Текст книги "Скорость тьмы"

VII

С тою напротив нового соперника. Во второй раз ощущения другие, поскольку я уже знаю, чего ожидать. На противнике была шляпа, похожая на украшенную перьями пиццу. Сейчас уже надел маску с прозрачным пластиком вместо металлической сетки, защищающей лицо. Такие маски гораздо дороже. Том сказал, что он очень сильный, но очень честный. Этот сообщит обо всех полученных уколах, сказал Том. Ясно вижу выражение его лица: он будто бы сонный, синие глаза полуприкрыты.

Судья бросает платок, мужчина делает стремительный выпад, и я ощущаю укол в плечо. Поднимаю руку. Сонное выражение не означает, что он медлительный. Хорошо бы посоветоваться с Томом. Однако я не смотрю по сторонам, потому что бой продолжается и соперник может вновь поразить, если я отвлекусь.

На этот раз шагаю вбок, соперник кружит вместе со мной, его клинок летит вперед так стремительно, что на мгновение исчезает и вновь появляется на моей груди – второй укол. Не понимаю, каким образом он движется так быстро, чувствую себя деревянным и неуклюжим. Еще один укол, и я проиграю. Преодолев неуверенность, иду в атаку. Мой клинок встречается с его – я парировал! Потом еще один и еще, и наконец, сделав выпад, я пальцами чувствую, что острие коснулось твердой поверхности. Противник в ту же секунду отступает и поднимает руку.

– Попал! – говорит он.

Я смотрю на его лицо. Он улыбается. Он не расстроен.

Кружим в другом направлении, клинки поблескивают на солнце. Я начинаю понимать его логику: движения хоть и быстрые, но предсказуемые, однако он делает третий укол до того, как я успеваю проанализировать информацию.

– Спасибо! – говорит он в конце. – Хороший бой!

– Молодец, Лу! – хвалит Том, когда я выхожу с площадки. – Он, возможно, выиграет турнир. Обычно выигрывает.

– Я только один укол нанес! – говорю я.

– Да! Но очень хороший! И ты много раз почти попал!

– Уже все? – спрашиваю.

– Не совсем, – говорит Том. – Ты проиграл только один бой, теперь тебя объединят с другими, кто уже проиграл, и у тебя будет еще как минимум один бой. Ты как?

– Нормально, – говорю.

Я устал от шума и запыхался, но уже меньше хочу домой. Интересно, смотрел ли на меня Дон, его нигде не видно.

– Хочешь пообедать? – предлагает Том.

Мотаю головой. Мне хочется посидеть в тишине.

Том ведет меня сквозь толпу. Незнакомые люди жмут мне руку или хлопают по плечу со словами: «Хороший бой!» Я не люблю, когда меня трогают, но знаю, что они хотят добра.

Люсия сидит под деревом с незнакомой женщиной. Люсия хлопает по траве. Она так говорит «садись» – понимаю я и сажусь.

Незнакомая женщина восклицает, хлопая в ладоши:

– Очень хорошо! Почти никто не может достать Гантера в первом бое!

– Это был мой второй поединок, но первый – с Гантером, – поправляю я.

– Это я и имею в виду, – говорит она.

Она выше Люсии и более грузная, на ней историческое платье с длинной юбкой. В руках рамка с натянутыми нитками, которые она быстро перебирает пальцами. Получается узкая полоска с геометрическим рисунком из коричневых и белых нитей. Узор простой, но я никогда раньше не видел, как люди прядут, и внимательно присматриваюсь, пока не понимаю принцип – каким образом она складывает фигуры.

– Том рассказал про Дона, – говорит Люсия, взглянув на меня.

Мне вдруг становится холодно. Не хочу вспоминать, как сильно рассердился Дон.

– Все хорошо? – спрашивает Люсия.

– Да, – отвечаю я.

– Дон – это ваш вундеркинд? – спрашивает женщина.

Люсия строит гримасу.

– Да. Временами ведет себя как последняя сволочь.

– Что на этот раз натворил?

Люсия смотрит на меня.

– Да ничего особенного. Язык без костей.

Я рад, что она не вдается в подробности. Дон ничего особенного не сказал, Том наверняка представил его в дурном свете. Мне грустно думать, что Том к кому-то несправедлив.

Возвращается Том, говорит, что мой следующий поединок в час сорок пять.

– Соперник тоже новичок, – говорит он. – Проиграл первый бой рано утром. Тебе надо поесть.

Том протягивает мне булочку с мясом. Пахнет вполне нормально. Я голоден. На вкус тоже ничего, поэтому я съедаю булочку целиком.

К Тому подходит старик. Том поднимается. Я не знаю, должен ли я тоже встать. Что-то в старике привлекает мое внимание. Он раскачивается, совсем как Кэмерон! И говорит слишком быстро. Не понимаю о чем – я не знаю людей и мест, о которых идет речь.

Мой третий противник одет в черный костюм с красным кантом. Маска тоже прозрачная пластмассовая. Темные волосы и глаза, очень бледная кожа, длинные бакенбарды, заостренные на концах. Двигается он, однако, неважно. Медленный и не очень сильный. Не доводит атаки до конца, дергает шпагу туда-сюда, при этом не приближаясь к противнику. Я наношу укол, о котором он не объявляет, а потом еще один, посильней, его он признает. По лицу видно, что он встревожен и еще зол. Я устал, но знаю, что могу выиграть, если захочу.

Нехорошо сердить людей, но выиграть хочется. Обхожу противника, он поворачивается, медленно и неловко. Еще укол. У него выпячивается нижняя губа и морщится лоб. Нельзя заставлять людей чувствовать себя глупо. Я замедляюсь, но он не пользуется преимуществом. Его стратегия очень проста – кажется, он знает лишь пару приемов для парирования и нападения. Я подхожу, он отходит. Стоять на месте и обмениваться ударами скучно. Я хочу, чтобы он что-то предпринял. Он ничего не делает, поэтому его очередную слабую защиту я обхожу переводом острия в открытый сектор и наношу укол. Укол переводом. Его лицо искажено гневом, он говорит много плохих слов. По правилам я должен пожать ему руку и сказать «спасибо», но он уже покинул поле. Судья пожимает плечами.

– Браво! – говорит Том. – Я видел, как ты замедлился, чтобы дать ему шанс немного отыграться… этот идиот сам виноват, что не воспользовался. Теперь ты понимаешь, почему я не отправляю учеников на турниры раньше времени. Этот даже близко не готов!

«Даже близко» – значит далеко. Он далек от готовности.

Иду регистрировать победу и узнаю, что теперь я в группе фехтовальщиков со счетом два один. В группе без единого проигрыша только восемь участников. Я уже очень устал, но не хочу расстраивать Тома, поэтому не выхожу из соревнования. Следующий поединок почти без перерыва – с высокой смуглой женщиной. У нее скромный темно-синий костюм и обыкновенная непрозрачная маска. Она совсем не как предыдущий соперник, быстро нападает и после нескольких комбинаций наносит первый укол. Я – второй, она – третий, я – четвертый. Ее тактику трудно просчитать. Зрители за пределами поля разговаривают между собой, кто-то говорит – хороший поединок. Легкость возвращается, я счастлив. Вдруг укол в грудь, и все заканчивается. Ничего страшного. Я устал и взмок. Чувствую запах собственного пота.

– Хороший бой! – говорит соперница, крепко пожимая мне руку.

– Спасибо, – отвечаю я.

Том мной доволен, вижу по улыбке. Люсия тоже – она тут и все видела, я не заметил, как она подошла. Они бок о бок. От этого мне еще приятней.

– Давай теперь посмотрим на твое место в таблице!

– Какой таблице?

– Все фехтовальщики ранжируются по количеству очков, – объясняет Том. – У новичков отдельный рейтинг. Думаю, ты займешь неплохое место. Осталось еще несколько поединков, но большинство новичков уже выбыло.

Я не знал про рейтинг. Том смотрит в общую таблицу – мое имя под номером девятнадцать, однако ниже, в правом углу, где перечислены те, кто участвовал впервые, я первый из семи.

– Я не сомневался! – восклицает Том и обращается к женщине, которая заполняет таблицу на доске: – Клаудия, уже все новички закончили?

– Да, а это Лу Арриндейл? – Она смотрит на меня.

– Да, – говорю. – Я Лу Арриндейл.

– Прекрасное начало! – говорит она.

– Спасибо.

– Вот ваша медаль! – Она достает из-под стола кожаный мешочек. – Или подождете до церемонии награждения?

Не знал, что бывают медали, я думал медаль получает только победитель турнира.

– Нам пора, – отвечает Том.

– Тогда держите!

Она протягивает мне мешочек. На ощупь натуральная кожа.

– Удачи на следующем турнире!

– Спасибо, – говорю.

Я сомневаюсь, полагается ли открыть мешок, но Том говорит:

– Так-с, давай посмотрим! – И я достаю медаль.

Она сделана из металла, на ней выгравирована шпага, а с краю – отверстие для ленты. Убираю медаль обратно.

По дороге проигрываю в уме каждый поединок. Я помню все – даже могу мысленно замедлить движения Гантера, чтобы в следующий раз (неужели будет следующий раз?) выступить лучше в поединке с ним.

Я начинаю понимать, почему Том решил, что турнир поможет мне противостоять мистеру Крэншоу. Я пришел туда, где меня никто не знает, и соревновался наравне с нормальными людьми. Это уже достижение, мне не нужен был выигрыш.

Дома снимаю одолженный у Люсии, теперь насквозь пропотевший костюм. Она просила не стирать, потому что он требует особого обращения. Просто повесить на вешалку и вернуть в среду, когда приеду на урок. Мне не нравится запах. Хорошо бы вернуть его сегодня или завтра, но она сказала в среду. Вешаю костюм на спинку дивана в гостиной и иду в душ.

Стоять под горячей струей приятно, в местах касаний начинают проступать синяки. Я принимаю душ долго, пока не чувствую себя совершенно чистым, затем надеваю самые мягкие домашние штаны и кофту. Хочется спать, но надо проверить, что они написали про разговор.

Есть письма и от Кэмерона, и от Бейли. Кэмерон пишет: обсудили, но ничего не решили. Бейли перечисляет, кто пришел: все, кроме меня и Линды, и говорит, что они спросили у консультанта в центре про права человека и научные эксперименты. Говорит, Кэмерон представил дело, будто мы слышали про эксперимент и хотим попробовать. Консультант обещал выяснить, какие законы существуют на этот счет.

Ложусь спать рано.

В понедельник и вторник от мистера Крэншоу и руководства компании нет никаких вестей. Может быть, ученые, которые разработали лечение, не готовы испытывать его на людях. Может быть, мистер Крэншоу пытается их уговорить. Жаль, что нам так мало известно. Чувствую себя как на поляне перед первым боем. В данном случае незнание явно опередило знание.

Вновь просматриваю отрывок журнальной статьи, выложенный в интернет, и по-прежнему не понимаю большинства слов. И даже узнав их значение, не понимаю, как именно влияет на мозг лечение и как оно работает. Неудивительно, что я не понимаю. Это не моя область.

Но жизнь и мозг мои. Я хочу разобраться. Фехтование я сначала тоже не понимал. Не знал, почему нужно держать шпагу определенным образом, почему нужно располагать ступни под определенным углом друг к другу. Не знал ни терминов, ни движений. Не ожидал, что стану хорошим фехтовальщиком, думал – аутизм помешает, и он поначалу мешал. А теперь я уже выступил на турнире наравне со здоровыми людьми. Не победил, но был первым среди новичков.

Возможно, я способен лучше изучить мозг. Неизвестно, хватит ли времени, но можно попробовать.

В среду везу костюм обратно к Тому и Люсии. Он высох и уже не так плохо пахнет, но я все равно ощущаю едкий запах пота. Люсия забирает костюм, а я иду вглубь дома в раздевалку. Том уже во дворе; взяв снаряжение, выхожу к нему. Сегодня прохладно, но тихо, ветра нет. Том тянется, я тоже приступаю к растяжке. Тело ныло в воскресенье и понедельник, а сейчас уже нет, болит только один синяк.

Во двор выходит Марджори.

– Я как раз рассказывала Марджори, как хорошо ты выступил на турнире, – говорит из-за ее спины Люсия. Марджори улыбается.

– Я не победил, – уточняю я. – Допустил ошибки.

– Ты выиграл два поединка! – говорит Люсия. – А также занял первое место среди новичков. Не так уж много ошибок!

«Не так уж много» – это ведь все равно «много»? Вероятно, «много, но не слишком».

Тут во дворе больше вспоминается Дон – как он рассердился и что Том сказал про него. Легкость после победы почти забылась. Придет ли он сегодня? Будет ли сердиться на меня? Наверное, нужно спросить про него или не стоит…

– Саймон был впечатлен! – говорит Том.

Он сидит, протирая клинок наждачной бумагой, чтобы убрать зазубрины. Проверяю свой клинок – новых зазубрин нет.

– Я имею в виду, судья. Мы сто лет друг друга знаем. Ему очень понравилось, как ты держался, когда тот парень умалчивал касания.

– Ты меня так учил, – говорю я.

– Да, но не все следуют совету, – говорит Том. – Теперь, по прошествии нескольких дней, скажи честно: турнир для тебя был больше развлечением или повинностью?

Я не думал о турнире как о развлечении, но и как о повинности тоже.

– Наверное, ни тем ни другим? – подсказывает Марджори.

– Ни тем ни другим, – подтверждаю я. – Это не было неприятно, Том. Ты сказал мне, как готовиться, и я все выполнил. Развлечением турнир тоже не назовешь – скорее, испытание, проверка.

– Тебе хоть немного понравилось? – спрашивает Том.

– Да. Временами очень. – Не знаю, как описать смешанные чувства. – Мне иногда нравится пробовать новое.

Кто-то открывает калитку. Дон. Атмосфера во дворе становится напряженной.

– Привет! – говорит он сухо.

Я улыбаюсь, но он не улыбается в ответ.

– Привет, Дон! – говорит Том.

Люсия молчит. Марджори кивает.

– Возьму вещи, – бросает Дон и идет в дом.

Люсия смотрит на Тома, тот пожимает плечами. Марджори подходит ко мне.

– Сразимся? – предлагает она. – Мне сегодня нужно уйти пораньше. Работа.

– Конечно! – отвечаю я, вновь ощущая легкость.

После участия в турнире фехтовать тут совсем не страшно. Я не думаю о Доне, лишь о шпаге Марджори. Опять возникает чувство, будто, касаясь ее клинка, я почти дотрагиваюсь до нее самой – ощущаю сквозь сталь любое ее движение и даже настроение. Не хочу, чтобы это заканчивалось, замедляюсь, продлевая поединок, нарочно упускаю возможности уколоть, чтобы потянуть время. Чувство совсем другое, чем на турнире, но тоже не что иное, как легкость.

Наконец Марджори отступает, тяжело дыша.

– Здо́рово, Лу, но я умоталась. Мне нужно передохнуть.

– Спасибо, – говорю я.

Мы садимся бок о бок и шумно дышим. Я подстраиваю свои выдохи под ее. Это приятно.

Тут из раздевалки возвращается Дон с клинками в одной руке и маской в другой. Бросив на меня взгляд, напряженной походкой скрывается за домом. Том выходит следом, пожимая плечами и разводя руками.

– Я пытался его отговорить, – объясняет он Люсии. – Дон до сих пор считает, что я нарочно оскорбил его на турнире. Он занял двадцатое место, после Лу. Теперь я во всем виноват, а он уходит учиться к Гантеру.

– Скоро вернется, – говорит Люсия, вытягивая ноги. – Дисциплина ему не понравится.

– Это из-за меня? – спрашиваю я.

– Это из-за того, что мир не во всем подстраивается под его прихоти, – говорит Том. – Готов спорить, что через пару недель он вернется как ни в чем не бывало.

– А ты его пустишь? – недобро спрашивает Люсия.

Том вновь пожимает плечами.

– Да, если будет хорошо себя вести. Люди меняются, Люсия.

– Иногда не в лучшую сторону.

Потом приходят Макс, Сюзан и Синди разом, и все говорят со мной. Я не видел их на турнире, но они все наблюдали мои бои. Мне неловко, что я их не заметил, но Макс поясняет:

– Мы пытались не попадаться тебе на глаза, чтобы не отвлекать. Перед поединком одного-двух человек достаточно. Можно подумать, нормальным людям тоже трудно сосредотачивать внимание. Я об этом не знал, думал, им хочется, чтобы вокруг всегда было много зрителей.

Но если информация, которую говорили обо мне, не до конца верна, возможно, и в информации о нормальных людях есть неточности.

Фехтую с Максом, затем с Синди, потом сижу рядом с Марджори, пока она не говорит, что ей пора. Помогаю отнести сумку в машину. Мне хотелось бы провести с ней больше времени, но я не знаю, как это устроить. Если бы я встретил девушку, как Марджори – девушку, которая мне нравится, – на турнире и она не знала бы, что я аутист, было бы легче позвать ее на ужин? Что сказала бы эта девушка? Что сказала бы Марджори, пригласи я ее? Она садится в машину, я стою рядом, сожалея, что не произнес этих слов – сейчас я уже ждал бы ответа. В голове звучит сердитый голос Эмми. Она не права, не верю, что Марджори интересуется лишь моим диагнозом, видит во мне возможный объект исследования. Но все же я не верю недостаточно, чтобы пригласить ее на ужин. Открываю рот, но слова не идут: тишина быстрее звука, быстрее мысли.

Марджори смотрит на меня, меня сковывает смущение.

– Спокойной ночи, – говорю я.

– Пока! – отвечает она. – До следующей недели.

Заводит мотор. Я отхожу.

Вернувшись во двор, сажусь рядом с Люсией.

– Если приглашаешь кого-то на ужин, – начинаю я, – а тот, кого ты приглашаешь, не хочет, можно ли понять это заранее, до того, как спросишь?

Люсия долго молчит – секунд сорок или чуть больше. Потом произносит:

– Если человек ведет себя дружелюбно, то не обидится, что его пригласили, но все равно может не захотеть. Ну или иметь другие планы. – Люсия делает паузу, потом добавляет: – А ты когда-нибудь приглашал на ужин, Лу?

– Нет, – говорю. – Разве что ребят с работы. Они как я. Это другое…

– Верно, – говорит она. – Ты хочешь кого-то позвать на свиданье?

– Думаю позвать Марджори… – тихо говорю я, помолчав. – Но не хочу ей докучать.

– Думаю, она не будет возражать, Лу, – говорит Люсия. – Не знаю, пойдет ли, но точно не рассердится, если спросишь.

Весь вечер дома и уже лежа в постели пытаюсь представить, как Марджори сидит за столом напротив меня и ест. Я видел такие сцены в кино. Пожалуй, я еще не готов пригласить.

* * *

В четверг утром выхожу из дома и смотрю на свою машину в дальнем углу парковки. Она выглядит странно. Все четыре шины растеклись по мостовой. Не понимаю. Я купил эти шины всего несколько месяцев назад. Я всегда проверяю давление на заправке, а заправлялся я три дня назад. Не понимаю, почему они спустились. Запасное колесо только одно, ножным насосом три шины быстро не накачаешь. Я опоздаю. Мистер Крэншоу рассердится. По спине уже течет пот.

– Что случилось, приятель? – Это полицейский Дэнни Брайс, который живет в нашем доме.

– Шины сдулись, – говорю я. – Не знаю почему. Проверял давление вчера.

Дэнни Брайс подходит ближе. Одет в форму, от него пахнет мятой и лимоном, а от форменной одежды – чистотой. Ботинки начищены до блеска. На груди металлическая табличка, на которой маленькими черными буквами написано: «Дэнни Брайс».

– Проткнули, – говорит он.

Тон у него серьезный, но не сердитый.

– Проткнули? – Я читал о подобных происшествиях, но со мной такое впервые. – Зачем?

– Хулиганство, – отвечает он, наклоняясь, чтобы рассмотреть шины. – Хулиганство и есть!

Оглядывает остальные машины. Я тоже. Шины нигде не спущены, кроме одного колеса на прицепе владельца нашего дома – оно давно спущено. Уже посерело от времени.

– Кроме твоей, все целы! Кого ты разозлил?

– Никого… Я же еще никого сегодня не видел. Но мистер Крэншоу точно разозлится, – говорю я. – Я опоздаю на работу.

– Расскажи ему, что случилось.

Я думаю, что мистер Крэншоу все равно рассердится, но вслух не говорю. Нельзя спорить с полицейским.

– Давай я сам позвоню, – предлагает он. – Они пришлют человека.

– Мне нужно на работу, – говорю я.

Я потею все больше и больше. Не знаю, что сделать сначала. Я не знаю расписания общественного транспорта, хотя знаю, где остановка. Нужно найти расписание. Нужно позвонить в офис, но сейчас там, наверное, еще никого нет.

– Надо заявить о хулиганстве, – настаивает Дэнни Брайс, лицо у него еще более серьезное. – Просто предупреди начальника, что задержишься.

Я не знаю внутреннего номера мистера Крэншоу. Если я позвоню, он, скорее всего, просто накричит на меня.

– Потом, – говорю я.

Всего через шестнадцать минут приезжает полицейская машина. Дэнни Брайс не едет на работу, а ждет вместе со мной. Он по большей части молчит, но мне спокойней от его присутствия. Из подъехавшей полицейской машины вылезает мужчина в бежевых летних брюках и коричневых кроссовках. На нем нет таблички с именем. Мистер Брайс подходит к машине, и я слышу, как мужчина обращается к нему «Дэн».

Мистер Брайс и подъехавший полицейский разговаривают, изредка поглядывая на меня. Что сказал про меня Дэнни? Меня морозит, предметы расплываются перед глазами. Когда они идут ко мне, мне кажется, что они приближаются скачками, будто мигающий огонек.

– Лу, это следователь Стейси, – представляет мистер Брайс с улыбкой.

Я смотрю на второго мужчину. Он ниже мистера Брайса и более худой. Черные волосы блестят и пахнут чем-то сладко-масляным.

– Меня зовут Лу Арриндейл, – говорю я.

Голос звучит неестественно – как всегда, когда мне страшно.

– Когда вы в последний раз видели свою машину? – спрашивает следователь.

– Вчера вечером в девять сорок семь, – отвечаю я. – Я уверен, потому что посмотрел на часы.

Он смотрит на меня и печатает что-то на портативном компьютере.

– Вы всегда паркуете машину на одном и том же месте?

– Обычно да, – отвечаю я. – Парковочные места не пронумерованы, и иногда, когда я приезжаю с работы, место уже занято.

– Вы приехали домой в девять… – он бросает взгляд на экран, – сорок семь, верно?

– Нет, сэр, – говорю я. – Я приехал домой в пять часов пятьдесят две минуты, а потом поехал… – Не хочу говорить «на урок фехтования». Вдруг он подумает, что это плохо? Что мне нельзя фехтовать… – Поехал к другу, – наконец говорю я.

– Вы часто его навещаете?

– Да. Каждую неделю.

– Там был кто-то, кроме вас?

Конечно, был. Зачем мне ехать к другу, если никого нет дома?

– Мои друзья, которые там живут. И некоторые люди, которые там не живут.

Он моргает и бросает быстрый взгляд на мистера Брайса. Не знаю, что значит этот взгляд.

– Хм… другие люди вам знакомы? Которые не живут в том доме? Там была вечеринка?

Слишком много вопросов. Не знаю, на какой ответить первым. «Другие люди» – значит люди, которые не Том и не Люсия? «Которые не живут в том доме»… Большинство людей не живут в том доме. В мире миллиарды людей, и только двое из них живут в том доме, это… меньше одной миллионной процента…

– Нет, это не вечеринка, – отвечаю я на самый легкий вопрос.

– Я знаю, что ты выезжаешь каждую среду, – говорит мистер Брайс, – иногда берешь с собой спортивную сумку, я думал, ты посещаешь тренажерный зал.

Если они поговорят с Томом и Люсией, то узнают про фехтование. Придется рассказать сейчас.

– Это уроки… уроки фехтования, – говорю я.

Ненавижу заикаться от волнения.

– Фехтование? Я никогда не замечал тебя со шпагой! – восклицает мистер Брайс с нескрываемым удивлением и интересом.

– Я… я храню снаряжение у них. Они инструкторы. Я не хочу хранить оружие в машине или дома.

– Значит, вы поехали к другу домой на урок фехтования, – продолжает полицейский. – Вы занимаетесь… как долго?

– Пять лет, – говорю я.

– То есть тот, кто хотел проколоть шины, должен был знать, что вас не будет дома. Знать, где вы бываете по средам.

– Возможно…

На самом деле я так не думаю. Если злоумышленник хотел испортить машину, ему нужно было знать, где я живу, а не куда я езжу.

– Вы хорошо ладите с друзьями? – спрашивает полицейский.

– Да.

Глупый вопрос. Стал бы я к ним ездить пять лет, будь они неприятными людьми?

– Мне понадобится имя и контактный телефон.

Диктую имена Тома и Люсии и их домашний номер. Зачем ему это, ведь шины прокололи не у дома Тома и Люсии, а тут?

– Возможно, обычное хулиганство, – продолжает полицейский. – В этом районе довольно спокойно последнее время, однако по ту сторону Бродвея частенько прокалывают шины и бьют стекла. Какой-нибудь малолетний дебошир решил, что там слишком опасно, и пришел сюда. Наверное, его спугнули, и он не успел добраться до других машин. – Затем полицейский повернулся к мистеру Брайсу: – Дай знать, если что!

– Конечно.

Портативный компьютер жужжит и печатает листок бумаги.

– Вот, пожалуйста, протокол, номер обращения, имя сотрудника, все, что нужно для страховой компании.

Он протягивает мне бумагу. Я чувствую себя глупо. Понятия не имею, что с этим делать. Он разворачивается к своей машине.

Мистер Брайс смотрит на меня.

– Лу, ты знаешь, куда позвонить насчет шин?

– Нет…

Меня больше беспокоит работа, чем шины. Если не будет машины, я смогу ездить на общественном транспорте, а если потеряю работу, потому что опять опоздал, у меня не будет ничего.

– Надо позвонить в страховую компанию и вызвать мастера, чтобы заменил шины.

Менять шины дорого… И как ехать в сервис на четырех спущенных колесах?..

– Хочешь, я помогу?

Я хочу оказаться в другом дне и ехать на работу в обычное время. Принять ли помощь? Если бы я знал, что именно нужно делать в такой ситуации, то справился бы сам. Но я не знаю…

– Если ты никогда не подавал заявления в страховую компанию, это может быть сложновато. Но я не хочу навязываться…

Совершенно не понимаю выражения лица мистера Брайса – с одной стороны, немного грустное, но в то же время чуть-чуть сердитое.

– Не подавал, – подтверждаю я. – Я не умею подавать заявления в страховые компании. Мне нужно научиться.

– Давай поднимемся к тебе и зайдем на сайт, – предлагает он. – Заполним заявку вместе.

Меня сковывает страх, я не могу вымолвить ни слова. Чужой в моей квартире? В моем пространстве? Но нужно научиться. Он знает, что делать. Пытается помочь. Я не ожидал такого участия…

Иду к дому, не говоря ни слова. Через несколько шагов вспоминаю, что надо было что-то сказать: мистер Брайс все еще стоит около моей машины.

– Мило с твоей стороны, – говорю я.

Вряд ли я выразился уместно, но мистер Брайс, кажется, понял суть и следует за мной.

Дрожащими руками отпираю дверь. Умиротворение, накопленное моей квартирой годами, сочится сквозь окна, сквозь стены, пространство заполняется напряжением и страхом. Включаю компьютер и захожу в корпоративную сеть. Раздается Моцарт, которого слушал вчера, я быстро выключаю. Мне нужна музыка, но не знаю, что мой гость подумает о Моцарте.

– Уютно! – произносит мистер Брайс за спиной. Я слегка подпрыгиваю от испуга, хоть и знал, что он там. Он делает шаг в сторону, и теперь я его вижу. Так гораздо лучше. Склоняется ко мне:

– Так, тебе нужно…

– Сказать начальнику, что опаздываю! – перебиваю я. – Первым делом надо предупредить!

Приходится искать электронный адрес мистера Алдрина на сайте компании. Раньше я писал ему только по внутренней почте. Мне трудно подобрать выражения, поэтому я пишу предельно просто: «Я опоздал, потому что мне проткнули все четыре колеса и приезжала полиция. Буду на работе, как только смогу».

Мистер Брайс не смотрит на экран, пока я печатаю – это хорошо. Выхожу из корпоративного аккаунта.

– Предупредил, – говорю я.

– Хорошо. Теперь нужно подать заявление в страховую компанию. Если у тебя есть страховой агент, то и у агента, и у компании должен быть сайт.

Я уже ищу. У меня нет агента. Выпадает сайт компании, я быстро перехожу в раздел «услуги», затем «страхование автомобилей», затем «подать заявку».

– Ты хорошо ориентируешься! – говорит мистер Брайс.

Тон удивленный.

– Здесь все просто, – говорю я.

Ввожу имя, адрес, нахожу в папке с документами номер страхового полиса, ставлю галочку в графе «да» под вопросом «Заявили ли вы в полицию?».

Остальные графы мне непонятны.

– Это номер протокола, – поясняет мистер Брайс, указывая нужную строчку на выданном мне бланке. – А здесь личный номер сотрудника, а тут – его имя.

Он не объясняет то, что я уже знаю. Будто понимает, что именно вызывает у меня сложность. Дальше я «описываю происшествие», которого я, кстати, не видел.

«Я оставил машину на парковке, а утром все четыре колеса оказались спущены».

Мистер Брайс говорит, что этого достаточно.

Заявка подана, теперь нужно найти кого-то, чтобы заменить шины.

– Я не имею права советовать, – говорит мистер Брайс. – В прошлом году был скандал, люди говорили, что полиция получает откат от авторемонтов.

Я не знаю, что такое «откат»; на лестнице мы встречаем мисс Томаш, управляющую нашего дома, она говорит, что знает нужного человека. Она дает мне номер. Непонятно, откуда она узнала о происшедшем и почему мистер Брайс не удивляется. Ведет себя, будто так и должно быть. Может быть, она услышала наш разговор на парковке? От этой мысли мне не по себе.

– Пойдем, подкину тебя до остановки, – говорит мистер Брайс. – А то и сам опоздаю.

Мило с его стороны меня подвезти. Он ведет себя как друг.

– Спасибо, мистер Брайс, – говорю я.

Он качает головой:

– Я же просил – зови меня Дэнни, Лу! Мы же соседи!

– Спасибо, Дэнни, – говорю я.

Он улыбается, быстро кивает и отпирает машину. Внутри очень чисто, как в моей, только нет пушистого чехла на сиденье. Он включает музыку – она громкая и резкая, – у меня все сжимается внутри. Мне не нравится музыка, но нравится, что не надо идти до остановки.

На остановке и в электричке полно народу. Трудно сохранять спокойствие и сосредоточиться на указателях, чтобы разобраться, какой билет купить и в какую очередь встать.