Текст книги "Лесная невеста. Проклятие Дивины"

– Прими жертву и подай нам знак, пашущая черные пашни! Пришли бойца на битву, ты, серпом срезающая колосья жизней!

Бычка подвели к проруби, накинули петли на его правые ноги – заднюю и переднюю, – пропустили веревки под брюхом, потом помощники жреца дернули за веревки, и бычок упал. Избрана держалась гордо и невозмутимо, но ей было отчаянно страшно. В детстве она, наслушавшись баек о том, что в древности в жертву Марене приносили княжеских детей, до жути боялась жертвенного ножа с завитками на рукояти, похожими на бараньи рога. Но еще больше ее страшил исход предстоящего поединка-гадания. Богов не обманешь гордым лицом и уверенным голосом. Если сейчас они не пошлют ей победного пророчества, все усилия пропадут даром.

Но почему же богам не отдать ей победу! Она старинного рода, умна и тверда духом. И если Перун считает, что-де княжить должен мужчина, то хотя бы его вечная соперница Марена должна ей помочь! Что ей стоит немного уступить, чтобы помочь своей наследнице на земле!

Кровь черного бычка стекала в прорубь, над ней поднимался пар. Вода в проруби словно сгущалась, становясь воротами в Навь. Народ совсем притих и попятился. Жрицы отошли, у проруби осталась только туша бычка, припавшего головой к кромке воды, точно он хочет пить.

Пар от воды пошел гуще, толпа дрогнула и в стихийном порыве еще подалась назад.

Начинается.

Избрана осталась на месте, крепче сжимая узду белого коня. Это она видела не в первый раз и тоже всегда волновалась, как и каждый в этой толпе, но раньше узду держал в своих крепких руках отец, и она твердо верила в его силу и удачу. Теперь же передовым бойцом была она сама, и это ее сила поведет животное в бой. И если ее силы не хватит, никакими разговорами делу не поможешь.

Вода в проруби забурлила.

– Отпускай! Отпускай, княгиня! – страшным голосом крикнул Громан и взмахнул посохом.

– Еще рано! – дрожащим голосом возразила княгиня Дубравка, но Избрана уже разжала пальцы, державшие узду.

И, как оказалось, вовремя. В проруби мелькнуло что-то живое, черная вода взметнулась и превратилась в лошадиную голову. По толпе прокатился вскрик. Фыркая и скаля крупные белые зубы, с усилием упираясь копытами в обломанный лед, вороной жеребец карабкался на берег, и было видно, как двигаются могучие мускулы под мокрой шкурой. С гривы обильно стекала вода, ледяные брызги разлетались далеко вокруг.

А белый скакун Перуна уже мчался к проруби. Выбравшись на лед, конь Марены встряхнулся, поднялся на дыбы, потом увидел противника и бросился вскачь. Выбраться за пределы поля, огражденного белыми валунами, он не мог, но жутко было смотреть, как чудовище несется прямо на людей, и смоляне пятились, прятались друг за друга. В толпе раздавались невольные крики ужаса, иные бросились бежать. Избрана стояла неподвижно, не сводя глаз с посланца Марены. Невидимая, на нем сидела сама Мать Мертвых. Это ее губительной силой горели кровавые глаза, это ее мертвящий ветер развевал черную гриву и хвост чудовища из проруби.

Белый конь гнался за черным, люди следили за их бегом, неосознанно стремясь отдать посланцу Перуна свою силу и помочь ему в этом состязании жизни и смерти. Снежная пыль летела из-под копыт, поле сотрясалось под могучими ударами, и где-то высоко в небе раздавались приглушенные, далекие громовые раскаты. Перун не спит и зимой, но сила его не так велика, как летом.

Обежав по полю несколько кругов, белый стал настигать. Черный резко повернулся и бросился навстречу противнику, взвился на дыбы, пытаясь ударить копытами. Над берегом разнесся общий крик. Скакун Перуна тоже вскинул передние копыта, от их столкновения посыпались искры, гром в небесах послышался яснее. Увернувшись, черный конь снова пустился вскачь.

Настигая, белый хрипел от ярости, пытался схватить противника зубами, черный с диким ржаньем норовил укусить в ответ. Белый метнулся в сторону, прыгнул, преграждая сопернику путь, снова ударил копытами. Посланец Марены отшатнулся, люди вокруг поля вскрикнули. Он попятился. Смоляне закричали громче, и белый жеребец погнал черного назад к проруби. Тот отступал неохотно, пытался кусаться, но скакун Перуна бил копытами и жег черную шкуру золотыми искрами.

Наконец черный не выдержал и пустился во всю прыть обратно к воде. С громким плеском он рухнул в прорубь, широкая волна взметнулась, лизнула края, но не достала ни до чего живого. Обломки льда бешено качались, народ вокруг поля кричал от радости. Воин Марены был побежден, а значит, Перун обещает победу в предстоящей войне.

Белый скакун неспешно, потряхивая гривой и фыркая, направился назад к Избране. Как расколдованная, она бросилась ему навстречу, обняла разгоряченную морду и прижалась щекой к серебряным бляшкам сбруи. В эти минуты она любила священное животное, как никогда не любила никого из людей. В нем заключалась милость богов, ее победа, удача, надежды на будущее.

Народ повалил на поле, все ликовали, кричали, рассматривали следы на снегу. Секач уже влез на пригорок и громким голосом объявлял порядок сбора ополчения. Не дожидаясь, пока он окончит, Избрана повела Перунова скакуна обратно на гору. Она была полна уверенности и чувствовала себя почти счастливой.

На пиру в обчине царило бурное оживление, какого здесь не видали давно. Княгиня Избрана велела прямо с поля звать всю дружину и старейшин за столы. Все ели, пили и веселились, и даже Секач раздобрился до того, что поднял кубок за здравие и славу княгини. Избрана в ответ послала ему через отрока один из своих браслетов. На медвежью лапу воеводы тот, конечно же, не налез, но Секач нацепил его на железную гривну, которую носил, как многие в дружине, в подражание варягам, и выглядел довольным.

В дверях толпилась челядь, лезли всякие людишки, надеясь разжиться чем-нибудь с княжеского стола, но Избрана не приказывала их гнать. Пусть сегодня все будут сыты и довольны. Только отсутствие жрецов ее тревожило. Эта братия ведь тоже не упускает случая поживиться, так почему их нет?

Громан с тремя жрецами появился позже, точно хотел намекнуть, что без него настоящего пира не выйдет. Отроки расчищали им дорогу к подобающим местам, а Громан сразу остановился перед княгиней.

– Чем ты так недоволен? – весело спросила Избрана, заметив его насупленный вид. – Посмотри, как всех обрадовали добрые знамения. Перун обещает нам победу, почему же ты не весел?

– Перун обещает нам победу, но она достанется дорогой ценой, – сурово ответил Громан. Гости поутихли, и он заговорил громче, стараясь завладеть общим вниманием: – Белый конь слишком долго не мог прогнать коня Марены. Война будет долгой и трудной. Многих ты не увидишь на последнем пиру, княгиня. И тебя самой не будет за этим столом, когда война закончится!

Не веря своим ушам, Избрана встала и выпрямилась.

– Да как ты смеешь, старый пень! – закричала она, от гнева забыв даже почтение перед жрецом. – Меня не будет! Тебя самого не будет, попомни мое слово!

– Огонь Изначальный показал мне, что из похода вернется в этот дом князь Зимобор! – продолжал Громан, сверля княгиню сердитым взглядом и упираясь в земляной пол концом посоха, точно выдерживал напор сильного ветра. – А не веришь, так возьми свое блюдо самовидное и погляди!

– Какое блюдо самовидное? – Избрана искренне изумилась.

– В каком дальние страны видеть можно, Явь, Навь и Правь![1]1
  Три части вселенной: Явь – мир реального, он же земной; Навь – мир мертвых, подземелье; Правь – небесный мир.


[Закрыть] Тебе его на днях принесли, из чужих земель доставили.

– Какое-такое блюдо? – с недоумением загудели люди в обчине.

– Самовидное!

– Да где же такое у нас?

– Слышь! А скатерти-самобранки нет?

– Приснилось ему, что ли!

– Чего, а умерших дедов там можно видеть? Мне бы у вуюшки Ухвата спросить, где он свое серебро после Яролютова похода закопал. Говорят, целый кубок был, вот с этот ковш, и еще там перстни-обручья всякие. Мы уж обыскались, весь двор перерыли, будь он неладен!

– Сам ты неладен, Скряба, дай послушать!

А Избрана наконец вспомнила о зеркале. Конечно, Громан говорит о нем! И как только узнал! Княгиня окинула взглядом разгоряченные лица кметей. Сорока жить не могла, пока всем не разнесла! Вот, а говорят, что женщины болтливы! Сами-то хороши! Не успела она купить зеркало, а уже вся волость знает, что и почем! А Громан уже нацелился на добычу. Нет, руки коротки!

– Да с чего ты взял, что это блюдо самовидное! – напустилась она на жреца. – Самое обыкновенное!

– Прикажи его принести. И я покажу тебе в нем, что будет! Ты вынудила уйти твоего брата Зимобора – я тебе покажу, как он вернется! Покажу меч в его руке! Не гневи богов, княгиня, не губи людей понапрасну, помирись с братом и отдай ему то, что его по праву! А иначе меч Марены будет в твоей руке, и на коне твоем поедет Мать Мертвых!

Это было уже слишком.

– Да ты с ума сошел! – в изумлении и гневе воскликнула Избрана, едва веря своим ушам: ведь жрец при дружине обвинил ее в беззаконном изгнании родного брата. – Взять его! – крикнула она и даже вскочила на ноги. – Как ты смеешь, старый леший! Ты мне гибели желаешь! В поруб его! Чтоб тебя кикиморы взяли!

Кмети замерли с раскрытыми ртами, у некоторых в зубах были зажаты куски мяса или хлеба, что выглядело бы смешно, не будь все так потрясены. А между замершими людьми уже пробирались варяги, из которых Хедин главным образом и набрал за последние полгода дружину княгини. Некоторые из них даже не понимали по-славянски и не могли вникнуть в суть спора, но Хедин сделал знак, и вот уже двое из его людей приблизились к жрецу. Их задачей было действовать, а не вникать.

Жрец попытался увернуться, взмахнул посохом, но варяг ловко выхватил посох у него из рук. Громану заломили руки за спину и поволокли из обчины. Еще несколько варягов шли по бокам и впереди, расчищая дорогу. Никто из смолян даже не решился бы прикоснуться к верховному жрецу, но варяги, с молотами Тора[2]2
  Молот Тора – подвеска в виде молоточка, любимый амулет скандинавов.


[Закрыть] на шейных гривнах, не боялись его. Народ гудел от изумления и тревоги, но вслух никто не возмущался.

Трое других жрецов стояли возле своих мест, бледные от гнева.

– А вы что скажете? – обратилась к ним Избрана, когда Громана вытащили за дверь. – Тоже будете нам поражение в походе пророчить? Тоже будете спорить с Перуном, который пообещал мне удачу и победу?

– Воля твоя, княгиня, – сумрачно, стараясь не терять достоинства, ответил ей Здравен. – Коли белый конь черного коня победил, значит, победа за тобой будет.

Избрана нашла взглядом Хедина и кивнула. Варяг подошел и подал ей резной посох верховного жреца. Придерживая тяжелый дубовый посох в стоячем положении, Избрана наклонила его верхний конец в сторону Здравена.

– Возьми! – коротко приказала она.

Здравен в недоумении оглянулся на других жрецов, но они отвели глаза. Верховного жреца выбирали старейшины на общем сборе, а потом проводились обряды, чтобы узнать, не противоречит ли выбор воле богов. Никогда еще не было такого, чтобы верховного жреца назначал князь. Но спорить с княгиней сейчас казалось так же глупо и опасно, как идти по реке против ледохода.

Нерешительно приблизившись, Здравен прикоснулся к навершию посоха. Но ничего не случилось, гром не грянул, молния не пала с небес. Посох не вспыхнул, когда Здравен его взял, и нижний его конец не пустил корень в земляной пол. Кмети закричали, сначала неуверенно, потом дружно и радостно. Здравен отошел с посохом, бледный, вытирая холодный пот со лба, и совсем не радовался своему неожиданному возвышению.

Устав за этот длинный день, Избрана хотела уйти к себе в избу пораньше, но сидела на пиру в обчине до глубокой ночи, зная, что так надо. Когда народ осознает, что произошло, многие испугаются гнева богов. И совершенно необходимо, чтобы она, княгиня, была на виду и своей уверенностью прогоняла страх. Сегодня она сделала то, на что никто бы не отважился, и замечала, что даже Секач поглядывает на нее со смутным тревожным уважением. Он понял не только то, что она взяла на себя смелость сменить верховного жреца. Он заметил, с какой бестрепетной готовностью варяги Хедина выполнили столь рискованный приказ. Обиженным родичам Громана еще потребуется время, чтобы собраться и что-то сделать, а ближняя дружина была оружием княгини, которое всегда под рукой. И если тебя так же быстро и решительно обезглавят по приказу княгини, то хоть разбей ее потом гром небесный, тебя все дальнейшее уже не будет касаться.

Но вот наконец крики утихли, кмети частью разбрелись по дружинным избам, частью заснули прямо за столами. Избрана наконец могла уйти. Челядинки готовили постель, двигаясь с преувеличенным проворством и старательностью. Нянька что-то бормотала себе под нос, но Избрана не прислушивалась.

Отослав всех прочь, княгиня немного посидела на лежанке, потом поднялась и достала из ларя зеркало, заботливо завернутое в кусок полотна. Ее мучило тревожное, недоверчивое любопытство. Вдруг Громан сказал правду – о том, что касается зеркала. Ведь и когда она сама смотрела в него, ей вспомнился Зимобор, о котором она в последние месяцы совсем не вспоминала. А в зеркале он был виден так ясно, как живой! Может быть, это блюдце и впрямь самовидное? И в нем можно увидеть… «Я тебе покажу, как он вернется…» Но уж это никак не может быть правдой! Вспомнив предсказания жреца, Избрана твердо решила ему не верить, но все же взяла зеркало и повернула таким образом, чтобы на него падал отблеск от светильника.

Увидеть дальние страны, Явь, Навь и Правь! Надо же, чего захотел. Избрана едва различала собственное отражение, искаженное наклоном зеркала. Лицо в полированной поверхности выглядело озабоченным и растерянным, изнуренным, некрасивым, даже жалким. Избрана разозлилась, на память пришли все неприятности последнего времени. И ее еще обвиняют в том, будто она погубила Зимобора. Вот еще! Станет она его губить! Он-то ушел себе на четыре стороны, ему и горя мало!

Громан сказал, что он вернется, значит, он жив. Никто его не убивал, как думали все, даже сама Избрана, он просто сбежал от всех тогдашних трудностей. Раньше она радовалась его исчезновению, открывшему ей путь к власти, но сейчас вспыхнуло негодование, обида, словно своим уходом Зимобор принес ей не успех, а беду.

«Хорошо тебе! Сбежал, и горя мало! – враждебным взглядом сверля собственное отражение, мысленно восклицала она. – А я, мало что со всей этой дрянью возись, так еще и тебя извела! Что, рад, братец любезный?»

«А ты не рада? – будто отвечая, прозвучал в ее памяти голос Зимобора. Не в зеркале, но в воображении Избрана видела его уверенное лицо и насмешливо прищуренные глаза. – Ты ведь этого хотела. Говорила, ты не хуже мужчин, умнее Буяра и знатнее меня, тебе и править. Ну и правь на здоровье. Я-то чем мешаю?»

«Хотела! – гневно ответила Избрана, и казалось, брат где-то совсем близко. – И не жалею! Это тебе должно быть стыдно, что сбежал! А я ничего не боюсь!»

«Так и будешь целый век всем доказывать и сама с собой воевать? – невозмутимо отозвался невидимый Зимобор. – Проживешь жизнь на войне – это и есть твое счастье?»

Ответить на этот вопрос Избрана не успела – опомнилась. В ужасе, как будто ее могли укусить, она отстранила зеркало и положила его гладкой стороной на стол.

Она видела Зимобора! Видела брата и даже говорила с ним! Его голос, так хорошо знакомый, звучал у нее в ушах. Прав был старый пень Громан! Блюдце – волшебное! Но это открытие не порадовало, а еще больше испугало. Брат, о котором она старалась не думать, вдруг оказался совсем рядом. Она видела его – так, может быть, и он видел ее? И теперь знает, как трудно ей приходится? Нет, нет! Избрана затрясла головой и даже зажала уши руками. Ей померещилось. Она слишком устала сегодня, и старик слишком расстроил ее своими глупыми предсказаниями. Белый конь Перуна обещал ей победу, и следует помнить только об этом, а все остальное выкинуть из головы.

Избрана торопливо завернула зеркало в полотно и спрятала на самое дно ларя. У нее и без того хватало сложностей.

* * *

Княгине Избране пришлось изрядно помучиться, принимая решение: идти или не идти самой с войском. Благоразумие говорило за то, чтобы остаться в Смолянске: если она пойдет в поход, то народ неизбежно заговорит о «мече в руке женщины» и о «Марене на ее коне». Но внутренний голос подсказывал другое решение. Она не хотела признаться даже себе, что из дома ее гнал смутный страх. Она боялась и отпустить воевод без присмотра, и остаться в Смолянске без войска.

Смолянск не слишком-то обрадовался известию, что верховный жрец схвачен и по приказу княгини сброшен в поруб. Старейшины пока молчали – Громан сам полез на рожон, взявшись пророчить поражение в походе, и возмущенные родичи жреца ни у кого явной поддержки не нашли. Ведь если война окончится поражением, это предсказание вспомнят и обвинят вещуна – никто не хотел пострадать с ним заодно. Даже Секач смекнул: если в неудаче понадобится виноватый, лучше пусть это будет жрец.

Но все же это происшествие имело весьма неприятные последствия для княгини. Речи Громана передавались в округе, смущая и тревожа.

– Люди говорят, что твой брат жив и скоро вернется, – рассказывал Хедин, однажды в полдень явившись к ней в избу. – Гуннар и Вальбранд слышали у торговых людей такой разговор.

– Вот как? – Избрана движением руки выслала вон челядинок и даже няньку, дремавшую за прялкой, хотя они с Хедином говорили по-варяжски и челядь не могла их понимать. – Кто это сказал?

– Говорят на торгу. – Хедин подождал, пока девка растолкает няньку и вместе с нею выйдет, а потом добавил: – Ходят слухи, что он жив, что его видели и он скоро будет в Смолянске с большим войском.

– Возьми их всех Марена! – едва выговорила княгиня. – Но ведь все это одна болтовня старого глупого… Или… Постой! Это пересказ все того же пророчества, или кто-то на самом деле видел его живым?

– Никто не утверждает, будто видел его. Ты разве не знаешь, как толпа распространяет слухи? Один скажет другому: «А вот я слышал, говорят…» Когда неизвестно, кто именно говорит, кажется, будто говорят все. И люди верят, как будто это самая непреложная истина. Но то, что именно эти слухи охотно поддерживаются, означает, что наши дела… не слишком хороши.

Хедин помолчал. Избрана выжидательно смотрела на него. Убедившись, что она готова слушать, варяг продолжил:

– Похоже, что твой народ задумался о другом князе. Может, он вовсе и не живой, но люди хотят, чтобы он был жив и мог вернуться. Вот это плохо! Послушай меня сейчас! – быстро добавил он, видя, что княгиня сделала движение досады и хочет его перебить. – Он ушел, не успев ни с кем поссориться. В том, кто далеко, не видят недостатков. Он хорош уже потому, что его здесь нет. Теперь все помнят только, как весело было с ним на пирах, какой он удалой охотник и все такое. Ты должна заставить их забыть о нем и думать о тебе. И если боги послали войну, это даже кстати. Ты выиграешь войну, и тогда никто не усомнится, что ты хороший князь.

– Войну еще нужно выиграть, – бросила Избрана. – Сказать легко!

– Разумеется, – невозмутимо сказал Хедин. – Князь всегда идет на войну, зная, что он ее выиграет. Иначе лучше совсем не ходить. И если ты настоящий князь, ты не должна сомневаться.

Избрана сердито сжала губы. Смолянск не верил в нее, потому что она женщина, и чужие сомнения заставляли и ее сомневаться в себе. Она прошлась по избе, глядя перед собой и не замечая ни узорных восточных ковров из разноцветной валяной шерсти, которыми были покрыты все лавки, ни бронзовых светильников, ни резных ларей и ларцов, ни серебряных кубков и блюд – всего того, чему так радовалась прежде. Хедин сидел неподвижно, только поворачивал голову вслед за ней. Наконец Избрана остановилась и повернулась к варягу. Она очень редко просила совета напрямую, но сейчас не могла решиться сама.

– Значит, я должна идти в поход?

– Я думаю, это будет для тебя самым правильным, – одобрил Хедин. – Ты умная женщина. Твоих хёвдингов нельзя оставлять без присмотра.

– А Смолянск можно?

– Раз уж ты не можешь разорваться и тебе некого оставить вместо себя, умнее держать в руках войско. С войском ты всегда возьмешь назад Смолянск, а без войска будешь беззащитна даже в Смолянске.

Отойдя к окну, Избрана отодвинула заслонку и вдохнула холодный свежий воздух, надеясь, что это поможет ясности мысли. Ей было отчаянно жаль, что она не может разорваться надвое и что ей некого оставить вместо себя. Вокруг было множество людей, но она не доверяла никому, кроме Хедина. Но оставить вместо себя Хедина нельзя: варягов здесь не любят, и тогда власть немедленно захватит кто-нибудь из смолянских старейшин. Прав на княжескую власть не имеет никто, кроме прямых потомков Крива, но старичье может найти кого-то другого… из других княжеских родов… или вдруг у Зимобора или Буяра обнаружится сын. А что, эти двое могли, они на весенних игрищах не плошали!

Избрана тяжело вздохнула. У нее было чувство, что она уперлась лбом в глухую и холодную стену. В этом углу она совсем одна.

Но колебания кончились, и в тот же день княгиня объявила, что отправляется в поход. Красовит покраснел от досады: не хватало еще женщине вмешиваться в воинские дела!

– Сидеть бы тебе в избе, матушка! – рявкнул он. – Да испокон веков для войны воеводу выбирали, а князь дома ждал! А ведь раньше князьями мужчины были! Ты-то куда собралась!

– Я – княгиня, и мое место – впереди! Всегда! – жестко, с вызовом глядя в глаза воеводе, отчеканила она. – С князем – войску удача, без князя – погибель.

– Вот то-то же, – себе под нос проворчал Блестан. – Без князя – погибель…

Но сидящие вокруг пока предпочли его не понять. Поруб на заднем дворе всем помнился, а княгиня оставалась такой же решительной и неуступчивой, как и в знаменательный день битвы коней.

Дождавшись окончания новогодних праздников, Избрана с войском выступила в поход. Через несколько дней, в городке под названием Подгоричье, их ждали первые новости. Князь Столпомер с большим войском находился совсем рядом – в Ольховне, всего в двух переходах отсюда. Узнав об этом, Избрана невольно заломила руки: ведь если полочане прошли по Днепру, значит, Оршанский городок уже захвачен!

– Да может, и нет! – утешали ее нарочитые мужи. – Может, Столпомер не по Днепру, а от озер пришел – зима же, и по болоту пройти можно.

– Но где же тогда Буяр?

– Может, в Оршанском пережидает. А может, вот-вот подойдет и Столпомеру в спину ударит.

Избрана велела послать гонца в Оршанский городок, но хороших новостей не ждала. Если бы с Буяром все было в порядке, он уже сам дал бы знать сестре о войске полочан. Уж на такое простое дело у него бы ума хватило!

Однако никто в Подгоричье не мог ей сказать, что происходит в Оршанском. Зато здесь тоже ходили смутные слухи о скором возвращении Зимобора. Он снился Избране по ночам, и ей уже казалось, что брат, будто Ярила, умирающий на Купалу и возвращающийся весной, так же неизбежно должен вновь объявиться, едва сойдет снег. У нее было сразу два могущественных врага, но она даже не знала, когда и с кем из них ей предстоит столкнуться.

Зная, что отступать некуда и придется принимать бой, княгиня старалась держать себя в руках, но все ее женское существо восставало против самого образа войны. Но сохрани Макошь от того, чтобы кто-нибудь догадался!

– И не страшно им было под Велесов день[3]3
  Велесов день – 6 января.


[Закрыть] воевать! – сказал Предвар, один из нарочитых мужей, которому старейшина рода доверил возглавление ополчения своего гнезда. Он был еще не стар, на четвертом десятке, и рода не слишком знатного, но в походах проявлял немалую храбрость и сообразительность, обещая со временем вырасти в большого воеводу. – Воевать нынче нехорошо. Нечисть разгулялась.

– Столпомер-то, как видно, оберег от зимней нечисти имеет! – вставил Блестан. – Иначе тоже дома бы сидел. Чего ему не терпелось?

– Ждать не будем! – сурово сказала княгиня. Промедление было хуже смерти для ее неустойчивой решимости, и она хотела начать и закончить поскорее. Как – Перун решит, но только не ждать, томясь дурными предчувствиями. – Вот только дозор вернется, и выступим!

Дозорный отряд вернулся на третий день.

– Столпомер сам стоит с большим войском в Ольховне, – докладывали кмети. – А передовой полк уже выдвинулся, мы его видели в лесу.

– Идти надо да передовой полк и разбить! – тут же высказался Красовит и тряхнул могучим кулаком. – Ждать нечего. Дал бы Перун, чтобы Столпомер сам с передовым полком был. Его разобьем – и делу конец.

– Зачем же конец? – Блестан усмехнулся и коротко глянул на княгиню. – Можно и дальше пойти. У него, у Столпомера-то, тоже кое-что припасено. Нам пригодится. Заберем себе Витьбеск[4]4
  Витьбеск – древнее название Витебска. В 9 веке уже существовал, но в виде нескольких маленьких поселков.


[Закрыть], своего воеводу там посадим – и волоки будут наши.

Кмети одобрительно зашумели.

– Завтра поутру выходим! – распорядился Красовит.

– Выходим, – подтвердила Избрана и кивнула.

Все-таки последнее слово должно остаться за ней.

* * *

Вечером княгиня долго не могла заснуть, а когда проснулась, то подумала, что задремала лишь на миг и сейчас по-прежнему глубокая ночь. В избе старейшины, где ее уложили на хозяйскую лежанку за занавеской, было совершенно темно, пахло дымом, но печь остыла, и кончик носа у Избраны совсем заледенел. Она чувстовала себя глубоко несчастной в этой чужой избе и готова была удивиться, каким образом ее сюда занесло, но тут же разум, вялый и со сна не готовый сопротивляться совести, дал ответ: ты сама этого хотела. Кто гнал тебя из Смолянска? Сидела бы там среди родных ларей и полавочников. Вот тебе – война, и это еще не самое худшее, что может быть. Войско вообще на снегу ночует, у костров.

Пытаясь скорее заснуть опять, Избрана перевернулась на другой бок, но это не помогло. Под одеяло пролезал холодок, кто-то из хозяев храпел на полатях. Вот женщина слезла, пошуршала в темноте, обуваясь, ушла к скотине. Вслед за тем дверь снова отворилась, послышался голос Хедина, ночевавшего в сенях:

– Уже утро. Нужно вставать. Ты слышишь, княгиня?

– Слышу, – сердито ответила Избрана и решительно вылезла из-под одеяла.

Пока она одевалась, в избе и во дворе тоже зашевелились, стали раздаваться голоса. Сидя на лежанке, Избрана торопливо дергала костяным гребнем волосы, резкими взмахами отгоняя челядинку, которая в глупом усердии все лезла помочь. Избрана вообще не любила, когда к ней кто-то прикасался, а в плохом расположении духа вовсе не терпела этого. А куда уж хуже, чем сейчас!

Дружина готовилась к битве, еще до вечера все будет решено. Избрана собиралась ехать с войском и даже жалела, что ей придется остаться позади и в саму битву ей дорога закрыта. Опасность ничего для нее не значила, даже гибель казалась пустяком по сравнению с этим мучительным тревожным ожиданием. Сердце сильно билось, в груди как будто колола острая спица, и дух захватывало, как от холодной воды. Где взять сил, чтобы дожить до победы? О поражении Избрана даже не думала. Но изгнать из души тревогу не получалось – для безмятежной надежды на лучшее она была слишком умна, а для несокрушимой веры в свои силы – недостаточно сильна. Что за наказание сидеть и ждать, зная, что ничего не можешь сделать!

В избу без стука вошел один из Красовитовых кметей и доложил:

– Там к воротам какая-то дружина идет. Человек сорок. Может, дальше еще есть, да темно, не видать.

– Где воеводы?

– Да все на стенах.

Избрана встала из-за стола и кивнула. Известие о войске ее не испугало. Чем раньше что-то начнет происходить, тем лучше. Кметь вышел так же поспешно, как и вошел, и громко хлопнул наружной дверью.

В густой предрассветной мгле с заборола нелегко было что-то разглядеть, и Избрана нахмурилась, бросила недовольный взгляд на небо, но глухая серая пелена не пропускала даже лучика света. Возле опушки, перестрелах в двух от стены городка, шевелилось что-то темное. Слышался неясный шум – скрип снега под множеством ног, позвякивало снаряжение, звучали человеческие голоса.

– Давай! – Красовит махнул рукой кметю с рогом в руках.

Но еще прежде, чем тот успел поднять рог, с опушки раздался звук такого же рога.

– Да это наши! – охнул кто-то рядом с Избраной.

– Какие наши? – с досадой воскликнула она. – Откуда им взяться в той стороне?

– Могли задние догнать, – подсказал кто-то, но не слишком уверенно.

– А мог и Столпомер притвориться, – добавил Предвар, и Избрана промолчала – она была с ним согласна. – Будто они наших кличей не знают? А мы ихних… Хе-хе…

– Эй! Открывайте ворота! – тем временем кричали снизу едва различимые в полутьме пришельцы. – Княжеское войско еще здесь?

– Ишь ты! Войско ему! – проворчал рядом с Избраной Благовид, еще один вождь родового ополчения, присоединившийся по пути. Он был старше всех в дружине и своим добродушным спокойствием любому походу придавал какой-то домашний облик. – Чего захотел!

– Вы сами-то кто такие? – закричал в ответ старейшина Подгоричья.

– Мы – дружина Буяра Велеборича!

По заборолу пролетел общий крик. Все заговорили разом.

– Буяр!

– Княжич!

– Как же он? Его ждали, а?

– Вот нам и подмога!

– Эй! – кричал снизу хорошо знакомый голос, и теперь сомневаться не приходилось: возле ворот был сам Буяр. – Открывай! Кто у вас там старший?

– Открывайте! – велела Избрана, хотя Красовит уже послал нескольких кметей вниз, к воротам. – Сейчас будет тебе старший…

Она надеялась, что Буяр явился договориться о дальнейших действиях, но боялась, что он уже разбит. А что такой веселый – это ничего не значит, с его пустой головой что же не веселиться?

Шевелилась предательская мысль: вот приехал мужчина княжеского рода, теперь можно переложить на него всю ответственность за эту несчастную войну, и пусть он справляется! Избрана не показывала вида, но если бы Буяр сейчас потребовал от войска подчиняться ему одному, не возражала бы.

Дружина входила в город, и впереди ехал сам Буяр. Почти бегом спустившись с заборола, Избрана бросилась наперерез его коню.

– Ну что? – напустилась она на брата. – Сколько у тебя людей? Ополчение собрал? С полочанами встречался?

– Новости есть! – огрызнулся Буяр. – Такие новости, что ты, сестра, в жизни своей такого не слышала!

Вокруг них ходили и толпились кмети из обоих дружин, отблески факелов освещали лицо Буяра, которое сейчас показалось необычным: неуверенным, смурным, даже где-то пристыженным. Избрана никогда не видела младшего брата таким и поняла: он говорит правду, случилось и впрямь нечто удивительное и весьма неприятное, о чем не стоит рассказывать перед воротами.

– Пойдем! – бросила Избрана и повела его в избу, где ночевала.

Буяр ввалился в истобку, даже не отряхнув снег, без приглашения плюхнулся на лавку, содрал с головы шапку и яростно взбил пальцами нечесаные кудри.

– Попали мы с тобой, сестра, как медведь на рогатину! – заявил он. – Все, не править нам тут больше.