Текст книги "Дедушка и внучка"

– Прошу вас, мисс, – сказала она. – Вы голодны. Выпейте какао и покушайте.

– Не знаю… Мне кажется, мне ничего не надо, – возразила бедная Доротея. – Ах, вы принесли три бисквита. Он увидит, что их не хватает.

– Все равно, – сказала Мэри, – вы должны кушать, не то вы заболеете.

Мисс Сезиджер принялась за какао и бисквиты; Мэри стояла и смотрела на нее.

– Не стойте, Мэри, сядьте, – попросила Доротея.

– Нет, мисс, позвольте мне постоять. Я считаю, что мне неприлично сидеть в вашем присутствии, – ответила верная служанка и, помолчав немного, прибавила: – маленькая мисс Дороти настоящая прелесть, но, я думаю, с ней будет много хлопот.

Мисс Доротея глубоко вздохнула:

– Я знаю, что мне следовало бы пойти приготовить обед, но сегодня я чувствую себя очень слабой… и я так взволнована! В жизни постоянно случается что-нибудь неожиданное, Мэри, постоянно. Может быть, вскоре все переменится, очень, очень переменится.

– Да, из-за маленькой мисс Дороти, – проговорила Мэри. – Но я уверена, что перемены будут к лучшему; всем нам надоела однообразная, скучная жизнь.

– О нет, – сказала мисс Сезиджер. – Однообразная жизнь – это неплохо. На душе спокойно, пока жизнь однообразна и размеренна! Волнение и неожиданности убивают.

«Боже мой, что она говорит!» – ужаснулась Мэри про себя и прибавила вслух:

– Что приготовить на обед, мисс? Все, что у нас готовится, это простые кушанья, и поэтому я могу приготовить их без вашей помощи.

– Нет, – заметила Доротея, – ведь сладкое я делаю всегда сама. Я пойду вниз и позабочусь обо всем. Что у нас на ленч?

– Только хлеб и сыр, мисс. И сыр немножко засох.

– Ничего, этого довольно.

– И еще. Вчера Карбури говорил, что если ему не будут давать мяса в середине дня, он, по всей вероятности, уберется раньше времени.

– Уберется? Что это значит? – спросила Доротея.

– Умрет, мисс.

Доротея забеспокоилась:

– У меня отложено немного денег, и я прикажу покупать мясо для Карбури.

– Будет очень жаль, если он умрет, мисс. Он такой хороший и верный слуга и так преданно служит нашему господину.

– Да, мой дорогой отец не мог бы жить без Карбури.

– Вот об этом-то я и говорю. Но он уверяет, что ему необходимо каждый день есть мясо, иначе он не выдержит.

– Ну, хорошо, позаботьтесь об этом, – сказала мисс Сезиджер. – Возьмите шиллинг. Купите все, что нужно.

– Благодарю вас, мисс.

Затем они быстро обсудили простое, или, вернее, жалкое меню. Наконец Мэри сказала:

– Маленькая мисс отказывается от молока с хлебом – она требует, чтобы ей давали на завтрак яиц и поджаренной копченой свиной грудинки.

– Где маленькая Дороти? Пошлите ее ко мне, – вдруг попросила мисс Сезиджер.

– Я пойду за ней, мисс. Я довольно давно не видела ее.

Мэри ушла из комнаты, мисс Сезиджер распахнула окно. Письмо, полученное от брата, который считался мертвым, обрушилось на бедную старую деву непосильным грузом. Сэр Сезиджер не позволил дочери носить траур после смерти брата, и теперь она радовалась этому. Мисс Доротея решила во что бы то ни стало повидаться с Роджером. Для этого ей нужно было оставить ему записку в условленном месте. Она немного беспокоилась: вдруг отец застанет их, хотя это было маловероятно. Хозяин Сторма старился и слабел, силы постепенно покидали его. Доротея решила пойти на ферму, хотя это было довольно далеко.

В комнату вошла Мэри и объявила, что мисс Дороти никто не видел.

– Она говорила, мисс, что сегодня отправится путешествовать и открывать новые края. Я надеюсь, что с ней ничего не случилось.

– Я вполне, вполне уверена в этом, – ответила Доротея (в житейских делах она не была пуглива). – Вероятнее всего, что она в огороде и болтает с садовниками. Вряд ли это особенно понравится моему отцу. Он хочет, Мэри, чтобы я ее воспитала; чтобы… чтобы я приучила ее слушаться.

– Это будет совсем непросто, мисс.

– А между тем, Мэри, мне кажется, она очень хорошая девочка.

– Вот уж не знаю, хорошая ли она, – сказала Мэри, – только ее нельзя не любить: она прелестна, смотреть на нее одно удовольствие, и, хотя она часто говорит дерзости, которых в мое время не позволил бы себе ни один ребенок, она покоряет сердца одним взглядом. Я называю ее прелестным ребенком, мисс, и мне кажется, она совсем не похожа на других детей.

– Да, она очень мила и не похожа на других детей, – согласилась мисс Доротея. – Только, право, не знаю, сумею ли я управлять ею.

– Что-то мне подсказывает, мисс, что это она будет управлять вами.

Мисс Сезиджер обиделась. В эту минуту женщина вспомнила, что она хозяйка большого имения Сторм, и гордо вскинула голову:

– Вы забываетесь, Мэри.

– Простите, мисс, – потупилась служанка.

Мисс Доротея помолчала, потом продолжила по-прежнему приветливым голосом:

– Кстати, Мэри, вы знаете все фермы вокруг Сторма? Например, знаете ли вы фермера по фамилии Бардвел?

– Знаю ли я Бардвела? – спросила Мэри.– Знаю только по имени. Он только что арендовал ферму Хо-ум. Сэр Роджер долго не мог сдать ее, потому что никто не соглашался платить такую большую аренду, как он желал. Наконец, явился Бардвел. Его никто толком не знает, но у него, кажется, очень много денег. Он приехал на ферму только на прошлой неделе и живет в двух или трех милях отсюда, как раз за северным лесом.

– Я плохо помню это место, а между тем, кажется, в молодости видела ферму Хоум, – сказала мисс Доротея.

– Она совсем не понравилась бы вам, мисс, и фермер тоже. Вам не о чем было бы говорить с таким человеком, как Бардвел. Сэр Роджер тоже никогда не встречался с ним, потому что собирает арендную плату и заведует всеми фермами управляющий, мистер Хэзелтон. Да, правда, ферма Хоум милях в двух с половиной отсюда. Вы помните сосновый лес, мисс? Вы и ваш брат мистер Роджер взяли меня туда один раз, когда я только что поступила к вам. Ах, бедный молодой господин! Он как будто стоит перед моими глазами. Разве вы не помните, мисс, как сидели вместе с ним на плоском камне, на самой опушке соснового леса? И мистер Роджер так весело болтал, смеялся. Сложил костер и повесил над ним котелок. Меня еще тогда послали за свежей водой, и я побежала.

– Конечно, помню, – вздохнула Доротея. – Да, я сидела на плоском камне. Сохранился ли он?

– Конечно, он до сих пор там, но не все ли равно? Ведь в ферме Бардвела нет ничего интересного. Я очень рада, мисс, что вы съели бисквиты и выпили какао. Вы немного посвежели.

– Теперь ступайте и постарайтесь найти маленькую Дороти, – сказала Доротея.

Глава V
Старая-молодая

В это утро у старого сэра Роджера нашлось много занятий. Он сделал суровый выговор обоим садовникам – Петерсу и Джонсону. Множество сорных трав оказалось там, где им быть не следовало. Грядки садовой земляники и клубники тоже были в беспорядке – садовники забыли закрыть их сетками, и птицы безжалостно истребили самые крупные ягоды. Обыкновенно сэр Роджер продавал всю землянику. Невдалеке от Сторма был большой торговый город, где охотно покупали ягоды и плоды, поспевавшие в этой усадьбе, платили за них большие деньги. Сам Сезиджер никогда не дотрагивался до этих вкусных вещей, уверяя, что находит их вредными для здоровья. Но в этот день, в силу какой-то странной причины, он сорвал небольшой капустный лист и положил на него около дюжины лучших крупных и сочных ягод. Он рвал их, когда на него никто не смотрел или, по крайней мере, когда ему казалось, что никто за ним не наблюдает. Наклонившись над грядкой, он почувствовал, что ему вдруг стало очень душно. Он нелепо выглядел в огороде, сам отдавал себе в этом отчет, но все-таки продолжал торопливо собирать ягоды.

– Ягоды и плоды полезны детям, – сквозь зубы бормотал старик. – Но я ни в коем случае ничего не скажу Доротее.

Сезиджер отнес ягоды в старую покосившуюся беседку, снова вышел из нее и продолжил обход усадьбы, браня слуг и проводя таким образом утренние часы. Как уже было сказано, сэр Роджер всегда завтракал ровно в девять часов. Скудная закуска подавалась минута в минуту в назначенное время. Ленч накрывался ровно в половине второго.

Сэр Роджер считал, что такая аккуратность необходима для сохранения здоровья. В двадцать пять минут второго он пошел домой, оставив землянику в беседке. Сезиджер вымыл руки, причесал волосы и вошел в столовую. Старик увидел мисс Доротею, но маленькой Дороти с ней не было.

– Где девочка? – спросил он. – Я не разрешаю ей с нами ужинать, но почему бы ей теперь не быть здесь? Где она, Доротея?

– Не знаю, – ответила мисс Сезиджер.

– Ты не знаешь? Неужели ты все утро не видела ее?

– Нет.

– Ты ее искала?

– Да, отец, искала и посылала искать Мэри. Но Дороти нет в саду. Во время завтрака она сказала Мэри, что отправится путешествовать. У нее очень пытливый ум.

– Я ненавижу таких детей! – рассердился старый сэр Роджер. – Она не должна себя так вести! Доротея, чем больше я смотрю на тебя, тем сильнее убеждаюсь, что ты не сумеешь воспитать эту маленькую своенравную девочку, у которой чересчур пытливый ум! Мне придется поместить ее в приют или в какое-нибудь закрытое заведение. Я просмотрю объявления и выберу недорогой пансион с такой платой, которую я мог бы вносить. Больше ничего не остается. Дороти – дурной, непослушный, своенравный ребенок. Но я удивляюсь тебе, Доротея. Ты не можешь справиться с таким ничтожным, крошечным созданием!

– Я очень беспокоюсь о ней. Представить не могу, куда она убежала, – попыталась оправдаться Доротея.

– Ну, довольно, довольно, – перебил ее отец.– Ты беспокоишься? Да мне до этого дела нет. Садись и ешь ленч. Мне неприятно, что ты стоишь, сам я стоять не могу, устал. Я все утро бродил по усадьбе.

Старик съел хлеба с сыром и выпил стакан очень жидкого пива. Доротея есть не могла. Завтракая, сэр Роджер обсуждал недостатки своих слуг, жаловался, что садовники плохо ухаживают за фруктовым садом, который теперь дает только половину прежнего дохода.

– В это время года, – ворчал он, – мы должны были бы жить на доходы от продажи плодов и ягод. Деньги, собранные за них, могли бы покрывать все наши издержки и еще давать нам возможность откладывать кое-что. Мне тяжело видеть, как все у нас растрачивается без пользы.

– Дедуля, я вернулась! – прозвучал веселый голос, и через открытое окно в комнату вскочила маленькая Дороти.

На белом платье виднелись пятна, черные волосы растрепались, и на щеке красовалась глубокая царапина.

– Здравствуй, милая тетя, – поздоровалась она, удостаивая взглядом свою немолодую родственницу, и с разбега прыгнула, по обыкновению, на колени к деду.

– Ого, – только и вымолвил он, – вы довольно-таки бесцеремонны, маленькая мисс.

– Ну, конечно, ведь я же тебя не боюсь, дедуля, нисколечко не боюсь. Пожалуйста, не воображай, что ты можешь меня испугать.

– Да уж я вижу, маленькая мисс.

– Не называй меня «маленькая мисс», мне это не нравится.

– Ну, хорошо, Дороти.

– Вот это другое дело, – удовлетворенно кивнула девочка. – Обними меня так, чтобы мне было хорошо и удобно. Я чуточку устала.

– Лучше сядь-ка на свой собственный стул, маленькая мисс.

– Опять «маленькая мисс»? – Дороти погрозила маленьким пальчиком.

Темные глаза деда смотрели в очень темные глаза ребенка. Старое лицо нахмурилось. Пальчик Дороти двинулся вверх и разгладил морщину на лбу сэра Роджера.

– Вот так-то лучше. Теперь ты хорошенький. Поцелуй меня. Хочешь?

– Совсем не хочу.

– Отлично. Я никогда не целую людей, которым не нужно моих поцелуев. Тетя Доротея, ты хочешь поцелуй?

– Я хочу, чтобы ты села спокойно, – сказала мисс Доротея, – и не беспокоила дедушку.

– Она не мешает мне, Доротея, – отозвался сэр Роджер. – Пожалуйста, будь так добра, встань и позвони.

Мисс Сезиджер исполнила просьбу отца. На звонок пришел Карбури.

– Сейчас же подайте прибор для мисс Дороти, – приказал старик.

– Прибор – это значит тарелка, нож, вилка и стакан для воды? – спросила Дороти. – Да? Потому что если «да», то мне этого не нужно, Карбури, так как я сыта.

– Что ты хочешь сказать? – оторопел старик.

– Меня накормили у мистера Персела. Он очень милый человек. Жена дала мне отличный завтрак, там было всякое мясо и… и луковицы. Я очень люблю лук. А ты, дедуля?

– Нет, это простонародное кушанье.

Карбури постоял немного и решил, что лучше тихонько выйти.

– Дороти, – обратился к девочке сэр Роджер, – как ты посмела напрашиваться на обед у одного из моих арендаторов?

– Меня пригласили, – невозмутимо ответила Дороти. – Видишь ли, славный-преславный кролик Бенни сломал лапку. Тут пришел мистер Персел и вынул его из ужасной западни. Теперь он лечит кролику лапку, а потом отдаст маленького Бенни мне. Это будет мой кролик, мой собственный. Я позволю ему спать на моей постельке и буду целовать его. Он-то уж будет рад, что я его целую, как были рады папа и мама. И жена дала мне отличный обед и угостила меня такими вкусными луковицами…

В эту минуту тетя Доротея быстро встала и тоже вышла из столовой.

– Хорошо, что она ушла, – облегченно вздохнула маленькая Дороти.

– Почему ты это говоришь? – спросил сэр Роджер, который сам был доволен, что дочь ушла, и сильнее прижал внучку к себе.

Она подняла головку, черные глаза девочки смеялись:

– Потому что при тете ты боишься говорить то, что по-настоящему думаешь.

– Я ничего не боюсь.

– Ну, значит, ты такой же, как я: меня нельзя испугать. Мне не нравится страх, и я не знаю, что это такое. Только все-таки, дедуля, ты говоришь не совсем правду. Не совсем, потому что ты боишься тети Доротеи.

– Не говори глупостей, маленькая Дороти. Уж конечно, я нисколько не боюсь ее. С какой стати я должен бояться собственной дочери? Неужели это похоже на меня?

– А все-таки боишься,– поддразнивала Дороти.

– Не боюсь! И перестань спорить со мной, это невежливо. Маленькая девочка должна многому научиться, и я попросил твою тетю учить тебя. Прежде всего, она выучит тебя слушаться.

– О! – в ответ Дороти весело засмеялась, а глаза у нее так и заблестели.

– И она будет тебе давать различные уроки.

– Ну и хорошо, – согласилась Дороти. – Учите, чему хотите. Я проглочу все, все посажу к себе в голову и буду беседовать с тобой об уроках. Мамочка учила меня разным чудесным вещам, а также мой дорогой папа. Учиться я хочу, но слушаться… Нигде в библии не сказано, что нужно слушаться теток: там говорится, что нужно слушаться мать и отца, о тетках же ничего не написано. Лучше учи меня сам, дедуля. Тебя я, пожалуй, буду слушаться, самую чуточку.

– Ну, пойдем гулять, – старик старался спрятать от внучки улыбку.

Он взял маленькую ручку и провел Дороти до беседки, в которой на свежем капустном листе лежала земляника. Едва они вошли в полуразрушенный, покривившийся домик, Дороти стала усиленно принюхиваться.

– Что за чудесный запах? Не понимаю, чем это пахнет?

Старик волновался, щеки его покраснели, глаза заблестели.

– Ах, знаю, знаю! – закричала девочка, заметив лист, а в нем крупные сочные ягоды. – Дедуля, ты положил их здесь для меня?

– Гм, да. Положил-то для тебя, только вот такая непослушная девочка их не получит…

– Я буду сидеть у тебя на коленях и лакомиться, – перебила Дороти. – Знаешь, дедушка, я чуточку устала, потому что ходила очень далеко. И мне ужасно хочется пить. Посмотрим… Нужно сосчитать: одна, две, три, четыре, пять… Целых одиннадцать! Что за прелесть! Какие крупные! Дедуля, скушай вот эту.

– Нет, я никогда не ем ни плодов, ни ягод.

– Ты должен, должен, и ты скушаешь. Ну, пожалуйста, дедушка, миленький, пожалуйста.

Но старые губы не разжимались, а молодому ротику хотелось ягод. Кончилось тем, что Дороти сама уничтожила всю землянику. После этого она откинулась, с удовольствием прижалась к деду, поглаживая его костлявую руку.

– Я люблю тебя больше всего на свете, – проворковала она.

Много лет прошло с тех пор, как старый сэр Роджер Сезиджер слышал такие слова. В первое время после свадьбы его жена говорила, что горячо любит его. Сын два или три раза старался доказать свою любовь. Но в общем старика было трудно полюбить. Даже любовь леди Сезиджер скоро угасла, потому что муж был так же скуп на ласку, как и на деньги. И вдруг теперь искрящееся энергией, бесстрашное дитя ворвалось в его жизнь, и маленькая курчавая внучка говорила, что любит его. После этих слов старик точно посвежел и помолодел. Неужели он убьет и ее любовь? Глядя на чернокудрую девочку, он удивлялся и никак не мог понять, почему она его совсем не боялась, почему, в то время как все старались отшатнуться, она радовалась его приближению и звала к себе.

После завтрака он нередко ложился поспать, а в это утро много ходил и двигался, что утомительно для старого человека. Но сегодня ему спать не хотелось. Он невольно крепче обвил руками маленькое существо. Детские губы, еще красные от сока земляники, прижались к морщинистой щеке, и будто что-то горячее, сладостное и волшебное коснулось старого сердца.

– Тебе очень приятно, когда я тебя целую, правда, дедуля?

– Мы не будем об этом говорить.

– Вот и отлично. Я люблю секреты, – заметила Дороти. – И ведь, правда, ты сам будешь учить меня, дедушка? Лучше учи меня ты, а не тетя Доротея, хотя ее я тоже очень люблю.

Несколько минут Дороти сидела молча, обдумывая пришедшую в голову мысль.

– Я хочу, чтобы тетя Доротея стала счастливой, – наконец высказалась девочка. – Мы с тобой могли бы ей в этом помочь. Как ты думаешь? Правда, могли бы?

– Твоя тетя Доротея вполне довольна и совершенно счастлива, – сухо ответил сэр Роджер, которому был неприятен такой поворот беседы. Ему нравилось тайком баловать маленькую Дороти, но совсем не хотелось, чтобы Доротея принимала в этом участие.

– Ей нужно много новых вещей, – продолжала Дороти, не обратив ни малейшего внимания на его последнее замечание. – Ей нужны платья, такие, как были у моей мамы. Мамочка была такая хорошенькая! Как жаль, что ты не видел ее. Ты бы ее полюбил. А вот папа… Но он был совсем ты, только молодой; ты – только не сгорбленный и без морщин на лбу; ты – только с веселым лицом; ты – если бы ты говорил быстро, весело и так, чтобы всех насмешить. Вот какой был мой папа. А теперь он и моя мамочка живут на небесах. У меня остался ты один, дедушка, и, конечно, тетя Доротея тоже. Но я люблю тебя больше, гораздо больше, чем ее. А потому я тебя еще раз поцелую, и, пожалуйста, позволь мне пойти во фруктовый сад и есть столько земляники, сколько мне захочется. Знаешь, прямо с грядки!

Через несколько минут тетя Доротея увидела маленькую фигурку в сильно испачканном белом платье, наклонившуюся над грядкой земляники. И разглядела сгорбленного, очень старого человека, ходившего взад и вперед в том месте фруктового сада, где, как он думал, его было видно меньше всего. Она улыбнулась, но ничего не сказала. Мисс Сезиджер в это время сидела за своим письменным столиком и писала ответ на таинственное и удивительное письмо, которое пришло к ней в это утро. Она собиралась сама пройти через северный лес и положить запечатанный конверт под камень, на котором была высечена буква «Р». Ведь это был тот самый камень, у которого она и Роджер веселились во время устроенного ими пикника в старые добрые времена.

Письмо брата сильно встревожило ее и в то же время очень обрадовало. Прежде всего, теперь ей не нужно было плакать о Роджере, думая, что он лежит в могиле. Уже это одно бесконечно радовало ее. К тому же между ней и Роджером завелась тайна. Бедная мисс Доротея вела такую скучную, ничем не наполненную жизнь, что «секрет» был для нее целым громадным достоянием, целым мирком. Ее совершенно не заботило, в чем провинился брат, какие проступки он совершил. Она уже давно простила ему, что он женился, как выражался отец, «на девушке, стоявшей ниже его», и что он вел рассеянную жизнь блудного сына. Говоря правду, библейский блудный сын уже давно был для мисс Доротеи любимым образом в притчах. Она читала рассказ о нем со слезами и, произнося святые слова, представляла на месте персонажей своих близких. Она часто видела во сне возвращение блудного сына, нередко представляла его себе нуждающимся, нищим и униженным; но больше всего любила мысленно рисовать себе его раскаяние и веселье, начавшееся в доме в честь примирения с ним. И между тем в эти минуты ее охватывала тревога: она невольно сравнивала евангельского отца со старым сэром Роджером Сезиджером и подозревала, что возвращение ее собственного заблудшего брата не будет сопровождаться радостью и ликованием, и уж тем более старик не прикажет ради этого заколоть откормленного бычка.

Теперь, когда она писала молодому Роджеру, ее опасения немного улеглись. Она, конечно, совсем не желала, по крайней мере сейчас, чтобы брат вернулся в Сторм. Но она во что бы то ни стало решила повидаться с ним. Брата и сестру связывала девочка, склонившаяся над земляничными грядками во фруктовом саду. Это существо в испачканном белом платьице превращало связь между ними в неразрывную цепь.

«Дороти должна соединить всех нас», – мысленно сказала себе Доротея.

В эту минуту она не думала об отце, всей душой стремясь лишь встретиться, поговорить с братом, может быть, крепко расцеловать того, кого она столько раз представляла себе мертвым.

Пока бедная Доротея писала письмо Роджеру, она чувствовала себя и счастливой, и печальной. Она сознавала, что ей нужно быть очень осмотрительной, и мысль об осторожности занимала ее. Мисс Сезиджер написала немного слов, стараясь в них скорее скрыть, чем выразить свои чувства.

«О, как я счастлива», – начала было она письмо, но вскоре заменила эту фразу совсем другой. «Благодарю тебя за письмо. Я очень удивилась. Сделаю все, что ты хочешь. Малышка здорова. Люблю тебя по-прежнему». Впрочем, последние слова она тоже заменила: «Я по-прежнему думаю о тебе». В конце письма Доротея поставила что-то вроде иероглифа, который должен был заменить подпись.

Сочинив письмо, мисс Сезиджер переписала его, постаравшись изменить свой обычный почерк, – буквы выглядели так, как будто их написала сильно отставшая в учении девочка. Потом сложила листок бумаги и спрятала в конверт, на котором не написала адреса. Конверт Доротея заклеила и спрятала в шкафчик. Завтра она пойдет в северный лес. Да, да, дойдет до самой опушки и положит письмо под плоский камень!

Окончив приготовления, она откинулась на спинку стула и глубоко вздохнула. Как раз в эту минуту Дороти, для которой не существовало никаких преград, ворвалась в комнату. Платьице девочки было довольно сильно испачкано еще во время утреннего путешествия, теперь же оно пришло в полную негодность и могло бы послужить настоящим позором для Сторма. На нем виднелись большие красные пятна: неосторожная лакомка опускалась на спелые ягоды земляники, не замечая, что давит их. Вдобавок к пятнам платье было порядочно разорвано. Лукавое личико тоже было перепачкано соком ягод, в руках девочка держала букет прелестных роз.

Тетя Доротея медленно и неохотно поднялась:

– Милая Дороти, что с тобой? Ты не должна так пачкать и рвать платья. Что ты делала?

– О, ничего, милая тетя, – ответила Дороти, – я всего лишь набивала рот земляникой. Дедуля сказал, что я могу есть землянику; то есть, по правде говоря, он ничего не сказал, но я ела ягоды, а он смотрел. И вот, тетя, я нарвала для тебя роз. Вот они. Я бы принесла и земляники на капустном листе, только дедуля сказал, что ты ее не любишь, что от ягод у тебя болит желудок. Болит, тетя Доротея?

– Нет, дитя мое, но это неважно. Лучше пойди-ка теперь в детскую и попроси Мэри переодеть тебя в чистое платьице.

– Ну что там платье! – отмахнулась Дороти. – Мне нужно поговорить с тобой, тетя. Можно мне сесть возле тебя? Нам будет так хорошо, уютно, и я положу руку тебе на колено.

– Я не могу разговаривать с девочкой, у которой такое грязное лицо и испачканное платье. Пойди и переоденься.

– Хорошо, пойду.

Дороти дошла до двери, но остановилась у порога, повернулась и с легкой обидой сказала:

– Ты меня не поблагодарила за розы.

– Правда, не поблагодарила. Большое тебе спасибо, Дороти. Но скажи мне: дедушка позволил тебе рвать их?

– Конечно, нет. Я не могу вечно просить у него позволения.

– Тогда не рви больше для меня цветов. Я не хочу, чтобы ты их приносила.

– Я постараюсь вернуться как можно скорее. – И Дороти захлопнула за собой дверь.

«Как бы мне хотелось выказать всю любовь, которую я чувствую к этому ребенку, – оставшись одна, подумала бедная мисс Сезиджер. – Но тогда она совершенно отобьется от рук! Как я буду учить ее? Боже мой, ведь я позабыла все, чему училась раньше, а Дороти так остроумна, так сообразительна! Она такая маленькая, между тем уже видела много людей, видела жизнь, я же никогда не знала ни того, ни другого. Вот что сделаю: отыщу свои старые учебники и немного почитаю. У меня чувство, будто я заржавела, покрылась плесенью. Как научить ее послушанию? Мне кажется, придется ее наказывать, если не будет исполнять то, что я велю. Но она такое прелестное, бесстрашное существо… И ведь она дочь Роджера, с его лицом, только более светлым, бодрым, смелым, более правдивым. Бедный, бедный Роджер! Я ни на минуту не хочу допустить мысли, что он нечестен, но ведь мы жили в постоянном страхе, а маленькая Дороти даже не понимает, что значит слово бояться».

– Вот и я, тетушка. Теперь я выгляжу получше, правда? – спросила Дороти.

На ней красовалось чистое белое платье. Очевидно, у нее было множество белых свежих платьиц. Мисс Доротея никогда не спрашивала, сколько вещей у девочки. Личико Дороти вымыли, и на нем не осталось пятен; розовые щечки так и горели, в черных глазах блестело веселье.

– Ведь ты же не будешь давать мне уроков, тетушка? – спросила Дороти.

– Видишь ли, дорогая, мой отец, а твой дедушка, хочет, чтобы я учила тебя.

– Но ведь это совсем не обязательно!

– Нет, обязательно, дитя мое, это очень важно. Тебя кто-нибудь должен учить.

– О, конечно. Я только думала, что ко мне каждый день будет приходить какой-нибудь учитель, хороший учитель, который научит меня латинскому, греческому языку и всему, что знают умные-преумные люди. Мне совсем не нужно детских уроков. Моя мамочка учила меня, как учат маленьких детей, и я могу хорошо говорить по-французски. Говоришь ли ты по-французски, тетя? – и девочка перешла на французский язык.

Мисс Доротея покраснела:

– Не очень хорошо.

– Ну, так я буду учить тебя французскому языку, – решила Дороти, – буду тебе ставить баллы и, если ты станешь плохо учиться, сделаюсь строгой. Правда, весело?.. И это очень поможет мне. Ты будешь громко читать по-французски, спрягать глаголы и все такое.

Маленькое создание низко грациозно присело.

– Ты умеешь танцевать менуэт, тетушка? – опять поинтересовалась Дороти. – Потому что, если ты не умеешь, я могу поучить тебя.

– Нет, дитя мое, меня никогда не учили танцам.

– Как это странно и смешно! Вот мамочка танцевала, и так красиво, так хорошо! Я могу выучить тебя танцевать. Хочешь, сделаем так, тетя: я буду учить тебя французскому языку и танцам, а ты меня ужасному английскому и истории. Один день ты будешь моей учительницей, а другой – я твоей, подумай, как весело! Хочешь? Итак, ты будешь слушаться меня в мой день, а я тебя – в твой день. Ну, как ты думаешь, тетушка Доротея?

Мисс Сезиджер обвила девочку рукой:

– Это совсем никуда не годится, дитя мое, потому что мне уже поздно учиться.

– Ой, какие пустяки! Ведь ты же не настолько старая! Ну, разве ты встречалась с королевой Елизаветой? Ведь нет?

– Конечно нет, дорогая. Ведь я и вправду не очень старая.

– Но ты старше моего папы?

– Немножко старше.

– Вот что, – сказала Дороти, задумчиво глядя на тетку. – Вот что я думаю о тебе: ты «старая-молодая». Вот мой папа был молодой. И ты могла бы, если бы только начала опять учиться, если бы я давала тебе уроки французского языка и уроки танцев. И как было бы хорошо, если бы ты стала меня слушаться, тебе бы это пошло на пользу. Я заставила бы тебя работать изо всех сил. Тебе пришлось бы гулять, болтать, играть на рояле. Ты умеешь играть, бедная тетя?

– Прежде, в мое время, меня считали хорошей музыкантшей.

– Ну, если ты хорошо играла прежде, значит, ты хорошо играешь и теперь. Играй, а я буду петь. Я знаю много замечательных песенок, и французских, и английских, и прежде пела их с мамой. И потом, тебе обязательно нужно носить новые модные платья…

– Дороти, у нас нет денег, чтобы купить их.

С минуту Дороти стояла неподвижно и что-то обдумывала.

– У меня есть полкроны, – наконец произнесла она, – этого довольно? Как ты думаешь? Если ты в течение двух недель будешь хорошо учиться, я отдам тебе эти деньги. Послушай, тетушка, ведь ради этого стоит поработать? А? Ведь правда? Ну, а ты, что ты дашь мне в награду, если две недели я буду очень хорошо учиться?

– Подожди, Дороти! Ты совсем сбила меня с толку. Послушай, ты не можешь меня учить. Это я буду давать тебе уроки. Завтра в десять часов утра мы приступим к учебе.

Дороти покачала головкой и ласково улыбнулась:

– Ты немножко упрямая, тетя Доротея, и мне придется побороться, чтобы тебя переупрямить. Только, пожалуйста, не рассчитывай, что я брошу свою затею!

Проговорив эти слова, Дороти стала отступать к двери, улыбаясь своей лукавой, веселой улыбкой, и так и вышла из комнаты.