Текст книги "Герцог полуночи"

Глава 5

Свадьба короля Херла состоялась через две недели, и это было воистину грандиозное событие. Сотня трубачей провозгласила эту новость с крыш замка, мимо прошла процессия танцующих девушек, а о последовавшем потом пиршестве слагались легенды. Чтобы присутствовать на брачной церемонии, отовсюду съехались принцы и короли, однако никто не мог сравниться с королем гномов. Он прибыл со своей свитой, разодетой в роскошные наряды, скакавшей верхом на козлах и везшей свадебный подарок – огромный золотой рог, наполненный рубинами и изумрудами…

…из «Легенды о короле Херла».

Артемис уже давно смирилась со своей жизнью и своей судьбой. Она была прислужницей, подручной для исполнения прихотей своей кузины, и ее жизнь ей не принадлежала. Того, что могло бы быть – об этом она когда-то давно мечтала по ночам в своей девичьей постели, – никогда не будет.

Поэтому нечего было с тоской смотреть, как герцог Уэйкфилд взял Пенелопу под руку и, склонив к ней голову, вывел ее из столовой, где только что закончился ленч. Конечно же, они были прекрасной парой, вот только… «Интересно, расскажет ли он своей жене о том, что любит бродить по роще на рассвете, расскажет ли ей нелепую историю о Лунной Девушке?» – думала Артемис, невольно вздыхая. Впрочем, она прекрасно понимала, что глупо завидовать кузине.

– Я так рада, что вы приехали! – прервала ее размышления леди Феба. Коснувшись локтя Артемис, она, понизив голос, добавила: – Гости Максимуса все такие… допотопные.

Выходя вместе с ней из столовой, Артемис окинула ее взглядом. Молоденькая леди Феба убрала назад свои светло-каштановые волосы, а ее небесно-голубое платье эффектно подчеркивало круглые розовые щечки и огромные карие глаза. У Артемис не было сомнений: если бы Фебе позволили появляться в обществе, она была бы одной из самых знаменитых молодых светских леди – не благодаря своей внешности, а благодаря своему добросердечию и мягкому характеру. Не любить Фебу Баттен было совершенно невозможно.

Но Фебу, как и ее, Артемис, ждала грустная судьба: плохое зрение, почти слепота, не позволяло ей посещать балы, званые вечера и приемы.

Иногда Артемис задумывалась: так ли относилась Феба к своему положению, как она – к своему?

– Но леди Пенелопа вовсе не такая, – заметила Артемис, когда они подошли к двери, ведущей на южную террасу, – многие гости решили после ленча прогуляться по саду. – Осторожно, здесь ступенька.

С благодарностью кивнув, Феба осторожно поставила ногу в лодочке на мраморную ступеньку.

– Да, конечно. Но Пенелопа не в счет, верно?

Артемис с недоумением взглянула на девушку.

– Не в счет?… Что вы имеете в виду?

Феба стиснула ее локоть и подняла лицо к яркому солнечному свету.

– Она весьма любезна, но я ее не интересую.

– Но это не так, – возразила Артемис.

Феба одарила ее взглядом многоопытной дамы, что никак не соответствовало юному девичьему личику.

– Она уделяет мне внимание только в тех случаях, когда ей кажется, что это поможет ей заполучить Максимуса.

Артемис нечего было возразить, потому что это была чистейшая правда – пусть даже и неприятная.

– Тогда она глупее, чем я думала, – пробормотала она.

– Вот именно поэтому я рада, что вы здесь, – усмехнувшись, сказала Феба, и Артемис почувствовала, что улыбается.

– Осторожнее… Здесь ступеньки вниз, в сад.

– М-м-м… Я чувствую запах роз. – Феба повернула голову в сторону шпалерной розы, росшей на расстоянии нескольких ярдов.

В отличие от всех остальных цветов, роза эта была почти дикой и больше напоминала сорняк, зато запах у нее был замечательный. С удовольствием вдыхая ее аромат, Артемис тихо спросила:

– Вы сейчас можете видеть что-нибудь?

Вопрос был таким личным, что граничил с бестактностью, но Феба с милой улыбкой ответила:

– Я вижу синеву неба и зелень сада. Могу видеть очертания розовых кустов вон там, но отдельные цветы не различаю. – Она повернулась к Артемис. – При ярком свете все гораздо лучше. Например, я вижу, что сейчас вы хмуритесь, глядя на меня.

Артемис поспешно придала лицу более приятное выражение.

– Вот и хорошо. Я думала, что у вас все намного хуже.

– В помещении и ночью гораздо хуже, – пробормотала Феба, шагая рядом с Артемис по гравиевой дорожке.

Тут чей-то звонкий смех заставил их повернуть головы.

– Это леди Пенелопа? – тихо спросила Феба.

– Да, верно, – ответила Артемис, увидев, как Пенелопа игриво похлопывала Уэйкфилда по руке, а он улыбался ей. – Похоже, она поладила с вашим братом.

– Правда?

Артемис с любопытством посмотрела на девушку. Феба не раз давала понять, что не считала Пенелопу лучшим выбором брата, но, конечно, права голоса в этом деле она не имела. Может, боялась, что ей придется покинуть дом брата, если Пенелопа выйдет за него замуж?

– А вот и мисс Пиклвуд, – сообщила Артемис своей спутнице, когда они приблизились к двум леди. – Она беседует с миссис Джиллетт.

– О, Феба, дорогая! – воскликнула мисс Пиклвуд. – Я как раз говорила миссис Джиллетт, что именно вы создали этот чудесный сад.

– Вы приувеличиваете, – улыбнулась Феба. – Сад разбила не я, а мама.

– Значит, у нее был отличный художественный вкус, – сказала миссис Джиллетт. – Я очень вам завидую. А мне мистер Джиллетт оставил в нашем поместье только маленький садик. А что это за восхитительный цветок? Не припомню, чтобы видела что-то подобное.

Феба, наклонившись, ощупала цветок, а потом прочитала о растении целую научную лекцию – рассказала о его происхождении и о том, как оно попало в Пелем. Артемис была поражена; она и не подозревала, что подруга так увлечена садоводством.

Мокрый собачий нос внезапно уткнулся в руку Артемис, и мисс Пиклвуд тотчас тихо хихикнула.

– Перси, кажется, совершенно очарован вами. Обычно он никогда не отходит от Максимуса.

Артемис заглянула в преданные коричневые глаза охотничьего спаниеля, потрепала его по шерсти, а потом вдруг с удивлением заметила Бон-Бона; высунув розовый язык, песик, казалось, пыхтел от счастья, находясь рядом с довольно крупной собакой.

Осмотревшись. Артемис снова увидела герцога, сопровождавшего Пенелопу в дальний конец сада.

– А вон Миньон, – мисс Пиклвуд указала туда, где малыш спаниель обнюхивал самшит. – В отличие от Бон-Бона, эта собака не слишком любит крупных собак.

– М-м-м… – Сделав несколько шагов, Артемис присела, чтобы погладить маленькую белую собачку. – Я уже несколько лет не видела его таким активным.

– Я должна показать этот цветок леди Ноукс, – заявила миссис Джиллетт, говорившая чересчур громко. – Она увлекается садоводством, хотя средства не часто позволяют ей удовлетворять свою страсть. – Миссис Джиллетт вдруг нахмурилась и почти шепотом добавила: – Знаете, Ноукс играет.

– Игра – это ужасное зло. – Мисс Пиклвуд покачала головой и тут же спросила: – Вы ведь слышали историю лорда Пеппермена?

– Нет-нет. А что за история?

– Прошу простить меня, – проговорила Феба, – но Артемис очень интересуют шпалерные абрикосовые деревья.

Утвердительно кивнув, Артемис послушно взяла подругу под руку. Когда они отошли на такое расстояние, что их не могли услышать, она спросила:

– Зачем нам шпалерные абрикосы?

Феба пожала плечами.

– Каждого человека должно что-то интересовать. Кроме того… Не уверена, что смогу еще раз выслушать историю Пеппермена.

Пронзительный свист прорезал воздух, и Перси, трусивший рядом с ними, тотчас поднял голову, а затем помчался к Уэйкфилду. Бон-Бон на удивление короткими маленькими лапками старался не отстать от своего нового друга.

Артемис проводила взглядом собак – и вдруг поняла, что не может отвести глаз от герцога. А он посмотрел на нее так пристально, как будто что-то требовал. Она почувствовала головокружение, но в этот момент Пенелопа похлопала Максимуса по руке, и он, повернувшись к ней, улыбнулся и что-то сказал.

Артемис поежилась, хотя было довольно тепло и ярко светило солнце.

– Мне пришла в голову одна мысль… – Феба подтолкнула ее плечом.

– Вот как? – пробормотала Артемис. Тут Уэйкфилд и Пенелопа подошли к лорду и леди Оулдершо, а секунду спустя герцог нахмурился – очевидно, ему не понравилось то, что говорил лорд Оулдершо.

– Разве не замечательно, если все леди из Женского общества помощи приюту для детей из неблагополучных семей и подкидышей соберутся вместе, чтобы посмотреть спектакль в Хартс-Фолли? – проговорила Феба.

– Звучит заманчиво, – Артемис перевела взгляд на девушку. – Думаю, Пенелопа с удовольствием согласится. Она любит подобные мероприятия, хотя и не всегда следит за действием пьесы.

– Вы, конечно, тоже придете, – улыбнулась Феба. – Вы ведь почти постоянно посещаете собрания вместе с Пенелопой, верно?

– Полагаю, что да. – Артемис поморщилась, подумав о том, что она-то никогда не станет своей в Женском обществе. Ведь для того, чтобы помогать приюту для детей из неблагополучных семей, требовались деньги.

– О, скажите, что обязательно придете. – Феба еще крепче стиснула локоть Артемис. – В Хартс-Фолли ставят «Двенадцатую ночь» с Робин Гудфеллоу в роли Виолы. Я ужасно люблю ее низкий голос. И она очень забавно читает стихи.

Артемис с болью подумала о том, что Феба, посещая театр, вероятно, не видела актеров на сцене, а слышала лишь их голоса.

– Конечно, я приду, – успокоила она девушку.

– Значит, решено! – Феба даже чуть подпрыгнула от радости, и Артемис невольно улыбнулась. – Я узнаю у других леди, смогут ли они тоже прийти.

Они дошли почти до конца сада, где у стены стояла каменная скамейка, и Артемис увидела сидевшую там одинокую фигуру – женщина, глубоко задумавшись, смотрела вдаль.

– Знаете, – тихо сказала Артемис, – я слышала, что мисс Ройял стала полноправной наследницей.

– Да?… – заинтересовалась Феба.

Артемис многозначительно сжала ее локоть и добавила:

– А в Женском обществе всегда найдется место еще для одной леди, не так ли?

– О, конечно! – воскликнула Феба.

Похлопав ее по руке, Артемис, повысив голос, проговорила:

– А вот и мисс Ройял.

Леди на скамейке тотчас повернула голову; видимо, до этого она не замечала их приближения.

– Добрый день. – У нее был довольно низкий для женщины голос, и смотрела она настороженно.

– Любуетесь садом, мисс Ройял? – с простодушной улыбкой спросила Феба.

– О да, миледи, – ответила мисс Ройял. – Э-э… не хотите ли составить мне компанию?

Ее приглашение немного запоздало, потому что Феба уже сидела по одну сторону от нее, а Артемис – по другую.

– Благодарю вас. – Феба снова улыбнулась. – Мы как раз говорили о Женском обществе помощи приюту для детей из неблагополучных семей и подкидышей. Я надеюсь, что все леди из этого общества посетят Хартс-Фолли, когда мы вернемся в город.

– Не думаю, что когда-нибудь слышала о таком женском обществе, – вежливо ответила мисс Ройял.

– Никогда не слышали? – изумилась Феба, сделав огромные глаза. И она принялась подробно описывать сиротский приют в Сент-Джайлзе и все те добрые дела, которые Женское общество делало для несчастных детей.

Пряча улыбку, Артемис слушала рассказ Фебы. В какой-то момент она подняла голову и увидела, что Уэйкфилд все еще прогуливался с леди Пенелопой и лордом Оулдершо. Причем герцог то и дело морщился.

«Интересно, что говорит ему лорд Оулдершо?» – подумала Артемис.

Максимус очнулся от сновидений, в которых была невыполненная работа и окровавленные локоны, тускло светившиеся в лунном свете. Накануне он вел с Оулдершо долгую дискуссию и лег спать, когда было уже больше двух часов ночи. Максимус не возражал против вторжения политики на его домашний прием, но ему не нравилась настойчивость, с которой оппонент навязывал свою точку зрения. Хотя Оулдершо был отчаянным хвастуном, он в то же время мог бы стать важным политическим союзником, способным обеспечить мощную поддержку последнему предложению Максимуса – «Джиновому акту».

Вести подобные беседы после полуночи – утомительная обязанность.

Максимус поднялся с постели и, быстро надев старые сюртук и сапоги, отправился в заднюю часть Пелем-Хауса. По дороге он встретил всего лишь нескольких слуг, но те были прекрасно вышколены, поэтому, не говоря ни слова, просто поклонились, когда он проходил мимо.

Раннее утро – единственное время дня, которое герцог оставлял только для себя.

Выйдя из дома, он пошел вокруг Пелем-Хауса в сторону конюшни. Обычно собаки в предвкушении прогулки ждали его во дворе конюшни, но на этот раз двор был пуст, и Максимус, помрачнев, направился к роще.

Когда он пересек широкую южную лужайку, солнце уже стояло высоко, так что, войдя в лес, Максимус на мгновение ослеп от внезапного сумрака под пологом деревьев. Герцог на несколько секунд закрыл глаза. Когда же открыл их, перед ним, словно древняя богиня, предстала мисс Грейвс. Невозмутимая и нездешняя, она стояла под высокими деревьями, рядом с ней стояли его собаки.

Первым нарушил эту картину, конечно же, Перси: грязный и возбужденный, он помчался к Максимусу, а потом из-за юбок мисс Грейвс выскочила маленькая, когда-то белая собачка и с бешеным лаем бросилась вдогонку за Перси.

– Вы сегодня поздно, ваша светлость, – проговорила мисс Грейвс с таким видом, будто ждала его.

– Я до поздней ночи беседовал с лордом Оулдершо, – отозвался герцог, сочтя ее замечание глупым. – Это собака леди Пенелопы? – Он взглянул на собачонку, обнюхивавшую его сапоги.

– Да, – кивнула Артемис. Она как ни в чем не бывало пошла рядом с герцогом – словно они ходили так уже многие годы. – О чем же вы говорили с лордом Оулдершо?

Посмотрев на нее, Максимус отметил, что она снова была в том же коричневом платье, и тотчас вспомнил: ее гардероб ограничивался всего тремя платьями – двумя дневными и одним для балов.

– Мы говорили о политике, и я сомневаюсь, что это было бы интересно для такой леди, как вы.

– Почему?

– Что… почему? – Герцог нахмурился.

– Почему такую леди, как я, не может интересовать политическая дискуссия? – Ее тон был исключительно вежливым, но ему почему-то показалось, что она смеялась над ним.

Еще больше помрачнев, Максимус ответил:

– Это связано с каналами, а также с законом, способствующим искоренению торговли джином среди лондонской бедноты. Уверен, вы согласитесь, что тема исключительно интересная, – добавил он с усмешкой.

Но мисс Грейвс нисколько не смутилась.

– Что общего между каналами и торговлей джином? – спросила она.

– Ничего. – Герцог поднял палку и бросил ее довольно далеко, но глупый Перси не возражал – весело залаяв, он понесся за ней, а любимец леди Пенелопы последовал за ним (очевидно, эта нелепая пара подружилась). – Оулдершо уговаривает меня поддержать его проект и открыть в Йоркшире канал, который будет приносить прибыль его угольным рудникам А он в обмен поддержит мой «Джиновый акт».

– А вы не хотите поддерживать его проект? – Мисс Грейвс приподняла юбки, переступая через корень дерева, и он увидел ее белую лодыжку – она опять была без туфель.

– Дело не в этом, – пробормотал Максимус. Хитросплетения парламентской политики были весьма сложными, и ему не очень-то нравилось обсуждать эти темы с дамами и даже с мужчинами, не интересовавшимися политикой.

– Так в чем же тогда дело? – допытывалась мисс Грейвс.

– Оулдершо уже в третий раз вносит предложение о канале. – Максимус вдруг почувствовал, что улыбается. – Он использует парламент, чтобы набивать себе карманы. По правде говоря, – герцог тяжко вздохнул, – не он один так поступает. Полагаю, очень многие лорды хотят иметь законы, которые будут приносить пользу им самим. Но Оулдершо делает это слишком уж откровенно.

– Значит, вы не поддержите его проект?

Максимус снова вздохнул.

– Увы, придется поддержать. Да, я поддержу его идиотский проект. Мне нужен его голос и, что еще важнее, нужны голоса его союзников.

– Для чего? – Остановившись, мисс Грейвс повернулась к нему лицом и пристально на него посмотрела – словно и впрямь интересовалась его политическими взглядами. Или же в этом ее интересе было что-то большее?…

– Но вы ведь были в Сент-Джайлзе и сами все видели, – проворчал Максимус. – Многие беды этих людей именно из-за него, из-за джина. – Он бессознательно сделал шаг к Артемис. – Там, в Сент-Джайлзе, есть женщины, которые продают своих детей за глоток джина, есть мужчины, которые грабят и убивают – только бы получить еще стакан. Джин – это болезнь, поразившая Лондон, и если ее не уничтожить, то она погубит город. Это проклятое пойло, эту заразу нужно уничтожить, выжечь как гнойную рану, иначе все тело погибнет. Неужели не понимаете?… – Замолчав, Максимус смотрел на мисс Грейвс, осознавая, что его голос был слишком громким, а тон – слишком резким. – Неужели вы этого не понимаете? – сглотнув, повторил он.

Взглянув на него с некоторым удивлением, мисс Грейвс спросила:

– Вас очень беспокоит эта проблема?

Герцог пожал плечами.

– Беспокоиться об этом – мой долг как члена палаты лордов.

– Однако люди, подобные лорду Оулдершо, из-за этого не переживают. Вы сами только что так сказали. – Мисс Грейвс пристально посмотрела ему в глаза – как будто пыталась узнать все его секреты. – Интересно, почему вы так беспокоитесь о Сент-Джайлзе? Вам настолько нравится этот район?

Ему нравится Сент-Джайлз?… Да разве он уже не говорил ей, что ненавидит это место?! А впрочем…

Максимус чувствовал себя так, словно его окатили ледяной водой. Он вдруг понял, что никогда не говорил ей о своем отношении к Сент-Джайлзу. Во всяком случае, герцог Уэйкфилд не говорил – говорил Призрак.

Сделав глубокий вдох, Максимус пояснил:

– Вы неправильно поняли меня, мисс Грейвс. Меня беспокоят джин и возмутительная торговля, а не то место, где ею занимаются. А теперь прошу меня извинить. Я должен переодеться, чтобы утром выйти к гостям.

Он свистнул собакам и пошел прочь, совершенно уверенный в одном: мисс Грейвс – опасная женщина.

В этот день Артемис снова шла под руку с Фебой – они выходили из южных дверей Пелем-Хауса. Ленч был довольно утомительным, так как Артемис сидела рядом с мистером Уоттсом, который любил поспорить, но интересовался только собственным мнением. Она была рада провести немного времени с Фебой – не в последнюю очередь потому, что у той не было привычки кричать собеседникам в ухо.

– Что они делают? – Прищурившись, Феба смотрела на лужайку позади парка.

Артемис тоже посмотрела на лужайку, где начали собираться гости.

– По-моему, там устроили площадку для состязаний. Кажется, ваш брат что-то говорил об играх… Уверена, джентльмены будут демонстрировать искусство фехтования. А здесь гравий кончается и начинается трава.

Пока Артемис описывала Фебе, что происходило вокруг, они осторожно вышли на траву. Несколько слуг стояли неподалеку, держа в руках шпаги, а другие расставляли стулья для леди, пожелавших наблюдать за представлением.

Тут Уэйкфилд, щелкнув пальцами, подал слугам знак, и мгновенно были поставлены еще два стула.

– Будет совсем не интересно, если кто-нибудь по ошибке не проткнет своего противника, – вздохнула Феба.

– Ох, Феба!.. – с укоризной воскликнула Артемис.

– Вы же знаете, что это правда, – с невинной улыбкой сказала девушка. – Похоже, нам всем предстоит шумно восхищаться, когда джентльмены будут хмуриться, стараясь придать себе грозный вид.

При виде Уэйкфилда, заботливо провожающего Пенелопу к предназначенному для нее месту, Артемис на мгновение забыла о своей юной подруге и залюбовалась кузиной. Осеннее солнце делало ее лицо невероятно красивым, и она, счастливая, улыбалась герцогу. Артемис вспомнилось, каким свирепым он казался, когда описывал беды, которые джин приносил Лондону. Но сейчас на его лице была маска спокойной учтивости – значит, он берег свою страстность для парламента?

– Какая пара будет первой? – поинтересовалась Феба, когда они заняли свои места, находившиеся через два ряда от стульев Уэйкфилда и Пенелопы.

– Лорд Ноукс и мистер Баркли, – ответила Артемис, отвернувшись от герцога и напомнив себе, что уже решила: бессмысленно тосковать по этому мужчине.

– Правда? – Феба поморщилась. – Не представляю, чтобы мистер Баркли был способен сделать что-либо, требующее хоть малейшего усилия.

Артемис, наблюдая за соперниками, тихонько фыркала. Лорду Ноуксу, человеку среднего роста и с небольшим животиком, было уже под шестьдесят. А мистер Баркли был лет на двадцать моложе, но выглядел не слишком крепким.

– Он кажется совершенно серьезным. Он снял сюртук и смело рассекает воздух шпагой. О боже… – Артемис зажмурилась при особенно энергичном движении мистера Баркли.

– Что?… Что там происходит?

Артемис наклонилась ближе к Фебе, потому что сидевшая впереди них миссис Джиллетт вскинула голову – словно пыталась услышать их разговор.

– Мистер Баркли едва не отрубил своей шпагой нос одному из слуг, – прошептала она.

Феба весело хихикнула, и герцог Уэйкфилд оглянулся на нее. А затем его темные холодные глаза глянули в глаза Артемис, и у нее возникло ощущение, что она опустила руку в снег. Но он тут же снова перевел взгляд на свою сестру, и глаза его, казалось, потеплели.

Тут участники дуэли наконец-то скрестили шпаги.

Поединок проходил без неожиданностей. Все джентльмены, с юности обучавшиеся фехтованию, сражались на шпагах с грацией и изяществом, но это был скорее танец, чем настоящий бой. Артемис знала, что в Лондоне существовали специальные клубы для аристократов – они посещали их, чтобы поддерживать форму и упражняться в искусстве владения шпагой. В результате почти все джентльмены были тренированы – кто лучше, кто хуже, – и все они использовали одни и те же отработанные приемы. Конечно же, Артемис не могла должным образом оценить искусство этих двух мужчин, но она сразу поняла: ни один из них не продержался бы и минуты против Призрака, и эта мысль почему-то вызвала у нее восторженный трепет ликования. Хотя на самом деле ей следовало бы устыдиться подобных мыслей.

Но она не стыдилась – совсем не стыдилась.

Поединок закончился учтивым прикосновением затупленного кончика шпаги Баркли к богато расшитому жилету лорда Ноукса – как раз в области сердца.

Следующими были лорд Оулдершо и мистер Уоттс.

Артемис описывала происходящее, а Феба, слушая ее, потихоньку зевала, прикрывая ладонью рот. В очередной раз взглянув на Уэйкфилда, Артемис заметила, что герцог снова склонился к Пенелопе, слушая ее болтовню. Наверное, ему было ужасно скучно, но он, проявляя внимание к ее кузине, мужественно терпел. «Да-да, ему не может быть интересна глупая болтовня Пенелопы», – говорила себе Артемис.

Невольно поморщившись, она отвернулась и вдруг с ужасом осознала, что становится ворчливой брюзгой. И в тот же миг она увидела себя раздражительной старой леди, – высохшей, озлобленной и скучной. Шаркающей походкой она будет бродить по дому и…

– Ах, как интересно! – воскликнула Феба.

– Что? – встрепенулась Артемис.

– Вы ведь сказали, что перед Максимусом и Пенелопой стоит герцог Скарборо, не так ли? – Феба незаметно кивнула туда, где перед ее братом и Пенелопой стоял пожилой джентльмен. Ухмыляясь, джентльмен наклонялся к руке Пенелопы. – Он к такому не привык.

– К чему? – спросила Артемис. – И кто?

– Максимус, конечно же. Брат не привык к соперникам. Обычно он просто говорит, что ему хочется, и все торопятся выполнить его указание.

Артемис прикусила губу, пытаясь скрыть улыбку: она представила, как слуги, родные и друзья спешат исполнить какую-то прихоть герцога, а он проходит мимо, не обращая на них внимания.

Словно каким-то образом почувствовав ее мысленную усмешку, Уэйкфилд в этот момент оглянулся и пристально посмотрел на Артемис.

Сделав вдох, она подняла голову и встретила взгляд его темных глаз, но тут Пенелопа коснулась руки герцога, и он снова повернулся к ней. Артемис же вдруг обнаружила, что руки ее дрожат.

– Вы действительно считаете, что Скарборо может в чем-то соперничать с вашим братом? – спросила она у девушки.

– Ну… – Феба задумалась, склонив голову к плечу. А Артемис увидела, что Скарборо, каким-то образом убедивший джентльмена, сидевшего по другую сторону от Пенелопы, уступить ему место, сел рядом с ней. – При обычном развитии событий я не считала бы его шансы очень высокими, – проговорила, наконец, Феба. – Ведь Максимус молодой, красивый, богатый… И мне всегда казалось, что его окружает какая-то особая атмосфера, воздействующая на людей. Разве не так?…

«Да-да, именно так!» – мысленно воскликнула Артемис.

– Но, – продолжала Феба, – герцог Скарборо, кажется, безумно увлечен леди Пенелопой. И я думаю, что это может все изменить.

– Изменить?… – в недоумении переспросила Артемис.

Феба поджала пухлые губки, и ее большие карие глаза стали печальными.

– Ну, Скарборо ведь проявляет к ней интерес, верно? А Максимус – нет. Если по-настоящему, то нет. Он несомненно очень увлечен ухаживанием, но если ничего не добьется… – Феба пожала плечами. – Тогда он просто найдет другую богатую наследницу. Сама леди Пенелопа в действительности ничего для него не значит. И если честно… Скажите, разве вы не выбрали бы страсть вместо безразличия?

– Пожалуй, вы правы, – кивнула Артемис. Да и какой женщине не хочется быть желанной? Да-да, Феба абсолютно права. И если Пенелопа хоть на минуту задумается, то герцог Скарборо мгновенно одержит победу. У Уэйкфилда не было шансов. Правда, он очень богат… И он один из самых влиятельных людей в королевстве. Такого человека следовало остерегаться, если не сказать, бояться.

Артемис внимательно разглядывала герцога Уэйкфилда. Сейчас он, чуть повернув голову, смотрел на Пенелопу, кокетничавшую с другим мужчиной. Вероятно, точно так же он мог бы смотреть на пару жуков, исполняющих примитивный брачный танец. Глядя на него, совершенно невозможно было сказать, что ему хотелось завоевать Пенелопу.

Каково это было бы – изведать страсть этого мужчины?

Артемис почувствовала, как при этой мысли ее охватила внутренняя дрожь. Был ли Уэйкфилд когда-нибудь помолвлен? Способен ли он вообще на глубокое чувство? Он всегда был таким замкнутым, таким холодным. За исключением того мгновения, когда вдруг ожил, заговорив о торговле джином. Но мог ли он предаваться мыслям о женщинах? Наверное, глупо даже думать о чем-то подобном… И уж конечно, он не станет добиваться внимания такой женщины, как она, Артемис. Такие ему не нужны.

Артемис тихонько вздохнула, глядя на свои руки, лежавшие на коленях. Она мечтала о мужчине, похожем на герцога, и боль от этого была почти физической. Но он никогда не будет с ней, как и любой другой мужчина. Ее судьба – оставаться одной до конца своих дней.

Услышав довольно громкий голос герцога Скарборо, Артемис подняла голову. Скарборо что-то говорил Уэйкфилду и при этом язвительно усмехался.

– Что происходит? – спросила Феба.

– Я не понимаю, – ответила Артемис. – По-моему, Скарборо просит о чем-то вашего брата. Мне кажется… О боже! Он вызывает Уэйкфилда на дуэль…

Феба явно заинтересовалась этим сообщением.

– Неужели? – спросила она.

– Похоже, что так, – отозвалась Артемис. – А ваш брат хорошо владеет шпагой?

– Не знаю… – пожала плечами Феба. – Он никогда особенно не интересовался светскими развлечениями – предпочитал политику. Но вряд ли это имеет значение, правда? Ведь Скарборо старше его, должно быть, лет на тридцать.

Тут Пенелопа, запрокинув голову, рассмеялась так громко, что ее было слышно даже через несколько рядов. А герцог Уэйкфилд выглядел таким неприступным, таким надменным…

Скарборо сказал ему что-то еще, и Уэйкфилд порывисто встал.

– Он принимает вызов, – сообщила Артемис.

– Замечательно! – Феба не скрывала своего удовольствия.

– Но он не может победить, – в отчаянии пробормотала Артемис. – Если он одолеет Скарборо, то выставит себя невежей, а если проиграет…

– Будет унижен, – с невозмутимым видом закончила Феба.

Артемис была крайне возмущена поведением подруги. Девушке следовало хотя бы немного расстроиться из-за того, что ее брат мог проиграть.

Камердинер Уэйкфилда, высокий худой мужчина, помогая хозяину снять сюртук, видимо, что-то шепнул ему на ухо, потому что герцог тут же утвердительно кивнул. Вскоре он остался в черном жилете, богато расшитом золотыми нитями, ярко блестевшими на солнце, и в белоснежной рубашке с длинными рукавами, слегка трепетавшими на ветру. Приготовившись, он вопросительно взглянул на своего соперника. А Скарборо, уже державший в руке шпагу, с важным видом рассекал ею воздух. Чувствовалось, что пожилой мужчина прекрасно владел оружием.

«Гордому человеку лучше считаться невежей, чем потерпеть поражение», – с тоской подумала Артемис.

Стоя лицом друг к другу, соперники подняли шпаги, а лорд Ноукс, став между ними, достал носовой платок. На мгновенье воцарилась тишина – словно все осознали, что предстоящая дуэль была не просто демонстрацией искусства фехтования.

Секунду спустя платок упал на траву, и Скарборо ринулся вперед поразительно быстро для человека его возраста. Уэйкфилд отразил первый выпад и, соблюдая осторожность, отступил. Стало очевидно, что он или менее опытный фехтовальщик… или просто выжидал.

– Скарборо наступает, а ваш брат только защищается, – с тревогой сообщила Артемис.

Усмехнувшись, Скарборо что-то сказал, но так тихо, что его мог расслышать только противник. Однако лицо Уэйкфилда оставалось совершенно бесстрастным.

– Осторожнее, ваша светлость! – воскликнул камердинер Уэйкфилда.

Тот прищурился и отступил еще на шаг. У Скарборо же снова зашевелились губы.

А затем произошло неожиданное – герцог Уэйкфилд внезапно преобразился. Чуть пригнувшись, он стремительно бросился на противника. Вытаращив глаза, Скарборо торопливо пятился, с трудом отражая удар за ударом. Уэйкфилд же двигался так быстро, что за ним невозможно было уследить, и Артемис видела лишь его шпагу, сверкавшую на солнце. И теперь стало ясно: он просто играл со Скарборо.

Не сознавая, что делает, Артемис поднялась на ноги; сердце же ее билось все быстрее.

– Что происходит? – Феба тоже встала и отчаянно дергала подругу за рукав.

В эту минуту Уэйкфилд обрушил на противника град точных беспощадных ударов, которые, будь шпаги острыми…

– Он… – У Артемис перехватило дыхание, и она замерла с открытым ртом. Она вдруг поняла, что уже это видела.

Уэйкфилд же двигался, как большая хищная кошка, как человек, который знал, как убивать, – как человек, который на самом деле убивал.

Лицо Скарборо блестело от пота, и он допускал одну оплошность за другой, а его противник, казалось, по-прежнему с ним играл. Но в какой-то момент Уэйкфилд едва заметно усмехнулся, его шпага в очередной раз взлетела в воздух… и тут вдруг раздался крик худощавого камердинера:

– Ваша светлость!

Герцог Уэйкфилд тотчас же отступил и замер; лишь белоснежные рукава его рубахи трепетали на ветру. А Скарборо таращился на него разинув рот.