Текст книги "Жить! Моя трагедия на Нангапарбат"

Элизабет Револь
Жить! Моя трагедия на Нангапарбат

Élisabeth Revol

VIVRE

© Editions Flammarion, Paris, 2019 (Arthaud)

© ООО «Издательство АСТ», перевод на русский язык, 2020

23 мая 2019, 10:50

Эверест, вершина! Потрясающий вид, эмоции бьют через край. Как здесь красиво! Настоящий подарок неба – оказаться на вершине самой высокой горы на Земле, окруженной ледяными пиками – ее часовыми! Наконец-то я осуществила свою детскую мечту. Я живу и возрождаюсь.

После возвращения с Нангапарбат в феврале 2018 года я всей душой прикипела к этому проекту. Мысль об Эвересте «держала» меня. Этот проект сохранил мне жизнь, несмотря на то что я то и дело проваливалась в черные пропасти отчаяния.

Я провела два дня в госпитале в Исламабаде и вернулась во Францию 30 января 2018 года. Потом была еще неделя в отделении интенсивной терапии в больнице города Салланш, которую осаждали журналисты. И только 7 февраля, во время пресс-конференции в Шамони, я вдруг осознала, вернее, допустила мысль о том, что надежды на спасение Томека[1]1
  Томаш Мацкевич. Здесь и далее – примечания переводчика.


[Закрыть], в связке с которым мы совершали восхождение, больше нет. Во время этой пресс-конференции, почти без сил, переживая страшное потрясение, я пыталась отвечать на вопросы. Потом я вернулась домой, в Дром[2]2
  Дром (La Drôme) – департамент на юго-востоке Франции.


[Закрыть]. Наконец-то. Врачи объявили шестинедельный перерыв в лечении моих обмороженных рук и ног, потом должен был начаться следующий этап.

Пока я выздоравливала, меня посетил один из моих спонсоров – Филипп Рей-Горрез, основатель и управляющий компании TeamWork Voile et Montagne. Он спросил, чем бы я хотела заняться. Я ответила, что в детстве каждый вечер смотрела на постер с фотографией Эвереста, который висел в моей комнате, и мечтала. Это была моя первая мечта, путеводная звезда будущей страсти. В мае 2017 года я провела два удивительных месяца в Гималаях, среди высочайших гор нашей планеты. Я была на Макалу, взбиралась на Лхоцзе, бросила вызов Эвересту – в одиночку, без дополнительного кислорода. Мое сердце опьяняла радость от того, что я могу исследовать склоны этой горы! Но, когда я поднялась на 8400–8500 метров, метель и сильный холод заставили меня отступить. Вернуться сюда еще раз было очень дорого, шансов, что моя мечта осуществится, почти не было. «В тот день, когда ты решишь вернуться на Эверест, – сказал мне Филипп Рей-Горрез, – я буду здесь, чтобы помочь тебе. Ты можешь покорять эту гору без дополнительного кислорода, но со страховкой: рядом пойдет человек, у которого будет кислород. На всякий случай». Я почувствовала теплое дыхание жизни, которая разжала руку, все это время сжимавшую мое сердце, словно камень. Услышав слова Филиппа, я на мгновение перенеслась на ледопад, увидела свою палатку в Четвертом лагере, залитую светом луны – полной, прекрасной, окруженной сверкающими звездами. Я увидела себя на Ступени Хиллари, задыхающуюся, едва бредущую, но переполненную эмоциями. Встреча с Эверестом все еще оставалась призрачным, неверным, неясным будущим, но возможность засияла, освещая бездну, в которой я находилась. Впервые после возвращения во Францию я увидела луч света.

Мысль об Эвересте заставляла меня цепляться за жизнь, я думала об этом проекте целый год. Я сразу рассказала о нем Жан-Кристофу, моему мужу, и Людовику Джамбьязи, моему лучшему другу и «штурману». Я сказала им, что единственный проект, который все еще дорог моему сердцу, отданному Гималаям, – это Эверест. Я думала о нем каждый раз, когда земля уходила у меня из-под ног, когда я снова погружалась в бездну вины и горьких воспоминаний.

Год спустя, в апреле 2019 года, я отправилась покорять новые высоты в край разреженного воздуха, который манит меня с тех пор, как в 2008 году я увидела ледник Балторо в Пакистане. Собирая рюкзак, я испытывала противоречивые чувства. Меня переполняли радость, ощущение свободы, ожидание реванша – возможности отыграться за предыдущий год, уверенность – сейчас или никогда! Но я также чувствовала сомнения и страх – справлюсь ли я, выдержат ли мои обмороженные руки и ноги холод, смогу ли я снова бросить вызов высоте, устраиваться на ночлег на склоне горы, вспоминая дорогих мне людей, которые оказали большое влияние на мою жизнь и так рано ушли?

У меня настоящая горная аддикция. Спускаясь с Нангапарбат, я вдруг поняла это. Уже в 2009 году, возвращаясь на Аннапурну, я пережила ужасный период переосмысления и сомнений. Когда вылетаешь из игры, начинаешь задавать себе вопросы о той непреодолимой тяге, которая постоянно гонит тебя наверх, и осознаешь, что стал зависим.

Я подцепила вирус скалолазания, когда мне было двадцать лет. У меня развилась «горная булимия». Когда мне было десять, я прошла в Альпах большинство маршрутов и склонов. Хотела, чтобы было трудно, искала возможность проявить себя. Усилие, подъем, волнение, стресс, вопросы, которые задаешь себе, и, наконец, ощущение полноты жизни – я снова и снова наслаждалась этим коктейлем, каждый раз чуть больше. Когда в 2007 году в моей жизни появились Гималаи, передо мной открылся мир, который можно было бесконечно исследовать: подниматься на новые вершины, узнавать, на что я способна, испытывать себя на прочность на огромной высоте.

Там, наверху, мне было очень тяжело, почти невыносимо, но притяжение гор всегда оказывалось сильнее. Трудно объяснить и трудно понять, но это то, без чего я не могу обойтись. Та среда, в которой я живу уже больше десяти лет.

Возможно, экспедиция на Эверест, в которую я отправляюсь сейчас, позволит закрыть данную главу моей жизни. Поставить точку в этой истории. Победить страсть, которая заставляет меня чувствовать жизнь острее и в то же время становится всепоглощающей, маниакальной, застилает все остальное так, что иногда я не могу с ней совладать.

Сначала я планировала вернуться в Диамирское ущелье, к Нангапарбат. Ради Томека и чтобы примириться со своими воспоминаниями. Но после того как в марте 2019 года на склонах этой горы погибли Даниэле Нарди и Том Баллард, я решила туда больше не возвращаться. Та трагедия потрясла меня, парализовала. Нангапарбат снова настиг меня. Даниэле был моим близким другом, он очень много сделал, чтобы спасти нас с Томеком, а год спустя я оказалась по другую сторону: круглосуточно была на связи с пакистанскими спасателями, которым пыталась помочь своими знаниями о маршруте к ребру Маммери. Мне оставалось только ждать, чувствуя бессилие, – так же в 2018 году Даниэле, не отлучаясь от компьютера, не выпуская из рук телефон, сидел, чтобы помочь мне. Но все мои усилия оказались тщетными.

Переживая горе, я снова вернулась к тому, что произошло с Томеком и со мной в 2018 году во время спуска с Нангапарбат, и кое-что осознала. Любая драма, которая разыгрывается в горах, притягивает интерес средств массовой информации и определенной части публики, которая превращает это в онлайн-шоу в социальных сетях. Кроме того, существует разница между тем, что видно со стороны, и тем, что происходит на самом деле; сиюминутные выводы аналитиков, каждый из которых высказывает свою точку зрения, отстаивает свой взгляд; оскорбления и клевета, которые соцсети разносят, повергая семьи погибших в еще большее смятение; слухи, из которых делаются поспешные выводы. Но кто на самом деле знает, каково там, на склоне горы? Кто был там?

Тем не менее, новая трагедия не разрушила моей мечты об Эвересте. Экспедиция, в которую я сейчас отправляюсь, по всем параметрам далека от моих обычных восхождений, но в этом году я отказалась от большинства своих стандартов. На время забуду о покорении Гималаев и отправлюсь на встречу с неизведанным. Я также не буду испытывать себя на прочность. На этот раз я ищу на Эвересте нечто совсем иное, глубоко личное. Обычный маршрут отлично мне подойдет, я не хочу рисковать. И совсем не хочу подвергать новым испытаниям Жан-Кристофа. Может быть, я слишком много взяла на себя тогда. Катастрофа, гибель Томека жестоко напомнили мне о том, какой хрупкой бывает жизнь.

Я отправляюсь на Эверест со спокойной душой, в этот раз мне нужно совсем другое. Я пока не могу идти с кем-то в связке и особенно брать на себя ответственность за другого человека.

После того как я написала о том, что случилось с нами на Нангапарбат, я чувствую удивительную легкость. Я своими словами рассказала о пути, который мы прошли, о том, во что верили и как боролись. А еще о том, что не попало в прессу, но тоже было частью нашего восхождения. Я должна была сделать это ради Томека.

25 января 2018 года

Нангапарбат (Пакистан), Четвертый лагерь

На рассвете верх ребра Мазено сверкает под ослепительным солнцем. Свет словно поднимается из бездны. Пейзаж выступает из мрака, серое небо становится голубым. День обещает быть прекрасным. Наконец-то! Целых три недели плохая погода удерживала нас в Кутгали на высоте 3800 метров. Скорость ураганных ветров на Нангапарбат не опускалась ниже 70–80 км/час на высоте 6500 метров. Выше бушевала буря, там скорость ветра достигала 150 км/час. Но сегодня после долгого ожидания мы сможем отправиться к вершине!

Мы продвигаемся вперед, один за другим. Медленно, размеренным шагом. Я люблю такие моменты. Можно включить автопилот, освободить голову. Сорок пять дней назад мы приземлились в Исламабаде, месяц, как мы в Гималаях, находимся у подножия девятой из самых высоких вершин мира (8125 метров). Ее название переводится как «голая гора». Иногда еще ее называют Диамир, «властелин гор». Или «гора-убийца», потому что на ее склонах погибло более тридцати альпинистов, пока австриец Герман Буль не поднялся на ее вершину в 1953 году.

Томек в седьмой раз попытается совершить восхождение на Нангапарбат, я – в четвертый, и это третья наша совместная попытка: зимой 2015 года мы поднялись на 7800 метров, в 2016 году – на 7500. Но оба раза плохая погода заставила нас отступить. В то утро, незадолго до 6 часов утра, я отправила из Четвертого лагеря сообщение Жан-Кристофу. Свой спутниковый телефон «Турайя» (Thuraya) я оставила в базовом лагере, потому что у нас не было генератора, чтобы заряжать его, хотя мы договаривались о генераторе с нашем агентом Али. Так что я использовала функцию «Сообщения» в моем коммуникаторе и GPS-навигаторе «ИнРич» (inReach). Сообщения получаются краткими и требуют некоторых усилий при расшифровке: максимум 160 символов: «Все норм сгдн планируем к-ч если погода будет ок если нет спуск». Мы также обменялись метеосводками с моим большим другом Людовиком, который из Гапы, где он живет, выполнял функции нашего штурмана. Ему помогала жена Томека Анна.

Мы с Томеком выдвинулись в путь только в 7:30. Немного задержались, потому что он никак не мог согреть ноги. Перед выходом на маршрут – это самое главное. Мы использовали горелку, чтобы растопить лед на его ботинках, прогреть вкладыши в них и гамаши. Пока он надевал все это на одну ногу, я грела второй комплект. Это было долго и малоэффективно. Из-за потоотделения и экстремально низкой температуры сохранять обувь сухой было трудно: она промерзала и снаружи, и внутри. Даже при ходьбе было трудно согреться. Том дорого заплатил за попытку покорить Нангапарбат в 2015 году – он обморозил ноги. Так что в этом году нашим лейтмотивом стала забота о том, чтобы сохранить обувь сухой. Мы брали с собой в спальники вкладыши в ботинки, чтобы за ночь они высыхали и оставались теплыми. В Исламабаде нам пришла в голову идея обернуть стопы фольгой, чтобы сохранять тепло на высоте сверх 5800 метров. В тот день мы с Томеком решили опробовать эту идею. Я отошла от правила: никаких непроверенных затей в день покорения вершины, и пожалела об этом, как только мы выбрались из трещины, где находился наш бивак. Вместо того чтобы защищать пальцы на ногах, фольга их морозила. Что ж, тем хуже, мы уже вышли, а значит, продолжим. Если будет слишком холодно, потом сниму фольгу. Том не жаловался – наверное, у него все было в порядке.

Мы оставили все свои вещи в Четвертом лагере, на высоте 7300 метров, в расщелине, где провели ночь. За день мы должны подняться на вершину и спуститься обратно. Это самая приятная часть восхождения: больше не нужно тащить рюкзак и устраивать бивак. У нас с собой было по литру воды и по три энергетических батончика на каждого, маски, навигаторы, фотокамеры, высотная аптечка (одна на двоих), мой коммуникатор, пара перчаток и пара защитных рукавиц.

Мы наслаждались тем, как легко стало дышать и двигаться, радовались вновь обретенной ловкости тел. Ощущения были противоречивые – без рюкзаков мы будто летали, но в то же время ноги на такой высоте словно наливались свинцом.

Я и Томек не разговаривали, экономили силы. Только звуки нашего дыхания, движения и свистевший над головами ветер нарушали тишину. Под множеством слоев одежды – шерстяной шлем, шапка, капюшон флиски, капюшон пуховика. Лишь время от времени мы перебрасывались парой слов, чтобы не терять контакт друг с другом:

– Том, все в порядке?

– Да, Эли.

– Отлично.

Длинными фразами тут не говорят. Мы немало потрудились, разрабатывая свою систему знаков и протоколы безопасности. Оба знали, что совсем одни здесь, и никакой помощи, кроме как от нас самих, ждать не приходится. Я часто говорила с Томом об этом.

Мы перебрались через огромную трещину. Заработал мой внутренний метроном, я двигаюсь быстрее, в своем ритме, иду вперед. У каждого из нас свой стиль восхождения. Том – трактор, работает на дизельном топливе, а я скорее нервный и быстрый бензиновый двигатель – утром завожусь быстро, без разогрева. Том любит идти один, говорить с Богиней, покровительницей Нангапарбат[3]3
  Джомо Мийо Ланг Сангму – богиня, обитающая на Эвересте. Прежде чем альпинисты начинают восхождение на вершины Непала, проводится священная церемония «пуджа» – благословение горы. Богиню, обитающую на Эвересте, просят о безопасном пути и долгой жизни.


[Закрыть], поднимается он медленно. Я тоже люблю идти одна, в свете налобного фонаря или луны, или при вселяющем надежду свете дня, отдавшись потоку эмоций, которые я сдерживаю, когда мы вдвоем. В это время я мечтаю, думаю о будущем, любуюсь окружающей нас ледяной красотой, потрясающей свежестью бесконечных заснеженных склонов.

Мы с Томеком гордимся, что снова поднимаемся на эту гору в альпийском стиле[4]4
  Мало кто из альпинистов рискует совершать восхождение на восьмитысячник (да еще зимой) в альпийском стиле – в максимально быстром темпе, без кислорода и страховочных веревок, не пользуясь услугами носильщиков, вообще без посторонней помощи. Примечание автора.


[Закрыть], с минимальным количеством снаряжения. Наша цель – подняться и спуститься как можно быстрее, чтобы не сложить голову там, где воздух такой разреженный, а наши возможности столь ограничены. Не оставляя следов своего пребывания, без чьей-либо помощи и кислорода, в полном согласии со своими этическими принципами, с нашей горной философией. Снова и снова приезжая сюда, мы хорошо узнали Нангапарбат и на что мы способны на такой высоте. При восхождении в альпийском стиле нужно быть спаянной командой, дополнять друг друга. Именно такой командой мы с Томеком и были – всегда готовыми подбодрить друг друга. Все решения принимали вместе; наша двойка работала просто, без капризов и пререканий. Если кто-то из нас чувствовал себя не очень хорошо, мы тут же без сожалений и чувства вины возвращались обратно.

Погодные условия здесь всегда очень тяжелые, но эта зима выдалась особенно холодной. У нас не было права на ошибку, мы это прекрасно понимали. Но мы часто говорили друг другу: «Этот трудный день все равно гораздо легче, чем рабочий день там внизу!» Здесь тяжело, но нам это нравится. Возможно, мы получаем удовлетворение именно от совершенных усилий, от преодоления себя. Управлять своим телом, идти вперед, не обращая внимания на боль, не опускать рук, не прислушиваться к тихому внутреннему голосу, который иногда спрашивает: «Зачем ты вообще сюда полез? Это же бессмысленно, остановись!»

Мы подошли к вершинной пирамиде. Она огромна, и мы находимся у самого ее подножия. Нам предстоит подниматься по склону, в леднике видны многочисленные трещины, я и Томек обходим их. Издалека ледники всегда кажутся гладкими и смирными, но на самом деле там не все так просто. К счастью, этой зимой снега было не очень много, и его уже унесло ветром. Трещины открыты, их хорошо видно.

Вижу зафиксированную веревку. Что это, след из прошлого, который пережил таяние ледника? По сравнению со вчерашним днем гора изменилась. До сих пор перед нами была девственно пустая местность, а теперь мы видим следы других экспедиций, побывавших здесь за многие годы. Вчера заметили палатку Четвертого лагеря на классическом маршруте, ниже того места, где мы остановились. Сегодня – зафиксированные веревки и остатки палаток. С одной стороны, это успокаивает, а с другой – сбивает с толку.

Через несколько шагов – другие веревки, гораздо более свежие, вроде тех, что провешивают носильщики-шерпы, чтобы обезопасить своих клиентов и облегчить им подъем. Они натянуты в трещине, через которую нам нужно пройти.

– Том, видел веревки? Странно, что их еще видно, ведь осень прошла.

Обычно зимой веревки засыпаны снегом и покрыты льдом.

Я иду вдоль веревок, потом сворачиваю направо, к каменистому островку посреди склона. По мере того как склон становится все более отвесным, под моими ногами открывается бездна. Невероятный простор. Куда теперь? К счастью, за островком веревки продолжаются, указывая нам путь. Я не пользуюсь веревками, совершенно не доверяю им. Я вбиваю ледорубы и зубья кошек, чтобы преодолеть покрытый льдом участок. Лед очень твердый. Ледорубы приходится вбивать по два раза, попутно обрушивая одну или две «стопки» ледяных наслоений. Это признак плохого льда. Продолжаю идти по снегу. Бросаю взгляд на Тома. Он недалеко. Подожду его на солнце, здесь слишком холодно! Переход очень длинный – многокилометровый подъем, последние метры перед вершиной на таком рельефе даются с большим трудом.

10:45, выше отметки 7500 метров

Наконец, я выхожу на солнце, и могу воспользоваться этим случайным теплом. Останавливаюсь и достаю энергетический батончик, чтобы отпраздновать. Здесь очень красиво. Мое лицо покрыто инеем. Челюсти застыли, скованные утренним холодом и ледяным ветром.

Том подходит. Он движется в нужном темпе, хорошо выглядит, его борода покрыта инеем. Мы чувствуем себя нормально. Небо слегка затянуло облаками, температура еще упала. Продолжаю идти. Но через несколько метров я понимаю, что облачный покров обманчив и солнечное излучение очень интенсивно. Достаю из рюкзака маску. Оборачиваюсь:

– Том, ты надел маску? Осторожнее на солнце!

– Да, Эли, не волнуйся!

Я продолжаю идти в своем темпе, Томек следует за мной в нескольких десятках метров позади. Мы – два одиноких человека на этой огромной горе, но это нас не пугает, скорее наоборот. Нам нравится бесконечная свобода! За ней мы сюда и пришли.

Я поднимаюсь в сторону покрытого снегом гребня и седловины у правой вершинной вертикали. Том кричит, что нужно двигаться налево, вершина сейчас на главной оси. Я знаю, Том, просто хочу посмотреть, что за ней. Каменистая вершина впереди интригует меня. Я хочу осознать величие этого места. В седловине я прохожу немного вперед, чтобы увидеть больше. Эта проклятая привычка у меня еще с детства: всегда стремиться узнать, что там – выше или дальше, вдруг за тем, что мешает обзору, скрывается потрясающий вид! Я смотрю и не могу налюбоваться. Вдали ребро Мазено врезается глубоко в небо, сверкающее так, будто оно за завесой из танцующих в воздухе блесток. Ветер гонит вдаль тучи, полные снега. Я вижу ветер, но не слышу, закутанная в шапки, капюшоны и маски. На мгновение я полностью растворяюсь в этой красоте.

Нам повезло, солнце заливает склон, но мы полностью укрыты от него. Я возвращаюсь и делаю остановку, дожидаясь Тома. Пью воду, съедаю энергетический батончик.

Мы выше 7500 метров. Для альпинистов это символический рубеж, вход в так называемую «зону смерти». Мне не очень нравится ни это название, ни само понятие, но сегодня я не обращаю на это внимания. Мы не успели как следует акклиматизироваться, плохая погода внесла коррективы в нашу программу. Пока у меня все в порядке, я знаю пределы возможностей моего тела, но все равно внимательно прислушиваюсь к его сигналам. Сейчас я хочу есть, и это хороший знак!

Карта местности у меня в голове, я как следует запомнила ее еще во время подготовки в базовом лагере, снова и снова повторяя: «Вдоль карниза, который поднимается, поворачивая направо, до седловины, потом налево до начала расширяющегося кулуара, потом вверх по нему, немного направо, потом направо перед выходом из кулуара, между главной вершиной и северной, и, наконец, вверх по смешанному участку, забирая направо, до самого купола».

Но когда ты оказываешься на поле изо льда и снега, все становится далеко не так ясно. Я должна сосредоточиться, чтобы разглядеть, изучить, узнать, принять решение. Здесь все другого масштаба, и нет отметок, как на карте. Даже в Альпах легко заблудиться, несмотря на подробнейшие карты и логику восхождения, продиктованную самим рельефом. А здесь царство искаженных пропорций, бесконечных стен, ледяных полей, отполированных не знающими усталости ветрами и снегом, каменистых ступенчатых уступов.

На середине подъема на пирамиду мы попадаем в смешанную зону под осью вершины. Приходится лавировать между снежными склонами, искать линию наименьшего сопротивления[5]5
  При восхождении на склон альпинисты используют «линии наименьшего сопротивления» – отрезки пути с наименьшей крутизной и где не так скользко, что позволяет обойти сложные участки и продолжить движение.


[Закрыть]. Искать, следовать карте, подниматься, спускаться, карабкаться, ползти вниз, балансировать на передних зубьях кошек. Цепляться за узкие каменистые карнизы пальцами в перчатках. Нащупывать надежную точку опоры, чтобы в безопасности идти вперед, словно канатоходец по канату. Вокруг все такое огромное, что это дезориентирует: я и представить себе не могла то, что увидела здесь. Мы с Томом постоянно переглядываемся, поддерживаем контакт на расстоянии. Я должна поделиться с ним моими сомнениями насчет маршрута. Он во всем доверяет мне, соглашается и следует за мной.

Я предельно сосредоточена на том, что делаю. Мое поле зрения ограничено пятьюдесятью метрами вверх или назад – чтобы убедиться, что Том идет за мной. Скала крепкая, она состоит из гранита, гнейса и пегматита. Мои кошки оставляют царапины на узких каменных складках, рельеф становится более устойчивым; по мере того как мы поднимаемся, нам приходится все труднее. Я чищу шипы, забитые снегом. Слава богу, ветер пока не поднялся. Обернувшись, чтобы посмотреть, как там Том, и убедиться, что все в порядке, задерживаюсь взглядом на ребре Мазено справа: там бушует ветер.

Мне нравятся отрезки пути, когда я максимально сосредоточена и спокойна, а вокруг полная тишина. Сосредоточенно следя, чтобы шаги были выверенными, а хватка рук крепкой и точной, я обдумываю следующие движения. Время как будто исчезает. Воздух становится все более разреженным. Сердце бьется быстрее. Взбираясь на выступы, я задыхаюсь. Все здесь просто огромное.

Начиная с этого утра, мы работаем без веревки, она осталась в Четвертом лагере. Мы с Томеком решили, что она нам не понадобится. Разговариваем мало. «Ты как?» – «Ок!» Сосредоточенно продвигаемся вперед. Мы как будто окружены коконом, отделяющим нас от внешнего мира. Чем дальше мы идем, тем больше я вырываюсь вперед. Разрыв между нами увеличивается.

Томеку этот отрезок пути не нравится.

– Эли! Свернем налево, в кулуар?

Он прав: мы идем слишком медленно, теряем время на скально-ледовом участке.

– Идем!

На моем уровне как раз есть линия наименьшего сопротивления. Я жду Томека на краю кулуара. Его стены в волнистых складках из плотного снега, наметенного ветром. В горах я видела такое всего один раз – у вершины Аннапурны в 2009 году: волны больше метра высотой тянулись вдоль ребра на протяжении километров, и сотни шлейфов рыхлого снега обрушивались на южном склоне, поднимая белые облака снежной пыли. Захватывающее зрелище… Дожидаясь Томека, я пытаюсь понять, куда двигаться дальше.

Мы снова и снова повторяем одни и те же движения: вбить ледоруб, опереться на палки, левая нога, правая нога… Я почти не останавливаюсь. А Том наоборот, через каждые тридцать или сорок шагов делает тридцатисекундную или минутную передышку, отдыхает и снова продолжает путь.

Вернувшись, я узнáю, что в этот самый момент в базовом лагере за нами наблюдает Альтаф, пакистанский военный. Увидев нас, он отправляет сообщение нашему агенту Али Сальторо: «Преодолели 8000 метров. Продолжают восхождение, идут вперед». Али передает сообщение дальше, во Францию – Людовику, в Италию – моему другу, альпинисту Даниэле Нарди. Информация стремительно распространяется в интернете. Но целое море облаков, приплывших от Рупальской стены, затопило ребро Мазено и Диамирское ущелье. Никто больше ничего не видел – ни они, ни мы. Мы остались одни на огромной высоте.

Кулуар делается ýже, и волнистые складки из снега и льда становятся все более внушительными.

Температура комфортная, я чувствую себя хорошо.

Мой взгляд блуждает, останавливается на двух пирамидах, сложенных из камней, – слева, на уровне гребня. Две кучки камней притягивают мой взгляд, я чувствую волнение. Оборачиваюсь, чтобы посмотреть, где Томек.

Солнце становится все ярче. Небо уже не лазурно-синее, оно выцветает, приобретает желтый оттенок. Время движется к вечеру. Солнце освещает Нангапарбат, единственную вершину, возвышающуюся над морем облаков. На ребре Мазено поднимается сильный ветер. Облака перемещаются, окружают пирамиду выше ее основания. Пейзаж завораживает. Мы уже недалеко от вершинного треугольника. Но сколько сейчас времени? Я включаю коммуникатор, чтобы посмотреть, на какой мы высоте, и свериться с графиком, и вижу два сообщения – одно от мужа, другое от Людовика. Но отвечать на них здесь очень трудно. Едва я сняла перчатки, чтобы включить ИнРич, как у меня защипало руки. Так что я просто отправляю им информацию о нашем местонахождении, чтобы успокоить их: 8036 метров, время 17:15. Неплохая высота, но мы отстаем от графика… Мы потеряли время внизу, на скально-ледовом участке, слишком долго петляли из стороны в сторону! Утром мы обнаружили, что разбили Четвертый лагерь очень далеко от вершины. Но вчера выбирать не приходилось: стояла белая мгла, нас поливал дождь со снегом, видимость была нулевая. Идти к вершине было невозможно.

Подъем длится уже десять часов, до вершины осталось девяносто метров. Я выключаю коммуникатор, убираю его обратно в пуховик, чтобы сохранить заряд аккумулятора. Рискуя потерять пальцы, я все-таки хочу запечатлеть потрясающую атмосферу. Быстро достаю экшен-камеру GoPro и, снимая пейзаж, думаю о том, какое направление выбрать дальше. Я разговариваю со своей камерой. За несколько экспедиций она стала настоящей подругой, помогает скрасить одиночество. Я вижу Томека, он идет в своем темпе, у него все в порядке. Я рада, что он сегодня хорошо себя чувствует. С середины января у него начались проблемы с пищеварением. Гигиена в базовом лагере оставляет желать лучшего, особенно учитывая, что наши желудки к такому не привыкли: еду там готовят прямо на утоптанной земле. Наш повар Шаркан месил тесто, готовил лепешки чапати, резал мясо и разводил огонь совершенно черными руками. Воду иногда не кипятили, а едва нагревали. Томек, обычно очень выносливый, впервые пострадал от антисанитарии, он плохо себя чувствовал и много дней был этим совершенно измотан. Он был уверен, что источником его проблем стал хлеб, который пек Шаркан. Это было очень странно, но он считал, что у нашего повара была «миссия» сорвать его восхождение на гору! Никогда прежде я не видела Томека в таком состоянии: нервным, обозленным, после того как Симоне Моро «украл» у него «его» гору, совершив в феврале 2016 года первое зимнее восхождение на Нангапарбат. Томек так ожесточился, что это уже граничило с паранойей. Я видела, что он очень изменился, и еще мне показалось, что он сильно упал духом. В базовом лагере я страдала от гнетущей атмосферы, безуспешно пытаясь образумить Томека и вернуть его к реальности.

К счастью, после того как мы поднялись во Второй лагерь на высоте 6600 метров и целый день 22 января был посвящен отдыху, Томек как будто пришел в себя и восстановился. Он стал лучше есть, улыбался и снова начал напевать.

Я слышу скрип его шагов и спрашиваю:

– Том, как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, все в порядке. А ты?

– Отлично. Том, как поступим? Сейчас 17:15, мы на высоте 8036 метров. Ребро Мазено затягивает облаками. Мы ничего не увидим. Что ты хочешь – продолжим или пойдем обратно? Станет еще холоднее, и если продолжим, то на вершину поднимемся ночью.

– Идем дальше. Мы уже недалеко. И тут не так холодно.

Если бы один из нас хоть чуть-чуть засомневался или выдвинул аргумент против того, чтобы идти дальше, мы бы тут же повернули назад. Но мы оба хотели продолжать подъем, и нам не нужно было объяснять друг другу почему. Томек очень хотел этого, и я тоже. Меня смущало то, что мы так отстали от графика, а также приближение ночи, и у Томека это, конечно, тоже вызывало опасения, но желание идти вперед и эмоции победили. У меня был опыт ночного спуска в прошлом мае с вершины Лхоцзе (8516 метров), с этого высокого соседа Эвереста. В моих воспоминаниях этот спуск ассоциировался с огромной радостью, которую я тогда пережила, и еще я помнила, что вечером было теплее, чем утром. И я сказала себе, что и сейчас мы справимся. Облака, конечно, закрывают вид на гору, но мы можем продолжать. Мы здесь, чтобы попытаться, чтобы максимально выложиться, используя лучшее, что в нас есть.

Я много думала о решениях, которые мы приняли на протяжении того дня. Во время восхождения я постоянно выбираю, анализирую, отсеиваю варианты. Но за девяносто метров до вершины Нангапарбат сработали другие факторы: чувство, что цель так близка, эмоции, азарт, удовольствие от подъема и то, каким важным было для меня это восхождение. Я думаю, что Том испытывал то же самое, и мы быстро приняли решение продолжать.

Мы все также монотонно и размеренно поднимаемся по кулуару. Это долгий подъем. Дорога кажется бесконечной, вершину еще не видно. Напряженный, волшебный момент. Я смотрю, как туман затягивает долину, и боюсь, как бы он не накрыл внезапно и нас, тогда мы не будем видеть друг друга. Но, кажется, этого опасаться не стоит, туман остановился внизу.

Тени становятся длиннее, скоро зайдет солнце. Холод усилится, станет еще более пронизывающим, но сейчас закат – и он великолепен. За всю свою гималайскую жизнь я не видела ничего красивее. Это волшебно. Море плотных облаков закрывает все горы, кроме величественной вершины Нангапарбат, которая врезается в пурпурное небо. Но вот розовое небо стало темно-синим и холодным, жалящий холод пришел на смену почти уютной атмосфере.

Зубья кошек врезаются в твердый зернистый снег. В нескольких метрах над нами появляется выход из кулуара. Нужно идти вперед – медленно, не думая, почти автоматически.

Теперь под ногами более сухой скально-ледовый участок. Мы находимся слева от вершины. Поднимаемся, забирая вправо. Темнеет. Я достаю налобный фонарь. Жду Томека. Темнота мешает видеть, что перед нами. Я вижу только то, что освещает луч фонаря, пробивающий темноту на двадцать метров вперед. Лицо Томека покрыто обледеневшим инеем. Скованные холодом челюсти едва двигаются, но нам удается обменяться несколькими словами: