Текст книги "Реквием по солнцу"

Подготовка ткацкого станка

8

Хагфорт, Наварн

РАПСОДИЯ ПОДНЕСЛА руку к лицу, стараясь защитить глаза от яркого солнца. Воздух даже на рассвете обжигал незащищенную кожу лица – чего же оставалось ждать от грядущего дня?

Живописные поля Наварна затихли под палящими лучами солнца, слабый ветерок едва шевелил высокую траву, казавшуюся зеленым морем, раскинувшимся за древним торговым трактом, который проходил через весь Роланд, из Авондерра до горной гряды Мантейды. Безмолвные холмы, словно золотисто-зеленые волны, исполняли причудливый танец, подчиняясь порывам ветра. Эти картины заставили Рапсодию вспомнить другие дни, и другие поля, и другой мир, исчезнувший давным-давно, и на мгновение вместо возбуждения и радости от предстоящего путешествия она почувствовала щемящую грусть.

Вот уже три года все члены Намерьенского Союза жили в мире, хрупком и одновременно надежном. Время от времени, разумеется, возникали незначительные разногласия – кое-кто считал возможным продемонстрировать характер, но в основном все было спокойно. Рапсодия видела на лицах жителей континента, начиная от лириков из западных лесов и заканчивая делегатами из Бет-Корбэра, самой восточной орланданской провинции, граничащей с землями болгов, что они наконец позволили себе расслабиться и поверить в мирное будущее. Даже Эши, казалось, поверил и научился получать удовольствие от того, что насилию, терзавшему эти земли несколько десятилетий, положен конец. Человек, которому целых двадцать лет пришлось скрываться от врагов, устроивших на него настоящую охоту, человек, который никому не мог открыться и был вынужден страдать в одиночестве, теперь шел по миру, подставив лицо солнцу и наслаждаясь своим счастьем. И даже живущий в его душе дракон позволил ему с оптимизмом смотреть на жизнь. Одно это уже само по себе говорило о том, что в мире все хорошо, ведь всем известно, насколько драконы подвержены паранойе.

Но что-то не так было в ветре.

Рапсодия не смогла бы объяснить, что она почувствовала – нечто неуловимое, эфемерное, словно легкий бриз, налетевший на мгновение и тут же умчавшийся по своим делам. Однако Рапсодия уже не сомневалась: грядут перемены. И несмотря на жару, внутри у нее все похолодело.

Шум внизу немного стих, и Рапсодия на мгновение отвернулась от солдат, готовивших лошадей, фургоны и припасы, необходимые для путешествия в Ярим, отвернулась от моря волнующейся травы и посмотрела в сторону настоящего моря, лежащего в сотне лиг от Хагфорта.

«Это оттуда?» – подумала она, тщетно пытаясь отыскать в ветре чужеродную нить, уловить какие-нибудь изменения в воздухе, другой запах или резкое усиление жары, чтобы понять, почему же ей вдруг стало так грустно. Настроенная на вибрации окружающего мира, на мелодию жизни, будучи лиринской Певицей и Дающей Имя, Рапсодия могла улавливать подобные изменения.

Но она ничего не нашла.

Ее больше не посещали кошмары, предрекающие кровавые катастрофы, как было еще сравнительно недавно, когда они приходили почти каждую ночь. Теперь она спала в объятиях Эти, и дурные видения оставили ее в покое: дракон, охраняющий сон, оказался самым надежным способом обеспечить себе отдых ночью. Но даже когда она была вдали от мужа, в Тириане, или когда возвращалась обратно, ее покой не тревожили ни видения, ни предчувствия, ни дурные предзнаменования, которые могли бы объяснить эту неожиданную перемену в природе ветра.

Может быть, ей только кажется?

Однако она продолжала стоять, вглядываясь вдаль, и вдруг почувствовала, как ее окатило волной холода, иного, подкравшегося сзади. У нее зашевелились волосы на голове, а на лбу выступили крошечные капельки пота, тут же высушенные утренним ветерком. Рапсодия быстро обернулась и посмотрела на восточные бастионы Хагфорта, за которыми раскинулась Кревенсфилдская равнина, но неприятное ощущение уже исчезло. Ее глазам открылось лишь бескрайнее море зеленой травы, колышущейся на ветру.

Она приложила руку к виску, стараясь прогнать пульсирующую боль, неожиданно возникшую у нее в голове. В этот момент она почувствовала – на сей раз на юге – легкий трепет, словно вздрогнула сама земля. Рапсодия быстро наклонилась и коснулась земли у себя под ногами, но не обнаружила ничего необычного.

Впрочем, уже в следующее мгновение все исчезло.

– Ариа?

Рапсодия подняла голову и увидела внизу на дороге Эши, рядом с ним стояли солдаты и Джеральд Оуэн, и все смотрели на нее. Она заставила себя улыбнуться и покачала головой. Все сразу успокоились и вернулись к прерванным делам – все, кроме Эши. Он быстро вручил одному из стражников сундук, который до этого нес, и поспешил на вершину холма, где стояла Рапсодия.

– Что-нибудь случилось? – спросил он, подождав, пока Рапсодия выпрямится и отряхнет землю с рук.

– Не знаю, – ответила она, козырьком приложив руку к глазам и оглядываясь по сторонам. То, что прервало ее размышления, отступило, оставило ее в покое, если вообще что-то было. – – Не думаю, – сказала она наконец.

– Если ты хочешь остаться дома, мы еще можем послать Акмеду птицу с сообщением, – проговорил Эши и провел кончиками пальцев по выбившемуся из прически золотому локону. – Он покинет Илорк только через пару дней. Ему до Ярима ближе, чем нам.

Рапсодия взяла его за руку и повела назад, к фургонам.

– Нет. Я с нетерпением жду этого путешествия. – Остановившись возле запряженной гнедыми лошадьми кареты с королевским штандартом на крыше, она спросила: – А это еще что такое?

– Карета миледи, – низко поклонившись, ответил Эши.

– Ты шутишь?

Король намерьенов удивленно заморгал:

– Нет, а что такое?

– Ты хочешь, чтобы я ехала в карете?

– А почему бы и нет?

– Ну, кареты предназначены для… ну, для…

В глазах Эши загорелись веселые искорки. – Для кого, дорогая?

– Для… ну, для всяких там аристократов.

– Ты теперь аристократка. Больше того, ты – королева, даже если тебе самой это не доставляет радости.

Рапсодия игриво пнула его в бок.

– Ты прав, совсем не доставляет, но дело не в этом. Всякие там экипажи и кареты предназначены для неженок, стариков и больных. Я не хочу быть ни тем, ни другим, ни третьим, по крайней мере пока.

– Неужели нам так никогда и не удастся победить твою нелюбовь к королевским почестям? Мы могли бы ночевать в карете.

– Уверена, что солдаты получили бы огромное удовольствие. Нет.

Эши вздохнул с притворно-сердитым видом.

– Ладно, – сказал он и сделал знак квартирмейстеру: – Филипп, нам не понадобится карета. Спасибо.

– Кроме всего прочего, она задержит нас в пути. – Рапсодия подошла к своей чалой кобыле и нежно ее погладила. – Да и Твилла на меня обиделась бы.

– Хочу заметить, что я, будучи заботливым мужем, пытался спасти твою попку от седла, но ты не оценила моих стараний.

– Ну, моя попка тебя благодарит и просит больше не обращать на нее особого внимания. – Рапсодия снова погладила свою лошадь. – Мы почти готовы?

– Да.

– В таком случае нам следует найти Мелисанду и Гвидиона. А еще я хотела бы попрощаться с Анборном.

Эши кивнул в направлении вершины холма.

– Он там. Я пойду найду детей, чтобы ты могла оставить им свои наставления.

– Спасибо, – поблагодарила Рапсодия и нежно поцеловала мужа в щеку.

Она подождала, когда он войдет в замок, а потом направилась в сторону холма, на который показал Эши. На полпути она остановилась и снова прислушалась к музыке ветра, но не почувствовала ничего необычного. Наконец она вздохнула и заспешила вверх по склону.

Анборн в полном одиночестве сидел в своем кресле на самой вершине. Рапсодия подошла к нему сзади, но он почувствовал ее приближение и сразу заговорил:

– Мне кажется, он доносится с запада. Рапсодия замерла на месте.

– Что? – испуганно спросила она. Генерал не шелохнулся.

– Я не знаю.

Рапсодия медленно сделала несколько шагов вперед и встала рядом с ним. Даже выпрямившись в полный рост рядом с сидящим лордом-маршалом, она была лишь немногим его выше. Она ждала, стараясь не мешать ему слушать песню ветра. Они вместе смотрели на залитые утренним солнцем бесконечные зеленые луга, тянувшиеся до самого горизонта.

– Мне показалось, что я услышал Призыв, – спустя довольно много времени сказал генерал.

– Ты говорил. С Побережья Скелетов.

Анборн посмотрел на нее своими небесно-голубыми глазами.

– Нет. Еще раз, вчера вечером.

Рапсодия снова похолодела, только на сей раз она твердо знала; что ее испугали слова генерала.

– Откуда?

– Если бы я знал, я бы уже был там, – отвернувшись, ответил Анборн.

Он пожал плечами, и могучие мышцы натянули ткань рубашки, затем он выпрямил руками свои бесполезные ноги.

– Я ничего не слышала, хотя почувствовала в воздухе какие-то перемены, – призналась Рапсодия, убирая с лица волосы, которыми весело играл ветер. – Мне ни разу не доводилось слышать Призыв Кузена, принесенный ветром. В тот раз я лишь попросила о помощи, и ты меня спас. Я, помнится, подумала, что если отправлю Призыв по ветру и неподалеку окажется Кузен, который меня услышит, то он придет – сами стихии помогут ему найти меня.

– Я тоже так думал, – кивнул, соглашаясь, генерал.

– Ну а как на самом деле?

Анборн пожал плечами:

– Я прожил тысячу лет, Рапсодия. Но даже если я проживу еще тысячу, вряд ли я смогу ответить на все вопросы, которые у тебя возникнут.

Рапсодия улыбнулась:

– Вот это правда. – Она обняла его за плечи. – К тому же если бы ты и знал ответ, сомневаюсь, что ты захотел бы с ним расстаться. Ты даже не снисходишь до того, чтобы сообщить кухарке, что ты хочешь получить на ужин.

– Твоя новая кухарка просто ужасна. Лучше уж я буду болтаться голодным в грязном трюме корабля, чем стану с ней разговаривать.

Его слова, унесенные ветром, создали новый образ в голове Рапсодии.

– А если Призыв был послан с моря? — спросила она и почувствовала, как напряглась рука Анборна. – Ллаурон когда-то говорил, что морской ветер иногда подхватывает звуки и сматывает их наподобие клубка шерсти, и они вечно парят над поверхностью воды, изменяясь в зависимости от вибраций бесконечных волн. А если ты слышишь зов, который был отправлен кем-то с моря, вчера или, может, сто лет назад?

Анборн нахмурился.

– Если мы будем обсуждать все возможности, ты опоздаешь в Ярим на встречу с королем болгов, – проворчал он, хотя в его голосе явно слышалась любовь.

– А вдруг именно по этой причине ты его слышишь, а я нет? – настаивала Рапсодия. – Может быть, он послан во времена, когда меня еще здесь не было или я еще не стала членом братства Кузенов. – Она слегка покраснела. – Мне до сих пор так трудно поверить, что я одна из вас… Я же не отдала всю свою жизнь военной службе, как большинство Кузенов.

– Люди пускают по ветру много лжи, но сам ветер никогда не лжет. Ты позвала, и я тебя услышал, значит, ты совершила нечто такое, что позволило тебе стать членом братства. Хотя мне трудно представить, что именно, – и он игриво ущипнул ее за бедро.

– Так что мы будем делать? – спросила Рапсодия и шлепнула его по руке, изо всех сил стараясь не поддаться захлестнувшему ее отчаянию.

– Ничего, – пожал плечами Анборн.

– Ничего?!

– Именно. – На лице генерала появились морщины, когда он, прищурившись, посмотрел на солнце, а потом снова перевел глаза на луг. – Ты не можешь спасти весь мир, Рапсодия, это никому не под силу. Если где-то Кузен попал в беду и ему можно помочь, ветер о нем позаботится. Я готов прийти к нему на помощь – ну, положим, не прийти, а приехать… – Он фыркнул, ласково погладил Рапсодию по щеке и не спешил убирать руку. – И ты тоже. Так что мы подождем и посмотрим, как будут развиваться события. А пока живи своей жизнью. Отправляйся в мерзкий иссушенный жарой город, похожий на отвратительный красный кирпич, и подари ему воду. По мне, так можешь даже затопить его, я плакать не стану. Это гнилое место и заслуживает того, чтобы его прах развеяли по ветру, но если ты хочешь помочь этим людям, поезжай и помоги. Не стоит звать судьбу, она приходит, когда ты ее меньше всего ждешь.

Рапсодия взяла руку генерала, которая оставалась на ее щеке, и ласково поцеловала, а потом наклонилась и поцеловала его в щеку:

– Спасибо, Анборн. Ты погостишь в Хагфорте?

– Немного. Ровно столько, сколько понадобится, чтобы исправить вред, который нанесли юному герцогу уроки моего бесполезного племянника. Мальчик даже плеваться нормально не умеет – какой позор!

– Отлично, – рассмеялась Рапсодия. – Уверена, что, когда мы вернемся, он будет совершенно другим человеком.

– Уж можешь не сомневаться. Жаль только, что меня здесь, скорее всего, уже не будет. Ты же знаешь, я не люблю подолгу оставаться на одном месте.

Рапсодия кивнула:

– Знаю. Мне, как всегда, будет тебя не хватать.

Генерал помахал ей рукой:

– Тебе пора. Караван был уже почти готов, когда я сюда выбрался, значит, не меньше часа назад. Они уже наверняка тебя ждут. Удачного путешествия.

Он подождал, пока она скроется из виду, и едва слышно прошептал:

– Мне тоже, как всегда, будет тебя не хватать.

Котелок

АКМЕДА ПОРАЗИЛО, как тихо собрались болги.

Караван для путешествия в Ярим был подготовлен к дороге ночью, чтобы не мешать утренней поверке и ранним маневрам. Делали все в полнейшей тишине, производившей особенно сильное впечатление, потому что тяжелые и громоздкие фургоны с бурами и прочим оборудованием, достигавшие семи ярдов в длину, скрипели и стонали даже в обычных обстоятельствах. Сказались долгие тренировки под руководством Грунтора, а также естественная ловкость болтов, умевших с легкостью управлять своими массивными телами и в случае необходимости делаться незаметными.

Король видел, что, несмотря на расторопность и точность движений, болги, которых выбрали для путешествия в Ярим, нервничают.

Шрамы, оставшиеся после многовековой традиции, называемой Весенней Чисткой, так и не зажили, хотя с тех пор, как он занял трон Илорка и Чистки прекратились, прошло четыре года. До этого каждую весну орланданская армия, опьяненная собственной силой, значительно лучше вооруженная и выученная, приходила к подножию Зубов и уничтожала какую-нибудь деревню болгов, считая, что эти жестокие, кровопролитные набеги удерживают полулюдей, обладающих каннибальскими наклонностями, от набегов на пограничные провинции Бет-Корбэр и Ярим.

Стремясь как можно быстрее уничтожить деревню болгов и вернуться домой, солдаты Роланда, казалось, не замечали, что они нападают всегда на одно и то же поселение. Болги придумали отличный способ борьбы с Весенними Чистками. Они наспех отстраивали жалкую деревушку и селили туда стариков, больных и калек – изгоев своего общества, подчиняющегося законам кочевников. С точки зрения Акмеда, решение было прагматичным и весьма разумным. Сами болги благодаря этому становились сильнее, к тому же таким образом им удавалось удовлетворить жажду крови орланданских солдат, которые не углублялись в горы, где в действительности и жили болги. Их обман стал решающим фактором, убедившим Акмеда в том, что народ, из которого вышел его неизвестный отец, достоин того, чтобы его защищать.

Сидя на лошади, в первом свете наступающего дня он видел, как они собирают продовольствие и оружие, грузят свои вещи на ломовых лошадей. Волы лучше подошли бы для этих целей, но в Зубах волам не выжить. Болги не любят конину, и угрозами можно заставить их использовать лошадей как средство передвижения, а не как пищу; но нескольким несчастным волам, которых Акмед в качестве эксперимента приобрел в Бет-Корбэре, не повезло. Он до сих пор время от времени встречал в туннелях болгов, чьи головы украшали причудливые шлемы с рогами – как правило, рог приделывали на макушке или на лбу. А один раз он увидел, что один из младших командиров украсил рогом свой гульфик, и про себя попросил у несчастного вола прощения.

Да, конечно, жители Ярима будут дрожать от страха, глядя, как с востока к ним приближается вооруженный отряд фирболгов, но и сами болги не слишком радовались перспективе войти в самое сердце еще совсем недавно вражеской территории маленькой и недостаточно – по их мнению – вооруженной группой. По здравом размышлении Акмед решил, что у болгов имелось гораздо больше оснований для беспокойства.

Справа от Акмеда задрожала земля, и он увидел Грунтора верхом на Лавине.

– Ой считает, что мы готовы в путь, сэр, – прогудел великан.

Король кивнул и повернулся к Руру, на лице у которого появилось испуганное выражение, ясно различимое даже в сером свете раннего утра. Поскольку, как правило, физиономии болгов отличает неизменная мрачность, заносчивый взгляд Рура особенно выводил Акмеда из состояния равновесия.

– Повторяю: во всем, что касается Гургуса, полагайтесь на решения Омета, по вопросам порядка обращайтесь к Хагрейту, – сказал он. – Если у вас возникнут какие-либо сомнения, ждите моего возвращения.

Ремесленник-болг кивнул.

Акмед взял в руки поводья, подал квартирмейстеру знак и пришпорил коня. Вскоре он уже занял свое место во главе колонны.

– Готовы? – откашлявшись, спросил он.

Темные головы с косматыми шапками волос закивали, но никто не произнес ни слова.

– Хорошо. Мы постараемся все сделать как можно быстрее и вернуться домой. Нам нет никакой необходимости выносить общество этих людей больше, чем потребуется. В путь.

Под скрип колес и горестные вздохи животных, тащивших тяжелые телеги, на которые безжалостно проливались лучи солнца – впрочем, оборудование тут же прикрыли большими кусками брезента, – инженеры-болги отправились в Ярим.

В море, при пересечении Нулевого меридиана

ДАЖЕ СКВОЗЬ РЕВ морского ветра сенешаль слышал, как перекликаются матросы «Баскеллы».

– Критическая точка, капитан!

– Критическая точка! Всем приготовиться!

Крик подхватили другие голоса, сначала десяток, потом все больше и больше; он прокатился по палубам, словно предупреждение о лесном пожаре или наводнении.

Фергус, управляющий сенешаля, поднялся с сундука, на котором сидел, и знаком показал солдатам, сопровождавшим его хозяина, что они должны собраться на корме у главной мачты. Будучи человеком неразговорчивым, Фергус изъяснялся главным образом при помощи наводящего на окружающих ужас рычания и фырканья, но на море поднялся сильный ветер, и ему пришлось прибегнуть к жестам, при этом глаза управляющего метали молнии.

Сенешаль потянулся к ближайшему штагу и ухватился за мусинг, металлический шар на верхушке штага. Нулевой меридиан – невидимая линия, проходившая в основном по морю, – считался тем местом, где началось Время, и был мифической точкой невозвращения: корабль мог миновать его спокойно и без происшествий, а мог попасть в безумное встречное течение; что еще хуже, рассказывали, будто иногда ветер вдруг стихал и корабль замирал посреди моря. Нулевого меридиана моряки боялись отчаянно, однако во время своих кругосветных плаваний обойти его, естественно, не могли. Холодный металл, мокрый от соленых брызг, скользил в пальцах сенешаля.

– Замедлить ход, – крикнул штурман рулевому. – Мы уже совсем рядом.

Кломин и Кайюс, арбалетчики сенешаля, которым он доверял больше остальных, с трудом удерживая равновесие, искали глазами, за что бы ухватиться, чтобы устоять на ногах во время пересечения Нулевого меридиана. Близнецы, чьи сердца бились в унисон и чье искусство владения арбалетом не знало себе равных во всем Арготе, страдали от морской болезни с той самой минуты, как корабль вышел из порта.

– Держитесь, ребята! – звенел голос капитана. – Море сегодня не слишком ласковое. Прямее, приятель, а то нас всех унесет ветер.

Команда корабля, не один раз пересекавшая Нулевой меридиан, собралась на палубе. Матросы, приготовившись к трудному испытанию, постарались покрепче ухватиться за снасти. Море волновалось, высокие волны заливали палубу, и люди давно промокли.

Сенешаль изо всех сил цеплялся за штаг, задыхаясь на сильном ветру и не в силах удержаться на ногах – так сильно болтало корабль. Очередная волна взметнулась над палубой и окатила его с ног до головы. Он позвал Фергуса, и тот, скользя и спотыкаясь на мокрых досках палубы, все же сумел благополучно добраться до своего господина.

— Держи меня, – приказал сенешаль управляющему. Тот лишь кивнул и, расставив ноги пошире, ухватил сенешаля за предплечье.

– На подветренную сторону, приятель! – снова крикнул штурман, обращаясь к рулевому.

Сенешаль почувствовал, как внутри у него разгорается черный огонь ярости из-за собственной беспомощности. Корабль жутко кренился то на одну сторону, то на другую, матросы падали, не в силах устоять на ногах, а ведь всего несколько мгновений назад их подгонял попутный ветер и казалось, что не будет никаких задержек в пути. То, что его путешествие, а следовательно, и достижение цели поставлено под угрозу, приводило в ярость человека и демона.

– Прямо руля! – закричал капитан.

– Держи крепче, – распорядился сенешаль, и Фергус кивнул, показывая, что понял.

Сражаясь с порывами обезумевшего ветра, сенешаль ухватился за рукоять Тайстериска и вытащил меч из ножен. На. палубу посыпался дождь крошечных ярких искр, которые, впрочем, сразу погасли.

Сенешаль поднял меч высоко над головой и принялся яростно рубить ветер.

Любому человеку, кроме Фергуса, находившегося совсем рядом с сенешалем, показалось бы, что тот держит в руке рукоять из черной стали. Но Фергус на короткую долю секунды успел заметить блеск клинка, края которого были не более чем тонкими черными линиями, ограничивавшими бурлящие потоки, невидимые, если бы не капли морской воды, застревавшие в них.

За эту короткую долю секунды управляющий увидел маленькие, бесформенные лица призраков – лишенные глаз, с черными ртами, раскрытыми в диком крике, они обнимали невидимый клинок.

Сила меча наполнила собой тело сенешаля, и оно напряглось, наполнилось могуществом, которое Фергус тут же почувствовал. Кожа его господина под одеждой стала теплой, потом горячей и наконец обжигающей. С хриплым стоном боли Фергус выпустил руку сенешаля.

Впрочем, держать его больше не было необходимости.

В порывах ветра, налетевшего на палубу и паруса, вспыхнули молнии.

Худое тело сенешаля обрело дополнительную силу, дарованную ему клинком, он откинул голову назад и расхохотался, а потом крикнул, обращаясь к ветру:

– Поклонись мне!

Близнецы, без сил лежавшие на палубе, оторвали взгляды от луж блевотины и сквозь мокрые волосы наблюдали за происходящим.

Они смотрели, как их хозяин отдает приказы самому ветру.

– Я твой господин! – орал сенешаль, обращаясь к порывам ветра, вцепившегося в паруса. Его могучий голос разрезал вой урагана, словно острый клинок снег. – Я приказываю тебе: склонись передо мной!

В ответ бушующий ветер взревел еще сильнее и спиралью начал подниматься к небесам.

А в следующее мгновение все стихло: волны улеглись, паруса, едва не сорванные бурей всего минуту назад, опали, но их сразу же наполнил легкий бриз. Команда корабля стояла неподвижно, не в силах сдвинуться с места и отвести глаза от сенешаля.

Он закрыл глаза, и на его лице расцвела торжествующая улыбка. Затем он поднял лицо к солнцу, проглянувшему сквозь рассеивающиеся тучи. Сенешаль постоял несколько мгновений, наслаждаясь тем, что ему удалось подчинить себе ураган, затем, словно проснувшись, быстро открыл глаза и окинул недовольным взглядом команду. Легкий ветерок, окутывающий рукоять его меча, сердито зашипел, и в воздух посыпались крошечные искры.

– Займитесь делом, – сказал он тихим, холодным, точно смерть, голосом.

Капитан быстро повернулся к штурману.

– Держи прежний курс, – приказал он.

Все члены команды, боявшиеся не то что пошевелиться – вздохнуть, мгновенно вернулись к своим обязанностям.

Фергус вытер о штаны мокрые зудящие ладони, обожженные прикосновением к сенешалю, затем подошел к близнецам, по-прежнему лежащим на палубе.

– Вставайте, – сердито велел он. – И отправляйтесь вниз. Когда понадобитесь, вас позовут.

Первый помощник на секунду задержался около капитана и наклонился к нему, чтобы его никто не услышал, – он не знал, что ветер слышит все.

– Что это было?

Капитан даже не поморщился.

– Понятия не имею, – ответил он, глядя вслед сенешалю, который решил вернуться в свою каюту. – Но я уверен, что боги благословили наше путешествие. Разве мы можем просить большего, когда сам ветер за нас?

9

Побережье Скелетов, Сорболд

С НАСТУПЛЕНИЕМ УТРА поднялся ветер.

Человек стоял, повернувшись лицом к западу, за спиной у него вставало солнце, а он наблюдал за тем, как клубящийся туман окутывает прибой, набегающий на черный песок.

Повсюду вокруг него дремали обломки огромных кораблей, куски древнего дерева тут и там выглядывали из песка, словно сломанные кости гигантских мифических животных, окутанные густым пологом тумана.

«Море сегодня кажется спокойным», – подумал он, наблюдая за тем, как набегают волны на берег, пенятся, касаясь черного, сверкающего песка, а потом робко откатываются назад. Он знал, что они притворяются. В несколь ких футах от берега обманчиво кроткая приливная волна превращалась в свирепую фурию, а из вулканического песка на дне торчали острые, точно осколки стекла, пальцы скал. Здесь, на подветренной стороне Побережья Скелетов, мир и покой таили в себе смертельную угрозу.

Эта мысль его развеселила.

На наветренной стороне побережья волны даже не пытались скрывать своего злобного нрава. Они набегали на берег огромными, пенистыми валами, обрушивая на него свою безжалостную ярость, бились в скалы с такой силой, что в воздухе висела пелена брызг, грозно ревели и отсту-пали назад, в пасть моря, чтобы через несколько мгновений снова наброситься на несчастную землю, а потом еще раз, и еще, снова и снова – и так бесконечно.

Было что-то привлекательное для него в открытой ярости моря, в этой непримиримой враждебности, свободной от необходимости прятаться и притворяться пассивной. Он и сам испытывал ярость, в его душе поселился гнев, который ему приходилось прятать за приятными манерами и доброжелательным лицом. Совсем как море с подветренной стороны. Пока.

Золотой луч прорвался сквозь дымку, вечно окутывающую этот берег, и расцветил туман, пропитавший воздух. Его кожа приобрела медный оттенок, стала цвета земли, залитой солнечным светом, – кожа жителя Сорболда, выдубленная горячими ветрами и безжалостным солнцем его родины. Люди, населявшие эту землю, обладали удивительной, неповторимой красотой, какой больше не было ни у одного народа, населявшего континент, и характером, благодаря которому они не склонились под палящими лучами солнца и ударами ветров, дующих в пустыне. Суровый климат и жестокая повседневная жизнь породили сильных, закаленных, словно глина, обожженная в огне, людей. Скоро ему предстоит испытание.

Его размышления прервал скрипучий свист, стон, время от времени прокатывавшийся по всему Побережью Скелетов. Впрочем, это был всего лишь голос ветра, проносящегося мимо сломанных мачт и полуразрушенных корпусов, тщетно пытающегося навести здесь порядок и смести остатки песка с деревянных обломков. Мертвые корабли были построены из диковинного дерева, здесь такое не росло, оно даже не начало гнить, несмотря на то что пролежало на берегу четырнадцать веков. Казалось, ветер любовно ласкает обломки, пытается набросить на них покрывало утра, напевает им печальную песнь.

Человек поднял голову и снова вернулся мыслями к делу, которое ему предстояло свершить. Он осматривал берег в мягком свете начинающегося утра, как и в тот день, когда впервые пришел сюда и обнаружил здесь сокровище, потом он приходил сюда еще множество раз, но напрасно. Всего через несколько мгновений солнце поднимется над горизонтом, и тогда берег окутает непроницаемая белая дымка – разглядеть сквозь нее блеск волшебного предмета будет невозможно. Он быстро огляделся по сторонам, еще раз посмотрел на пенящиеся волны и черный песок.

Он не увидел ничего необычного, как и множество ра:з до сих пор – кроме того, самого первого раза.

Человек тяжело вздохнул, сдаваясь. Он понимал, что может потерпеть поражение. В конце концов, сколько раз в жизни можно получить ключи от Времени?

Он рассеянно раскопал песок под носом корабля, который предварительно обыскал в надежде найти хотя бы что-нибудь, что море не забрало себе, увидеть крошечную вспышку света, как в тот день… Ничего.

Красно-оранжевая арка, осветившая горизонт на рассвете, превратилась в ровный ярко-желтый шар, и тяжелый, наполненный испарениями воздух стал непроницаемым. Солнце встало.

Он снова тяжело вздохнул, с удовольствием вспомнив то мгновение, когда он нашел сокровище.

Он был тогда значительно моложе, и его переполняли безумные мечты юности, а еще невыносимое желание сделать все, чтобы они исполнились. Впрочем, с каждым годом желание становилось все менее сильным, а мечты постепенно рассыпались в прах. Он уже практически смирился с тем, что впереди у него самая обычная непримечательная жизнь, когда затеянная на рассвете прогулка по черному песку подарила ему счастливое сияние.

Он заметил его лишь каким-то чудом, увидел краем глаза, словно едва различимое движение вдалеке, и в ту же секунду сердце отчаянно забилось у него в груди. Легенды утверждали, будто по Побережью Скелетов бродят серые львы, живые призраки свирепых хищников, они прячутся в тумане, а потом набрасываются на свою несчастную жертву. Он видел немало человеческих костей среди обломков кораблей и верил в эти рассказы. Пурпурное сияние, которое он заметил краем глаза, его так напугало, что он замер на месте и вознес молитву Единому Богу, прося об одном: чтобы Господь позволил ему скрыться в тумане и спастись от клыков льва-призрака.

Когда через несколько минут выяснилось, что никто не собирается выскакивать из тумана и нападать на него, он с опаской направился к останкам корабля, очертания которого постепенно вырисовывались из неясных теней, сначала серые, а потом черные, и вот уже он вошел внутрь искалеченного корпуса. В том месте, откуда исходило сияние, он осторожно раскопал песок, счистил его остатки с влажной поверхности, не обращая внимания на кровоточащие пальцы – острые осколки камня располосовали кожу, оставив на ней глубокие царапины.

На глубине примерно в полпальца, внутри какого-то деревянного обломка он нашел свое сокровище.

Сначала он решил, что это раковина или жемчужина – фиолетовая, окутанная разноцветными тенями, плоский диск овальной формы с неровными краями. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы заставить себя протянуть руку к находке, он боялся, что это ядовитый коралл или какое-то морское растение, которого ему еще не доводилось встречать. Когда же наконец он решился его потрогать, его пальцы коснулись гладкой, как стекло, поверхности, испещренной какими-то линиями, как будто диск состоял из крошечных, идеальной формы плиточек.