Текст книги "Алый ангел"

– Не смей шевелиться.

Девушка вдруг почувствовала, что ей холодно, и скрестила руки на груди, защищенной простым шерстяным жилетом. Она с тоской посмотрела на рапиру, что валялась ни полу, но даже не шевельнулась, чтобы ее поднять. Какой смысл? Сопротивляться было бесполезно. И теперь мужчин было уже двое.

Габриель решила, что ей нравится человек, появившийся и дверном проеме. Его волосы цвета спелой пшеницы падали на лоб, придавая мужчине лукавый вид. Девушка подумала, что этот человек часто улыбается. Он и сейчас улыбался, и на его щеках появились две глубокие ямочки. Габриель задышала немного ровнее, непонятно почему чувствуя себя спокойнее в присутствии этого человека.

– Странная штука, Кэм. Знаешь, этот парень…

Голос Лэнсинга стих при виде парнишки из таверны. Габриель застенчиво отбросила длинные волосы за спину. Не отрывая глаз от девушки, Лэнсинг продолжил:

– Тут какой-то гигант ищет его. Только, оказывается, это не парнишка, а девушка.

Из-за спины Лэнсинга послышался рев, который мог принадлежать раненному льву:

– Ангел!

Гигант вырос из тени. Он оттолкнул Лэнсинга и бросился к Габриель. Кэм мгновенно загородил ему путь.

– Голиаф! Ах, Голиаф! – закричала Габриель и, ловко обойдя Кэма, ринулась в распростертые объятия великана.

Голосом, который Лэнсинг едва смог узнать, Кэм произнес, обращаясь к огромному человеку:

– Если не уберешь от нее руки, можешь считать, что ты труп.

Изумление заставило Лэнсинга действовать. Он схватил друга за руку, в то время как Кэм уже поднял рапиру.

– Кэм, ты что, с ума сошел? Это джентльмен, которого мы ждали. Он служит Маскарону и прибыл сюда, чтобы проводить нас в замок. А что касается девушки, разве ты не знаешь, не видишь, кто она?

Напряжение настолько усилилось, что воздух, казалось, потрескивал, как в летнюю грозу. Похоже было, что, несмотря на вмешательство Лэнсинга, Кэм сейчас набросится на великана. Гигант, однако, не испугался огня, пылающего в глазах молодого человека. Он приготовился отразить любую попытку отобрать у него девушку.

Постепенно поза Кэма перестала быть агрессивной. Герцог перевел взгляд на Габриель. Какое-то глубоко спрятанное воспоминание зашевелилось в его сознании.

– Кто ты? – спросил он наконец.

Габриель боялась назвать ему свое имя, сама не зная почему. Девушка задрожала и опустила ресницы, пытаясь скрыть смущение. Она пододвинулась ближе к Голиафу в поисках защиты.

На вопрос Кэма ответил его друг Лэнсинг:

– Ее зовут Габриель де Бриенн, Кэм.

Габриель тотчас подняла взгляд на англичанина и заметила пламя, сверкнувшее в его голубых глазах. Девушка вздрогнула от страха. И этот страх не прошел, когда огонь в глазах герцога был постепенно приглушен железным самоконтролем. Габриель не сталкивалась с такой дикой ненавистью со смутных времен революции. Казалось, что какое-то мерзкое чудовище вырвалось на свободу.

Габриель вздрогнула, когда Голиаф взял ее за руку. Англичане не попытались остановить великана с девушкой, когда те выходили из конюшни.

Этой ночью Габриель снова приснился ее давний кошмар.

Глава 4

Цвели яблони, и запах бело-розовых соцветий разносился по воздуху, проникая в каждую комнату замка Шато-Ригон. Кэму пришла мысль, что впредь, когда он будет вспоминать о Нормандии, ему обязательно вспомнится и этот свежий приятный аромат.

Кэм отвернулся от открытого окна и стал рассматривать интерьер grande salle.[26]26
  Grande salle – большой зал (фр.)


[Закрыть] Сейчас герцог не обращал внимания на тех, кто находился в зале, – нескольких джентльменов, по двое или по трое бродивших по просторной комнате в ожидании начала первого раунда переговоров. Кэм прикинул, что Антуан Маскарон обладал внушительным состоянием. Если Колбурн не ошибался, многие ценные вещи, составлявшие когда-то обстановку Версальского дворца, – картины, гобелены, хрустальные канделябры, столы и комоды, украшенные искусной позолотой, инкрустированные фарфором и слоновой костью, – нашли пристанище в этой богатой комнате.

Но сокровище, составлявшее для Антуана Маскарона наибольшую ценность, находилось не в этом зале. Да и сама комната не подходила девушке. Grande salle был слишком элегантным, слишком изящным. Место же Габриель де Бриенн было в конюшнях, судя по тому, что успел увидеть Кэм. Колбурн даже начал волноваться: а вдруг Родьер все-таки был прав и Маскарон не станет рисковать своим положением, чтобы спасти внучку. Судя по тому, как девушка выглядела в Андели, она ничем не отличалась от слуг. Но эти страхи скоро рассеялись.

Прошлым вечером в первые минуты встречи с хозяином дома Кэм невзначай упомянул о Габриель. Кошачьи глаза Маскарона потемнели и сделались нефритовыми. Вежливая улыбка хозяина дома стала мягче и искреннее. И хотя его речь была сдержанной, голос Маскарона предательски выдавал его истинные чувства. Послушать Маскарона, так эта девица совершенна, словно батская[27]27
  Бат – город в Англии, графство Сомерсетшир.


[Закрыть] барышня. Пока джентльмены наслаждались вином, уединившись в grande salle, Голиаф тайком провел девушку в часть дома, предназначенную для слуг. «Какая там к черту батская барышня! – подумал Кэм. – Она же девчонка-сорванец! Озорная, непослушная девчонка!» Но если дедушка Габриель не знал этого, Кэм не собирался открывать ему глаза на его внучку. Меньше всего Колбурну хотелось, чтобы девчонку держали под замком, как она того заслуживала. Пусть Маскарон разрешает ей все, что только можно. Этим он значительно облегчит задачу Кэма.

Колбурн почти чувствовал вкус победы на губах, как вдруг Маскарон задал неприятный вопрос.

– Мы не встречались раньше? – спросил хозяин дома, открыто изучая гостя.

– Возможно, – ответил Кэм, – хотя я не припомню.

Герцог решил для себя, что если Маскарон спросит его напрямую, был ли он тогда, много лет назад, в тюрьме Аббей, он немедленно признает это. Бесполезно отрицать то, что легко можно выяснить. Но кто-то отвлек Маскарона, и неловкость была сглажена.

Кэм не мог сказать точно, каким ожидал увидеть человека, которого считал одним из организаторов убийств в тюрьмах. Но Колбурн уж точно не думал, что встретит такого вежливого образованного господина, обаянию которого трудно было противостоять. Нет, Кэм не поддался этому обаянию. Он знал, кто такой Маскарон на самом деле. Но ожидал герцог совсем другого, чего-то зловещего, какого-то указания во внешности, в поведении или разговоре Маскарона на то, какой он монстр. Однако ничего такого не было.

Напротив, Маскарона, казалось, никак не задели события в Аббей, равно как и их последствия. Кэм знал, что жизнь Маскарона была нелегкой: герцог позаботился об этом. Но если не считать ранней седины – результата переживаний, Маскарон достойно выдержал испытания. «Ему, должно быть, под шестьдесят, – подумал Кэм. – По его легко можно принять за пятидесятилетнего». На теле Маскарона не было ни единой лишней капельки жира, а в умных зеленых глазах, хоть и не таких ярких, как раньше, читалась уверенность в своих силах. В каком-то смысле Кэм счел этот лоск, это совершенство не просто отвратительными. Они были недопустимыми. И антипатия герцога к Маскарону только усилилась.

Краем глаза Кэм уловил какое-то движение. Приближался Талейран, глава французской делегации. Он с явным восхищением осматривал grande salle.

– Exquisite, nest-се pas?[28]28
  Exquisite, nest-ce pas? – Изысканно, не правда ли? (фр.)


[Закрыть] – пробормотал Талейран. – У нашего хозяина безупречный вкус.

– Вы давно знакомы с Маскароном? – спросил Кэм скорее из вежливости, нежели действительно желая услышать ответ. Ему прекрасно было известно, что Талейран и Маскарон познакомились очень давно, еще в начале революции.

– Когда-то давно мы были знакомы, – ответил Талейран. – Но наши пути разошлись. Теперь, к счастью, мы вновь идем одной дорогой. Вы видели полотно Тициана? – Талейран, прихрамывая, пошел вперед и сделал Кэму знак следовать за ним. Колбурн подстроился под мелкие шажки министра иностранных дел Франции. Герцог восхитился девушкой, изображенной на картине Тициана. Это не составило труда – полотно было великолепно.

– Это дочь Людовика Пятнадцатого, – объяснил Талейран.

– Значит эта картина действительно из Версальского дворца? – Вопрос Кэма прозвучал скорее как утверждение.

– Абсолютно верно, – сказал Талейран. – К сожалению, во время революции сокровища Версальского дворца были распроданы. Ненависть ко всему, что имело хоть какое-то отношение к королевской власти, стала анафемой наших дней. К несчастью, Версальский дворец принял на себя большую часть народного гнева.

– Так же как и члены королевской семьи, – сухо произнес Кэм.

Талейран внимательнее посмотрел на молодого человека. На полных губах министра появилась едва заметная улыбка.

– Можно сказать, ваша светлость, что Людовик Четырнадцатый построил Версаль, Людовик Пятнадцатый счастливо в нем прожил, а Людовик Шестнадцатый поплатился за него. Этот урок истории нам стоит хорошенько запомнить.

– Французской истории, – уточнил Кэм, продолжая рассматривать портрет.

– А вы считаете, что подобное никогда не может произойти в Англии?

Взгляд холодных голубых глаз переместился на Талейрана.

– Это весьма маловероятно, – сказал Кэм.

Нахмурившись, Талейран заметил:

– Вы, несомненно, убеждены, что англичане консервативнее французов?

– Я думаю, – ответил Кэм, – что в Англии люди не так идеалистичны. Мы разочаруем вас, месье Талейран: мы довольно скучный, неинтересный народ.

Талейран усмехнулся. Было очевидно, что он принял слова Кэма за комплимент, что и подтвердила следующая реплика француза:

– Вы несправедливы к своим соотечественникам, ваша светлость. Я знаю, по крайней мере, одного англичанина, которому не чужд идеализм. Я имею в виду Чарльза Фокса.

– Это уж точно, – пробормотал Кэм с иронией.

Герцог потерял интерес к разговору, поскольку хозяин дома, Антуан Маскарон, в этот момент вошел в зал вместе с джентльменом, в котором Кэм узнал Жозефа Фуше.

– Вот так так! – шепотом обратился Колбурн к Талейрану. – Это сюрприз. Что здесь делает Фуше?

Всем было известно, что Жозеф Фуше ранее занимал пост министра полиции. Бонапарт год назад освободил его от занимаемой должности – решение с радостью встреченное большинством. Фуше боялись практически все, у него повсюду были свои шпионы, а методы бывшего министра были какими угодно, только не честными и открытыми.

Но улыбающемуся лицу Талейрана трудно было что-то понять.

– С этим человеком полезно поддерживать знакомство, – заметил он. – И первый консул начинает понимать, каким полезным может оказаться Фуше в эти смутные времена. Все в сборе. Начнем, джентльмены?

Роль Кэма в первом раунде переговоров была незначительной. Разговор умело вели Талейран и лорд Уайтмор. Ум герцога был занят только теми вещами, которые могли способствовать или препятствовать похищению девушки. Кэм размышлял над тем, насколько легко будет завоевать доверие Габриель. Нужно ли ему это? Но больше всего Колбурн думал о Маскароне и о том, как скоро того настигнет расплата за его прегрешения.

Было время, когда Маскарона объявили предателем своего класса и крови. Но так было не всегда. Он родился в нормандской семье, имевшей некоторые претензии на аристократичность. Какое-то время семейство Маскаронов занимало нишу на периферии судебной системы Франции. Но судьба не была благосклонна к этой семье. И, как часто случается с мелкой знатью, докатившейся до благородной нищеты, респектабельность пришла на смену власти.

Когда Маскарон достиг совершеннолетия, его разочаровало положение в обществе, которое он занимал. Молодому человеку стало ясно, что он не сможет удовлетворить спои амбиции, ожидая, что какой-нибудь высокопоставленный чиновник с благосклонностью отнесется к ходатайству кого-то из Маскаронов. У умного и настойчивого юноши, желающего чего-то добиться в жизни, был не слишком большой выбор. Маскарон внимательно рассмотрел и оценил все возможности. Поразмыслив, он решил получить юридическое образование.

Когда Антуану было около двадцати пяти лет, он поддался уговорам семьи и нашел подходящую невесту. Маскарон женился на дочери соседа, тихой девушке знатного происхождения. Красота жены не смогла удержать его надолго. Были и другие женщины, но ни с одной из них не завязались серьезные отношения. У Антуана не было времени на сантименты: он был слишком занят, делая карьеру.

В положенное время родилась дочь, Элиза. Антуан овдовел. Элизу отправили к родственникам покойной жены. Умерли родители Антуана. Все эти события мало волновали Маскарона. Он отдавал всего себя, чтобы достичь профессионального совершенства.

Шли годы. Редкие посещения дочери и вовсе прекратились. Она вышла замуж за Роберта де Бриенна, мелкого аристократа, служившего во французской кавалерии. Роялист Бриенн был бесполезен для Маскарона и его политической деятельности. Именно Роберт Бриенн озвучил мысль о том, что Маскарон – предатель своего класса и крови. К тому времени у Элизы де Бриенн родились дети, из которых выжила только младшая дочь. Разрыв между Маскароном и Бриеннами стал окончательным. Маскарону было все равно.

Революция бурей налетела на Францию летом восемьдесят девятого. Только для королевской семьи и французской аристократии она стала неожиданностью, Маскарон и ему подобные уже давно предвидели такой поворот событий и приготовились к нему. Идеалисты с головой бросились в борьбу за власть. Однако Маскарон никогда не отличался идеалистическими настроениями. Его амбиции касались только его самого. Маскарон до последнего не переходил окончательно ни на одну из сторон, благоразумно посещая революционные клубы, призывающие свергнуть аристократию; в то же время, но только если это ничего ему не стоило, Маскарон использовал свое влияние, чтобы спасти от революционного гнева благодарных аристократов, которые, возможно, когда-нибудь вернутся к власти.

Маскарон не искал славы. Его целью была власть. Маскарона вполне устраивало то, что он оставался в тени. И когда одна группировка сменяла у власти другую, Антуан без малейших угрызений совести последовательно переходил на сторону той политической партии, под эгидой которой с наибольшей вероятностью можно было удовлетворить свои амбиции. Маскарон разбогател.

Когда наступила осень девяносто второго, он находился в рядах последователей Жоржа Жака Дантона. По поручению своего лидера Маскарон отправился в Тулон. Когда Антуан вернулся, Париж вовсю обсуждал новость о поимке и казни Бриенна в Клермоне и заключении его жены и дочери под стражу в Аббей. О том, что Маскарон связан с Элизой де Бриенн и ее ребенком, знали очень немногие. Иначе и быть не могло. И Маскарон посчитал благоразумным не сообщать об этом, когда добывал разрешение на освобождение дочери и внучки под свое поручительство.

Однако Антуан ничего не знал о грядущем уничтожении заключенных. Когда в тюрьмах начались кровавые казни, Маскарон был застигнут врасплох. Он прибыл в Аббей в самый разгар резни, когда толпа была не в настроении подчиняться каким-либо правилам. Однако Маскарон нe дал себя запугать. Хотя он пока и не чувствовал никакой привязанности к ребенку, который впоследствии станет смыслом его жизни, но обнаружил, что против его природы игнорировать угрозу собственной плоти и крови. Он инстинктивно защищал свою семью.

Опасаясь репрессий – имя Бриенна по-прежнему ненавидели и Париже, – Маскарон отослал Габриель и ее мать на маленькую ферму в пригороде вместе с семейством Анрио, некими сражавшимся бок о бок с Бриеннами. Элиза вскоре умерла. Она так и не смогла оправиться от потрясения, пережитого, когда ее мужа убивали прямо у нее на глазах.

События следующих лет были трагическими для Маскарона: на его собратьев-дантонистов устроили облаву, подвергли суду весной девяносто четвертого и без промедления казнили. Маскарон уже давно заигрывал с оппозицией, и Робеспьер с удовольствием принял бы его в тесный круг своих приверженцев. Но этому не суждено было случиться. Через три дня после казни Дантона по Парижу разошлась листовка, описывавшая карьеру Маскарона, включая его аристократический дебют. Самым ужасным обвинением в адрес Маскарона было уличение его в связях с участниками септембригад – так стали называть всех, кто принимал участие в уничтожении заключенных в девяносто втором.

Это варварское действо, которое когда-то пришлось по душе большинству населения, теперь повсеместно осуждалось. В листовке Маскарона злонамеренно называли зачинщиком резни, а Майяра – исполнителем, палачом.

Фуше, который был кое-чем обязан Маскарону, предупредил Антуана, что тому грозит неизбежный арест и что никто не будет слушать его оправданий. Маскарон стал готовить пути к отступлению.

В средствах не было недостатка. Многие годы Маскарон пользовался своим положением, чтобы скопить приличное состояние. Первой мыслью было уехать с Габриель в Англию.

И опять-таки Фуше убедил Маскарона отказаться от этой попытки. Его агенты выяснили, что Маскарон не сможет чувствовать себя в безопасности ни в Англии, ни в одной из стран, состоящих с ней в союзе. Очевидно было, что где-то в своей карьере Маскарон допустил роковую ошибку. Сложно было сказать что-либо наверняка, но казалось, что Антуан навлек на себя ненависть какого-то очень влиятельного врага, который теперь жаждал его крови.

Если бы речь шла только о нем самом, Маскарон, возможно, склонился бы к решению оставить все как есть и попробовать оправдаться перед Конвентом. Но на карту была поставлена не только его жизнь. Когда Антуан подумал, что Габриель могут использовать, чтобы наказать его, он отбросил мысль о попытке защититься перед лицом равных себе. Оставалась только одна возможность. Под вымышленными именами Маскарон и Габриель сменили место жительства.

Вскоре их предали и им пришлось бежать. За годы скитаний Маскарон столько раз был на волоске от гибели, что уже не оставалось сомнений: он – жертва чьей-то вендетты. Фуше, которому Маскарон сообщал обо всем, что удавалось узнать, так и не смог хотя бы приблизиться к разгадке, кто же стоит за этим непрекращающимся преследованием.

Но все было позади. Бонапарта не интересовали давние конфликты. В такой ситуации предательство перестало быть угрозой. Восемь лет спустя, когда звезда Маскарона снова ярко сияла на небосклоне, он спускался по великолепной лестнице замка Шато-Ригон. У Маскарона было все, чего он хотел, – богатство, положение в обществе, класть. Антуан размышлял над иронией судьбы: хотя приятно, конечно, было реализовать практически все амбиции юности, но теперь эти амбиции поблекли и казались незначительными по сравнению с горячей привязанностью, которую он испытывал к маленькой девчушке.

Габриель была в своей спальне. Она ужасно нервничала, одеваясь перед своим первым званым ужином в обществе самых высокопоставленных гостей, когда-либо удостаивавших своим присутствием залы замка. Служанка оканчивала туалет Габриель.

– Можешь не спешить, – сказал Маскарон, слегка махнув рукой. – Наши гости собираются в grande salle на кальвадос перед ужином. Я подожду тебя в твоей гостиной.

Маскарон тихонько закрыл двери и какое-то время стоял, созерцая личную комнату, святая святых Габриель. Улыбнувшись, он покачал головой и выбрал удобное обитое тканью кресло возле камина.

Эта комната, хотя и немного простоватая, отвечала вкусам Габриель. Стиль, изящество, сокровища Версаля, – все это практически не интересовало внучку Маскарона. Зато тут стояли стулья с вышитыми подушками, которые когда-то сшила мать Габриель, и высокий дубовый буфет ее бабушки. На стенах висели маленькие портреты давно умерших родственников, большинство из которых девушка никогда не видела. Из вещей, что когда-то принадлежали их семье, мало что осталось. А то, что было в этой комнате, по большей части досталось Габриель от ее бабушки по отцовской линии, Мари де Ригон.

Во время революции все было потеряно. Позднее Маскарон выкупил замок, когда его бывший владелец оказался вне закона. Сам Антуан хотел бы осесть в Париже, в фешенебельном квартале Сен-Жермен. Но Габриель тосковала по Нормандии. Нормандская кровь текла в ее жилах, и каждая мелочь, каждая реликвия, напоминавшая об ушедшей эпохе безопасности и счастья, которыми она наслаждалась в детстве, стала предметом обожания.

Мысли Маскарона были нарушены звуком открывшейся двери. Послышался шелест юбок, и вошла Габриель. При виде внучки на лице Маскарона промелькнули гордость, удовлетворение и неясность. Антуан созерцал стройную фигуру Габриель, пока девушка шла к нему навстречу. Она делала широкие неуклюжие шаги, как длинноногий жеребенок. Ей еще предстояло научиться сдерживать свой шаг, привыкнуть к громоздким юбкам. Маскарон не смог сдержать улыбки. Габриель нахмурилась.

– Ну что, Антуан? Ты хотел, чтобы это платье я надела сегодня вечером. Нормально я выгляжу?

Искрящиеся зеленые глаза, обрамленные золотыми ресницами, не отрываясь смотрели на Маскарона. Габриель с нетерпением ждала ответа.

Платье было сшито из белого газа; корсаж украшала сложная вышивка золотой гладью. Низкий квадратный вырез подчеркивал форму молодой груди. Грива белокурых волос была укрощена, заплетенные в косы локоны послушно лежали на макушке. Кожа девушки, учитывая светлые волосы, должна была быть белой, словно алебастр. Однако на щеках Габриель горел здоровый румянец, а кожа были золотистой, словно спелое зерно. «Маленькая шалунья опять взялась за старое, – подумал Маскарон, – она снова загорает голышом».

Антуан поднялся и развел руки девушки в стороны.

– Ты выглядишь как принцесса, – успокоил он Габриель и с удовольствием увидел, как мрачное выражение лица его внучки сменилось лучезарной улыбкой.

– Габриель, – сказал Маскарон, внезапно становясь серьезным, – я решил, что ты поедешь со мной в Париж.

– Но я не готова ехать в Париж, – запротестовала внучка – Ты обещал, что я могу побыть здесь, пока не привыкну носить женскую одежду… и… все такое, – добавила Габриель, беспомощно пожав плечами. – Миссис Блэкмор с нами только месяц. Мне нужно больше времени. Пожалуйста, Антуан!

– От миссис Блэкмор никакого толка. Ошибкой было думать, что она сможет с тобой справиться. Я собираюсь уволить ее.

Правда заключалась в том, что миссис Блэкмор интересовалась только одной особой женского пола – собой. Маскарон познакомился с ней в Париже, на одном из прославленных вечеров мадам Рекамье. Его сразу же расположила манера миссис Блэкмор вести беседу и ее чувство стиля. Именно этого, по мнению Маскарона, не доставало Габриель. К сожалению, хотя молодая нуждающаяся вдова с готовностью приняла предложение Антуана поступить к нему на работу, она не обнаружила ни желания, ни умения передавать свои знания об одежде, о манерах и о светской беседе Габриель. Маскарон досадовал на англичанку. Не прошло и дня с его возвращения, как он понял, что Габриель беззаботно вела прежний образ жизни, несмотря на присутствие миссис Блэкмор.

Габриель поежилась под проницательным взглядом дедушки.

– Я уже лучше говорю по-английски, – неуверенно пролепетала она. – Еще месяц-два…

– Нет!

На какое-то мгновение девушка засомневалась, не выдал ли ее англичанин, не рассказал ли об их встрече в Андели. Но она почти сразу отбросила эту мысль. Когда утром Габриель спускалась по лестнице, она не знала, чего ожидать. Но из того, как улыбался дедушка, гордо представляя ее джентльменам, входившим в состав делегаций, явственно следовало, что англичанин ничего не сказал. Иначе Маскарон вел бы себя совсем по-другому. Что касается Голиафа, Габриель знала, что может рассчитывать на его молчание. Он служил ей, а не Маскарону. А вот молчание англичанина удивило ее.

Габриель прикусила губу.

– Антуан… – умоляюще начала девушка.

– Неужели тебе так сложно называть меня grandpere? – капризно спросил Маскарон.

– Прости, – сказала Габриель, – но иногда я забываю, что можно уже не притворяться.

Они оба помнили, почему им долгие годы приходилось скрывать свое родство. Маскарону становилось тошно от одной мысли, что неведомый враг, преследующий его, решит отомстить и Габриель, если узнает о ее существовании. Именно по этой причине его внучка одевалась как мальчик. «И если принять во внимание условия нашей суровой, нелегкой жизни, – думал Маскарон, – такая маскировка многое упрощала».

– Не знаю, было ли мое решение правильным, – произнес Антуан и коснулся рукой щеки девушки. – Ты была многого лишена. Я обещаю наверстать упущенное, Габи.

Габриель сразу поняла, что имеет в виду дедушка.

– Ролло считает, что все это было отличным приключением, – сказала девушка, пытаясь развеять грустные мысли.

Маскарон улыбнулся.

– А ты? – спросил он.

– Мы выжили, не так ли? Разве не это главное?

– Возможно.

– Возможно? – повторила Габриель, подняв брови.

– Я имею в виду, Габи, что, возможно, я все должен был сделать по-другому.

– Как, например?

Маскарон скрестил руки на груди и посмотрел на внучку полушутя, полусерьезно.

– Во-первых, – произнес он, – если бы я знал, насколько трудно будет разлучить тебя со штанами и отучить от бранных словечек, я совсем не уверен, что разрешил бы тебе переодеваться мальчиком.

– Да ну? – сказала Габриель, надув губы, – и тогда, насколько я понимаю, я носилась бы верхом на лошади по всей Франции в юбках и фижмах?

– В этом что-то есть, – согласился Маскарон, с удовольствием заметив присущий только женщинам жест Габриель.

Девушка опустила ресницы. Когда она снова посмотрела на дедушку, ее зеленые глаза были немного затуманены.

– Я не опозорю тебя, – тихо сказала она. – Если я научилась действовать и думать как мальчик, мне, конечно, не так уж сложно будет научиться вести себя как девушка.

– Ты и есть девушка, причем очень красивая. Тебе нужно лишь немного времени. Несколько месяцев в Париже, и ты станешь настоящей леди, какой тебе суждено быть с рождения.

Габриель молчала.

– Габриель, разве ты не хочешь быть леди?

Габриель уже приготовилась сказать слово поп,[29]29
  Non – нет (фр.).


[Закрыть] но передумала. Она немного прошлась по комнате.

– Они все надо мной смеются, – произнесла девушка, через плечо взглянув на дедушку.

– Кто над тобой смеется?

Габриель думала об англичанине.

– Все! – пожала она плечами. – Ну и пусть смеются. Мне все равно.

Маскарон подошел к внучке и обнял ее за плечи.

– Последней смеяться будешь ты, – сказал он. – Запомни мои слова: пройдет пару дней и они все будут у твоих ног.

Габриель снова подумала об англичанине. На лице девушки появилась веселая, озорная улыбка.

– Париж, – нежно, но непреклонно сказал Маскарон. – Через несколько месяцев ты будешь удивляться, к чему было так переживать. Если не желаешь думать о себе, подумай обо мне. Я уже стар, Габриель. И эгоистичен. Я хочу, чтобы ты была рядом со мной, пока не истечет отведенное мне время.

Глаза девушки расширились, когда смысл сказанного дошел до ее сознания. Габриель потеряла отца и почти сразу после этого мать. Ролло исчезнет из ее жизни, когда поступит в военную академию в Париже. Маскарон всегда казался девушке опорой, державшей всех вместе. Без Маскарона ее мир распадется на части, она не вынесет этого.

Протестующе вскрикнув, Габриель бросилась в объятия дедушки.

– Не говори так! – сказала она, уткнувшись в плечо Маскарона. – Не говори! Ты не старый. Никогда! Слышишь? Никогда!

Габриель подняла глаза. Постепенно в них разгорелся огонек подозрения.

– Sainte Viergel[30]30
  SainteVierge! – Пресвятая Богородица! (фр.)


[Закрыть] Ты говоришь это, чтобы все получилось по-твоему.

В насмешливом голосе внучки Маскарон уловил нотки беспокойства.

– Ты считаешь, шестьдесят – еще не старость? – спросил Антуан, изображая недоверие.

Габриель попыталась дерзко улыбнуться:

– Ты по-прежнему самый красивый мужчина из всех, кого я знаю.

– Ах, в этом-то и проблема, Габриель! Ты знаешь не много джентльменов и молодых людей твоего возраста. Я собираюсь исправить это упущение. Поэтому твое место в Париже, девочка моя, и я не желаю слушать возражений.

Габриель внимательно, испытующе смотрела на дедушку.

Он разгадал ее немой вопрос. Знакомым, успокаивающим жестом Маскарон погладил внучку по плечу.

– Я доживу до ста лет, – пообещал он.

Антуан хотел еще так много сказать, но решил, что сейчас не время.

– Через несколько недель, – произнес он, – ты покинешь замок Шато-Ригон, чтобы начать новую жизнь. Договорились?

Габриель посмотрела на Маскарона. Его взгляд не допускал возражений. Смирившись, девушка кивнула в знак согласия.

Маскарон отстранил Габриель на расстояние вытянутой руки.

– Все будет не так уж плохо, – пообещал он. – Чем дольше ты станешь прятаться здесь, тем сложнее тебе будет занять свое место в обществе. Зря я разрешил тебе вернуться.

Габриель молча позволила Маскарону отвести ее вниз но лестнице, в зал, где собирались их гости. На пороге девушка остановилась, осматривая нескольких гостей, находившихся в комнате, попивавших перед ужином кальвадос, – напиток, которым по праву славилась Нормандия.

Габи встретилась взглядом с герцогом Дайсоном и быстро отвела взор, чтобы мельком взглянуть на остальных. Габриель почувствовала, что ее язык прилип к небу, а ладони вспотели. У нее не было ничего общего с этими изысканными, элегантными людьми. Рука Маскарона, придерживавшая локоть Габриель, подействовала успокаивающе. Девушка выше подняла голову и шагнула в комнату.