Текст книги "Асцендент. Продолжение истории дивергента"

Глава 5

– Итак, высокоинтеллектуальные отбросы общества, добро пожаловать в центр поддержки системы «Касси», – возвестил вечно мрачный Алекс Агарес. Он говорил с такой интонацией, будто собирается объявить войну.

Уныло разглядывала будущее место работы. Если честно, меня мало волновало происходящее вокруг. Все внимание было сосредоточено в правом углу первого ряда группы новых сотрудников центра «Касси». Там стояли Макс и Астрея. Они незаметно для всех умудрились взяться за руки. У обоих были отвратительно восхищенные лица. Казалось, они сейчас же готовы отдать жизнь за будущее человечества.

Сложно представить, что в ближайшие несколько месяцев придется лицезреть эти счастливые физиономии. Утешает лишь тот факт, что государство заботится о нас, а система «Касси» настроена на одно: выжать из нас максимум пользы для общества и утилизировать. Как батарейки.

Отругав себя за крамольные мысли, я сосредоточилась на очередной речи Агареса. Итак, с сегодняшнего дня и до окончания отпущенного нам срока счастья мы все будем работать в центре поддержки Касси, вершить судьбы людей. На эту должность программа выбирала тех, чей срок жизни редко переваливает за роковую цифру «двадцать пять». Почему? Поговаривали, что эта работа не терпит старости мозга, жалости и других примет возраста. Люди постарше на этой работе рано или поздно начинали заигрывать с правилами и системой. Вернее, не начинали – просто хотели. Программа просчитывала их будущее и утилизировала быстрее, чем они хотя бы подумали нарушить правила. Таких стало появляться слишком много. Попробовали перенастроить центр на людей с другим уровнем интеллекта, но эффекта это не дало. Оптимальный возраст работы в центре – с шестнадцати до двадцати пяти. С одной стороны, мы элита общества, с другой – обреченные на смерть. В достаточной мере жестокая плата за то, что мы вершим судьбы.

Все это звучало столь важно и серьезно… На деле же все оказалось совсем не так глобально. Нас провели в огромный муравейник из людей и проекций. В зале было чересчур светло. Окна здесь были занавешены проекциями солнечного дня. Вечно хорошая погода. Здесь работало человек пятьдесят. Все сосредоточенно всматривались в то и дело возникающие и гаснущие проекции. Изображения появлялись и исчезали, а операторы никак не изменялись в лице, и взгляд их никогда не прояснялся. Казалось, что они слепые. Они не смотрели ни на фотографии людей, ни по сторонам. Все приблизительно мои ровесники. Несколько людей были подключены к лабиринтам. Максимально сложному способу изменения реальности.

В центре зала висело огромное табло. Оно было прикреплено так высоко, что я его поначалу даже не заметила. Присмотревшись, я разглядела на нем две колонки: в одной – имена, а в другой – какие-то цифры, именуемые рейтингом. Самым удивительным был тот факт, что на первом месте был Макс Линч, а на втором значилось мое имя. На третьем со значительным отрывом в цифрах – Астрея Ситри. Я обернулась. Рядом со мной стояла невысокая девушка с короткой стрижкой. Анни кажется.

– Что это за табло? – поинтересовалась я у нее как можно тише. Девушка подняла голову наверх и прищурилась.

– Новостной рейтинг, – со знанием дела сообщила она. Поскольку я так и продолжала на нее непонимающе смотреть, она поинтересовалась: – С какого ты уровня?

– С пятого, – ответила я.

– У вас что, не идут все эти новостные блоки о новоприбывших? – поразилась она.

У нас тоже шли все эти бесконечные новости. Допотопные экраны и проекции светились, где только можно, но обычно там рассказывали о жизни разных звезд из отдела СМИ. У них жизнь повеселее была. Они-то с парашютом прыгали, то за просветлением в горы уходили. Иногда было даже забавно наблюдать за тем, как они «просветляются».

– Вообще-то такие программы снимают про всех новичков. На других уровнях популярны не только звезды, но, как видишь, и обычные люди, – хмыкнула Анни.

– А почему там мое имя на втором месте? – продолжала я пялиться на светящееся имя.

– Потому что людям понравилась история про тебя, Астрею и Линча, а еще твой допрос Гасиона Бала. Его величество на восьмом месте. Отродясь выше пятнадцатого не поднимался, – слишком громко сообщил Агарес. Видимо, мы с Анни все-таки не очень-то тихо переговаривались.

Я не заметила, что нас снимают. Думала, что нас никто не видит, поэтому и позволила себе тот разговор. Впрочем, если из этого сделали новостную хронику, ничего плохого я не сказала. Хотя Агарес, похоже, не рад появлению моего имени в рейтинге. Он вернулся к рассказу о центре поддержки.

Сменившая Агареса Софи Рейвен провела нас к рабочим местам. К ней неожиданно подскочил тот парень, который мне помог отыскать жилой отсек. «Его величество» Гасион Бал. Сейчас он выглядел чересчур высоким и сосредоточенным. Он был чем-то похож на Томаса Пирра. Современная, улучшенная и красивая его копия. Только у Пирра были мертвые и пустые глаза робота, а у Гасиона совершенно не сочетающийся с его образом какой-то удивленный, чуть растерянный взгляд. Боковым зрением я заметила, что все сотрудницы центра вдруг приобрели осмысленность в глазах. Они все-таки не слепые, просто плевать им хотелось на всех, кроме Гасиона. Бал сосредоточенно что-то говорил Софи Рейвен. Неожиданно он заметил меня в шеренге новых операторов центра и отрешенно кивнул. Моментально все взгляды других вцепились в меня. А что еще удивительнее, на меня уставился Макс Линч. Он вопросительно поднял брови, но я решила не замечать этого его жеста. Может, все не совсем посчитано? То есть не до конца? Если постараться, то можно будет встретиться, возможно, продолжить общаться… Астрея вряд ли это одобрит, но ведь и ей через год придет уведомление о нежелательности дальнейших контактов.

Гасион продолжал что-то докладывать Рейвен. Вид при этом у него был такой, будто он докладывает об инопланетном вторжении, а вот Софи наоборот. Она, казалось, даже не была удивлена новостям.

Наконец Софи кивнула и сделала едва заметный жест рукой, Гасион скупо кивнул и направился к выходу.

– Ну что ж. В каком-то смысле вам повезло. Вы узнаете об этом первыми, – предельно ровным тоном сообщила она. – Поступила новость о нескольких случаях заражений новым вирусом. Симптоматика пока не изучена. Смертность… – здесь ее голос едва заметно дрогнул, – сто процентов. Один из известных симптомов – патологическое изменение мозга, в результате которого человек отключается от системы Касси. Их нельзя посчитать, а значит, и вылечить.

Вдалеке раздавалось тихое шуршание других операторов, а все новенькие, в том числе и я, молчали.

– Если человек отключается от программы, откуда известно, что смертность сто процентов? – раздался противный голос бесстрашного Синто. Этот зануда, судя по всему, ничего не боится: ни черта, ни даже Софи Рейвен с компанией.

– Закономерный и логичный вопрос. Ответить, к сожалению, не могу. Разглашать или нет такие подробности, я не решаю. Задайте его господину Пирру, в крайнем случае – Агаресу, – все тем же спокойным голосом ответила Рейвен. Помолчав еще немного, она попросила всех рассесться по своим рабочим местам, чтобы можно было начать стажировку.

Новость об эпидемии вполне можно было бы отнести к разряду мировых. Поражало то, с каким спокойствием и безразличием к ней отнеслась одна из Основательниц Единого государства. Такое ощущение, что она ежедневно о таком узнает. Все мы еще долго пребывали в шоке. Впрочем, тупое и бессмысленное перестроение линий судьбы вскоре окончательно уничтожило все посторонние мысли.

– Не грусти, Морган, скоро вас обучат проходить лабиринты будущего, это что-то вроде нашего теста. Намного интереснее, в общем, – прошептала Анни, откидываясь на спинку стула.

– Надеюсь… – пробормотала я, пытаясь придумать, как повысить работоспособность какой-то дурочки, не желающей заниматься ничем, кроме просмотра видеоиллюзий. – Это ж надо, в первый день работы началась эпидемия.

– Везет как утопленнику, – хмыкнула Анни. – Хоть контакт рекомендовали?

Я помотала головой.

– Та же история, – потянулась Анни, – видимо, мы слишком чувствительные особы, еще работоспособность понизиться. Будем целыми днями ногти пилить и капризничать, как та дурочка Кроцелла. Кстати, было бы забавно, если бы Бала тебе рекомендовали.

– Почему?

– Потому что ты бука, а он весь из себя неприступный герой. Такие истории всем нравятся. Тут же переплюнула бы Линча во всех рейтингах.

– Да меня растерзают здесь быстрее, чем мое имя в рейтинге окажется, – хмыкнула я.

– Так у Бала и пистолет есть, защищать должен, – развеселилась Анни. – Интересно, тут можно как-нибудь запросить твою карту будущего? Я сейчас все быстро нарисую… – Анни даже в ладоши хлопнула от энтузиазма.

Тут с другой стороны послышалось недовольное покашливание Астреи. Черт. Совсем забыла, что она сидит рядом. Разговор с Анни немного разрядил обстановку, но к концу того дня я все равно мечтала о смерти. Как же хорошо, что жить мне осталось меньше десяти лет. Было бы здорово, если бы нас просто заставляли работать один день, а потом расстреливали всех к чертовой матери. На следующий день пускай мучаются другие. Правда, рано или поздно возникнет нехватка кадров… Я старалась просчитать лучшее решение, учесть все рекомендации и проценты, выбрать оптимальный вариант. Более всего я боялась того, что мне придется выбрать смерть. Рано или поздно каждому из нас приходилось выбирать смерть. Во имя Всеобщего Счастья.

Глава 6

Уже на следующий день новость об эпидемии распространилась по всему центру поддержки. Нам объявили о том, что жалобы на плохое самочувствие нужно рассматривать в особом порядке. Доселе Касси успешно справлялась со всеми угрозами эпидемий еще до их начала, но не в этот раз. Зараженные просто выпадали из поля действия. Их жизни неуловимым образом исчезали из программы «Кассандра».

Поначалу все это даже казалось интересным. Ну а потом эпидемия стала просто данностью. Люди постарше продолжали обсуждать эту новость, так как для них она оставалась чем-то из ряда вон выходящим, ну а меня больше волновал тот факт, что работать приходилось локоть к локтю с Астреей. Ежедневно приходилось видеть Макса, который упорно делал вид, что не знает меня. Рекомендованного контакта у меня в карте так и не появилось, поэтому приходилось вдвойне паршиво.

Учеба и стажировка проходили параллельно. Во имя Всеобщего Счастья государство заботилось, чтобы наши организмы работали на пределе возможного. Поэтому сил на то, чтобы лишний раз вздохнуть, у меня просто не оставалось.

Если честно, до определенного момента я старалась просто не задумываться над тем, почему здесь не доживают до двадцати пяти. Предпочитала думать, что специально выбирают, так сказать, скоропортящихся людей. В конце концов, как ты думаешь, так и есть на самом деле. Просто потому, что само по себе слово «реальность» весьма эфемерно. Лабиринты очень доходчиво это объясняли.

В основном приходилось корректировать совсем простые вещи. Лабиринт будущего был вершиной работы центра. Его прохождение давало максимальную корректировку из возможных. Проблема заключалась в том, что этому нельзя было научиться. Ни одно знание формул не гарантировали тебе удачи. По словам Анни, ошибка могла привести в ловушку сознания. Что это такое, она не пояснила.

Через месяц после начала стажировки, все изменилось. Когда я прибежала в центр, народ уже внимал словам Томаса Пирра. Его жесткое лицо отражалось сейчас в тысяче экранов. Сам же он стоял на небольшом возвышении в самом конце зала. Я попыталась найти глазами кого-то знакомого. Ни Анни, ни Макса, ни даже Астреи видно не было. Метрах в десяти от меня я заметила две высоких фигуры. Андрас и Гасион. Эти двое все меня пугали. Гасион, когда был без Андраса, опасений не вызывал, но вот Андрас совсем другое дело. Казалось, что он в любую секунду готов тебя застрелить. Чуть поодаль от них я заметила маленькую и сосредоточенную Анни. В толпе ее было очень сложно увидеть. Слушая вполуха Пирра, стала пробираться к Анни.

– … В целях борьбы с эпидемией первый уровень постановил изменить правила корректировки будущего. Теперь все жизни нужно изменять по максимальной траектории. Уровень счастья и длительность жизни в качестве критерия можно больше не учитывать, – завершил свое объявление Пирр. По его лицу было видно, что он сам не рад этому «постановлению первого уровня».

По залу стали о чем-то тихо перешептываться.

– Это означает море ловушек, – пробормотала Анни.

– Может, наконец, объяснишь подробнее, – разозлилась я.

– Думаю, сегодня увидишь, – пожала плечами Анни. – Пирр никогда не вмешивался в дела центра…

В этот момент я заметила одного не в меру любопытного оператора, решившего поснимать зал, и приложила палец к губам. Не стоит проявлять такое неуважение к Пирру. Если он увидит в новостной хронике, как мы нагло переговариваемся, ничего хорошего точно не будет.

Поговорить нам так и не удалось. Тут же было приказано приступить к лабиринтам. Даже операторы еще не успели собрать свою аппаратуру. Я машинально включила очередную карту и загрузила лабиринт. Рассчитывать теперь было особенно нечего. Ни срок жизни, ни уровень счастья никого больше не волнует. Только общественная польза.

Один поворот, другой, воспоминания, страхи, мечты… Начало казаться, что эта карта бесконечна, когда я все-таки вырулила на нужный уровень общественной пользы. Можно было закончить, но путь продолжался. Новые повороты, мечты, надежды, а вот и рекомендованный контакт…

Когда я открыла глаза, на меня с интересом смотрели все люди из центра поддержки. Справа и слева стояли операторы с камерами. В первом ряду я увидела Гасиона. Тот выжидательно смотрел на меня, как будто готов был сейчас же броситься в драку.

– Я что-то не то сделала? – непонимающе спросила я, пытаясь унять срывающееся дыхание.

Тут зал разразился аплодисментами. Операторы повернули свои камеры в сторону аплодирующей толпы.

– Ты удлинила жизнь на двадцать лет, идеальная траектория, – одобрительно сказал Гасион.

Оказалось, что я первой загрузила карту, и операторы решили, что будет правильно показать начало работы центра по новым правилам. Все стали с интересом наблюдать за работой людей с камерами, а затем и за мной. Теперь я по всем рейтингам Линча обгоню.

Воображение уже стало рисовать заманчивые картины будущего, когда я обратила внимание на что-то странное, творящееся в противоположном углу центра. Операторы уже ушли, большинство людей приступило к работе, а в том углу явно намечалось новое представление. Я нерешительно встала и пошла в ту часть зала.

Народ столпился возле одного из сотрудников. Он был на несколько лет старше, работал в другом конце помещения, поэтому я даже имени его не помнила. Парень выглядел мертвенно бледным, а его тело билось в страшных судорогах.

– Что случилось? – спросила я.

– Ловушка, – ответила Анни. Она, казалось, уже потеряла всякий интерес к парню. – Так происходит, когда слишком увлекаешься коррекцией жизни. Ты же знаешь, будущее можно скорректировать, но не изменить. Как в картах. Если у кого-то перебор, он автоматически проигрывает.

С этого дня мы возненавидели людей за пределами центра. На грани ловушки оказывался каждый. Часто удавалось вырулить, но не всегда. Линч однажды попался в такую.

Тогда в центре вдруг все оживились, Астрея сорвалась со стула и побежала в другой конец центра. Я поспешила за ней. На кресле в страшных судорогах бился Макс Линч. Осознание того, что это последние минуты его жизни, просто прибило к полу. Я стояла по стойке смирно, а из глаз катились слезы беспомощности. Не знаю, сколько так продолжалось, но в какой-то момент он затих. Андрас тогда приложил два пальца к его запястью, чтобы проверить пульс. Через секунду он громко возвестил:

– Везунчик!

Астрея кинулась обнимать бездыханное тело, а я так и продолжала стоять.

– Пойдем, Ника, – отрезвляюще громко сказала Анни. Ее слова буквально вернули к жизни.

Однажды я тоже попалась. Лабиринты населяли чужие мечты и страхи. Их причудливое переплетение и рождало будущее. Чужие желания обычно казались глупыми, а страхи по большей части пустыми. Нет ничего сложного в том, чтобы пройти море пауков, если ты их не боишься. Проблема заключалась в том, что разновидностей страхов было не так уж и много. Насекомые, высота, глубина, гробы, смерть – подобные глупости проходила за пять секунд. К сожалению, люди слишком похожи друг на друга. Тогда я впервые столкнулась с чистым соответствием. Обычная девушка третьего уровня больше всего на свете хотела себе рекомендованный контакт, а боялась того же, чего и я. Ей угрожали стресс и потеря работоспособности. Нужно было как-нибудь привести ее к рекомендованному контакту. Я быстро нашла нужные воспоминания, но ее мозг отказывался их воспринимать. Он считал это проявлением безумия. Один раз, второй, третий… И вот я уже падала в бездну беспомощного безумия. Градом сыпались осколки чужих воспоминаний, а я ничего не могла сделать. Оставалось лишь зажмуриться и попытаться выжить. Когда я все-таки отважилась открыть глаза, передо мной светилась проекция с уведомлением: «Программа требует утилизации одного из участников лабиринта. Просьба выбрать нужный вариант». Я выбрала жизнь. Свою.

Мы возненавидели людей, чьи судьбы должны были корректировать. Жалость сменилась ненавистью. Чаще всего мы все-таки выбирались из ловушек, вот только, никогда не забывали о них.

Первым, кого я тогда увидела, выбравшись из лабиринта, было лицо Андраса. Он с интересом наблюдал за тем, как я беспомощно сучу руками и ногами. Вокруг собралось всего несколько человек. Ловушки постепенно переставали быть чем-то из ряда вон выходящим. Андрас, Форас и Лерайе сдержанно поздравили меня и поспешили разойтись.

Осталась только Анни.

– Теперь понимаешь, почему о них никто не хочет говорить? – спросила она.

Я кивнула. Анни выглядела уставшей. До конца рабочего дня было еще долго. Ей пришлось все-таки включить новый лабиринт и заняться поправкой чьего-то будущего. Я до конца дня правила самые простые карты. Так, чисто отваживала людей от мороженого и уводила от открытых люков.

Иногда я приходила в бар к Канзе и болтала с ним о новых иллюзиях. Поскольку я слушала бармена с неизменным восхищением, он всегда готов был смешать мне какой-нибудь новый коктейль. Неразбавленная радость, Падение, Нирвана… Бармена давно перестали интересовать тривиальные напитки, все, что он делал, должно было содержать Иллюзию. Это восхищало, правда, по-моему, только меня. Остальные воспринимали бар неотъемлемой частью интерьера, что ли.

Перед днем очередного эксперимента Канза на прощание сказал:

– Приходи сюда после занятий, ладно?

– Без проблем, – ответила я.

С утра нас собрали в огромном зале, в котором проходила церемония идентификации. Правда, его сейчас трудно было узнать. Пол наклонили еще больше, а зал был уставлен причудливо изогнутыми лавками, поэтому помещение превратилось в обычную аудиторию для занятий.

Неожиданно гул новичков стих. Раздались удары каблуков об пол. Софи Рейвен медленно прошествовала к зоне для выступлений. Оглядев всех придирчивым взглядом, она заговорила:

– К сожалению, мне доверили сообщить вам о том, что ваша коллега, Алиса, умерла…

По залу пронеслась волна удивленных возгласов. Вечно всем недовольная Алиса никогда мне не нравилась. Впрочем, я и не общалась с ней никогда. Ее определили на работу в клинику. Встречались мы только на занятиях по истории Нового общества, поведенческой теории и практикуме, таком вот, как сегодня. Она упала с лестницы, ведущей в лабораторию. Однажды пришлось проходить мимо нее, неудивительно, что кто-то пострадал. Бредовое сознание какого-то дизайнера сделало лестницу в лабораторию самым опасным местом в центре, да, наверное, и во всем секторе. Только тюрьма Тортур, пожалуй, вне конкуренции. Лестница с прозрачными ступенями и перилами лишь с одной стороны. На двадцать первом этаже. Вниз лететь очень долго… Я совершенно равнодушна к высоте, но, оказавшись на той лестнице, шла, намертво вцепившись в перила. Даже не представляю, как возмущалась Алиса, когда ей приходилось спускаться по тем ступенькам. Бедный Кроцелл… Его рекомендованный контакт. Они проводили вместе все свободное время. Веселый и добродушный Кроцелл всегда стоически выносил брюзжание Алисы. Его терпению можно было позавидовать.

Рейвен закончила свой печальный рассказ о произошедшем и внимательно оглядела аудиторию. Сейчас она, как никогда, напоминала хищную птицу. Черные прилизанные волосы, острый, будто вынюхивающий что-то нос, прищуренный взгляд. Такое ощущение, что жертву себе высматривает.

– Выражаю свои соболезнования. Понимаю ваши чувства и даю вам два часа на адаптацию, да и от вас требуется непременная исповедь в Сеть всеобщего доверия. Немедленно. Это для вашей же пользы. Таким образом, занятие продолжится через три часа, – заключила она и направилась к выходу.

Я не заметила, как она нажала нужную кнопку, но пол в аудитории стал опускаться, а скамейки неожиданно тронулись с места. Пришлось вскочить, чтобы не упасть с этого чудо-паровозика. Менее проворные тут же попадали со своих мест. Скамейки остались лишь по краям, стены аудитории тут же окрасились проекцией пустыря. Пол превратился в растрескавшуюся землю дымчато-серого оттенка. На горизонте замаячили безжизненные стволы деревьев, скрючившихся от порывов ветра. Температура воздуха не изменилась, но почему-то сразу стало холодно и страшно. Все вдруг разбрелись по группам и стали что-то обсуждать. Я поискала глазами Кроцелла. Тот стоял совершенно ошеломленный. Казалось, его оглушили. Подойти или не стоит?

– Как ты? – дрогнувшим голосом поинтересовалась я. На самом деле подходить очень не хотелось, просто поспешила отойти от Макса с Астреей.

– Нормально, – огрызнулся Кроцелл, – не хочешь заполнить дневник? Обязательный поведенческий минимум все-таки.

Кроцелл был прав. Нужно было что-то написать. Подумав секунду, я отошла к стене, включила проекцию на браслете и вбила пару фраз. Из-за этой видеоиллюзии со стороны казалось, что я стою в одиночестве посередине пустыни, а остальной караван ушел далеко вперед… к другой стене. Чертовы иллюзии. Вот нет у них Канзы. Ни фантазии, ни красоты, ни логики. Могли бы что-нибудь попозитивнее дать. И почему у Канзы такая карта будущего? Он ведь явно мог бы принести куда больше пользы, работая в центре, а не в плешивом баре. Ладно, в отличном, но все равно баре.

Со стороны доносились обрывки чужих разговоров. Поначалу все с притворными интонациями говорили о том, какая для них утрата – смерть Алисы, но уже через несколько минут все перешли к обсуждению того, какая она была дура. Слушать это было неприятно, хотя я и была во многом согласна с большинством мнений. Мне так не хватает рекомендованного контакта, и вот сейчас, когда правила разрешают разговоры, мне абсолютно нечего сказать… Тут раздалась гулкая серена, возвещающая о начале времени для дневниковой записи. Все стали судорожно включать свои проекции и яростно вбивать исповеди.

Как только последняя проекция исчезла из воздуха, аудитория вновь приобрела привычные очертания. Стены, лавочки, пол, дверь. Последняя тут же отъехала и в проеме показалась фигура Софи Рейвен. За ней стоял кто-то еще. Раздался вой сирены, и все замолчали. Софи застучала своими каблуками. Следом за ней шла понурая… Алиса. Все повторилось. Снова тишина, волна удивленных возгласов и так далее по списку. Только Кроцелл вел себя не по плану. Он шумно выдохнул и ринулся к девушке. Алиса даже взвизгнуть не успела, как Кроцелл сгреб ее в охапку и шумно прошептал:

– Как же хорошо, что ты есть…

Все ошарашено наблюдали за этой сценой. Софи Рейвен тем временем преспокойно прошествовала к уже образовавшейся сцене.

– Мы наблюдаем сейчас иллюстрацию к Первому закону Крэй. Кто-нибудь его помнит? – громко и властно сообщила она. Все нехотя отвернулись от Алисы с Кроцеллом и стали слушать Рейвен.

– Смерть расстраивает только одного, – отрапортовал ботаник Синто.

– Примерно так, – кивнула Рейвен. – Всегда есть один человек, которого расстроит ваша смерть. Он есть всегда, каким бы отвратительным человеком вы ни были. Но он всегда только один. Это и есть рекомендованный, максимально полезный контакт. В этом эксперименте все всегда, как по учебнику.

А вот дальше последовало то, чего никто не ожидал. Софи включила ленту исповедей. По воздуху полились строчки с описанием переживаний по поводу смерти Алисы. Все писали примерно одно и то же. В разных выражениях, но смысл был один: «Сама виновата». Среди прочих исповедей я заметила свою, до предела лаконичную: «Алиса умерла. Очень жаль. Бедный Кроцелл». Нас в лицее всегда учили, что многословие чревато обвинением в безумии или глупости, причем еще неизвестно, что страшнее. Глупый Бранти частенько повторял эту поговорку старого деда Вассаго. В ленте я заметила почти дословно повторяющую меня фразу. Макс. Закончилась лента на Кроцелле. Его исповедь тоже не отличалась красотой речевых оборотов.

– Сейчас все вы обвиняете меня в неправомерном разглашении ваших секретов. Но, как вы заметили, исповеди не отличаются оригинальностью. Они не подписаны и совершенно идентичны по содержанию. Кроме одной. Так происходит двадцать лет подряд…

За спиной у Софи Рейвен стали проявляться тени заранее подготовленной нарезки. Вот заплаканная девочка кидается на шею какого-то долговязого парня за спиной Софи, вот лопоухий мальчик сгребает в охапку какую-то девушку… А вот уже выпуск Гасиона. Я тут же заметила его напряженное выражение лица. Он стоял на том же месте, что сейчас я. Кулаки его были сжаты так, что костяшки пальцев приобрели синюшный оттенок. Дверь открылась и в комнату вошла Софи, а за ней следом миниатюрная девушка с веснушками на лице. Кулаки Гасиона стали медленно разжиматься. Он сделал шаг вперед и шумно выдохнул, точно так же, как несколько минут назад Кроцелл. В этот момент из-за спины Гасиона вышел его друг, с которым я его видела в баре у Канзы. Андрас. Тупой солдафон, вечно соперничающий с Гасионом за внимание девушек. Он мне ужасно не нравился. Андрас обнял девушку с веснушками и проговорил уже в тысячный раз слышанную мной фразу: «Как хорошо, что ты есть». Затем появились новые персонажи, новые… Все закончилось на сцене, произошедшей лет двадцать назад. Молодой человек с до ужаса некрасивым, будто вырубленным из дерева лицом, кинулся к вошедшей в аудиторию писаной красавице. Она казалась самим совершенством. Ее звали Арника. Это имя воскликнул некрасивый парень. Хроника подошла к концу.

Занятия закончились поздно вечером. Я уже дошла до жилого отсека, как вдруг вспомнила о том, что обещала Канзе прийти сегодня в бар. Подавив в себе малодушное желание включить браслет на полную, чтобы он выкачал достаточно крови. Сил не останется совсем и можно будет упасть в бесконечные лабиринты глубокого сна. Я с сожалением посмотрела на браслет и повернула в строну выхода из центра.

Из головы не шел эксперимент. Первый закон Крэй означает, что в мире есть хотя бы один человек, который будет рад тому, что я жива. Ну и кто этот несчастный? Было бы здорово, если бы на роль жертвы выбрали меня, а не эту заносчивую девицу. Наверное, ее специально выбрали. Все и так знали, что Кроцелл в ней души не чает. А вот моему воскрешению никто бы не обрадовался. Во всяком случае, так же сильно.