ах, вам нужны гарантии?

Да, нам нужны гарантии.

Что же, тогда добро пожаловать в "Рубиновый кого-ток". Платите в кассу, выбирайте кабинку, и вы получите та-а-акую гарантию!

***

Приглушенный стук – одна из дальних дверей открылась и спустя секунду захлопнулась.

Он разглядел молодую женщину с копной спутанных рыжих волос. Длинное кожаное пальто, черные сапоги, черпая помада Настоящая королева автострады. Только без короля. Впрочем, временных претендентов на престол и тело пока хватало. По мере того как ее каблуки выбивали замысловатую дробь, одна за другой стали открываться другие двери. В течение нескольких секунд коридор заполнился мужчинами. Они молча выстроились в мрачную шеренгу, провожая эту яркую самку голодными взглядами. Казалось, еще чуть-чуть, и они набросятся на нее, желая урвать для себя самый лакомый кусок.

На мгновение мужчина в кепке тоже застыл, повинуясь мощному импульсу голодной толпы, но затем быстро развернулся и исчез за одной из зеленых дверей.

Тем временем рыжая пошла к выходу, сунув озябшие руки в карманы пальто. Остановившись у кассы, она демонстративно, но вежливо кивнула молодому человеку, сидевшему внутри импровизированной будки. Всяк будь вежлив с Сэмми, и тогда Сэмми тебе поможет. Сэмми – свой парень, но это только для СВОИХ. Проще говоря, для тех, кого он патронирует. Лучшие клиенты, хорошая реклама, приятная музыка, полная защита в стенах заведения. Сэмми, да кто ж его не знает! К девушкам не пристает, извращенцев не любит. Впрочем, кто любит извращенцев? Назови! Нет ответа. Лишь хлопанье дверей.

Сквозняк. Тишина. Извращенцев никто не любит.

Рыжая королева предупредительно улыбнулась:

– Я пошла.

Сэмми засунул еще одну стопку двадцатипятицентовых монеток-квотеров в ящик кассы и только тогда поднял голову:

– Ага.

Прищурился, наблюдая, как она гибко проскользнула в дверь, слегка придержав ее для стройной блондинки в мокрой дешевой куртке и узких джинсах.

Столпившиеся вокруг кассы клиенты синхронно выдохнули восхищенное: "О!" Такие девушки даже в непогоду должны ходить в неглиже. Здесь есть на что посмотреть, здесь есть что потрогать, здесь есть за что заплатить.

– Привет, Вторник, – улыбнулся Сэмми, смущенно теребя эспаньолку, которую он старательно отращивал вот уже две недели.

– Как дела?

Девушка с забавным, если не сказать претенциозным, именем Вторник равнодушно пожала плечами.

– Как тебе сказать? Вот, пришла.

– Отлично. Для тебя уже есть работенка. – Сэмми повернулся на стуле к подошедшему клиенту. – Быстро переодевайся. Увидимся позже.

С нарочитой надменностью Вторник прошествовала по коридору, специально задевая локтями мужчин, останавливающихся, чтобы взглянуть на нее. Миновав голодные взгляды и потные руки, она распахнула дверь раздевалки.

Ее встретили сизое облако дыма и звуки песенки про "когти длиной в девять дюймов", доносившиеся из-за двери, ведущей на сцену. Пара обшарпанных диванов. Стены заклеены пожелтевшими музыкальными плакатами и листовками платного медицинского центра "Пуже Саунд". Стриптиз стриптизом, но иногда приходится решать и маленькие женские проблемы.

Все как всегда. Три танцовщицы в "рабочей одежде". Тиффани в кожаном бюстгальтере и кожаных шортах; Янтарь Ли в розовом кукольном платьице, под которым только она сама; малютка Бобо в свободных брюках с разрезами и лифчике из черного атласа.

Девочки уже отработали свою смену и теперь с удовольствием валялись на диванах, курили дешевые сигареты и листали свежие журналы, принесенные Сэмми.

Вторник подошла к вешалке с одеждой и брезгливо дотронулась до своего костюма. После сырой промозглой улицы хотелось нырнуть в теплую пижаму, натянуть шерстяные носки и забраться в постель. Вместо этого – пропахшие потом тряпочки. Кто сказал, что они могут вызвать желание? Прилив похоти – да. Но желание… увольте. Ничего, кроме отвращения, по млению Вторник, эти эротические костюмы не вызывали. Однако у хозяев "коготка" были свои представления о рабочей одежде. Ее оптом закупали в ближайшем секс-шопе, а потом уже подгоняли по размеру. Нередко во время выступления застежки или лямки лопались, словно гнилая бечевка. Зрители, правда, воспринимали это как хорошо исполненный трюк.

Девицы тем временем соизволили оторваться от глянцевых журналов.

– Привет, Торни.

– Тут есть немного кофе, я только что сварила. Выпей, чтобы согреться.

– Как твоя машина?

Вторник благодарно отхлебнула глоток черной бурды и начала стаскивать свитер с блеклым узором.

– Спасибо, девочки. В машине была какая-то неполадка, механик ее уже устранил, и обошлось это всего в сорок баксов. Слава богу, иначе меня бы в конце месяца турнули с квартиры. Я и так всем задолжала.

Позади нее распахнулась дверь, ведущая на сцену, и в комнату вбежала стройная пикантная блондинка в красном бикини. Лицо влажное, золотистые пряди волос прилипли ко лбу. Тушь слегка потекла.

– Как дела, Пандемия? – с улыбкой приветствовала ее Вторник Больше всех она симпатизировала именно ей.

– Нормально, мой кошмар продолжается! – шутливо бросила через плечо та и поспешила к телефонному автомату, висевшему на противоположной стене, вкривь и вкось исписанной телефонными номерами – Хочу убедиться, что няня еще не ушла, а то два дня назад я вернулась с работы и обнаружила, что Сюзанна одна. Представляешь? Оставить ребенка одного. В этом квартале…

Она нервно сунула монету в щель автомата и в ожидании устало прислонилась к стене. Отбросила с лица длинные волосы и, вспомнив, поморщилась:

– Кстати, Вторник, – наш таинственный Француз снова здесь.

Девушка по имени Вторник сменила скромный белый лифчик нa более вызывающий, бордовый, с открытыми чашечками, окаймленными черным кружевом.

– Парень со стихами?

– Ага, он. И потом… О, привет, моя радость, это мамочка! Ты еще не спишь? Синди с тобой? Я могу с ней поговорить? Конечно, жду…

Вторник медленно стягивала с себя узкие джинсы. Ей очень хотелось дослушать этот ночной разговор до конца, разговор, напоминавший о прошлой жизни. Семье, родных, близких. Девочки не очень любят о себе рассказывать. Пришла – оттанцевала – ушла. Придешь ли еще, неизвестно. Кто ты, как тебя зовут, это неважно. Долгосрочных контрактов в таком бизнесе не бывает.

Здесь нет настоящих имен. Есть только прозвища. Она, к примеру, Вторник. Почему Вторник? Да потому, что именно этот день недели стал самым черным в ее жизни. Во вторник пришлось выбирать – либо бескорыстно сдохнуть в ближайшей канаве, либо торговать собственным телом. Тогда она и встретила Сэмми. Тот отмыл, обогрел, лап не тянул. Вечером привел сюда. Живи. Работай.

Первый испуг прошел сразу. Не проститутка, стриптизерша. Телом торгует на расстоянии. Уже легче. Да и не торговля, а всего лишь грязные танцы. Несколько па – влево, несколько па – вправо. Белье – на пол, ты – на выход. Все – можно отдохнуть. Между тобой и клиентами – стекло. Стекло – гарант того, что с тобой ничего не случится. Правда, очень хрупкий гарант.

Всякое бывало. Попадались сумасшедшие. Вон год назад девочку кислотой облили на выходе – переспать отказалась. А он возьми ii обидься. Ему-то что, не поймали, а она через месяц загнулась от боли. У каждой здесь своя судьба, о которой лучше и не распространяться.

Конечно, и у Пандемии в реальной жизни совсем иное имя. Нейтральное, порядочное. Не такое, как здесь. Пандемия, эпидемия, стихия. Выбрала она его, конечно, неслучайно. И отнюдь не из-за бешеного темперамента. Напротив, темперамент в данном случае – так себе. Достаточно посмотреть, как она двигается. Пластики ноль, зато фигурой бог не обидел. Фигура – о! Пандемия – это еще и бедствие. Катастрофа…

Впрочем, катастрофа случится, если она не появится вовремя на сцене. Сэмми этого очень не любит.

Вторник быстро натянула черную набедренную повязку. Две тряпочки – и ты готова к профессиональным подвигам. Она скользнула к большому зеркалу в дешевой раме, висевшему около двери на сцену. Музыкальная композиция про когти длиной в девять дюймов уже закончилась, и по трансляции загрохотали вступительные аккорды к песне "Более человек, чем человек" – группы "Белый Зомби", и взъерошив пальцами густые волосы, Вторник уверенно провела по губам светло-вишневой помадой, подкрасила глаза. Затем одарила зеркало недовольной гримасой и прошла на сцену. Пора и помучиться.

Девушки называли это помещение "клеткой". Площадка приблизительно двадцать на двадцать шагов, залитая ослепительным светом цветных прожекторов. Свет мог неожиданно сгуститься до фиолетового или густого красного, цвета тлеющих углей или же, наоборот, серебристо-белого. По периметру клетки – небольшие окошки, сквозь которые угадывались смутные фигуры мужчин, стоявших или сидевших в темных кабинках. Они смотрели на девушек тусклыми, ничего не выражающими глазами. Да и к чему эмоции, когда рука каждого ритмично поигрывала в собственном паху, с трудом оттягивая миг короткого удовольствия.

Вторник пантерой выскочила вперед, оттеснив других танцовщиц. Слабая вспышка внимания – невидимые зрители на мгновение сфокусировали на ней свое второе "я": новая девица! Прикрыв глаза и соблазнительно облизывая губы, перебирая пальцами пряди волос, она поворачивалась то к одному, то к другому окну, чтобы зрители могли рассмотреть ее высокую грудь, тугой гладкий живот, мелькавшие под повязкой ягодицы. Рассмотреть и оценить. Похоже, действительно оценили.

То тут, то там сквозь мутный блеск черного стекла ей удавалось разглядеть чей-то рот в еле слышном крике; ладонь, прижатую к окну; вытаращенные глаза в момент абсолютного наслаждения. Все, как обычно. Извиваясь, она профессионально поглаживала себя, старательно изображая приближение экстаза.

Тонкие пальцы, задержавшись на кружеве бюстгальтера, дрожали. Сама невинность. Господа, я здесь случайно, я в первый раз… Она меняла роли, подстраиваясь под ритм и настроение клиентов. Закон заведения гласит: угоди каждому так, как он хочет! И она угождала.

Прямо перед ней было одно из окон. За ним маячила знакомая сутулая фигура. ФРАНЦУЗ. Он бывал в клубе два или три раза в неделю, всегда в одной и той же темной бейсбольной кепке и в темных очках. Женщинам из "клетки" он неизменно приносил один и тот же "подарок" – лист бумаги, исчирканный иностранными словами. Пандемия утверждала, что слова написаны по-французски, но никому из девушек никогда не удавалось разобрать содержания странных записок. Да, в общем, они и не пытались, было не до того: дотанцевать и домой – спать, спать, спать. В одиночестве. Правда, кто-то из новеньких еще мечтал о залетном принце. Вдруг найдется такой, весь в белом, не похожий на остальных. Придет, увидит, заберет. Впрочем, разве встречаются принцы с расстегнутыми ширинками? История об этом умалчивает.

– Все одинаковые, – фыркнула однажды Бриттани, когда Пандемия полюбопытствовала насчет Француза. – Чертов извращенец. Хочешь совет? Держись от него подальше. Не заигрывай. Такие игрушки иногда обходятся очень дорого.

Сейчас Француз находился в кабинке напротив Вторник и снова прижимал к стеклу исписанный от руки тетрадный листок.

Вторник одарила его улыбкой, похожей на презрительную усмешку. Как припечатала. Танцуя и поддразнивая, она приблизилась к его окну. Специально для тебя, малыш! Пальцы скользнули по набедренной повязке, слегка приподняв се край, затем поползли вверх, вдоль упругого живота, туда, где ее пышная грудь едва ли не выпрыгивала из тесного лифчика. Она поднесла руки к застежке бюстгальтера, будто бы расстегивая ее. И, откинув голову назад, на мгновение зажмурилась: на, получай!

Но когда вновь открыла глаза, он уже ушел.

ГЛАВА 2

За сценой в раздевалке Бриттани закончила яркий макияж и скользнула в «клетку». Ее очередь

Пандемия застегнула фланелевую юбку, влезла в бесформенный шерстяной свитер и зашнуровала разбитые кроссовки. Теперь она напоминала дамочку средних лет и среднего достатка. В таком виде проще идти по ночным улицам. Шанс, что от тебя потребуют денег или ласк, существенно снижается. Не время показывать свою красоту, да и не место.

Бросив взгляд на часы, она тихо ругнулась. Десять минут второго. А она обещала няне, что вернется никак не позже половины первого. Да где там! После телефонного разговора пришлось утрясать финансовые проблемы. Сэмми никак не хотел отдавать ту сумму, которую ей положено. Ссылался на опоздание, некачественную работу. Впрочем, можно сослаться на что угодно, если тебе не нравится человек. Пандемия Сэмми не нравилась. Почему, бог знает. Не нравилась, и все тут. Отсюда все ее беды с "коготком". А куда еще податься, когда на руках больной ребенок? И не только ребенок…

– Ну, я полетела, а то, чувствую, няни мне больше не видать, – крикнула она подругам по секс-каторге, сгребая в кучу рюкзак и куртку с капюшоном. – До встречи, девочки.

В этот момент Сэмми просунул голову в дверь. Белое облачко перхоти порхало на пол.

– Эй! Ты! – он ткнул большим пальцем в Пандемию. – К тебе клиент.

Она раздраженно вжикнула "молнией" куртки.

– Я ухожу. Извини.

– Двести баксов за десять минут.

Девицы, сидевшие на диванах, как по команде повернулись и поглядели сначала на Сэмми, а потом на Пандемию. Неслыханная сумма для убогого заведения. Да еще чтобы Сэм предложил ее той, кого терпеть не может. Такого раньше не случалось.

Пандемия быстро прикинула. Двести баксов. Несколько дней отдыха. Время только для себя и дочери. Возможность все обдумать спокойно. Принять решение. Двести баксов…

Помедлила и:

– Ладно, черт с ним! Только я позвоню няне…

И начала раздеваться.

***

В частной кабинке – чувственная темнота. Запах мускуса, пота и спермы. Запах желания. Запах страха. Всего в нескольких дюймах от мужского лица – квадратное окошко, оно запотевает, когда его смрадное дыхание пеленой ложится на грязное стекло. Там, в клетке, извивается женщина.

Это не танец, это работа. Стриптиз на заказ.

Считай до трех, Француз!

Раз – и я готова показать тебе свое тело.

Два – и звук расходящейся молнии.

Три – о! – что ты хочешь, Француз? Что ты хочешь? Скажи мне.

– Ты хочешь посмотреть на меня? – Ее пальцы ласкают грудь. – Я знаю, ты хочешь посмотреть на меня.

Он молчит.

– Скажи мне, чего ты хочешь? – шепчет женщина, и хриплый нежный голос бритвой проникает ему в мозг.

Сосуды напряжены, еще немного – и лопнут, превратившись в густое кровяное конфетти. Он точно знает – тогда станет легко, очень легко. Тогда он познает ИСТИНУ. Он познает ТАЙНУ.

Она капризно надувает губы и, точно маленькая девочка, придвигается ближе к стеклу.

– Скажи мне.

Шаг назад. Сердце глухо стучит, и каждый удар причиняет невыносимую боль. Он судорожно сглатывает комок, который медленно скатывается вниз – к пульсирующему сгустку.

Шаг вперед. Ближе, еще ближе, рука против воли скользит к паху. Может быть, сейчас это произойдет, и тогда все будет хорошо. Очень хорошо. Сейчас узнаешь…

– Я хочу видеть, как ты танцуешь. Я хочу видеть, как ты танцуешь в кровавом приливе…

– Ты хочешь увидеть меня, не правда ли? – женщина не слышит, что он говорит. Стекло надежно хранит ее безупречное тело и абсолютный слух. Пока…

Он снова дышит на стекло. Ее тело покрывается черным зловонным налетом, вспыхивает багровым светом – это распускаются цветы зла. Ее зрачки проваливаются в черные ямы глазниц, губы, разлагаясь, обнажают белые кости. Господи, только ты умеешь создать столь безупречную красоту! Этот череп совершенен.

По обожженной коже сочится кровь. Вены набухают и взрываются на запястьях огненным фонтаном. Когда она приподнимает руками грудь и чуть наклоняется вперед, – возьми меня! – позади нее, на стене, вспыхивает багровое сияние. И признаки тления отступают. На время. Теперь она снова молода и желанна.

Она танцует для него – здесь и сейчас. Это не работа. Это уже для души. Для тебя – соло. Иди ко мне!

Но мужчина более не видит и не слышит ее. Его глаза устремлены на стену позади – туда, где мутное мерцание превращается в узкий ручеек крови, стекающий на пол. Кровь целует каблуки туфель, подбираясь все выше и выше.

– Ты хочешь увидеть мое тело, – томно вздыхает она, и кровь черной струей забрызгивает голую лодыжку. – Я знаю, что оно тебе нравится. Правда?

Его дыхание учащается, руки дрожат, не в силах справиться с ритмом плоти. Получилось, почти получилось! Сделай чудо, открой тайну. Он придвигается к окну, что-то жалобно шепчет. Голос срывается от волнения, и слова исчезают в узкой темноте.

Женщина начинает двигаться все быстрее, в такт его дыханию. Она ласкает свою шею, соски, живот. Ручейки крови стекают с кончиков ее пальцев, ползут по телу, от пупка на бедра, теряясь в завитках светлых волос. Кажется, что стены дышат, содрогаясь в новых приступах боли. Кровь все течет и течет, затопляя комнату. Пустота цвета крови…

– Я знаю, тебе нравится. Не бойся, я помогу тебе. Хочешь?

…черная пелена, его руки влажны от крови, с ее волос, когда она изгибает спину и встряхивает головой, летят алые капли. Мужчина закрывает глаза и из последних сил шепчет:

– Это – смерть вторая…

Кровь продолжает течь: густой, красный водопад бурлит вокруг стройных женских ног. Наваждение исчезает. Чуда не произошло. Все по-старому.

Он смотрит на нее, его голос становится громче, Француз упирается руками в стекло…

– …и скверных, и любодеев, – бормочет он, хотя она не может его слышать.

– Я знаю, тебе нравится, – женщина наклоняет голову, опускает пушистые ресницы, пряча глаза, а затем бросает на него взгляд сквозь пелену дыма и пламени. – Я знаю, тебе нравится…

Стон. Терпеть боль невыносимо. Горячий пепел окутывает сознание. Человек бросается к стеклу, но не успевает…

Стены извергают пламя. Оно с ревом устремляется вниз в комнату, сжигая все – так, как если бы кровь была сухим трухлявым деревом; бумагой, пропитанной бензином; прядью волос над пламенем свечи. Озеро крови густеет, замирает, а затем взрывается золотыми, черными и алыми искрами. Жар слепит глаза. Языки огня извиваются огромными щупальцами, окружая женщину, которая движется внутри. Огонь, иди за мной!

Она танцует, даже когда ее кожа трескается, закручивается и опадает, словно черная обугленная кора. Капли жира брызжут на стекло, губы деформируются. Он видит, как светлые волосы обращаются в золу, пальцы выворачиваются, будто ивовые прутья. Костяшки трещат, превращаясь в удушливый дым.

И когда смрад горящей плоти заполняет его ноздри, когда последние слова женщины, точно эхо, продолжают звучать в ушах, – он видит пламя, пожирающее комнату.

И тогда по пепельной щеке скользит слеза. Единственная.

– Я знаю, тебе это нравится.