Текст книги "Незабудка"

Когда на небосклоне погасла последняя звезда раздался голос Боба.

– Сестренка? Проснулась?

Алана почувствовала, что дрожит; ее тело было ледяным, покрытым гусиной кожей. Все мышцы болели от напряжения, которое не покидало ее после Разбитой Горы. Она встречала новый день так же, как и все предыдущие.

На душе неспокойно. Этот день принесет немалые муки – быть рядом с единственным мужчиной, которого она любила. Быть рядом и все же очень, очень далеко от него.

Мечта и ночные кошмары и ничего между ними: ни спасения, ни тихой гавани при бесконечном, яростном шторме.

– Алана?

– Да, – устало откликнулась она. – Я проснулась.

– Что-то невесело звучит, – поддразнивал Боб. Алана плотнее закуталась во фланелевую рубашку, открыла дверь, подобие улыбки мелькнуло на ее лице.

– Доброе утро, братец, – приветствовала она, благодарная, что голос не выдал ее состояния. – Уже пора идти готовить завтрак?

– Нет, сегодня утром Мери оказывает нам честь. Я пришел, чтобы взять твои вещи.

Алана жестом указала на маленькую дорожную сумку, стоявшую на кровати.

– Забери это, – попросила она.

– И это все?

– Это же поездка верхом, не так ли? Думаю, деревьям все равно, во что я одета, – пожала плечами Алана.

– Да, ты права.

Боб искоса посмотрел на сестру, чуть позже заботливо спросил:

– Ты уверена, что готова к поездке?

– А какое это имеет отношение к моему состоянию? – язвительно отозвалась Алана. – Готова, не готова, жизнь-то продолжается. – Она улыбнулась, пытаясь сгладить колкость своих слов, но по реакции брата поняла, что не очень в этом преуспела. – Все в порядке, Боб. Не беспокойся. Все прекрасно. Просто прекрасно.

Секунду поколебавшись, он кивнул.

– Как говорит доктор Джин, Бурдетты выживут. А ты, сестренка, самая несгибаемая из всех Бурдеттов. Ты научила нас всех, как пережить смерть мамы.

Алане на глаза навернулись слезы.

– Ты не возражаешь, если я обниму тебя? – спросила она.

Боб сначала удивился, затем обрадовался. Помня о грубоватых наставлениях Рафа, он держал руки по швам, когда Алана крепко обнимала его.

– Ты сильнее, чем кажешься, – похлопал Боб сестру по худому плечу.

Она странно рассмеялась и покачала головой.

– Надеюсь, что это так, мой милый братец. Надеюсь.

– Ты… ты вспоминаешь что-нибудь сейчас, когда ты дома? – спросил Боб в порыве чувств. Затем спохватился. – Черт, куда меня опять занесло? Раф пригвоздит меня к позорному столбу, если узнает об этом.

При упоминании о Рафе Алана напряглась.

– Это не его дело, что происходит между мной и моим братом.

Боб усмехнулся.

– Не обольщайся, сестренка. Он очень решительный человек. Если захочет – перевоспитает даже осла.

Она внимательно посмотрела на брата.

– Ты ведь не обижаешься на Рафа? – спросила Алана.

Боб удивленно посмотрел на нее сверху. Его карие глаза, похожие на глаза сестры, сощурились, пока он справлялся с нахлынувшими эмоциями.

– Раф обыкновенный мужчина. Я отнюдь не чураюсь учиться у него, – произнес Боб с улыбкой. – Но этот сукин сын чертовски ревнив. Я думал, он четвертует Стэна и скормит его койотам.

Алана опустила веки и взглянула на события предыдущей ночи глазами Боба. Получалась совершенно иная картина. – Ревнив? – переспросила она. Боб щелкнул пальцами и помахал руками неред ее лицом.

– Сестренка, проснись. Стэн не возражал бы… э… утешить тебя. И Раф хорошо объяснил ему, что… – Спохватившись, Боб прикусил язык. Его предусмотрительность лишь пошла на пользу.

– Раф заботится о тебе, – продолжил он. – Но Стэн крупнее, сильнее и гораздо интереснее Рафа. Ничего удивительного, что тот ревнует.

– Стэн крупнее, – согласилась Алана, – но ведь именно он лежал поверженный на ступеньках крыльца. Но привлекает не только внешняя красота: белокурые волосы, стальные мускулы и широкая улыбка. Привлекает гораздо большее.

Боб ухмыльнулся. – Это означает, что ты простила Рафа за то, что он не вскрыл твое письмо?

Алана изменилась в лице, на нем явно обозначились гope и печаль. Боб выругался:

– Черт возьми! Сестричка, извини. Никогда, наверное, не научусь держать рот на замке.

– Научишься, будь уверен, – раздался в дверях голос Рафа, – даже если мне придется вбивать знания в твою бестолковую голову двадцатифунтовой кувалдой.

Алана обернулась и увидела Рафа, опиравшегося о дверной косяк: густые каштановые с золотистым оттенком волосы, упрямый и в то же время удивительно чувственный рот, каменное лицо, за исключением золотистых глаз, горящих от сдерживаемых чувств.

Отдаленно мелькнула мысль: как Боб мог подумать, что Стэн интереснее, чем необыкновенно мужественный Раф?

Затем Алана задумалась, что именно из их разговора Раф подслушал.

– Доброе утро, Раф, – приветствовал Боб с веселой ухмылкой.

Он повернулся и схватил с кровати дорожную сумку Аланы, игнорируя их обоих.

Раф взглянул на Алану. Она все еще была одета во фланелевую рубашку с орнаментом красновато-коричневого, оранжевого и шоколадного оттенков. Длинные полы доходили почти до колен, а манжеты рукавов прикрывали пальцы, что делало ее очень маленькой и хрупкой. Только в лице и движениях просматривалась женственная сила, сотканная из изящества и выносливости.

Дикий цветок с бледными щеками и блуждающим взглядом внимательно следящим за ним.

Звук расстегиваемой Бобом «молнии» на дорожной сумке Аланы прозвучал в тишине слишком отчетливо. Несколько секунд он рылся в сумке, ворча себе что-то под нос, потом подошел к стенному шкафу, где она оставила одежду в свой последний неудачный приезд.

Боб смерил оценивающим взглядом содержимое шкафа, затем начал стаскивать с вешалок яркие блузки и брюки. Он колебался, выбирая между алым платьем и темно-синим, отделанным люрексом вечерним нарядом.

– Какое из них больше подходит для поездки? – задал вопрос Боб, оглядываясь через плечо на Алану.

Вздрогнув, Алана отвела взгляд от Рафа. Она увидела стоящего перед стенным шкафом Боба, державшего в руках что-то цветное и шелковистое. В его огромных ладонях платья выглядели необычайно женственно, даже несколько интимно, как французское нижнее белье.

– Что ты делаешь? – удивилась Алана.

– Упаковываю вещи моей взрослой сестры, – терпеливо объяснил Боб. – Твой привлекательный вид во фланелевой рубашке Рафа – не совсем то, что я имел в виду, когда говорил клиентам, что мы одеваемся к обеду. Это же первоклассная экспедиция, ты помнишь?

Алана посмотрела вниз на просторную фланелевую рубашку, свисающую мягкими фалдами, как легкое одеяло. Рубашка Рафа. Это смутило ее. Она считала, что надела рубашку Боба.

– Сестренка? Ответь же.

– О, да, лучше упакуй темно-синее.

Боб начал складывать вечерний наряд с еще большей тщательностью, чем выбирал его.

Алана пыталась возразить, но потом просто махнула рукой. Что Боб проделывал с нежнейшим шелком, просто не поддается описанию. И, когда он вернулся к шкафу за другой одеждой, потом еще раз и еще, она не выдержала.

– Сколько времени мы проведем на Разбитой Горе? – спросила Алана.

– Сколько понадобится, – коротко ответил Боб, продолжая укладывать яркую одежду.

– Сколько понадобится для чего?

– Для выяснения, что…

Раф резко оборвал Боба на полуслове.

– Столько, сколько будет нужно, чтобы убедить пижонов, что Разбитая Гора – хорошее место для отдыха и сюда стоит присылать клиентов. Я прав, Бурдетт?

Боб заскрежетал зубами.

– Прав, – ответил он, усердно сворачивая одежду. – Я очень рассчитываю на твое, сестренка, кулинарное мастерство, чтобы расположить их к себе.

– Но… – начала было Алана.

– Никаких «но», – неожиданно произнес Боб. Его темные глаза смотрели на Алану каким-то новым взглядом, полным обожания и зрелости.

– Сестренка, ты нанялась на работу на продолжительное время. Свыкнись с этой мыслью. Никакой спешки на сей раз, что бы ни случилось. Мы этого не допустим. Я прав, Раф?

– Прав, – произнес Раф, прищурившись. – Ты делаешь первые успехи, Бурдетт.

– А кувалды что-то не видно, – развел руками Боб, широко улыбаясь.

Раф посмотрел на Алану и заметил ее расстроенный взгляд.

– Переоденься, пожалуйста, – произнес он, выходя в коридор. – Завтрак остывает.

Боб, застегнув дорожную сумку, направился к двери. Ошеломленная Алана осталась в комнате одна.

– Сестричка, поторопись. Как говорил отец, нельзя заставлять горы ждать.

Фраза из далекого детства заставила испытать приятное ощущение от прошлого. Алана вспомнила свою первую поездку на Разбитую Гору. Ей было тогда девять лет, и ее переполняло чувство гордости от того, что они вдвоем с отцом отправились в горы на рыбалку. Это было прекрасное время, заполненное пламенем костров и бесконечными беседами под безмолвную симфонию красок мерцающих высоко над головой звезд.

В последний раз, когда они с Джеком поехали в горы, все было совсем иначе.

Шесть дней выпали из памяти.

Шесть пустых дней, отравляющих воспоминания о прошлом, отравляющих каждый день и само ее существование. Разбитая Гора нависает над ней с жестокой настойчивостью в ожидании чего-то.

«Чего? – подумала Алана. – И моей смерти тоже?»

Нельзя заставлять горы ждать.

Вздрогнув, она отогнала подобные мысли, быстро переоделась и спустилась вниз. Еда не прельщала ее. Она прошла мимо столовой, откуда раздавался смех и незнакомые голоса Стэна и женщины, с которой Алана еще не встречалась. Она не была настроена увидеться с Джанис Симпсон прямо сейчас.

Алана на цыпочках пробралась к входной двери и свернула к конюшне, где в терпеливом ожидании стояли верховые лошади.

Их было пять, выстроившихся в одну линию у стойки. Великолепный красавец-жеребец, две пары симпатичных гнедых с переливающейся коричневой шкурой, а еще черная как вороново крыло кобыла и огромный, серый в яблоках мерин.

Алана подошла к вороной кобыле, задержалась на минутку, позволив бархатной морде ткнуться ей в плечо и обнюхать. После того как лошадь благосклонно отнеслась к присутствию Аланы и успокоилась, Алана провела рукой по ее мускулистым ногам, подняла каждое копыто и внимательно осмотрела подковы: не застрял ли там камешек, не выпал ли из какой подковы гвоздь.

– Отлично, Сид, – одобрила Алана, закончив осмотр последнего копыта и выпрямляясь. – Ты готова к этому долгому восхождению и скользкому опасному откосу в конце пути?

Сид фыркнула. Проверяя подпругу и длину стремени, Алана что-то ласково нашептывала и не услышала приближения Рафа.

– Хорошая лошадь, – заметил он ровным голосом.

Алана осмотрела уздечку, немного отступила назад, чтобы полюбоваться вороной красавицей.

– Сид – прелесть, но самое чудесное в ней то, как она скачет, – сказала Алана. – Она играючи преодолевает эти горные тропы.

– Сид? – сдержанно спросил Раф.

– Уменьшительное от Обсидиан, – пояснила Алана, занимаясь уздечкой. – Знаешь, блестящее черное вулканическое стекло.

– Я знаю, – ответил он. – Ты говоришь, у нее хороший аллюр?

– Да, – произнесла Алана рассеянно, ее внимание было больше сосредоточено на ослабевших ремнях удил, чем на разговоре. – Ехать на ней верхом – все равно что оседлать легкий теплый ветерок. Просто радость. Ни один волосок не шелохнется на ее блестящем теле.

– И она не остерегается крутых откосов? – продолжал сдержанно Раф, с трудом контролируя охватившие его чувства.

– Нет. Хотя Серый не любит их, – заметила Алана, вытаскивая челку Сид из-под кожаных ремней, чтобы они не причиняли животному боль.

– Серый? – переспросил Раф.

– Конь Джека, – спокойно ответила Алана, жестом указав на крупного серого в яблоках мерина. – Он…

Алана зажмурилась. Ее руки вдруг затряслись. Она обернулась к Рафу.

– Он заартачился, – быстро произнесла она. – Серый упирался. А потом Джек… Джек…

Она закрыла глаза, пытаясь оживить воспоминания. Единственное, что она ощутила, это громкое биение собственного сердца. Возглас страдания вырвался из ее груди.

– Все исчезло! – крикнула она. – Я ничего не могу вспомнить.

– Но кое-что ты уже вспомнила, – успокоил Раф, пристально глядя на Алану своими золотистыми глазами. – И это только начало.

– Конь Джека заартачился. Шесть секунд из этих шести дней. – Алана так крепко сжала кулаки, что ногти впились в ладони. – Шесть паршивых секунд.

– Это не все, что ты вспомнила.

– Что ты имеешь в виду?

– Сид. Ты пришла сюда сегодня и без всякого колебания выбрала именно эту лошадь,

– Конечно. Я же всегда ездила… – Алана замолчала, выражение испуга мелькнуло на лице. – Я не могу вспомнить, когда я впервые села верхом на Сид.

– Боб купил ее два месяца назад. Но ей не давали кличку, пока вы с Джеком сюда не приехали. Ты назвала ее, Алана. А затем ты поехала на ней на Разбитую Гору.

7

Первая половина восьмичасовой поездки к рыбацким хижинам на ранчо Уинтеров не была утомительной. Тропа вилась среди вечнозеленых деревьев и вдоль маленькой, ласково перекатывающей гальку речушки, которая вбирала в себя воды множества озерцев, расположенных высоко в горах. Воздух был насыщен светом и благоуханием.

Успокаивающий, неуловимо прерывистый цокот копыт проникал в самые отдаленные уголки памяти Аланы, и под мантией сплошной забывчивости вспыхивали крошечные огоньки слабых воспоминаний.

Незначительные детали.

Обычные приметы.

Солнечные лучи острыми лезвиями золота и мерцанием трепещущих зеленых иголок пронизывают сосновые ветки. Цоканье подкованных копыт о камни. Светлая прозрачность ручья с отражающимися в нем тенями. Скрип седла под тяжестью человеческого тела. Слабый отблеск белокурых волос у нее за плечом, когда серый конь Джека вплотную подошел к Сиду.

«Нет, не Джека, – машинально поправила себя Алана. – Конь Стэна. Джек мертв, и небо над Разбитой Горой ясное. Ни облаков, ни грома, ни ледяного урагана, готового содрать с меня кожу и превратить прогулку в предательскую шутку».

Сейчас ярко светило солнце, нежно лаская Алану лучами, согревая ее. Ей было жарко. Руки не коченели от холода, становясь ни на что не годными. В горле не саднило от постоянных криков.

Она и сейчас еле сдерживалась, чтобы не вскрикнуть.

Алана медленно сглотнула и ослабила пальцы, сжимавшие поводья. Она вытерла лоб, покрытый, несмотря на жаркий день, холодной испариной.

Она не замечала ни озабоченных взглядов Боба, ни плотно сжатых губ Рафа. Когда Раф пригласил ее рано утром позавтракать, она отказалась, ей хотелось немного расслабиться, иметь несколько минут отдыха перед тем, как предстать лицом к лицу с беспощадными вершинами Разбитой Горы.

Она спешилась и машинально ослабила поводья. Тело онемело, но маленькая прогулка пешком легко могла исправить положение.

Джанис, однако, не была столь выносливой. Она громко стонала, прислонившись к терпеливой лошади. Подошел Раф и предложил ей руку. Она оперлась на него и сделала несколько болезненных шагов. Алана видела, как ярко блестели на солнце ее каштановые волосы, и слышала жалобный смех женщины, поддерживаемый низкими звуками веселого смеха Рафа.

Оба они медленно прогуливались по противоположной стороне тропы вдоль стоявших в линию лошадей, постепенно приближаясь к Алане, невидимой из-за Сид, на которую она опиралась.

Зависть шевельнулась в душе Аланы, когда она увидела Джанис с Рафом. Быть способной так легко относиться к мужскому прикосновению. Смеяться. Ощущать так близко силу и тепло его тела и не бояться. Помнить обо всем.

Осознавала ли Джанис, какая она счастливая? И была ли необходимость так липнуть к Рафу, плотно прижимаясь грудью к его руке?

Алана закрыла глаза в надежде отделаться от немилосердных мыслей. По всей видимости, Джанис не привыкла к верховой езде. Ноги у нее должны быть как разваренные макароны. Тем не менее, ни разу за четыре часа пути она не пожаловалась.

Боб требовал ехать быстрым шагом, желая добраться до охотничьего домика у Пяти Озер до послеполуденной грозы. Езда по горным тропам нелегко давалась и двум пижонам, которые также не привыкли к верховым прогулкам и разреженному горному воздуху. А дышать становилось труднее, поскольку тропа постепенно подбиралась к самой верхней границе лесов.

Но никто не возражал против быстрой езды. Даже Стэн, у которого были все причины сердиться.

Стэн, на которого сначала грубо накричали, а потом напали без предупреждения, просто валился с ног от усталости и задыхался под тяжелой рукой Рафа. Кровь прилила к лицу Аланы, стоило ей вспомнить события прошлой ночи. Она прижалась лицом к мягкой коже седла, чтобы немного охладить пылающие щеки. Стэн подошел к Джанис с другой стороны и поддержал ее под локоть. Она улыбнулась ему, жалобным голосом пролепетала что-то в знак благодарности. Ее улыбка была живой, располагающей, чудесно, оттеняющей ясные голубые глаза. Стэн улыбнулся в ответ с явным одобрением.

– Я отдаю тебя в умелые руки Стэна, – произнес Раф, отходя в сторону. – Но не забредайте слишком далеко. Мы должны вернуться на тропу через полчаса.

Светловолосый великан взглянул на луг, откуда в разные стороны расползались лесные тропы.

– На какую из них? – спросил Стэн.

– На эту.

Раф указал на неровный выступ Разбитой Горы, вдалеке нависший над лугом.

Джанис охнула и закатила глаза.

– Только ради тебя, Раф Уинтер, – проворчала она – влезу я опять на эту чертову лошадь и поеду по этой безумной тропе.

Алана подняла голову и с неожиданным чувством сильного любопытства взглянула поверх Сид. Слова Джанис, легкость общения с Рафом, все в их поведении явно указывало на то, что они знают друг друга давно. Стэн тоже, по-видимому, был хорошо знаком с Рафом, он больше походил на старого приятеля, чем на нового клиента ранчо «Разбитая Гора».

Когда Джанис и Стэн заковыляли по тропинке вниз, Раф улыбнулся им вслед со смешанным чувством любви и умиления. Алана внимательно следила за его улыбкой и за ним самим, поняв, что Раф хорошо знает и Стэна, и Джанис.

Особенно Джанис.

Будто почувствовав внимательный взгляд Аланы, Раф поднял глаза и увидел ее черные волосы, слившиеся с блестящей шкурой Сид. Если бы не глаза и волосы, Алану совсем не было бы видно из-за лошади.

– Ты знаешь их, – произнесла Алана, когда заметила взгляд его золотистых глаз. Слова прозвучали обличающе.

Раф довольно долго молчал, потом пожал плечами.

– Мне приходилось много путешествовать. Они оба были моими любимыми посредниками. – Он поспешно улыбнулся, забавляясь собственной шуткой. – Так или иначе, мы провернули немало полезных дел.

– Она очень привлекательная. – Если не в голосе, то во взгляде Аланы застыл немой вопрос.

Раф посмотрел на удалявшуюся вниз по тропе Джанис, которая тяжело опиралась на Стэна.

– Да, пожалуй, это так. – Его голос прозвучал безразлично. Вдруг он резко обернулся, буравя Алану своими золотистыми глазами. – Как, впрочем, и Стэн.

– Только не для меня.

– Потому что он напоминает тебе Джека?

Алана хотела было солгать, но потом решила, что это слишком обременительно. Ей и так с трудом удавалось отделить мечту от ночных видений. Если она начнет лгать еще и себе, и Рафу, то будет просто невозможно отделить зерна реальности от плевел амнезии и вымысла.

– Стэн не кажется мне привлекательным, потому что он не ты.

Раф широко раздувал ноздри, глубоко втягивая воздух. Прежде чем он смог заговорить, Алана опередила его. Голос ее был спокойным и не дрожал.

– Но это не значит, что ты привлекателен для меня, а другие мужчины нет, – произнесла она низким голосом. – Просто уже слишком поздно.

– Нет.

Больше Раф ничего не ответил. Этого и не требовалось. Каждая линия его сильного тела отвергала слова Аланы.

Она медленно покачала головой, солнечные брызги рассыпались по ее темным волосам и ярко засверкали.

– Я больше не выдержу, Раф, – пожаловалась женщина, и нотки отчаяния проскользнули в ее голосе. – Я не вынесу ни тебя, ни прошлого, ни настоящего, что было и чего не было. Трудно пережить даже день, не говоря уже о ночи…

Алана прерывисто дышала, стараясь овладеть собой. С каждым часом, с каждой минутой ей становилось все невыносимее, поскольку разум с каждым мигом, с каждым шагом на пути к Разбитой Горе пронзительно кричал, что она приближается к смерти.

К своей смерти.

Это было неразумно. И она знала об этом. Но знания не устраняли страх.

– Видеть тебя, вспоминать о былом и знать, что это никогда не повторится, – в порыве произнесла Алана.

Дыхание ее стало неровным, она готова была разрыдаться. Алана сомкнула веки, не желая выпускать наружу желание, страх, беспомощность, теснящиеся у нее в груди.

– Я больше не могу! – воскликнула она.

– Нет, – возразил Раф мягко, но настойчиво. – Однажды я уже потерял тебя. Я не хочу потерять тебя еще раз. Если ты сама не захочешь этого.

Нечто среднее между смехом и рыданиями вырвалось из груди Аланы.

– Ради всего святого, я никогда не хотела никого другого, – заверила она. – Мне и в прошлом не хватало тебя. И сейчас не хватает. А ты даже не можешь прикоснуться ко мне.

– Не прошло еще и месяца, – разумно заметил Раф. – Нужно время, чтобы исцелиться.

– Я начинаю ненавидеть себя, – сказала Алана. Голос у нее был осипший. Ей с трудом удавалось говорить спокойно о панике, бушевавшей в душе. Она была затянута в страшный водоворот эмоций. Вырваться оттуда у нее не хватало сил.

– Я ужасная трусиха, – прошептала она. – Прикрываюсь потерей памяти.

– Это неправда!

Алана бросила полный желания взгляд на Рафа – недосягаемую мечту.

– Нет, правда, – произнесла она, – мне не следовало возвращаться. С каждым шагом мне стано-

вится все хуже и хуже.

Лицо Рафа исказилось от боли, это заставило Алану задержать дыхание. – Тебе было лучше в Портленде? – спросил он бесцветным голосом.

Алана медленно покачала головой.

– Нет. Стоило мне заснуть, как меня тут же начинали преследовать кошмары, с каждым разом все сильнее и страшнее. Мне приходилось просыпаться и вести борьбу с самой собой. И ненавидеть себя. Вот почему я здесь. Я думала…

Раф терпеливо ждал, но Алана не произнесла больше ни слова. Тогда он спросил:

– Что ты думала?

Она глубоко, прерывисто вздохнула, потом еще раз.

– Я думала найти здесь то, что помогло бы мне вернуть силы. То, что…

Ее голос дрогнул, но она продолжала, с усилием заставляя себя рассказать Рафу о том, о чем никому не говорила.

– …что позволило бы мне опять петь, – прошептала она.

Раф задумался, правильно ли он понял ее. Ее голос звучал так тихо, губы шевелились почти беззвучно.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Раф.

– Я не пою после событий на Разбитой Горе. Не могу. Каждый раз пытаюсь, но в горле стоит ком.

Взгляд Аланы был полон отчаяния: понимал ли Раф, как много значит для нее пение.

– Пение – это все, что у меня осталось после твоей гибели, – сказала она. – И сейчас я не могу петь. Не могу взять ни одной ноты. Ничего не могу. Сейчас ты живой, а я не выношу, чтобы до меня дотрагивались. И я не могу петь.

Раф прикрыл глаза. Он вспомнил прозрачную чистоту ее голоса, парящего в вышине вместе с нежными переливами его губной гармошки. Лицо ее сияло от счастья, музыки и любви, когда она пела ему.

Ему хотелось успокоить Алану, защитить ее, любить ее, вернуть ей песню и смех – все то, что прошлое безжалостно отняло у них. Но все, что он делал, лишь причиняло ей боль, внушало страх.

Она не могла петь.

Он не может обнять ее.

Раф зло выругался про себя. Когда он открыл глаза, взгляд его был ясный и холодный, только где-то в глубине затаилась невысказанная боль.

– Я отвезу тебя назад, в долину, Алана. И оставлю там одну, если это то, чего тебе хочется. Я не могу причинять тебе новые страдания.

– Раф, – произнесла Алана, задержав дыхание и касаясь дрожащими пальцами его щеки. – Ты ни в чем не виноват.

– Я виноват во всем, – резко ответил он. – Я настоял на том, чтобы Боб заманил тебя сюда. И вот ты здесь, и, что бы я ни делал, это лишь причиняет тебе боль.

– Это неправда, – возразила Алана. Осознавать, что она заставила Рафа страдать, было выше ее сил. Она никогда не желала этого, даже в самые худшие времена, после того как ее письмо вернулось нераспечатанным.

– Неправда? – спросил Раф.

Он, прищурившись, смотрел на нее своими янтарными глазами. Было видно, что он злится на самого себя: чувственный изгиб его губ вытянулся в жесткую прямую линию.

– Да, неправда, – прошептала она. Но слов было недостаточно, чтобы убедить Рафа. По мрачному выражению его лица Алана поняла, что он ей не верит. Если бы она смогла спеть ему о своих чувствах, он бы ей поверил, но петь она не могла.

Нерешительно подняла она руку к его лицу, которое улыбалось ей, смеялось и любило, – в ее воспоминаниях, в ее мечтах. Он всегда оставался песней в ее душе, даже в худшие времена.

Особенно тогда, когда на нее лавиной обрушивались душившие ее ночные видения. Раф так много дал ей: реальность, мечту и надежду. Без сомнения, кое-что из этого она могла вернуть ему сейчас, когда в его глазах застыли боль и гнев на самого себя.

Пальцы Аланы осторожно забирались под поля его шляпы «стетсон», пока та не очутилась на самом затылке и незамеченной не соскользнула на землю. Растопыренные пальцы успокаивающе проникли в теплую густоту его волос.

– Ты похож на норку зимой, Рафаэль, – шептала она, придавая его имени плавное испанское звучание, создавая песню любви из трех слогов. – Ра-фа-эль… Ра-фа-эль. Ты даже лучше, чем в моих мечтах, хотя мои мечты о тебе прекрасны. Они – единственное, благодаря чему я не сошла с ума после Разбитой Горы.

Алана почувствовала, как легкая дрожь охватила Рафа, как сдавленно выдохнул он ее имя. В какое-то мгновение она испугалась, что он дотронется до нее и разрушит очарование. Вместо этого он медленно, как большой кот, потерся головой о ее руку. Закрыл глаза и сосредоточился на ощущении нежности ее ладоней в своих волосах.

Его чувственная сила привела Алану в состояние незнакомой слабости: пламя желания лизало ее пальцы, охватывало ее тело, испепеляющее желание пылало глубоко внутри.

Густые темные ресницы Рафа дрожали, когда он пристально смотрел на Алану, в янтарных глубинах его глаз бушевала страсть.

– Я мечтал о тебе, – прошептал он. – Об этом.

Алана ничего не произнесла в ответ, просто не могла. Пальцы тщательно перебирали его волосы, как будто пытаясь найти в его густой шевелюре что-то давно потерянное; ее не покидала надежда однажды вернуть утраченное.

Шаги возвращающихся с прогулки Джанис и Стэна напомнили Алане, что они с Рафом не одни. Но даже тогда она не могла заставить себя отказаться от приятного ощущения свежести его струящихся волос.

Голос Боба вывел ее из этого состояния.

– Внимание, через двадцать минут в путь, – кричал он, стоя около навьюченных лошадей. – Кто не позавтракал, будет жалеть об этом.

Медленно, неохотно выпустила Алана из рук шелковистые пряди волос. Прежде чем ее рука упала вниз, кончики пальцев на секунду задержались, чтобы пригладить колючую ниточку его усов; прикосновение ласковое, как солнечный блик.

Он слегка покачал головой, его губы скользнули по нежным подушечкам ее пальцев. Алана опустила руку, Раф быстро наклонился, поднял свою шляпу и легким движением водворил ее на место.

– Боб прав насчет еды, – произнес он слегка охрипшим голосом. – Ты не завтракала.

Алана покачала головой, хотя это был не вопрос.

– Я забыла взять завтрак, – сказала она.

– Мери наготовила еды человек на двадцать и упаковала все в мой седельный вьюк. – И, улыбнувшись, добавил с заговорщицким видом: – Давай позавтракаем вдвоем, Алана. Даже цветы должны чем-то питаться.

За поддразниванием скрывалась реальная забота. Алана очень похудела, такой он ее никогда не видел. Слишком худая, слишком измотанная, похожая на загнанное во время охоты животное.

– Ростбиф, яблоки, домашний хлеб, шоколадное печенье, – перечислял он.

У Аланы потекли слюнки. Она облизала губы, в первый раз за долгое время ощутив голод.

– Уговорил, – выдохнула она.

Они с Рафом завтракали в тени сосны, ветви которой нежно шелестели при дуновениях легкого ветерка. Они сидели на походном ящики бок о бок, почти касаясь друг друга. Мятный чай, который Мери заварила для Рафа, был необыкновенно вкусным на свежем горном воздухе.

Алана ела с аппетитом, впервые за многие недели наслаждаясь едой. Раф, улыбаясь, наблюдал за ней. Это тоже было частью его мечтаний. Алана, горы и он.

Когда все вокруг дышало смертью и предательством, он мечтал о ней.

– Седлать коней! – крикнул Боб. Рука Аланы замерла на полпути к бумажному кульку с домашним печеньем. Раф поднял кулек и вручил его ей.

– Возьми с собой, – улыбнулся он.

– Можно? Я не хочу, чтобы ты голодал из-за того, что я, глупая, забыла свой завтрак.

– Здесь есть еще печенье, – заверил Раф, указывая на стоящий около ноги вьюк. – И яблоки тоже. Он залез в кожаную сумку и вытащил оттуда два яблока.

– Вот, пожалуйста, – сказал он. – Одно для тебя и одно для Сид.

Раф встал и одной рукой помог подняться Алане, отпустив ее прежде, чем она успела бы испугаться.

– Я лучше помогу Джанис, – проговорил он. – Она, похоже, неважно себя чувствует.

Алана слегка поморщилась, сгибая ноги.

– Не она одна, – проворчала Алана. – Хотя, если учесть, что такая тяжелая поездка была у меня год назад, я практически не устала.

Затем Алана услышала эхо собственных слов. Выражение лица изменилось, оно опять напряглось.

– Это не так, да? – глухо спросила она. – Не год назад. Не прошло и месяца. Почему я не могу вспомнить?

– Алана, – настойчиво произнес Раф. Он склонился над ней так низко, что мог видеть пульсирующую на шее жилку, ощутить мятный аромат ее дыхания. Он старался не касаться ее, чтобы случайно не обнять и не спугнуть мечтания, на смену которым опять придут ночные кошмары.

– Алана, не надо. Самобичевание не поможет исцелению.

Она сделала несколько глубоких вдохов. Открыла глаза, очень темные, но отнюдь не безумные Сдержанно кивнула, затем повернулась и пошла к своей лошади, зажав пакет с печеньем в одной руке и два забытых яблока в другой.

Остальная часть поездки превратилась для Аланы в оживший кошмар. Началось это в районе первого из пяти озер, получивших название «Отче наш», поскольку они растягивались вереницей, как бусинки на четках, сверкая кругами голубой воды, соединяясь между собой серебряными водопадами.

Первое – нижнее – озеро лежало на высоте шести тысяч футов, а верхнее – на высоте более восьми тысяч. По берегам нижних озер сосны спускались к самой воде, и темно-зеленые их макушки ярко отражались в нежной глади озера, ласково омывающего серебристо-серые валуны. Первое озеро было необыкновенно красиво, в нем отражалась голубизна высокого, безграничного неба, безоблачного и спокойного.

Едва взглянув вокруг, Алана почувствовала, как в душе зашевелился страх и крадучись начал подбираться к кладовым ее памяти. Она услышала раскаты грома в безоблачном небе, увидела яркие вспышки молний в золотистых лучах солнечного света, стала различать голос Джека там, где не было никого, кроме воронов, каркающих высоко над головой.