Текст книги "Перстень альвов. Книга 2: Пробуждение валькирии"

Позабыв про ведра, женщины побежали в дом и подняли всех. Вигмар, с растрепанными рыжими косами и всклокоченной бородой, в неподпоясанной рубахе бегом выскочил за ворота. Зайти в человеческий дом никто из троллей не мог, и потому последний из подкоряжных жителей, если уж у него появлялось тут дело, удостаивался чести, какой не видал никто из знатных хёвдингов, – Вигмар Лисица сам выходил к нему за ворота.

– Идет Черная Шкура! – пронзительно визжал тролль, при виде Хозяина Молний отскочив на десять шагов и лихорадочно приплясывая на стылой земле. – Он все ближе! Я слышу, как он идет! Много людей – топ-топ, бум-бум!

И тролль подпрыгивал, как будто земля, дрожащая под далекими шагами врага, обжигала ему лапы.

Вигмар ожидал этой вести и не стал тратить время на разговоры. Сыновья и хирдманы тут же были разосланы по всем дворам и усадьбам созывать войско, а женщины принялись собирать поклажу.

– Эх, отец не дожил! – бормотал Оддглим, сын Гуннвальда Надоеды, торопливо и сноровисто седлая коня. – Вот он бы показал этой шкуре… Запрыгал бы, как фьялли прыгали тогда…

Оддглим, как и многие другие, рожденные в округе Железного Кольца, вырос на рассказах о том, как двадцать семь лет назад Вигмар Лисица со своей первой немногочисленной дружиной отражал нападение фьяллей, желавших завладеть золотом квиттингских гор. Двадцать пять лет назад Вигмар, Гейр, Гуннвальд и другие воины старшего поколения бились с фьяллями в Пестрой долине и в Битве Чудовищ на побережье. Теперь пришел час молодых. Гуннвальд Надоеда, носивший и второе прозвище – Каменный Череп, проживший больше семидесяти лет, теперь сражался в небесной дружине Одина. От новых врагов Золотое озеро защищает его сын, у которого нет другой родины. Напрасно Даг хёвдинг задумал их примирить – теперь поздно, а его миролюбие могло дорого обойтись Железному Кольцу. От Вильбранда хёвдинга из Хетберга еще нет вестей – даже если он и идет на помощь, пока Вигмару Лисице приходится встречать врага в одиночку и рассчитывать только на себя. И на своих людей: сыновей, хирдманов, бондов, рудокопов…

Вигмар решил выступать завтра на рассвете. Он на память знал, сколько воинов может выставить каждый двор, и все они заранее получили приказ готовиться к походу, но собрать войско никак нельзя было быстрее чем за сутки.

Альдона, не успевшая даже расчесать волос и в криво заколотом платье, бегала туда-сюда и собирала то рубахи, то полотно для будущих перевязок, то пшено и сушеную рыбу, то целебные травы в мешочках. Все падало у нее из рук: умом она знала, что и как надо сделать, но душой никак не могла примириться, что завтра утром – уже завтра! – в это же время никого из ее близких тут не будет. Бергвид Черная Шкура, давний враг, которого ненавидели, презирали и о котором столько говорили, действительно идет сюда, чтобы сжечь усадьбу Каменный Кабан и разорить берега Золотого озера, как он уже разорил приграничье и сжег дворы Делянку, Кукушкин Холм, Олений Мох, Арнорово Пастбище… Это не слухи, не домыслы, не древние песни о подвигах – это война, это смерть, это вражда и зло, которым необходимо дать отпор!

День пролетел незаметно; тьма упала сверху нежданно, как злая черная птица. Альдона не чуяла под собой ног; столько дел было переделано, волокуши во дворе уложены и увязаны. О сне никто не помышлял; то и дело скрипели ворота, раздавались голоса и топот копыт – появлялись то из Совиного Камня, то из Ступенчатой Горы, то из Бобрового Ручья. Ормульв Точило привел тридцать человек, Фален бонд приехал с двумя сыновьями и одним работником, но все были полны равной готовности не уступить свою живую землю убийце конунгу. Всех приезжавших не могла вместить усадьба, гостевые и дружинные покои полны, лошади стояли во дворе и на всей луговине перед воротами; ворота не закрывались, на дворе горел большой костер, и дозорные с факелами непрерывно обходили коней. В ночи раздавались голоса, полные лихорадочного возбуждения, мало кто спал. Все это чем-то напоминало праздник, но этот праздник отдавал горьким привкусом беды.

В усадьбе теснилось множество людей, но Альдона уже видела ее опустевшей, и все нынешнее многолюдство казалось ей призрачным. Все были заняты какими-то хлопотами, все были взбудоражены, хотя и старались по примеру хёвдинга держаться спокойно. Альдона снова и снова пересматривала всю поклажу, которую дружина везла с собой; она не боялась, будто что-то забыли, но не могла сидеть сложа руки. И раньше бывало, что весь дом собирался куда-то ехать, хотя бы в Тингваль или даже в Нагорье к Хагиру Синеглазому, где на ее памяти бывали два раза. Но тогда она ехала со всеми и в радостном воодушевлении ожидала поездки, новых мест и встреч с новыми людьми. Теперь же она оставалась дома, а все ее близкие уходили на «пир волков и воронов». Альдона сознавала, что кого-то из братьев или даже самого отца она видит, быть может, в последний раз. Эта мысль так ее ужасала, что в груди холодело; она не хотела об этом думать, но это была правда.

– А вдруг тебя убьют? Что я буду делать, если тебя убьют? – рыдала Ингилетта, вцепившись в руку Эгиля и в своем беспредельном отчаянии даже не понимая, что это не лучший способ подбодрить мужа перед битвами.

Альдоне очень хотелось попросить ее замолчать, но в душе ее билась та же самая мысль: что я буду делать, если вас убьют?

За хозяина в усадьбе оставался Хроар. Вигмар рассудил, что женатый сын, сам отец двоих детей, будет здесь полезнее, тем более что по своему складу Хроар был скорее хороший хозяин, чем великий воин. И еще оставался Лейкнир: он в любом бою принес бы много пользы, но Вигмар не мог требовать, чтобы он шел воевать против собственного отца.

Хильдвина, возбужденная не меньше прочих, расхаживала по гриднице с пылающими щеками, полная лихорадочного оживления, любопытства и даже зависти.

– Ах, почему я не мужчина! – страдальчески повторяла она. – Как бы я хотела отправиться с вами! Уж я бы ему показала!

Она бросала взгляды на Вигмара, но ему сейчас было не до восхищения ее отвагой. Его взгляд не отрывался от Альдоны. Он сделал уже все мыслимые распоряжения, но за остающихся дома он не мог быть полностью спокоен. Свою дочь он бы с радостью завернул в платок, положил за пазуху и взял с собой для полной уверенности, что за время похода с ней ничего не случится. В этот вечер ему настойчиво вспоминалась Рагна-Гейда. Лихорадочное возбуждение близкой битвы воскресило в нем воспоминания о первой войне и во всей яркости вызвало в нем образ той, что тогда находилась рядом и с которой он был так неразрывно связан даже сейчас, когда она невозвратно ушла от них. Рагна-Гейда виделась ему совсем молодой, ровесницей нынешней Альдоны, и сейчас он замечал гораздо больше сходства между женой и дочерью, чем всегда. Тот же рост, стройный стан, посадка головы… Те же глаза, серые с зелеными искрами, с длинными черными ресницами… И что-то такое общее в выражении лица: умное, нежное, тревожное… Такое лицо он часто видел у Рагны-Гейды в те дни, когда она была не старше своей дочери и когда они с большим-большим трудом закладывали основы нынешнего благополучия и могущества рода. Когда на следующий же день после свадьбы ему пришлось с оружием в руках защищать от фьяллей свой новый дом. Рагна-Гейда умерла, но столько лет спустя дочь ее обшаривает тревожным взглядом лица уходящих, будто хочет поймать и сохранить для себя самое главное в них. Рагна-Гейда глядит ее глазами в лица своих сыновей и пасынков… И с ней ее мать, фру Арнхильда, гордая, сильная и неуступчивая женщина, когда-то посылавшая в бой сыновей, потому что этого требует честь рода… И сама богиня Фригг, сыновья которой снова и снова выходят на битвы с великанами… Что бы ни случилось в будущем, даже и приведись ему жениться снова, никакая молодая жена не заменит ему Рагну-Гейду, с которой они вместе были молодыми. Она умерла, душа очага, умерла, вечно юная богиня его любви, но оставила ему дочь, их главное сокровище, завоеванное в долгой и жестокой борьбе с судьбой. И сейчас Вигмар не связывал с образом дочери никаких честолюбивых притязаний, сейчас ему хотелось одного: чтобы она, живое подобие и продолжение Рагны-Гейды, самое дорогое, что у него есть, дороже земель и сокровищ, была всегда невредима и благополучна. Ради ее будущего рождения, еще не зная и не думая о ней, он бился двадцать семь лет и двадцать пять лет назад, и ради ее счастья он идет биться сейчас.

Альдона часто смотрела на отца, их взгляды встречались и сцеплялись так крепко, что сияющий луч между ними, казалось, можно было увидеть. Вигмар был для Альдоны не просто отцом. Она почитала его как доблестнейшего в мире воина и мудрейшего из правителей. Он, как бог, создал весь тот мир, в котором она жила с рождения: без него берега Золотого озера оставались бы пустыней, тут не стояла бы эта усадьба, по округе не выросли дворы и дворики, не зеленели бы свежими ростками поля, не звенели бы кузнечные молоты, не дымили бы плавильные печи. Вигмар был духом Квиттинга, еще не вернувшего прежней силы, но знающего к тому единственный верный путь – труд, терпение и стойкость.

Альдоне вспоминалось ее детство, когда Вигмар предпочитал ее всем сыновьям, ласкал и баловал как никого другого. Она знала, что он и сейчас любит ее больше всех на свете, и отвечала ему такой же любовью. Именно сейчас она поняла, что спокойствием, достатком и счастьем своей жизни обязана ему всецело. Она могла не задумываться над этим и жить в свое удовольствие, но только потому, что он, как Мировой Ясень, с нерушимой надежностью держал свод неба над ее головой. Он дал ей все: ум, красоту, уверенность в себе, гордость за свой род. И если она могла не шутя мечтать о муже-конунге, то только благодаря ему – отцу, который дал ей богатство и честь, которых сам в ее годы не имел.

И он не может погибнуть! Альдона трепетала при мысли об опасности, навстречу которой он уходит, но в ней жила уверенность, что ему все по плечу. Даже она, дочь, не знает до конца всех его сил. Он, как новый великан, стоит на корнях квиттингских гор, и нет той силы, которая могла бы его одолеть.

Перед тем как идти спать, Вигмар подозвал к себе Лейкнира. Лейкнир подошел, ожидая каких-нибудь еще распоряжений, но Вигмар просто положил руку ему на плечо и пристально посмотрел в лицо. И Лейкнир вдруг понял, о чем думает хёвдинг. И ответил ему прямым и уверенным взглядом. Вигмар Лисица может не просить его позаботиться об Альдоне. Он и сам должен знать: даже если будут рушиться горы, Лейкнир сделает все, чтобы уберечь ее от самого маленького камешка.

– Смотри, – только и сказал ему Вигмар. – Усадьбу я оставляю на Хроара, а ее – на тебя. Если слэтт не вернется… Мало ли что мне выгодно, но свое счастье она выбирает сама. Остальное в твоих руках.

От Вигмара не укрылось, что после обручения Альдоны с Хельги ярлом ее привязанность к Лейкниру не ослабла, а, наоборот, усилилась. Вигмар и сам прекрасно помнил то, о чем Лейкнир как-то в отчаянии напомнил Альдоне: двадцать семь лет назад родичи Рагны-Гейды считали, что Вигмар Лисица для нее недостаточно хорош. Она сама рассудила иначе. И ее дочь имеет то же самое право – самой выбрать отца для своих будущих детей.

– Вернется он или не вернется… – Рослый Лейкнир смотрел на Вигмара сверху, ему это было неудобно, но он хотел сказать всю правду. – С ней ничего не случится, пока я жив.

Вигмар сжал его плечо и отошел. Рагна-Гейда когда-то сказала ему: в женщине заключено будущее, поэтому она всегда лучше знает, чего человек стоит на самом деле.

* * *

Двигаясь навстречу друг другу, две дружины встретились под вечер следующего дня. Еще не стемнело, но было пасмурно: серое небо, затянутое плотными дождевыми облаками, висело низко. Вигмар Лисица ехал во главе своего войска вверх по каменистой тропе, направляясь к перевалу, когда из-за елей на склоне вприпрыжку спустились двое: мужчина с длинной русой бородой и подросток лет пятнадцати. Сын держал в руках лук, а отец – копье, повесив лук за спину. Вигмар узнал Хаука бонда, хозяина Хаукова Двора, по имени которого и долина, где он поселился, называлась Хаукдаленом. Оба тяжело дышали, на лице бонда отражались возбужденное негодование и тревога.

– Хёвдинг! Они здесь! – Еще не добежав, Хаук бонд закричал издалека и взмахом копья показал назад, к перевалу, где уже подавал знаки копьями передовой разъезд. – Я вас увидел со склона… Они идут! Они в нашей долине! Прошли старый Эйков двор! Видишь – дым?

Слабая струйка дыма, поднимавшаяся из-за перевала, уже была видна.

– Подожгли, подожгли! – кричал подросток, смотревший в это время назад.

– Надо думать, это последнее, что им удалось сжечь! – ответил Вигмар. – Где твои люди?

– Во Фродовом доме! – Хаук бонд махнул копьем в сторону ближней горы. – Знаешь, в лесу, где еще жил старый Фрод! Вот там! Мы ушли еще с ночи… Стур Косой прискакал… Там и женщины, и Торфинн с Фастиром… Мы все забрали, и стадо у нас на пастбище…

– Пусть сын зовет всех мужчин с оружием, а ты ищи себе место! – Вигмар кивнул на дружинный строй позади себя. – Стур Косой уже там.

Въехав на перевал, Вигмар сразу увидел врага. Темный неровный поток дружины, составленной из всадников и пеших вперемешку, медленно лился по долине вдоль берега Глимэльва – Слюдяной реки, впадавшей в Золотое озеро. Вигмара догнали передние ряды дружины, позади него затрубил боевой рог.

Завидев нескольких всадников на гребне каменистого откоса и поняв, что это означает, люди Бергвида несколько смешали строй. На дне долины тоже раздался голос рога. Войско приостановилось: лезть на откос, над которым ждут клинки, не хотелось.

Долину Хаукдален в этом месте довольно тесно сжали ближние горы: склон одной горы плавно перетекал в другой, ровного места почти не оставалось и войску было негде развернуться. На крутых склонах кое-где торчали заостренные выступы рыжеватых скал, сверху покрытые только мхом, на более пологих местах зеленел кустарник и мелкие деревца. Место не слишком подходило для битвы, но другого боги не дали.

Вигмар давно не видел Бергвида, но узнал его без труда: тот ехал впереди, под стягом с изображением Тюровой руки. Его блестящий шлем с золочеными накладками и плащ из черной бычьей шкуры на плечах сразу бросались в глаза.

Бергвид тоже его заметил.

– Это ты, Вигмар Лисица? – закричал он, приблизившись к откосу настолько, чтобы его можно было услышать. – Вылез из своей норы? У тебя еще есть время признать мою власть! Если ты дашь клятву покоряться мне и платить дань, то я не трону твой дом и тебя!

– Железное Кольцо никому не платит дани и не будет платить! – крикнул в ответ Вигмар. – Ты ничего для нас не сделал, и мы ничем тебе не обязаны!

Двадцать пять лет назад он уже произносил примерно эти слова, обращаясь к Торбранду, конунгу фьяллей. Мог ли он предположить, что спустя годы он скажет то же самое квитту, зовущему себя конунгом квиттов? Тем самым конунгом, которого так не хватает раздираемому многолетней и многоликой войной полуострову? Но времена изменились: теперь именно этот человек, наследник конунгов и прямой потомок, как это ни дико, Хродерика Кузнеца, лишал Квиттинг возможности собраться с силами, стремился выпить кровь из того небольшого островка мира и благополучия, который Вигмар Лисица создал трудом почти всей своей жизни.

– Как ты смеешь не признавать законного конунга квиттов? – с гневом крикнул Бергвид. – Власть над всем Квиттингом принадлежит мне одному! Меня провозгласил конунгом тинг войска еще десять лет назад!

– Никто из моей округи и вообще из Медного леса не был на том тинге! Все твои права на границах Медного леса кончаются! И если кто-то, – Вигмар быстрым взглядом кольнул Асольва, в шлеме и кольчуге сидевшего на коне, – предпочитает по своей воле навязать себе на шею власть разбойника, то они скоро пожалеют об этом! Я предложу тебе другое: если ты немедленно повернешь войско назад и поклянешься возместить моей округе все убытки, я позволю вам уйти живыми!

– Ты еще смеешь мне грозить! Ты, предатель!

– Выбирай слова и оглянись на себя! – в твердом и спокойном голосе Вигмара впервые зазвучал грозный гнев. – Мой род невысок, но на нем нет пятен рабства!

– В этом виноваты слэтты! Я отомщу им! Те самые слэтты, с которыми ты задумал породниться! Слэтты – враги мне, а значит, всему Квиттингу! Ты предал Квиттинг, и я накажу тебя за это!

– Не надо воображать себя Квиттингом, Бергвид сын Стюрмира! Квиттинг переживет тебя и меня! Твой отец тоже решал один за всех, и ты знаешь, чем это кончилось!

– Не смей говорить о моем отце! Твой отец был недостоин ему коня подать!

– Зато сам я не скитаюсь из дома в дом, как бродяга, не расточаю чужое добро, не умея приобрести своего, не заполняю воздух трескучими словами, не колдую и не ворожу, как старая баба! Ты – проклятье Квиттинга, ты заставляешь племя проливать кровь, вместо того чтобы дать ему хлеб! Ты служишь мертвым и только мешаешь жить живым! Ты худший враг квиттам, чем даже фьялли! Твое место в Хель! И люди Железного Кольца скорее погибнут все до единого, чем покорятся тебе!

– Нечего откладывать!

Во время этой беседы Асольв Непризнанный тревожно озирался и переглядывался с Асгримом Барсуком: место битвы было очень невыгодным для Бергвида. При хорошем напоре Вигмар мог сбросить его с дружиной в реку. А что он человек напористый, никто не сомневался.

Люди Вигмара уже готовились к битве: всадники сходили с коней, привязывали их к деревьям поодаль, вынимали копья из петель у седла, натягивали тетивы на луки, вешали на запястье меч, чтобы взять в руку секиру. Те, у кого имелись кольчуги или стегачи, облачались в доспехи и надевали шлемы.

В войске Бергвида тоже шли приготовления. Сам конунг положил руку на грудь и окинул взглядом окрестные горы.

– Где ты, дочь Свальнира! – негромко позвал он, и его низкий голос, казалось, шел особой тайной тропой среди камней и деревьев. – Где ты, Всадница Жадного! Ты слышишь меня? Ты готова помочь мне?

За пазухой у него лежала маленькая, путаная, прочная сеть, сплетенная из длинных женских волос цвета сухой еловой хвои, – подарок Дагейды, вместе с которым она передала Бергвиду часть своей силы. Пока он держал сеть при себе, «боевые оковы» на каждого врага сплетались сами собой. Бергвид привык знать, что его сила превосходит силу любого врага, но сейчас чувствовал неприятную неуверенность. Вигмару Лисице помогает Грюла, пятнадцатихвостая лисица-страшилище из рода огненных великанов, дочь самого Сурта, будущего губителя мира. Грюла не раз спасала Вигмара, когда, казалось бы, спасения ему быть не могло. Бергвид помнил о ней, и его пробирала дрожь при мысли, что в любой миг из-под земли под самыми ногами может полыхнуть жгучее багровое пламя.

На одном из ближних склонов мелькнуло что-то живое. Бергвид узнал свою покровительницу, и на душе у него полегчало. Маленькая, хрупкая женская фигурка, одетая в косматую волчью накидку, взобралась на большой валун, и копна густых, растрепанных тускло-рыжих волос придавала ей сходство с ожившим можжевеловым кустом, покрытым сухой хвоей. Отряхнув ладошки, ведьма встала на валуне во весь рост и жадно глянула в долину. Ее желтые, как болотная вода, глаза пронзительно блестели, по мелким чертам маленького бледного личика пробегала лихорадочная дрожь. Дух Медного леса трепетал от жадности в ожидании близкой поживы. В ожидании горячей человеческой крови, самого сладкого питья для тех, чья кровь холодна!

– Отец, посмотри! – Эгиль тоже заметил ведьму и тронул Вигмара за плечо.

Вигмар глянул на склон и кивнул. Его зоркий глаз быстро нашел ведьму, почти незаметную среди кустов, валунов и пестрой россыпи замшелых камней. Он знал, что в битвах с Бергвидом рыжая ведьма тоже будет его противником. Приняв из рук Ульвига стальной шлем с золотыми чеканными накладками, Вигмар встал над откосом, поднял перед собой огромный красный щит, как будто закрывая им всю дружину, и запел заклинание:

 
Щит мой ковали
молоты молний,
кровь великанов
крепила края!
Щит мой – губитель
секирам и копьям,
стрелы он ловит
и тупит мечи!
 

При первых же звуках заклинания Дагейда вздрогнула, как от удара, ее личико исказилось: призываемые силы молний и грома били ее невидимыми бичами. Скеорчившись, она закрыла голову руками, но не ушла с валуна: она тоже собралась в битву и готова была терпеть.

 
Щит мой окован
силою грома,
голосом Тора,
блеском Биврёста,
Одина оком,
отвагою Фрейра,
Локи проворством
и стойкостью Бальдра!
Рогом Хеймдалля,
черепом Имира
я заклинаю
войско от ран!
Будут герои
ничем не вредимы,
волею Одина
щит мой мне дан!
 

– Вперед! – Допев заклинание, Вигмар надел щит на руку, вскинул свое копье, сверкающее золотом наконечника и резьбой древка, и бегом бросился вниз по склону.

Войско с дружным криком устремилось следом. Казалось, грохочущая каменная лавина, способная смести все на своем пути, неудержимо катится по склону вниз. Движение войска было настолько стремительным и плотным, что передние ряды Бергвида поначалу дрогнули, выставили перед собой стену разноцветных щитов и торчащих копий, чтобы встретить эту волну на месте, но Бергвид крикнул что-то неразборчивое и кинулся вперед. Волей-неволей дружина побежала за ним: в бою удача только рядом с конунгом.

Дагейда стремительно вскинула руки вперед и закричала, словно хотела своим пронзительным голосом перерезать строки Вигмарова заклинания:

 
Корни и камни
сплетали оковы,
ветер и ветви
петли плели;
вихревой сетью
опутаны руки,
связаны ноги
корнем горы!
 

Против Поющего Жала, знаменитого Вигмарова копья, способного обращать нечисть в камень, сети за пазухой у Бергвида было недостаточно. Чары Дагейды упали невидимой сетью, и движение Вигмаровой дружины замедлилось: каждый, не исключая и его самого, ощутил внезапную тяжесть в руках и ногах. А Дагейда прыгала на валуне и кричала, стремясь сковать врага как можно плотнее:

 
Градом разящим
падают чары,
льдом Йотунхейма
схвачена кровь!
Кости и жилы
немощь объяла,
силы лишится
враг мой навек!
 

Приблизившись на длину броска, Вигмар метнул копье, метя в самого Бергвида; Дагейда вскинула руки, и золотой наконечник дрогнул. Остановить его было так же невозможно, как поймать руками молнию: всех сил ведьмы хватило только на то, чтобы немного отклонить Поющее Жало. Но оно никогда не остается без жертвы: позолоченная сталь наконечника пронзила Стейнрада Жеребенка, стоявшего совсем рядом с Бергвидом. Даже не вскрикнув, он рухнул под ноги конунгу, а Поющее Жало в тот же миг оказалось опять в руках хозяина. Это было еще одно его драгоценное свойство, роднившее его с молотом самого Тора.

Две дружины сшиблись у самого подножия горы: раздался треск щитов, лязг железа, первые крики боли вплелись в яростные боевые кличи. Узкая долина не давала биться более широким строем, люди Вигмара и Бергвида постепенно перемешивались, прорубаясь глубже и глубже во вражеское войско, и кипящая, блестящая клинками полоса битвы ширилась. Задние ряды напирали, издавая боевые кличи, издалека осыпали противника стрелами и копьями. Крайним рядам в поисках простора пришлось карабкаться на склон, более пологий в этом месте, и вскоре между мелкими елочками уже мелькали, как тени, бьющиеся фигуры и холодно блестели клинки.

В первые мгновения войску Вигмара приходилось тяжело под бременем «боевых оков» Дагейды. Но Вигмар, безостановочно действуя Поющим Жалом, нанося удары то наконечником, то концом древка – этим умением он славился еще тридцать лет назад, – рвал невидимые путы, и с каждым ударом копья «боевые оковы» слабели, а у защитников Железного Кольца прибывало сил.

Дагейда прыгала на камне, но теперь уже не от радости, а от злобной досады; люди Бергвида ничего не замечали, но она-то ясно видела, как серый туман ее заклинания над войском Вигмара бледнеет и тает. Как молния в туче, Поющее Жало горячим блеском небесного огня рвало, жгло и рассеивало туман ее чар. Вспышки живой молнии болезненно потрясали все существо Дагейды. Холодная кровь ведьмы из племени каменных великанов не могла вынести жар этого огня. Род ее боится солнечного света, и только кровь матери-человека позволяла Дагейде оставаться в живых, а не развеяться горстью пепла по мху и хвое.

Войско Железного Кольца – люди Вигмара сразу узнавали друг друга по большим, начищенным железным кольцам, плоско нашитым на щиты, на шлемы, на грудь и на спину кожаного доспеха – начало теснить противника. Спускаясь со склона горы, они напирали мощным строем, заставляя Бергвидовых людей отступать. Пятясь в тесноте, люди конунга давили друг друга, их ряды все больше смешивались. Тьодольв сын Вальгаута со своей мощной и хорошо обученной дружиной теснил правое крыло Бергвида: оно и так располагалось в опасной близости к обрыву Глимэльва, и под мощным напором люди один за другим стали срываться в неглубокую, но сильно бурлящую в каменистом ложе реку.

Вигмар стремился добраться до Бергвида – если бы удалось убить вожака, то войско Раудберги непременно побежало бы. Но найти Бергвида оказалось нелегко. Вигмар ясно видел его золоченый шлем, видел черные волосы и бледное лицо, искаженное дикой яростью, видел меч, которым Бергвид работал без остановки, как берсерк. Меч из булатной стали, изделие его, Вигмара, собственной кузницы, один из тех, что Хельги ярл увез в подарок своей родне! Собственные достижения Вигмара обратились против него, и за это он ненавидел Бергвида не меньше, чем за все остальное. Но стоило Вигмару направиться к нему, золотым наконечником Поющего Жала расчищая путь через вражеский строй, как фигура Бергвида исчезала и его золоченый шлем сверкал совсем в другом месте. Однажды Вигмар увидел одновременно двух Бергвидов в разных сторонах – и оба работали булатными мечами, убивая защитников Железного Кольца. Вигмар злился, повторял заклинания, прогоняющие морок, но поделать ничего не мог. Дагейда все силы сосредоточила на том, чтобы Бергвид остался невредим. Он был орудием ее собственной мести, и она стремилась уберечь его любой ценой.

Дагейда вытащила из-за пазухи, из-под косматой волчьей накидки, нечто вроде клочка сизого тумана. Клок тумана колебался, дрожал, рвался улететь, но не мог подняться из маленьких, цепких ручек ведьмы. Это была прядь волос ее родича, древнего великана по имени Токкен из рода туманов. Держа сизое облачко в руках, Дагейда запела новое заклинание, словно вливая его в туман:

 
Волосы ветра,
пряди тумана
очи туманят,
слух твой глушат!
Память отбита
рунами мрака,
смято уменье
в слабых руках!
 

Она подбросила прядь волос туманного великана и подняла руки ладонями вперед, словно толкая ее. Прядь тумана медленно поплыла к полю битвы и повисла над Бергвидом. Дагейда подпрыгивала на камне и дула вслед наговоренной пряди; полоса тумана все ширилась, простираясь над Бергвидом, и вскоре скрыла его от глаз противника. Теперь никто его не видел, даже Вигмар.

Больше ничего Дагейда сделать не могла. Она шипела от ярости и подпрыгивала, стремясь дать выход кипевшей в ее холодной крови злобе; она не сталкивалась раньше с Вигмаром Лисицей и не знала, как силен он стал в плетении и отражении чар. Если бы она это знала, она не допустила бы Бергвида до схватки с ним. По крайней мере, не сейчас.

– Все она! Она! – яростно шипела Дагейда, не смея назвать по имени Грюлу, чтобы ненароком не призвать ее на помощь врагу. – Она, огненное отродье!

А стальные мечи Хродерика, которыми в войске Железного Кольца были вооружены очень многие, между тем делали свое дело. Гибкие, как змеи, прочные, как лоб великана Хюмира, острые, как взгляд Хеймдалля, в сильных и умелых руках они сокрушали щиты, ломали древки копий и клинки вражеских мечей, как сухие травинки. Правый край Бергвидова строя уже весь ссыпался в Глимэльв под ликующие крики Тьодольва, остатки его бежали, увлекая за собой середину общего строя. Смятение увеличивалось.

Ормульв Точило подрубил древко стяга Раудберги, стяг упал. Еще напор – и войско Бергвида побежало. В беспорядке растекаясь в разные стороны, люди срывались в Глимэльв, карабкались вверх по откосам, прятались за кусты, бежали в заросли, отступали назад. Рог Вигмара трубил знак преследования, воины с железными кругами на шлемах стремились вслед за убегающими.

По всем склонам закипела беспорядочная возня. Люди конунга пытались скрыться в зарослях, но кусты обвивались вокруг их тел, ветки хватали за руки, сучья цепляли одежду, корневища выпирали из земли и бросались под ноги. Люди спотыкались, падали, силились встать, в беспорядке метались туда, сюда, но деревья толкали их стволами, выпихивали из чащи назад на склон, прямо на клинки Вигмаровой дружины. То и дело между стволов мелькали жуткие, перекошенные, издевающиеся морды троллей с растянутыми до ушей ртами – и люди Бергвида в ужасе кидались назад, забыв о вражеских клинках и готовые на все, только бы уйти от этой жути. Первобытный страх гнал их прочь от лесного племени, а тролли, визгливо хохоча, скалили острые зубы, тянули тонкие, многопалые, когтистые лапы.

– Лови, лови, мои детки! – верещал нечеловеческий голос откуда-то сверху. – Всех переловим, чтоб ни один не ушел! В мешок их, про запас! Зимой съедим! Съедим! Съедим!

Это походило на душный ночной кошмар, на морок; сумерки, ни тьма и ни свет, делали все ненастоящим, в глазах мелькало и рябило. На самой вершине откоса неподвижно и гордо стоял олень, вскинув голову с золотыми рогами, сияющими, как застывшие молнии. Верхом на олене сидела толстая, распухшая, как мокрая копна, старая троллиха с торчащими из-под головной повязки огромными ушами. Размахивая короткими толстыми ручками, матушка Блоса вопила, воодушевляя своих бесчисленных детей, и в ее широко открытой пасти были видны длинные звериные клыки. Ее резкий и пронзительный голос разносился над всей долиной и отражался от каждого дерева, как будто сотни деревянных и каменных голосов повторяли ее жадный призыв:

– Рвите их! Кусайте их! Грызите их! Острый зуб! Острый коготь! Цепкая лапа! Съедим их! Съедим!

– Дрянь! Мерзость! Прочь отсюда! – Дагейда, потрясая сжатыми кулаками, затопала ножками по камню, и визгливый хохот смолк: всех троллей утянуло в землю.

А Дагейда, торопясь, пока еще хоть кого-то можно спасти для будущих сражений, вскинула над головой руки и закричала диким и охрипшим голосом, грозя вершинам гор:

 
Горы я сдвину
могучим заклятьем,
дрожи, ужасайся,
Имира кость!
Корни подрыты,
сорваны скалы,
рухнут утесы
на войско врагов!
 

Маленькая ведьма пустила в ход последнее средство. Отражаясь от склонов и вершин, ее голос окреп и ходил туда-сюда мощными волнами; за вершинами послышалось низкое, угрожающе ворчание. Мигом сообразив, Вигмар дал знак: рог запел отступление, но его поглотил нарастающий грохот камня. Дико заржали и забились привязанные лошади, пытаясь освободиться. По склонам уже запрыгали первые валуны, оторванные заклинанием ведьмы, срывая и волоча за собой более мелкие камни. Осыпи на склонах тронулись и поползли, увлекая за собой людей, и теперь уже два войска забыли вражду – каждый стремился спасти свою жизнь и падал на живот, отбрасывая оружие. Грохот камня поглотил последние человеческие голоса, исступленное конское ржание и звон клинков. А Дагейда кричала: